Текст книги "Свет праведных. Том 1. Декабристы"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 59 страниц)

4

Незадолго до Рождества родственник Кости, проездом побывавший в Пскове, передал Николаю французские брошюры, попавшие в Россию, не вызвав подозрений у властей. В этой груде было несколько сочинений графа Клода-Анри де Сен-Симона, чье аристократическое имя, должно быть, ввело в заблуждение цензоров.

Николай с упоением углубился в философию этого благородного человека, который, поездив по миру, надеялся улучшить с помощью науки жизнь человечества и прежде всего самого многочисленного и самого бедного его сословия. Перестроить общество, исходя из того, что труд есть основа всякой иерархии; осудить праздность, как преступление, противное человеческой природе; передать управление страной элите, составленной из ученых, деятелей искусства и промышленников; реформировать семью и собственность; Николай пытался сопоставить все эти теории с русской реальностью! Увлекшись темой, он попытался даже написать конституцию. Но основные положения согласовывались плохо… Софи была права: трудно было подчинить одному и тому же Закону столь различные существа, как мужики, буржуа, военные, помещики и дворяне. По этому поводу у них состоялся серьезный разговор. Она призналась ему, что сбита с толку характером русского народа с тысячью его противоречий, которые усложнят задачу любого, будь то самодержавного или республиканского правительства.

– По сути, – сказала она, – мне кажется, что пейзажи, окружающие вас, влияют на способ вашего существования. Огромные равнины, покрытые снегом в течение полугода, серое небо, обширная глушь повергают вашу душу в вялую задумчивость. Чтобы отвратить это зло, вы вынуждены искать бодрящие ощущения: азарт, игры, волнение танца, прерывистый ритм песен, шумные светские развлечения, горячность дружеских дискуссий, радости застолья, скачки на санях, пылкость любовных похождений, все, что может избавить от монотонности затворнического существования, становится для вас неудержимой потребностью!

Он посмеялся над столь французским описанием славянского характера, но согласился, что некоторые особенности точно подмечены. Будто бы для того, чтобы поддержать мнение Софи о загадочной необузданности русских, очень скоро ею было получено восторженное письмо от Марии, сообщающей, что ее венчание назначено на 8 января 1824 года; девушка надеялась, что брат и невестка будут присутствовать на церемонии, она написала также отцу, в последний раз умоляя его простить ее.

Софи спросила об этом Михаила Борисовича, и он признался, что разорвал письмецо, присланное дочерью, не соблаговолив даже прочесть его. Несмотря на заявления Николая и Софи, он был уверен, что сын со снохой не поедут в Отрадное. Узнав, что они настаивают на своем решении, он рассердился. И когда месье Лезюр выразил желание сопровождать их, он категорически запретил ему ехать: «Мне совершенно безразлично, что моя дочь взрослая! – сказал он. – Всем в уезде известно, что это венчание состоится без моего согласия! Я прикажу взять на заметку всех людей, присутствующих в церкви, и таким образом узнаю, кто мои враги!» Напуганный месье Лезюр пожалел, что высказал свою просьбу и, чтобы оправдаться, с особым усердием стал критиковать «несчастное дитя, покинувшее родительский дом». И опять эти старания обернулись против него. «Кто вам позволил принимать чью-то сторону в этом деле? – отчитал его Михаил Борисович. – Тот факт, что вы едите за нашим столом, не означает, что вы – член нашей семьи!»

По мере того как день бракосочетания приближался, дом все глубже погружался в молчание. Все словно сговорились и не упоминали о Марии. Она будто умерла. На лице Михаила Борисовича появлялось то траурное выражение, то сдержанная ярость. Накануне венчания Николай попросил у него разрешения взять с собой семейную икону, чтобы по обычаю благословить Марию перед ее отъездом в церковь.

– Эта икона не сдвинется из своего угла! – отрезал Михаил Борисович. – Твоя сестра стала мне чужой и не имеет права на покровительство святого образа, который хранит наш дом. У ее соблазнителя, должно быть, есть какая-нибудь икона. Для нее она вполне подойдет!

На следующий день с рассвета Софи и Николай готовились к отъезду. Поднявшись одновременно с ними, Михаил Борисович сдерживал себя, чтобы не слоняться за Софи и Николаем туда-сюда по дому. Он разрывался между гневом, вызванным тем, что они, вопреки его желанию, все же отправлялись в церковь, и злобным любопытством по поводу того, что они там увидят. Он дорого бы заплатил, чтобы по их возвращении узнать, какой печальной была его дочь, что Седов из-за отсутствия денег не смог организовать приема, что туалеты были безобразны, а хор пел фальшиво… Слуги – все они знали о скандале – избегали взгляда хозяина и обращались в тени, когда он проходил мимо. В углу буфетной плакала Василиса, потому что дитя, которого она учила делать первые шаги, выходило замуж вдали от дома и проявив непослушание. Она передала Софи скатерть, которую вышила тайком. Никита и Антип также вручили маленькие подарки для Марии: ложки и стаканчики из раскрашенного дерева, веночки из лент. Софи спрятала подарки в дорожную сумку из опасения, что свекор отберет их. Он решил не показываться в тот момент, когда его сын и сноха поедут из дома, но испытание оказалось выше его сил. Он нагнал их в передней. Его отрешенный вид как будто свидетельствовал о том, что он попал сюда случайно.

– Одно бесспорно, – проворчал он, – погода – отвратительная. Лучше нельзя было бы устроить, даже если бы заказали это нечистому!

Он с радостью потирал замерзшие руки и украдкой разглядывал снег, густыми хлопьями валивший за колоннами крыльца. Николай и Софи набросили меховые шубы, надели валенки и направились к двери.

– Неужели я ничего не могу передать от вас Марии? – спросил у порога Николай.

Глаза Михаила Борисовича заволокла тень, как будто на лоб его опустилось забрало. Ничего не ответив, он повернулся и ушел в свой рабочий кабинет. Когда сани тронулись, Софи увидела силуэт свекра, стоявшего за покрывшимися инеем окнами. Несдержанность этого характера живо интересовала ее; изучая свекра, она угадывала в нем пугающие, захватывающие глубины…

После тяжелой скачки по снегу Николай и Софи попали в Отрадное в раскаленный дом, где суетились слуги. Чтобы соблюсти приличия, Владимир Карпович Седов разместился в маленьком служебном помещении, оставив в распоряжении невесты основное жилище. Николай остался в гостиной, а Софи отправилась в комнату, где одевалась ее золовка. В белом платье, с венком, украшавшим голову, Мария, казалось, была чуть жива. По контрасту с перламутровым блеском ткани ее лицо выглядело бледнее, чем обычно. Две крепостные девушки, сидя перед нею на корточках, заканчивали подшивать кайму. Увидев Софи, Мария вскрикнула от радости:

– Вы приехали! Какое счастье! Спасибо! Спасибо! А Николай?

– Он ждет в соседней комнате.

– А отец?.. Подумать только, он даже не ответил на мое письмо!.. Но не будем больше говорить об этом!.. Сегодня я хочу видеть вокруг только милые лица!..

Софи вручила ей подарки от Василисы и других слуг. Она растрогалась:

– О Господи! Видно, у простых людей больше сердца, чем у избалованных судьбой!

В дверь постучали. Десятилетний мальчик, дальний родственник Владимира Карповича Седова, принес белые атласные туфельки. Мальчика звали Игорь, и все его лицо до самого лба было усыпано веснушками. В правой руке он держал золотую монету достоинством в десять рублей. Он по обычаю сунул ее в одну из туфелек в качестве амулета, приносящего счастье, и помог Марии обуться.

– Ваш туалет восхитителен, – заметила Софи.

Но на самом деле она так не думала. Платье было явно сшито домашними мастерицами из экономии. Складки легли неровно. Вокруг петлиц были заметны следы от пальцев.

– Если бы вы знали, как мне это безразлично! – вздохнула Мария, подав рукой знак, чтобы мальчик и горничные ушли.

– Вы не счастливы?

– О нет!.. В определенном смысле… Счастлива, что избавилась от принуждения, что отстояла свою независимость…

– И это все?

– Да.

– Но почему же при таких обстоятельствах вы выходите замуж?

– Я выхожу замуж из чувства противоречия, из страха, отвращения и… ненависти!.. Ах! Не знаю, из-за чего еще!..

Слезы застилали ее голубые глаза. Она до крови искусала себе губы. Затем, всхлипнув, прошептала:

– Поклянитесь мне, что не расскажете об этом ни отцу, ни Николаю и никому вообще!

– Клянусь вам, – сказала Софи.

– Впрочем, это неправда! Я люблю Владимира Карповича! Какой замечательный человек! Известно ли вам, что он сдержал слово? Сегодня я так же чиста, как в тот день, когда вошла в этот дом! Следуя традиции, он не видел меня со вчерашнего дня. Он поедет в церковь отдельно. Я хочу, чтобы к алтарю меня повел Николай!

Она воодушевлялась столь странным образом, что Софи поначалу прозаически подумала: «Ее надо срочно выдать замуж». И тут же упрекнула себя за такое поспешное суждение. Мучение Марии превосходило то, с чем обычно сталкиваются девушки. Она, казалось, упорно стремилась к своему несчастью. Неужели еще одна черта русского характера? Пришел слуга и сообщил, что Владимир Карпович только что отъехал.

– Я готова, – сказала Мария. – Пусть подают сани.

Она позвала брата. Вошел Николай, он был смущен, взволнован, улыбался как-то не искренне. Они поцеловались.

– Моя маленькая Мария, – пробормотал он, – я не узнаю тебя в этом красивом платье! Будь счастлива!..

Говоря это, он ощущал, что все больше смущается. Десять минут назад, в гостиной, он видел Седова. Этот человек не нравился ему еще больше с тех пор, как Мария решила выйти за него. Что станет с нею, когда она окажется во власти этого холодного и циничного человека? Она протянула брату маленькую икону:

– Теперь благослови меня!

Затем бросила на пол подушечку и встала на колени. Николай поднял икону, которую держал в руках. Он считал себя недостойным такой роли, ведь у него на совести было столько преступных мечтаний. Тем не менее уверенным тоном он произнес:

– Благословляю тебя, Мария.

Она опустила голову, перекрестилась, приложилась к иконе и встала. С этим было покончено.

– Едем скорее! – попросила Мария. – Все гости должно быть уже в церкви. Не надо заставлять их ждать.

Слуги собрались в прихожей и на крыльце. Когда проходила невеста, зазвучал доброжелательный шепот. Она была укутана в меха. Две служанки несли шлейф. Ветер поигрывал с белой фатой. Вдруг Марию засыпало снежным облаком. Николай помог ей сесть в наполовину закрытые сани и пристроился рядом. Маленький Игорь сел напротив них с иконой на коленях. Ему предстояло ехать так до самой церкви. Софи поднялась в следующие сани вместе с двумя разнаряженными незнакомыми ей старыми дамами, которые оказались родственницами Седова. Трое других саней заполнили друзья дома с веселыми лицами. Кортеж тронулся под свист бури.

Лицо Софи застыло от холода, глаза болели от тусклого света, и она задавала себе вопрос, как кучер различал дорогу сквозь эту бездонную пропасть. Полозья не могли уцепиться за белую гладь, лишь едва задевали ее, будто набирали скорости от этого прикосновения. Кибитка подскакивала, опять опускалась, наклонялась то вправо, то влево, рискуя свалиться на откос. Большие куски льда врезались в переднюю часть повозки с глухим грохотом. Коренная лошадь, подняв голову, втиснутую в разукрашенную яркими красками оглоблю, задавала бешеную рысь, напрягая все свои силы; две пристяжные мчались, вытянув шею вбок. Сани Софи нагнали кибитку, перевозившую ее золовку. Смешивались серебристые звуки колокольчиков обеих упряжек. За бешеным кружением хлопьев Софи разглядела силуэт девушки, скрючившейся под капюшоном, золотистый отблеск иконы, профиль Николая. Картинка казалась фантасмагорической, промелькнувшей быстро, как мысль, и через секунду-другую видение должно было раствориться в воздухе. Долгое время обе тройки бежали рядом, на фоне окончательно исчезнувшего пейзажа. Затем в этой белой пустоте возник зеленый купол церкви. Сани Марии позволили другим саням обогнать их; надо было, чтобы все приглашенные заняли свои места до появления невесты в храме.

Запах ладана после леденящего деревенского воздуха показался Софи тошнотворным. Она пробралась в первый ряд присутствующих с левой, женской половины. Зажженные свечи сверкали в паникадиле над головами верующих. Владимир Карпович Седов ожидал Марию в центральном проходе, напротив распахнутых царских врат. Невозмутимый и чисто выбритый, он обратил взор к куполу, в углублении которого парил образ бородатого и грозного Бога Саваофа. Софи окинула взглядом окружающие ее лица и обнаружила не более десятка знакомых. Впрочем, маленькая церковь была заполнена лишь наполовину. Должно быть, плохая погода и боязнь обидеть Михаила Борисовича вынудили многих людей остаться дома. Даже предводитель дворянства из Опочки Алексей Никитич Пешуров решил не утруждать себя, несмотря на родство с Седовым. Те же, кто осмелился приехать, дрожали от холода. Было слышно, как они шмыгают носом, кашляют, постукивают каблуками. Шаферы, стоявшие рядом с Седовым, дышали на руки, чтобы обогреть их.

Около входа образовалась сутолока. Хор крестьянских голосов запел радостную песню: «Она летит, приближается, белая голубка!» Мария вошла в церковь под руку с Николаем. Призрак в подвенечном платье очень медленно скользил к алтарю. Впереди шагал малыш Игорь с иконой в руках. Приблизившись к шаферам, Николай поклонился им и отошел. Владимир Карпович Седов с гордым видом встал справа от невесты. Большая дверь алтаря распахнулась, и в клубах ладана появился священник с черной бородой и в золотистом облачении. Софи с волнением припомнила подробности ее собственной свадьбы. После венчальных молитв священник подал новобрачным знак, пригласив их пройти по расстеленной перед аналоем дорожке розового шелка. Народное поверье гласило, что тот из двоих, кто первым ступит на дорожку, будет главным в семье. Шепоток пробежал по рядам присутствующих. Дамы спорили, кто окажется первым – он или она. В последний момент Седов иронически улыбнулся и пропустил Марию вперед. Священник протянул им две горящие свечи и вручил шаферам два золотых венца, которые они должны были держать над головами брачующихся. Раздались вопросы, сопровождающие таинство.

– Не связан ли ты обещанием другой невесте? – спросил священник у Седова.

– Нет! – ответил тот.

– Не связана ли ты обещанием другому жениху?

– Нет! – ответила Мария.

Священник заставил их трижды обменяться кольцами. Он прочитал строфы из Послания св. апостола Павла, относящегося к супружеству, отрывок из Евангелия о браке в Кане и другие отрывки, соответствующие происходящему таинству. Завывания ветра временами приглушали его голос. Двери, ставни стучали неизвестно где. Огоньки свечей дрожали на сквозняке. Чем дольше продолжалась церемония, тем более рассеянным и немногочисленным становилось окружение. Настоящие друзья держались рядышком. Обернувшись к выходу, чтобы понаблюдать за бегством гостей, Николай заметил у одной из колонн женскую фигуру, и кровь его взыграла: высокий рост, гордая осанка, меховой воротник, без сомнения, принадлежали Дарье Филипповне. Он не встречался с нею после их поцелуя в китайском павильоне. Что не мешало ему частенько вспоминать о ней со страстью. То, что она пришла на эту свадьбу, хотя Мария отказалась выйти замуж за ее сына, свидетельствовало о необычайной душевной стойкости. Восхищаясь благородством этой женщины, он оправдывал возникшее у него желание возобновить отношения с нею. Как пройдет их встреча после службы? Что скажут Мария и Софи? Ноги Николая заледенели в валяных сапогах. Его уши и нос будто резало ножом. Но мысли горели огнем. Хор громко запел радостную песнь:

 
Исайе, ликуй!
 

Мария и Седов – их вел священник, державший вместе руки новобрачных под своей епитрахилью, – трижды обошли аналой. Шаферы следовали за ними, неся тяжелые венцы в вытянутых руках. Николай с облегчением подумал, что конец близок. И действительно, пение вдруг прекратилось. Приступы кашля пробудили глухое эхо под сводами храма. Новобрачные вышли вперед, чтобы приложиться к образам на аналое. Священник первым поздравил их. Он был не большой оратор. И просто напутствовал:

– Ну вот вы и сочлись браком! Запомните слова святого апостола Матфея: «И прилепится муж к жене своей, и будут два одною плотью».

Фраза прозвучала столь однозначно, что Мария покраснела, а Седов еле сдерживал улыбку. Затем Николай и Софи – их в спину подталкивали люди, желавшие встряхнуться, – подошли поближе. Поцеловав сестру и зятя, Николай приподнялся на цыпочки, чтобы разглядеть вновь прибывших гостей. Его постигло разочарование. Обманувшись на расстоянии, он принял за Дарью Филипповну женщину постарше нее, которая к тому же была ему незнакома. Однако этот обман зрения был тем не менее поучителен. Николаю показалось, что Дарья Филипповна присутствовала на венчании если не собственной персоной, то по крайней мере мысленно. Взволнованный до предела, он решил в ближайшие же дни нанести визит в Славянку.

После положенных поздравлений гости хотели собраться на паперти, чтобы посмотреть, как новобрачные выйдут из церкви, но необыкновенной силы ветер отбросил их внутрь. Вокруг церкви гулял настоящий снежный вихрь. В трех шагах ничего не было видно. Священник сказал:

– Ехать вам нельзя! Подождите, пока буря утихнет!

И он велел дьякону принести несколько стульев для дам. Они расселись полукругом, укрывшись за закрытыми дверями. Мужчины безропотно и угрюмо стояли рядом. Иногда кто-то из них доставал часы из кармашка. Среди этих людей, терявших по ее милости время, Мария страдала от смущения. Опустив голову, она смотрела под ноги. Сквозь щель между дверью и полом со свистом прорывался ветер, наметая сбоку искрящуюся поземку. Седов сказал:

– Друзья мои, поступайте, как считаете нужным! А с меня достаточно, я уезжаю!..

Дьякон побежал предупредить кучеров, укрывшихся под навесом на кладбище. Они явились, дрожа от холода, чтобы отговорить барина от столь опасной затеи.

– Я сам буду править санями, – ответил Седов. – Дорогу знаю. Если кто-нибудь захочет следовать за мной под звук колокольчика, пусть поторопится.

– Я с вами, – заявил Николай.

Перед тем как сказать это, он не посоветовался с Софи. Она была благодарна ему за принятое решение. Остальные гости предпочли остаться на месте до затишья.

Возницы с большим трудом подогнали двое саней к паперти. Седов усадил Марию в кибитку и поднялся на облучок. Оленья шуба была наброшена на его парадную одежду. Лошади устремились вперед. Николай забрался в следующие сани. Когда Софи устроилась на сиденье, он крикнул: «Укройся!», взмахнул хлыстом и погнал тройку со скоростью ураганного ветра.

Сани Седова скрылись в просеке, и занавес из снежных хлопьев сомкнулся за ними. Николай, будто во сне гнавшийся за Седовым, спрашивал себя, куда этот человек увозит Марию. И не растворится ли она вместе со своим похитителем в бесцветном и леденящем пространстве? В окружающем мире от них осталось лишь позвякивание неутомимых колокольчиков. Главное было слышать этот сигнал. А он удалялся, приближался, перемещался слева направо. Николай вслепую следовал за ним. Лошади грудью преодолевали порывы ветра. Несмотря на неистовость усилий, они продвигались невероятно медленно в наполовину невесомой среде молочного цвета с острыми кристалликами ледяной пыли. Ощущения времени и расстояния также были уничтожены холодом. Софи преодолела оцепенение, лишь увидев дом в Отрадном. Во дворе копошились тени. Седов и Мария как раз ступили на землю у крыльца. Николай пристроил свои сани за санями зятя. От лошадей валил пар. Они мотали головами снизу вверх и разбрасывали вокруг себя белые хлопья пота.

В передней прислуга поднесла новобрачным каравай и солонку на серебряном подносе. Седов потрепал по подбородку девушку и подмигнул ей, не принимая во внимание то, что могла подумать об этом Мария.

– Какая прекрасная скачка! – сказал он. – А все эти трусы еще ждут чего-то в церкви!..

Он, видно, был в восторге от своего подвига. Мария смотрела на него с восхищением и покорностью. «Она в конце концов будет чистить ему сапоги!» – с горечью подумал Николай. Перешли в гостиную. Ни одно зеленое растение не оживляло эту комнату, в убранстве которой преобладали красно-коричневый цвет, морские пейзажи на гравюрах, и стоял устойчивый запах табака. В одном из углов был установлен буфет. Софи и Николай выпили за здоровье новобрачных. Обменявшись несколькими словами о церемонии, они уже не знали, что сказать. Наиболее искренними они были, когда молчали. К счастью, буран вскоре утих. Прибыли гости. С притворным оживлением стали готовиться к ужину.

За столом, предусмотренным на тридцать человек, собралось лишь пятнадцать. Все эти пустые места придавали трапезе окраску неудавшегося торжества. Священник, приглашенный на свадебный пир, выглядел торжественно, в его глазах над черной бородой застыла почти женская печаль, он и трех слов не произносил, не процитировав Евангелие. С точки зрения Николая, еда была обильной, но вина и ликеры плохого качества. У кого Седов занял деньги, чтобы оплатить прием? К десерту он велел подать шампанское. По обычаю выкрикнули: Горько! Горько! Это означало, что вино будет казаться горьким, пока новобрачные не поцелуются при всех. Мария подставила щечку Седову. Он краешком губ поцеловал эту восковую статую. Лицо у него было безразличным. Он снова оживился лишь в тот момент, когда молодая служанка наполнила его бокал. Обернувшись к ней, он на глазах у присутствующих бросил на нее понимающий взгляд. Николай и Софи, не сговариваясь, заторопились с отъездом. Седов вяло пытался задержать их. Мария проводила родных до передней. У них за спиной, в гостиной, раздавался смех, звенела посуда.

– Мы первыми покидаем тебя, – объявил Николай. – Извини нас… Дорога длинная…

– Уезжайте скорее! – шепнула Мария. – И забудьте все, что здесь видели!

– Что вы хотите сказать? – спросила Софи.

– Вы меня очень хорошо понимаете! – ответила Мария. – Забудьте все! Забудьте меня! Я больше не существую!..

В скверном свадебном наряде, с венком, косо венчавшим ее белокурые волосы, с повисшими руками и глазами, полными слез, она выглядела жалкой.

– Я приеду навестить вас, – пообещала Софи. – Через несколько дней вы сами скажете мне, что ваше счастье безгранично!

На крыльце с факелами в руках стояли слуги. В прояснившемся небе сияли редкие звезды. Возница Николая, вернувшийся из церкви с последними санями, уже забрался на свое сиденье. Борода его укрывала широкую грудь, он держал вожжи и ждал распоряжений.

Тройка отъехала по снегу лунного цвета. «Как ужасно – супружеская пара без любви!» – подумала Софи. И она потянулась к руке Николая под накидкой из медвежьей шкуры. Их пальцы крепко переплелись. Она отметила про себя, что их ладони слились в нерасторжимый узел. На протяжении всего пути Софи, не обменявшись с мужем и словом, вкушала удовольствие от того, что была госпожой в голове этого человека.

К десяти часам вечера сани въехали в еловую аллею. Усадьба Каштановки в снегу казалась ниже, чем обычно. В передней горел свет, другой – в кабинете. Михаил Борисович еще не ложился.

– Он будет расспрашивать нас, – сказал Николай. – Признаемся ли мы ему, что свадьба была жалкой?

– Это доставило бы ему большое удовольствие и причинило бы слишком много боли! – заметила Софи. – Из милосердия нам следует немного солгать.

Никита, Василиса и Антип, поджидавшие их в передней, подбежали к прибывшим и тихим голосом спросили, красива ли была невеста.

– Как ангел! – ответила Софи.

Василиса перекрестилась и по своему обыкновению разрыдалась. Пока она развешивала шубы, Николай направился в кабинет. Софи пошла за ним. Он постучал в дверь и, не дождавшись ответа, приоткрыл одну створку. Комната была пустой, непроглядно темной. Запах подогретого масла исходил от лампы, которую только что погасил Михаил Борисович.

– Он ждал нашего возвращения, чтобы узнать, как все прошло, но, когда мы приехали, поднялся в свою комнату! – прошептал Николай. – Что это означает?

– Это означает, что его гордость сильнее любопытства! – ответила Софи.

И, улыбнувшись в глубине души, подумала, что начинает лучше понимать своего свекра.