Текст книги "Товарищ Анна"
Автор книги: Антонина Коптяева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)
11
Андрей оторвался от книги и рассеянно взглянул на дочь. Её круглая спинка с переложенными накрест лямочками передника, её пухленькая тонкая шея задержали его взгляд. Этот тёплый, живой комочек занимал в жизни Андрея огромное место. «Какая большая она стала» – думал он, глядя, как ползала она по полу, поднимая то книжку, то исчерканный лист бумаги и всё бормоча что-то тихонько и озабоченно. Один из каблуков её туфлей был стоптан, и это особенно тронуло Андрея.
– Вот уже ботинки стала изнашивать, – сказал он себе прямо с гордостью и живо, точно вчера это было, представил, как няньчил её, спелёнутую и красненькую, как она корчилась у него на руках, как вертелась, требовательно плача, когда хотела есть. Уговаривая её, он наклонял к ней лицо, и она торопливо и крепко хватала его за щёки беззубым ищущим ротиком.
– Тогда я брился прежде всего для неё, – вспомнил Андрей и улыбнулся.
– Ты что смеёшься? – спросила Маринка, поднимаясь с полу. Она подошла к отцу, положила мягкую ручку на его колено, другой, с резинкой, зажатой в кулаке, обняла его локоть. – Я тебе не мешаю, правда?
– Правда.
– Ну вот, я же знаю, что это правда, – и она прижалась головой к его руке. – Мы с тобой вместе работаем.
– Да, да, – произнёс он уже снова рассеянно и, не обращая внимания на её деловую возню со стулом, снова стал читать. Потом он взял ручку, стал что-то записывать.
Маринка бросила рисовать, долго молча наблюдала, как под его пером возникали на бумаге тоненькие, рваные цепочки. Если закрыть глаза, то похоже, будто кто-то совсем маленький суетливо бегает по столу, нарочно шаркает подошвами.
Маринка тихонько приоткрыла один глаз, потом другой, потом широко открыла оба. На столе было уже тихо, и вечная ручка лежала смирно, уткнувшись в свой неровный след.
– Что же это вас не видно и не слышно? Вы, наверно, забыли, что сегодня выходной день? – ещё с порога спросила Анна.
Она только что вернулась с рудника. Густые, ещё влажные ресницы её были особенно черны, и лицо блестело после умывания: под землёй приходилось путешествовать и в подъёмной клети и ползком, на четвереньках.
– Может быть, мы совсем отменим выходные дни? – продолжала Анна, входя в комнату.
Маринка быстро взглянула на отца, но, видя, что он улыбается, тоже заулыбалась и сообщила радостно:
– Он исписал прямо сто листов. Я ему совсем не мешала.
– Валентина Ивановна заходила... – сказала Анна и, положив руки на плечи Андрея, тихонько поцеловала его в густые волосы. – У неё сегодня день рождения. Звала на пирог и на чай со свежим вареньем из жимолости.
– И я... И меня?
– О тебе особого разговора не было. Ты знаешь, я не люблю, когда маленькие ходят за взрослыми по пятам и лезут со своим носом в серьёзные разговоры.
– Я не буду лезть с носом, – пообещала Маринка с таким видом, точно отказ от участия в серьёзных разговорах был для неё большим огорчением. – Я буду сидеть и молчать. Хоть целый день.
– Ну, это положим!..
– Папа! – Маринка мигом перебралась со своего стула на колени Андрея. – Ну, папа же! – она обхватила обеими руками его голову, прижимала её к своему плечу, ерошила его крупные мягкие кудри и повторяла умоляюще: – Папа, да папа же!
– Прямо не знаю, – сказал Андрей совсем серьёзно, высвобождая голову из её цепких ручонок, – Взять её с собой или не стоит?
– Какой же ты, папа! Я же тебе не мешала и туфли принесла, и... я плакать буду.
– Поплачь немножко, – разрешил Андрей, смеясь.
– Нет, я, много буду плакать! – и глаза Маринки заволоклись слезами.
Андрей просительно взглянул на жену.
– Хорошо, возьмём её, – сказала Анна и, чтобы оправдать свою уступчивость добавила: – Клавдия тоже хотела идти в гости. Надо будет отпустить её, а квартиру закроем на замок.
12
Выйдя из дому, они увидели Уварова. Он шёл, рослый и плотный, в просторной русской рубашке, опоясанной шёлковым кручёным поясом, и ещё издали улыбался им и покачивал головой.
– Вот и навещай их после этого! Кое-как выбрал время, а они всей семьёй сбежали.
– Идём вместе, – предложила Анна. – Мы к Валентине Ивановне.
– Да, чай, неудобно, – возразил Уваров, сдержанно здороваясь с Андреем. – Знаешь, ведь незваный гость... Да ещё хозяюшка такая... щепетильная.
Анна вспомнила разговор в осиновой роще о семейной драме Валентины и сказала с неожиданной горячностью:
– Нет, Илья, ты её не совсем понял.
Уваров смутился немножко и наклонился к Маринке:
– А ты что скажешь? Идти мне с вами или нет?
– Идти! Валентина Ивановна сварила варенье из жимо... жимолости. А что мы ей купим? – вдруг заволновалась Маринка. – У неё ведь рожденье. Мама, что мы подарим ей?
– Не знаю. Правда, ведь нужно было купить что-нибудь, – сказал Анна, удивляясь, как это ей самой не пришло в голову.
– Надо зайти в магазин, – спокойно предложил Андрей.
– Мы купим ей конфеты, – суетилась Маринка, перебегая на его сторону, – с такими серебряными бумажками. Или такую чашку, как у мамы. Что мы ей купим, папа?
В магазине они все четверо долго ходили от прилавка к прилавку: конфеты были только дешёвые, а купить туфли или блузку всем, кроме Маринки, показалось неудобным.
– Я знаю что! – крикнула она, припоминая. – Мы купим ей в ларьке... прибор. Такой прибор с мылом и пудрой и с духами.
В ларьке они действительно нашли такие коробки.
Пока Андрей доставал деньги и расплачивался, пока продавщица завёртывала в бумагу дорогую красную коробку с видом Кремля, настроение Анны всё угасало, и только суетня Маринки, озабоченной и торжествующей, поддерживала ещё улыбку на её лице.
Она вообще стала угрюмее за последнее время и даже подурнела. Всё чаще, просыпаясь по ночам, Андрей видел свет, слабым отблеском лежавший на полу у двери её кабинета, – это означало, что она дома, но занята. После ссоры из-за проекта он уже не мог с прежней свободой заходить к ней в любое время, заметив, что она стала менее откровенной и даже торопливо спрятала однажды какую-то исчерканную бумагу.
Он и сам утратил простоту и доверчивость по отношению к ней после того, как она вступила в деловой блок с Ветлугиным и Уваровым против него и его работы. Он не мог отделаться от оскорбительной мысли, что Анна предложила ему их личные деньги только потому, что не верила в успех его предприятия.
Иногда, просыпаясь ночью, он не находил Анны дома совсем, тогда он вставал, зажигал свет и работал или просто ходил по комнате и с тоской думал: «Ах, Анна! Милая Анна!»
У Анны появилась ещё рассеянность, раньше им не замечаемая. Она входила в комнату и вдруг останавливалась, подносила руку ко лбу и, растерянно оглянувшись, выходила обратно.
– Да, она и в личном отошла от меня! – говорил себе Андрей, невольно пытливее вглядываясь в её отношения с другими мужчинами, всё чаще обижаясь на ее невнимание к себе.
Вот и сейчас, входя в дом Валентины, она, пропустив вперёд Уварова и Маринку, чуть не захлопнула дверь перед ним. Она крепко потянула её, но тут же спохватилась и сразу, опустив руку, виновато глянула на него через плечо. Но он даже представить не мог, как больно резнуло её самоё это её невольное движение.
«Как же это я? – подумала она с чувством острого раскаяния. – Бедный Андрей!» – но тут же внимание её снова было отвлечено.
Анна не была избалована подарками и не думала о них, но теперь – когда Маринка взяла коробку из рук Андрея и сама вручила её Валентине, и Валентина просто расцвела в улыбке, Анне стало досадно на Маринку и Андрея, и только тогда она поняла, что завидует вниманию и заботе, которые были вложены в этот подарок.
– Это тебе подходит, – сказала Маринка, трогая крохотный бантик на волосах Валентины, когда та поцеловала её. – Я тоже буду носить такой.
– Ах, вы модницы! – с шутливым укором сказала Анна, подавляя неприятное чувство.
13
Валентина чувствовала насторожённость Анны, но счастливое оживление всё-таки пробивалось ярче в её чертах, когда она обращалась к Андрею.
Вся светящаяся в этой неудержимой радости, она легко облокотилась на стол и, оглядывая своих гостей, предложила просто:
– Попросите меня спеть.
– Вы уже столько раз обещали это, – с нежным упрёком сказал Ветлугин, который то хозяйничал вместо Валентины, то, забывшись; неотрывно смотрел на неё. – Я всегда был уверен, что вы хорошо поёте.
– Сегодня у меня особенный день, последний день молодости. Завтра я уже начинаю стареть, – сказала Валентина Ветлугину.
Слишком искренно и беззаботно сказала она это, чтобы ответить ей обычным разуверением: и тон её и вид показывали, что счёт годам для неё пока не имеет значения и особенность дня заключается в чём-то совсем другом.
Анна заметила и это, но она сама тут же чисто по-женски посмеялась над Уваровым, который, желая услужить ей, опрокинул бутылку розового муската, разбив тарелку и залив скатерть.
– Какой же ты медведь, Илья! – сказала она, посыпая солью пятно на скатерти.
– Мне простительно. Я-то уж давно старею, неловкий стал, – отшутился Уваров. – Всё раздаюсь с годами в ширину, вот места мне и не хватает. Зато всякий посмотрит и скажет: прочно утвердился на земле человек.
– Прочного ничего нет, – сказала Валентина, почему-то обрадованная беспорядком на столе. – Это и хорошо: всё старинное вызывает чувство тоски.
– У дедушки-водовоза очень прочная гармошка, – неожиданно сообщила Маринка, забыв своё обещание не вмешиваться в-разговоры. – Он нам показывал её, и мы её уронили. И она хоть бы что!
– Тогда надо попросить её, – сказал Уварову вставая. – Да я же и сыграю с вашего разрешения, – ответил он на вопрос Валентины. – Такие Жигули разведу!.. – он засмеялся и быстрыми грузноватыми шагами вышел из, комнаты.
– Так вы споёте? – напомнила Анна Валентине и сразу представила её маленькой, страшно одинокой девочкой, рыдающей после ёлки.
14
Высокий, грудной голос Валентины прозвенел с такой ликующей страстностью, что Анна вся выпрямилась. Как дрогнула её душа, открываясь красоте песни!..
Дождались мы светлого дня,
И дышится так легко... —
пела Валентина, и Анне тоже дышалось теперь легко, как будто легче и чище стал самый воздух, в котором звучал этот, радующийся своему обаянию голос.
«Что же это? – удивлялась Анна, встречаясь с взглядом Валентины. – Неужели можно было задушить такое?»
Она посмотрела на Ветлугина. Он стоял неподвижно, на руке его, стиснувшей спинку стула, резко обозначались побелевшие суставы.
«Что он чувствует?» – подумала про него Анна, почему-то избегая взглянуть на Андрея.
А на лице Андрея было мягкое, растроганное выражение.
«Какая она хорошая!» – казалось, говорило всем, это выражение.
– А вот и гармошка, – объявил Уваров, вваливаясь в комнату, когда Валентина, счастливая, разрумяненная, усаживалась на своё место. – Гармошка прочная, слов нет. Играть-то можно? – дурашливо, глубоким басом спросил он и сел возле Маринки. – Ну, чалдонка, что вы тут без меня делали?
– Мы пели, – сказала Маринка, глядя на свои пальцы, липкие и розовые от варенья.
– Ну, а теперь послушайте Илью Уварова... Гармошке я у одного священника научился. Лихой был поп!.. Бывало, сидит в подряснике нога за ногу, а гармонь у него так и дышит, так и вьётся. Добрый был поп и музыкальный, а я у него вроде дворника работал. – Уваров взглянул на Валентину и спросил всё тем же шутливым тоном: – Может, вы споёте ещё под это, если не обиделись на моё исчезновение? Знаете, есть такая хорошая песня... У Гурилёва это романс, а в народе просто песня, ну и мотив немножко другой. Вот... слушайте, – он развёл меха и тихонько заиграл, глядя в напряжённо внимательное лицо Валентины, и когда оно дрогнуло блеском глаз и улыбки, он, не дожидаясь, согласия, подвинулся к ней со стулом. Валентина выждала ещё немного и уверенно вплела в окрепший голос гармони задушевные слова:
Отчего скажи, мой любимый серп,
Почернел ты весь, как коса моя?..
Она никогда не пела под гармонь, и оттого, что получилось неожиданно хорошо, она пела, сначала улыбаясь от удовольствия, но затем грусть песни захватила и её:
Зелена трава давно скошена,
Только нет его, ясна сокола... —
пела она, слегка подавшись вперёд, нервно сжимая рукой узкий поясок платья.
Нет, не к радости плакать хочется.
От глухой сердечной боли, смягчившей серебряный тембр её голоса, слёзы выступили на глаза Анны, и мрачное предчувствие снова овладело ею.
– Хорошо, – сказал Ветлугин с гордым восхищением.
– Вот как мы! – сияя пробасил Уваров.
Андрей ничего не сказал, но когда Валентина искоса быстро глянула на него, его глаза ответили ей таким ярким блеском, что она вся вспыхнула.
– А вы играете на чём-нибудь? – обратилась к ней в это время Анна, с усилием освобождаясь от своего оцепенения.
– Да... – ответила Валентина и, не сразу понимая, о чём её спрашивают, виновато и счастливо улыбнулась, – Да, я играю, – добавила она мгновенным напряжением памяти восстанавливая вопрос. – Если бы у нас в клубе было пианино, я могла бы иногда выступать с чем-нибудь таким... – она неопределённо развела руками и снова взглянула на Андрея.
Оттого, что тот сразу ответил ей и взглядом и улыбкой, у Анны зазвенело в ушах, но она обернулась к Уварову и сказала, задыхаясь:
– Надо будет перевезти с базы пианино. Необязательно ждать, когда закончим шоссе. Можно трактором на площадке... Это хорошо... когда в клубе пианино...
15
Пианино действительно привезли трактором. Увидев издали огромный, сбитый из толстых досок ящик, Андрей ещё раз подивился, как быстро и решительно выполняла Анна все свои намерения.
Ребятишки, как стая воробьев, облепили тракторную площадку, пока рабочие подтаскивали и устанавливали доски для мостков, и так же, как воробьи, ссыпались все разом на землю, когда ящик с пианино стал съезжать по доскам, бережно подхватываемый тяжёлыми, мужскими руками.
Андрей подождал, пока все – и пианино, и грузчики, и ребятишки – протиснулись в двери клуба, и вошёл следом. Там было полутемно и гулко. Огромная пустота стояла над рядами скамей с высокими спинками, посреди которых медленно продвигалась, стуча ногами, сомкнутая группа людей. Ящик, серый и длинный, покачивался, как гроб, в мрачном, гулком сумраке.
В библиотеке клуба Андрей долго рылся в каталоге технической литературы, потом сам просматривал то, что стояло на полках. Возвращаясь через пустой зал, он увидел Валентину. Она стояла у рампы, освещенная снизу красноватым светом, и наблюдала за суетнёй, происходившей в глубине открытой сцены.
Андрей замедлил.
Угловатое, чёрно-блестящее тело, высвобождаемое рабочими из ящика-гроба, точно вздыхало облегчённо, вырастая в колебаниях света и теней. Но оно ещё дремало, ожидая прикосновения умелых рук, лёгких и чутких.
Андрей опять посмотрел на Валентину. Она стояла далеко от него, но он хорошо видел своими дальнозоркими глазами её полуобёрнутый к нему, чуть улыбающийся профиль: чистую линию щеки и прядь светлых волос, высоко подобранную и заколотую над её маленьким ухом.
«Ей весело», – подумал Андрей, вспомнив, как давно не было весело ему самому. Правда, он и шутил и улыбался, но что-то было утрачено им в последнее время, угасла светлая искорка, всегда тлевшая в его душе.
«Может быть, это усталость», – размышлял он, вспоминая передряги последних дней: бурные, даже злые разговоры в парткоме, в кабинетах управления, зияющие щели канав, идущих по пустоте, угрюмые лица разведчиков, ожидающие, сочувственные (отталкивающие его этим сочувствием) взгляды Анны... Тоска от воспоминаний с новой силой охватила Андрея. Он опустился на край скамьи, сгорбился, облокотясь на книги, лежавшие у него на коленях. Тишина в зале вдруг удивила его, и только тогда он понял, что сидел здесь не просто так, не просто потому, что устал, а потому, что ему хотелось музыки, смутное представление которой возникло у него при виде мрачного, торжественного шествия инструмента, и таинственного освобождения его, и появления женщины, освещенной, как отблеском пожара, красноватым огнём рампы.
Вздохнув, Андрей сунул подмышку свои книги, неторопливо направился к выходу, но, не дойдя до середины зала, взглянул и опять увидел Валентину. Она шла по сцене и через весь зал смотрела на остановившегося в нерешительности Андрея.
16
– Я так давно не играла, что мне даже страшновато начинать, – сказала Валентина, подходя к Андрею. – А завтра у нас вечер, на котором будут выступать поэты. Вы придёте?
– Конечно, – серьёзно сказал Андрей.
Он не попытался даже взять её под руку, выйдя с ней из клуба; он почти не смотрел на неё, но чувствовал каждое её движение, и ему было приятно, что она идёт около него просто, не пытаясь обратить на себя внимание.
– Вы очень изменились за последнее время, – сказала она, прерывая это лёгкое для обоих молчание. – Вы стали каким-то неземным.
– То есть как это? – спросил Андрей и тихо рассмеялся.
– Да, так, – протянула она очень серьёзно, искоса рассматривая его и покусывая листик, сорванный ею с кустарника. – Вы как будто свалились только что с другой планеты... с Марса, может быть. У вас какой-то далёкий и печальный взгляд. Правда! Будто все кажутся вам бесплотными тенями, как во сне, как в лесу в лунную мглистую ночь.
– Почти правда, – сказал Андрей уже весело. – Смотрю на вас... но даже и тени вашей не вижу: где ваша тень, Валентина Ивановна?
– Моя? Ах, да!.. Мы поссорились немножко, – сказала она. – Из-за вас поссорились.
Андрей удивился и покраснел:
– Из-за меня?
– Да. Из-за вас. Вернее, из-за вашей работы. Я же видела вас там, на горах, среди ваших людей (какой у вас там народ чудесный!) и сразу поняла... У вас в одну какую-нибудь яму вложено больше мечты, чем у Ветлугина во всю его деятельность. Если бы он действительно умел мечтать, как он часто говорит, он никогда не пошёл бы... не согласился бы на прекращение такой увлекательной работы. Он дал бы вам возможность довести её до конца!
– Решение этого вопроса зависит не только от него... – медленно, с запинкой произнёс Андрей с чувством благодарности и грусти: она, единственный человек здесь, на Светлом, поддержавший его, ничего не понимала в горных работах.
Но это наивное одобрение, эти слова сочувствия, исполненного не жалости, как у Анны, а негодования за него и веры в него, тронули Андрея.
– Мечта, конечно, необходима, – ласково усмехаясь, продолжал он после короткого молчания. – Но я же не просто фантазирую, а ищу на основании науки и опыта. Поэтому-то и обидно и тяжело! Мне не верят потому, что я много затратил на разведку этой горы и всё ещё ничего не нашёл. Чорт возьми! – вскричал он с увлечением, и страстным и горестным. – Если бы вы знали, какие огромные средства отпускались страной на наши разведочные работы! Вся беда в том, что нашлись подлецы, сумевшие втереть очки, будто бы наше предприятие обеспечено разведанными запасами. На десятки лет будто бы обеспечено. Они поднимали шум вокруг старательных поисков. Любовались стариками-старателями и потихоньку душили нас, кадровых разведчиков, сокращая из года в год плановые разведки.
– Почему же это не исправят теперь?
– Потому, что, во-первых, такие дела скоро не делаются, во-вторых, есть ещё среди наших работников трусливые и нерешительные люди, и мы всё ещё деликатничаем там, где не нужно.
– Мне кажется, вы лично деликатностью вообще не страдаете! – заметила Валентина к слову.
– Вы находите? – серьёзно спросил Андрей и остановился, впервые за время разговора взглянув ей в глаза.
– А вы нет? – невинно спросила она в свою очередь, и оба неожиданно громко расхохотались.
17
Они стояли, очень довольные друг другом, и смеялись от души, как два сорванца.
– Однако вы тоже не страдаете этим самым, – сказал Андрей, отправляясь дальше, но всё ещё продолжая смеяться.
– Вы поглядите, какой вечер! – сказала Валентина, осматриваясь по сторонам. – Так может только присниться, правда?
– Правда, – согласился Андрей, и ему показалось, что он действительно видел во сне такой вечер: с такими вот чёрными нагромождениями туч над круто изломанной линией высоко поднятого горизонта, с таким вот синим сумраком, опускающимся над грудами дикого камня, над крышами почерневших сразу домов, над остатками изуродованных деревьев, жалких и страшных на этой изрытой земле.
– Будет гроза, – радостно сказала Валентина.
– Может и не быть, – так же радостно ответил Андрей. – Вы чувствуете движение воздуха, как он плывёт волнами. Он очень холодный и свежий, но где-то разрядка идёт...
– На «Раздольном» гремит во-всю. Пробило кабель, – сообщила Анна, поджидавшая их на развилке дорожки. Она издали приметила, как дружно шли они вдвоём, как они остановились и громко смеялись над чем-то. Она давно не видела Андрея таким весёлым и поздоровалась с Валентиной холодновато. – Пробило кабель, – повторила она так, точно хотела подчеркнуть, что ей некогда шататься по прииску. – Один высоковольтный мотор вышел из строя. Пустили резервный, но что там творится сейчас, неизвестно: телефонная линия выключена.
«Он тоже выключился», – с грустной усмешкой заметила про себя Валентина, взглянув на сразу отвердевшее лицо Андрея.
– Я, кажется, помешала вам, – сказала Анна мужу, когда они уже вдвоём подходили к своему дому. – Вам было так весело.
Она сказала это почти спокойно, и Андрей ответил:
– Да, мы посмеялись немножко.
– О чём вы говорили?
– Обо всём.
Губы Анны задрожали:
– Разве можно говорить обо всём с такой, такой пустой и самовлюблённой?..
– Нет, Анна, она не пустая, – возразил Андрей, как будто не замечая волнения жены.
– Не пустая? – вырвалось у Анны. – Тебе, конечно, виднее, – добавила она торопливо, пугаясь сама своей гневной ненависти.
