Текст книги "Товарищ Анна"
Автор книги: Антонина Коптяева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
6
Через день Андрей, хмурый и озабоченный, вошёл в просторный кабинет парткома. Было ещё совсем раннее утро. В открытые окна тянуло свежей прохладой: и трава, и цветы, и кустарники, и темносерая между ними земля на дорожке, под окнами, ещё не просохли в тени от ночной сырости.
Андрей сел на подоконник, опёрся о него ладонями, глянул через плечо. Да, трава была влажная, и капли росы блестели в зелени листьев. Как свежо и радостно было в этом крохотном зелёном уголке!
«Этот толстый чорт всюду за собой цветы тащит!» – насмешливо-одобрительно подумал Андрей. Он предчувствовал, зачем Уваров вызывал его, и заранее сердился, но сердиться на Уварова было трудно. – «Так и есть, – отметил Андрей, обводя глазами большую светлую комнату, с огромным под красным сукном простым столом, с простыми, прямыми стульями; на этажерке, на шкапчике, на подставках у окон стояли горшки с крохотными ещё растениями... – Ему бы только агрономом быть!» – подумал Андрей, обращаясь взглядом к двери, в которую входил Уваров.
– Здорово! – сказал Уваров. – А я прямо из купальни, даже не завтракал. Вот проспал!
Воротник его русской рубашки был расстёгнут, мокрые волосы гладко прилизаны. Плавал он хорошо и, считая холодную воду средством от всех болезней, ходил купаться даже тогда, когда застывали забереги.
– Давно ждёшь? – спросил он Андрея, неторопливо проходя по комнате, и сел, втискивая своё большое тело в хрупкое плетёное креслице.
Андрей невольно улыбнулся.
– Чему ты? – спросил Уваров.
– Да так. Раздавишь ты когда-нибудь это сооружение.
– Ни! Я хоть и толстый, а ловкий, – похвастался Уваров. – По проволоке пройти могу. Кресло это как раз по мне: я мягких не люблю, вообще сидеть не люблю. И – чорт его знает отчего – толстею?! – При последних словах Уваров скользнул взглядом по статной фигуре Андрея и вздохнул. – Танцами ещё заняться, что ли? – сказал он уже с оттенком издёвки над собой. – Видал, что наша молодёжь на площадке в саду выделывает? Страх и ужас! Я им говорю: не себя, так подмётки пожалейте. Какое там! Смеются дикобразы. Посмотришь на них, посмотришь, и самому весело станет. – Глаза Уварова действительно заблестели, но по лицу его прошло движение чудесной, мягкой грусти, и весь он стал такой человечески простой, притягательный, со своим взглядом, любовно и грустно лучащимся при воспоминании о чужой, но близкой молодости.
Андрей смотрел на него, удивлённый этой простотой; до сих пор он знал Уварова, как серьёзного и даже угрюмого человека, а тут он словно распахнулся весь.
– Ну, как дела у тебя? – спросил Уваров, помолчав, и всё ещё улыбчиво снизу взглянул на Андрея.
Уваров не меньше, Анны болел тем, что окружало его. Он судил о работе предприятия, за которое считал себя ответственным, и за которое действительно отвечал всей своей совестью, – не по рапортичкам, а как инженер-контролёр, – отлично разбираясь в балансе производства. Он был в курсе всех производственных дел и прекрасно знал людей, с которыми велись эти дела. Если труд за годы первых двух пятилеток стал источником почёта, зажиточности, свободного творчества, стирающего грань между физическим и умственным трудом, то в этом была огромная заслуга таких партийных воспитателей, как Уваров. За то и несли ему дань уважения, заключавшуюся в том, что шли к нему в партком все, добровольно назначая его своим судьёй и советчиком в самом заветном, задушевном, а иногда и постыдном.
Андрея сегодня он вызвал сам. Вопрос о разведках был сейчас наиболее острым и волнующим из всего, что тревожило Уварова. Нужно было прекратить неудачно затянувшуюся рудную разведку на Долгой горе, и Уваров, зная, как тяжело это будет для Андрея, непоколебимо верившего в успех этой разведки, чувствовал себя, как хирург, которому нужно для спасения жизни отрезать ногу близкому человеку.
7
– Что там сейчас... на рудной? – помедлив, спросил он, насторожённо-открытым взглядом отмечая сразу помрачневшее лицо Андрея и то резкое движение, с каким тот поднялся с подоконника.
– Нам не хватает денег, – неловко, дрогнувшим голосом сказал Андрей. – Понимаешь, не хватает денег. Сейчас самый сезон для развёртывания работ, а мне предлагают... – Андрей замолчал, задохнувшись от неожиданного волнения. – Разве я дурака там валял два года! Я не могу... не имею никакого права согласиться на прекращение работ... разведочных. Там, где уже вбито столько средств, где сделано так много... Мне говорят, что выгоднее затратить дополнительные ассигнования сверх сметы на разведку россыпей... что это – дело вернее и сама разработка доступнее. Но что такое десятки мелких старательских участков но сравнению с тем, что даст Долгая гора?!
– Даст ли? – мягко спросил Уваров.
– Даст. Разве я ничего не стою, как геолог? Но пусть меня повесят, как недавно посулил мне Ветлугин, если я ошибаюсь. Мы столько уже затратили... Что значат теперь ещё какие-нибудь восемьдесят – сто тысяч?
Уваров задумчиво покачал головой:
– Надо уметь во-время остановиться. Знаешь, как в азартной игре. Разведка – ведь тоже своего рода азарт. А что же, правда ведь? Мы же не можем принимать всерьёз ставку на твою жизнь. Она ещё пригодится стране и как пригодится!..
– Ты рассуждаешь, как благоразумный старец, – не выдержав, вспылил Андрей. – Во-время остановиться! Как это можно остановиться, когда перед тобой цель, вершина подъёма? Ещё одно усилие, и ты будешь там. И вдруг отступать и отступать так позорно! Не лучше ли там же разбить себе голову?!
– Ну и разобьёшь, как Васька Буслаев, – с ласковой укоризной сказал Уваров. – Знаешь былину... Пристал Васька к острову, а там на горе камень с надписью: «Хочешь перепрыгнуть – скачи только поперёк». Где же Ваське покориться! Захотелось молодцу прыгнуть «вдоль камени», ну и расшибся. А мы тебе по-дружески, по-товарищески говорим: не горячись зря. Будет время, будут средства – тогда и доразведать можно. И что тебе дались эти канавы, когда существуют буры Крелиуса? Ну, хорошо, это твоё дело, ты геолог, тебя этому обучали, а я горный инженер. Но меня посадили сюда вот в партком и сказали: «Гляди в оба, товарищ Уваров!» И я гляжу и вижу, что работаешь ты от всей души и прав, безусловно, в своём стремлении закончить дело. Но разве не правы Лаврентьева и Ветлугин? Они хотят как можно скорее получить от тебя объекты, доступные для разработки. И ты обязан их дать. И надо их дать.
– Неужели ты думаешь, что я не сознаю этого? – горько промолвил Андрей. – Смешное дело! Мы лучших своих работников, самых сильных и опытных, перевели на разведку россыпей. На Долгой горе остались главным образом охотники из старателей, которые верят мне и работают условно, на свой риск. Разведчиков-рабочих раз – два и обчёлся. Мне не на что их содержать! Технический надзор – я сам да Чулков, проводящий там всё своё свободное время. Нищая колония! Не так-то уж дорого обходится она сейчас!
– А инструмент! А заброска продовольствия! А спецодежда? – напомнил Уваров.
– А вы хотели бы оставить нас даже без этого? – возмутился Андрей, нервным движением выкладывая на стол спички и портсигар. – Хорошо, мы будем носить продукты на себе, в котомках, по-старательски.
– Ну, уж это анархизм настоящий, – сказал Уваров, сожалея и досадуя. – Ты же не мальчик, Андрей. Старательская разведка рудника – неплохая идея, но когда это делается, как бунт против общего мнения, то это уже непартийно. Тех же старателей можно пустить тоже на россыпи.
– Значит, вы просто не верите, что там есть золото? – спросил Андрей.
– Почему же?.. Может быть, оно там и есть, – уклонился было Уваров, но тут же устыдился своей уклончивости и, краснея густо всем лицом и даже открытой полной шеей, сказал: – Не верю, Андрей. Ждал. Верил. А теперь изверился. Ты хочешь довести дело до конца. Ты уверен и по-своему прав. Но у нас нет сейчас ни средств, ни времени. Значит, надо подчиниться.
Андрей побледнел, порывисто встал и, не попадая портсигаром в карман брюк, заговорил быстро:
– Постановления о прекращении работ ещё нет. Главк ещё ничего не решил. Я буду писать в трест, к начальнику главка. К наркому!
– Пиши, пиши! – сказал ему вслед искренно огорчённый и взволнованный Уваров.
8
Солнце уже высушило росу под окнами. Ярко и нежно цвёл у дорожки стелящийся портулак, бедный игольчатой смуглой зеленью; холодно синели анютины глазки, радостно розовел тонкий душистый горошек. Осы гудели над цветами, но Андрей ничего этого не заметил, выйдя из парткома. Всё в нём кипело, и он опомнился только в кабинете Анны.
Анна в белом гладком костюме разговаривала по телефону. Тут же у стола сидели несколько работников с фабрики и приисков. Андрей нахмурился, но уйти, не переговорив с Анной, он не мог и присел в стороне.
– У вас мало старателей? – спрашивала Анна заведующего прииском. – Почему же вы без всякой надобности отбираете у старателей подготовленные участки? Вы сами разваливаете свои кадры. Заключите со старателями договора. На тех, кто отлынивает от работ, не распространять льгот правительства. Тех, кто работает, беречь, как кадровиков. Проявите больше гибкости и забот, и люди будут. Приеду сама, проверю. Что ещё? Не хватает оборудования? – Анна снова брала трубку, звонила в техснаб и тут же распоряжалась об отправке дополнительного оборудования. – Чтобы не было потом никаких отговорок.
За какие-нибудь полчаса она отпустила весь народ, каждому дав самые определённые объяснения и указания, но Андрею время, проведённое у неё, показалось томительно долгим.
– Я был в парткоме, – сразу приступил Андрей к своему наболевшему, когда они остались одни.
– Да? – промолвила Анна внешне спокойно, но смуглая её рука, игравшая карандашом, остановилась, не закончив движения. Она посмотрела на Андрея вопросительно.
– Уваров, конечно, заодно с вами... – продолжал Андрей приглушенным, бесцветным голосом.
– Почему «конечно»? И что значит «заодно»? – сказала Анна с вынужденной холодностью, чтобы не поддаваться дружескому сочувствию к тому, чему она не хотела сочувствовать. – А ты разве за другое?
– Брось! – сказал Андрей с раздражением. – Ты сама знаешь, что я не имею в виду политику, что дело тут не в политике...
– А в чём же? Разве мы не создаём в каком-то масштабе политику нашей работой?
– Брось, прошу тебя, – повторил Андрей. – Мне сейчас не до тонкостей в выражениях. У меня всё рушится сейчас, Анна! Я хотел ликвидировать последствия нашего прорыва по разведкам, открыв богатейшее золото... хотел открыть, но получается так, что ликвидируют меня самого.
– Нам надо беречь средства, – холодно сказала Анна. – Пока спустят новые сметы, мы должны уложиться в существующие. Нам нужны... необходимы площади для разработки, и их надо искать, использовав все возможности. Этот год мы кое-как протянем, но в будущем нам придётся свёртываться, если вы, геологи, не найдёте ничего подходящего. Вопрос стоит очень остро.
– Так вы же сами не даёте мне возможности разрешить этот вопрос! – почти крикнул Андрей.
– Мы не можем затратить все средства на разведку одной Долгой горы, – тихо, но твёрдо сказала Анна.
Андрей опустил голову. Почему же ему верили его рабочие-разведчики? Почему такой опытный таёжник, как Чулков, чуявший золото по одному виду местности, готов был «чорту душу заложить» за будущее золото Долгой горы? Неужели только уверенность его, Андрея, могла так заразить их этой разведкой?
«Кровь из носу, а мы своё возьмём!» – заявил Чулков при последней встрече.
«Возьмёшь, пожалуй, – подумал теперь Андрей, с кривой усмешкой, вспоминая убеждённость старого разведчика. – Может быть, Анна мстит мне за то, что я высказал недоверие к её проекту рудных работ?» – подумал ещё он и пытливо, почти враждебно взглянул на неё.
Она задумчиво смотрела в сторону, потом взгляды их встретились. Её глубокие глаза, полные света и мысли, пристыдили Андрея, и он сразу вспомнил, что Анна настаивала на своём ещё до той ссоры.
– Я понимаю, как тебе тяжело, – грустно сказала она. – Поверь, я переживаю твою неудачу, как собственную.
– Я не считаю разведку Долгой горы неудачей, – сказал Андрей, – с огромным усилием подавив волнение, вызванное в нём этими оскорбительными для него словами Анны. В конце-то концов, разве она не имела права высказывать своё мнение? Он должен был доказать на деле. – Если бы мы имели возможность развернуться по-настоящему, – продолжал Андрей свои мысли уже вслух, снова обращаясь к Анне. – Ну, неужели ты не найдёшь... Не сможешь выделить каких-нибудь восемьдесят тысяч. Я хочу писать наркому, но пока это дойдёт... пока разберутся, может быть, создадут комиссию, самое дорогое время будет упущено. Ведь лето проходит, Анна!
– Да, лето проходит. Взгляд Анны снова стал отчуждённым и она отвела его в сторону. Я не могу выделить «каких-нибудь» восемьдесят тысяч. Мне нужно оторвать их от нужд первой необходимости. Я не могу сейчас это сделать. – Анна умолкла. Ей трудно было так жестоко говорить с человеком, самым дорогим, самым близким. – Знаешь, что, – заговорила она оживлённо, – у нас с тобой на сберкнижке отложено тридцать пять тысяч... И даже больше: ведь мы должны ещё получить компенсацию за отпуска, неиспользованные в течение этих двух лет. В общем наберётся около сорока пяти... восьми тысяч, почти около пятидесяти. Ты можешь затратить их на доразведку своей Долгой горы.
– Значит, ты тоже не веришь мне?! – скорбно сказал Андрей. Первым его побуждением было отказаться, но то же чувство, которое владело им в споре с Уваровым, которое привело его сюда и заставило возобновить безнадёжный, унижающий его разговор, чувство матери, готовой любой ценой спасти своё детище, остановило его. – Хорошо, – сказал он с нервной дрожью в голосе, напряжённом и высоком, – я возьму эти деньги... Но... если бы вы знали, что вы делаете со мной!!
9
– Шалит с нами Долгая. Уж как я рассчитывал напасть сегодня на след, ан опять пусто, да пусто, да нет ничего, – сказал Чулков и, вздохнув, полез в карман за кисетом...
– Без хлеба ещё можно жить, а вот уж без махорочки тяжко. Одно удовольствие в тайге, – говорил он, свёртывая цыгарку, приминая её грубыми пальцами. – Люди в жилых местах музыку слушают, в театры ходят для просвещения души, а мы всё в копоти да в неустройстве. И удивительное дело: никуда ведь не тянет! Вот только бы золото нам найти. Оправдать себя перед добрыми людьми. Но я так думаю, Андрей Никитич, оправдаемся! Беспременно оправдаемся!
– Ещё бы! – сказал Андрей с горькой усмешкой. – Пятьдесят тысяч получили.
– А что ж? И то хлеб, – спокойно возразил Чулков. – Завтра же командируем одного паренька. Скажем ему то, о чём мы с вами решили, и соберёт он нам ещё одну бригаду старателей. До морозов раздуем кадило – только держись.
Оба сидели на каменистом отвале между канавами. Солнце уже скрылось, потухли краски заката и, казалось, будто из этих длинных канав, зиявших чёрными могилами на голом крутосклоне, поднимались серые пары сумерек. Небо с грязными мазками облаков тоже казалось серым. Назойливо ныли комары. Изредка снизу, из провала долины, доносился стук топора: рабочие разведки уже спустились к баракам.
Странным и чужим показалось вдруг Андрею всё, что окружало его. Зачем он здесь? Что привязывало его к этой лысой горе? Глушь, неустроенное жильё, и эти пустые канавы, и скалы развороченные, и надо всем давяще нависло неприветное, грязное небо. Щемящее чувство тоски поднялось в душе Андрея.
– А и скучно же тут! – сказал он, озираясь по сторонам. – Как скучно! Застрелиться впору на таком месте... под таким небом.
– Вот тебе на! – промолвил Чулков укоризненно. – Небо, как полагается, – дело к ночи. А поддаваться унынию нет никакого резона. Работа у нас завлекательная, люди найдутся, а главное – денег дали. Спасибо Анне Сергеевне – ещё раз поверила. Вот если мы их, денежки-то, зря всадим, тогда конфузно будет. Но быть того не должно. Жила хитрая, из-под самого носа ускользает, а всё ж мы её приберём к рукам. Однако хватит... – добавил Чулков, вставая с камня. – Айда-те до дому. Ужинать пора.
– Идите, а я приду следом, – сказал Андрей и долго смотрел, не двигаясь с места, как укорачивалась, исчезая за склоном горы, крупная фигура разведчика.
Чулков направился вниз, к долине.
Слышно было, как под его ногой сорвался камень и, погромыхивая, постукивая, поскакал вниз.
– Денег дала. Ещё раз поверила! – шептал Андрей среди тишины, опустившейся над ним. – Ничему она не поверила, потому и откупилась. Вот сказал же Уваров: «Верил я, ждал, а теперь изверился». Так и она, самый близкий мне человек... Может, и в самом деле я ничего не стою? Недоучка несчастная... Тоже в профессора полез! Может, в самом деле в горе этой нет ничего, и я преступно вколачиваю в неё народные денежки. – Андрей стиснул руками голову, стараясь отогнать чёрные мысли, но это ему не удалось. – Эх, Анна! Выкинула подачку, как псу дворовому, лишь бы не тявкал. Занята только своими делами, своим проектом, тем, как бы самой отличиться. Она Уварову верит, Ветлугину верит, любому бюрократу из треста поверит, а мне... нет! Вот тебе и любовь! Вот тебе и самый близкий на свете человек... – Андрей поднялся, всё ещё сжимая голову руками, постоял, как бы соображая, что же дальше, и вновь опустился на камень.
Серая летняя ночь. В лесистых верховьях ключа заблудился крохотный огонёк. Разведчики ложатся спать. Ни звяка, ни стука, одни лесные шорохи в тайге. Где-то далеко, за горами спит Маринка. Но даже воспоминание о дочери не развеяло холода в груди Андрея. Маленькая. У неё тоже своё...
Ночь плыла над тайгой в туманах, широко раскинув свои белесые крылья. Звёзды попрятались. Спускаясь с нагорья, Андрей споткнулся, рванув ногой корень, перехлестнувший случайную звериную тропу. Лопнуло что-то, всхлипнув тоненьким голоском. Смутно вспомнилось Андрею западное поверье об альрауновом корне, который стонет, как человек, когда его вырывают из земли. Альрауновый корень, помогающий находить золотые клады! Есть ли такой на Долгой горе? Долго идти по этой горе, долго ищут и не могут найти скрытое ею золото. Если не прав Андрей, не поможет и альраун.
10
– Ну, что же... – сказал Ветлугин и встал, покусывая полные, яркие губы, – Можно, значит, поздравить вас. Хотя не скажу, чтобы это было весёлое событие в моей жизни...
Анна промолчала. Она понимала, что всякое проявление радости с её стороны было бы сейчас оскорбительно для Ветлугина, но покривить душой она не умела, и радость невольно пробивалась в её лице, в движениях, в голосе. С этим выражением сдержанного самодовольства она обернулась к Уварову.
– Значит, завтра приступаем к подготовительным работам на руднике...
– Выходит так, товарищ директор! Только ещё раз прошу: не увлекайтесь, не забывайте ни на минуту о том, что вы посылаете людей на глубину почти двухсот метров.
– Да, конечно, мы будем очень осторожны, Илья. – Но чёрные быстрые глаза Анны заблестели ещё ярче на разрумянившемся от волнения, загорелом лице. И столько воодушевления искреннего, порывистого было в ней, что оно сообщилось не только Уварову, но и Ветлугину, в котором зависть и досада боролась с чувством дружеской симпатии к Анне. То обстоятельство, что она не только опротестовала его проект, но представила свой, который был принят и утверждён, равно увеличивало в душе Ветлугина оба эти чувства.
– Мы будем очень осторожны, – повторила Анна, и лицо её стало построже.
– У меня сейчас состояние лётчика, получившего разрешение на дальний полёт. И радостно и страшновато: ведь всё впереди, – сказала Анна Уварову, когда Ветлугин вышел из кабинета. – И даже странное такое чувство: боюсь торжествовать.
– И всё-таки торжествуешь, – смеясь сказал Уваров.
– А что... заметно разве? Я бы не хотела, чтобы Ветлугин принял это на свой счёт. Хотя прежде всего радуюсь провалу его проекта. Но я не хочу терять такого хорошего работника. Он всё-таки очень любит дело и знает его. Это Валентина Ивановна нагнала на него хандру и бестолковщину...
– А как Андрей? – после неловкого молчания спросил Уваров.
– Что Андрей? – широко открывая глаза, переспросила Анна, сразу увязывая этот вопрос с упоминанием о Валентине и Ветлугине.
– Как обстоит с разведкой Долгой горы?
– С разведкой? – Анна облегчённо вздохнула и тут же нахмурилась, тревожно припоминая. – Я думаю, это столкновение сглажено. Ты знаешь, я отдала на производство дополнительных работ все наши сбережения. Это даст Андрею возможность продержаться ещё без вмешательства треста, которое скорее всего закончилось бы прекращением работ. Все сбережения! Мои и его! Мы хотели купить дачу... где-нибудь под Москвой... Но ведь она ещё не скоро нам понадобится... дача-то... Мы ещё оба молоды и не скоро пойдём на покой. Я даже не представляю и не хочу этого покоя! Значит, можно пока обойтись и без денег. Правда, Андрей принял всё это как-то нехорошо. Он так тяжело переживает свою неудачу в работе, и я вполне его понимаю.
