Текст книги "Свет праведных. Том 1. Декабристы"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 59 страниц)

– Ну?

– Я нашел мадам Софи у изголовья бедного Никиты! – сказал месье Лезюр. – В отношении этого юноши она обнаружила редкую преданность. Как только освободится, она придет к вам. А пока не хотите ли сыграть в шахматы?..

Михаил Борисович не снизошел до ответа. Взгляд его вновь обратился к виду за окном! О! Насколько месье Лезюр предпочитал этому безразличию прежние оскорбления, приступы гнева! Когда его высмеивали, третировали, он по крайней мере чувствовал, что живет. Нередко он испытывал даже смутное удовольствие, страдая от тысячи унижений и не имея права ответить ударом на удар. Со всем этим было покончено по вине молодой женщины!

– Не желаете, чтоб я прочел вам несколько страниц вслух? – вновь спросил он.

– Я хочу, чтобы вы оставили меня, – с досадой ответил Михаил Борисович.

Месье Лезюр поспешил удалиться.

После чего несколько дней продолжал следить за Софи и докладывать Михаилу Борисовичу о своих наблюдениях. Тот, делая вид, что не обращает никакого внимания на эти услужливые сплетни, каждый раз выслушивал их до конца. Таким образом он узнал, что Софи велела перевести Никиту в маленькую комнатку рядом с девичьей, что Василиса получила приказ застелить простынями постель больного и что к нему был приглашен доктор Прикусов. Впрочем, последнее сообщение подтвердила сама Софи. Тем не менее Михаил Борисович поморщился. Поступки снохи ставили его в неловкое положение. Когда доктор Прикусов доложил ему, что парень вне опасности, он показался себе смешным, поскольку вынужден был благодарить врача за заботы, оказанные крепостному. Что могло вызвать неблагоприятные толки в округе. Он сказал об этом Софи. Она согласилась с ним, да так изящно, что он был обезоружен. Чтобы объяснить свое поведение, Софи показала Михаилу Борисовичу тетради Никиты. Месье Лезюр встал за дверью кабинета, хотел услышать, что происходит. Он ожидал взрыва. Но разговор велся спокойно. Михаил Борисович заявил, что способности мальчишки поразили его. Вечером, за ужином, молодая женщина выглядела сияющей. Ее непринужденный, чуть ли не величественный вид привел в отчаяние месье Лезюра. У него оставалась одна надежда: что успех одурманит ее, она перейдет границу и потеряет все, желая все завоевать. Незадолго до Пасхи он попросил ее уделить ему время для беседы. И сделал вид, что тоже поражен успехами Никиты. Почему она не попросит Михаила Борисовича дать вольную этому интересному юноше и не отослать его в Санкт-Петербург, чтобы продолжить учение? Совет удивил Софи. Она и не думала, что такое возможно.

– Почему же нет! – сказал месье Лезюр. – Я даже убежден, что свекор будет рад удовлетворить вашу просьбу!

– Благодарю вас, – ответила Софи. – Это действительно замечательная идея!

Месье Лезюр с трудом скрыл свое торжество: Софи не заметила ловушки. Отстаивая столь неприемлемый план, она рассердит Михаила Борисовича и откроет ему глаза на то, чем в действительности является: интриганкой, смутьянкой, республиканкой! И как бы не пропустить ссоры, которая неизбежно столкнет друг с другом эти две сильные личности!

Пасхальные торжества с их полуночной службой, традиционными лакомствами и визитами к соседям миновали. На этот раз Владимир Карпович Седов не приехал в Каштановку, и Мария, прождав его целый день, поднялась в свою комнату, чтобы поплакать. На следующий день, когда Михаил Борисович проснулся, отдохнув после обеда, Софи зашла к нему в кабинет. Выспавшийся, расслабленный, он принял ее с должной любезностью. Но стоило ей заговорить об освобождении Никиты, как он похолодел.

– Гоните эту мечту из вашей головки, дорогая Софи, – сказал он, устраиваясь в кресле.

– Почему, отец? – спросила она. – У вас столько крестьян! Что изменится, если этот покинет имение?

– Это вопрос принципа.

– Интересно послушать, что такое принцип в сфере крепостного права?

Взгляд Михаила Борисовича ожесточился. Стоило снохе проявить пристальный интерес к какому-нибудь существу, как его, свекра, начинала разъедать ревность. Все, что она отдавала другому, было отнято у него. Не отрывая глаз от молодой женщины, он сдержанным тоном сказал:

– Одобряете вы или нет институт крепостного права, оно существует. Если император, человек великой мудрости, решит освободить мужиков, я первым повинуюсь ему. Но я не дерзну подавать личный пример великодушия, пока правительство желает оставить все в прежнем положении.

– Однако некоторые помещики думают не так, как вы! – возразила Софи.

– Да, – продолжил Михаил Борисович, – насколько мне известно, кое-кто из них жалует паспорт одному из своих крестьян с разрешением работать в городе. Три четверти того, что зарабатывает этот малый, причитается барину. Если же, несмотря на все, крепостной, ставший горожанином, богатеет немного, хозяин назначает ему очень высокую цену за полную свободу. Не к этому ли странному торгу вы меня призываете?

– Вы прекрасно знаете, что нет. Я прошу вас отпустить Никиту на волю безо всяких условий.

Михаил Борисович вспомнил белокурого и стройного подростка, выходившего из воды в день Богоявления. Наверняка тяга, которую испытывала Софи к этому мужичонке, имела какую-то тайную причину.

– Никита родился крепостным и останется таковым столько времени, сколько я проживу! – заявил он.

Оскорбленный вид Софи доставил ему чрезвычайное удовольствие. Нанеся первый удар, он собирался усовершенствовать пытку. Его сноха, ставшая жертвой выбора, была суровой и вместе с тем мягкосердечной. Он слишком любил ее, чтобы отказаться от желания причинить ей боль.

– Ах да, – продолжил он вкрадчивым голосом, – я уже говорил вам, моя дорогая, что не принадлежу к сторонникам обновлений! Пусть другие ломают двери, разжигают пожары! Я же иду в ногу с веком! Подчиняюсь обычаям, которым следуют мои современники! В связи с этим я сделаю вам признание, и оно удивит вас: мне необыкновенно приятно сознавать, как высоко вы оценили Никиту, настолько, что предоставили ему хорошее место в доме.

Софи угадала уловку и насторожилась. Поскольку она молчала, Михаил Борисович тихо продолжил:

– Вы понимаете меня, не так ли?

– Нет.

– Я хочу сказать, что милостивое обращение, поблажки всякого рода – естественные следствия крепостного права. Удовлетворение, которое испытывает помещик, владеющий тысячами людей, наполовину достигается данной ему властью выбрать из них одного и щедро одарить его из прихоти. Осыпая благодеяниями этого милого Никиту, в то время как ему подобные все еще прозябают в нищете, вы следуете великой традиции рабовладельцев. К неравенству, продиктованному нашими законами, вы присовокупляете неравенство, созданное вами самими. И не мне осуждать вас за это!

Он улыбался с такой вызывающей иронией, что у нее возникло ощущение, будто перед ней находится враг. Но враг, который не может обойтись без нее, как и она без него. Отрицать значение, какое он приобрел в ее жизни, было так же бессмысленно, как стремиться убрать гору на горизонте. Эта глыба, эта тень, этот голос оказывали на нее сильное воздействие каждый день. Он ждал, что она ответит, прежде чем продолжить дискуссию. Но она не спешила доставить ему это удовольствие. Софи медленно встала, повернулась спиной к свекру и вышла.

В коридоре она столкнулась с месье Лезюром, проходившим мимо с книгой под мышкой. Его озабоченный вид не обманул ее. Он, конечно, подслушивал у двери по привычке. Софи смерила его презрительным взглядом и прошла дальше. Охваченный безудержной радостью, месье Лезюр прижал руку к сердцу и поблагодарил Бога за тот оборот, который принимали события.

В течение следующих недель месье Лезюр усилил бдительность. После беседы, настроившей Михаила Борисовича против снохи, оба противника заняли выжидательную позицию. Внешне между ними ничего не изменилось, но в такой натянутой обстановке любая искра могла вызвать бурю. Решив не упускать шансов, месье Лезюр каждое утро просыпался с надеждой, что какое-нибудь новое обстоятельство позволит ему опорочить Софи в глазах ее свекра, и каждый вечер засыпал с сожалением, что ситуация не изменилась ни к лучшему, ни к худшему.

К концу июня месяца нетерпение его достигло предела, и у него началась нервная лихорадка. Никто в доме не жалел его. Только Василиса лечила его горькими отварами. Едва оправившись, он пожелал занять свое прежнее место в семье. 15 июля, в день святого равноапостольного Владимира, он вышел из своей комнаты к ужину. Сидя в гостиной напротив Михаила Борисовича, он почувствовал звон в ушах, а его глаза стали закрываться от усталости. Мария напевала грустную песенку, глядя в сад через открытое окно. Уже совсем засыпая, месье Лезюр увидел входящих в гостиную Николая с Софи и оживился. Молодая женщина выглядела взволнованной. И поскольку она недавно получила письмо от матери, Михаил Борисович спросил:

– У вас хорошие новости от родителей?

– Очень хорошие, – уклончиво ответила Софи.

– Слава Богу! Я заметил, что вы очень озабочены, и вдруг испугался!..

– Дело в том, – сказал Николай, – что мы только что узнали о чрезвычайном событии, событии, которое, каковы бы ни были ваши взгляды, не может оставить вас равнодушными.

Он сделал паузу и сообщил:

– Наполеон скончался.

В гостиной воцарилось тяжелое молчание. Софи показалось, что дыхание Истории коснулось лиц всех ее близких. Перед лицом столь грандиозного события никто из присутствующих не мог избавиться от ощущения собственной незначительности. Даже месье Лезюр выглядел подавленным. Михаил Борисович наконец спросил:

– Вы получили это известие от вашей матери?

– Да, – ответила Софи.

– Когда он умер?

– 5 мая, на Святой Елене.

– Но это же более двух месяцев назад!

– Событие держали в тайне как можно дольше. Кажется, английские газеты первыми обнародовали новость…

– И каково состояние умов во Франции?

– От родителей я вряд ли узнаю об этом! – с улыбкой сказала Софи. – С их точки зрения, мир наконец-то избавился от кровавой гидры!

– Многие люди думают, как они! – вмешался месье Лезюр.

– Совершенно очевидно, – продолжил Михаил Борисович, – что никто, на протяжении веков, не нес ответственности за гибель такого большого числа людей, как этот низложенный тиран! Должно быть, на Святой Елене его больше всего терзала мысль, что он уже не сможет послать на заклание тысячи молодых людей ради удовлетворения своей тяги к славе!

Месье Лезюр задрожал от радости. Случай, которого он жаждал, наконец представился. Впервые Михаил Борисович был на его стороне против Софи.

– Вы очень плохо представляете себе Наполеона, если считаете, что он вел Францию в бой лишь ради удовлетворения своих личных амбиций! – сказала молодая женщина.

– Я, как и Софи, – вмешался Николай, – верю, что он искренне стремился добиться превосходства и процветания своей страны.

Михаил Борисович резко скрестил руки на груди:

– И это мой сын, бывший офицер царской гвардии, герой Отечественной войны, осмеливается так говорить? Слишком много друзей пали вокруг тебя, чтобы ты имел право оправдывать человека, без которого большинство из них были бы еще живы!

– Я стараюсь быть справедливым, – возразил Николай. – Какими бы пороками ни обладал Наполеон, это был великий полководец.

– Великий полководец, закончивший жизнь пленником на острове! – со смешком добавил месье Лезюр.

Никогда еще он не присутствовал на таком торжестве. Вновь оказавшись в милости у Михаила Борисовича, он наслаждался тем, что наносил все больше ударов Софи и Николаю, будучи уверенным в своей абсолютной безнаказанности.

– Важно не то, каким образом заканчивает свою жизнь государственный деятель, а то, что он оставил после себя, – его деяния, легенду, – сказал Николай.

– Прекрасно! – воскликнул месье Лезюр. – Вы придерживаетесь того же мнения, что и я, благодарю вас за это! Что же остается от вашего Бонапарта? В смысле карьеры мясника, ему удалось лишь одно: пробудить ненависть всей Европы к Франции!

– Пробудить ненависть или заставить бояться? – спросила Софи.

– Одно не лучше другого, – с живостью ответил месье Лезюр. – Прежде Франция славилась просвещенностью ее великих умов; после революции она приобрела известность в силу жестокости своих палачей и солдат! Жажда крови, которую санкюлоты утоляли с помощью гильотины, их последователи времен Консульства и Империи удовлетворяли, набрасываясь на соседние народы, чтобы уничтожить их!

– Вот он какой, по меньшей мере, странный способ толкования Истории! – заметила Софи.

Месье Лезюр тут же обернулся к Михаилу Борисовичу, будто выпрашивая одобрения вышестоящего лица.

– Разве император Александр спровоцировал Наполеона в 1805, в 1812 и в 1815 годах? – спросил он.

Поскольку вопрос был адресован непосредственно ему, Михаил Борисович был вынужден ответить:

– Нет, конечно!

– О! – воскликнул месье Лезюр. – Вот видите! Никогда Россия не напала бы на Францию, если бы Франция не стремилась захватить Россию! Кстати, вы сами, месье, неоднократно говорили мне об этом!

– Да, да, – неохотно подтвердил Михаил Борисович.

– Скажу больше, – продолжил месье Лезюр, – солдаты Бонапарта действовали в России как дикари, тогда как солдаты императора Александра вели себя во Франции как освободители!

Этого Михаил Борисович также не мог отрицать.

– Вы говорите о вещах, которых не знаете! – вмешался Николай.

Месье Лезюр расхорохорился и изрек петушиным голоском:

– Ах, неужели? Разве Париж был подожжен и ограблен, как Москва?

Не получив ответа, он наслаждался своим превосходством долго и молчаливо. Михаил Борисович украдкой наблюдал за ним и был сильно раздосадован тем, что разделил точку зрения столь ничтожного человека. Совпасть во мнении с месье Лезюром казалось ему верхом чудачества.

– К тому же, – продолжал месье Лезюр, – я удивлен, дорогая сударыня, что вы можете примирить ваши республиканские взгляды с уважением к человеку, который всю свою жизнь вел себя как настоящий деспот! Разве можно одновременно выступать за свободу и за принуждение, за равенство и за иерархию, за мир и за войну, за Революцию и за Империю? Признаться, мне хотелось бы понять вас…

Кровь бросилась Михаилу Борисовичу в голову. По какому праву этот учителишка, этот лакей, набрасывается на Софи?

– Вы поняли бы меня, если бы жили во Франции в ту эпоху, когда Наполеон был ее повелителем, – гордо ответила она. – Даже те, кто ненавидел его, как я, признавали за ним некую гениальность. Его можно было обвинить в чем угодно, кроме предательства в отношении страны. Я убеждена, что многие из числа его врагов, узнав о смерти этого человека, подумают, что ушел из жизни один из благороднейших мужей этого мира. Но чтобы ощутить такое, надо обладать пониманием сути величия…

Она пригвоздила месье Лезюра взглядом и закончила:

– Я не уверена, что это качество является одним из ваших основных достоинств!

Месье Лезюр побледнел, прижав ноздри. Михаилу Борисовичу хотелось зааплодировать. Не дав наставнику времени собраться с мыслями, он пробурчал:

– И хватит этого! Наполеон вызывал слишком много разногласий при жизни, чтобы я позволил ему делать то же после смерти!

Не успел он закончить свою речь, как в его голове зародилась мысль о злой потехе. Сдерживая улыбку, которая уже щекотала ему губы изнутри, он серьезно продолжил:

– Я полагаю, вы правы, месье Лезюр: предназначение Франции – не война, а распространение культуры, будь то литература, наука или искусства. Вы сами, между прочим, прекрасное воплощение этого принципа, поскольку находитесь в России для того, чтобы учить молодежь…

– Истинная правда! – сказал Лезюр, покраснев от удовольствия.

– Досадно то, – продолжал Михаил Борисович, – что теперь вы не преподаете уже никому!

– Мои ученики повзрослели! – прошептал месье Лезюр, с нежностью взглянув на Николая и Марию.

– Нужно взять других!

Тревога стерла улыбку с лица месье Лезюра:

– Где же я их найду?

– Желающих предостаточно! Одного я уже могу вам предложить.

– Кого?

– Никиту!

Произнеся это имя, Михаил Борисович отметил, что удивление окружающих стало таким, как он хотел. У месье Лезюра задрожали щеки.

– Вы же несерьезно это говорите, месье! – пробормотал он.

– Именно так, – сказал Михаил Борисович. – Вам что, не нравится мое предложение?

– Этот Никита – крестьянин…

– Крестьянин, крепостной, да. И это вас останавливает?

– Меня нанимали, чтобы я воспитывал ваших детей, а не ваших мужиков!

– Странный ответ из уст человека, задача которого просвещать все умы, жаждущие знания! То, что мы, русские варвары, грубые помещики, рассуждаем так, я бы это понял! Но вас, соотечественника Вольтера, Монтескье, Кондорсе!.. Этот мальчик, судя по всему, необыкновенно сообразителен. Вы достаточно хорошо болтаете по-русски, чтобы давать ему уроки истории, географии, обучить счету. Что касается французского языка…

– Я не стану давать ему никаких уроков! – воскликнул месье Лезюр. – Вы не имеете права заставлять меня делать это! Вы переходите границы!..

Не на шутку рассердившись, Михаил Борисович решил, что настало время взорваться.

– Это вы переходите границы! – завопил он. – Если отказываетесь исполнять работу, которую я вам предлагаю, вам остается лишь уехать! Я не нуждаюсь в домашнем воспитателе, который ничего не делает!

Месье Лезюр пошатнулся, будто ему отвесили пощечину тяжелой рукой, и стал задыхаться. И вдруг выкрикнул:

– Я уеду! Уеду! Все вы тут чудовища!

И бросился вон из гостиной. Мария с упреком взглянула на отца и побежала за месье Лезюром. Николай помедлил одно мгновение и тоже вышел. Софи услышала, как он говорит за дверью:

– Прошу вас, месье Лезюр, успокойтесь!.. Ведь это просто недоразумение!..

Затем голоса стихли. Вероятно, двое бывших воспитанников месье Лезюра провожали наставника в его комнату. Софи обернулась к свекру, который стоял руки за спину, живот вперед. Был заметен контраст между тяжеловесностью старческого лица и молодым лукавством его улыбки.

– Вы довольны собой? – спросила она дрожавшим от возмущения голосом.

– Этот человек проявил неуважение к вам, – ответил Михаил Борисович. – Он заслужил, чтобы я поставил его на место.

– Вы могли бы сделать это, не прогоняя его!

Михаил Борисович расплылся в улыбке:

– Я его не прогонял: он сам решил уехать.

– Да бросьте вы! Заставляя его давать уроки Никите, вы прекрасно знали, что он скорее предпочтет потерять место, нежели подчиниться вам!

– Да, но мне также известно, что месье Лезюр не исполнит своей угрозы. Это такой лакей! Он уже раз двадцать клялся покинуть нас после очередной обиды, и двадцать раз дела поправлялись! Хотите поспорим – через десять минут Николай и Мария прибегут и сообщат, что месье Лезюр, вняв их уговорам, согласен остаться с нами?

– Я достаточно презираю его, – сказала Софи, – и допускаю, что он, быть может, изменит свое решение, несмотря на оскорбление, которое вы ему нанесли. Но я не понимаю, почему вы получаете удовольствие от столь недостойной игры. Как человек вашего происхождения и вашего ума может развлекаться, терзая того, кто слабее него?

В упреках Софи было столько почтения к тому, кому они были адресованы, что Михаил Борисович выслушивал их с благодарностью.

– Я не развлекаюсь мучениями слабых! – возразил он. – Это происходит само собой. На меня нападают, и я даю отпор. Слишком суровый, быть может! Но что поделаешь? Я таков, каков есть, со своей кровью, нервами, энергией… Разве я виноват в том, что люди, окружающие меня, недостаточно сильны, чтобы бороться? Я даю толчок, а они тут же падают вверх тормашками! Вы считаете меня чудовищем?

– Вам было бы так приятно, если бы я ответила «да»!

– Вовсе нет!

– О да! Я знаю вас, отец! Вам нравится, когда вас боятся!

– А вы меня не боитесь!

– Нет.

– Вы одна такая.

– Возможно. С нашей первой встречи шесть лет назад я вас поняла. Вместо того чтобы принять меня как дочь, вы попытались обуздать меня, высмеять тем же способом, что удался вам с месье Лезюром.

– Я был рассержен вашей женитьбой! – ответил он. – И потом, я хотел проверить, твердого ли вы закала. Я всегда пытаюсь сломить людей, которых люблю, чтобы оценить их способность к сопротивлению…

Он громко рассмеялся, сощурив глаза:

– Ваша стойкость очень сильна, дорогая Софи! Я почувствовал это на собственной шкуре! В сущности, мы похожи друг на друга…

Софи выразила удивление, слегка отпрянув назад.

– Разумеется, такое предположение шокирует вас, – продолжал он, – потому что во мне вы видите властного, эгоистичного старика… Но подумайте хорошенько. Забудьте о моем лице, моем возрасте… Вы и я, мы одной породы. Мы идем вперед. Другие следуют за нами…

– О каких других вы говорите? – спросила она.

Небрежным движением руки он указал на дверь.

Самолюбие Софи было задето, и она пробормотала:

– У Николая сильный характер!

– Вы находите? – спросил Михаил Борисович, вскинув до середины лба свои густые седые брови.

– Да. Просто уважение, которое он испытывает к вам, парализует его.

– Почему же так происходит, что вы не парализованы?

– Я не ваша дочь. Я не провела все свое детство рядом с вами…

– И стали мне ближе, чем родное дитя, – сказал он глухим голосом.

На секунду это ошеломило ее. Ею овладело непонятное смущение. Дверь резко распахнулась, и на пороге появилась Мария. Лицо ее исказилось от жалости.

– Батюшка! – воскликнула она. – Месье Лезюр плачет!

Михаил Борисович помолчал какое-то время, чтобы вернуться на землю, вздохнул и с иронией пробурчал:

– Да неужели?

– Да, это ужасно! Николай старается утешить его! Может быть, он все же согласится остаться у нас, если вы не будете требовать, чтобы он давал уроки Никите?

Михаил Борисович смерил Софи заговорщическим взглядом. Она улыбнулась и закрыла глаза.

Волна счастья окутала ее.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал Михаил Борисович. – Я больше не потребую этого! К черту уроки! Пусть он остается!..

– Спасибо, батюшка! – воскликнула девушка.

Михаил Борисович нахмурил брови:

– Иди предупреди его. Через четверть часа мы садимся за стол. И пусть не вздумает появляться с соответствующей обстоятельствам миной, иначе я отправлю его назад, в его комнату!

Угроза эта прозвучала вяло, как гром удаляющейся грозы.

Мария упорхнула, а Михаил Борисович вернулся к Софи с сияющим лицом. Он, вероятно, надеялся продолжить беседу. Но она тихонько покачала головой, словно отказывая ему, хотя он ни о чем не просил. Затем, в свою очередь, направилась к двери. Он преградил ей дорогу:

– Куда вы идете?

– К Николаю, – ответила она.

В ее глазах было такое спокойствие, столько света; Михаил Борисович не нашел что сказать и – просто поклонился.