Текст книги "Победитель"

Автор книги: Андрей Волос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

* * *

Пункт боевого дежурства ПВО Кабула работал в обычном режиме. Операторы сидели за пультами. Зеленовато светились экраны локаторов, без конца рисуя свои раз и навсегда отмеренные круги. В дальнем углу комнаты два офицера, стоя за большим столом со схемой расположения, возбужденно переговаривались по-афгански.

Полковник Стрижов плохо знал язык.

Обычно если случалось что-нибудь такое, что требовало столь возбужденных обсуждений, к нему обращались за советом и помощью. Однако сейчас офицеры решили обойтись без его участия. Бросив еще две или три резких фразы, старший из них быстро вышел из комнаты. Второй подошел к одному из операторов и что-то отрывисто приказал.

Да, полковник Стрижов плохо знал язык, но главное он все-таки понял. Поэтому через минуту поднялся со стула, сделал несколько движений, чтобы размяться, и, безмятежно насвистывая, тоже покинул пункт боевого дежурства.

Он прошел коридором, успев увидеть в окне мерное вращение локаторной антенны на фоне гор и холмов и нацеленные в небо жала зенитных ракет, свернул и, остановившись у двери своего кабинета, сунул ключ в замок.

Захлопнув за собой дверь, полковник Стрижов оказался в маленькой комнате с письменным столом, несколькими стульями и сейфом. Тут же сел за стол и, не теряя ни секунды, набрал номер.

Ожидая ответа, он нервно подергивал ногой в афганском ботинке, какие здесь носили офицеры. Впрочем, полковник весь был облачен в афганскую офицерскую форму – правда, без знаков различия. Ожидая ответа, он думал: что если Огнева не окажется на месте?

– Алло! – возбужденно-радостно сказал он, когда ровные гудки сменились хрустом и голосом. – Алло! Товарищ генерал-полковник! Полковник Стрижов! Тут у нас нештатная ситуация. – Он на мгновение задержал дыхание, как будто не решаясь произнести. – Поступил приказ сбить борт четыре нуля один!

Главный военный советник Огнев обвел взглядом свой большой и хорошо обставленный кабинет, украшенный, в частности, огромной картой Афганистана на одной стене, а на другой – обзорной картой страны вместе с прилегающими территориями. Обе он знал назубок и сейчас скользил по ним взглядом не для того, чтобы воспользоваться предлагаемой информацией, а просто тупо пытаясь осмыслить услышанное.

– Сбить борт четыре нуля один? – медленно повторил Огнев. – Чей приказ?!

– Амина приказ, – ответил полковник Стрижов.

– Амина приказ!.. – эхом отозвался Огнев. Лицо его стало наливаться кровью. – Вот что, Стрижов… Что хочешь делай, но чтобы… Слышишь?! Нельзя этого допустить!

– Есть, – просто ответил полковник Стрижов. – Слушаюсь, товарищ генерал-полковник!

Он положил трубку и некоторое время сидел, нервно барабаня пальцами и напевая в такт: парам-пам-пам, парам-пам-пам. Потом взглянул на часы, собранно встал и вышел.

Заперев дверь кабинета, полковник Стрижов оглянулся, проверяя, не следит ли за ним кто-нибудь. Никого не было. Однако, сделав пять или шесть пар гулких шагов, он вдруг замер, как замирают дети, играя в шарады, и прислушался.

Нет, и впрямь никого не было.

Полковник спустился в подвал и добрался до щитовой.

Сам он – лично! много раз! – требовал повесить замок на эту дверь! Никакого толку!..

Стрижов вошел, щелкнул выключателем и увидел шесть опломбированных электрических щитов. Комнату наполнял тяжелый гул дизель-электростанции, дрожко доносившийся из-за стены.

Он решительно сорвал пломбу с четвертого шкафа, раскрыл один из щитов и, несколько помедлив напоследок, переключил четыре из шести многопозиционных рубильников.

Скосил взгляд и с удовлетворением увидел, как стрелка вольтметра бодро выпрыгнула за красную черту.

Потом закрыл щитки, а следом и дверцы шкафа. Пломбер у него тоже был. Но полковник, как на грех, на прошлой неделе оставил его дома. И с тех пор все забывал взять.

Стрижов выглянул в коридор, вышел, прикрыл дверь и направился на пункт боевого дежурства, где из-под кожухов приборов уже валил едкий дым.

Предохранителями здесь, как он точно знал, давно не пользовались.

* * *

Рабочий кабинет Хафизуллы Амина предназначался именно для работы, поэтому здесь не было ничего лишнего. Большой стол. По сторонам – книжные шкафы. На столе рабочий порядок. Небольшой бюст Ленина. Подарочный чернильный прибор из уральских самоцветов. На стене два портрета – Ленин и Сталин. Единственным предметом роскоши была богато инкрустированная винтовка с оптическим прицелом, подаренная руководством Генштаба. Она стояла в отдельном стеклянном пенале.

В кабинет вошел начальник охраны – Джандад.

Амин оторвался от документа и поднял голову.

– Ну?

Джандад остановился у стола и встал руки по швам.

– Товарищ Амин, – сказал он официально. – Система слежения ПВО вышла из строя.

Амин немо смотрел на него, как будто не понимая смысла сказанного.

– Система слежения ПВО вышла из строя… – повторил он. – И что же? Они не смогут сбить самолет?!

– К сожалению, не смогут, – ответил Джандад.

– Почему именно сейчас?! – закричал Амин, вскакивая и стуча кулаком о стол. – Почему сегодня?!

– Я проясню этот вопрос. Возможно, это случайность…

– Нет, не случайность! – возразил Амин. – Ты можешь быть уверен! Арестуй людей, которые это сделали.

– Мы не знаем, кто это сделал, – сказал Джандад ровно.

– Арестуй офицеров, которые отвечали сегодня за работу станции!

– Слушаюсь, – сказал Джандад.

– Скоты, – пробормотал Амин. – Мы окружены предателями… Три месяца прошу советских посадить туда своих операторов! Они думают, я шучу, когда толкую, что предательство буквально рассеяно в воздухе!..

Он подпер голову рукой и некоторое время смотрел в одну точку. Потом вздохнул и сел прямо. Лицо его снова приняло сосредоточенное выражение.

– Значит, я напрасно не поехал в танковую бригаду, – полувопросительно сказал Амин. – Потому что самолет сбит не будет.

– Так точно, – ответил Джандад. – Он не будет сбит. Следовательно, скорее всего, приземлится.

– Ты не устаешь поражать меня своей рассудительностью, – снова вздохнул Амин. – Так что же?

– Если он приземлится, вы должны его встречать.

– Третий раз обещаю приехать в эту несчастную бригаду – и в третий раз все кувырком! Ладно, едем в аэропорт! По дороге поговорим!..

* * *

ИЛ-18 возник из слепящего солнечного сияния, сделал плавный полукруг и зашел на посадку.

Колеса коснулись бетона посадочной полосы, выбросив облачка дыма, и через секунду лайнер уже катился по земле, с удовольствием ощущая подрагивавшими стойками шасси ее надежную плотность.

Поревев напоследок двигателями, как будто, подобно самцу-бабуину, решив оповестить весь мир о своей победе, он удовлетворенно стих и послушно покатил за грузовичком, на кабине которого был приспособлен длинный пластмассовый плафон с надписью “FOLLOW ME”.

На поле вдалеке стояло несколько военных вертолетов и три или четыре гражданских самолета. Однако прибывший ИЛ-18 целил не в их компанию, а ближе к зданию аэропорта, где, выстроившись по три в ряд, блестели мытыми боками три черные “Волги”, три белые “Волги”, черный “мерседес” и синяя “вольво”.

Далее сверкала позолотой и сталью шеренга почетного караула. На правом фланге расположился полковой оркестр. Солнце лупило в полную силу, и при взгляде на музыкантов, державших свои надраенные инструменты, хотелось зажмуриться.

Перед шеренгой справа стояли двенадцать афганских руководителей. Шесть из них были облачены в военную форму, а остальные – в светлые костюмы. Рядом с ними высилась небольшая фанерная трибуна, обтянутая красной тканью.

Чуть левее отдельной группой переминались советские. Рузаев, посол СССР в Афганистане, и три сопровождавших его сотрудника посольства парились в черных пиджаках. Генерал-полковник Огнев и его адъютант с погонами генерал-майора, ответственно державший в левой руке черную кожаную папку, были одеты по форме и блистали золотом шитья и звезд. Лишь переводчик Рахматуллаев наслаждался неоспоримыми удобствами светлой нанки.

Отдельной группой переминались разноцветные корреспонденты.

Самолет подруливал, а навстречу ему уже катил голубой трап. Поверх просвечивающего “АЭРОФЛОТ” было довольно небрежно написано “ARIANA”.

Самолет остановился, снова шумнул двигателями и окончательно стих.

У въезда на аэродром показался желтый “фольксваген”-“жук”, сопровождаемый белым джипом.

Дверь лайнера распахнулась, и на трап выпорхнула ослепительная стюардесса. Она ловко постелила коврик на площадку и снова скрылась в салоне.

“Фольксваген”-“жук” проехал мимо стоящих машин, миновал группу афганцев и нахально подкатил к самому трапу.

Из “фольксвагена” выбрался Амин.

Присутствующие невольно переглянулись.

Амин задрал голову и стал смотреть на открытую дверь самолета.

В проеме появился Тараки.

Оркестр грянул гимн. Торжественные звуки поплыли в знойном воздухе. Офицеры вскинули ладони к козырькам. Встречающие вытянулись.

Генеральный секретарь переступил порог и остановился на площадке трапа. Улыбаясь, поднял руки над головой и приветственно потряс.

Амин повторил этот жест.

Тараки наконец-то заметил его. Генсек поменялся в лице. Его даже шатнуло, и он был вынужден взяться за перила. Беспомощно оглянулся, как будто надеясь на помощь, а потом, мгновенно постарев и сгорбившись, начал спускаться.

Амин легкой побежкой поднимался по ступеням навстречу.

Они встретились на середине. Амин наклонился, обеими руками взял руку Тараки и поцеловал ее. Под вспышками нескольких фотокамер Тараки механически погладил его по голове. Далее они двигались вместе, причем Амин почтительно поддерживал Тараки под локоть.

Ступив на бетон, Тараки снова растерянно оглянулся, ища кого-то взглядом. Отстранил покорно отступившего Амина и сделал шаг по направлению к советской группе.

Рузаев, Огнев и Рахматуллаев двинулись ему навстречу.

– С благополучным прибытием! – сказал посол, пожимая ему руку.

– Хорошо долетели? – осведомился Огнев.

Рахматуллаев перевел… Генсек потеряно покивал, переводя взгляд с одного на другого.

– Хотел бы поговорить с вами, – сказал он дрогнувшим голосом. – Кое-какие обстоятельства меня сильно волнуют.

Затем жалко улыбнулся, развел руками и, горбясь, пошел назад – к Амину.

Через минуту Генеральный секретарь НДПА Нур Мухаммед Тараки уже стоял на трибуне и рассказывал товарищам о своем заявлении, сделанном на совещании неприсоединившихся стран в Гаване. Но как-то вяло рассказывал. Без огонька.

* * *

Солнце палило так, что хотелось зарыться в землю. Или забраться под камень, как скорпион или жужелица.

Снайпер не должен лежать семь часов на солнцепеке, дожидаясь цели. Такого не бывает.

Плетнев уже давно не смотрел в прицел. Он просто тупо глядел на дорогу.

Дорогу заливали вертикальные лучи солнца. Солнце висело над головой, норовя испепелить все в округе.

Из-за поворота показалась тележка.

От нечего делать он приник к окуляру.

Старик дремал, откинувшись спиной на вязанки хвороста. Осел сонно перебирал ногами. Цоканья копыт не было слышно – далеко.

Цикады чуть притихли. Зато кузнечики пиликали свою надрывную музыку изо всех сил. Ветра давно не было.

Плетнев оторвался от окуляра и повернул голову.

Иван Иванович, лежавший за камнем, посмотрел на часы. Потом на солнце. С досадой сплюнул. Заворочался, поднимаясь.

И бросил хмуро:

– Отбой. Сворачиваемся.

* * *

Когда Плетнев вошел в класс, в нем царила совершенно курортная обстановка. Голубков в одних трусах беззаботно валялся на раскладушке, заложив руки за голову и мечтательно глядя в потолок. На другой лежал Раздоров с книжкой в руках и тоже весьма экономно одетый. Пак – на этом кроме трусов была еще и майка – сидел на третьей и зашивал порванные на коленке штаны.

– Умилительная картина всеобщего разложения, – сказал Плетнев, стягивая пропотелый спортивный костюм. – Вам бы еще папироски в зубы.

– Здесь не курят, – наставительно заметил Голубков. Он был занят меньше всех и потому первым воспользовался возможностью почесать языком. – Здесь детям учиться!

– Детей эвакуировали, – заметил Раздоров, не отрываясь от книжки.

– Как эвакуировали? – заинтересовался Голубков.

– Так. В связи с обострением обстановки и возможными эксцессами…

– Во, бляха-муха, – сказал Голубков с таким видом, будто доказал важную теорему. – А ты что читаешь? “Как закалялась сталь”?

– Краткий курс ВКП(б), – отозвался Раздоров.

– Отстань от человека, – посоветовал Плетнев. – Вставай, пошли.

– Куда это?

– Пошли, пошли.

За школой Голубков, регоча от садистского наслаждения, долго поливал его холодной водой из шланга. Голову Плетнев тоже вымыл. Правда, мыло им выдали хозяйственное, и волосы долго потом пахли не то банно-прачечным комбинатом, не то просто какой-то псиной.

– Отстрелялся? – спросил Голубков, когда они шли обратно.

– А ты откуда знаешь? – насторожился Плетнев.

– Земля слухом полнится, – туманно ответил Голубков.

– А-а-а… ну ты послушай еще, послушай.

Он лег на раскладушку и закрыл глаза. Должно быть, задремал, потому что, когда снова открыл их, Раздоров со своей книжкой сидел на подоконнике, а разговор шел о знании языков.

– У нас в Ташкенте на всех языках молотят, – толковал Пак. – В школе – по-русски. Во дворе – по-узбекски. Таджикский еще знаю. На дари – это тоже почти как по-таджикски. Еще с корейского могу перевести…

– Надо же, – вздохнул Голубков. – А я только с русского на матерный. И обратно.

Раздоров иронически хмыкнул.

– Ничего. Задачу поставят – по-китайски заговоришь.

– Это точно. Вон Сашке поставили задачу – до сих пор в себя прийти не может… Смех один.

И он на самом деле засмеялся.

Плетнев сел и зло спросил:

– Смех?! А если бы кортеж проехал, а я ни черта не попал, кто был бы виноват? Цель в четырехстах метрах. Видимый участок дороги – метров сто. Три секунды на все, если толком прицеливаться. И солнце в глаза лупит! Я и говорю: менять надо позицию!..

– Проснулся, – констатировал Пак.

– Так ты отстрелялся? – спросил Раздоров. – Или что?

Плетнев потер лицо руками и теперь уже проснулся окончательно.

– Ни хрена не отстрелялся, – сказал он, стеля на полу перед собой газету “Правда” полуторанедельной давности.

Раздоров окончательно отложил книгу. Это, оказывается, был сборник американских детективов.

– Почему?

– Не приехал объект, – объяснил Плетнев, разбирая пистолет.

– А-а-а…

– И очень даже хорошо, что не приехал, – сказал он, глядя сквозь ствол в сторону окна. – Иван Иванович уперся как баран. Орет – мол, позиция утверждена!.. Позицию кто утверждал? Кто-то. А если бы неудачно отстрелялся, кого бы на шашлыки порубили?

И снова стал яростно работать шомполом.

– Тебя, – констатировал Голубков. – Точно бы порубили, бляха-муха, это ты правильно говоришь…

– Ну вот. Я ему и говорю, надо менять позицию…

– Заладил, – усмехнулся Раздоров. – Ты учи, учи полковников. Они это страсть как любят. А, Витюш?

Пак завел глаза – мол, спору нет, очень любят. Перекусил нитку и отнес штаны подальше, любуясь шитьем.

Плетнев начал собирать пистолет.

– Да уж, – вздохнул Голубков. – Ужасно любят. Просто хлебом не корми…

– При чем тут – любят, не любят! – взвился Плетнев. – В чем смысл выполнения задачи? Пальнуть с указанного места или задание выполнить?!

На последних словах он с резким щелчком загнал магазин. Отвел затвор в заднее положение, снял со спусковой задержки. Затворная рама с лязгом встала на место.

– Эх, не понимаешь ты еще службы, Плетнев, – вздохнул Раздоров и снова взялся за книжку.

Дворцовое происшествие

Без четверти десять Плетнев и Голубков, одетые в строгие серые гражданские костюмы, неспешно прохаживались у дверей Главного корпуса посольства. Плетнев размышлял, когда сможет улучить полчаса, чтобы забежать в поликлинику. Сегодня вряд ли. Можно Симонову сказать, что у него болит… ну, допустим, ухо. Тогда он сам в поликлинику погонит… Или ухо – это слишком серьезно? Да, ухо – это перебор. Еще откомандируют к аллаху. Как Архипова. Кому нужен больной разведчик-диверсант?

– Не торопятся, – заметил он, взглянув на часы. – Опаздывают.

– Начальство не опаздывает, а задерживается, – наставительно начал Голубков. – Оно, начальство-то…

Судя по всему, он, как обычно, собирался от нечего делать почесать языком.

Но ему не повезло – Плетнев увидел, что по аллее, ведущей от Главного корпуса к поликлинике, идет Вера. В светлом платье, в теннисных туфлях, с сумочкой в руке, легкой и независимой походкой. И выглядела очень… ну, как сказать… очень женственной она выглядела. Едва заметная улыбка на ее губах говорила, что она это знает.

– Стой здесь! – приказал Плетнев и поспешил навстречу.

Они встретились на пересечении аллей. Остановились в нескольких шагах друг от друга.

Наклонив голову, Вера немного насмешливо смотрела на него.

– Здравствуй! – радостно сказал Плетнев. – На работу?

– Здравствуйте-здравствуйте, – ответила она, улыбаясь. Сумочку она держала обеими руками и покачивалась с пятки на носок. – А куда же еще?

Он почему-то стушевался.

– Ну да… конечно.

– Что к нам не заходишь? – спросила Вера так насмешливо, как будто ответ на этот вопрос должен был вскрыть какие-то постыдные тайны.

Плетнев развел руками.

– Ты же сама говорила: я собой не командую.

– Жалко, – со значением сказала она и снова наклонила голову. – А то мог бы, например, мной покомандовать…

Он невольно сглотнул слюну и ответил неожиданно севшим голосом:

– Да ну. Какой из меня командир!..

Она рассмеялась.

– Мне понравился, – и заключила с притворным вздохом: – Ну, что ж делать!

Плетнев разозлился. Ты смотри, а! Ну как будто не было ничего! Вот они, женщины! Он-то себе места не находит! А ей все равно!..

– Вот именно, – сказал он, улыбаясь. – Тут других командиров полно.

– Это верно, – легко согласилась она. И вдруг сказала неожиданно ласково: – А знаешь, мне другие не нужны!.. Тебя зовут.

Кивнула в сторону Главного корпуса, усмехнулась и пошла по аллее прочь.

Плетнев тоже обернулся.

Точно: Голубков призывно махал рукой. Из подъезда выходили посол Рузаев и начальник представительства КГБ Мосяков.

* * *

Две черные “Волги” задержались у ворот под неприветливыми взглядами гвардейцев, а потом медленно въехали на территорию дворца Арк.

– Видал? – спросил Голубков, кивнув в направлении двух вкопанных танков и БТРа, дружно целивших всеми своими стволами в сторону въезда. – Серьезно живут.

Плетнев кивнул.

Территория представляла собой плодовый сад, рассеченный узким проездом. Нарядное и довольно причудливое здание дворца обрамляли цветники. Виноградные лозы увивали его до второго этажа.

Машины подъехали к боковому крыльцу.

Из первой неспешно выбирались посол и резидент. Плетнев и Голубков, похоже озираясь, уже стояли у дверей.

Компактная группа двинулась к ступеням внешней лестницы, ведущей на второй этаж дворца. По ней уже сбегал встречавший офицер охраны. Он и поднимался первым. Бойцы шагали по бокам и немного сзади от Рузаева и Мосякова. Переводчик Рахматуллаев, как существо в определенном смысле малоценное, в соответствии с инструкцией замыкал шествие.

Лестница привела в просторный холл второго этажа.

– Ждите здесь, – приказал Мосяков у высоких золоченых дверей, за которыми располагалась комната приемов.

Двери раскрылись, а потом закрылись за ними.

– Да-а-а, – протянул Голубков, озираясь.

Холл был действительно обставлен с роскошью – золоченые вазы с цветами на золоченых же тумбах… драпировки… тяжелые парчовые занавеси…

– Вожди-то, бляха-муха, – удивленно пробормотал он как бы про себя. – Не бедствуют!.. А ковров-то, ковров!.. Да-а-а… Никакого коммунизма не надо.

– Ну почему не надо? – усомнился Плетнев. – Просто пока на всех не хватает. В качестве первого шага осуществлено построение коммунизма в одном отдельно взятом дворце.

– Точно! В отдельно взятом!.. Но вообще-то, я тебе скажу… – протянул Голубков, пристально рассматривая ковер под ногами.

– Ну?

Голубков пошаркал подошвой и с осуждением покачал головой.

– Такой коврик на пол ложить – себя не уважать. Нет, я бы такой коврик…

Плетнев рассмеялся.

* * *

Комната приемов представляла собой уменьшенную копию Зала приемов. Ковры, оружие на стенах. Стол, стулья, красная кушетка. Два окна, задернутых точно такими же шторами, как в Зале. Кроме золоченых входных дверей была еще одна – поскромнее.

Расселись за большим круглым столом, на котором стояли бутылки с водой, серебряный поднос с несколькими перевернутыми вверх тормашками чистыми стеклянными стаканами, пепельница. На приставном столике в бордовой вазе благоухали чайные розы.

– Вчера вечером, после вашего прибытия, я довел до Амина мнение советского руководства, – сказал Рузаев. – Нельзя допускать столь острых разногласий между вами. Это совсем не в интересах мирового коммунистического движения.

Рахматуллаев, сидевший между послом и Тараки, примерно на равном расстоянии от каждого, синхронно переводил русскую речь.

Тараки жестом оборвал его и начал говорить сам.

– Нет, мы с ним не договоримся!.. Пока я был в Гаване и Москве, он успел отстранить от должностей всех моих сторонников! Теперь требует смещения министров! И хочет, чтобы я сам их отставил – тех, с которыми я делал революцию!.. Он уже называет их “бандой четырех”!.. На это я не пойду. Это мои друзья, мои братья…

Рузаев и Мосяков переглянулись. Повисла пауза, которую нарушил резидент:

– Между прочим, вы знаете, что вчера он отдал приказ сбить ваш самолет? К счастью, нам удалось вовремя предотвратить эту акцию…

У посла округлились глаза.

– Сергей Степанович, вы что?! – с тихой яростью прошептал он. – Вы зачем это говорите?! Не нужно это переводить!

– Нет, – твердо возразил Мосяков. – Переведите! Владлен Евгеньевич, я вам потом все объясню…

Помедлив, чтобы убедиться, что указание резидента оказалось последним, Рахматуллаев перевел.

Тараки поменялся в лице.

– Это правда?

Мосяков развел руками:

– К сожалению…

– Тем не менее, не следует обсуждать это сегодня, – недовольно сказал посол. – Сегодня вы должны показать, что владеете ситуацией и…

Тараки нервно сцепил пальцы рук и захрустел суставами. Рузаев невольно поморщился.

– …и отвечаете за свои поступки. Так или иначе, надо его выслушать. Всегда можно достичь какого-нибудь компромисса…

Послышался шум подъехавшего автомобиля. Тараки резко встал, подошел к окну и отодвинул штору.

– Амин амад, – упавшим голосом сказал он, поворачиваясь от окна.

– Амин приехал, – перевел Рахматуллаев.

Не обращая внимания на присутствующих, Тараки смотрел во двор. Белый джип “тойота” въехал на парковочную площадку. За рулем сидел одетый в военную форму адъютант Амина Вазир, рядом с ним охранник – тоже в форме. Амин – в штатском – расположился сзади.

Дверцы открылись.

Между тем по лестнице навстречу уже сбегал Тарун. В левой руке он держал автомат, правую поднял приветственным жестом.

Тарун и Амин встретились между машиной и лестницей.

Закусив губу, Тараки наблюдал, как подобострастно кланяется его адъютант, пожимая руку Амину, как весело и искренне улыбается. Амин протянул руку, с улыбкой похлопал его по плечу. Тарун сделал приглашающий жест и двинулся к лестнице. Амин последовал за ним. Вазир и охранник шагали последними.

Рузаев откашлялся.

– Леонид Ильич просил подтвердить свою симпатию к вам. Он считает вас не только партнером и союзником СССР, но и своим личным другом. Однако в сложившейся ситуации…

Неожиданно Тараки, бросив какую-то фразу, быстро направился к двери в смежную комнату.

Посол осекся и посмотрел на резидента. Тот пожал плечами.

– Извините, я отлучусь на минуту, – перевел Рахматуллаев.