Текст книги "Царьград. Гексалогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 108 страниц)

– Завхоз, гмм…

– Ну, тиун по‑нашему… или вот – ключник!

– Хорошо, не ключница!

– Хорошо! Эх, друже, чувствую, мы с тобой сработаемся! Этот ми‑ир придуман не нами‑и‑и… Этот мир придуман не мной…

Свернув к клубу, «двоечка» бывшего палача остановилась у пожарного выхода новенькой двухэтажной школы. Весело белел кирпич, в широких окнах сияло солнце.

– Теперь вот что, Алексий, – тихо предупредил Емельян. – Ребят сейчас пока нет – в поле, Аркадьича – сам видел – тоже. Есть одна гнида – комиссар, он же старший воспитатель Ручников. Вот он тебя в таком виде сейчас увидеть не должен. И никто не должен. Потому – пробираемся с осторожностью. Готов? Ну тогда пошли.

Отперев замок собственным ключом, Емельян распахнул дверь, прислушался и, обернувшись, поманил приятеля. Вошли. Сначала, после бьющего в глаза солнышка, черный ход показался каким‑то темным, мрачным, потом, когда поднялись по лестнице, сквозь большие окна снова ударило солнце. Коридор был как коридор – обычный, школьный, впрочем, каким же ему еще нужно было быть? На стенах, тут и там, были развешаны стенгазеты и плакаты – «Встретим Олимпиаду‑80 ударным трудом на прополке!», «Позор лодырям и прогульщикам!», «Наши передовики», ну и так далее и в том же духе.

– Жить будешь в кабинете истории, – негромко сообщил Емельян. – Мы все тут живем, на первом, а отроки – на втором, чтоб меньше по окнам лазали. Ну все равно лазают, не уследишь, дело молодое… Тсс!!!

Он вдруг застыл, приложив палец к губам.

– Слышишь? Голоса! Ручников кого‑то прорабатывает, видать, выгнать хочет. Не моих ли?

Оба прислушались к доносившимся сквозь неплотно прикрытую дверь голосам – пафосному мужскому и двум юношеским, ломким. Доминировал, естественно, мужской.

– Я в последний раз спрашиваю, кто вам купил вино? А? Отвечай, Ратников! Что молчишь? А ты, Кудрявцев, что молчишь? Дружка своего поддерживаешь? Так это ложная дружба. Ну? Я жду ответа.

– Никто нам не покупал, мы сами купили, – скупо проговорил кто‑то из прорабатываемых.

– И какое же вино? Откуда у вас деньги?

– «Плодово‑ягодное»… по рубль две. Это разве деньги?

– Ого! – явно взбеленился мужчина. – Это рубль уже для вас не деньги?! Наш полновесный советский рубль! Я смотрю, вы совсем отбились от рук, молодые люди. Ладно Ратников – несоюзная молодежь, но ты, ты‑то, Кудрявцев, – комсомолец! Сегодня ж соберем бюро! Не скрою, я давно к вам присматриваюсь… Да‑да, именно к вам! Эта музыка дурацкая, волосищи до плеч…

– Да что, одни мы так ходим?

– Не перебивай, Ратников! Я тебе пока слова не давал.

– Выгонит, – уныло прошептал Емельян. – А парнишки эти мне нужны, что же я, сам с дисками крутиться буду на старости‑то лет? Придется выручать… Идем, друже.

Подойдя к самому крайнему кабинету, повар отпер замок ключом и гостеприимно распахнул дверь:

– Мое летнее пристанище. Я сейчас отлучусь ненадолго – одежку тебе справить, – а ты посиди пока тихо, взаперти. Не стесняйся, располагайся, можешь даже пока подремать.

Подмигнув, Емельян удалился, тщательно заперев за собой дверь.

Алексей осмотрелся: составленные к стене парты, старый платяной шкаф, диван, явно притащенный из учительской, журнальный столик оттуда же, кресло, даже торшер составляли определенный уют, чему, впрочем, не способствовали висевшие на стене диаграммы и графики – бывший палач, а ныне повар занимал кабинет математики.

Подойдя к окну, протокуратор осмотрел двор, увидев, как отъехала куда‑то белая «двойка» Емели. Потом подошел к шкафу, забитому какими‑то бумажными призмами, треугольниками и октоэдрами, присел, распахнув дверцы – внутри оказались виниловые грампластинки, диски, как их называл Емельян, причем почти все – отечественного производства. «Зодиак», «Здравствуй, песня», «Веселые ребята» – эти имена ничего не говорили Алексею, да он и не надеялся отыскать здесь любимую «Арию», не пришло еще для нее время.

Устало потянувшись, Алексей улегся на диван и устало прикрыл глаза… Подремать ему, впрочем, не дали – кто‑то изо всех сил забарабанил в дверь.

– Дядь Емельян, откройте! Это мы, за пластами.

– Громче еще поори, – тут же цыкнули на говорившего. – Смотри, Ручник услышит! «За пластами»… Нет Емельяна, машина‑то во дворе не стоит. Наверное, в колхоз, за мясом, уехал, он собирался.

– Да, наверное, – почему‑то со вздохом согласился второй. – Как думаешь, выгонят нас?

– А и выгонят, так в городе‑то все веселее, чем тут грядки полоть!

– Да‑а‑а, тебе‑то хорошо говорить, а мне характеристика нужна, я в институт собрался.

– В институт он собрался, интеллигенция хренова…

Голоса удалились, затихнув где‑то в районе лестницы.

Алексей перевернулся на другой бок… И тут услыхал шум двигателя. Вернулся Емельян? Ну да – его машина.

Снова послышались голоса, потом затихли… Лязгнул замок…

– Тут пока ждите… На! – появившийся на пороге повар быстро прикрыл за собой дверь и швырнул приятелю несколько свертков и пакет из мешковины с групповым портретом «Бони М». – Не сомневайся, твой размерчик! Джины, извини, пока только индийские, «Милтонз», но тоже ничего, «пилятся», батник польский, «Одра», часы «Луч», поносишь пока эти, шузы… шузы сразу померь, если что, поменяю.

– Чего померить?

– Шузы! Ну обувку.

Желтые вельветовые туфли пришлись Алексею впору, как и джинсы, и батник – уж тут‑то Емельян был спецом. Нигде ничего не жало, и вообще, чувствовалось довольно комфортно.

– Ай, батничек‑то ушить бы немного, – оглядев гостя, задумчиво произнес повар. – Ладно, девчонкам скажу – ушьют. Эх, еще бы слегка подстричься бы – больно уж ты лохмат, хиппи волосатый! Я‑то ладно, ко мне привыкли, да и должность – повар. А ты – завхоз, лицо материально ответственное, тебе б посолиднее выглядеть надо… Эх, сглупил я с батником… Ничего, я его себе оставлю, тебе свою рубашку отдам, индийскую, и пиджачок… Да‑да, именно – пиджачок.

Бормоча, Емельян распахнул платяной шкаф и, вытащив оттуда бело‑синюю, с коротким рукавом, рубашку и бежевый пиджак, протянул все это протокуратору:

– Одевай. Пиджачок – шик, гэдээровский!

Алексей быстро переоделся, пиджачок тоже пришелся впору, точно по мерке сшит.

– Дарю! – расщедрился повар. – А то мне он великоват малость. Та‑ак… Ну вот, совсем другое дело: солидный, знающий себе цену человек – сразу видно, не бедный и со связями. Идеальный вариант для завхоза. Н‑да… А насчет стрижки придется подождать, тут, в «Доме быта», парикмахер приезжий, из города – только по вторникам и четвергам бывает. Ладно, пока никого нет, покажу тебе, где душ – вымоешься, голову болгарским шампунем помоешь, побреешься… Э, только это, бороду полностью не сбривай – на Кавердэйла похож будешь. Лучше уж так – на Че Гевару! Ха! Шучу! Светлый ты больно для Че Гевары! Скорей уж Луис Корвалан! Эл пуэбло, унида, хамас сера венсидо!

В дверь нетерпеливо стукнули:

– Дядя Емельян, вы там скоро?

– Ах! – бывший палач хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл про моих юных друзей! Минутку…

Бросившись к книжному шкафу, Емельян выгреб оттуда пачку дисков и, снова подмигнув гостю, скрылся за дверью.

– Вот вам, парни! Запоминайте, что и за сколько…

– У‑у‑у, а фирмы что, нету?

– А это тебе что, Ильюша? Глория Гейнор! Лицензия!

– То‑то и оно, что лицензия.

– Ничего по червонцу пойдет… И эти вот, «Радуга» – тоже по червонцу.

– Дядь Емельян! Да кто за червонец купит‑то?

– А вы посмотрите, тут же не хухры‑мухры – «Смоки», «АББА», «Бони Эм»! Купят, и еще попросят. Эх, жаль, мало в Питере взял…

– А это зачем? Елки какие‑то, снег… «Здравствуй, песня», ххэ! Полное фуфло, вы б, дядя Емельян, еще бы «Верасов» предложили!

– А что? «Малиновка» хорошо идет… Да вы не «хэкайте», парни! Смотрите, песни‑то! «Шизгара»! «Синий иней»!

– Да не возьмут по червонцу!

– Сэвэн, парни, сэвэн! За эти – сэвэн. Смотрите, не перепутайте! Ну, что встали?

– Дядь Емельян, вы обещали «Машину времени» записать…

– Обещал – запишу. Пленку только подгоните.

Вернувшись обратно, палач устало бухнулся на диван:

– «Машину времени» им, слыхал? Между прочим, за так. Вот молодежь пошла – одна морока. Хотя эти – парни неплохие и навар неплохой делают. Еле их у Ручника отмазал – тот ведь и впрямь собирался выгнать. Илюхе‑то, охламону, по фиг, а Колька расстроился бы, ему в институт. Пришлось Ручнику Розенбаума подарить и еще Северного – он давно спрашивал. Теперь доволен – согласился на строгий выговор. Увидишь, сегодня уж потешится, устроит собрание, попьет из отроков кровь, упырь партийный! Ну, мойся скорей, да к Аркадьичу – устраиваться. Идем, покажу, как душем пользоваться… А ты ничего, друже, держишься! Я так полгода ко всему этому никак привыкнуть не мог. Но уж зато, когда привык…

* * *

Начальник комсомольско‑молодежного лагеря Иван Аркадьевич Овчинников – тот самый моложавый мужчина в очках и шляпе – встретил Алексея на редкость приветливо. Улыбнулся и, покосясь на уже развалившегося в кресле повара, любезно указал на стул:

– Пожалуйста, присаживайтесь, будем знакомиться, Алексей…э‑э‑э…

– Сергеевич. Алексей Сергеевич Смирнов, маркшейдер.

– Ага, вот как… в самом деле не прочь у нас поработать?

– Не прочь, – Алексей широко улыбнулся. – Только вот насчет документов…

– Достаточно будет паспорта и диплома. Вы какой вуз заканчивали? Горный?

– Ну естественно.

– Он уже позвонил родным, чтоб выслали документы…

– Эх, что ж вы, Алексей Сергеевич, без паспорта‑то в такой дальний путь пустились. Лучше б самолетом…

– Да я на машине, с другом. А паспорт забыл просто.

– Бывает. Придется вас задним числом оформить – а уж без завхоза как без рук. И о продуктах надо договариваться, и счета оформлять, и то, и се, пятое‑десятое… Хоть разорвись!

– Понимаю вас, Иван Аркадьевич, очень хорошо понимаю. Хоть сегодня могу приступить.

– Рад слышать! Нам как раз нужно составить смету на вторую смену, поискать грузовик, водителя… Вот вам и карты в руки! Жить можете здесь – Емельян Викторович покажет где.

Вот так вот и начались трудовые будни Алексея летом олимпийского, 1980 года. Надо сказать, начались удачно – с помощью Емельяна он и составил смету, и отыскал машину, и много чего еще сделал полезного, нужного и хорошего для комсомольско‑молодежного лагеря, даже выбил напрокат музыкальную аппаратуру – колонки и усилитель – за что юноши и девушки (как комсомольцы, так и несоюзная молодежь тоже) его даже собирались качать на одной из ближайших дискотек.

С этой стороны все обстояло отлично, но вот с другой… Со стороны главного‑то своего дела, ради которого, собственно, Алексей сюда и явился… Вот с этим было плохо! Прямо, можно сказать – хуже некуда. Спрятанные в старую куртку сокровища канули в болотину навсегда. По крайней мере, так уж почему‑то казалось. Канули, канули! Алексей, в свободное от основной работы время, перелопатил у пня всю трясину – и самодельным крюком, и вилами, и даже пытался граблями – тщетно! Могло бы, наверное, помочь только осушение – хотя бы временное – данного участка болота, так сказать, некая программа мелиорации, однако для того нужен был, по крайней мере, экскаватор… экскаватор… Экскаватор!

Алексей аж подпрыгнул на койке от буквально только что пришедшей в голову мысли. Ну конечно же – экскаватор… или трактор ЮМЗ с навесным ковшом – он тоже подошел бы. Да, ЮМЗ даже еще и лучше – не так заметен… А в колхозе‑то ведь наверняка такой имеется и даже, может быть, не один!

Усевшись на койке, протокуратор посмотрел в окно, заметив крадущихся к школе комсомольцев – видать, возвращались с несанкционированной гулянки. Самое время – светало, лежащие на тумбочке наручные часы «Луч» показывали полшестого. Интересно, когда эти ребята спят? На грядках?

Итак, ЮМЗ… Алексей покачал головой – как же это он раньше‑то не додумался до столь очевидного варианта? Ну, уж лучше поздно, чем никогда, тем более что и не поздно еще – самое начало июля, до тридцатого‑то июля времечко еще имеется. И теперь‑то уж нужно только одно – действовать.

Алексей и действовал, с утра уже заявился в колхоз, как бы по просьбе начальника лагеря – уточнить намечавшиеся к прополке поля, а заодно договориться насчет молока с ближайшей фермы, молока, естественно, для ребят, не для себя же, больно оно нужно, молоко, вот трактор ЮМЗ с навесным ковшом – он куда нужнее…

Такой трактор в колхозе был! Вот только с его трактористом вышел облом, тракторист‑то оказался непьющим, а к тому же – комсоргом бригады и кандидатом в члены КПСС. На селе его не очень любили, но всерьез поговаривали, что этот скользкий и пронырливый паренек – звали его Юриком – со временем сменит колхозного парторга Ермолаича, известного не столько строгим соблюдением коммунистической морали, сколько затяжными пьянками, за что его уже несколько раз чистили в обкоме. Пока, правда, не вычищали, обходилось – Ермолаич был страстным рыбаком, а первый секретарь обкома товарищ Игнатьев тоже любил побаловаться рыбалкой. Правда, товарищ Игнатьев был стар, и Ермолаич знал, что как только его дружка «уйдут» на заслуженный отдых, так туда же стремглав отправится и он сам, уступив место молодой поросли в лице бригадного комсорга Юрика Беспалого. Сам Юрик тоже об этом знал. И Ермолаич знал, что Юрик знает. Такие вот в колхозе «Светлый путь» были дела. Как и в любом другом.

Да, и вот еще, самое главное – Юрик тоже знал что Ермолаич знает, что он знает. А потому – вел себя осторожно, с опаскою, опасаясь подставы. Не то чтобы совсем не пил, но в умат с парнями не напивался, а значит, по здешним меркам, считался непьющим. Да, и не женат еще был, хотя, говорят, похаживал к местной библиотекарше, недавно прибывшей в село по распределению из районного техникума. Библиотекарша была некрасивой… Нет! Некрасивых женщин не бывает! Скажем так – не очень красивой… Опять неудачная фраза… Лучше так: в деревне она записной красавицей не считалась. О! Именно так – записной красавицей не считалась, к тому же была редкостною занудою и стукачкой: как‑то по первости один продвинутый дачник решил подшутить над сей представительницей сельской интеллигенции, попросив на абонементе книжку «Архипелаг ГУЛАГ»… о чем потом горько сожалел, обходя библиотеку десятой дорогой, а потом, ближе к лету, и вовсе продал дачу, так что с тех пор его в Касимовке и не видали. Вот вам и «Архипелаг», вот вам и библиотекарша! Звали ее, кстати, умереть не встать – Эсмеральда! Эсмеральда Поликарповна – это какой же надобно язык иметь, чтобы выговорить! Уж всяко, не короче, чем у басиста группы «Кисс» Джина Симмонса!

Вот к этой вот девушке – правильной, между прочим, девушке, безо всяких там тра‑ля‑ля – и захаживал комсорг Беспалый. Ну конечно же захаживал не домой – в библиотеку, из которой в тот же час улетучивались все посетители, даже самые завзятые книжники, даже и те, кто записался на очередной том «Мира фантастики и приключений» и по сему был готов ночевать в читальном зале, зачитываясь повестью Альберта Валентинова «Планета гарпий». Да что там «Планета гарпий»! Даже поклонники Кира Булычева и города Великий Гусляр, среди которых был и единственный внук председателя Венька, убегали прочь, забыв про любимые книжки. Такое вот действие оказывала на них сия влюбленная пара. Впрочем, это была чистая и высокая любовь. Юрик Беспалый принадлежал Эсмеральде. А нужен был – Алексею. И не один, а вместе с ЮМЗ с навесным ковшиком.

И за чем же дело стало? Взять да подкатить к идейно выдержанному трактористу со жбаном! Или даже – с двумя… Не‑ет! Жбаны тут не проходили – Юрик с чужими не пил. Тогда, может быть – джинсы? И не ему, а Эсмеральде. Подарок в честь дня открытия Олимпиады‑80. Да, но возьмет ли библиотекарша штаны производства вероятного противника? Нет, не возьмет, да и не будешь предлагать нахрапом, тут надобно тоньше, хитрее. Вот, что, к примеру, Юрик любит? Чем увлекается? Может, любит чего‑нибудь этакое мастерить или собирать марки с портретами советских космонавтов? Или – значки?

– Партию он любит и комсомол! – в ответ на приставания протокуратора со смехом заявил Емельян. – И любовь у него тут – корыстная.

– Да понятно, что корыстная, – досадливо поморщившись, Алексей почесал затылок. – Что, неужто и на джинсы не клюнет?

– На джинсы все клюют, – убежденно отозвался повар. – Только не Юрик Беспалый! Хотя, конечно – и Юрик тоже, но не сейчас. Знаешь ведь, на какое место метит?

– Знаю.

– Потому и осторожничает. Но с джинсами все равно попробовать можно, их у нас пока завались. «Ателье» работает!

«Ателье» – так Емельян именовал свой подпольный цех по фальсификации штанов, расположенный сейчас в его же комнатухе, где – в диване – хранились недавно привезенные поваром «подростковые брюки х/б», если брать по артикулу. С этикетками на задних кармашках в виде солнышек, волка из «Ну, погоди!» и прочей дряни. Штаны были пакостные – ни черта не «пилились» – не терлись, – даже никакой кирпич не помогал, но, пока новые да ненадеванные, смотрелись ничего себе – темно‑синенькие такие, приятные. Да еще ежели оторвать ужасную этикеточку да пришпандорить вместо нее что‑нибудь ужасно фирменное – «Рэнглер» там или «Ливайс» – этикетки Емельян давно насобачился делать сам, их и пришивали на «подростковые брюки» девочки‑поварихи – Олька с Ленкой, а реализовывали по деревням парни из КМЛ – пресловутые Кудрявцев и Ратников, так глупо запалившиеся с портвейном… или с плодово‑ягодным вином. Конечно же в городе, даже в райцентре, за такой фокус с джинсами давно бы набили морду, но тут, в деревнях, проходило, тем более что Емельян действовал осторожно и хитро и на однажды уже «окученный» участок своих продавцов не посылал, как ни хотелось.

Так что джинсы имелись… правда, подгонять такой левый товар библиотекарше или Юрику…

– Ничего. – Емельян, посмеиваясь, хлопнул приятеля по плечу. – Для них польские подыщем. Лейбак поставим – вполне за фирму прокатят.

Отдышавшись, он вышел из машины и, открыв багажник, вытащил большой мешок, в котором обычно перевозят картофель или какие‑нибудь корнеплоды. Алексей, нынче ездивший с поваром просто так – прокатиться, а заодно и поговорить на разные щекотливые темы – удивленно посмотрел на мешок и покачал головой:

– Никак овощей набрать собрался? Так рановато – еще не выросли.

– Ха, овощей! – Емельян ухмыльнулся с видом хозяина жизни. – В этом мешке, друже, еще такие же мешки, всего два десятка. Я их у Михалыча, на складе, за бутылку «Экстры» взял – четыре двенадцать. Из каждого мешка, если разрезать да потом сшить, выйдет по четыре сумки, всего, значит – восемьдесят. Шьем, ставим трафареты – «АББА», «Бони М», «Смоки»… «Олимпиада» уже не долго катить будет, продаем по семь рублей. Семь на восемьдесят – сколько? Правильно, пятьсот шестьдесят рубликов как с куста. Ну там, девчонкам по стольнику, остальное – мое.

– А вдруг не раскупятся? – протокуратор с сомнением посмотрел на мешок.

– Ха! Не раскупятся? Плохо ты наших людей знаешь! Ты пиво‑то из салона захватил?

– Захватил. Вон, в пакете.

– Ну так что тогда тут стоять? Идем, попьем, пока комсомольцы с полей не вернулись.

– Сейчас, только в библиотеку зайду.

В библиотеку Алексей записался буквально сразу же после вступления в должность. Больно уж хотелось знать, как там, с Византией?

А ничего, кроме учебников, в библиотеке не оказалось, что и понятно – школьная же, не вузовская. В учебниках же было написано кратко и большей частью бестолково то, что протокуратор и без того знал. «Султан Мехмед», «последний византийский император», «янычары», «цепь», «штурм Золотых ворот» – одно тупое перечисление фактов, без всяких попыток анализа.

Подойдя к библиотеке, Алексей заглянул в дверь и поздоровался:

– Ну что, Зоя Федоровна, ничего для меня не нашли?

Зоя Федоровна – сухая юркая старушка с большим старомодным шиньоном – при виде протокуратора ласково улыбнулась, она вообще любила книжников, тем более – нового завхоза.

– Так, есть кое‑что. Я посмотрела в запасниках… ну тех, что из макулатуры… Вот!

Библиотекарша положила на стол несколько толстых журналов в серовато‑голубых обложках – «Византийский временник», «Византийские очерки»…

– Думаю, здесь есть кое‑что.

– Спасибо вам огромное! – Прихватив журналы, молодой человек искренне и пылко поблагодарил Зою Федоровну и быстро откланялся, не хотел заставлять ждать собутыльника.

Усевшись в комнате Емельяна, приятели откупорили пиво. Вернее, откупоривал Алексей, повар же хлопотал с проигрывателем «Радиотехника», недавно привезенным из города, как он пояснил «для веселья». Японский магнитофон «Шарп» Емельян в лагерь не брал, боялся, что украдут, а вот проигрыватель привозить не боялся – старый он уже был, проигрыватель‑то, да и третьего класса – не солидняк. Потому – и не опасался.

Вытащив из шкафа двойной с нарисованными кирпичиками диск, бывший палач осторожно поставил его на проигрыватель и, опустив тонарм, уселся в кресло, заложив ногу за ногу.

Алексей усмехнулся, прихлебывая пиво, больно уж забавная была картина, если вдуматься: в кресле, с бутылкой «Жигулевского» в руках, вальяжно развалился человек из середины пятнадцатого века, бывший палач при каком‑то мелком московском дьяке, и, ничуть не смущаясь, довольно пил пиво, при этом еще и курил лицензионные сигареты «Мальборо», и слушал новый альбом группы «Пинк флойд» «Стена». А еще – покачивал ногой в модной австрийской туфле со скошенным каблуком и подпевал композиции «Последний кирпич в стене»!

– Эх, Емеля, Емеля, – не выдержал ситуации протокуратор. – Рассказал бы, что ль, как дошел до жизни такой?

– Так я ж уже рассказывал!

– Может, и рассказывал, да я не помню.

– Со встречи одной началось… С человека хорошего… – Поставив опустошенную бутылку на пол, повар прикрыл глаза. – Без него бы не только не раскрутился – пропал бы…

– Ну ты рассказывай, рассказывай!

– Так я и говорю…

Как понял из рассказа бывшего палача Алексей, тот был утянут в будущее там же, на Черном болоте, во время побега. И попал в 1975 год, в эти же, разумеется, места. Выбрался из трясины – весь грязный, трясущийся, нервный. Сразу схоронился в кустах и долго осматривался – не обнаружив ни погони, ни татар. Ночь провел здесь же, в лесу, а с утра отправился к Московскому шляху. По пути несколько раз останавливался, молился за свое чудесное спасение и за спасителя – раба Божьего Алексия. И так вот он шел, шел, пробирался, пока – уже ближе к вечеру – не услыхал впереди голоса. Подкрался поближе, выглянул…

– Смотрю, мужик у дерева привязанный! Солидный такой мужик, лет сорока пяти, пузатый, лысый, в сером английском пиджаке… то есть это я сейчас уже понимаю, что в английском, а тогда особо не разглядывал, видел только, что одеты все как‑то смешно, странно – и мужик этот, к деревине привязанный, и еще двое татар – темноволосых, смуглых. Один ножик в руках держал, другой что‑то зло спрашивал, слюной брызгал. Опять же это я тогда подумал, что те двое – татары, на самом‑то деле это грузины были… или не грузины. В общем, с Кавказа, джигиты.

Емельян снова закрыл глаза, представляя…

* * *

– Э, куда дэньги дэл, сабак худой?! Зарэжэм! Мамой клянусь, зарэжэм! – матерясь, орал один из джигитов. – Рэж его, Аслан, рэж!

– Подожди, подожди, Ибрагим, так дела не делаются, – не особо‑то и пугаясь, увещевал привязанный. – Поговорим, порешаем…

– Порешаем? Я мама твою имел! Давай дэньги – вот и весь разговор.

– Я же при себе их не вожу, Ибрагим. А собрать – время нужно.

– Ай, не ври, врешь! Дача тут у тебя – вот туда и поедем. Нэужто ничего там не прыпрятал, а? Что замолк?

– Да нет у меня там ничего… К тому же вы против серьезных людей идете…

– И‑и‑и‑и! Угрожаешь, сабак?! Дай‑ка сюда нож, Аслан!

Повар потряс головой и медленно допил пиво. Потом взял еще одну бутылку и продолжил:

– И тут вот дернула меня нелегкая чихнуть – видать, простыл на болотине‑то. Да так громко! Эти джигиты ка‑ак вздрогнут, да ка‑ак бросятся… Оба злые, с ножами… Да ведь и я не лыком шит – пришлось обоих того… На тот свет отправились, даже не пикнули – опыт у меня есть. Ну а потом что делать? Развязал того, привязанного… Иди, говорю, друже, на все четыре стороны, только сперва скажи, как к Московскому тракту выйти? А он посмеялся так: вижу, мол, ты парень хваткий. Давай‑ка сначала этих двоих закопаем, потом обсудим кое‑что… Закопали. Потом из лесу вышли, к деревне – там, в каком‑то доме телефон был… Владимир Пе… Тьфу! Человек этот куда‑то позвонил, кого‑то вызвал – через полчаса за нами на черной «Волге» приехали. Я говорю – за нами, потому что с той поры начал на Вла… короче, начал на этого человека работать. Доверял он мне, и сейчас доверяет, а в наших делах без доверия нельзя. Документы мне справил, поваром устроил… так, для вида. Ах, большой человек! Целый цех у него – сапоги итальянские шьют, куртки финские, джинсы… Вот так и раскрутился – сейчас живу кум королю – сват министру! И ты, друже Алексий, точно так же жить будешь!

– Эх, криминальный ты элемент, Емельян!

– Криминальный… А что делать – жить‑то надо? Вот, кооперативную квартиру куплю – да женюсь!

– Женишься? – Алексей расхохотался. – Что, уже и на примете есть кто?

– Нет, так будет! – палач довольно покачал головой. – Для семейного‑то дела не всякая сгодится. Это тебе не раз‑два переспать, тут самый тщательный выбор нужен. Чтоб жена и помощницей в деле была, и опорой.

– Пожалуй, трудновато будет такую найти.

– Так я и говорю – выбор нужен. Как это… естественный отбор, во!

Протокуратор поперхнулся пивом:

– Ничего себе! Какие ты слова знаешь!

– Я много чего знаю, – ухмыльнулся повар. – Покровитель мой меня первым делом в вечернюю школу учиться отправил. Сказал, что больно уж я неотесанный. Школу окончил – хоть и трудновато было, – но аттестат имею. Теперь вот высшее образование получать собираюсь. Конечно, заочно.

– Иди ты! И какой же вуз выбрал?

– Институт советской торговли. А что? Думаешь, не потяну? Потяну. Поступить Вла… мой боярин поможет, а учиться – совсем уж плевое дело. Там самый главный предмет – научный коммунизм называется, – вызубри несколько слов да пихай их направо и налево. Ну еще – политэкономия, там я тоже уже много чего знаю: прибавочная стоимость, классовая борьба, закон перехода количества в качество.

– Да. – Услыхав в коридоре чьи‑то шаги, протокуратор поднялся с дивана. – Вижу, ты, Емельян, товарищ политически продвинутый.

– Неправильно сказал, друже! – засмеялся повар. – Надо говорить – «политически подкованный», а еще лучше – «политически грамотный».

– Слышь, ты, политически грамотный! Ты чего тогда у болотины‑то ошивался?

– Так не знаю. – Емельян пожал плечами. – Словно бы тянуло туда что‑то. Вот прямо так и есть! Даже двигатель заглох, когда мимо ехал.

– Понятно… Магнит к железу… Права была бабка.

– Что ты там бормочешь?

– Да так, о своем…

В дверь, осторожно постучав, зашел начальник лагеря Иван Аркадьевич Овчинников. Вежливо так поинтересовался, как настоящий русский интеллигент:

– Можно к вам? Ни от чего не оторву?

– Входите, входите, Иван Аркадьевич, вот, на диванчик присаживайтесь.

– Смотрю, весело тут у вас, – начальник лагеря неодобрительно кивнул на пустые бутылки.

Кивок его, впрочем, ничуть не смутил Емельяна.

– Пивком вот балуемся, есть повод, – быстро проговорил он. – У председателя мясо и молоко выбили! Расщедрился! Уж теперь наши комсомольчики пустые щи хлебать не будут, как при прежнем‑то завхозе!

– Молоко? Мясо? – присаживаясь, начальник взволнованно поправил очки. – Неужели правда – расщедрился?!

– Правда, Иван Аркадьевич, правда! Иначе б с чего бы мы тут…

– Ну, раз такое дело, ладно… Только детям на глаза не попадайтесь. Когда мясо привезут?

– С утра грузовичок будет. Иван Аркадьевич, я Ратникова с Кудрявцевым на разгрузку оставлю?

– Оставляйте… Ой, что это у вас? – Иван Аркадьевич наконец почувствовал, что уселся прямо на журнал «Византийские очерки».

Вытащив, машинально раскрыл, вчитался:

– «Отличительные черты феодальных отношений в Византии»… Однако! Это кто ж читает?

– Я, Иван Аркадьевич, – скромно признался Алексей. – В институт заочно поступать собираюсь… да и так, интересуюсь Ромейской империей.

– Как, как вы сказали, голубчик?! – Начальник лагеря разволновался еще больше и принялся нервно теребить пуговицы на собственном пиджаке. – Ромейская империя? Вижу, вы действительно интересуетесь. Так зашли бы как‑нибудь после отбоя ко мне на чай, а? Посидели бы, поговорили о науке, я ведь все ж таки историк, и вы, я смотрю, не чужды сему знанию?

– Не чужд, – тряхнул головой протокуратор. – Очень даже не чужд. Вот прямо сегодня к вам и зайду… Если, конечно…

– Обязательно приходите! Буду вас ждать.

Иван Аркадьевич поднялся на ноги и, уже подходя к дверям, вдруг вспомнил, зачем, собственно, заходил:

– Знаете, меня вчера в райком вызывали, прорабатывали.

– С чего б это, Иван Аркадьич? – искренне изумился Емельян. – Наши‑то огольцы на полях ого‑го как пашут, председатель не нарадуется!

– Пашут‑то они пашут. – Начальник вздохнул. – Только ведь мне вчера в райкоме напомнили: комсомольско‑молодежный лагерь, говорят, есть лагерь труда и отдыха. С трудом у нас все в порядке, а вот насчет отдыха, увы – одни политически не выдержанные дискотеки! Именно так они и сказали – политически невыдержанные. Одни, говорят, «аббы» да «Чингисханы», а надо комсомольскую тематику, про БАМ хорошо, про Малую землю.

– Угу. – Повар не сдержался и во весь голос захохотал. – Они там, в райкоме‑то, представляют, что под «Малую землю» танцевать? «Белый танец»?

– А, им и не надобно представлять, – отмахнулся Иван Аркадьевич. – Они сказали – мы сделали.

– Да‑да, партия сказала – надо, комсомол ответил – есть! Иван Аркадьич, чего они там хотят‑то?

– Хотят политическое мероприятие. Типа Ленинского зачета или какого‑нибудь сбора с гневным осуждением происков мирового империализма. И чтобы было все не заезженно! Именно так и выразились – не заезженно! Ну оригинально чтобы… Вот я к вам и зашел – может, чего придумаете?

– Подумаем, Иван Аркадьевич, – тут же заверил начальника Алексей. – К вечеру уж всяко что‑нибудь сообразим.

– Соображайте, соображайте… Только не водку поверх пива! Шучу…

– А вы еще, Иван Аркадьич, Машку Сорокину напрягите, она ж у вас – главный комсомольский лидер! – подняв руку, напомнил Емельян. – И этот еще есть – комитет комсомола. Им и карты в руки – пусть думают.

– Их тоже озадачу. Но и вы – думайте. За материальную‑то часть кто отвечать будет – комсомольцы разве? Они напридумывают… Да, вот еще что. У нас комсомольское собрание сегодня, а потом – танцы. Уж подежурьте! Я ребят‑то назначил, но лучше, чтоб и взрослые… местные наверняка припрутся, и как всегда – пьяные. Пьяных так, аккуратненько, не пускать.