Текст книги "Переписка и деловые бумаги"

Автор книги: Антон Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 187 страниц)

Поклонитесь ему, когда он приедет.

На конверте:

Заказное.

Таганрог.

Его высокоблагородию

Иасону Ивановичу Блонскому

с передачей Евгении Иасоновне Савельевой.

От А. Чехова.

71. М. М. ЧЕХОВУ

15 апреля 1884 г. Москва.

Голубчик Миша!

Сделай милость, купи мне на свой вкус палку не дешевле рубля и не дороже двух. Поздравляю с окончанием страшного суда. Замучился экзаменами.

Твой А. Чехов.

Рукой И. П. Чехова:

Хорошо бы сделали, если бы купили палку и мне.

И. Чехов.

1884 г. 15 апреля.

Извини, что беспокою пустяками.

72. М. М. ДЮКОВСКОМУ

2 или 3 мая 1884 г. Москва.

Достоуважаемый!

Михаил Михайлович!

Вы часто изъявляли желание присутствовать на диссертации какой бы то ни было. В понедельник 7-го произойдет защита диссертации в 2 часа пополудни в Новом здании университета или же в здании Нового анатомического театра, который находится в саду. Если свободны, то милости просим. Умер Леонид Пушкарев.

Votre* А. Чехонте.

На обороте:

Калужские ворота. Мещанское училище.

Его высокоблагородию

Михаилу Михайловичу Дюковскому.

* Ваш (франц.)

73. Н. А. ЛЕЙКИНУ

20 и 21 мая 1884 г. Москва.

84/20/V

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Получил и письмо и вложение. Письмо прочел и отвечаю, вложение же препроводил по принадлежности с советом создать что-нибудь из таможенной жизни.

Поездка в Питер – моя давнишняя мечта. Дал себе слово поехать в ваш царствующий град в начале июня, а теперь возвращаю себе это слово обратно. Дело в финансах, чёрт бы их подрал. На поездку нужно 100-150 рублей, а я имел удовольствие на днях прокатить сквозь жизненный строй все мои акции. Отвалил полсотни за дачу, отдал четверть сотни за слушание лекций, столько же за сестру на курсы и проч. и проч. и проч. Если же к сему Вы прибавите всю плохость моих заработков за последнее время, то поймете мои карманы. К первому июню рассчитываю на свободную полсотню, а на эти деньги далеко не уедешь. Придется отложить поездку на неопределенное время и довольствоваться вояжем на дачу и обратно. Вместе со мной собирался и дикий Пальмин. Мы с ним условились поехать 2-3 июня, но... является он ко мне на днях и, покачивая головою, заявляет, что ехать в Петербург он не может. Его терзает какая-то муть, выражающаяся в каких-то крайне неопределенных для наблюдателя воспоминаниях: "Детство... юность... и прочее..." Точно он убийство в Петербурге совершил... Долго он излагал мне причины антипатии к своему родному городу, но я ничего не понял. Или он хитрит, боясь издержек (он, между нами говоря, скуповат), или же в самом деле есть что-то такое особенное в его петербургском прошлом. В пятницу он приедет ко мне обедать... Мы выпьем, поедем к ночи в Петровское-Разумовское на его дачу и, вероятно, кутнем. В самый момент, когда он поднимет вверх свой жилистый палец и начнет говорить мне о "бгатстве, гавенстве и свободе", когда умиление его достигнет своего acme*, я заговорю с ним о прелестях путешествия на Валаам и стану его убеждать... Авось удастся. Если мы вдвоем поедем, то нам, вероятно, и по сто рублей хватит – это тоже аргумент. А ему, действительно, необходимо проветриться. Если этого не требует его хороший талант, то этого настойчиво добивается гигиена. Он ужасно много пьет – это неизлечимо, но зато излечимо очень многое другое. Он живет чёрт знает как... Ужасно одет, не видит света, не слышит людей. Я никогда не видал его обедов, но готов держать пари, что он питается чепухой. (Его супруга не дает впечатления мудрой хозяйки.) В общем, мне кажется, что он скоро умрет. Его организм до того расшатан, что можно удивляться, как это в таком больном теле может сидеть такая стихотворная натура. Непременно нужно проветрить этого человека. Он говорил мне, что поедет по Волге, но плохо верится его словам. Дальше своей сарайной дачи он не пойдет. О результатах беседы, имеющей быть в пятницу, сообщу Вам. Если сам не поеду, то хоть его спроважу.

Завтра у меня последний экзамен, а послезавтра моя особа будет изображать то, что толпа величает "доктором" (если, конечно, выдержу завтрашний экзамен). Заказываю вывеску "доктор" с указующим перстом, не столько для врачебной практики, сколько для устрашения дворников, почталионов и портного. Меня, пишущего юмористическую дребедень, жильцы дома Елецкого величают доктором, и у меня от непривычки ухо режет, а родителям приятно; родители мои благородные плебеи, видевшие доселе в эскулапах нечто надменно-суровое, официальное, без доклада не впускающее и пятирублевки берущее, глазам своим не верят: самозванец я, мираж или доподлинно доктор? И такое мне уважение оказывают, словно я в исправники попал. Они мнят, что в первый же год я буду ворочать тысячами. Такого же мнения и мой терпеливый портной Федор Глебыч. Придется разочаровать бедняг.

Экзамены кончились, а потому мне уже ничто не мешает подать прошение о приеме меня в число считанных. Что-нибудь да буду присылать к каждому номеру. Теперь пока не вошел еще в норму, денька же через четыре подниму глаза к небу и начну придумывать темы.

Летом буду жить в Новом Иерусалиме и буду пописывать... Боюсь только благородной страсти... Это для меня хуже всяких экзаменов.

На сей раз шлю "Дачную гигиену". Штука сезонная... Если понравится, то изображу еще что-нибудь в этом роде: "Охотничий устав", "Лесной устав" и проч. Мне хочется написать для "Осколков" статистику: народонаселение, смертность, промыслы и проч. Немножко длинно выйдет, но если удастся, то бойкий фельетон выйдет. (Я зубрил недавно медицинскую статистику, которая дала мне идею.) Я теперь с удовольствием написал бы юмористическую медицину в 2-3 томах! Перво-наперво рассмешил бы пациентов, а потом бы уж и лечить начал. Погода в Москве дождливая: в летнем пальто холодно, в зимнем жарко. Здоровье мое не из блестящих: то здоров, то стражду. Пью и не пью... Определенного пока еще ничего не видно.

Сажусь читать. Прощайте.

Ваш сотрудник, уважающий А. Чехов.

Правда ли, что "Дело" отживает свой век? Если правда, то добрый путь! Не любил этого журнала, грешный человек. Злил он меня. Впрочем, при нынешней журнальной бедности и "Дело" бы сгодилось.

* расцвета (греч.)

74. Н. А. ЛЕЙКИНУ

17 июня 1884 г. Москва.

17, 6, 4.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

После трудных экзаменов, как и следовало ожидать, разленился я ужасно. Валяюсь, курю и функционирую, остальное же составляет тяжелый труд. Трудно в особенности писать фельетоны. Погода, если не считать ежедневных дождей, великолепная... Не до работы...

Третьего дня я послал Вам свою новорожденную книжицу "Сказки Мельпомены". Издал эту книжицу экспромтом, от нечего делать, спустя рукава...

Послал я Вам один экземпляр и для "Петербургской газеты", в кою и прошу Вас оный препроводить... Хотелось бы мне и объявленьице сочинить в "Петербургскую газету", но, увы, денег нет свободных... Есть у меня в Питере приятели, для которых это объявление было бы нелишним: прочли бы и по 75 коп. прислали; посему не походатайствуете ли об объявлении в кредит? В кредит и, по возможности, с уступкой. Уплатить можете Вы им даже из моего гонорара. Совсем я разорился и кричу караул... Если Вам некогда возиться с моими объявлениями и если неудобно, то, ради Христа, не церемоньтесь и "наплюве". Это не бог весть как важно...

Еду завтра на всё лето в Воскресенск, куда в случае надобности и прошу адресоваться: "Воскресенск (Московской губ.), А. П. Ч.". Вот и весь адрес... Сюда же шлите и гонорар.

Еще одна покорнейшая просьба. В Воскресенске семья живет "на книжку", расплата же с лавочниками производится первого числа. Просрочка нежелательна обеими сторонами... Распорядитесь, голубчик, выслать мне гонорар по возможности раньше. Денежная почта приходит в Воскресенск только по понедельникам и пятницам... Первый июльский понедельник будет 2-го числа... Если, стало быть, Вы вышлете гонорар 30 июня, то Вы попадете в самую центру.

Пальмин наотрез отказался ехать в Питер. Собирается ехать по Волге, но едва ли поедет... Слова, слова и слова...

Объявление для "Петербургской газеты" прилагаю. Напечатать 5 раз, на 4-й странице, в размере прилагаемого объявления, в рамочке...

В "Осколках" объявление не печатайте... У вас и так тесно, да и книжка моя не в духе "Осколков". Подождем собрания юмористических рассказов, если таковое будет когда-нибудь...

Не напишете ли Вы мне, где и как продают книги? Я совсем профан в книжной коммерции. Не послать ли кому-нибудь в Питер десятка два экземпляров? Всех у меня 1200. Продать не тщусь... Продастся – хорошо, не продастся – так тому и быть... Издание стоит 200 руб. Пропадут эти деньги – плевать... На пропивку и амуры просаживали больше, отчего же не просадить на литературное удовольствие?

Затем Вы в письме Акима Данилыча (в "Брожении умов") вставили фразу: "А всё из-за стаи скворцов вышло"... Соль письма ухнула... Городничему вовсе не известно, из-за чего бунт вышел, да и нет ему надобности умалять свои администраторские подвиги такими ничтожными причинами, как скворцы... Он никогда не объяснит бунта скворцами.... Ему нужна "ажитация"... Впрочем, всё это пустяки... Это к слову...

Поздравления с окончанием курса, празднования и житье в душной Москве совсем расстроили мою телесную гармонию... Слаб. 1 июля нужно мне быть в Москве, 2-го опять на даче... В июле Вы приедете в Москву... Как бы нам свидеться?

Пока прощайте... Будьте здравы, невредимы купно со своим приемышем...

Уважающий А. Чехов.

75. Е. И. ЮНОШЕВОЙ

Июнь, около 17, 1884 г. Москва.

Уважаемая

Екатерина Ивановна!

Сейчас я был в той компании, о которой говорил Вам. Клюет. Посылаю сейчас Ваш адрес. Работку нашел Вам маленькую, чахоточную, но на плату за слушание лекций во всяком случае хватит, с чем и имею честь проздравить. Обещают снабдить Вас переводами мелких вещиц. Плата, говорят, лучше, чем у Пушкарева. За исправность ручаюсь. Вы получите приглашение письменное или просто работу от редактора "Будильника" Александра Дмитриевича Курепина, которого рекомендую Вам за славного малого. В будущем поищем еще чего-нибудь, а пока... аревуар*! В Воскресенск еду. Одним из любимейших занятий моих в Воскресенске будет ожидание Вашего приезда. Боюсь, что это занятие будет слишком продолжительно. Распоряжение о взятии Вас с собой я сделал компании. Во время Вашего въезда в город будут произведены: а) колокольный звон, b) пушечная стрельба и с) больше ничего.

А за сим, пожелав Вам всех благ, имею честь быть всегда готовым к услугам

А. Чехов.

Р. S. Надеюсь, что веревка не развязалась!!

* до свидания (франц. au revoir)

76. Н. А. ЛЕЙКИНУ

25 июня 1884 г. Воскресенск.

25, VI, 4. Воскресенск.

Письмо No 1

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Первый дачный блин вышел, кажется, комом. Во-первых, рассказ плохо удался. "Экзамен на чин" милая тема, как тема бытовая и для меня знакомая, но исполнение требует не часовой работы и не 70-80 строк, а побольше... Я писал и то и дело херил, боясь пространства. Вычеркнул вопросы экзаменаторов-уездников и ответы почтового приемщика – самую суть экзамена. Во-вторых, рассказу этому пришлось пройти все тартары, начиная с моего стола и кончая карманом богомолки. Дело в том, что, принеся свой рассказ в здешний почтамт, я был огорошен известием, что почта не идет в воскресенье и что мое письмо может попасть в Питер только в среду. Это меня зарезало. Оставалось что-нибудь из двух: или почить на лаврах, или же мчаться на железнодорожную станцию (21 верста) к почтовому поезду. Я не сделал ни того, ни другого, а решил поручить мою корреспонденцию кому-нибудь идущему на станцию. Ямщиков я не нашел. Пришлось поклониться толстой богомолке... Если богомолка поспеет на станцию к почтовому поезду и сумеет опустить письмо в надлежащее место, то я торжествую, если же бог не сподобит ее послужить литературе, то рассказ получите Вы с этим письмом.

Теперь о темах для рисунков. Тут прежде всего мне нужно сознаться, что я очень туп для выдумывания острых подписей. Хоть зарежьте меня, а я Вам ничего умного не придумаю. Все те подписи, что я Вам раньше присылал, были достоянием не минуты, а всех прожитых мною веков. Отдал всё, что было – хорошее и херовое – и больше ничего не осталось. Тема дается случаем, а у меня в жизни хоть и немало случаев, нет способности приспособлять случаи к делу. Но как бы там ни было, я придумал следующий план действий. Я буду присылать Вам всё, чему только угодно будет залезть в мою голову. Сочинители подписей и мертвые не имут срама. Вы не будете конфузить меня, ежели пришлю несообразное...

Я умею сочинять подписи, но – как? В компании... Лежишь этак на диване в благородном подпитии, мелешь с приятелями чепуху, ан глядь! и взбредет что-нибудь в голову... Способен также развивать чужие темы, если таковые есть...

Живу теперь в Новом Иерусалиме... Живу с апломбом, так как ощущаю в своем кармане лекарский паспорт. Природа кругом великолепная. Простор и полное отсутствие дачников. Грыбы, рыбная ловля и земская лечебница. Монастырь поэтичен. Стоя на всенощной в полумраке галерей и сводов, я придумываю темы для "звуков сладких". Тем много, но писать решительно не в состоянии... Скажите на милость, где бы я мог печатать такие "большие" рассказы, какие Вы видели в "Сказках Мельпомены"? В "Мирском толке"? И к тому же лень... Простите, ради бога... Это письмо пишу я... лежа... Каков? Примостил себе на живот книжищу и пишу. Сидеть же лень... Каждое воскресенье в монастыре производится пасхальная служба со всеми ее шиками... Лесков, вероятно, знает об этой особенности нашего монастыря. Каждый вечер гуляю по окрестностям в компании, пестреющей мужской, женской и детской modes et robes*. Вечером же хожу на почту к Андрею Егорычу получать газеты и письма, причем копаюсь в корреспонденции и читаю адресы с усердием любопытного бездельника. Андрей Егорыч дал мне тему для рассказа "Экзамен на чин". Утром заходит за мной местный старожил, дед Прокудин, отчаянный рыболов. Я надеваю большие сапоги и иду куда-нибудь в Раменское или Рубцовское покушаться на жизнь окуней, голавлей и линей. Дед сидит по целым суткам, я же довольствуюсь 5-6 часами. Ем до отвала и умеренно пью листовку. Со мной семья, варящая, пекущая и жарящая на средства, даваемые мне рукописанием. Жить можно... Одно только скверно: ленив и зарабатываю мало. Если будете Вы в Москве, то почему бы Вам не завернуть в Новый Иерусалим? Это так близко... Со станции Крюково на двухрублевом ямщике 21 верста – 2 часа езды. Брат Николай будет Вашим проводником. И Пальмина захватить можно... Пасхальную службу послушаете... А? Если напишете, то и я мог бы за Вами в Москву приехать...

Трепещу. На этой неделе мне нужно стряпать фельетон для "Осколков", у меня же ни единого события. Высылать теперь буду в субботы... Вы будете получать в понедельники.

Бываю в камере мирового судьи Голохвастова – известного сотрудника "Руси". Видаю Маркевича, получающего от Каткова 5000 в год за свои переломы и бездны.

Курс я кончил... Я, кажется, писал уж Вам об этом. А может быть, и не писал... Предлагали мне место земского врача в Звенигороде – отказался. (Можно будет Вам, если приедете, съездить к Савве Звенигородскому – это а propos). За сим... кажется, уж больше не о чем писать. Кланяюсь и вручаю себя Вашим святым молитвам.

Всегда готовый к услугам и уважающий Лекарь и уездный врач А. Чехов.

Ах, да! Книжку я напечатал в кредит с уплатою в продолжение 4-х месяцев со дня выхода. Что теперь творится в Москве с моей книжкой, не ведаю.

Хочу сейчас идти рыбу удить... Беда! Получил заказ из "Будильника" и, кажется, за неимением энергии не исполню...

См. следующее письмо. Это, по не зависящим от редакции обстоятельствам, застряло и залежалось.

* модной одеждой (франц.)

77. H. А. ЛЕЙКИНУ

27 июня 1884 г. Воскресенск.

4, VI, 27.

Письмо No2

Вчера вечером, уважаемый Николай Александрович, получил Ваше письмо и прочел его с удовольствием. Письма на даче составляют удовольствие немалое. Вчера у Андрея Егорыча я получил их целых шесть штук купно с газетами и "Осколками" и до самой полуночи услаждал себя чтением. Прочел всё, даже объявления в газетах и даже остроты новоиспеченного юмориста Е-ни... Вчера читал Ваше письмо, ныне же отвечаю... Сейчас я приехал с судебно-медицинского вскрытия, бывшего в 10 верстах от Воскресенска. Ездил на залихватской тройке купно с дряхлым, еле дышащим и за ветхостью никуда не годным судебным следователем, маленьким, седеньким и добрейшим существом, мечтающим уже 25 лет о месте члена суда. Вскрывал я вместе с уездным врачом на поле, под зеленью молодого дуба, на проселочной дороге... Покойник "не тутошний", и мужики, на земле которых было найдено тело, Христом богом, со слезами молили нас, чтоб мы не вскрывали в их деревне... "Бабы и ребята спать от страху не будут..." Следователь сначала ломался, боясь туч, потом же, сообразив, что протокол можно написать и начерно, и карандашом, и видя, что мы согласны потрошить под небом, уступил просьбам мужиков. Потревоженная деревушка, понятые, десятский с бляшкой, баба-вдова, голосящая в 200 шагах от места вскрытия, и два мужика в роли Кустодиев около трупа... Около молчащих Кустодиев тухнет маленький костер... Стеречь труп днем и ночью до прибытия начальства – мужицкая, никем не оплачиваемая повинность... Труп в красной рубахе, новых портах, прикрыт простыней... На простыне полотенце с образком. Требуем у десятского воды... Вода есть – пруд под боком, но никто не дает ведра: запоганим. Мужик пускается на хитрость: манехинские воруют ведро у трухинских... Чужого ведра не жалко... Когда они успевают украсть и как и где – непонятно... Ужасно довольны своим подвигом и посмеиваются... Вскрытие дает в результате перелом 20 ребер, отек легкого и спиртной запах желудка. Смерть насильственная, происшедшая от задушения. Пьяного давили в грудь чем-то тяжелым, вероятно, хорошим мужицким коленом. На теле множество ссадин, происшедших от откачивания. Манехинские нашли тело и качали его 2 часа так усердно, что будущий защитник убийцы будет иметь право задать эксперту вопрос: поломка ребер не была ли следствием откачивания? Но думаю, что этот вопрос не задастся... Защитника не будет, не будет и обвиняемого... Следователь до того дряхл, что не только убийца, но даже и больной клоп может укрыться от его меркнущего ока... Вам уже надоело читать, а я разохотился писать... Прибавлю еще одну характерную черточку и умолкну. Убитый – фабричный. Шел он из тухловского трактира с бочонком водки. Свидетель Поликарпов, первый увидевший у дороги труп, заявил, что он видел около тела бочонок. Проходя же через час мимо тела, этот Поликарпов уже не видел бочонка. Ergo*: тухловский трактирщик, не имеющий права продажи на вынос, дабы стушевать улики, украл у мертвеца бочонок. Но довольно о сем. Вы возмущаетесь осмотром кормилиц... А осмотр проституток? Медики (конечно, ученые), затрогивавшие вопрос "об оскорблении нравственного чувства" осматриваемых, судили-рядили и остановились на одном: "их товар, наши деньги... Если медицинской полиции можно, не оскорбляя личности торгующего, свидетельствовать яблоки и окороки, то почему же нельзя оглядеть и товар кормилиц или проституток? Кто боится оскорбить, тот пусть не покупает..." Если Вы побоитесь оскорбить щупаньем кормилицу и возьмете ее не щупая, то она угостит Вас таким товарцем, который бледнеет перед гнилыми апельсинами, трихинными окороками и ядовитыми колбасами.

У Вас 600 кустов георгин... На что Вам этот холодный, не вдохновляющий цветок? У этого цветка наружность аристократическая, баронская, но содержания никакого... Так и хочется сбить тростью его надменную, но скучную головку. Впрочем, de gustibus non disputantur**. Я не хотел поместить в "Осколках" объявление о моей книжке не потому, что считаю это бесполезным, как Вы на меня клевещете, а просто потому, что боялся стеснить Вас: места у Вас мало, а брать с меня, как с других берете, Вы поделикатитесь... Поместите объявление, скажу спасибо. Ежели возможно вставить фразу "иногородние получают через редакцию "Осколков"", то скажу сугубое спасибо. Покупателей много не будет, и Вас эта фраза не стеснит. Ежели паче чаяния найдется желающий купить книжку через редакцию, то Вам придется только сообщить мне в ближайшем письме адрес счастливца и – больше, кажется, ничего. Впрочем, в издательском деле я решительно ничего не понимаю... Действуйте, как лучше... За указания поклон и спасибо. Исполню всё так, как Вы написали. Страсть, сколько я написал Вам! Через день хожу в земскую больницу, где принимаю больных. Надо бы каждый день ходить, да лень. С земским врачом мы давнишние приятели.

Votre A. Чехонте.

* следовательно (лат.)

** о вкусах не спорят (лат.)

78. Н. А. ЛЕЙКИНУ

14 июля 1884 г. Звенигород.

Уважаемый

Николай Александрович!

В настоящее время я нахожусь в граде Звенигороде, где волею судеб исправляю должность земского врача, упросившего меня заменить его на 2 недельки. Полдня занят приемкой больных (30-40 человек в день), остальное же время отдыхаю или же страшно скучаю, сидя у окна и глядя на темное небо, льющее уже 3 и день нехороший, безостановочный дождь... Перед моим окном тора с соснами, правее дом исправника, еще правее паршивенький городишко, бывший когда-то стольным городом... Налево заброшенный крепостной вал, левее лесок, а из-за последнего выглядывает Савва освященный. Заднее крыльцо, или вернее задняя дверь, около которой воняет сортиром и хрюкает поросенок, глядит на реку. Теперь суббота. Чтобы не обмануться в почте, спешу послать срочную работу. Рассказ же нацарапаю сегодня под ночь и пришлю завтра. Письма посылайте в Воскресенск. Оттуда мне пересылается всё исправно. Был в Москве и слышал, что Л. И. Пальмин венчался со своей старухой. Видел его, но он мне ничего не говорил об этом. Не говорите ему, что я Вам сообщил эту прозаическую новость про поэтического человека... Может быть, эта новость для Вас уже не новость! Прощайте.

Ваш А. Чехов.

79. Ал. П. ЧЕХОВУ

Середина июля 1884 г. Звенигород.

Сашаъ!

Посылаю письмо для Левенсона. Жалею, что заставляю тебя, беднягу, шляться по 10 раз к этим жидам, скорблю и утешаю себя тем, что сумею с тобою расквитаться. Послал книжку в редакции?

Посылаю письмо отца для руководства. Стыдно Николаю заставлять самолюбивого старика брать взаймы! Поездка к Пушкареву обошлась Николаю рублей 4-5... Эти деньги мог бы он лучше отдать в уплату...

Живу в Звенигороде и вхожу в свою роль, Гляжу на себя и чувствую, что не жить нам;

братцы, вместе! Придется удрать в дебри в земские эскулапы... Милое дело!

Пиши в Воскресенск. Оттуда мне вышлют.

А. Чехов.

Николая ждут в Воскресенске.

Письмо, начинающееся словами "Евочька... и проч."... неподражаемо сочинено. Ты и Николка показали себя художниками.

80. Н. А. ЛЕЙКИНУ

Середина июля 1884 г. Звенигород.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Прочитавши Ваше письмо, дал знать в Москву брату Николаю о предстоящем Вашем приезде. Брат будет Вашим путеводителем в Воскресенск, сам же я вырваться из Звенигорода не могу до приезда врача, должность коего исправляю. Перед приездом в Воскресенск Вы потрудитесь уведомить меня телеграммой (Звенигород, врачу Чехову), я поеду на 1-2 дня в Воскресенск, чтобы повидаться с Вами и показать Вам наши святыни. Или так сделайте: поезжайте на вторую станцию Смоленской дороги, Голицыно. Отсюда до Звенигорода (15 верст) на лошадях. В Звенигороде обозреем Савву освященного и покатим отсюда в Новый Иерусалим (20 верст). Всё это отнимет у Вас не более суток. Прихватите Пальмина. Заранее предупреждаю: удобств на пути не найдете... Дороги и города хуже худшего, но зато масса беллетристического материала. Если переночуете у меня, то свожу Вас в больницу на приемку (рассказ в 300 строк). На Илию, 20-го, у меня будет 60 человек больных, 22-го человек 40. Лучше сделаете, если начнете путешествие Звенигородом. Дороги тряски, но живописны. Жду. Телеграммы в Воскресенск не посылайте, ибо в этом граде телеграфа нет и мне придется платить за эстафету 3 р. 50 к. (Семья заплатит, а телеграммы я не прочту, так как меня нет в Воскресенске). Телеграфируйте в Звенигород. Больных я могу бросить на 2 суток. У меня фельдшера доки. Приезжайте же! Брат Николай будет у Вас в Лоскутной. Обитает он на старой квартире.

Неужели Д. К. Ламанчский и Ежини одно лицо? Если да, то я, значит, хватил не по чину... Д. К. Ламанчский изображает из себя одного из хороших московских работников. Стишки его милы... Но проза его, в особенности в "Будильнике", несносна... Относительно Рыскина соглашаюсь с Вами. Читал его мало, но слышал про него много. В Москве, если покопаться, можно найти еще кое-кого. Прощайте.

Ваш А. Чехов.

Пальмина умоляю приехать.

81. П. Г. РОЗАНОВУ

22 июля 1884 г. Звенигород.

Парафимоз в прежнем положении. Прибегаю к любезности хирурга, имевшего связь с англичанкой и двумя роскошными польками. Без Вас умру, ибо нерешителен и трус.

А. Чехов.

82. Н. А. ЛЕЙКИНУ

11 августа 1884 г. Воскресенск.

VIII, 11. Воскресенск.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Шлю купно с большим поклоном плохой фельетон. Фельетон плох в квадрате, до степени "увы и ах!", но я не виню себя. Тем нет совершенно, а всё то, что есть, донельзя мелко и противно. Другой на моем месте пал бы в уныние, а я ничего, привык... Рассказ в 60 строк написал, но до того скверный, что посылать жутко. Подожду до завтра: авось переменю свой взгляд на него или напишу что-нибудь другое. Впереди у меня еще целых 2 дня...

Теперь насчет "Сатирического листка". В этом листке я не работаю (для первых номеров дал несколько крох, а теперь – ни-ни) и оного не читаю. Что в нем пишется и что творится, мне неведомо, а ежели бы ведал, то поспешил бы сообщить Вам обо всем, что Вас касается. Сообщаемому Вами не удивляюсь. Не удивлюсь также, если завтра меня, хорошего знакомого Липскерова, обзовут в этом "Листке" так или иначе каким-нибудь поносным именем. Всего можно ожидать от этих господ, и всякая выходка их естественна... Надо Вам сказать, что "еврюга" Липскеров едва ли знает о том, что Вы обруганы в его журнале. Он ленив, лежебока, ни во что не вмешивается и знать ничего не хочет... Еврюга добрый, не ехидный и покладистый. Делами этого сатрапа правят секретари. В "Листке" заправляет Марк Ярон... (выдаю редакционную тайну!), мстящий Вам за то, что я дважды обругал его в "Осколках". Ярон человек нехороший, способный на всякую мерзость... но и он, вероятно, не автор и не виновник пасквиля. Пасквиль, как и все статьи, попал в "Листок" без ведома редактора и секретарей: печатают что и как попало, без разбора и что подешевле. Ведется этот "Листок" до того похабно и халатно, что в нем можно напечатать пасквиль даже на самого Липскерова.

Буду в Москве, узнаю всё, а пока напишу Липскерову письмо, в котором обзову его скотиной. Писал пасквиль, вероятно, какой-нибудь московский мелюзга, писал за неимением материала и по глупости. У этих господ ни такта, ни чувства меры...

Целый день льет дождь. У меня благодаря скверной погоде ногу ломит. Скучно ужасно. Третьего дня ездил в Звенигород на именины, вчера ловил в пруде линей, а сегодня не знаю, куда деваться от скуки. Хочу сесть писать – к постели тянет, лягу – писать хочется... Так бы взял да и высек свою лень!

Как нарочно, брат, посылаемый на почту, стоит возле и торопит... Судьба уж моя такая! Всегда довожу дело до последней минуты.

За приглашение в Петербург спасибо. Уехал бы к вам с наслаждением, но... в карманах кондукторские и полицейские свистки... Хоть шаром покати! Семья живет на даче со мной на моем иждивении, а дачная жизнь... ву компрене*, кусается. Имей я лишние 50 руб., имей даже кредит долгосрочный (у тетеньки или бабушки) на эту сумму, я недолго бы думал... Погожу до зимы.

Прощайте. Рассказов пришлю, а насчет подписей помыслю.

Ваш А. Чехов.

83. Н. А. ЛЕЙКИНУ

23 августа 1884 г. Воскресенск.

23, VIII, Воскресенск.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Собираюсь удрать к 1-му сентября из Воскресенска в Москву на зимнее житие. Первое число срок крайний. А посему, прошу усердно, сделайте распоряжение о высылке мне гонорара не позже 31-го августа – пятницы, когда в Воскресенск приходит денежная почта. Простите, ради аллаха, что на сей раз изменяю Вашим порядкам, но если бы Вы знали, какая противная погода на даче, сколько багажа и домочадцев придется мне переправлять в Москву и как мне хочется засесть за свой московский письменный стол, то объяснили бы себе это мое нашествие на Вашу бухгалтерию. Чтобы не путать августовских счетов с сентябрьскими, вышлите мне наотмашь рублей 60 – это и короче и сподручнее для Вас, – а счет за август вышлет Ваш секретарь мне вместе с сентябрьским счетом в октябре, сразу за 2 месяца.

Нужно бы в Москву съездить за деньгами, да денег нет на дорогу... Комиссия! Были кое-какие деньжонки, да нелегкая дернула меня дать их взаймы приятелю-поручику. Поручик отдаст, но, вероятно, тогда, когда у меня у самого будут полные карманы, перед моим отъездом. Впрочем, довольно о деньгах. Ах... не так давно лечил одной барышне зуб, не вылечил и получил 5 руб.; лечил монаха от дизентерии, вылечил и получил 1 р.; лечил одну московскую актрису-дачницу от катара желудка и получил 3 руб. Таковой успех на новом моем поприще привел меня в такой восторг, что все оные рубли я собрал воедино и отослал их в трактир Банникова, откуда получаю для своего стола водку, пиво и прочие медикаменты.

Спасибо Вам за объявления о моей книжице. В сентябре поблагодарю лично. Если Вы находите, что объявления летом лишни, то прекратите или же помещайте их через номер. Не знаю, что творится теперь с моей книгой... Говорят, хвалили ее в "Новом времени", в "Театральном мирке"... Ничего не читаю, кроме московских газет, ни за чем не слежу... Такая досада! Если Вы поместили объявление в "Петербургской газете", то уплатите из моего гонорара. Уплатите следуемое и Вашей конторе за объявления в "Осколках". Читал в "Наблюдателе" критику на "Христову невесту"... Кто бы мог подумать, что Ваша книжка даст случай этому беспардонному критику упомянуть о германском милитаризме, бисмарковщине...

Сажусь писать осколки московской жизни. Полное отсутствие материала! Нововременский Курепин и Лукин из "Новостей" из кожи вон лезут, но их фельетоны не полнее моих осколков.

Погода ужасная, дифтеритная. Давно уже не видел солнца. Читал пальминскую "Морскую зыбь"... Не уехал ли он на море? Не катается ли теперь, чего доброго, на пароходе в "каюте новобрачных"?

Б. Маркевич дал мне почитать собрание своих мелких рассказов. Давая мне это собрание, он имел в виду благую цель: пусть поучится молодой человек. Спрашивал о Вас, снисходительно покритиковал Лескова, пожалел, что нынешняя юмористика в упадке... Этот камер-юнкер болен грудной жабой и, вероятно, скоро даст материал для некролога...