Текст книги "Царьград. Гексалогия (СИ)"
Автор книги: Андрей Посняков
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 91 (всего у книги 108 страниц)
Когда последний из освобожденных поэтов покинул залу, базилевс вздохнул и устало уселся в кресло:
– Пожалуй, на сегодня хватит. Есть еще вопросы или предложения?
– У меня, господин, – подал голос отец Георгий – молодой настоятель церкви Хора. – Сказано было о крестовом походе… Я вот и подумал… Итальянцы, поляки, император Священной Римской империи Фридрих, король Богемии, Чехии и Венгрии Ладислав – все они хорошо понимают, чья очередь наступит после того, как турки расправятся с империей и, полагаю, не откажут прислать свои отряды, если хорошо попросить. Однако не надо забывать и о наших единоверцах – о сербах, литовцах и русских.
– О русских? – задумчиво переспросил император. – Так им там, кажется, не до чужих проблем. И потом – с кем там говорить? С московским князем? С рязанским? Или, может быть, с тверским? К тому же все они – вассалы татар. Да вы же сами, уважаемый настоятель, об этом не столь уж давно докладывали.
– Мы соберем добровольцев, господин, – Георгий упрямо наклонил голову. – И для этого вовсе не нужно согласие московского князя Василия или кого бы то ни было еще. Нужно просто послать в княжества верных людей. Думаю, добровольцы найдутся, пусть мало, но…
– Согласен, – махнул рукой базилевс. – Еще? Нет? Тогда все свободны… Кроме вас, протокуратор Пафлагон! Задержитесь, поведайте – о чем вы договорились с туринцем?
Дождавшись, когда все вышли, Алексей кратко изложил все содержание недавней беседы с Чезини. Император слушал внимательно, не перебивал, лишь иногда задавая вопросы. Потом улыбнулся и, велев держать его в курсе, задумчиво потеребил бороду:
– Знаете, почему я сейчас столь милостиво разговаривал с арестованными? Почему я вообще с ними разговаривал? Почему решил изменить власть… ибо сейчас нельзя править так же, как лет пятьсот назад?
– Почему же?
– Потому что я видел сон, – тихо проговорил император. – Тот же самый сон, который ты рассказывал протопроедру Гротасу, а уж он поведал мне… – лицо базилевса исказилось. – Я слышал гром – это, круша городские стены, стреляла ужасная бомбарда Урбана!
– Кстати, он теперь работает на нас!
– Я видел лезущих на стены янычар, видел смерть, кровь и огонь пожарищ, видел, как въехал в город султан верхом на белом коне… И видел свою собственную голову, насаженную на турецкую пику! Сон был настолько реален, что я проснулся в поту… Господи! Господи, помоги всем нам!
Командующий имперским флотом – комес – Лука Нотара не особенно скрывал своих симпатий к туркам. От былого величия Ромейской империи ныне ничего не осталось, и могущества базилевса больше не существует – так зачем же цепляться за осколки прошлого? Не лучше ли возродить империю заново, пусть даже под турецкой чалмою? От того ведь будет выгодно всем, кроме этих надменных и жадных итальяшек, что, словно саранча, пожирали доходы империи. Осколка империи – так будет точнее.
Комес имел двух сыновей и, кажется, был верным мужем… Кажется…
Пылкая турчанка Фируза Гюльназ тоже была верной женою в гареме Азака‑паши, самой молодой, самой красивой, а потому – постоянно третируемой всеми остальными женами паши. Лишь один Аллах, всевидящий и всемилостивейший, ведал, сколько гадостей сделали эти злобные фурии несчастной юной Фирузе! То заставят на солнцепеке пропалывать сад, то – якобы случайно – обольют кипятком ноги, то подошлют евнуха с какой‑нибудь омерзительною запискою, якобы со стороны, и ведь так устроят, что записка эта попадет в руки благоверного супруга. И вот уже не раз нежная спина Фирузы испытывала на себе плеть евнуха Зарифа! О, Зариф знал, как бить… И знал, как усладить старшим женам. О, как они радовались, как смеялись… Курвы!
Фируза тоже знала, как угодить Зарифу, он ведь не был евнухом с детства, Зариф Хаким‑калы, бывший вор из Анкары… Хитрая девушка знала, как сделать так, чтоб и ему – даже евнуху! – было приятно.
И Зариф не бил ее в полную силу, лишь только делал вид, что бил… Правда, в последний раз уж пришлось постараться и ему – за экзекуцией наблюдал сам хозяин – якобы Фируза разговаривала о чем‑то с садовником. Завлекала! Мужа ей мало, подлому отродью! Бить ее! Бить, бить, без всякой жалости.
Девушка кричала от боли, плакала – уже на самом деле, ничуть не притворяясь. Ва, Аллах! Да заслужила ли она такие муки?
– В следующий раз велю содрать с тебя кожу, – отвесив на прощанье пощечину, предупредил любвеобильный супруг.
Правда, Фирузу больше долго не били, она вдруг понесла, забеременела и, как и положено, в срок, родила мальчика – красивого крепенького бутуза с лучистыми черными глазами. Бутуза задушили старшие жены – зачем им конкурент их собственным детям? Фируза не плакала, нет… Она припрятала ножницы и ночью, по очереди, заколола весь гарем. Быстро, деловито и бесстрастно. После чего бежала в порт – а дело происходило в Измире. Пробралась на купеческий корабль и через некоторое время объявилась в Константинополе. Нищенствовала, воровала, заодно учила язык, а потом как‑то встретила на рынке Артополион одну девушку, быстро ставшую ее лучшей подругой. Звали девушку Марина… Марина‑Гликерья… Сладенькая…
– Душа моя Феодора! – Так мессир Чезини называл Фирузу, впрочем, ее давно так все звали. – Ты хочешь иметь свой дом, душа моя?
– Хочу, – не задумываясь, отозвалась девушка. И, чуть подумав, уточнила: – С фонтаном и садом.
– Предупреждаю, задание будет трудным! – туринец захохотал. – Я еще сам его не до конца продумал… подумаем вдвоем.
– Подумаем!
Мессир Чезини был тот еще фрукт – Фируза это прекрасно знала… как знала и то, что с его помощью можно заработать немало денег. А деньги – это… Нет, не то чтоб она за деньги продала бы родную мать, но… Не думать о деньгах может позволить себе только тот, у кого их много. А у кого мало – увы. Справедливости ради следует сказать, что мессир Чезини никогда своих девушек не обижал и расплачивался с ними честно. За одно это его стоило уважать – и уважали. В том числе и Фируза. Девушка была сейчас искренне рада, что ее покровителю удалось успешно выпутаться из разных нехороших передряг. Говорили, что он в тюрьме, а он – вот, здесь, в Олинфе!
– Что улыбаешься? – прищурился вдруг мессир. – Рада мне?
– Не столько вам, сколько возможности заработать.
– Хвалю за честность! Такая возможность тебе скоро представится.
И быстренько ввел девчонку в курс дела. Нужно было скомпрометировать одного типа, желательно не одного его, а заодно с сыновьями, чтоб вернее. Как именно это проделать, уже соображали вдвоем… нет, не вдвоем, потом еще подключился очень красивый молодой человек, которого мессир почтительно величал «уважаемым господином протокуратором». Неужто и в самом деле – протокуратор?! Такой молодой – и в таких чинах? Вот если б с ним… Нет! На работе Фируза о всяких таких пустяках не думала. Деньги или мужчины – что главнее? Конечно, деньги. Будут деньги – не мужчины будут выбирать тебя, а ты – мужчин. Любых. Какие понравятся. К примеру – вот хоть этого красавчика. План придумали дельный, много чего подсказала сама Фируза, ей лестно было – наравне с мужчинами думает.
Надо сказать, комес Лука Нотара обожал термы и гадания. На том и решили сыграть. Не торопились, приваживали около месяца – как раз столько времени и прошло с того момента, как рыночная гадалка (Фируза) кое‑что предсказала комесу по руке, до того времени, когда она же позвала его в термы. В «очень‑очень хорошие термы», только для обеспеченной публики.
В те же термы заманили и юношей – сыновей комеса. Особо с ними не цацкались, взяли на чисто сексуальный интерес – уж тут Фируза показала себя во всей красе. И тоже позвала – разумеется, каждого в отдельности – в термы. Те самые. Расположенные рядом с площадью Аркадия.
Комес явился первым, разоблачился, вошел в «горячую» залу, окунулся в бассейн, окруженный густым паром.
Туда же, в бассейн, Фируза – одного за другим – препроводила и юношей.
Тем временем Сладенькая – ну как же без нее‑то! – выскочила голой и мокрой на улицу – а как раз начинался вечер, и рядом, у портика, собралась охочая до новостей и сплетен толпа.
– Люди добрые, помогите! – громко закричала голая Сладенькая. – Там, в термах – насильники!
И – бежать! Народ, конечно, рванулся следом, распахнул двери… Плывший над бассейном туман быстро рассеялся.
– Это, что ли, насильники?
– Нет, братцы! Это же комес! Нотара! И его сыновья, я их знаю!
– С одной девкой, господи!
– А девка‑то – турчанка!
– Теперь ясно, почему комес турок любит!
Алексей радовался – пошли, пошли слухи! По всему городу. Как там у Высоцкого? «Ходят слухи тут и там, а беззубые старухи их разносят по углам». «Беззубым старухам», кстати, за распространение нужных сплетен неплохо платили – а как же?!
* * *
Монах Геннадий – в миру Георгий Схоларий – вне всяких сомнений, был человеком благородным и честным. И вот этого честного и благородного человека нужно было смешать с грязью! Ради того, чтобы Константинополь жил, честное имя Схолария должно было умереть. Навсегда!
Цинично? Да, но политика вообще… нет, не то чтобы цинична и безнравственна, она никакая. Разве может быть циничным, скажем, закон Ома для участка цепи? Или какая‑нибудь теорема – безнравственной? Так и здесь… Политик, а уж тем более государственный деятель, не доллар, чтобы нравиться народу. Иногда как раз и нужно не нравиться, идти на непопулярные меры. Особенно – в кризисные времена. Заморозить тарифы и цены, снизить раздутые зарплаты в различных отраслях, сократить всякого рода замов, пенсионеров – на пенсию, на их места – молодых специалистов, – а то куда ж их прикажете девать? Наиболее одиозных махинаторов – показательно расстрелять. Цинично? А тихой сапой девальвировать рубль – не цинично? Впрочем, как может быть циничной аксиома?
Вот и здесь…
Схолария подловили на том, что он так любил – на проповедях. Монах частенько выступал на паперти у церкви Хора. С некоторых пор там появился один юноша, красивый чернокудрый отрок с чудными карими глазами, преданно смотревшими на проповедника. О! С каким благоговением он внимал каждому слову брата Геннадия! И – о неожиданность! – какие умные вопросы задавал!
Еще бы не умные, коли над их составлением ломали голову Алексей Пафлагон и Филимон Гротас!
А по вечерам, после проповеди, Георгий Схоларий любил прогуляться до Влахернской гавани. Дышал воздухом, любовался морем, отвечал на вопросы многочисленных поклонников.
Вот и в тот день…
Поклонники уже, правда, отстали, привлеченные загорающими нагишом девицами. Те не просто загорали – бегали, заразы этакие, по песку, смеялись… Вот люди и остановились – вразумить. Заодно – поглазеть, ничего не скажешь, девки‑то красивые оказались, чего ж не поглазеть забесплатно?
Отец Геннадий, конечно, с возмущением от девиц отвернулся, перекрестился, да и зашагал себе дальше по узкой, вьющейся меж камнями тропинке. Как всегда дошел до старого кипариса, повернулся… и тут услыхал крики. Кто‑то тонул!
Не раздумывая, монах бросился в море… О господи! Тот самый чернокудрый юноша с карими глазами, что так внимательно слушал проповеди… Бедняга! Кажется, нахлебался воды… Скорее вытащить его на берег.
Подхватив утопающего на руки, отец Геннадий понес его к берегу… На полпути – когда из‑за камней показались разочарованные поклонники (девки как‑то быстро ушли), юноша неожиданно ожил… И – как видно, в знак благодарности – наградил спасителя долгим братским поцелуем!
Ну а назавтра весь Константинополь знал: проповедник монах Геннадий – тайный содомит! Лобызался во Влахернской гавани с голым турчонком! Как это – не может быть? Ей‑богу, не вру, сам лично видел… Их и на проповедях раньше частенько вместе встречали – вот оно как! Теперь ясно.
Если совсем честно, то по поводу отца Геннадия Алексея немного терзала совесть. Жалко было монаха, вроде и не заслужил он подобной участи. Но еще жальче было Константинополь! Или – жальчее.
Такое сейчас было время: каждое лыко – в строку!
Так вот. И без всяких…
Глава 181452–1453 гг.Египет–Южный Азербайджан
И устрица имеет врагов!
Козьма Прутков
…Моральных терзаний.
Единственное – чтобы качественные сплетни получились. Товар должен быть в красивой упаковке!
Так и действовали. А работать пришлось много, и не только в Константинополе. Куда‑то посылали верных людей, а куда‑то – по делам наиболее важным – протокуратору приходилось добираться и самому. Облеченным высшим доверием базилевса… и клуба. Клуба спасения нации!
Египетскому султану Джакмаку, правившему государством мамлюков уже долгие годы, стукнуло семьдесят девять лет. Далеко в прошлом остались победоносные походы в Сирию, расправа с заговорщиками, морские сражения с родосскими рыцарями, увы, закончившиеся для султана ничем. Старший сын Джакмака, Усман, слыл человеком глупым, жестоким и алчным – что вообще‑то было бы и неплохо для задуманного «клубом спасения» дела, только вот долго ли усидит на троне Усман после смерти отца, которая – видно по всему – была уже не за горами. Стар султан Джакмак, стар и дряхл, сколько еще протянет – бог весть! Может, уже завтра предстанет перед глазами Всевышнего. Рассчитывать на такого опасно. Договоришься с ним… а что будет потом? С кем еще придется договариваться? С Усманом? С кем‑нибудь из царедворцев и военачальников, к примеру, с тем же эмиром Иналом, командующим египетским флотом в войне с родосцами? Или – со всеми троими сразу?
Трудная была задача, поэтому и Алексей поехал в Египет сам – разобраться с тамошними делами на месте, склонив Джакмака (и его возможных преемников) к войне с турками. По сути, не такое уж и сложное дело, и султан, и его гвардия и войско турок ненавидели, и, конечно, не прочь были бы пощипать им перья. Да вот только для начала хорошо бы навести порядок в собственном доме!
К такому выводу и пришел Алексей, явившийся в Каир под видом помощника и компаньона сирийского врача Хараджа. Врач был подлинный – прекрасно говоривший по‑арабски грек из Измира, давно ненавидевший турок.
Сняв весь второй этаж в одном из постоялых дворов, дали рекламу, заплатив серебром базарным торговцам – а уж те постарались, разнесли вести. Немедленно явившиеся гвардейцы‑мамлюки – «опора трона» – были тут же умаслены щедрой взяткою и в высшей степени любезнейшим обращением. Говорил больше Харадж, слабо знавший арабский протокуратор лишь кивал да улыбался.
– Ва, Аллах! И что это вас понесло из Сирии? – уходя, покачал головой один из мамлюков – толстяк с жирным лоснящимся лицом.
– Турки, – льстиво улыбаясь, пожал плечами Харадж. – Не дают работать, совсем задавили налогами. О, как я их ненавижу!
Последние слова были произнесены с надрывом и вполне искренне.
– Мы их тоже не любим, – ухмыльнулся второй мамлюк, повыше и уж куда стройнее первого. – У, шайтаны!
Подобные настроения, как уже вскоре уяснил протокуратор, господствовали в среде мамлюков повсеместно. Бывшие рабы‑черкесы, мамлюки давно уже превратились в замкнутое военно‑служилое сословие, некую касту. К которой, кстати, относился и сам султан – Джакмак из рода Бурджитов. Да, султан… Но лишь только первый среди равных! И возведенный на престол гвардией!
Ясно было, кто хозяин в Египте. Вовсе не султан. Мамлюки! Вот с ними, с наиболее влиятельными лицами, и нужно было договариваться… а лучше даже не договариваться, а сделать так, чтоб они сами возжелали бы немедленно напасть на турок, все зависимости от того, какой там султан нынче на троне.
Уяснив для себя задачу. Алексей деятельно приступил к ее выполнению. «Сирийские лекари» привечали мамлюков, Харадж (грек Харитон) действительно оказался умелым врачом, ловко пускавшим кровь и лечившим многие болезни. Высокопоставленные мамлюки обслуживались за символическую цену, а то – и вообще бесплатно… и это не могло не вызвать подозрений. И вызвало.
А раз главным доктором считался Харадж, то вербанули его помощника – Алексея. А тот и не ломался долго, согласился с радостью, доверительно шепнув Казиму – так назвался вербовщик, – что давно уже обижен на своего компаньона.
– Извини, Казим, я плохо говорю на вашем языке.
– Ничего. Зато я знаю язык турок! Отныне, Али, ты будешь следить за каждым шагом сирийца и докладывать мне.
– Слушаюсь и повинуюсь, – скромно поклонился протокуратор. – Я много чего знаю о Харадже, мы с ним долго жили среди турок. О! Их я тоже хорошо знаю. Очень‑очень хорошо. Так и передай своему начальнику.
Начальник турками заинтересовался, да и не мог не заинтересоваться, слишком уж велика была к ним ненависть. Какие‑то выскочки‑скотоводы завоевали полмира… ну почти полмира, и зарятся на все остальное! А брюхо‑то не разорвется от жадности?
И очень даже скоро наступил такой день, когда с Алексеем захотел лично поговорить сам начальник Казима. Звали начальника – Ибрагим‑бей. Высокий, красивый усач, прекрасно говоривший на языке турок, произвел весьма благоприятное впечатление на протокуратора. Точнее, не столько начальник, сколько его вопросы, надо сказать, весьма дотошные. Все‑то его интересовало: и сколько войск у турецкого султана, и как они вооружены, и каков флот, и в каком состоянии крепости в пограничных эмиратах Караман и Дулаги.
Кое‑что Алексей отвечал, и с подробностями, кое‑что придерживал для дальнейших бесед. Видно уже было – Ибрагим‑бей заглотнул наживку и отнюдь не собирался выплевывать. Оставалось лишь сделать еще один маленький шаг… Убедить Ибрагим‑бея кое в чем… Даже не убедить – а чтоб он сам высказал некую идею…
Одновременно с деятельностью сирийских эскулапов, в среде мамлюков – впрочем, и не только среди них – поползли упорные слухи о слабости турецкого войска, о неспособности молодого султана Мехмеда управлять страной, о многочисленных заговорах среди янычар. Слухи эти – слабый правитель, гвардейские заговоры и прочее – принимались за чистую правду, еще бы, ведь в самом Египте, положа руку на сердце, творилось все то же самое. А чем же лучше какие‑то там турки?
И вызревала – надо сказать, весьма быстро вызревала – идея нанести турецкому султану сильный и быстрый удар. Отбить пограничные крепости, разграбить богатые прибрежные города, а там – кто знает? – может быть, и привезти этого наглого юнца Мехмеда в Каир в железной клетке! Ведь еще полвека назад удалось же такое Тимуру!
Наконец, наступил такой момент, когда, кажется, созрел и Ибрагим‑бей. Посланец от него – нет, на этот раз не Казим, а другой, незнакомый парень с неприметным смуглым лицом – пришел ближе к вечеру.
Пришел, пожаловался на головную боль, потом – после осмотра Хараджа – сделал незаметный знак протокуратору – мол, выйдем. Кивнув, Алексей вышел во двор.
– Известный тебе человек ждет у ворот Баб Ан‑Наср. Поторопись!
Сказал и исчез, растворясь в колышащихся фиолетовых сумерках. Солнце садилось, озаряя кроваво‑красным светом высокие доходные дома, дворцы, мечети с узорчатыми минаретами, пронзающими низкое желтое небо. Да, что и говорить – поздновато для встречи. Наверное, Ибрагим‑бей хочет поручить что‑то в высшей степени важное.
Накинув поверх халата белый полотняный плащ, протокуратор надвинул на лоб тюрбан и быстрым шагом зашагал по узким улочкам города. Каир – Аль‑Кахира – поражал любого огромным количеством прекраснейших мечетей, строить которые считал своим долгом каждый султан. Еще бы – после захвата Багдада монголами Каир справедливо претендовал на роль центра всего мусульманского мира и, похоже, он того стоил! Да, Константинополь тоже был великим городом, но все его величие, увы, осталось в прошлом. Развалины дворцов и портиков, обшарпанные статуи, толпы нищих, многочисленные очереди за водой и в бани – денег в казне хватало только на ремонт Святой Софии. Иное дело – Аль‑Кахири, – невольно любуясь городом, с грустью подумал протокуратор. Древняя мечеть Амра, мечеть ибн Тулуна, дворец, цитадель Саладина… Глаза разбегались от изысканно‑победного каменного узорочья, от многочисленных изразцов, куполов, от пронзающих небо стройных изящных игл минаретов.
Ворота Баб Ан‑Наср – ворота победы – выстроенные шесть веков назад архитекторами из Эдессы, находились довольно далеко от того места, где жили «лекари». Потому Алексей шагал торопливо, стараясь успеть до намаза.
В центре города дома стояли просторно, можно даже сказать, одиноко, и каждый – ну почти каждый – представлял собой неприступную крепость. Между домами были густо посажены кустарники и деревья, кое‑где встречались колодцы, чем дальше от Нила – тем реже. Чем ближе к окраине, тем чаще встречались по пути бочки водовозов, запряженные могучими быками.
Миновав несколько кварталов, Алексей посмотрел на солнце и понял, что до намаза уже не успеет. Подальше отойдя от высившейся неподалеку мечети, он затаился за деревьями, услыхав разом раздавшиеся протяжные крики муэдзинов:
– Алла‑а‑а‑иллаху ал‑лаа‑а‑а…
Затаился, выжидая конца молитвы, – не хотелось привлекать к себе внимание. Уже ведь почти пришел, вон они, ворота Баб Ан‑Наср, хорошо видны. Местечко там, надо сказать, безлюдное… вот, как и здесь…
Алексею вдруг почудилось, что листья на деревьях чуть шевельнулись. А ведь ветра не было! Почудилось… бывает…
Вдруг что‑то свистнуло… Протокуратор оглянулся – в стволе росшего позади дерева, дрожа, торчала стрела!
– Стой, где стоишь! – произнес чей‑то строгий голос. – Брось кинжал. Ну, быстрее! Так… Теперь медленно подними руки… Свяжите его, парни!
Четверо молодцев, выскочив из кустов, проворно связали пленника. Говорили, между прочим, по‑турецки! Та‑ак… Интересно…
– Тащите его в дом.
Дом – обычный шестиэтажный доходный дом, как водится, принадлежащий султану – производил впечатление безлюдного. Ну да, намаз уже закончился, и люди разошлись по своим каморкам – спать.
В такую же каморку на втором этаже – быть может, лишь чуть попросторней других – грубо втолкнули и Алексея.
– Ну, сирийская собака, – войдя последним, уселся на разбросанные по всему полу подушки длинный худой мужчина в белой чалме и просторной накидке‑джелаббе. Лицо его казалось не таким уж и смуглым, большой, с горбинкою, нос походил на клюв хищной птицы, верхнюю губу закрывали длинные ухоженные усы, в глазах отражался красный край заходящего солнца. Словно вурдалак, бррр!
Протокуратор непроизвольно поежился.
– Что дрожишь, шкура? – злобно прищурился горбоносый. – Расскажи, как ты продал султана?! Эй, вы… – он обернулся к парням. – Закройте ставни и зажгите светильники. И ждите у дверей на страже.
Ага… выгнал лишние уши. Не доверяет своим? Или специально – для создания более доверительной атмосферы. Сейчас будет угрожать, а потом попытается перевербовать. Знакомая ситуация.
– Ну, подлый ишак! Отвечай же!
– Спрашивай, – спокойно кивнул Алексей. – Да, может быть, все‑таки разрешите присесть?
– Присесть? – Горбоносый сверкнул глазами. – Мххх!!! Впрочем, садись… Если ты намерен говорить, так мы с тобой побеседуем. Но если задумаешь молчать или врать, клянусь, я лично сдеру с тебя кожу!
– Зачем мне молчать? – Алексей уселся поближе к окну с закрытыми ставнями и быстро заговорил, нарочно быстро, отвлекая внимание. – Вот я спрашиваю себя – зачем мне молчать, господин? Ради этих мамлюкских ишаков? Чтобы самому вышло дороже? Зачем мне это, клянусь Аллахом?
– Помолчи…
– Хотелось бы узнать, так сказать, ваше имя?
– Зачем тебе мое имя, мамлюкский пес? Хотя… называй меня Саид‑бей.
– О, рад познакомиться!
– Сейчас ты по‑другому запоешь, собака!
– Что вы все заладили – собака, пес… – обиженно воскликнул протокуратор. – Как будто других слов нету!
– Будешь говорить, что спрошу, – другое будет к тебе отношение, – туманно пообещал Саид‑бей.
– Так спрашивайте!
– Кто послал тебя к Ибрагим‑бею? Галиль‑паша?
Ага! Прокололся! Протокуратор поспешно прикрыл глаза, чтобы не выдать неожиданно пришедшую радость. Не такой уж он и профессионал, этот турок. Никогда не следует при первом же допросе называть имена!
– Да! Да! – что есть силы, выкрикнул Алексей. – Он, он, Галиль‑паша! У, шайтан… А что мне было делать? Он угрожал расправиться со всей моей семьей! У‑у‑у‑у…
– Ты сейчас же напишешь об этом!
– Я… я не умею писать, господин!
– Я запишу сам! – Саид‑бей поднялся на ноги.
– Да‑да, я согласен, мой господин…
Пленник прыгнул, словно разжавшаяся пружина! Словно тигр – тихо, бесшумно, мягко… Ноги‑то ему не связали! А связанные руки – это все‑таки руки… Ими тоже можно душить… Что Алексей и проделал во мгновение ока, ни на секунду не переставая громко и отчетливо говорить:
– Осмелюсь сказать, Галиль‑паша сам отыскал меня… да‑да, сам… Прислал в мой дом слугу, якобы у него обострилась подагра… я ведь лекарь, врач, знаете ли…
Протокуратор, словно тигр, рыскал по комнате. Склонился над распростершимся телом…
– Что‑что? Ах, слишком быстро… Немного помолчу.
Замолк, вытаскивая зубами кинжал… Саид‑бей, кажется, дышал… Ну и черт с ним…
Укрепив кинжал между коленками, Алексей быстро разрезал путы…
– Можно продолжить, мой господин? Продолжаю… Итак, Галиль‑паша…
Подойдя к окну, он быстро распахнул ставни…
– Так… сейчас я постараюсь вспомнить… умм…
И быстро выскочив в окно, оказался в внутреннем дворике. В черном, усыпанном звездами небе ярко светила луна. Где‑то рядом, за оградою, перекликалась ночная стража… А сверху вдруг послышался шум! Ага, сообразили, наконец…
– Держи! Держи его! Вон он!
Естественно, Алексей не стал их дожидаться, а, перемахнув через ограду, тут же и сдался мамлюкским стражникам:
– Именем султана! Ведите меня скорей к Ибрагим‑бею!
Преследователи, конечно, так и не появились. Умные. Но сделали глупость!
А после этого случая все пошло как по маслу. Как и рассчитывал Алексей, Ибрагим‑паша отправил его с заданием к туркам. Следить, докладывать, создавать агентурную сеть. Вот это предложение было для протокуратора по вкусу!
Правда, выполнял его уже не он – верные люди, умело натравливавшие мамлюков на турок, особенно после смерти старого султана, когда власть, волею гвардии, сначала переметнулась к его глупому и жадному сыну Усману, а потом – почти сразу же – к флотоводцу Иналу. Но это уже впрямую Алексея не касалось, немного отдохнув, он отправился в новое путешествие – нужное и полное опасностей странствие в страну Кара‑Коюнлу.
Кара‑Коюнлу – так назывался туркменский род, когда‑то вытесненный из родных кочевий монголами и расселившийся в Северном Иране, Ираке, Азербайджане. Кара‑Коюн – «Черный баран» – угрюмо смотрел с победоносных стягов правителей сего могущественного рода. Был еще и белый баран – Ак‑Коюнлу – эти роды враждовали, терзая друг друга с переменным успехом. Могущественный правитель Кара‑Коюнлу Кара‑Юсуф когда‑то воевал с Тимуром, а нынче государством управлял его сын Джихан‑шах, плохой мусульманин, но толковый правитель, к тому же, в отличие от своих полудиких родственников, отнюдь не чуждый философии и поэзии… Поэзия!
Да, еще падишах Джихан считался вассалом сына великого Тимура Шахруха и, по традиции, воевал с государем Ак‑Коюнлу Узун‑Хасаном… Которого тоже можно было бы неплохо использовать против турок.
Надо сказать, столица империи Кара‑Коюнлу Тебриз при Джихан‑шахе приобрела известный архитектурный лоск и превратилась в настоящую Мекку поэтов, искавших милостей, славы и денег при роскошном дворе падишаха. Туда как раз сейчас и направлялся великий сирийский поэт Новруз Ас‑Сири – Алексей – разумеется, тоже в поисках славы и денег. Ехал, разумеется, не один, а с караваном персидских купцов – алчных барышников и прохиндеев, относящихся к «поэту» не то чтобы с насмешкой, но с неким оттенком покровительства. Что было, в общем‑то, и неплохо.
Тебриз встретил путника ярким солнцем, гомоном и разноцветьем базаров, и длинными глубокими тенями синеющих рядом гор – высоких, с белыми снежными шапками. Простившись с купцами, купив на базаре красивый синий плащ и тюрбан, расшитый тонкой золотой нитью, Алексей… тьфу‑ты, знаменитый сочинитель Новруз! – отдал свой прохудившийся дорожный плащик нищим дервишам и, спросив у первого попавшего водоноса дорогу, не тратя времени на отдых, отправился прямиком во дворец падишаха, гордо выпятив выкрашенную хной бороду. Не так уж и далеко оказалось идти.
Дворец, несомненно, производил впечатление, очень даже производил! Затейливая каменная резьба, аркады, позолота, голубые и синие изразцы, изящные башенки на зубчатых стенах, мощные, тоже украшенные резьбой и позолотой ворота. У ворот, важно скрестив копья, стояла стража – воины в белых чалмах и сверкающих на солнце кольчугах.
Толпившийся у дворца народ они пропускали выборочно – кого пускали, а кого и нет. Недолго думая, протокуратор решил было прошмыгнуть следом за целой толпой хорошо одетых людей – богатых купцов или сановников.
Не тут‑то было!
– Куда прешь, борода?! – не очень‑то вежливо осадили наглеца стражи. – Кто таков?
Хорошо хоть спросили, не прогнали сразу. Путешественник приосанился:
– Я великий поэт Новруз! Автор поэм «Руслан и Людмила», «Василий Теркин» и еще многих других стихов. Величайший из величайших!
– Поэт, говоришь? – стражники переглянулись. – А ну прочти что‑нибудь!
– Я свободен! Словно птица в вышине. – Подбоченясь, протокуратор тут же прочел недавно переложенные им на турецкую речь стихи Маргариты Пушкиной – сочинительницы почти всех песен группы «Ария». – Я свободен! Я забыл, что значит смерть!
– Ладно, проходи, – неожиданно смилостивились стражи. – Так бы сразу и сказал, что явился на состязание.
– Да‑да, вот именно – на состязание!
Молодой человек конечно же смутно представлял себе сейчас, о каком таком состязании идет речь, лишь надеялся, что не о соревнованиях по бесконтактному карате.
– Во‑он, в тот угол проходи, – показал рукой один из стражников. – Там много вас собралось… поэтов!
Народу в указанной стражником стороне собралось человек двадцать. Самого различного вида – от астеничных юнцов до убеленных сединами аксакалов.
Подойдя ближе, Алексей вежливо поклонился и поприветствовал коллег, на что те отреагировали по‑разному: кто кивнул, кто скептически усмехнулся, а кто и вовсе, отвернувшись, посмотрел в противоположную сторону.
Высоко в небе жарко сияло солнце, а здесь, под растянутым на высоте стен балдахином, царствовала приятная прохлада. Да и вообще, долго ждать не пришлось – рядом, на крыльце (не таком уж с виду и парадном, скорее даже – черном) вскоре показался какой‑то важный толстяк в пестром тюрбане, не иначе как какой‑нибудь визирь. Поэты поспешно приветствовали его почтительными и частыми поклонами – тут уж старались все, никто не игнорировал.
– Заходите, – почему‑то вздохнув, позвал толстяк и, махнув рукой, скрылся за дверью, куда тотчас же хлынула вся собравшаяся компания, не исключая, естественно, и «великого поэта Новруза».