Текст книги "Свет праведных. Том 1. Декабристы"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 59 страниц)

– Возможно ли это, отец?

– Конечно! Что в этом удивительного? Сегодня я немного устал… Но завтра… Приезжай завтра с ней… На обед… И на всю жизнь…

Сын потерял голову от радости, никогда, даже в самых безумных мечтах, не рассчитывал он на столь счастливый исход.

– Как мне благодарить вас? Вы – лучший из людей! Если бы вы знали, как я сожалею, что мучаю вас тогда, когда вы больше всего нуждаетесь в заботе и утешении!..

Михаил Борисович выпрямился, лицо его порозовело:

– Ошибаешься, Николай, никогда я не чувствовал себя лучше. До завтра. – Движением подбородка указал ему на дверь.

* * *

Каждый раз, заслышав шум экипажа, Софи с бьющимся сердцем бежала к окну. Все напрасно. Время шло, она нервничала, ощущая одновременно непонятное ликование. Наконец, во двор въехала коляска Николая. Пока муж шел к дому, супруга еще раз поправила прическу, разгладила манжеты и, светясь счастьем, распахнула дверь.

Ей так хотелось увидеть Озарёва веселым, но лицо его оказалось задумчиво. Не сказав ни слова, он бросил шляпу на сундук и обнял жену. Неужели даже не заметил нового платья? Щеки у него были холодные, поцелуй – снежным. Софи отстранилась, пристальнее взглянула на него и испуганно спросила:

– Как вы нашли отца?

– Не слишком хорош.

– Болен?

– Болел. И серьезно! Воспаление легких.

– Это ужасно. Немедленно едем к нему!

– Нет, он нуждается в отдыхе. Хочет видеть нас завтра.

Опасаясь, что слишком горько разочаровал ее, о чем свидетельствовали погрустневшие глаза, Николай продолжал с улыбкой:

– Как бы то ни было, он рад будет познакомиться с вами. Просил передать вам тысячу любезностей…

Ему было трудно говорить. Поздравив себя с победой, теперь был скорее обескуражен легкостью, с которой она досталась, испытывая угрызения совести при мысли, что успехом этим обязан отцовской усталости. Уж лучше бы тот метал громы и молнии и только потом уступил доводам рассудка.

– Итак, мы отправимся к нему завтра, – произнесла Софи. – Для меня это будет великий день.

Муж отошел на пару шагов, восхищенно оглядел ее с ног до головы и прошептал:

– Вы ведь наденете это платье? Оно так идет вам!

4

Сидя между Николаем и Мари в большой гостиной дома в Каштановке, Софи оживленно рассказывала о Париже, о путешествии, первых своих впечатлениях о России, но оживление это скрывало смущение, которое не покидало ее с первых мгновений их приезда сюда. Тесть не вышел им навстречу. Она объясняла это его болезнью, но огорчение не становилось от этого меньше. Появится ли к обеду, как уверяет Мари? Девушка показала молодоженам их комнату на втором этаже. Сестру мужа невестка нашла очень красивой, но чересчур застенчивой, дикаркой, с грустной враждебностью во взгляде. Мсье Лезюр, напротив, лебезил перед гостьей, пытаясь продемонстрировать жалкое легкомыслие. Он, например, собрал все французские книги, которые обнаружил в Каштановке, чтобы отнести их «в гнездышко молодой пары», и теперь ходил туда-сюда по коридору, клацая башмаками. Раздался грохот – на пол посыпались книги, Мари нервно рассмеялась.

– Господин Лезюр зря это затеял, – сказала Софи. – Я вовсе не спешу погрузиться в чтение!

– Пусть делает! – возразила девушка. – Ему так хочется вам понравиться! И не только ему! Все мы надеемся, что Каштановка придется вам по душе!..

В ее словах чувствовалась некоторая неестественность, гостья испытывала все большую неловкость. Растерянно взглянула на мужа, тот был сам не свой – скованный, настороженный.

– Может быть, ты сходишь к отцу, узнаешь, как он, – обратился Озарёв к сестре.

– Ему известно, что обед через полчаса, я не стану беспокоить его, когда он готовится к выходу.

Софи обернулась и увидела за окном двух крестьянок, прилипших носами к стеклу – они пробрались вдоль стены, чтобы полюбоваться женой молодого барина, которую тот привез из Франции. Обнаружив, что их заметили, девушки исчезли в мгновение ока в ужасе от собственной смелости. На смену им пришел рыжий мальчуган, которому, должно быть, пришлось встать на что-то, иначе не дотянулся бы до окна. Незнакомка улыбнулась ему, малыш испугался и немедленно испарился. Раздался звук оплеухи.

Сколько слуг в Каштановке? Двадцать? Тридцать? Сорок?.. – думала она, вспоминая, что уже видела няню Василису, ливрейного лакея с выбритым черепом, кучера в длинном голубом одеянии с малиновым поясом, пухленьких горничных с косами, в которые вплетены красные ленты, мальчишку в ситцевой рубахе, в обязанности которого входило бегать по коридорам и службам, передавая приказания, прачек, прислугу, повара-татарина, истопника с черными руками и опаленными ресницами, экономку с огромной связкой ключей на животе… И это только малая часть! К тому же Николай объяснил, что все это крепостные, занимающиеся работой по дому, но есть еще те, кто живет в деревнях и занимается землей.

– Извините, – прервала молчание Мари, – пойду взгляну, не надо ли помочь отцу.

И вышла, неловко ступая. Платье ее давно вышло из моды, как и все эти ленточки на корсаже и рукавах. Светлые волосы, заплетенные в косы и подобранные кверху, казались слишком тяжелыми для ее тонкой шейки. Руки опущены вниз, словно у пансионерки на прогулке.

– Ваша сестра очаровательна, – сказала Софи.

– Правда?

– Конечно! Сейчас для нее наступил переходный период, но через несколько лет вы увидите…

– Я рад, что она вам нравится! Вы ведь не знаете, что произвели на нее чрезвычайно сильное впечатление? Вы кажетесь ей восхитительной, изящной, загадочной…

– Как мило, что вы сказали мне об этом, – тихо ответила жена.

Озарёв взял ее руку и поднес к губам:

– Софи! Я так взволнован тем, что вижу вас в этом доме, где я родился, вырос…

Поверить в это было трудно – он не сводил с двери испуганного взгляда.

– Почему вы не надели вчерашнее платье? – вопрос прозвучал неожиданно.

– Мне показалось, что это будет лучше, – уклончиво ответила она.

На самом деле, сочла, что лучше одеться поскромнее, поскольку тесть едва выздоровел и еще очень слаб.

– Вы огорчены?

– Нет! Это тоже прекрасно! Прекрасно!..

Николай смотрел на нее и думал, что то, вчерашнее, золотистое, нравится ему больше этого, очень простого, бежевого с коричневыми полосками, годного, с его точки зрения, скорее для верховой езды. Но сказать об этом не решался, считая себя абсолютным профаном по части женской элегантности, а у Софи, как у всякой парижанки, врожденное чувство прекрасного. Вспоминая восхитительную мебель, украшавшую особняк Ламбрефу, он опасался, что крепкий, надежный, но лишенный какого бы то ни было стиля дом в Каштановке и его обстановка не оправдают ее надежд: массивные темные кресла, похожие на сундуки комоды, прочные столы. Над клавесином висел портрет одного из предков рода, генерала с орлиным взором, в орденах, служившего при Екатерине. Ему эта картина казалось смешной, но жена заметила:

– Я не обратила внимания на нее, а она очень хороша.

Генерал немедленно вошел в милость. Как хотелось новобрачному, чтобы все в этом доме – и вещи, и люди – восхитило Софи и все оказалось восхищенным ею! Но мечты мечтами, а капризный нрав хозяина Каштановки известен всем! Что означают его последние маневры? Скрипнула дверь, молодой барин вздрогнул, но это оказался всего лишь мсье Лезюр, маленький, лысый, розовый человечек. Он потирал ручки, чтобы стряхнуть с них пыль:

– Уф! Приготовил вам уголок для чтения! Увы, новинок почти нет, французские книги проникают сюда не так быстро!.. Но есть Вольтер, Руссо, Дидро, Даламбер… Мне всегда кажется странным читать наших энциклопедистов в этой заброшенной, дикой, укрытой снегами деревне…

Последние слова замерли у него на губах, он обернулся к дверям и замер. Застыл и Николай. Несомненно, оба расслышали звук, почувствовали присутствие, различить которые она пока не умела. Немного погодя в коридоре скрипнула половица.

Вошедший затем в гостиную мужчина лет пятидесяти пяти поразил Софи высоким ростом, массивной, корявой фигурой. Черный сюртук в плечах был узок ему, бледное лицо сливалось с кружевным жабо, глаза полузакрыты, пушистые бакенбарды. Одной рукой он опирался на руку дочери, другой – на мебель, которая попадалась на пути.

– Отец, позвольте представить вам мою жену.

Михаил Борисович продолжал идти навстречу Софи, будто не слышал этих слов. Невестка поднялась ему навстречу. Приблизившись, он бросил на нее пронзительный взгляд, растянул губы в подобии улыбки и проговорил по-французски:

– Очарован! Очарован!

Французское «r» рокотало, словно гром. Николай, ожидавший более сердечного приема, утешал себя тем, что родитель поначалу всегда не слишком любезен.

– Итак, мсье Лезюр, – продолжил хозяин, – вы должны быть довольны! Чего ради ехать во Францию, если Франция сама приехала к нам! И в таком грациозном обличье! Благодарите за это моего сына!

– Полагаю, ему ни к чему мои благодарности, он должен быть счастлив своим выбором! – с поклоном ответил мсье Лезюр.

– Вот и заработала машина комплиментов! – не унимался Озарёв-старший. – Мне нравится в мсье Лезюре, что в ответ на пару все равно каких слов он умеет сплести целый букет и порадовать дам! Галантность – истинно французское искусство, как, впрочем, и война!

– Русские тоже доказали, что они – славные солдаты! – воскликнул француз.

– Да, потому что враг пришел на их землю. В иных случаях они проявляют благоразумие. Настоящие агнцы! Взгляните на моего отпрыска: едва подписан мир, и он уже расстался с мундиром!

Николай вспыхнул:

– Вы прекрасно знаете, почему я вышел в отставку!

– Увидев твою жену, я еще лучше понял это. Нельзя служить двум отечествам одновременно!

– Что вы хотите сказать? – дрожащим голосом спросил Озарёв-младший.

– Что, женившись на столь обворожительном создании, ты должен посвящать ему все свое время, – расплылся в широкой улыбке Михаил Борисович.

Сын облегченно вздохнул. Гроза, кажется, миновала. Уголком глаза взглянул на Софи. Та молчала, твердо глядя на тестя.

Дворецкий открыл двери, пригласил к столу. Озарёв-старший церемонно предложил руку невестке. За ними последовали Николай и Мари. Мсье Лезюр замыкал шествие.

Столовая была темной, холодной. За креслом Михаила Борисовича возвышался лакей, остальные домочадцы имели право только на стулья. Когда все расселись, хозяин перекрестился, тихо произнес несколько слов по-русски, заправил за воротник салфетку. Софи с изумлением взирала на стол, чего там только не было: соленья, маринады, мясо, рыба, грибы, огурчики, фаршированные яйца, паштеты из дичи… Все выглядело очень соблазнительно, но есть не хотелось. Познакомившись с тестем, она не переставала чувствовать себя в этом доме самозванкой, незваной гостьей. За трапезой глава семьи продолжил выпады против мсье Лезюра:

– Наш дорогой господин Лезюр прожил в России пятнадцать лет, но так и не привык к нашей кухне, уверяя, что у него слишком тонкий вкус!

– Никогда я этого не говорил! – простонал тот, с наслаждением подцепив вилкой клок квашеной капусты.

– Говорили, говорили! Я даже думал, не нанять ли мне повара-француза. Потом решил, в доме будет слишком много французов! Не то чтобы я имел что-то против ваших соотечественников, мсье Лезюр. Они прекрасные люди, до тех пор, пока какой-нибудь Наполеон не вскружит им головы. Но что бы я ни думал, признаю, если дать им право делать то, что они хотят, кончится тем, что они станут распоряжаться у вас дома!

– Право, господин Озарёв, если чем мы и рапоряжаемся, так это вашими детьми, – робко возразил собеседник. – И, полагаю, у вас не должно быть претензий к образованию, которое мы им даем!

– Конечно, нет! Быть может, Николай взял в жены француженку именно потому, что у него был воспитатель-француз. Не будь вас, он даже не смог бы заговорить с ней. Что ж, мы все благодарны вам, мсье Лезюр, и я, и моя невестка, и мой сын! Выпьем за ваше здоровье!

Он поднял бокал и выпил до дна. Никто не последовал его примеру. Софи едва сдерживалась, чтобы не выразить вслух свое негодование. Николай растерянно посмотрел на нее, потом на отца. В глазах Михаила Борисовича светилась злая радость, казалось, он ведет игру, доставляющую ему огромное наслаждение. Необходимость принять невестку вынудила его ко мщению на свой лад. «Как мог я быть до такой степени наивным, поверить, что он согласится с моей женитьбой! – укорял себя Озарёв-младший. – Он ласково принял меня вчера лишь для того, чтобы сильнее унизить сегодня. Но я виноват перед ним, и все мои возражения обратятся против меня же! Боже, сделай что-нибудь, пусть он замолчит, пусть все это немедленно закончится!»

Напряжение нарастало, в воздухе носились молнии. Щеки мьсе Лезюра пылали, Мари побледнела. На смену закускам прибыли молочный поросенок с хреном, гусиное заливное и жаркое. Хозяин не отказывал себе в еде, первым наполняя свою тарелку. Впрочем, ел он один. Дети, Софи, воспитатель, лишившиеся всякого аппетита, сосредоточенно взирали на его пиршество.

– Отец, – обратилась с нему Мари. – Вы должны быть благоразумнее. Доктор рекомендовал вам диету.

– Но могу я сделать исключение в тот день, когда принимаю свою невестку. Я так давно ожидал этой встречи!

Он покосился на Николая, который опустил голову, сжимая пальцами край стола.

– Моя невестка! Моя прекрасная невестка! Знаешь, сын, она именно такая, какой ты описывал мне ее! Цветок Франции! Как вам этот комплимент, мсье Лезюр? Вы ведь знаете в них толк!

– Прекрасно, одобряю, – пробормотал воспитатель.

– А выглядите, будто на похоронах! Странные вы, французы! У нас все просто, у каждого все на лице написано! У вас надо сорвать с десяток масок, прежде чем доберешься до истинного!..

Он замолчал на мгновение, чтобы завладеть десертом, который проглотил в два счета, затем возобновил свою речь:

– Все то же в политике! Взгляните на Россию: у нас обожаемый всеми царь, христианская вера, которой мы руководствуемся каждое мгновение своей жизни, любовь к родине, которая поднимает народ на борьбу с захватчиком… Во Франции, чтобы прослыть умным, надо говорить противное тому, что говорит сосед, и, по возможности, принять его точку зрения, едва он согласится с вашей. Сначала все горой за Наполеона, потом – за Людовика, снова за Наполеона, надеясь втайне на возвращение Людовика, и, наконец, опять за Людовика, оплакивая ссылку Наполеона на Святую Елену! Генералы спешат предать, министры вертятся, будто флюгеры. При таком положении дел есть ли хоть один француз, который действительно знает, чего хочет?!

– Будьте уверены, есть, – сухо ответила Софи.

Николай вздрогнул: надменное выражение ее лица не оставляло сомнений в твердой ее убежденности. Цветок мака гордо поднял головку.

– Боже, я слышу голос моей невестки! – воскликнул Озарёв-старший. – Так что же насчет французов, которые знают, чего хотят?

– Все очень просто. Мы хотим избавиться от издержек абсолютной власти, несправедливости, дать одинаковое право на счастье каждому…

– И ваш король согласен одобрить эту программу?

– Согласен был бы, если бы у него было другое окружение. Как и ваш царь…

– Вы не можете сравнивать! Россия не нуждается в реформах!

– Вы уверены? Военная победа, которую одержал над Наполеоном император Александр, ни в коей мере не доказывает, что надо все порицать в нашей стране и восхвалять – в вашей!

– Вы всего неделю в России и уже составили себе мнение о наших достоинствах и недостатках? Что ж, браво!

– Не судите ли вы о достоинствах и недостатках французов, не будучи никогда во Франции?

– Вы забываете, что у меня перед глазами есть объект изучения – мсье Лезюр! – ухмыльнулся хозяин.

Француз уткнулся носом в тарелку, на глазах его заблестели слезы. Софи нервно сжала салфетку, бросила ее на стол.

– Отец, прошу вас, – вмешался Николай.

– Замолчи! – оборвал его Михаил Борисович. – Я говорю не с тобой, а с твоей женой! Вдруг она ответит мне, что и у нее был экземпляр для изучения России – мой сын!

Он поднялся и, тяжело ступая, направился к двери. Софи обвела глазами присутствующих – в голове у нее шумело, она задыхалась. Неужели это не сон и они – Николай, Мари, мсье Лезюр – тоже слышали все это? Но эти трое сидели чуть живы, не проронив ни звука. Словно дом поразила молния. Почему они боятся этого деревенского тирана? Она бросилась в гостиную вслед за хозяином, заслышав ее шаги, тот обернулся. Морщинистое лицо, пронзительные серые глаза.

– Я волновалась за ваше здоровье, – проговорила запыхавшаяся Софи. – Но вы, должно быть, прекрасно себя чувствуете, раз находите столько удовольствия мучить своих близких! Вас возмущает Франция или я?

Михаил Борисович не отвечал. Прибежали Николай и Мари, замерли на пороге из боязни ускорить развязку.

– Теперь вы молчите, и это лучшее, что можете сделать! Ваше поведение недостойно человека, у которого есть сердце! Мне остается надеяться, что это не в обычае у всех русских! Прощайте!

В бешенстве она вышла из гостиной. Муж бросился за ней, догнал у лестницы, схватил за руку:

– Софи! Это ужасно!..

Она открыла дверь, полагая, ту, что ведет в их комнату, но, оказалось, ошиблась, вздохнула. Решительно, даже вещи враждебны к ней в этом доме!

– Где наша комната?

– Немного дальше!

Толкнула следующую дверь и вошла в комнату, где еще не разобрали вещи. Полуоткрытые чемоданы, платья, пальто, белье на стульях и постели. При виде этого беспорядка ее охватила безысходность. Прижавшись к мужу, Софи прошептала:

– Простите меня, друг мой, но я не могла ответить иначе. Этот обед был для меня страшным испытанием! С какой радостью ожидала я встречи с вашей семьей!.. Но никто никогда не оскорбил меня так, как ваш отец!.. Что за отвратительный, полный ненависти, высокомерный человек!.. Отчего он так меня ненавидит?

– Клянусь, он вовсе не ненавидит вас, – сказал Николай, целуя жену.

– Нет, ненавидит! Вас ослепляет сыновняя любовь! Он ненавидит меня, я знаю, я чувствую это! И не вижу этому объяснения. Как мог он столь дурно встретить меня после всего того, что написал вам?

– Не будем говорить об этом, Софи.

– Если ему так не нравилось, что вы женитесь на француженке, он не имел права давать вам свое благословение!

– Конечно, – пробормотал супруг.

Он понял, что не может продолжать лгать, выстроенное на лжи здание трещало по всем швам, земля уплывала у него из-под ног, и, словно бросаясь в бездну, тихо сказал:

– Я хочу признаться вам, Софи. Все это из-за меня. Мой отец не давал согласия…

– Не давал согласия? На что?

– На наш брак.

Она отошла.

– Не понимаю. Вы хотите сказать…

– Да, дорогая!

– А письмо! Письмо, которое вы переводили?..

– Это было письмо с отказом.

Софи замерла, все вокруг померкло, словно нашла черная туча. В голове было пусто, она утратила способность мыслить. И тут ею овладела ярость, от которой тело ее задрожало.

– Когда ваш отец узнал о вашей женитьбе?

– Вчера утром. Он рассердился. Потом согласился со мной и обещал, что примет вас, будто ничего не произошло!

– Вы слишком многого от него требовали! Теперь меня не удивляет ни его грубость, ни его насмешки. Боже, но что за роль играли вы! Лжец, низкий лжец!

– У меня не было выбора, вы поставили условия, я должен был во что бы то ни стало выиграть время!

– И все это время вы знали, какой стыд ожидает меня здесь, и это не мешало вам видеть меня счастливой, гордой, полагаться на мою доверчивость! Не знаю, чем больше восхищаться: вашим умением ломать комедию или моей доверчивостью!

Она задыхалась. В зеркале заметила отражение бежевого платья в коричневую полоску. Вид женщины, разумно подобравшей наряд для первой встречи с тестем, окончательно вывел ее из себя. Как могла она позволить одурачить себя, как с закрытыми глазами отправилась на край света с почти незнакомым мужчиной? За тысячи лье от Франции! И вот теперь, преданная им, униженная, может только ненавидеть его. Прекрасное лицо Николая внушало ей ужас.

– Вы чудовище! Никогда ни один француз не поступил бы подобным образом!

Он побледнел от нанесенного оскорбления:

– Софи, я виноват перед вами, но прошу вас, выслушайте меня! Я лгал вам, чтобы спасти нашу любовь, я вел себя как игрок, глупый игрок, потерявший первую ставку, но решивший рискнуть, чтобы все вернуть. Я повез вас сюда, потому что был уверен, отец отреагирует по-человечески! Не понимаю, что на него нашло!..

– Полагаю, он не привык скрывать свои чувства!

Супруг хотел взять ее руку, она с отвращением отдернула ее:

– Не смейте прикасаться ко мне! Приближаться!

Он понурил голову:

– Софи! Это невозможно! Что с нами будет?

– Вовремя вы задумались об этом, мсье!

Это «мсье» ударило его, словно хлыстом. Он сел на постель между шляпой и голубым бархатным платьем, обхватил руками голову. Возлюбленная стояла перед ним, пытаясь подобрать слова достаточно сильные, чтобы месть оказалась полнее, и не находила. «Унизить его, разорвать на части, заклеймить каленым железом!» – говорила она про себя, но видела, что муж по-настоящему несчастлив. Поступил как безответственный мальчишка, легкость, с которой он все проделал, свидетельствовала лишь о полном незнании жизни и людей. «Я вышла замуж за ребенка!» – после этого вывода ярость сменилась материнским снисхождением. Николай поднял голову, взгляд его глубоко тронул Софи. Как он хорош! И при этом самый виноватый из мужчин!

– Мы не можем оставаться в этом доме! – Ее голос был полон решимости.

– Вы правы! Едем!

Она едва слышала его, полная сладкой благодарности, никак не связанной с его словами. И все же нашла силы произнести:

– Я еду одна!

– Одна? Но, Софи, подумайте, вы – моя жена, я люблю вас.

– Замолчите. Что бы вы ни сказали, я больше никогда не поверю вам. Наши дороги разошлись.

Да, она перегибала палку, но иначе не устоять против соблазна простить, и тогда станет одной из этих жен, которыми вечно помыкают мужья, которые всегда с ними согласны, любят их, несмотря ни на что, покорно сносят бесчестье. Николай вновь попытался подойти к ней и снова был пригвожден к месту грозным взглядом:

– Нет, если вы сохранили хотя бы каплю уважения ко мне, умоляю, уйдите. Я не хочу видеть вас.

– Но, Софи…

– Мне надо остаться одной. Можете вы это понять?

– Да, Софи.

Он не осмелился спросить, когда ему позволено будет вернуться, чем супруга намерена заняться. Тихо прикрыл за собой дверь и спустился вниз, где его подстерегала сестра.

– Что? – Шепот был еле слышен.

– Все пропало, Мари.

– Расскажи! Что говорила?

– Мы почти не говорили. Она больше не желает знать меня.

– Как же так? Ведь вы – муж и жена.

– Где отец?

– В своей комнате. Отдыхает.

– Отдыхает! – вскричал Николай. – Да как он может отдыхать после того, что произошло?! Пойду и выскажу ему все, что о нем думаю!..

– Нет! – простонала Мари, вставая у него на пути. – Дай ему поспать! Это ему необходимо! Ты и так проявил к нему немало неуважения!

Брат задумался на мгновение, ударил ладонью по стене:

– Что ж! Увижусь с ним позже! Он, должно быть, горд собой!

И вышел в прихожую, взял пальто, набросил на плечи.

– Куда ты?

– Подышать.

Холодный ветер ударил ему в лицо, хлопья снега падали на лишенную красок землю. Озарёв отошел от дома и взглянул на окно их с Софи комнаты. Чего бы он ни отдал, лишь бы там появилась его жена и сделала знак, что можно вернуться! Но, хорошо зная ее, трудно рассчитывать на милость. Любимая никогда не простит его! Чем все закончится? Как можно будет ему смириться с этим горем, с ее презрением? Заживо погребен под руинами своей любви. Николай ненавидел себя, жалел Софи и не ждал спасения.

Приблизившись к конюшне, расслышал голос Антипа, который что-то рассказывал слугам, – по возращении в Каштановку его слуга стал настоящим героем, который сражался с Наполеоном, побывал во Франции, в Париже вел жизнь, полную наслаждений и, возможно, распутную.

– Париж! Каждый день там – праздник! – говорил он. – В любое время на столе шампанское и жареная курица. А что вы хотите? Мы же – победители! Стоило одному из наших господ пальцем пошевелить – столица трепетала! Даже нам, ординарцам, отдавали честь французские солдаты! Заскучаешь, сделаешь знак рукой, скажешь: «Мадемуазель!..» – и вот уже у тебя в объятиях хорошенькая барышня!..

– А как молодой барин познакомился со своей? – спросил конюх.

Озарёв боялся услышать ответ – а потому покашлял, извещая о своем появлении. Беседа немедленно прервалась. «Я не могу упрекнуть Антипа во лжи, когда лгал гораздо больше, да и причина несравнимо серьезнее! Любой теперь заслуживает большего уважения, чем я! Перед Богом грехи последнего из мужиков ничто в сравнении с моими!»

Он вошел. Слуги низко склонились перед ним, ему стало стыдно. Их было четверо: каретник, конюх, кучер и Антип. Конюх немедленно стал с остервенением ковырять вилами сено в кормушках. Лошади на привязи оглянулись на нового человека. Тот приказал оседлать ему Водяного – красивого коня рыжей масти с тонкой шеей, но широким крупом.

– У вас что, нет лошади получше для барина? – проворчал Антип. – В Париже он садился только на чистокровных английских скакунов!

Его фанфаронство раздражало Николая, ему захотелось дать по шее, чтобы замолчал, но, вспомнив Софи и обращение французов со слугами, сдержал себя.

Водяного оседлали, вывели на улицу. Всадник вскочил в седло и с наслаждением ощутил под собой крепкое, горячее животное, послушное его воле. Копыта увязали в коричневатой жиже, смеси грязи и тающего снега. Но вокруг все было белым-бело. Глядя перед собой, Озарёв почти незаметными постороннему взгляду движениями направлял лошадь. Свежий воздух отрезвил его, одиночество успокоило. «Мы не можем оставаться в этом доме!» – сказала Софи. У него это не вызывало возражений. Но изъявит ли она готовность жить с ним в Санкт-Петербурге? Он найдет себе место в министерстве. Или снова поступит на службу в армию…

Лошадь пошла рысью. Теперь мозг его работал в ритме ее бега. Водяной отряхивался, отфыркивался от снега. Вдалеке показалась деревня. Сколько раз в детстве ездил туда брат с сестрой и мсье Лезюром посмотреть на умельцев, которые делают деревянные ложки или плетут лапти! Как он был счастлив тогда! Как верил в свое будущее! Стремясь забыть, что все потеряно, Николай пустил лошадь галопом.

* * *

Софи услышала стук в дверь и приготовилась защищаться. Это не мог быть муж, она видела, как тот уехал верхом минут десять назад.

– Кто там?

– Я не помешаю вам? – прозвучал робкий голосок.

Сама себе удивляясь, Софи тихо сказала:

– Входите, Мари.

Девушка проскользнула в комнату и прислонилась к стене, грустная, глаза полны слез. Помолчав немного, спросила:

– Не нужно ли вам чего?

Простой вопрос странно контрастировал с настойчивостью, с которой был произнесен.

– Нет, спасибо, – улыбнулась невестка.

Словно разочарованная ее ответом, Мари помешкала мгновение, потом, по-мальчишески передернув плечами, предложила:

– Не хотите пройтись со мной? Вокруг дома? Там красиво.

– Я устала.

– Недолго! – В глазах нежданной гости была мольба. – Там действительно очень красиво! Я не могу вынести, что вы сидите одна в комнате.

Софи смутилась. Неужели она до такой степени нуждается в симпатии, раз ее трогает это простое приглашение?

– Я не хочу никого видеть! – сказала она.

– Знаю! Знаю! – воскликнула Мари. – Николай сказал, что вы поссорились. Уверена, во всем виноват мой брат. Но не сомневайтесь, он не злой, напротив, добрый, очень добрый… И отец тоже очень добрый… Но… любит насмешничать… И выводит из себя бедного мсье Лезюра… И с вами повел себя неловко!.. Как мне было мучительно!.. Болезнь испортила ему характер… Иногда на него находит, словно припадок… А на другой день добр и радушен… Ни облачка… В доме все смеются… Вы поладите с ним, полюбите его!..

Софи не отвечала.

– Вы сомневаетесь? – вздохнула Мари. – Но это необходимо. Вы – его невестка. Он имеет право говорить все, что думает, даже если это вам не нравится.

И, заговорщицки взглянув, добавила:

– Таков удел всех жен!

Подобная покорность позабавила француженку, которая спрашивала себя, свойственно ли это всем русским женщинам или есть среди них независимые умы.

– Вы живете здесь круглый год? – обратилась она к девушке.

– Да, и вы увидите, вовсе не скучаем. Каждое время года приносит свои радости…

– У меня не будет возможности узнать это.

– Почему? Вы не хотите остаться с нами?

Кончиками пальцев Софи взяла Мари за подбородок и произнесла тоном взрослого, пытающего уклониться от ответа на вопрос ребенка:

– Я хотела бы увидеть вашу комнату.

– Правда? – Лицо ее засветилось радостью. – Но в ней нет ничего особенного! Вы будете разочарованы!

Расположенная в конце коридора комната и впрямь поражала простотой. Софи выразила восхищение шторами, тканью в желтые и розовые цветочки на стенах, но нашла, что секретер красного дерева стоит не на месте. Вдвоем передвинули его к окну. Комната чудесно преобразилась.

– Вы – волшебница! – воскликнула Мари.

Потом показала ей миниатюру на слоновой кости – молодая женщина с печальными глазами.

– Это моя мать. Мне было девять, когда она умерла. Правда, Николай похож на нее?

– Да. – Почувствовав вдруг щемящую нежность, чтобы скрыть смущение, сказала: – Теперь пойдемте гулять.

Они надели валенки, закутались и вышли на белый, чистый воздух, который плясал вокруг, покалывая щеки. Мари взяла родственницу под руку, пошли вокруг дома. Софи вглядывалась в даль, пытаясь высмотреть за хлопьями снега силуэт всадника. Но повсюду был только снег. В какую сторону поехал муж? Какое ей дело! И все же продолжала с нетерпением ждать его появления. Скоро приблизились к берегу узкой речки.

– Летом мы здесь ловим рыбу, купаемся… Приезжают в гости соседи… Устраиваем пикники, играем, веселимся… – говорила Мари, словно рассчитывая перечнем этих нехитрых забав удержать жену брата. Та оставалась безучастна. – Вижу, мои истории наскучили вам. Но хочу, чтобы вы знали одно: когда вы уедете, мне будет очень тоскливо!

– Идем! Хватит!

– Очень горестно, – повторяла девушка. Она была похожа на зверька – хрупкого, потерянного, робкого, мечтающего о хозяине, который будет любить его и которого он полюбит. – Но никто об этом не узнает.

Мари взяла в руку горсть снега:

– Пахнет смертью.

Глаза ее наполнились слезами. Вода шумно неслась меж узких берегов.

– В Париже бывает снег?

– Да. Но не так много и не такой чистый.

– Как мне хотелось бы побывать в Париже!

– Однажды вы побываете там…

– О нет! Вряд ли!

– Почему? В ваши годы я ничуть не сомневалась, что окажусь в России. И вы…

– Нет, вы – другое дело! Вы – красивая, свободная! И были такой всегда, это видно! Как живут в Париже? Что носят женщины?

– Почти то же, что и в России.

– Уверена, что нет! Если бы я набралась смелости, я попросила бы вас показать мне свои платья!