Текст книги "Победитель"

Автор книги: Андрей Волос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)

* * *

Плотно прикрыв за собой дверь, Тараки помедлил, как будто предоставив себе еще несколько секунд, чтобы изменить решение, потом решительно прошел к письменному столу и взял трубку.

Набрал трехзначный номер.

– Касым? – негромко сказал он. – Касым, я все понял. Тарун – предатель! Он на стороне Амина. Советские сказали, что вчера Амин отдал приказ сбить мой самолет. От них обоих нужно немедленно избавляться. Давай прямо сейчас… Да, здесь! Другого шанса не будет!.. Действуй!

Он положил трубку и замер, опустив голову. Затем потер лицо ладонями, будто отгоняя страшный сон. И, сложив их вместе, сделал жест мусульманского омовения – аминь.

Неспешно вернулся в комнату, сел, скованно улыбаясь.

– Извините, дела, – перевел Рахматуллаев. – На чем мы остановились?

Но Тараки уже опять вскочил.

Он снова смотрел в окно. Повернулся, нервно разминая пальцы. На лице были отчетливо написаны два чувства – страх и надежда.

Он заговорил… но и без перевода было понятно, что Тараки говорит что-то совсем случайное, необязательное…

Все вздрогнули, когда внизу загремели выстрелы.

Тараки схватился рукой за подоконник и широко отдернул штору.

Резидент тоже вскочил и быстро прошагал к окну.

Закинув руку своего адъютанта себе на шею, Амин тащил его к джипу.

Озираясь и тяжело дыша, привалил тело, кое-как открыл дверь. Затолкнул Вазира на переднее сиденье. Захлопнул. Обежал джип. Вскочил за руль. Двигатель шумно завелся. Джип с визгом сдал задом, сорвался с места и уехал, скрывшись за деревьями парка.

Тараки повернулся от окна и по-стариковски прошаркал к своему стулу.

Он сел, уставившись в стол, и что-то невнятно пробормотал.

Резидент посмотрел на посла.

Посол сделал такое движение шеей, будто ему стал жать воротник.

– Это конец, – перевел Рахматуллаев.

* * *

Неожиданно начавшаяся внизу стрельба так же неожиданно стихла.

Выхватив пистолеты, охранники стояли по бокам от золоченых дверей. Когда они начали открываться, Плетнев сбежал вниз, любую секунду ожидая нападения.

Рузаев и Мосяков поспешно вышли из комнаты и двинулись к лестнице. Голубков замыкал движение группы.

Плетнев первым вышел на крыльцо, огляделся.

Внизу на ступенях, подплыв кровью, лежали двое убитых.

Можно было следовать к машинам.

Посол, морщась и прижимаясь к стенке, осторожно переступил тела.

Мосяков, переступая, задел один из трупов ногой, но, кажется, не обратил на это внимания.

Предобеденные хлопоты

Повар Шерстнев выключил газ под кастрюлей, снял крышку и с удовольствием повел носом. Душистый пар, в котором запах корицы и кардамона мешался с десятком иных пряностей, волнующим облаком слоился под высоким потолком. Холодные бока разнокалиберной утвари, сверкавшей на стальных стеллажах в практически бестеневом, как в операционной, свете многочисленных люминесцентных ламп, слегка запотели.

– Да уж, горе только рака красит, – ритуально пробормотал Шерстнев, откинул сварившихся членистоногих на дуршлаг, обдал холодной водой, отставил и, пока с них стекали последние капли, заглянул в другую кастрюлю.

В этой томился на малом огне крутой рыбный навар. Час назад Шерстнев опустил в кипяток штук восемь живых черноморских бычков в марлевом конверте – чтобы плебейская их плоть, развариваясь, не засоряла продукт. Но зря все-таки говорят, что, дескать, дешевая рыбка – поганая юшка. Оно, конечно, бычок – рыба простая, черномясая (хотя, между прочим, не такая уж и дешевая – накладные расходы велики, коли под присмотром соответствующих служб везти живьем аж из самой Феодосии), но вкус дает острый, запоминающийся… Переместив отрухлявевших бычков в бак с отбросами, ловко обезглавил трех скользких стерлядей – эти тоже еще и безголовыми подрыгивались, – быстро выдрал алые жабры, головы бросил в кастрюлю, а рыбин, порубив на куски, обернул полотенцем для просушки. Полотенца стопой лежали на краю стола, и Шерстнев то и дело брал свежее, а использованные бросал в плетеный короб справа от плиты.

Когда головы разделили судьбу бычков, в дело пошли хряпки – жирные пахучие щеки осетровой рыбы калуги. Их Шерстнев специально заказывал на Сахалине, в тамошнем Управлении. Хранить приходилось морожеными, что шло в разрез с привычными порядками, но несравненный вкус и навар стоил того, чтобы слегка поступиться рутинными правилами здешней кулинарии… Ну а уж когда и хряпки ушли на выброс, Шерстнев погрузил в пахучее варево ломти стерляжьего мяса, и теперь они допревали в дружной компании с разнородной зеленью и перцем.

Он поднял крышку и, взяв на глазок щепоть соли, бросил ее в кастрюлю. Однако не всю – пальцы сами, без его участия, задержали малую толику, которая оказалась бы лишней; пусть ее количество составляло гораздо меньше осьмушки чайной ложки, а все равно: не дали пальцы упасть лишку и, цепко придержав, тут же стряхнули обратно в деревянный бочонок-солонку.

Освободив розовые раковые шейки от скорлупы, приобретшей после встречи с кипятком бордово-красный переливчатый цвет, на боках отдававший в оранжевый, Шерстнев отложил их в сторону и отделил шесть верхних панцирей. Смахнув ненужную шелуху, он очистил панцири изнутри от темного завара, потом взялся за мелкое стальное сито и быстро протер крепкий хитин, получив горстку тонкой влажной пасты с характерным запахом – скорее тинным, нежели рыбным. Осторожно припустил пасту на сливочном масле, выложил в фарфоровую плошку. Аккуратно сцедил и профильтровал бульон. Заправил рублеными шейками. Пасту следовало добавить в самом конце, перед подачей.

– Готово, – сам себе сказал Шерстнев, вытирая влажные руки белым вафельным полотенцем.

Затем выложил остатки использованных продуктов в стальные контейнеры и рассовал в рефрижератор на отведенные им места. Контейнеры хранились в течение суток – чтобы в случае каких-либо сомнений или неприятностей можно было вернуться, так сказать, к истокам. “Вот уж не дай бог-то, господи!” – с привычным содроганием подумал Шерстнев, вспомнив, сколько анкет и допросов прошел он в свое время, когда его, талантливого молодого повара, брали на работу… Много воды с тех пор утекло. Многое поменялось. Прежде было веселее… Охота!.. шумные застолья!.. Он вспомнил вдруг, как впервые жарил в Завидове на вертеле целую косулю… волновался, прожарится ли!.. с тщанием поливал тушку смесью оливкового масла и виноградного уксуса, как предписывал рецепт из охотничьей поварской книги, отпечатанной в типографии Решетникова незадолго до московского пожара – стояла здесь на этажерке наряду с другими кулинарными наставлениями… Впрочем, особых изысков руководство не требовало, все склонялись к простой русской кухне – рыба, икра, соленые грибы, вареная картошка, селедка, холодец, поросята, гуси. Но хороший повар и на столь ограниченном пространстве может себя показать… Бывало, и сами на кухню захаживали – поинтересоваться. В дело не лезли, только Дмитрий Федорович всегда норовил собственноручно заправить уху водкой. Ну, Устинов – простой мужик, не щепетильный, Шерстнев с ним ладил, хоть, в случае с ухой, и косился неодобрительно: разве сам он ошибется водки плеснуть?.. Теперь не то, нет… теперь все больше творожок да свеколка… да разговоры про вегетарианство и лишний вес… Собственно говоря, сам Леонид Ильич все больше их и заводит… а какой был едок!.. Эх, время, время!..

Вздохнув, он отлил толику супа в отдельную кастрюльку, бросил туда же чайную ложку пасты и как следует размешал. Эта порция предназначалась санитарному врачу. Взглянул на часы. Время давно шагнуло за полдень.

Дверь открылась, и в кухню вошел начальник смены охраны Викулов.

– Здравия желаю, – сказал он. – Как брюква? Упрела?

– Ага, упрела!.. Копать пошли, – буркнул Шерстнев. – Что там, начали, нет?

– Сегодня припозднились, – ответил Викулов. – Самого не было. Врач задержал.

– Суп-то простынет, – озабоченно пробормотал Шерстнев.

– Подогреешь, – сказал Викулов.

Шерстнев разозлился.

– Подогреешь!.. Много вы, товарищ полковник, в моем супе понимаете!

– Ну! ну! тише! – Викулов выставил ладони. – Тобой печки хорошо растапливать, Шерстнев! Прямо огонь летит!..

Шерстнев махнул рукой, снова взглянул на часы и зажег газ в открытой жаровне.

* * *

Леонид Ильич молча отодвинул в сторону лежавшие перед ним документы. Жест свидетельствовал, что Генеральный секретарь пришел на заседание далеко не в лучшем расположении духа.

Надел очки, посмотрел поверх на присутствующих, затем снял и с нехорошим бряканьем положил на стол.

МОСКВА, 16 СЕНТЯБРЯ 1979 г.

– Товарищи, – хмуро сказал Брежнев.

Он был раздражен и недоволен. Ему хотелось сказать кое-кому из присутствующих пару-другую слов по-настоящему, наотмашь. Но погромыхать, как прежде, как встарь, все равно не удалось бы, потому что язык плохо слушался, – не громыхание бы вышло, а сплошное чавканье.

– Как вы знаете, вчера Амин… – Леонид Ильич замолчал, сделал несколько жевательных движений и повозился в бумагах, выгадывая время, чтобы успокоиться. – Гм-гм!.. Вчера Амин отстранил Тараки от власти и физически изолировал. Сегодня должен был состояться пленум ЦК НДПА. По-видимому, на нем будут приняты неблагоприятные для товарища Тараки решения. Нам нужно определить линию поведения. Товарищ Андропов.

– Леонид Ильич, – очень сдержанно сказал Андропов. – Думаю, нужно потребовать у Амина гарантий. Он не должен принимать репрессивных мер против товарища Тараки, поскольку…

– Если бы Амина не было!.. – резко оборвал его Брежнев. – А вы, Юрий Владимирович, обещали это обеспечить!.. Нам бы не пришлось обсуждать эти вопросы!..

Андропов хотел что-то сказать, но сдержался. Пометил что-то в блокноте и медленно откинулся на спинку стула.

– Позвольте мне, Леонид Ильич, – вступил Косыгин. – Товарищи члены Политбюро! Леонид Ильич! Вчера вечером Амин обратился к нашим представителям в Кабуле. Он просит о личной встрече. Считает, что в разговоре с вами можно было бы прояснить ряд вопросов. И что это послужило бы лучшему взаимопониманию…

– Не о чем нам с ним разговаривать!.. – угрюмо сказал Брежнев. – Раньше нужно было разговаривать…

– Он и раньше просил о встрече, – нашел нужным возразить Косыгин. – Но вы его тоже не принимали…

– Зачем он мне был нужен? – Брежнев повысил голос. – Раньше мы имели дело с Генеральным секретарем НДПА Нур Мухаммедом Тараки! Разумный человек, симпатичный, все понимает… Зачем нам нужен был его помощник? От добра добра не ищут… А теперь этот выкормыш его арестовал! и хочет с нами разговаривать!

– Индульгенцию получить! – ввернул Андропов.

– Вот именно… Пусть вернет к власти Тараки, тогда поговорим!..

Повисла пауза.

Устинов вздохнул.

– Да, конечно, следует вернуть к власти Тараки. Но теперь уж не обойтись без войсковой операции…

– Они же просят помочь войсками? Вот и ввести войска, – сказал Андропов. – И поставить соответствующую задачу. Все равно Амина нельзя оставлять. Он переметнется к американцам. И они разместят свои “першинги” на нашей южной границе.

– Почему он переметнется к американцам? – спросил Громыко. – С какой стати? Зачем же тогда он столько времени просит у нас войска? Это абсурд какой-то… А что касается войсковой операции, мы уже не раз здесь говорили, что не сможем юридически оправдать ввод войск. Советский Союз будет выглядеть агрессором!

– Да, товарищи, об этом забывать нельзя, – вздохнул Брежнев. – Ну а как быть? Оставить Тараки без помощи?

– И потом, – сказал Косыгин, – ввод войск – серьезная операция. За пять минут такие дела не делаются, а реагировать нужно немедленно.

– Если не начинать, они вообще никогда не сделаются!

Брежнев задумчиво посмотрел на Андропова, пожевал губами, вздохнул. Идея ввода войск ему никогда не нравилась.

– Леонид Ильич! – Андропов продолжил. – Может быть, хотя бы начать подготовку? В конце концов, Амин и Тараки в один голос просили о переброске двух или трех батальонов спецназа. У нас готов “мусульманский” батальон. Кроме того, можно перебросить батальон десантников в Баграм якобы для охраны аэродрома. Эти подразделения могли бы решить двойную задачу…

– В каком смысле?

– Во-первых – охранять руководство. А при необходимости – блокировать его. Я имею в виду Амина.

– Только обязательно переодеть, как и предлагалось, – заметил Устинов. – Никто ничего не узнает.

Громыко тяжело вздохнул и покачал головой.

– А вы, Юрий Владимирович, со своей стороны предпринимаете что-нибудь? – спросил Косыгин. – Ведь ваше ведомство обычно не оперирует такими понятиями, как военные действия!..

– Да, – ответил Андропов. – Как только была получена информация о случившемся, мы начали проработку спецоперации. Не исключено, что нам удастся восстановить статус-кво без применения военной силы. Но я должен с огорчением констатировать, что ни одна из наших прежних спецопераций не оказалась успешной. Поэтому подготовку к переброске “мусульманского” батальона следует максимально ускорить.

– Да, товарищи, – задумчиво сказал Брежнев, надевая очки. – Не было заботы… Нет, ну какая же сволочь этот Амин! Тоже мне – ленинец!..

Покачав головой, он со вздохом придвинул к себе документы.

– Ну хорошо. Что у нас тут еще на сегодня… из неотложного…

Затем взглянул на часы, пожевал губами и спросил, обведя присутствующих взглядом поверх очков: – Или обедать пора, товарищи?

* * *

В кабинете Мосякова тихо потренькивал джаз Дюка Эллингтона, на столе стояла литровая бутылка виски, в вазочке лежали маслины, а на нескольких тарелках – сыр, орешки и фрукты. Сам резидент был нетрезв и мрачен, и чем более он становился нетрезв, тем более мрачнел. Настроение Огнева тоже нельзя было назвать веселым.

Да и разговор между ними шел довольно безрадостный.

КАБУЛ, СЕРЕДИНА СЕНТЯБРЯ 1979 г.

– Не имел он права его арестовывать! – сказал резидент. – Понимаешь? Это натуральный переворот!

Огнев покивал.

– А он и не отпирается. Только уточняет, что поступил так для блага Родины. Мол, корабль тонет, и нужна твердая рука. Но, мол, если советское руководство считает его недостойным, он готов вернуть Тараки все должности. Пусть только его перед этим выслушают в Москве. По-моему, нормальная позиция. И ты сам хорошо знаешь, что как государственный деятель он Тараки сто очков вперед даст…

– Я его очки не считал, – буркнул Мосяков. – Я одно знаю: песни он сладко поет, это точно. Сам поет, а сам, между прочим, теперь уже за министрами гоняется… Мало ему, что Тараки арестовал… Надо, пожалуй, в Союз бедолаг переправить, чтобы он им башки не свернул. Точно! В ящики заколочу – да и…

И махнул рукой, подтверждая серьезность сказанного.

– А что ему оставалось делать? – спросил Огнев, пожимая плечами. – Кто кого в своем доме пытался убить?

– Ты что имеешь в виду? – непонимающе спросил резидент и несколько раз моргнул.

– Покушение на Амина я имею в виду! В доме Тараки!

– Э-э-э! – иронически протянул Мосяков. – Ну да. Ты его слушай. Он еще и не такое расскажет. Покушение! Выдумки. Не было никакого покушения.

Огнев, похоже, хотел что-то сказать, но сдержался.

– А приказ сбивать самолет – был! – продолжал резидент. – Тут уж не откажешься!..

Главный военный советник нахмурился. Ему не хотелось уличать Мосякова во лжи, хотя он точно знал – от посла знал, от Рузаева, – что и покушение было, и резидент при нем присутствовал. “Вот же кагэбэшная сволочь!” – подумал он. Но подумал беззлобно. Он понимал – работа такая. При такой работе в простоте и словечка не скажешь…

Они молчали, занимаясь простыми застольными делами: один сгрыз орешек, другой отщипнул виноградину. Резидент потянулся к бутылке.

– Но дело даже не в том, кто первый начал, – примирительно сказал он, разливая напиток. – Москва его не хочет, вот в чем дело.

– Верно. А почему не хочет? Потому что представительство КГБ в Кабуле заняло сторону Тараки. И чернит Амина в глазах советского руководства.

Резидент хмыкнул.

– Не чернит, а снабжает объективной информацией. Знаешь, что он в последнее время придумал? Загоняют людей в самолет, и над Гиндукушем – рампу настежь. Называется – десантирование. Каково? У него и так руки в крови по локоть, а если его к власти допустить, что будет?

– Они с твоим любимым Тараки – два сапога пара, – отмахнулся Огнев. – Тараки мало крови пролил? Целыми кишлаками людей расстреливал! Живьем в шахты кидал! Ты бы и об этом сообщал подробней…

Резидент усмехнулся, покачивая в ладони стакан и заставляя искриться его содержимое.

– Даже если я во всем виноват, это дела не меняет: Москва Амина не хочет. Брежнев Амина не хочет. Амин это знает. И все его речи – для отвода глаз. А на самом деле у него теперь один ход. Один. Давай выпьем, потом я тебе скажу, какой именно.

– Давай, – согласился советник.

Резидент отдышался, сжевал ломтик хурмы. Затем поднял указательный палец кверху пистолетом, медленно опустил его до горизонтального положения и, протянув вперед, сделал губами звук:

– Пу!

Огнев задумчиво опустил голову. Между тем резидент говорил, и по мере развития его речь менялась от вкрадчивой до громовой.

– Понимаешь? Только один ход! И когда он его сделает, начнется пьеса Гоголя. Со слов: “А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!”. Ну-ка, Ляпкин-Тяпкин, отвечай! Как мог ты допустить расправу над лидером Апрельской революции? Почему не сохранил жизнь большого друга Советского Союза и лично Леонида Ильича Брежнева? Который твердо обещал, между прочим…

Огнев свел брови и покачал головой. Его пальцы поигрывали винтовой крышкой от бутылки виски – то поставят на донышко, то положат на бок.

– …обеспечить безопасность товарища Тараки! И что же будет с авторитетом Генерального секретаря ЦК КПСС?! Как с этих пор мир должен относиться к его слову?! Кто ему теперь поверит?! Отвечай, проклятый Ляпкин-Тяпкин, предатель и бездельник!

Огнев в сердцах пристукнул крышкой по столу и буркнул:

– Тебе бы на сцену!..

– А сроку, Митрофаныч, у нас неделя, – устало и доверительно сказал резидент. – Не больше. Уж поверь… Так что давай теперь в одну дуду дудеть. Потому что если Амин Тараки грохнет, твоя голова наравне с моей полетит!..

Советник молчал.

Сопя, резидент разлил остатки.

– Мы тут, конечно, тоже кое-что придумали, – сказал он, по привычке качая стакан в руке. – Да вот не знаю, успеем ли.

* * *

Машину бросили за пару кварталов, и теперь неспешным прогулочным шагом шли от площади Чаук, приближаясь к воротам Арка. Иван Иванович и Князев шагали впереди. Плетнев и Голубков, рассеянно посматривая по сторонам, плелись за ними метрах в пятидесяти. Все в штатском, в сереньком, неприметном.

– А что тут неясного? – негромко, но, как всегда, недовольно и раздраженно говорил Иван Иванович Князеву. – Одна группа на грузовике, две на УАЗиках. Грузовик таранит ворота. Проникаешь во двор. Во дворе уничтожаешь охрану. Две группы занимают оборону. По тем, кто пытается покинуть здание, ведешь огонь на поражение. Группа захвата проникает во дворец. Уничтожаешь внутреннюю охрану. Пробиваешься на второй этаж к спальне. Производишь захват… Вот, собственно, и все. Через сорок минут – Баграм, через час – Ташкент, еще через три с половиной – Лефортово.

– Просто, как апельсин, – сказал Князев.

– Да, просто. И не нужно усложнять!..

Они медленно прошли мимо ворот, поймав на себе настороженные взгляды рослых мужиков в гвардейской форме – охранников у КПП.

– Спецназ охраняет, – заметил Князев. – И воротца ничего себе. Их грузовиком так просто не возьмешь. Километров до восьмидесяти разогнаться надо…

– Ну и что? – буркнул Иван Иванович. – Разгоните.

– Ты мне скажи, пожалуйста, дорогой, кто это все придумал?

– Что придумал?

– Операцию эту. Амина в плен брать.

– Не нашего ума дела. Кому положено, тот и придумал. Наше дело – приказы исполнять. В Москве придумали…

– В Москве придумали, а теперь ты мне показываешь ворота и говоришь, как нужно разогнать грузовик. Ты оглянись – где тут разогнать? Негде. Тут даже с БТРом еще повозишься. Нужен танк, а не грузовик.

– Перестань! – возмутился Иван Иванович. – Где я возьму танк? Нет у нас танка.

– А у них есть, – заметил Князев. – За воротами. Два танка Т-55. Вкопаны в качестве постоянных огневых точек. Это как?

– Погоди, – поморщился Иван Иванович. – Это особая статья. Я про ворота. Два раза долбанете, если надо…

– Ты на них хоть смотрел?

– А что я делал, по-твоему?

– Не знаю! А за воротами по обе стороны кирпичные башни с бойницами видел? Пока будем долбать, они шуранут из ДШК – и всё. Яйца всмятку.

* * *

У ворот Плетнев наклонился завязать шнурок и как следует рассмотрел караул.

– Крепкие ребята в охране. И злые…

– Да уж, – кивнул Голубков. – А вот напротив ворот здание… Обратил внимание? Что-то оно, бляха-муха, мне не нравится…

– Еще бы. Там тоже гвардейцы сидят.

– С чего ты взял?

– Посмотри на окна. Занавески как в караулке.

Голубков начал озираться.

– Не верти башкой! – зашипел Плетнев.

– Точно!.. Ишь ты, бляха-муха, Шерлок Холмс!..