Текст книги "Победитель"

Автор книги: Андрей Волос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)

* * *

Бронников отложил рукопись и еще некоторое время посидел, устало растирая лицо ладонями. Со вздохом поднялся, положил стопку исписанной бумаги под крышку радиолы. На скамье у качелей неспешно толковали о чем-то два человека в похожих синих спецовках. Между ними лежал потертый черный чемоданчик, какими пользуются сантехники. На чемодане стояли два стакана и какой-то сверток – с закусью, должно быть. Бронников взглянул на часы. Ему показалось странным, что они сидят так долго – часа три, не меньше… Он мельком подумал об этом, а потом начал одеваться и отвлекся. И не заметил, что, когда минут через десять вышел из подъезда, один из сантехников неспешно последовал за ним…

Позиция

Кабинет начальника представительства КГБ в Кабуле генерал-лейтенанта Мосякова был обставлен совершенно не так казенно и скучно, как прочие помещения Советского посольства. Едва слышно гудел кондиционер, высокие окна закрывали плотные шторы, мягкая мебель – диван и нескольких кресел – располагала к спокойному и рассудительному времяпрепровождению.

Однако сам Мосяков – моложавый плотный мужчина с красными прожилками на носу и щеках – то и дело морщился и вообще выглядел недовольным.

КАБУЛ, 11 СЕНТЯБРЯ 1979 г.

Это объяснялось тем, что нынче рано утром из Кабула в Москву отбыла комиссия Управления в составе двух генералов и одного полковника. С каждым из них Мосяков в разные годы пересекался по службе, и у каждого об этом остались не самые плохие воспоминания.

Поэтому вчерашнюю встречу начали кебабом и “Столичной” московского разлива в одном уютном заведении, что держал брат министра погранохраны Ватанджара. Чужих тут не принимали, а на этот вечер Салих и вовсе закрыл ресторанчик для прочих посетителей, обеспечив высоким гостям уют и совершенную конфиденциальность. Продолжили здесь, в кабинете, коньяком и кофе, и снова коньяком, а когда коньяк кончился, опять “Столичной”. Все эти радости отдавались теперь изжогой, раздражительностью и головной болью.

Иван Иванович стоял с другой стороны стола. Шестым чувством он ловил волны недовольства, исходившие от начальника, поэтому был особенно подтянут и точен в формулировках – что называется, на нерве. Перед резидентом лежала развернутая карта. Он косил в нее красноватым глазом, а Иван Иванович, когда требовалось, показывал маршрут остро заточенным карандашом.

– Самолет вылетает из Ташкента в десять тридцать утра. Ориентировочное время прибытия в аэропорт города Кабула – двенадцать часов ровно. На десять тридцать утра объект назначил встречу с руководством танковой бригады, дислоцированной близ кишлака Махдуди. – Иван Иванович показал упомянутый им кишлак. – Единственная дорога, по которой можно проехать из поселка Махдуди к аэропорту, пролегает через… – Иван Иванович наклонился и повел острием карандаша в миллиметре от бумаги, повторяя линию трассы, – …через кишлак Махдуди… кишлак Абичараг… далее к району Каланаджар… далее в аэропорт. Примерное время отбытия объекта с территории танковой бригады – одиннадцать часов утра.

– Понятно, – сказал резидент. – Погоди.

Он встал, подошел к холодильнику и достал бутылку воды “Перье”.

– Будешь?

– Спасибо, – твердо ответил Иван Иванович. – Воздержусь.

Сопя, резидент вынул из серванта стеклянный винный бокал, наполнил его пузырящейся водой, жадно выпил и снова налил доверху. Бутылку сунул в холодильник, а бокал поставил рядом с собой на стол.

– Ну? – спросил он, возвращаясь к делу.

– В районе кишлака Абичараг, – сказал Иван Иванович, легонько мотая острием карандаша вокруг кружочка на карте, отражавшего собой существование упомянутого поселения, – проходит дорога местного значения.

– Где? – присунулся резидент.

– На карте не обозначена, – вздохнул Иван Иванович.

– Ну вот, – буркнул Мосяков. – Здрассьте вам. Какая дорога?

– Обычная дорога… проселочная такая, – сбился Иван Иванович с взятого поначалу математически четкого тона и даже невольно сделал левой ладонью волнистое движение, показывавшее качество этой долбанной дороги. – Плохая дорога, не знаю, кто по ней и ездит. Булыган на булыгане… Она вот тут идет, вдоль основной, почти параллельно. А в этом вот примерно месте, – снова помотал карандашом, – их разделяет водораздел. Седловинка такая. Метров семьдесят превышение над основной трассой. А над этой, второстепенной… – Он пренебрежительно махнул рукой: – И того меньше. Метров пятьдесят…

– Ага, – сказал резидент. – Сам был?

– А как же, Сергей Степанович! – Иван Иванович расплылся в несколько неестественной улыбке. – Как можно! Конечно! Два раза ездил, всю подвеску поуродовал… поднимался каждый раз, смотрел… Под видом сбора боярки.

– Чего? – удивился Мосяков.

– Боярка тут у них, – пояснил Иван Иванович. – Съедобный сорт боярышника. Сладкая. Я когда в Киргизии после училища…

– Ясно, – оборвал резидент. – Схема отхода?

– Схема отхода простая. Проселочная дорога начинается вот здесь, от другого шоссе. С трассы, по которой движется объект, на нее можно попасть либо в объезд, либо пешком, перевалив указанный водораздел. То есть даже в самом горячем случае, пока они будут бегать по горам, мы уже уедем. Гнаться за нами некому – на проселочной дороге никакая машина их не ждет…

– Ну что же, красиво, – одобрил Мосяков. – Остался только один вопрос: а если он не поедет?

Иван Иванович подумал.

– Тогда не знаю, – ответил он. – Других вариантов у меня нет.

Мосяков вздохнул и открыл было рот, чтобы рассказать ему, что к чему в этой растреклятой жизни, – однако сдержался. Ну и впрямь, если судить по справедливости, Иванов ни в чем не виноват. Наоборот! – вон, оказывается, уже таскался зачем-то по седловинкам, искал подходящую позицию, хоть еще и указания такого не поступало! Стало быть, проявил чутье и похвальную инициативность!.. Однако клокотавшее в нем раздражение все равно должно было найти какой-то выход. То есть, они что там все?! – подумал Мосяков и едва не заскрипел зубами. – Они думают, вчера послали указивку, а сегодня тут уже все сладится?! У них мозги-то есть?! Хотя бы в объеме столовой ложки на всю команду?! “К приезду Генерального секретаря Народно-демократической партии Афганистана Нур Мухаммеда Тараки обеспечить!..” Обеспечить им!! Никто не спорит, нужно это сделать… и давно уже нужно было сделать!.. Так ведь никто не чесался!.. А убрать второе лицо в государстве – это не курицу зарезать, черт вас всех побери!..

Чтобы со злобы не брякнуть чего лишнего при подчиненном, Мосяков снова припал к бокалу, а когда ледяная пузырчатая вода ежом прокатилась по горлу и провалилась в желудок, перевел дух и сказал:

– Ну, что делать. На нет и суда нет. Мы тоже, знаешь, тут!.. – покрутил в воздухе пальцами, а слова опять сдержал (вот откуда она, ранняя смертность работников спецслужб: все в себе!). – Ладно. Вторым номером сам поедешь?

– Ну да.

– А первым кто?

– Старший лейтенант Плетнев. Плетнев Александр Николаевич. – И, не дожидаясь вопроса, Иван Иванович пояснил: – Симонов рекомендовал. Говорит, парень пулями гвозди заколачивает.

* * *

У дверей гаража, поблескивавших мелкими каплями в сиреневых сумерках раннего утра, Плетнев оказался за минуту до назначенного срока. Полковник Иванов уже был там. Демонстративно посмотрел на часы, поднял было брови – и разочарованно крякнул. Но все равно состроил такую рожу, будто Плетнев все-таки опоздал, а он его как следует пропесочил.

– Товарищ полковник, старший лейтенант Плетнев по вашему при..!

– Тихо, тихо! – буркнул Иван Иванович. – Не на плацу. Пошли.

Нынче он был в тех же кроссовках, но зато не в кожаном пиджаке, а в джинсах и защитного цвета рубашке.

Полковник отпер машину – вишневого цвета “вольво”-пикап – и сел за руль.

– Значит, слушай, – сказал он, когда выехали за ворота.

Говорил он внятно, четко, и единственное, что мешало слушать, – это его недовольный тон: казалось, Иван Иванович заранее был уверен в том, что с поставленной задачей Плетнев не справится.

– Понял?

– Так точно. Понял. А машины какие?

– Вот именно, машины, – спохватился Иван Иванович. – Машин две – белый “мерседес” и белый джип сопровождения “тойота”. Объект номер один будет находиться в “мерседесе”. Скорее всего, на заднем сиденье за водителем. Имей в виду, стекла задних дверей всегда задернуты шторками, работать придется по невидимой цели… Пассажир переднего сиденья тоже является объектом – объектом номер два. Понимаешь?

– Так точно.

– По нему работать во вторую очередь. Главная цель сзади. В случае недостатка времени объект номер два можно не задействовать. Все внимание на объект номер один. Ясно?

– Так точно.

Когда выехали на набережную и покатили вдоль того мутного ручья, что назывался здесь рекой, он описал схему отхода. Схема отхода Плетневу понравилась. Плетнев как раз про нее и думал. Очень не хотелось, чтобы она оказалась неудачной. Он вспоминал лица тех офицеров, по которым веером от живота палил министр безопасности Сарвари… Нет, он не сомневался ни в чем. Но все-таки по краешку сознания скользили мысли, что они, конечно же, едут совершать что-то из ряда вон выходящее… в сущности, незаконное. Да, они собирались нарушить местные законы – да еще как! И в случае неудачи окажутся в очень неприятном положении.

– Объект номер один, – неожиданно прервал его мысли Иван Иванович, как будто перед тем прочитав их, – крупный государственный преступник. Просто распоясавшийся бандит. По ряду причин руководству страны трудно сладить с ним самостоятельно… Короче говоря, оно обратилось к нам за помощью. Понятно?

Он повернул голову и посмотрел на Плетнева долгим взглядом.

Может быть, он хотел понять, что Плетнев думает насчет объекта номер один. Но, если честно, Плетнев старался вообще не думать. Орудие не должно думать, а он сейчас был именно орудием. Как нож или пистолет не знает ничего ни о добре, ни о зле, ни о преступлении, ни о наказании, а лишь тупо и послушно повинуется держащей его руке, так и он не должен подниматься выше самого нижнего пласта сознания, отвечавшего за то, чтобы точно и успешно выполнить поставленную перед ним задачу. Хотя, конечно, Плетнев догадывался, кто такой этот объект номер один. Слишком много в последнее время сходилось разных мелких обстоятельств. И машины эти он знал. Несколько дней назад Амин приезжал к послу. Да, именно белый “мерседес” со шторками на стеклах задних дверей и белый джип сопровождения “тойота”.

– Так точно, – сказал он. – Понятно.

Машина петляла по улицам, а Плетнев старался думать о пустяках. Но все равно сквозь мелькание мелочей проступало выразительное, властное лицо правителя, знакомое ему всего лишь по газетным фотографиям и портретам. Теперь их пути должны пересечься… Месяц назад Плетнев ничего не знал о нем. Он о Плетневе и сейчас ничего не знает. Но в какой-то момент траектории их жизней пересекутся. Примерно так сходятся в космосе два обломка, веками летевшие из разных концов Вселенной. Ближе, ближе… бац!.. Странно как-то, да?.. Нет, уж лучше и впрямь о пустяках.

Скоро миновали городскую черту, выбрались на шоссе. Километров через восемь свернули на какую-то неприметную сельскую дорогу.

Она оказалась отвратительной.

Машина кое-как переваливалась на колдобинах богом забытого проселка, подвеска задушенно крякала, Иван Иванович отчаянно крутил руль, шепотом матерился, и те пять или шесть километров, что пришлось проехать, растянулись, по ощущениям Плетнева, на все двадцать пять… Всякий раз, как колесо валилось в яму, из нее выплескивалось ведра полтора желтой пыли. Она поднималась в воздух, висела бурым облаком, скрипела на зубах… Такая, должно быть, и на Луне. Знаменитая лунная пыль… Американцы вроде бы садились на Луну. Плетнев думал, что один раз. Советские газеты сообщали об этом очень скупо. Но недавно Астафьев принес журнал “Америка” – не говорил, где взял, – и в нем оказалась статья, из которой следовало, что на Луне якобы побывало три удачных экспедиции! Еще один корабль – “Аполлон-13” – потерпел аварию в пути и вынужден был вернуться на Землю с полдороги… Сомнительно это все, – размышлял Плетнев. – Наша космонавтика, советская, – это да! А американцы?.. Он в это не особенно поверил. Серега, правда, отстаивал противоположную точку зрения. Мол, так оно все и есть. Вот, мол, напечатано… Еще Зубов при этом разговоре присутствовал. Прямо закатился: “Напечатали! Подумаешь! Они тебе напечатают!..” Зубов вообще хохмач и весельчак. Вот уж кто никогда не унывает. Правда, шуточки у него, конечно, довольно лобовые, но… короче говоря, для спецподразделения годятся.

Иван Иванович съехал на обочину – точнее, проехал несколько метров по выгорелой траве – и остановился возле большого валуна.

Выбрались из машины.

Над валуном росло кривое и почти безлистое дерево. Зато на каждую ветку было повязано множество разноцветных лоскутков и ленточек, и все они легонько трепетали на утреннем ветерке.

– Что это?

– Поверья какие-то, – недовольно морщась, отозвался Иван Иванович. – Мазар называется. Духи, души… черт их знает, тут не разберешь. Но все равно, – сказал он с усмешкой. – Со святого места начинаем.

Он открыл заднюю дверь и осторожно вынул длинный зачехленный предмет.

– Сам понесу, – буркнул полковник в ответ на вопросительный взгляд Плетнева. И пояснил: – Тебе нельзя. Руки будут дрожать…

Склон холма, по которому они поднимались к водоразделу, лежал в тени. Трава шуршала под ногами. Приходилось выбирать, куда ставить ногу, – склон местами был осыпной.

Иван Иванович шагал впереди. Вот наконец солнце озарило его макушку… еще шаг – полголовы… теперь вся голова полковника засияла… и тут же лучи ударили в глаза Плетнева.

Вышли на водораздел и остановились.

Все вокруг заливало ослепительное солнце.

– Красотища-то, а! – негромко воскликнул Иван Иванович.

Внизу змеилась асфальтированная дорога. Она появлялась из-за склона одного холма, делала длинную пологую петлю длиной метров в сто пятьдесят и скрывалась за склоном другого.

Плетнев приложил ладонь ко лбу и сощурился.

– Товарищ полковник, здесь ничего не выйдет…

– Что?

– Солнце слепит. Надо сменить точку. Я отсюда не вижу ничего.

Он так уставился на него, будто и впрямь неживой предмет заговорил с ним человечьим голосом.

– Серьезно, товарищ полковник! – Плетнев щурился и моргал. – Ни черта не вижу. Как стрелять? Солнце слепит.

Иван Иванович почему-то по-зверьи ощерился и проговорил сквозь сжатые зубы, как если бы Плетнев был его злейшим врагом:

– Да насрать мне на твое солнце! Позиция утверждена! Понял?! И никакой самодеятельности!

Он не шутил. Плетнев сразу как-то внутренне окаменел от злости и беспомощности. На мгновение у него возникло чувство, что он снова бесполезно бьется о днище баржи, ему негде вдохнуть воздуха… он обречен, и нет сил, чтобы что-нибудь исправить!..

– Но, товарищ полковник… – выдавил он.

– Без всяких “но”! – заорал он. – Игры кончились! Это боевая задача! Понял?! К бою!

Еще четверть секунды Плетнев смотрел в его остервенелое лицо. Потом со свистом выдохнул сквозь зубы застоявшийся в легких воздух.

– Есть!..

Расчехлил винтовку.

А, плевать. Что он может сделать?..

Выбрал один из двух больших угловатых камней. Устроился за правым.

Приник к окуляру.

В радужном сиянии серая лента дороги слоилась и плыла.

Плевать. Приказ есть приказ. Иван Иванович боится сменить позицию. Потому что позиция утверждена. Ее утвердили вышестоящие начальники. Если Плетнев промахнется с утвержденной позиции, то отчасти в этом будут виноваты именно они – вышестоящие. Они ведь сами утвердили… А если Иван Иванович позволит ему сменить позицию, а он, скажем, опять же промахнется, то часть вины ляжет на Ивана Ивановича. Основная доля на Плетнева, конечно. Но часть и на Ивана Ивановича. Никак не на вышестоящих начальников. Они же утвердили позицию? – утвердили. А он разрешил снайперу сменить… Нет, такого он себе позволить не может… как же!.. утвержденную-то!.. Пусть уж лучше Плетнев в белый свет как в копеечку… Вот сволочь!

Послышался дальний гул автомобильного мотора.

Плетнев оторвался от окуляра и, щурясь и моргая, снова приложил ко лбу ладонь.

Пустая дорога в мареве солнечного света.

Показалась машина. Такси. Довольно медленно едет.

Он засек время. Через восемь секунд автомобиль пропал за урезом холма.

Кортеж наверняка будет двигаться с большей скоростью.

Значит, у него меньше восьми секунд. Сколько? Семь? Шесть? Допустим, шесть. Шесть секунд – это шесть выстрелов. Довольно торопливых выстрелов. Учитывая, что…

А, плевать. Сделает, что сможет. Все, что сможет…

Очень скоро – стоило солнцу еще чуть подняться – стало жарко. Плетнев часто отрывался от прицела, щурился, моргал, тер глаза. От мокрых висков по щекам катились капли пота.

Гладкий асфальт бликовал, и пустая изогнутая дорога была похожа на саблю. Серый гравий на обочинах тоже поблескивал.

Когда становилось совсем тихо и можно было быть уверенным, что машины не выскочат неожиданно из-за поворота, он сквозь сетку прицела рассматривал залитый солнцем выгорелый склон. Кое-где из него торчали камни. Покачивались какие-то невзрачные цветы. Порхали бабочки… Воздух казался жестяным – весь он звенел голосами цикад и кузнечиков… Иногда по сухой траве пробегался ветер, и тогда она шелестела и шепталась.

* * *

Стюардесса с поклоном подала Тараки воду, снова поклонилась и пошла назад по проходу.

Генеральный секретарь наклонил голову и проводил ее внимательным взглядом.

– Ах, дорогой Тарун! – сказал он затем, отхлебывая из стакана. – Как прекрасна жизнь! Ты не находишь?

И с усмешкой посмотрел на своего спутника.

– Да, – более из вежливости согласился Тарун. – Конечно.

Его мысли крутились вокруг предстоящего отчета. Амин велел не спускать глаз с Тараки… но как он мог это сделать? Во время официальных приемов ничто не мешало ему слушать, но официальные приемы для того и придуманы, чтобы тратить массу времени и сил на произнесение разного рода благоглупостей, позволяющих не сказать ни слова о том, что на самом деле имеет значение. А на переговоры Тараки ездил один. С ним беседовал сам генсек Брежнев и его правая рука – глава тайной полиции Андропов. Именно это казалось странным Таруну. По идее, речь шла о технической и военной помощи, поэтому на этих встречах уместнее было бы присутствие Косыгина или министра обороны Устинова. И вот на тебе: Андропов. Тараки не говорил, о чем конкретно шла речь во время их беседы. Но вернулся он с нее довольно взвинченный. И какой-то решительный. Похоже, чем-то его приободрили… приласкали. Вселили новые надежды. На что именно?..

– Конечно, – повторил Тарун, уже улыбаясь. – Жизнь и в самом деле прекрасна. Особенно когда вокруг нас этакие прелестницы…

– Да, да! – с чувством согласился Тараки. – Когда мы покинем наконец юдоль земных скорбей, я буду рад, если в раю нас встретят похожие!..

Он поднял руку и щелкнул пальцами.

– Доченька, – ласково сказал он снова подбежавшей девушке. – Знаешь что? Ты такая красавица! Принеси нам, пожалуйста, бутылку коньяку и пару рюмок. Выпьем за твое здоровье!.. Да, и лимон не забудь нарезать!..

Может быть, они все-таки согласились ввести войска? Или, по крайней мере, намекнули, что скоро согласятся? Вряд ли, вряд ли… этого он бы не утаил… слишком большая победа… такие победы не замалчивают…

– Вот умница!.. иди я тебя поцелую!

Генсек обнял ее чуть ниже талии и, когда девушка, стыдливо улыбаясь, наклонилась, смачно чмокнул в щеку.

– Ах, персик ты мой! – вздохнул он. – Нет, не надо… поставь, я сам все сделаю.

Тараки разлил коньяк по рюмкам, поднял свою и, глядя Таруну в глаза, сказал:

– Давай выпьем за удачу, а? Пусть у нас будет удача! Все остальное тогда тоже будет!..

Они чокнулись, Тарун пригубил. Тараки опрокинул рюмку в рот, тут же наполнил снова, выпил и только теперь зажевал долькой лимона.

– Ах, дорогой Сайед! – сказал он, откидываясь на спинку кресла. – Как трудно быть у власти! Как много ошибок приходится совершать!..

– Перестаньте, Нур Мухаммед, что вы говорите! – возразил Тарун. – Какие ошибки? Если они и случаются, то по вполне понятным причинам. Ведь вы ведете корабль страны в штормовом море революции!

– Да, да, – согласился Тараки. – Вот именно. Вот именно. И у меня так мало помощников!.. Я надеюсь на тебя, дорогой Сайед. Очень надеюсь…

– Постараюсь оправдать ваши надежды…

– Почему ты не пьешь? – спросил Тараки.

– Я не так устал, как вы, учитель, – с извиняющейся улыбкой ответил Тарун. – Эти дни я только расхаживал рядом с вами, как на прогулке, а весь груз решений и ответственности ложился на ваши плечи!.. Какие важные переговоры вы провели в Гаване! Какие в Москве!.. Конечно, сейчас вам следует немного выпить, чтобы расслабиться…

– Да, – вздохнул Тараки. – Это верно.

Он неторопливо наполнил рюмку.

– А главные из моих помощников, они… – Тараки неподвижно смотрел в пространство. – Ну ладно, не будем об этом.

Опрокинул рюмку в рот, пожевал лимон. Сморщился.

– Главный ваш помощник – это, конечно же, Амин, – осторожно сказал Тарун. – Рядом с ним другие кажутся неопытными детьми.

Тараки хмыкнул и с интересом посмотрел на адъютанта.

– Ты считаешь? А тебе не кажется, что его становится все больше и больше? Его становится слишком много! Не замечал?

– Товарищ Амин просто работает, – сказал Тарун, пожав плечами. – Если бы он ничего не делал, его было бы слишком мало. И он был бы никому не нужен…

– Не знаю… У меня такое чувство, что скоро он займет все.

– В каком смысле? – удивился Тарун.

– В прямом. Все посты… все дворцы и резиденции… все! все!

Тарун молчал.

– Да, но ведь товарищ Амин… – начал он неуверенно.

– Хватит! – неожиданно крикнул Тараки, ударив по столу кулаком. – Товарищ! Тоже мне – товарищ! Такой товарищ опаснее врага! Ты знаешь, что он готовит на меня покушение?

– Вы шутите!

Тараки криво усмехнулся, глядя ему в глаза. Потом вздохнул.

– Конечно, шучу. Ты же знаешь – я большой шутник!.. Но то, что он хочет сжить меня со свету, – чистая правда. Я начинаю его бояться. Честное слово, я хотел бы видеть его меньше…

Он потянулся к бутылке, налил коньяк в рюмку. Поднял ее, посмотрел на свет.

– Но, ты знаешь…

– Что?

Тараки неспешно выпил. Морщась, сунул в рот дольку лимона, прожевал.

Вдруг пьяненько засмеялся и погрозил адъютанту пальцем.

– Знаешь, боюсь, мы его уже вообще никогда не увидим!..

Снова рассмеялся, глядя в изумленно-испуганное лицо Таруна, залихватски махнул рукой и отвернулся к окну.

Внизу лежали горы.