Текст книги "Победитель"

Автор книги: Андрей Волос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)

Вышли в направлении Гуляй-Поля. Сыпал редкий снег, утро мутное, сырое, пелена облаков трепетала в молочном свете невидного солнца. Впереди показалась какая-то колонна. Едва различимая в снежной мгле, она спокойно и уверенно двигалась навстречу. Почему-то Кравчук не послал разведки. Предположил, что это свои. Почему? Откуда могла взяться здесь красная пехота?.. Но, должно быть, их командир был не многим лучше Кравчука. Тоже ему что-то примстилось. В общем, все совершенно спокойно дожидались, когда колонны сойдутся.

Кроме Кости: он отъехал со своим пулеметом вбок, снял чехол и неспешно приготовился к бою.

Махновцы подошли вплотную, после первых окриков началась стрельба и суматоха, тут Костя выпустил несколько коротких очередей, и все было кончено: дорога оказалась завалена убитыми и ранеными. Кому-то удалось убежать. Остальные сдались.

Вот и вся история. Прикончили раненых, расстреляли пленных… А куда их? Ни у красных, ни у белых, ни у махновцев не водилось ни лазаретов, ни докторов, ни лекарств. Тюрем тоже не было. Отпустить – снова возьмутся за винтовки… Вот и выходит, что выхода нет. Только в расход. Да и как они сами-то с пленными обращались!.. Мишу Хлопчика и еще трех парней нашли – четвертованы; должно быть, шашками ноги-руки им рубили… А их, значит, – отпускай?.. Ну и, понятно, кто погорячее из ребят, тоже шашками…

Трофим этого не любил. Хоть и понимал неизбежность военной смерти, а все же брезжило сомнение в душе, тяготило. Не хотелось убивать. Слава богу, в батарее особо не до пленных – батарея есть батарея, нужно пушками заниматься, а не шинковкой… Он и в бою, бывало, старался в людей без дела не стрелять. В лошадь целил. Хоть и лошадь жалко, конечно. Однако свалишь лошадь – а всадник жив, вот и выходит, что не взял греха на душу. Уж как его судьба дальше сложится – дело десятое. Коли надо, так пусть сами, кто поохотливей. Желающих позверствовать всегда хватает. Смотреть на них противно, а подумаешь – как их судить? Ведь начать разбираться – война есть война. Почему нельзя раненого убивать? Здорового, стало быть, можно и нужно, а раненого – нельзя? Непонятно. Нечестно, что ли? Так никто о честности и не говорит. Какая на войне может быть честность? Для дураков разговоры. На войне убить – всегда честно. Врага берут внезапно, с тыла, из засады, превосходящим числом, наверняка – то есть, если подумать, чем подлей, тем лучше. А если собрать честных – ну, скажем, попов, что ли… или учителей каких – и сделать из них армию, так эту армию один взвод нормальных вояк в два счета разметет и уничтожит… Нет, война – дело такое… не до совести тут и не до чести!..

А все же вспомнишь, как входила конница “червонцев” в отбитые села, так сердце и захолынет!.. Мощь!.. На сильных конях, с полной выкладкой вьюков!.. Пестровато одетые, конечно, но – все как один в смушковых папахах с красными верхами, лихо сдвинутыми набекрень! И – лампасы! без конца и краю лампасы!.. Да алые ленты в конских гривах, в челках!.. Да с песней!.. С гиканьем!..

Трофим бросил еще один окурок на откос насыпи, и он остался лежать там, дотлевая. Как ни медленно текло время, а все же луна немного съехала вправо. Горы, что виднелись на горизонте, выступили вперед, выпятились…

Но все равно сейчас нельзя понять, какого цвета эти горы – серебро луны красило все вокруг на свой салтык. Да Князев знал – подножия у них желто-бурые, верхушки зеленые; днем можно будет разглядеть дальние пики – кипенно-белые шапки, сияющие на солнце. Он бывал в тех снегах, когда гоняли банду Касымхана Маленького. Снизу не видно, а подлезешь – так и нет там никакого сияния, только мутный ноздреватый лед. Часто так в жизни: издали смотришь – одно видишь, подойдешь ближе – другое. Вот и выходит, что…

Трофим усилием воли отогнал следующую мысль, уже опасно накатывавшую за этой, потому что знал и всю горечь ее, и всю безнадежность. Тут как раз и паровоз свистнул, потянул, вагоны принялись дергаться и стучать друг об дружку железными своими ладошами; состав тронулся, пошел, поплыла трава, степь тоже двинулась, медленно скрылась кибитка безвестного обходчика, все уходило и оставалось за спиной – только луна висела на прежнем месте, упрямо не желая выпускать его из поля зрения.

Он задвинул дверь, замкнул и тоже лег.

Колеса опять постукивали, считая секунды, минуты… значит, и часы, и дни… и месяцы, и года… Гришке скоро пять… потом ему станет шесть, семь… Придет пора сажать сына на коня, учить кавалерийской науке… Вот уж будут они вдвоем носиться по лугам!.. Вздрогнул, открыл глаза, снова зажмурился. Он никогда не мог толком спать в дороге. Даже дневального на эту ночь приказал не назначать – знал, что все равно самому ворочаться… Все храпят на разные голоса, а у него в башке не сон, а сплошная неразбериха. Дрема немного туманит голову, и в этом тумане мысли, мысли…

И одна из них – именно та, которую он силой отогнал от себя, как гонят прилипчивую лошадь, – опять толклась неподалеку, выжидая момент, чтобы снова сунуться. А уж после нее, проклятой, не только сна – и дремы той в помине не останется!..

Трофим повернулся на другой бок, зевнул и нарочно стал думать не о прошлом, а о будущем. Потому что прошлое казалось сейчас опасным, ядовитым и злым (как обидно, ведь совсем недавно оно было таким ласковым и нежным! – но он и эту мысль поспешно отогнал, отгородился от нее другими). Да, надо думать о будущем – причем не о дальнем, не о том туманном, голубоватом будущем, в котором гнездятся еще неоперившиеся, неясные надежды и мечты каждого человека, а о совершенно конкретном, загодя известном будущем: как вот они скоро прибудут в Термез и что будет дальше.

Да, вот они скоро прибудут в Термез…

Медленно, будто на ощупь, ползет туда под тускнеющей луной воинский эшелон… Шестнадцать вагонов. Конно-горная батарея из шести трехдюймовых орудий под его, Князева, началом – больше сотни архаровцев, полторы сотни лошадей… В другом составе еще одна такая, под командой Сережи Васильчука…

Пять эшелонов прежде ушли. Следом еще один состав крадется в предрассветной мгле. В нем, кроме прочих, два штабных вагона – главные командиры во главе с Примаковым…

В общей сложности тысяча с лишним сабель – не шутка. Да двадцать четыре пулемета при них – половина станковых на тачанках, остальные ручные, новейшие, системы ДП! Да легких обозных бричек, одноконных, по количеству взводов – кабы не штук шестьдесят! Да радиостанция на отдельной! Да лекарских несколько – если кого зацепит, так чтобы… не дай бог, конечно. Короче говоря – сила!

Правда, сейчас, скованная дрожкими дощатыми стенами товарных вагонов, сила эта кажется громоздкой, неповоротливой… но ничего, дай срок! Пройдет совсем немного времени – а ну как развернется да двинет на рысях!.. ого-го!..

Часть отряда укомплектована афганцами из перебежчиков, верных падишаху Аманулле-хану, со своими командирами. Черт знает, как они себя поведут. Бойцы из них, может, и хорошие. И стреляют неплохо. Правда, привыкли с мультуками дело иметь, а в винтовках не разбираются. Сам видел, как один из этих урюков камнем по затвору лупить начал, чтобы перезарядить… вояки!

Он снова заворочался, взбодрил кулаком ком одежды под головой. Из штатного обмундирования позволили оставить сапоги и нижние рубахи. Вместо галифе выдали сатиновые штаны – разных расцветок, но одинаково нелепого покроя. Фуражки заменили белыми тряпками – на башку накручивать вроде чалмы. Она вечно сваливается, зараза… Да легкие чапаны – командирам синие зенденевые, а рядовым цветастые бекасабовые. Сложенный этот синий чапан лежал у него под головой вместо подушки. Короче говоря, так одели, чтобы они на туркменов походили… До туркменов далеко, конечно. Но и красноармейца в таком чучеле на сразу признаешь… и на том спасибо.

Ну и вот. Допустим, прибыли. Обычная, значит, суматоха… Большие командиры маленьким не докладывают, ну да и так все понятно. Основные силы выгрузятся в паре километров от места переправы. На той стороне у афганцев пограничный пункт Патта-Хисар. Как стемнеет, туда тишком переберется небольшой отряд. Туманова, скорее всего, пошлют. Сам отъявленный головорез, и разведчики его такие же. В любого ткни – не ошибешься. Разберутся они, значит, с пограничниками, порежут их тяжелыми ножами…

Ну а ближе к середине ночи по черной воде, по серебряной дороге луны двинется основной поток – лодки, барки… хмурые, сосредоточенные люди, встревоженные лошади… орудия, пулеметы… огневой припас… снаряды, патронные ящики!.. брички!..

Не смотри, что Аму здесь такая широкая, плавная! Мягко стелет Аму, да не вздумай довериться этой гладкой постели! Полна силы дикая река! Течение плотное, быстрое – понесет, крутанет, не приведи господи, перевернет!.. Далеко уплыть можно!.. и надолго.

Ну и, конечно, будет берег… а потом…

А потом – чернота, неизвестность. Ясна лишь задача – мощным броском, сметая огнем все, что попытается оказать хоть какое-нибудь сопротивление, пробиться к столице страны Кабулу, разгромить банды самозванца и преступника Бачаи Сако, нагло претендующего на власть, и восстановить в законных правах верного друга Советского Союза, с большой симпатией и уважением глядящего в сторону страны победившего пролетариата, – Амануллу-хана! Помполиты ^[17]

[Закрыть] не зря твердят, что как бы ни тяжел оказался поход, они вернутся с победой! Вон, того же Безрука послушать… Все у них как по писаному. Мол, обученные, отлично вооруженные войска спецкорпуса Примакова не встретят на своем пути серьезного сопротивления. Что могут противопоставить им отряды полуразложившейся феодальной армии? Большая часть разбежится при одном только виде грозно наступающей кавалерии. Первые же пушечные выстрелы рассеют их нестройные ряды! Сопротивления не будет – наоборот, как только корпус окажется на афганской земле, к нему присоединятся тысячи и тысячи дехкан, мелких торговцев, рабочих, измученных вековыми несправедливостями, горящих желанием свергнуть самозванца – ставленника англичан, восстановить законную власть!..

Маленько, конечно, сомневался Трофим в том, что говорили помполиты. Ну да ихнее дело такое – дух поднимать. Сам он не любил увещеваний, и без них всему знал цену, но приходилось помалкивать. В прошлом годе, когда из отпуска вернулся, весь кипя от того, что увидел в родной деревне, черт дернул его за язык. Политзанятие командного состава вел Шклочень, заместитель Примакова, – тоже “червонец”, тоже выходец из червонного казачества ^[18]

[Закрыть]. Вот Трофим у него и спроси: почему, дескать, в деревне народ голодует и как это объяснить через линию партии. У-у-у! – что началось! Святых выноси!.. Ты, товарищ Князев, то! ты, товарищ Князев, сё!.. Да и вообще, достоин ли ты, товарищ Князев, после таких вопросов ходить в командирах!.. У Шклочня сразу глаза белые, как у дохлого судака. “С такими особый разговор нужен!..” Понятно, что за особый разговор… Хорошо, сам Примаков вступился, маленько урезонил, а то, глядишь, и вовсе… Нет, с ними не поспоришь. Короче говоря, вернемся с победой – и дело с концом!

Трофим мысленно произнес это слово – “вернемся” – и подумал о собственном возвращении… вот не хотел же, не хотел! гнал от себя!.. а вот на тебе: тут же вспомнил вчерашний вечер и беззвучно застонал, заскрипел зубами от злости, отвращения, от стыда и обиды!..

Заворочался, сел, провел рукой по мокрому от пота затылку.

Ах, если бы она была лошадью! Трофим знал, как справиться с любой лошадью, как переучить ее, как заставить быть такой, какой надо!.. А с Катериной ему что делать?.. Он и прежде, когда еще только собирался взять ее в жены, размышлял – не слишком ли хороша для него? Не слишком ли лукавы глаза?.. полны губы?.. нервны ноздри?.. Как теперь с ней быть?.. Может, все-таки удастся как-то исправить?.. Ну вот взять к примеру ту же Муху. Начинаешь останавливать, натягиваешь повод – а чертова кобыла продолжает упрямо бежать! Башку задирает – и хоть что ты с ней делай!.. Есть, конечно, такая штука – мартингал, – система ремней, которая не позволяет лошади закидывать голову. Да на войне, где, бывает, каждая секунда дорога, не повозишься с этим хозяйством…

Но потом в Матвеевском кургане Трофим познакомился с одним донским казаком. Казак оглядел Муху взглядом знатока.

– Хороша у тебя кобыла!

– Хороша, – со вздохом согласился Трофим. – Да вот только…

И поведал свою докуку.

– А! – сказал казак. – Так она у тебя звездочет! Ну, это дело поправимое.

По его совету Трофим взял два сырых яйца. Поехал в степь. Пустил Муху вскачь. Начал останавливать. Муха задрала голову. Тут Трофим как даст ей яйцами по лбу! Яйца вдребезги, белок с желтком текут по морде… Трофим остановил лошадь, слез, стал говорить с ней так, будто она ранена. Домой привел в поводу. Дня два не счищал яйца. Должно быть, бедная Муха думала, что у нее мозги вытекли и сохнут. Запечалилась, стала голову книзу нести… У Трофима просто сердце рвалось на нее смотреть. Зато потом оказалось, что недостаток ее как рукой сняло! Казак толковал, что, мол, раза два-три так придется сделать, а Муха с самого первого перестала быть звездочетом!..

Но ведь то Муха была! Лошадь! Кобыла! А с Катериной как?! Как ему быть с женой его – Катериной?!

Заскрипели тормоза, и он снова встрепенулся…

Вскочил, раскрыл дверь. Светало.

– Ну что ж, аламанщики ^[19]

[Закрыть], – негромко пробормотал Князев. А потом рявкнул со всей решительностью: – Подъем!

Переселение в Тадж-Бек

Хмурый резидент лист за листом совал какие-то документы в щель бумагоуничтожителя. Бумагоуничтожитель всякий раз радостно взвизгивал. Иван Иванович тупо следил, как в поддон высыпаются праздничные горсти рябого конфетти.

– Не знаю, почему отменили, – ворчливо сказал Мосяков. – У них вечно семь пятниц на неделе. Вчера утвердили – сегодня на тебе: отставить. Наверняка армейские что-нибудь напели… План безнадежен! Почему, спрашивается, безнадежен?! Ну, допустим, в тот раз насчет штурма Арка мы погорячились… теми силами ничего бы не сделали, только личный состав покрошили… Но теперь-то! Батальон в руках! “Зенит”! Часть группы “А”!

Иван Иванович пожал плечами и покачал головой с выражением возмущения – действительно, мол!

– Но, допустим, я с этим соглашусь, – ораторствовал резидент, разливая. – Да, тот еще план. Да, глупо. Да, мало шансов. Да, дворец в центре города. Да, возможны жертвы среди мирного населения. Да, да и да. А дальше что? Решение о силовом устранении Амина принято? Принято. А мы что? А мы сидим тут как!.. – отпил из стакана, сморщился. – Как мешки с говном! По пять раз в день трезвонят – доложите!.. А что касается мирного населения, тоже глупость! Лес рубят – щепки летят!

– Эх, вот если бы он и в самом деле переехал в Тадж-Бек, – задумчиво протянул Иван Иванович. – Тоже, конечно, не подарок. Но все-таки. Дворец стоит на отшибе. За городом. Можно было бы провести полноценную войсковую операцию…

Резидент с горечью махнул рукой.

– Если бы! Говорено-переговорено!.. Не хочет. А ведь какие выгоды! Дворец отремонтирован. – Он начал загибать пальцы. – Оснащен. Удобен. Оборону организовать можно по первому классу. Усилить советским батальоном…

Загнул последний и мечтательно посмотрел на Ивана Ивановича.

– Этот батальон его бы там и!..

– Вот именно, – скривился резидент. – Мечты, мечты!.. Из пустого в порожнее. Не едет, собака.

– Под лежачий камень вода не течет…

– В смысле?

– Подталкивать его туда нужно, – вздохнул Иван Иванович. – Не давать спокойной жизни. Пусть знает, что пока не переедет, его в любую секунду могут грохнуть. А там окажется в полной безопасности!

– Что ты все одно и то же долбишь! Сам знаю, что надо!.. Вот и подталкивай! К завтрашней операции все готово, надеюсь?

– Так точно, все готово…

Резидент помолчал, хмурясь. Потом сказал со вздохом:

– Заговоренный он, что ли? По всему так выходит!..

* * *

Плетнев не знал, каким именно камушком является он в цветастом полотне этой многосложной мозаики. Задачу ему ставил Симонов. Вторым номером назначили Астафьева. Вооруженный автоматом и гранатами, он был обязан в случае чего прикрывать отход Плетнева. И лечь костьми, если не будет иного выхода.

Затаились на верхушке заснеженного холма. Каменистый склон, поросший редким кустарником и присыпанный снегом, уводил взгляд вниз, к широкому асфальтированному шоссе. Оно, как всегда в горных странах, выныривало из-за холма и скрывалось за следующим. До ближайшей его части было метров четыреста.

Стояла холодная пасмурная погода. Низкое небо темнело, темнело… тучи ползли по нему, ползли – казалось, с натугой, через силу…

И в конце концов посыпался снег.

– Этого еще не хватало, – буркнул Плетнев.

– Да уж, – отозвался Сергей из-за соседнего камня.

Плетнев угнездился за глыбой, перед которой торчал безлистый куст, и просунул ствол винтовки между его редкими ветвями. Ветви ему не мешали, а маскировка была идеальной.

В сетке прицела скользила дорога. Плетнев просмотрел ее справа налево, потом двинулся в другую сторону.

Послышался надрывный вой двигателя. Через минуту вынырнул из-за холма и неспешно прокатил большой автобус. Навстречу ему прогремела какая-то драная легковушка.

Проехал грузовичок. Потом показалась арба, запряженная волами. Арба еле тащилась.

Плетнев щурился в прицел, иногда отрывался, смотрел поверх. Снег словно сошел с ума – сквозь его вихри и спирали едва проглядывали темные очертания холмов. Пространство мерцало и колыхалось. Дорога в нем казалась совершенно призрачной. Еще через десять минут вся она покрылась снегом и вовсе исчезла из виду на фоне таких же белых склонов. Теперь у этой чертовой дороги маскировка была даже лучше, чем у него самого.

Он растерянно посмотрел на Сергея. Тот ободряюще кивнул.

Плетнев снова приник к окуляру, силясь хоть что-нибудь разглядеть.

Потом услышал отдаленный шум. Приближались машины. Одна? Несколько? Он взял в перекрестье примерно тот участок невидимого шоссе, где оно выныривало из-за холма.

Лаковые автомобили кортежа уже одна за другой вылетали из-за поворота. Горели фары. Впереди неслась черная “Волга”. Следом – белый “мерседес”. Замыкал кортеж белый джип “тойота”.

Две последние машины казались призраками – белые на белом.

Прицел следовал за “мерседесом”.

Заднее окно закрыто белой занавеской.

Палец чуть прижал спусковой крючок. Отпустил.

Взял чуть выше.

Автомобильные колеса бешено крутились. Из-под них летели комья снега.

Снова он прижал пальцем спусковой крючок. И снова отпустил.

Он не до конца понимал цель. Где она? Этот белый вихрь? Или этот? Или следующий?

Ему казалось, что он чувствует напряжение, исходящее от Астафьева. На его месте Плетнев бы уже заорал: “Ну стреляй же!!! Чего ты ждешь?!”

Он замер, превратившись в продолжение винтовки. Палец надавил на спусковой крючок.

Выстрел!

Выстрел!

Выстрел!

Кортеж прибавил ходу, рискуя слететь на повороте с заснеженного полотна шоссе.

И скрылся.

А эхо еще долго и раскатисто гуляло между склонами холмов.

* * *

– Не понимаю, чего они ждут?! – говорил Амин, шагая по кабинету из угла в угол. – Они хотят потерять Афганистан? Численность войск оппозиции достигает уже сорока тысяч! На территории Пакистана создано несколько мощных плацдармов! Сам Пакистан то и дело проводит маневры на границе! И каждый раз я с ужасом жду, что они ее все-таки перейдут! В двенадцати из двадцати семи провинций страны идет война! Все наши просьбы падают, будто капли воды в раскаленный песок! Если они что-нибудь и делают, то совершенно без всякой пользы для нас! Я просил спецбатальон для своей охраны! В конце концов они перебросили его – и что? С двенадцатого ноября он торчит в Баграме! Какой смысл? Зачем он там? Я-то в Кабуле!..

Амин сел, налил стакан воды и жадно выпил.

– Нет, – мрачно сказал он, – точно… Они не простили мне Тараки. Они ждут, когда какое-нибудь из покушений окажется удачным… И меня наконец убьют…

Он снова вскочил и прошел к окну.

– Проклятые заговорщики! Эти бесконечные засады действуют мне на нервы! Мерзавцы!

– Ваш племянник уже вне опасности, – урезонивающе заметил Джандад. – Советские врачи делают чудеса. Даже здесь, в посольстве. А уж в Москве они быстро поднимут его на ноги!.. Между прочим, если б не он, пуля была бы вашей.

– Бедный парень… ладно, допустим, они его подлатают. Но я уже давно за детей боюсь! За жену! Ты же знаешь мое семейство… Дети не могут все время торчать в резиденции, верно? Меня достать не получается – за них возьмутся!

– Но ведь советские обещали обеспечить безопасность! У них огромный опыт… уж кто-кто, а кагэбэшники на этом собаку съели.

– Ох, не знаю!.. – Амин сел и подпер голову руками. – Я уже ничего не знаю!.. А чего тогда они ждут? Сами твердят, что оппозиция буквально охотится за мной, что мне следует усилить охрану, и они за это берутся… А почему тогда не переводят батальон из Баграма в Кабул?

– Ссылаются на то, что здесь негде разместиться, – ответил Джандад, пожав плечами. – Я предлагал им казармы Бала-Хисар. Они сказали, что это слишком далеко от вашей резиденции, и батальон опять окажется бесполезным.

– Советуют перебраться в Тадж-Бек, – кивнул Амин.

– Настоятельно советуют, – подтвердил Джандад. – Уж там-то обещают наладить мощную систему охраны и обороны…

Амин посмотрел ему прямо в глаза.

– Скажи, ты им веришь?

Джандад покусал ус.

– Больше да, чем нет, – ответил он после краткого молчания.

Амин хлопнул ладонями по столу.

– Все! Решено! Переезжаю!