Текст книги "Победитель"

Автор книги: Андрей Волос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

* * *

Иван Иванович сморщился и скучно посмотрел на Князева.

– Что вы мне про трудности? Про трудности я сам знаю. Но есть такое слово – надо! Понимаете? Партия сказала – “надо”, комсомол ответил – “есть!”

– Иван Иванович, подобная операция требует применения значительно больших сил, – хмуро сказал Князев. – И времени на подготовку. Даже если повезет, как мы после боя пробьемся в Баграм? Шестьдесят километров, четыре блок-поста, батальон охраны авиабазы!

– Там видно будет, – ободрил его Иван Иванович. – Вы, главное, Амина возьмите. А уж потом разберемся. Может, и в Баграм его везти не понадобится… В общем, надо работать на результат!

– Положим ребят без всякого толку – вот и весь результат, – невесело сказал Князев.

– Да что это за ребята, если их как цыплят тут положат? – весело и как бы шутя воскликнул Иван Иванович. – Учат их, учат, кормят, одевают, а они при первой трудности лапки кверху?

– В общем, так, – сухо сказал Князев. – Прошу утвердить план операции. Подписи – начальника представительства КГБ, Главного военного советника и ваша.

– Вот! Другое дело! – оживился Иван Иванович. – Утвердим, не переживайте. Еще как утвердим! Григорий Трофимович, вы же участник Великой Отечественной! Вам ли сомневаться!.. – и подмигнул: – Тут дел на пять минут, а зато потом как приятно дырочку вертеть под орденочек, а?

Князев оглянулся, чтобы еще раз оценить диспозицию.

– Честно сказать, нам лишних дырочек не нужно, – со вздохом ответил он.

Ящик для министра

В одном из старых посольских гаражей стояла битая “Волга” ГАЗ-21 без колес и лобового стекла, наличествовала ремонтная яма, ржавый и явно сломанный сверлильный станок, а также столярный верстак и груда досок в углу.

За верстаком трудился немолодой человек в рабочей одежде, с окурком в углу рта. В его мозолистых, с изуродованными ногтями руках ерзала ножовка, сыпались опилки.

Напилив доски по размеру, он выставил на верстак железную коробку с гвоздями и взялся за молоток.

Дребезжащее эхо сопровождало каждый удар.

Когда он сколотил несколько досок, стало понятно, что человек мастерит что-то вроде гроба.

Разумеется, он не остановился на половине дела. Его молоток продолжал стучать -гулко и мрачно. Когда в пару к нижней части была готова плоская крышка, он взял дрель и стал крутить дырки в боковых стенках.

Послышались шаги, дверь гаража заскрипела, и появился Иван Иванович.

– Готово? – недовольно спросил он.

Человек с натугой поднял гроб, отнес его в сторонку и поставил рядом с еще двумя готовыми.

– Как заказывали, – хмуро ответил он, отрясая руки. – Всю ночь уродовался…

Через полчаса три свежих ящика, распространявших приятный запах сосновой смолы, стояли на полу сумрачного помещения посольского склада.

Резидент рассматривал их довольно скептически. Иван Иванович объяснял устройство, а опальные министры – Гулябзой, Сарвари, Ватанджар – взволнованно жались к дверям.

Резидент заглянул в один и недовольно спросил:

– Постелили что-нибудь?

– Одеяла, – твердо ответил Иван Иванович. – Солдатские.

– Ну правильно, – рассудил резидент. – Негоже народным министрам на голых досках валяться. Но и перин у нас нет. Потерпят.

Сарвари, неплохо знавший русский, заметил:

– Как говорится, мягко стелят, да жестко спать.

Резидент рассмеялся.

– Ну, товарищ Сарвари, это не я вам жестко постелил. Я вам со всем уважением – солдатские одеяльца. А вот ваш друг Амин!..

Улыбка сползла с лица министра.

Иван Иванович взял со стола три десантных автомата АКС и положил по одному в каждый короб.

– Прошу, – сказал резидент, делая приглашающий жест. – Да вы не волнуйтесь! Говорят, если кого живым похоронят, долго потом жить будет…

Министры переглянулись.

Иван Иванович выглянул из дверей склада и махнул рукой.

Когда по этому знаку в склад зашел человек в рабочей одежде и окурком во рту, он увидел три знакомых ему ящика. Они были закрыты крышками.

– Давай, – приказал Иван Иванович.

Человек выплюнул окурок, нашарил в кармане гвоздь и занес молоток.

* * *

Наверное, это было странно видеть. Человек с автоматом, в боевой амуниции, с магазинами на поясе несется по коридору во весь мах – будто в атаку.

Но Плетнев бежал не в атаку. Плетнев бежал прощаться. У него было всего пять минут. Христа ради упросил Симонова подождать – майор закряхтел и махнул рукой, хотя, конечно, это не лезло ни в какие ворота…

Оба они были в кабинете Николай Петровича, оба в белых халатах, и оба вскинулись от неожиданности, когда Плетнев заполошно ворвался в комнату.

– Все! Николай Петрович! До свидания! Уезжаю! Вера! До свидания!

– Господи! – сказала она упавшим голосом. – Как до свидания? Почему?!

– Приказ!..

Кузнецов сдернул очки.

– Погоди! Скажи хоть толком! Куда?

– В Москву.

– Надолго?

– Не знаю… Все, прощайте!

– Ты вернешься? – спросила она. – Нет?

– Не знаю… правда, не знаю. – Он рассмеялся. – Ну что делать – я же собой не управляю!.. Прикажут – вернусь. Передать ничего не нужно?

Вера покачала головой.

– Нет… Правда, ты лучше сам приезжай, – и грустно усмехнулась: – Без тебя ведь даже на базар не сходишь…

– Да, кстати! – воскликнул Николай Петрович. – Вот они, современные нравы: пятачок за нож так и не отдал! Ищи тебя теперь свищи…

Плетнев ахнул:

– Черт, а у меня опять ни копейки!

– Да ладно, подождет твой долг, – сказал Кузнецов, обнимая его и смеясь. – Ты лучше и правда – возвращайся!..

Плетнев только развел руками – и выбежал в коридор.

* * *

Грузовик выехал из ворот посольства, а часа через полтора, оставляя за собой тучу пыли, подкатил к самолету АН-12. Рампа была опущена, и он с ходу лихо въехал к нему в пузо.

Когда взлетели, Симонов оторвался от иллюминатора и задумчиво сказал:

– Ну что, елки-палки… Пожалуй, Амин нас уже не догонит. Зверев!.. кто там еще… Плетнев! Вынимай министров. А то еще задохнутся, бедолаги…

Бойцы вооружились специально припасенным гвоздодером и штыками.

Заскрежетали гвозди, нехотя вылезая из досок.

Из щели на Плетнева смотрел лихорадочно блестевший глаз.

Крышка упала, и, прижимая к груди АКС, из первого ящика выбрался потный человек.

Это был Сарвари.

Плетнев вспомнил расстрелянных мятежников.

Ему было неприятно видеть министра.

Он отвернулся.

Судьба писателя

Большие окна веранды, выходившей во внутренний двор, были распахнуты. Сад золотился. Оранжевые плоды хурмы ярко светились на голых деревьях, первыми сбросивших листву.

– Какие ароматы! – сказал посол, выходя на веранду к накрытому чайному столу.

– Да, осень в Кабуле – что-то особенное, – согласился Джеймс. – А если выбраться за город и не чувствовать этого неистребимого запаха нечистот!..

Посол вздохнул, сел за стол и позвонил в колокольчик, давая тем самым сигнал, что можно нести напитки.

– Рассказывайте.

Джеймс бросил на стол пачку сигарет, вынул одну, щелкнул зажигалкой.

– А чего вы не знаете? – усмехнулся он.

Роджер Тэйт ответно улыбнулся.

– Мой отец, когда старость все-таки подкралась к нему, однажды пожаловался: “Сынок, самое ужасное не то, что я все на свете забываю. Хуже всего, что я забываю даже, что именно я забыл!” Вот и я так же: не знаю, чего именно не знаю. Так что вы должны угадать… Как думаете, основные части в Кабуле остались верны премьер-министру?

Джеймс хмыкнул.

– Да. Они все стерпели. Даже преследование четверки министров. Кстати, говорят, что Маздурьяра уже нет в живых.

– Если он попал к Амину в руки, то очень может быть… Советские военные специалисты остаются на своих местах – вы в курсе?

– Конечно… А что Советы могут предпринять? Сейчас у них нет иного выхода, как поддержать нового лидера. Теперь Амин – это все, что им осталось. Хорош он или плох, но им ведь нужно защищать «братскую партию» и сохранять «прогрессивную революцию»! Короче говоря, проглотили…

– Возможно, не проглотили, а просто на время положили за щеку, – заметил посол. – Тараки так гордился своей дружбой с Брежневым! Не исключено, что под этим и в самом деле есть какая-то основа. И если так, Москва Амина не простит.

– Возможно, – согласился Джеймс. – Но они должны понимать, что Тараки уже не вернуть. Он политический труп… Если не труп в физическом смысле этого слова.

– А что вам известно по этому поводу? – заинтересовался посол.

– Сведения противоречивые. То ли сидит под арестом. То ли ранен во время покушения на Амина в его доме. Ну, в тот день, когда погиб Тарун… Но в числе убитых, вывезенных из дворца, Тараки не было. Может быть, позже умер…

Горничная принесла кофейник и чайник с зеленым чаем. Налила послу кофе, его гостю – чай. И вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

– Странная история, – сказал посол, отпивая. – Покушались на Амина. Но убит Тарун, а невредимый Амин организует его грандиозные похороны… Ну да ладно. Я вчера любопытства ради поднял список министров, утвержденных в апреле прошлого года. Знаете, сколько смещено за это время?

– Половина, – предположил Джеймс.

– Больше. Из первого кабинета выпали двадцать пять человек. При этом большинство из них исчезло. Среди заместителей министров – тридцать четыре… Одна чистка сменяет другую. Я не понимаю, каким образом этому режиму удается выжить…

– Да уж, – согласился Джеймс. – Поразительно и то, что сам Амин жив. Ведь заговоры против него следуют один за другим! Врагов у него более чем достаточно. Убито двенадцать тысяч политических заключенных – это по официальным данным! А по некоторым довольно достоверным оценкам – все пятьдесят! Боюсь, у него мало шансов дожить до преклонных лет и умереть в собственной постели…

– Надо сказать, он произвел на меня сильное впечатление во время нашей встречи, – сказал посол, несколько удивленно покачав головой. – Неожиданно заявил, что стремится улучшить отношения между нами. Я едва нашелся что ответить… Держится непринужденно, уверен в себе, дружелюбен. Внешне миловиден… Глядя на этого добродушного раскрепощенного человека, трудно вообразить, что он кое-как выживает от одного заговора до другого!.. Равно как и то, что этот симпатичный парень уничтожил двенадцать тысяч оппонентов!

Джеймс молча покивал.

– Ну да… Вчера у здания МИДа был вывешен очередной список казненных. Собралась толпа. Называли Амина убийцей. Полиция разогнала их… Знаете, что любопытно? Многие погибшие заключенные – это довольно образованные люди: учителя, профессора, студенты, правительственные служащие, муллы, купцы…

– Но говорят, что, напротив, тысячи политических, попавших за решетку при Тараки, теперь освобождены! – сказал посол.

– Фикция. Во всеуслышание объявил о перегибах и ошибках, но из тюрем выпустил вовсе не политических заключенных, а мелких воров и взяточников. Тем самым возложил вину за прошлый террор на Тараки. А аресты продолжаются…

– В конце концов случится новый мятеж. – Посол пожал плечами. – Армия взбунтуется.

– Его собираются охранять русские. Возможно, решение уже принято. Во всяком случае, из окружения Амина просочилась информация, что Москва согласилась перебросить пару батальонов.

Посол вздохнул.

– Черт знает что, – сказал он. – У меня тоже есть такая информация. Если они и впрямь это сделают, нас ждут интересные времена, Джеймс. Сказав «А», трудно не сказать «Б»…

– Вы правы, сэр…

– Помните, сколько было злорадства по поводу нашего Вьетнама?

– Еще бы.

– Ничего, теперь у них будет свой собственный.

Оба задумались. Джеймс постукивал сигаретой о пепельницу. Посол рассеянно смотрел в окно, откуда лился горьковатый запах белых хризантем, посаженных вдоль аллеи.

– Да, сэр. – Джеймс щелкнул зажигалкой и со свистом втянул в себя дым. – Никогда не думал, что следить за тем, как кто-нибудь сует голову в петлю, – это так захватывающе.

* * *

Моросил теплый дождь, и мокрая дорога блестела в свете фар.

Резидент был немного под хмельком – тяпнули на прощание. Астафьев, впрочем, не усердствовал – знал, что от спиртного в самолете разболится голова.

– В общем, так и передайте, – говорил Мосяков. – Я по своей линии делаю, что могу. Для меня ситуация понятна. Амина надо убирать. Он не сегодня-завтра к американцам перекинется. Нам это надо?

– Нет, – устало ответил генерал-лейтенант Астафьев. – Нам это совершенно не надо.

Резидент с сопением вытащил из кармана фляжечку.

– Вот именно. Тараки – простой мужик. Я его чувствовал. Уж я в людях-то, слава богу. А этот – змей!.. Совершил переворот… арестовал Генсека… что с ним – неизвестно…

Протянул фляжку Астафьеву.

– Хотите? “Двин”.

– Нет, спасибо.

– Знаете, чем хороший коньяк отличается от плохого? Хороший коньяк падает в живот теплым камушком… В общем, надо нам вместе двигать это дело. К сожалению, спецоперации успеха не приносят. Наметили одну совсем серьезную – штурмовать дворец Арк. Потом отказались. Силенок у нас маловато. Нужно проводить войсковую. Иначе его не взять. Он беспрестанно ноет, чтобы ему помогли советскими войсками. Вот и…

– К этому идет, – вздохнул Астафьев. – В начале ноября “мусульманский” батальон будет переброшен в Баграм. У меня только один вопрос. На кой черт Амину советские войска, если он, по вашим словам, не сегодня-завтра перекинется к американцам?

Иван Иванович, молча ведший “Волгу”, обернулся, чтобы мельком взглянуть на Мосякова. И хмыкнул: мол, надо же, каких простых вещей люди не понимают!

Вскинув брови, Астафьев уставился на его затылок.

– Э-э-э, вы плохо его знаете, – возразил резидент. – У него шесть тузов в колоде!

“Волга” подъехала к воротам КПП и остановилась. Фары заливали ворота светом. Иван Иванович нетерпеливо посигналил.

– Уснули, обезьяны! – злобно сказал он.

Заскрежетал механизм, створки начали раскрываться. “Волга” тронулась.

У самолетного трапа Мосяков протянул руку для рукопожатия.

– Ну, в добрый час! Привет Москве! Родине привет!.. Хотя, Василий Николаевич, я вам так скажу: для кого-то, может, и далеко Родина, а у нас она всегда вот тут!

И постучал правым кулаком в грудь.

– До свидания, – сказал Астафьев и быстро, не оглядываясь, начал подниматься по трапу.

* * *

Амин, заложив руки за спину, расхаживал по кабинету от окна к дверям и обратно.

Джандад стоял у стола и поворачивал голову в соответствии с перемещениями шефа.

– Что у нас с четверкой? – спросил Амин, останавливаясь. – С бандой четырех? Маздурьяр в Пули-Чархи, а где остальные? Сарвари, Гулябзой, Ватанджар? Где они? Три недели прошло!

– Нет никакой информации. Возможно, просто затерялись в городе…

– Ты понимаешь, что они таят в себе потенциальную опасность? У каждого из них есть сторонники!

– Понимаю, – кивнул Джандад. – Я предлагал взять их вместе с Тараки…

– Предлагал! – фыркнул Амин. – В тот момент мне было не до них! Почему сам не действовал?.. Ладно… Может быть, ты и прав… Поснимали красивые костюмы, надели халаты, обули галоши… повязали головы чалмами… и таскаются теперь по Грязному базару, прося подаяние!

Амин захохотал. Джандад тоже улыбнулся.

– Но если говорить всерьез, они наверняка попытаются смыться… Вот что. Организуй в аэропорту проверку всех грузов. Пусть вскрывают все, что может представлять собой убежище для человека!

Он снова пошел к двери, повернул, прошагал к окну.

– И что, в конце концов, делать с Тараки? Время идет, а решения нет…

Амин помолчал, глядя за стекло. Потом сказал, поворачиваясь:

– Ну да, мы лишили его всех постов, лишили власти… Теперь он – никто. Это справедливо по отношению к нему – он совершил массу ошибок, поставил революцию на край катастрофы!

Джандад хмуро кивнул.

– Но не все это осознают. Поэтому у него все равно много сторонников!.. Я не понимаю этих людей! Что он им дал? Обещал свободу – тюрьмы ломятся от узников!.. Собирался обеспечить процветание – разорил последнее!.. Хотел, чтобы все объединились во имя будущего – страна расколота, брат вооружился против брата!..

Задумчиво опустив голову, Амин еще раз промерил кабинет шагами от окна к двери и обратно.

– А почему? – спросил он, останавливаясь возле Джандада.

Начальник охраны в ответ молча пошевелил усами.

– Потому что он не способен на решительные действия! Потому что он всегда тяготел к полумерам! В самые важные моменты, когда нужно было наносить беспощадные удары, в нем просыпалась слюнявая жалость!.. – Амин в сердцах ударил правым кулаком в левую ладонь. – И все равно, все равно у него много сторонников! Мельтешат как муравьи! Плодятся как тараканы! Для них он – живой флаг. Так или иначе, но они будут стремиться вернуть его к власти. Еще один повод к расколу… Нет, он слишком опасен, слишком!

Он остановился перед стеклянным пеналом, в котором стояла винтовка. Осторожно открыл, взял оружие в руки.

– Ты знаешь, что произошло с царской семьей в России?

Джандад едва заметно пожал плечами.

– Всех – от мала до велика – арестовали и вывезли из столицы. Куда-то на север, я не помню точно… В России шла Гражданская война. Коммунисты – красные – воевали против белых и то побеждали, то вынуждены были отступать. Когда возникла опасность, что царь может оказаться в руках белых и вдохновить их на борьбу, Ленин приказал его уничтожить! Всю семью! Всех – детей, женщин! Беспощадно!..

Вскинул винтовку, прицелился…

Опустил оружие и заключил со вздохом:

– А ведь мы – ленинцы! И революция – прежде всего!

* * *

Операцией руководил Джандад.

Покончить со стариком, сидящим под арестом в одной из комнат дворца, – казалось бы, что может быть проще для молодых вооруженных людей? Но еще совсем недавно имя этого старика произносилось почти с таким же восторгом и придыханием, с какими правоверный мусульманин произносит имя Пророка!..

Однако глаза боятся, а руки делают.

Под утро лишились жизни семь человек – помощники и секретари бывшего предводителя Народно-демократической партии. В рассветных сумерках гвардейцы погрузили трупы в мебельный фургон и увезли. Потом вспомнили еще о двух приближенных. Фургон уже укатил, поэтому этих Джандад приказал закопать у стены на заднем дворе.

Оперативные группы разъехались по городу. Скоро в тюрьму Пули-Чархи поступило пополнение. Это были родственники Генсека, представители ветви буран клана тарак пуштунского племени гильзай. Мужчин расстреляли сразу, женщин отправили в застенок.

* * *

Вздохнув, Нур Мухаммед Тараки коснулся перышком бумаги и осторожно провел извилистую линию. Потом еще одну. И еще.

Хорошо пишет, мягко…

КАБУЛ, 8 ОКТЯБРЯ 1979 г.

Он давно не брался за перо. И вот – пришла такая мысль. Несвобода оставляет много свободного времени. Правда, ноет душа от тоски, трудно сосредоточиться… но ведь работа увлекает! Стоит только начать, и слова потекут!.. Поначалу с запинками, трудно… неловко цепляясь, мешая друг другу… Мало-помалу они отогреются и оживут, как оживает сонно скукожившаяся на ледяном ветру пчела, если взять ее в ладони… Они зашумят, заторопятся, запоют! Уже не нужно следить за ними, подстегивать и гнать вперед – они сами, сами найдут дорогу, сами выткут тот волшебный ковер смысла, которым когда-нибудь восхитится прилежный читатель!..

Размышляя, он разрисовал пару листов красивыми виньетками. Взял третий и написал несколько случайных фраз – сначала стилем насталик, потом стилем насх. Может быть, ему следовало стать каллиграфом? Усмехнулся, вспомнив про гератских писцов… Да, лучше было бы стать каллиграфом. Для выходца из семьи небогатого скотовода – это хорошая карьера… Революция, – написал он стилем насталик. Да, революция… Никудышный из него получился революционер. Каллиграф, возможно, получился бы лучше… Революционер не может быть идеалистом. Конечно, ему приходится говорить об идеалах – о свободе, о равенстве и братстве! Но это всего лишь слова, беспрестанно и беззастенчиво повторяемые слова! За слова отвечает язык! А руки в это время должны так же беспрестанно и безжалостно сеять смерть и неволю!..

Вообще-то, он старался. Он старался быть безжалостным. Изо всех сил старался. Но, как говорится, если ты родился ослом, тебе не стать лошадью… Выжигал в себе все человеческое – и все равно остался идеалистом. Поэтом. Писателем…

А если бы не было революции?

Он только сейчас об этом задумался… Прежде казалось – все идет правильно. Есть стена – ее нужно проломить. Как ее проломить? – она ощерилась железом, сталью, ее охранники беспощадны, бесчеловечны!.. Все-таки проломили. Оказалось – полдела. Есть еще враги, их нужно уничтожать. Начали уничтожать… Скосили десяток – выросла сотня. Скосили сотню – появилась тысяча. Куда ни брызнет их поганая кровь – там новая поросль!..

Но откуда столько врагов? Почему их не было раньше? И вообще – как жил народ без них, без революционеров? Разве только страдал и мучился?..

Он решительно придвинул чистый лист, занес перо и… и, посидев так минуты полторы, отложил ручку.

Все сгорело в душе. Все испепелилось. Когда-то она волновалась, кипела!.. Сейчас – как будто деревяшка в груди. Комок глины. Стучи не стучи – не достучишься…

Все кончено.

На самом деле – все.

Ах, если бы можно было отказаться! – отказаться от власти, отказаться от самого себя – такого выгорелого изнутри, такого опустошенного!..

Он старик… жизнь прошла… и что же – прошла даром?..

Тараки вздрогнул и прислушался.

В замочной скважине ерзал ключ. Щелкнул замок, дверь открылась.

На пороге стоял офицер. За ним теснились еще какие-то люди.

Офицер прошел в комнату, и Тараки с некоторым облегчением узнал старшего лейтенанта Рузи из подразделения охраны. Бывшей его охраны.

– Нам поручено перевести вас в другое место, – сказал Рузи. – Там вы будете в большей безопасности.

Именно так, безлично. Ни тебе “товарищ Генеральный секретарь”. Ни хотя бы даже “товарищ Тараки”…

Из-за его спины появились еще двое – как-то нерешительно вошли. Этих он тоже знал – старший лейтенант Экбаль, лейтенант Хадуд… Хадуд держал за спиной какую-то белую ткань. Простыня, что ли? Зачем?

Тараки растерянно переводил взгляд с одного лица на другое. Ему так хотелось верить в сказанное!..

– А мои вещи?

– Там есть все необходимое, – ответил Рузи. – Вам ничего не понадобится. Постель мы принесем позже.

Тараки судорожно вздохнул.

– Хорошо… я вам верю…

Он тяжело поднялся, протянул руку, показал на черный кейс, стоявший в углу.

– Я вас попрошу… тут деньги и кое-какие украшения. Проследите, пожалуйста, чтобы это передали жене.

Рузи успокоительно кивнул. Успокоительно и фальшиво.

Генсек почувствовал противную дрожь. Его человеческая составляющая – разум – говорила ему, что через несколько минут он будет мертв. Животная – вопила и билась, требуя жизни!

За что его убивать? Он ни в чем не виноват. Может быть, сказать им это? Может быть, они поверят, что он… что он не…

Чего стоят сейчас слова?

– Да, и вот еще, – он вынул из нагрудного кармана красную книжечку. – Амин – мой любимый ученик, мой товарищ по борьбе. Я прошу передать ему мой партбилет… в знак доверия.

– Хорошо, – кивнул Рузи.

Тараки протянул билет, но Рузи, вместо того чтобы взять его, неожиданно накинул на потную подрагивавшую руку бывшего Генсека какую-то петлю.

Партбилет упал на пол.

Тараки в ужасе отшатнулся.

– Что вы делаете?!

Экбаль толкнул его к постели.

Тараки дико закричал.

Хадуд попытался зажать ему рот.

Тараки укусил ладонь. Хадуд отдернул руку, яростно ударил кулаком в лицо.

Шатнувшись, Тараки повалился на кровать.

Рузи схватил его вторую руку и в два рывка намотал веревку. Налег на связанные руки животом.

Тараки извивался, рыча и скрипя зубами.

Хадуд всем телом прижал его ноги.

Экбаль схватил подушку.

Дикий взгляд Тараки был последним – подушка закрыла лицо, Экбаль навалился на нее изо всех сил.

Был слышен хрип.

Вождь сильно бился, и им приходилось налегать как следует.

Минут через десять, отдышавшись, завернули тело в саван, принесенный Хадудом, и вынесли из комнаты…