Текст книги "Переписка и деловые бумаги"

Автор книги: Антон Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 187 страниц)

Я очень жалею, что не могу сейчас поехать в Бабкино. Погода анафемски хороша.

Будьте здравы и богом хранимы. Имею честь быть с почтением А. Чехов.

408. Ал. П. ЧЕХОВУ

5 апреля 1888 г. Москва.

5 апр.

Гнусный шантажист! Получил от тебя 2 письма одновременно и рад был, что не получил третьего. Кривая с двумя повышениями в сутки возможна в том случае, если Анна Ивановна вечером принимает что-нибудь жаропонижающее: хина, антипирин, антифибрин и проч., твоему уму недоступное. Необходима скорейшая медицинская помощь. Если не решаешься повезти Анну Ивановну к Боткину, то по крайности сходи к нему сам и объясни, в чем дело: авось найдет нужным прислать ассистента.

Просьбу твою передам матери. Едва ли она поедет, ибо ее здоровье не совсем хорошо. Да и паспорта нет. Она прописана на одном паспорте с батькой, надо поэтому толковать долго с отцом, идти к обер-полицеймейстеру и проч. ... Жить же по венчальному свидетельству, как ты жил, она боится.

О бумаге я уже писал Суворину. Чем дешевле издание, тем лучше. Спросите Неупокоева, упокой господи его душу, хватит ли текста для 20 листов? Если нет, то забудь о домашней беде, брось всё и стремглав исполняй мои приказания.

У Корбо неугомонный кашель. Вероятно, чахотка от дряхлости и онанизма. Боясь, чтобы он в квартире не развел бацилл, я начинаю уж подумывать об убийстве. Хочу угостить его морфием. Сообщи об этом Гершке, предварительно приготовив его к этому ужасному известию.

Теперь серьезно. Что касается характера и раздражительности Анны Ивановны, то ради бога терпи и не огрызайся ни одним словом. Я от всей души не хотел бы, чтобы твой подвиг носил на себе (в воспоминаниях) темные пятнышки. Впрочем, не бывал я в твоей шкуре, а посему не мне и советовать. Будь здрав и богом храним...

Граф Платов.

Рукой Н. П. Чехова:

Приветствую!!!!!...

Н. Чехов.

Мать горюет, что не может приехать.

Рукой М. П. Чеховой:

Кланяюсь и целую тебя, Анну Ивановну и детой.

Маша.

409. А. Н. МАСЛОВУ (БЕЖЕЦКОМУ)

7 апреля 1888 г. Москва.

7 апреля.

Добрейший

Алексей Николаевич!

Пока я еще не уехал, отвечаю на Ваше письмо. Да, я деликатный человек, т. е. очень часто не решаюсь говорить и писать правду, но, уверяю Вас, я не скрыл ничего из разговора с Гольцевым. В "Русской мысли" в cамом деле рады будут Вашему сотрудничеству. Нет причин, почему бы им не радоваться.

Письма от Гольцева Вы не получите. Почему? Если хотите, то я не скрою от Вас: все эти Гольцевы хорошие, добрые люди, но крайне нелюбезные. Невоспитаны ли они, или недогадливы, или же грошовый успех запорошил им глаза – чёрт их знает, но только письма от них не ждите. Не ждите от них ни участия, ни простого внимания... Только одно они, пожалуй, охотно дали бы Вам и всем россиянам – это конституцию, всё же, что ниже этого, они считают несоответствующим своему высокому призванию. Просить же их о письме к Вам я не был уполномочен; если бы я предложил написать Вам это письмо, то предложение они приняли бы за просьбу и стали бы ломаться. Ну их к лешему!

Не скрою от Вас, что как к людям я к ним равнодушен, даже, пожалуй, еще симпатизирую, так как они всплошную неудачники, несчастные и немало страдали в своей жизни... Но как редакторов и литераторов я едва выношу их. Я ни разу еще не печатался у них и не испытал на себе их унылой цензуры, но чувствует мое сердце, что они что-то губят, душат, что они по уши залезли в свою и чужую ложь. Мне сдается, что эти литературные таксы (мне кажется, что таксы, длиннотелые, коротконогие, с острыми мордами, представляют собой помесь дворняжек с крокодилами; московские редакторы – это помесь чиновников-профессоров с бездарными литераторами) – итак, мне сдается, что эти таксы, вдохновленные своим успехом и лакейскими похвалами своих блюдолизов, создадут около себя целую школу или орден, который сумеет извратить до неузнаваемости те литературные вкусы и взгляды, которыми издревле, как калачами,

славилась Москва. Прочтите Вы Мачтета, питомца этой школы, пользующегося теперь в Москве громадным успехом, прочтите фельетоны "Русских ведомостей", и Вы оцените мое беспокойство.

Меня давно уже зовут в "Русскую мысль", но я пойду туда только в случае крайней нужды. Не могу!!! Весьма возможно, что я ошибаюсь, а потому не примите это письмо за совет не работать в "Русской мысли", хотя, признаюсь, мне приятнее было бы видеть Вас в любом петербургском журнале, чем в "Русской мысли".

У Вас в кармане только три рубля, а у меня целых триста! Это всё, что уцелело у меня после "Степи" и "Сумерек". Но так как эти деньги спрятаны сестрой для переездки на дачу, то я теперь сижу на бобах и питаюсь одной только славой.

Что касается Вашего страха перед сюжетами, то излечить его трудно. Принимайте Kalium bromatum. Я тоже не доверяю своим сюжетам. Мне почему-то кажется, что для того, чтобы верить в свои сюжеты и мысли, нужно быть немцем или, как Баранцевич, быть женатым и иметь 6 человек детей.

Я советовал Вам писать комедию и еще раз советую. Она вреда Вам не принесет, а доход даст. Мой "Иванов", можете себе представить, даже в Ставрополе шел. Что же касается исполнения, то бояться Вам нечего. Во-первых, у Вас прекрасный разговорный язык, во-вторых, незнание сцены вполне окупится литературными достоинствами пьесы. Только не скупитесь на женщин и не давайте воли Вашей селезенке.

Какое, однако, я Вам длинное письмо намахал!

Ужасно хочется бездельничать, и рад случаю, чтобы написать кому-нибудь письмо или пошляться по улице.

Вчера получил приглашение от "Гражданина".

Поклонитесь Сувориным, Виктору Петровичу и Петерсену. Будьте здоровы.

Имею честь быть с почтением, извините за выражение, начинающий писатель

А. Чехов.

410. В. Г. КОРОЛЕНКО

9 апреля 1888 г. Москва.

9 апр.

Посылаю Вам, добрейший Владимир Галактионович, рассказ про самоубийцу, Я прочел его и не нашел в нем ничего такого, что могло бы показаться Вам интересным, – он плох, – но все-таки посылаю, ибо обещал.

Будьте здравы и богом хранимы на многие лета. Поклонитесь Волге.

Ваш А. Чехов.

Семья моя Вам кланяется.

Вчера дал прочесть одной девице рассказ, который готовлю для "Северного вестника". Она прочла и сказала: "Ах, как скучно!"

В самом деле, выходит очень скучно. Пускаюсь на всякие фокусы, сокращаю, шлифую, а все-таки скучно. Срам на всю губернию!

411. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

9 апреля 1888 г. Москва.

9 апр.

Милый Алексей Николаевич!

Получил я вчера от Вашего Александра Алексеевича письмо, в котором он приводит строки из Вашего письма к нему. Пишет он о Салтыкове и о Вашем желании иметь возможно скорее мою повесть для "Северного вестника". Первое для меня крайне лестно, на второе же ответствую тако. Я давно уже (с середины апреля) сижу за небольшою (1-1 1/2 печатных листа) повестушкой для "Северного вестника", давно уже пора кончить ее, но – увы! – чувствую, что я ее кончу едва к маю. К прискорбию моему, она у меня не вытанцовывается, т. е. не удовлетворяет меня, и я порешил выслать Вам ее не ранее, пока не поборю ее. Сегодня я прочел всё написанное и уже переписанное начисто, подумал и решил начать опять снова. Пусть она выйдет плоха, но все-таки я буду знать, что отнесся я к ней добросовестно и что деньги получил не задаром.

Повестушка скучная, как зыбь морская; я сокращал ее, шлифовал, фокусничал, и так она, подлая, надоела мне, что я дал себе слово кончить ее непременно к маю, иначе я ее заброшу ко всем чертям.

Во всяком случае передайте Анне Михайловне, что я не тороплюсь исполнить свое обещание только потому, что недоволен своей работой. Вышлю, когда мне будет казаться, что я доволен или почти доволен. Во всяком случае "Северный вестник" может считать себя по части моей беллетристики обеспеченным на июньскую или в крайнем случае на июльскую. Вернее, что на июньскую... Я бы и сейчас послал повесть, но не нахожу полезным торопиться. Я трус и мнителен; боюсь торопиться и вообще боюсь печататься. Мне всё кажется, что я скоро надоем и обращусь в поставщики балласта, как обратились Ясинский, Мамин, Бажин и проч., как и я, "подававшие большие надежды". Боязнь эта имеет свое основание: я давно уже печатаюсь, напечатал пять пудов рассказов, но до сих пор еще не знаю, в чем моя сила и в чем слабость.

Теперь об авансе. Об этой штуке Вы не раз писали мне; говорил о ней и Короленко. Если понадобится, то я воспользуюсь любезностью редакции и не буду чувствовать себя неловко, ибо в долгу не останусь. Теперь пока мне еще не нужны деньги. Понадобятся, вероятно, и конце апреля. Если увижу, что без аванса не обойтись мне, то напишу.

Что касается Введенского, то претензия его на меня мне кажется неожиданной и по меньшей мере странной. Быть у него я не мог, потому что незнаком с ним. Во-вторых, я не бываю у тех людей, к которым я равнодушен, как не обедаю на юбилеях тех писателей, которых я не читал. В-третьих, для меня еще не наступило время, чтобы идти в Мекку на поклонение...

Был у меня Островский. Ездили вместе в Третьяковскую галерею. У меня он познакомился с Короленко.

Я готов поклясться, что Короленко очень хороший человек. Идти не только рядом, но даже за этим парнем– весело.

Вы сильно огорчите меня, если не приедете в Украйну. Что я должен пообещать Вам, чтобы вы тронулись из Питера?

Погода чудесная. Работать совсем не хочется. Кланяйтесь Вашим и редакции.

Будьте здравы и живите так, чтобы каждую минуту чувствовать весну.

Ваш А. Чехов.

Прочел я это письмо и нахожу, что оно написано очень нелитературно.

412. Ал. П. ЧЕХОВУ

11 или 12 апреля 1888 г. Москва.

Бездельник!

Сегодня я послал для Неупокоева (когда он упокоится?) еще текста. Рассказ "Тина" поставь перед "Степью", а два прочие после, но "Поцелуй" должен быть в конце книги. Еще раз напоминаю: рассказ "Счастье" должен быть первым и "посвящается Я. П. Полонскому с костылем". Книгу надо будет назвать так:

Антон Чехов

Рассказы

и тут же на обложке перечисление рассказов петитом.

Считался ли за "Сумерки"?

2-е изд. "Сумерек" пора печатать. По крайней мере, пора объявить об этом в понедельницком анонсе.

На задней стороне обложки должны быть объявления о моих книгах: "Пестрых рассказах", "Сумерках" и "Рассказах".

Это, брат, тебе не Англия!

Получил от старичины длинное письмо и сопричислил его к автографам.

Денег нет и нет. Писать разучился. Хочу поступить в аптеку.

Если тебе кажется, что я затрудняю тебя своими изданиями, то напиши мне.

Был сегодня Федор Глебов. Спрашивал о тебе. По-видимому, недоволен тем, что ты незаконно живешь, но не высказывает этого, хотя и удивляется, что "оне – старуха-с"... Насчет денег и Николки по-прежнему долготерпелив...

Если увидишь Михаила Суворина, то передай ему, что моих книг нет ни на одной станции. Этак много не наторгуешь.

Веди себя хорошо...

Граф Платов.

413. К. С. БАРАНЦЕВИЧУ

14 апреля 1888 г. Москва.

14 апр. 88.

Спасибо Вам, добрейший Казимир Станиславович, за Ваши милые письма. Простите, что долго не отвечал Вам, – мешали весна и лень. Начну с сожаления, что Вы не пришли ни к какому соглашению с "Северным вестником". Один сборник лучше, чем два. Из двух сборников один обязательно должен сесть на мель, чего я не желаю ни Вам, ни "Северному вестнику", ибо сочувствую обеим сторонам от всей души.

Ваша точка зрения показалась мне неверной. Вы точно взглянули на "Северный вестник" как на конкурента, а тут не может быть и речи о конкуренции... И цари, и рабы, и умные, и глупые, и мытари, и фарисеи имеют одинаковое юридическое и нравственное право чтить память покойников, как им угодно, не интересуясь ничьим мнением и не боясь помешать друг другу... Это раз. Во-вторых, Вы спрашиваете: что им Гекуба? Гекуба не составляет ничьей привилегии. Она для всех.

Было бы, конечно, дурно, если бы вас, искренних и любящих людей, пригласили на консилиум господа, видящие в смерти Гаршина только хороший предлог для позировки, кокетничанья или других низменных целей; но ведь относительно "Северного вестника" Вы не можете заподозрить и тени этого... Насколько я знаю старика Плещеева, он благоговеет перед памятью Гаршина и сродни всем Гекубам... А. М. Евреинова, насколько я успел понять ее, тоже хороший человек...

Итак, я думаю, что обе стороны неправы, что не сошлись. Этого можно было бы достигнуть при взаимных уступках.

Теперь о Короленко... Почему Вы думаете, что он должен быть непременно "наш"? Откуда у Вас эти исключительные права на симпатии человека? Как очень хороший человек и талантливый писатель, он изображает ту же Гекубу, которая не может быть ни "нашей", ни "вашей". Пусть сидит там, где ему угодно.

Что касается названия книги "Красный цветок", то оно мне не нравится. Почему? Не знаю.

Того рассказа, который Вам хотелось иметь от меня, я не нашел и потому послал "Беглеца". Если Вы не против, то очень рад.

А Вы непременно приезжайте в Сумы. Дайте себе слово не лениться дорогой, и Вы обязательно заедете. Обыкновенно заезжать к кому-нибудь по пути – ух, как не хочется! Но Вы поборите леность – матерь всех пороков – и заставьте себя заехать. Вы редко ездили и не знаете, что за штука дорожная лень. Бывало, дашь кому-нибудь слово побывать у него, поклянешься, по вот подъехал к станции... ночь, душно, лень... махнешь рукой и поедешь дальше. А если при этом нужно еще взять крюк в 50-100 верст, то подумаешь-подумаешь, зевнешь, а услужливое, ленивое воображение живо стушует в памяти образ приглашавшего приятеля, и... махнешь рукой и забудешь.

Идет дождь. Мерзко на дворе.

Хотел было побывать в апреле в Питере, да денег нет.

Будьте здоровы и невредимы. Поклонитесь Альбову, Щеглову и проч. Нотовичу не кланяйтесь. Говорят, что Ваш еврейчик-редактор страждет манией величия. Правда ли это? Грешный я человек, не знаю его, но уж сужу: мне кажется, что он большущий шарлатанище. Впрочем, ну его к лешему!

Ваш А. Чехов.

Когда выйдет моя новая книжка, не вздумайте покупать ее. Вам пришлет ее брат.

Кто такой Леман? Не тот ли, которого я знал в Москве? Черненький, маленький, куценький, чистенький. Всюду суется и с апломбом.

414. Л. Н. ТРЕФОЛЕВУ

14 апреля 1888 г. Москва.

14 апр. 88.

Уважаемый

Леонид Николаевич!

На этих днях к Вам явится с моею визитной карточкой подозрительная личность... Это Дмитрий Иванов, крестьянин, 12 лет, грамотный, сирота, беспаспортный и проч. и проч. и проч. По его словам, в Москву он приехал из Ярославля с матерью; мать умерла, и он остался на бобах. Жил он в Москве в "Аржановской крепости" и занимался милостыней. Эта профессия, как Вы и сами заметите, сильно отразилась на нем: он худ, бледен, много врет, сочиняет болезни и проч. На мой вопрос, хочет ли он ехать на родину, т. е. в Ярославль, он ответил согласием. Сестра моя собрала для него деньжишек и одежонки, и завтра наша кухарка повезет его на вокзал.

Мальчик говорит, что в Ярославле у него есть тетка. Адрес ее ему неизвестен. Если у Вас в Ярославле нет адресного стола, то не найдете ли Вы возможным указать мальчугану те пути, по коим у Вас в городе отыскиваются тетки и дядьки? Куда ему идти? В полицию? В мещанскую управу? Может ли он жить в Ярославле без паспорта? Если нет, то куда ему обратиться за паспортом? Он грамотен и уверяет, что хочет работать... Если не врет, то не найдется ли ему где-нибудь местечко? В типографии, например?

Смотритель одного большого училища-пансиона, мой хороший знакомый, пожертвовал мальчугану из казенного добра следующие вещи: сапоги, костюм из серой материи, халат, парусинковый костюм, двое кальсон и две рубахи. Когда к Вам явится мальчуга, то Вы объявите ему, что Вам уже всё известно, что у пего такие-то и такие-то вещи, что Вы имеете громадную власть и что если он продаст или потеряет что-нибудь из одежи или променяет штаны на пряники, то с ним будет поступлено но всей строгости законов. Так и скажите ему, что если что пропадет, то о нем Бисмарк скажет речь в рейхстаге и Сади Карно сделает визит Фрейсине.

Если он к Вам не явится, то придется, к прискорбию, заключить, что он вернулся назад в Москву, продал одежду и билет, т. е. надул.

Простите ради бога, что я, будучи знаком с Вами только наполовину, беру на себя смелость беспокоить Вас просьбой и поручениями. Я не имею на это никакого права. Но утешаю себя надеждой, что Вы поймете мотивы, заставившие меня беспокоить Вас, и в будущем позволите мне отплатить Вам услугой за услугу.

Обещанной карточки я не получил от Вас. Быть может, Вы раздумали посылать, но я все-таки жду.

Если отвечать на это письмо будете до мая, то мой адрес таков: "Москва, Кудринская Садовая, д. Корнеева", если же после первого мая, то адресуйте Ваше письмо (с карточкой) так: "г. Сумы Харьковской губ., усадьба А. В. Линтваревой".

Был я недавно в Питере. Хороший, деловой город. Москва спит и киснет. Все мы застыли и уподобились желе. Поссорились было с Л. И. Пальминым, да опять помирились.

Будьте здоровы и простите за беспокойство уважающего Вас

А. Чехова.

415. Л. Н. ТРЕФОЛЕВУ

14 апреля 1888 г. Москва.

Податель сего есть тот самый Дмитрий Иванов, о котором я уже писал Вам.

Уважающий А. Чехов.

На конверте:

Ярославль,

В Земской управе

Леониду Николаевичу Трефолеву.

416. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

15 апреля 1888 г. Москва.

15 апр.

Милейший капитан! Я послал Вам письмо. Вы не отвечаете... Что с Вами? Не больны ли Вы?

Получили ли мое письмо? Я по рассеянности в адресе написал вместо "Леонтьеву"-"Щеглову"... Увидевши ошибку, я поленился переменять конверт и ограничился только тем, что впереди Щеглова поставил Леонтьева...

Вышла Ваша новая книга? Да? Пришлите мне... После первого мая мой адрес будет таков: "г. Сумы Харьковской губ., усадьба А. В. Линтваревой, д-ру Чехову". Вообще когда Вы будете адресоваться ко мне в провинцию, то не забывайте величать меня на адресе "доктором",.. Адреса докторов почта отлично помнит.

Итак, я еду в Украйну, а Вы, крокодил, остаетесь в тундре... Зачем Вы остаетесь? К чему? Не говорите мне, что у Вас денег нет на дорогу... Безденежье не может быть препятствием. Надо только решиться... Если у Вас есть 100 руб., то поезжайте. На еду и карманные расходы Вы заработаете на месте. А еда в Украйне дешевле прозы "Сына отечества". Проживете целое лето отлично за 300 руб., даже роскошно... И сами бы поправились, да и жена бы Вам сказала спасибо. На зиму Вы можете Вашу квартиру бросить, а мебель сложить в сарае какого-нибудь благоприятеля... Если хотите, я найму Вам квартирку в Сумах. Проезд туда в III классе стоит (из Питера) 19 руб. Квартира не дороже 10-15 р. в месяц. Мясо 6-7 коп. фунт. Довольно одного "субботника" в месяц, чтобы прожить безбедно. Ах, какими бы я пирогами угощал Вас! Какая река! Какая рыбная ловля! Знаете что? Махните на всё рукой, пошлите всё к чертовой матери и решайтесь. Если у Вас нет на дорогу ста рублей (т. е. на дорогу за двоих 40 руб. или 50 и за квартиру вперед 30 р.), то возьмите в "Новом времени" авансом. Вам дадут, особливо если Вы скажете Суворину, что едете со мной на реку Псёл.

Обещаю Вам: а) чудную реку; b) леса и сады; с) смешную публику; d) пироги; е) скуку, о которой Вы с наслаждением будете вспоминать зимою, и f) экскурсию в Полтаву на ярмарку.

Решайтесь! Если решитесь, то дайте мне знать моментально. Я похлопочу насчет квартиры. Баронессу Вы можете сдать под расписку в опекунский совет.

В Москве продаются прекрасные походные кровати с матрасами, складные, по 5 р. за штуку. Купил и отправил в Сумы товарным поездом. Если решитесь, то я и Вам куплю парочку. Однако прощайте.

Ваш А. Чехов.

417. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

17 апреля 1888 г. Москва.

17 апр.

Дорогой Алексей Николаевич!

Спешу ответить на Ваше письмо. Выеду я из Москвы в Сумы пятого мая и, стало быть, буду в усадьбе в ночь под седьмое. После этого числа Вы можете застать меня в усадьбе ежедневно от 9 часов утра до 9 часов утра. Милости просим! Вот Вам маршрут: Вы едете до Курска, отсюда на Ворожбу, из Ворожбы в Сумы. Если сегодня выедете из Москвы, то завтра в 12 часов ночи будете в Сумах. Выехав из Курска или, лучше, обедая в Курске, Вы не забудьте послать такую телеграмму: "Сумы, Линтваревой. Скажите Чехову: еду. Плещеев". Я выеду на вокзал встречать Вас.

Вы боитесь стеснить мою семью? Ну, а я боюсь, что мы Вас стесним, т. е. не дадим Вам того комфорта, какой подобает Вашему чину; мы серьезно боимся, ибо еще не знаем, каковы комнаты в нашей усадьбе, какова мебель и проч. Мы наняли наудачу. Очень возможно, что мы вместо палаццо найдем свиной хлевок. Завтра братишка едет произвести рекогносцировку. Во всяком случае во всю ивановскую будем стараться обставить Вашу жизнь возможно комфортабельнее и задержать Вас больше чем на две недельки. А что Вы нас не стесните, Вы в этом убедитесь, познакомившись с моей командой.

Теперь о повести. Вы предостерегаете меня от излишней отделки и боитесь, чтобы, перестаравшись, я не стал холоден и сух. Это резон, и большой резон, но история в том, что речь в моем письме шла вовсе не об отделке. Я переделывал весь корпус повести, оставив в целости только один фундамент. Мне не нравилась вся повесть, а не в деталях. Тут поневоле просидишь вместо одного месяца целых три. Вообще повесть выйдет не из аховых, критики только носом покрутят. Это я не скромничаю. Достоинства повести: краткость и кое-что новенькое... Стало быть, повесть по случаю Вашего отъезда будет послана на имя Анны Михайловны. Буду просить у нее аванс.

Мне кажется, что относительно Короленко Вы заблуждаетесь. Из наших разговоров о Вас я заметил только одно, что он чтит Вас сильно и искренно. Того мнения о Вас, которое Вы подозреваете в нем, он, честное слово, не высказывал мне даже намеком. У Михайловского он бывал и будет бывать, так как он, подобно мне, провинциал, т. е. человек, далеко стоящий от редакционного центра и принимающий не так близко к сердцу все редакционные события. Петербургские пожары обжигают только петербуржцев, а москвичи и нижегородцы знакомы с этими пожарами только из писем да газет, т. е. теоретически. Впрочем, я, кажется, пишу уже вздор. Умолкни, муза!

О гаршинском сборнике потолкуем летом в Сумах. Я приглашал Щеглова нанять дачу по соседству со мной, уверял его, что это стоит гроши, соблазнял его всеми благами мира (кроме женщин, которых он, как женатый, должен отрицать), но он отказался, ссылаясь на какой-то "родственный клобок". Эти родственники его точно глисты замучили. Экий малодушный человек!

Поклонитесь всем Вашим и будьте здоровы. Погода хорошая, хочется гулять.

Ваш А. Чехов.

Денег нет! О ужас! Как только приеду в Сумы, тотчас же сяду строчить мелочь.

Я хочу взять у Анны Михайловны аванс в размере пятисот (250 сейчас и 250 в июне). Даст?

Из Москвы в Курск идет почтовый поезд в три часа пополудни. Садитесь на этот поезд.

418. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

18 апреля 1888 г. Москва.

18 апр.

Дорогой Капитан! Получил и "Дачного мужа", и критику на мою "Степь". Итак, мы пантеисты!, с чем Вас и поздравляю.

Выезжаю я из Москвы пятого мая. Успеете еще раз 5 написать мне и даже приехать на праздниках ко мне в гости. Если бы Вы не были трусом, капитан, то приехали бы.

Про Корша ничего не ведаю. Слухов никаких.

Осталось у меня 75 р. ... С чем я поеду в Сумы? Если не дадут аванса, то застрелюсь.

У меня тоже есть "родственный клобок". Чтобы он не мешал мне, я всегда езжу с ним, как с багажом, и привык к нему, как к шишке на лбу. Гораздо покойнее и дешевле брать его с собой, чем оставлять дома... Впрочем, мой клобок, если сравнивать его с наростом, представляет из себя нарост доброкачественный, но не злокачественный. Клобок мой отлично шьет мне сорочки, отлично варит и всегда весел. Зимою клобок состоит из 8 человек, а летом из 5 (в том числе 2 прислуги). Во всяком случае мне чаще бывает весело, чем грустно, хотя, если вдуматься, я связан по рукам и ногам... У Вас, батенька, квартирка, а ведь у меня целый дом, хоть и паршивенький, но все-таки дом, да еще двухэтажный... У Вас жена, которая простит Вам безденежье, а у меня порядок, который рухнет, если я не заработаю определенное количество рублей в месяц, рухнет и повалится мне на плечи тяжелым камнем...

Впрочем, наплювЕ на это... Я оканчиваю скучнейшую повестушку. Вздумал пофилософствовать, а вышел канифоль с уксусом. Перечитываю написанное и чувствую слюнотечение от тошноты: противно! Ну, да ничего... НаплювЕ. Какую б мы глупость ни написали теперь, как бы ни мудрили над нами наши индюки критики, а через 10 лет мы уж не будем чувствовать этого, а потому, капитан, вперед без страха и сомненья! Читали Вы Бабикова (или Бибикова, Санхо Белинского) воспоминания о Гаршице во "Всемирной иллюстрации"? Какая самолюбивая, приторная, кислая, хвастливая и нетактичная мочалка! Я завидую его апломбу и наивному самомнению, завидую его дружбе с Минским и его обожанию, доходящему до дизентерии, перед полубогом Ясинским... Он счастлив и доволен!

Прощайте и будьте здравы. Михайловский не так противен, как Вы думаете, и не так страшен чёрт, как его размалевали нервы.

Ваш А. Чехов.

419. Ал. П. ЧЕХОВУ

Между 18 и 24 апреля 1888 г. Москва.

Столп злобы! О, иудино окаянство!

Во-первых, ты глупо сделал, что из 13 р. не взял себе 7; во-вторых, магазин не должен рассуждать, а ты не должен советоваться с ним о том, пора или не пора печатать "Сумерки". Печатать их пора.

Что касается ответа М. Суворина, то он штаны. Возвращаясь из Питера, я не нашел своей книги ни на одной станции; на днях был на Нижегородском вокзале и тоже не видел. Барышни жалуются, что негде достать мою книгу. Один человек, очень знакомый, придя в магазин Суворина (в конце марта или в начале апреля) купить книгу, получил в ответ -"нет! нет!" При нем пришел другой за тем же и получил тот же ответ... Кто же прав? Я или ваша "контора контрафакции"? Я увольняю тебя на сей раз от письменного и устного объяснения с контрагентством. Поговорю сам, а ты молчи... В книжной торговле Суворина беспорядки свирепые... Так нельзя. Книга моя идет хорошо, т. е. требования на нее большие, а достать негде... Чёрт знает что!

Старичина обещал быть в Москве на этой неделе. Попрошу его, чтобы прогнал тебя, болвана. Ты провонял всю газету.

Неужели нельзя добиться правды в болезни Анны Ивановны? Что у нее нарыв где-то, я знал еще тогда, когда Кнох определил бугорчатку. Если нарыв в печени, то какой это нарыв? Не от камня ли, остановившегося на пути и закупорившего собою один из ductus'ов в паренхиме печенки? Страдала ли Анна Ивановна раньше печеночными коликами?

5 мая наш караван двигается на юг в "г. Сумы Харьковской губ., усадьба А. В. Линтваревой". Мишка сегодня уехал. На днях оканчиваю повесть для "Северного вестника"... С мая по сентябрь не буду писать ничего крупного. Займусь мелкой работой, по коей скучаю.

Деньги на проезд есть, а что будем кушать в Сумах про то не знаю... Буду ловить рыбу и ею питать своих престарелых родителей.

Сними штаны и высеки себя. Остаюсь недовольный тобою

Б л а г о р о д н о в.

420. К. С. БАРАНЦЕВИЧУ

20 апреля. 1888 г. Москва.

20 апр.

Добрейший Казимир Станиславович!

Получил сегодня письмо от Альбова; отвечаю Вам, а не ему, потому что моя пакостная память, не удерживающая имен, и на сей раз повергла меня в конфуз: я забыл его имя и отчество, а обращение "милостивый государь" не годится. Ну, да это всё равно.

Содержание письма Альбова Вам, конечно, известно. Я всей душой рад служить Вам так, как Вы хотите; быть "нежелательным исключением" неприятно, но что я могу сделать? До Пасхи я не успею написать ни одной строки, так как связан по рукам и ногам паршивой повестушкой, которую должен во что бы то ни стало кончить к Пасхе, иначе останусь на всё лето без пнёнзов. В первые 3-4 дня Пасхи писать серьезно нет возможности по причинам Вам, человеку семейному, известным... Тотчас же после Пасхи я должен укладываться и ехать. В Украйне первые 5-6 дней пойдут на привыкание к новому месту и на всякие домашние хлопоты. Судите, когда же я успею исполнить Ваше желание, да еще в скорейшем времени? Пожалуй, среди суматохи, праздничного головокружения и дачного переполоха можно урвать час-другой и засесть за письмо, но ведь это выйдет не работа, а уж чёрт знает что...

Итак, при всем моем искреннем желании показать на деле свое сочувствие, я не могу обещать Вам желаемого. Может быть, напишу что-нибудь, а может быть, и нет... "Беглеца", конечно, пришлите назад (заказной бандеролью). Я не генерал и не желаю среди своих коллег являться привилегированным существом, для которого позволительны исключения. Как все, так и я. Коли все или большинство дадут уже напечатанное, тогда "Беглец" мой годится, если же сборник будет всплошную состоять из свежего товара, то, конечно, "Беглецу" по шапке.

Поклонитесь Альбову, поблагодарите за письмо и попросите, чтобы извинил меня за вышеписанное беспамятство.

Ваш А. Чехов.

421. В. А. ТИХОНОВУ

21 апреля 1888 г. Москва.

21 апрель 88.

Милостивый государь

Владимир Алексеевич!

Приношу Вам мою сердечную благодарность за книгу и за лестную надпись на ней.

Я видел некоторые Ваши пьесы на сцене и достаточно знаком с Вашим талантом, а потому, пожалуйста, не подумайте, что Вы посылали книгу человеку, который не знает и не ценит Вас, и верьте мне, что Ваше внимание тронуло меня. Мне хочется отплатить Вам тем же, но, к сожалению, в настоящее время у меня дома нет ни одной моей книги. Пришлите мне Ваш адрес, и я постараюсь возможно скорее поквитаться с Вами.

Если будете в Москве, то убедительно прошу Вас пожаловать ко мне. Застать меня можно во все времена года (кроме лета) * днем до 2-х часов и вечером от шести до двенадцати. Я был бы очень рад познакомиться и поблагодарить Вас словесно.

Позвольте пожелать Вам успеха и здоровья и пребыть искренно уважающим

А. Чехов.

Кудринская Садовая, д. Корнеева.

* Мой летний адрес: г. Сумы Харьковской губ., усадьба А. В. Линтваревой.

422. Я. А. КОРНЕЕВУ

21 или 23 апреля 1888 г. Москва.

Антон Павлович

Чехов

поздравляет с причастниками и от души желает всего хорошего. Затеваем на праздниках олимпийские игры в нашем дворе и, между прочим, хотим играть в бабки. Где их можно достать, и имеются ли в Москве в продаже свинчатки?

423. В. Н. ДАВЫДОВУ

23 апреля 1888 г. Москва.

23 апреля.

Христос воскрес, уважаемый Владимир Николаевич! Поздравляю Вас с светлым праздником и желаю Вам провести его светло и весело. Поздравляю также с благополучным окончанием Ваших хлопот. Петербург выиграл, а Москва в проигрыше; мы остаемся без В. Н. Давыдова, а я лично без одного из тех знакомых, расположение которых я особенно ценю. Ну, да что поделаешь! Хотя и не хочется мириться с мыслью, что Вы уже совсем бросили Москву, а я все-таки рад, что Вы уехали: в Питере, около семьи, Вам будет легче житься, да и к тому же в Питере народ хотя и черствее, но умнее и более способен ценить такую силищу, как у Вас. Желаю Вам всякого успеха, и спасибо за прошлый сезон. Я рад, что судьба, хотя не надолго, столкнула меня с Вами и дала мне возможность узнать Вас. Уж больше, вероятно, нам не придется встречаться, а если и будем видеться, то чрезвычайно редко – не больше раза в год. Впрочем, бог знает.