Текст книги "Царьград. Гексалогия (СИ)"
Автор книги: Андрей Посняков
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 103 (всего у книги 108 страниц)
Все весело засмеялись:
– Да водка у нас еще есть, а кончится – купим.
– И все‑таки… Давайте лучше какие‑нибудь из истории примеры, хоть вот падение Царьграда‑Константинополя взять. Могло быть? Могло не быть? Так понимаю?
Профессор усмехнулся:
– Ну, история – это к Игорю.
Игорь засмеялся, ухмыльнулся с некой показной важностью – для веселья, однако – видно было – глаза смотрели серьезно, не пьяно вовсе:
– Ну, чем смогу – помогу. Вообще‑то я по Византии не специалист, вообще по медиевистике. Однако общими усилиями, думаю, разберемся. Что там вы, Алексей, предлагаете? Константинополь в пятнадцатом веке? Турки могли его взять, точней, взяли, а могли – и нет?
– Могли и раньше взять, – негромко промолвил протопроедр. – В начале века еще. Если б не Тимур.
– Ах да, да, Тимур, помню. Вообще‑то, Византия к тому времени настолько одряхлела, настолько все там в раздрай пошло, что даже странно, что турки так долго возились. Собственных‑то ресурсов у империи почти уже и не оставалось, так?
– Ну, так. – Алексей скрепя сердце согласился.
– А раз так, одна надежда – на чужую помощь.
– А еще на ослабление турок.
– Угу, на ослабление. Кеша, если не трудно, дровишек в костер подкинь, а то холодновато что‑то.
Ярко вспыхнуло почти уже погасшее пламя, выхватывая из темноты навес, лапник, бревна…
Аспирант смешно наморщил нос:
– Значит, я так понимаю, ресурсов на возрождение у Византии практически не было при любых условиях?
Протопроедр молча кивнул.
– Вот это и будет аттрактор, – игнорировав скептическую ухмылку Иннокентия, заявил Игорь. – Режим, к которому тяготеет система. Иными словами – могучая Византия, такая, какой она была в раннее средневековье, ни при каких условиях не возникнет – просто нет этих условий, при всей нелинейности и случайности. Однако это вовсе не значит, что Константинополь обречен пасть под ударами турок. Вовсе не обязательно – тут возможны вмешательства как внешних, так и внутренних факторов – в точке бифуркации играет роль даже, казалось бы, самая малая случайность. Город вполне может и уцелеть, пусть даже и не в качестве столицы могучей державы, но и не в виде исламского Стамбула. Скажем, в составе Генуэзского государства, или – той же Венгрии, Польши…
– Габсбурги еще были, – скрывая волнение, подсказал Алексей.
Игорь кивнул:
– Да, и Габсбурги.
– А еще, может быть – порто франко.
– Вольный город? Ну, это вряд ли… Может быть, позже, веке в восемнадцатом… ближе к концу. А потом – вполне вероятно, Константинополь мог бы стать столицей русской эмиграции, вместо того же Парижа. Единоверцы все‑таки.
– Угу, – Алексей кивнул уже куда веселее. – А столицей османов была бы хоть та же Анкара. Изначально! Такая вот бифуркация.
Все засмеялись, и профессор тоже. Накатили по новой, выпили, и – уже теперь все – улеглись спать. Протопроедр – под навесом, в лапнике, а ученые туристы – в палатке, расставленной еще затемно, да и что там было расставлять‑то? Натянуть тент на дуги – всего‑то делов…
Они простились утром, попив чайку, ученые отправились дальше, а Алексей остался на берегу, у костерка, теперь – куда уже более веселым, нежели раньше. Точка бифуркации, аттрактор, нелинейные системы… Вот оно как, оказывается! А то думалось – сказка, колдовство… Никакое не колдовство… Наука!
Немного посидев у костра, беглец спустился к реке и закинул удочку. Оранжево‑желтое, почти по‑летнему яркое солнце вставало за деревьями, за дальним лесом, отражаясь в воде зыбкой мерцающей полосою. Поднимался ветер, несильный, но какой‑то неожиданно промозглый, зябкий – Алексей поежился и сплюнул: рыба что‑то никак не желала ловиться. То ли погода менялась, то ли рыбак был неважный, а, скорее, и то и другое сразу.
Постояв с полчасика, молодой человек махнул рукой и, с тревогой посмотрев небо – осень осенью, а все ж не хотелось бы дождя – решился пройтись до ближайшего магазина: подкупить хлеба и, если удастся, сторговать у кого‑нибудь в деревне картошки – для той же ушицы. Да и дичь запечь… Дичь!
Подумав, Алексей прихватил с собой лук и стрелы – пора было уже испытать придумку, не рябчика подстрелить, так хотя бы утку! Запечь с яблоками или гречневой кашей… кстати – в таком разе хорошо бы достать и яблок, и немного гречки.
В более‑менее крупные населенные пункты – ту же Касимовку – протопроедр, рассудив здраво, решил не идти – ну его к ляду там без нужды светиться. Мелкие деревушки тоже не совсем подходили – по причине отсутствия торговых точек, оставалось… оставалось одно Чернохватово, небольшое село рядом со старой фермой. Еще этим летом… да‑да, именно что этим… там работал маленький частный магазинчик, торгующий всем подряд – от водки до резиновых тапочек‑шлепок. Ну, тапочки путнику были вроде бы не нужны, а водку в одиночестве пить не хотелось, да и денег – тех, что заработал у дачницы – оставалось в обрез – на хлеб, да вот на гречку.
Дорогу к ферме Алексей примерно знал, да и так не заплутал бы – вдоль всей реки вилась рыбацкая тропка, выводившая аккурат на большак, с которого как раз и были хорошо видны заброшенные приземистые здания, наполовину растасканные на кирпичи, а уж за ними, чуть в отдалении, маячили серые крыши села с когда‑то разломанной, а ныне – вновь отстроенной церковью Покрова Божьей Матери.
Ветер усилился, натащил на все небо сизые холодные тучи, даже стал накрапывать дождик, правда, недолго, когда путник, припрятав лук и стрелы в придорожных кустах, подходил к околице, дождик уже кончался, а в разрывах туч приветливо сверкали голубые лепестки неба.
Из крайней избы, вросшей в землю, казалось, по самые окна, вдруг вышла сгорбленная старушка в зеленом цветастом платке и ватнике. Поежилась, взглянула на небо и, перекрестившись на макушку видневшейся за высокими кустами церкви, схватила в руки увесистый колун, с размаху хватанув им большую сучковатую чурку.
– Помочь, бабушка? – подойдя ближе, поинтересовался беглец.
Старушка с готовностью обернулась:
– А и помоги, милый. Чай, из города будешь?
– Оттуда!
Алексей ухватил колун, размахнулся…
– Эх! Привыкли руки к топорам… Хэк!
Чурка разлетелась надвое, словно человеческая голова под саблею янычара… Нет, не так! – словно голова янычара под мечом акрита! Да, так куда лучше… Хэк!
– И ловок же ты колоть! – умилилась бабуся. – Не скажешь, что и городской.
– Корни‑то из деревни, бабуля!
– Оно и видно. Молочка не хочешь ли?
– Не откажусь.
Расколов чурку, протопроедр аккуратно прислонил колун к завалинке, поросшей пожухлой осенней травою.
– Ну ты тут посиди, а я вынесу. Изба‑то у меня для тебя маловата. Тебя как звать‑то?
– Алексей.
– Алексий, значит… А я – Пелагея. Пелагея Ивановна.
Старушка скрылась в избе и, немного погодя, вышла, неся в руках глиняную крынку:
– Пей, Алексий. На здоровьице. На вот и хлебца – сама напекла.
Протопроедр с удовольствием выпил холодного – зубы сводило – молока с горбушкою хорошо пропеченного хрустящего ржаного хлеба. Потянулся:
– Может, чего еще помочь, Пелагея Ивановна?
– Да у тебя, чай, и свои дела есть. Ты чего пришел‑то, Алексий? Небось, в магазин? Так зря – водки там нету. Третьего дня артельщики на тракторе приезжали – всю водку и выпили, а за новой Василиса еще не ездила.
– Василиса – это хозяйка магазина? – поднимаясь с завалинки, уточнил молодой человек.
Старушка кивнула:
– Она.
И тут же похвасталась:
– Племянницей мне приходится.
«А кроме племянницы, наверное, никого и нету, – почему‑то подумал Алексей. – Иначе б дрова сама не колола».
– Одна я живу. – Бабуля словно подслушала мысли. – Муж, Федор, погиб еще в финскую, сына два было… тоже Господь прибрал, а внуков не дал… Вот одна и доживаю…
Муж в финскую погиб… Это ж сколько бабушке лет‑то? Лет девяносто, уж никак не меньше. А ничего выглядит – дрова, вон, сама колет.
– Спасибо, Пелагея Ивановна, за молочко, – поблагодарил он.
– Ништо. Тебе спасибо. Помог вот… Рыбы‑то наловил?
Алексей развел руками:
– Ловлю вот. Да и дичь промышляю – есть тут на озерах утки‑то?
– Да есть. – Старушка вдруг взглянула на путника неожиданно строго, прищурив и без того узкие, оплетенные многочисленными морщинами глаза, бесцветные, как у всех стариков, и, почмокав губами, предупредила: – Ты только к Черному болоту не ходи, как охотиться будешь. Уж больно худое место.
– Так оно отродясь хорошим не считалось, – хохотнул молодой человек. – А дичи там много! И клюквы.
– Отродясь не считалось, а ныне – еще хуже стало. – Обернувшись, Пелагея Ивановна снова перекрестилась на церковную маковку и, понизив голос, спросила: – Грозу‑то, чай, слышал?
– Слышал. И что? Бывает ведь и зимой гроза, редко, но случается, а тут октябрь всего‑то!
– Нехорошая эта гроза, вызванная! – убежденно промолвила бабка.
Алексей вздрогнул:
– Что значит – вызванная?
– А то и значит, – Пелагея Ивановна прищурилась еще больше. – Не сама пришла, зло с собой принесла.
– Зло? Это какое же, интересно, зло?
В небе послышался быстро приближающийся гул. Оба собеседника вскинули головы, провожая глазами желто‑синий милицейский вертолет, скрывшийся за холмом и дубравой.
Беглец покачал головой:
– Не нашли еще ребятишек?
– И не найдут, – вздохнула старушка. – Чую, нет их уже в живых – на Черном болоте сгинули.
– Утонули, что ль?
– Нет, не утонули… Зло их сгубило. То, что пришло… – поправив платок, бабушка вдруг махнула рукой. – Ладно, что я тебе зубы‑то заговариваю? Ты иди, Алексей, в магазин‑то, покуда Василиса в город не уехала, она собиралась. Дай Бог здоровья тебе да счастья.
– И вам того же, Пелагея Ивановна.
Алексей улыбнулся как‑то невесело – задели, задели его слова бабки. Что же, выходит, это он – его появление здесь – и есть зло? И эти ребята, потеряшки… С чего б они сгинули‑то? Черное болото – не такая уж и глушь, ежели в трясину не забрели, наверняка давно бы уже вышли – там ведь грунтовка рядом. Нет, если не утонули, так не пропали бы… Молнией их, что ли, поразило? Тогда тела, наверное, давно нашли бы…
Так вот, в невеселых мыслях, и подошел путник к указанной старушкой избе – добротной, синей, с белыми резными наличниками, этаким изысканным деревянным кружевом. Окромя дома во дворе, за невысоким, тоже выкрашенным синей краской забором, виднелись сараи, амбар и баня, возле которого кормила кур высокая женщина в телогрее и заправленных в резиновые сапоги джинсах.
– Здравствуйте, – подойдя к забору, вежливо поприветствовал Алексей. – Вы, случайно, не Василиса будете?
Женщина обернулась:
– Случайно я. Вам, наверное, в магазин нужно? Подождите минут пять, пока управлюсь, ладно?
Кивнув, Алексей присел на вкопанную у забора лавочку и задумчиво посмотрел в небо, буквально на глазах очищавшееся от туч. Снова – прямо в глаза – радостно засверкало солнце, вытягивая четкие черные тени от багряно‑золотых кленов, росших прямо напротив лавки. Хорошо было так сидеть, покойно. Смотреть на желтые деревья, на склоны холмов, на реку, на синее‑синее небо. Осень… И что же, интересно, имела в виду бабка Пелагея? Какое еще зло?
– Ну, заходите, пожалуйста.
Молодой человек следом за продавщицей – точнее, хозяйкой – зашел в амбар, оказавшийся на поверку тем самым магазином, полным всяческой разности – серпов, грабель, китайских картин в пластмассовых рамках, турецкого печенья, лимонада устрашающей расцветки в полуторалитровых пластиковых бутылях, пива, вяленой воблы, игрушек…
– Водки, сразу предупреждаю, – нет. Кончилась. Сейчас вот, в город съезжу, привезу – можете вечером зайти.
– Господи, – не выдержав, покривился Алексей. – Да с чего вы все взяли, что мне водка нужна? Мне б хлебушка да гречки чуть‑чуть… И еще спичек. Вот, на сотню. То есть не спичек на сотню, а всего…
– Понятно, что не спичек…
Хозяйка магазина принялась взвешивать на весах гречку, а молодой человек тем временем с любопытством разглядывал магазин. Добротные бревна, железные решетки на маленьких узких окнах, дверь… такие только в крепостях, попробуй, возьми! Если поджечь только… А это здесь могут, запросто! Не продала кому‑нибудь ночью водки или так, из зависти. Вон, двор‑то какой, хозяйство, за углом – джип… Запросто могут поджечь, запросто, народ у нас такой, завистливый…
На двери амбара кнопками был прикреплен отпечатанный на ксероксе листок стандартного формата А‑4 с портретами двух мальчишек лет по двенадцати… Ага! Вот они, потеряшки. Ну да – фамилия, имена, возраст… Особые приметы, то есть – отсутствие таковых. Словесный портрет – «лицо овальное, волосы светло‑русые, веснушки, глаза серые» – таких пацанов тысячи, миллионы… Одеты… Стандартно одеты – оба в джинсах, один – в серых, другой – в голубых, кроссовки, курточки – тоже стандартные турецкие джинсовки, бодлонки… у одного – с надписью «Гарвард Юниверсити» – ого себе, Гарвард Юниверсити! – у другого – портрет группы «Король и Шут». Ну надо же! «Король и Шут». «Если мясо мужики пивом запивали!» Алексей уж и не думал, что эту группу кто‑нибудь еще слушает, а вот на тебе! Сразу вспомнилось детство, пусть и детдомовское, в все равно, хорошие были времена… Может быть, потому, что люди в детском доме попались хорошие, с душой? Тот же Василий Филиппыч, воспитатель… Теперь, говорят, детей из детдомов стараются раздать по приемным семьям. Такое и раньше тоже было, но реже. Алексей даже и не представлял сейчас, захотел бы он в семью? Ну когда маленький, оно понятно… А когда пятнадцать? Нет, вряд ли. Лучше уж в детском доме, чем у чужих‑то людей. Да еще говорят, некоторые просто так детей берут, ради денег… Жлобы, блин…
Сложив купленные продукты в пакет, Алексей поблагодарил Василису и, выйдя на улицу, зашагал обратно к реке, не забыв прихватить спрятанные в кустах лук и стрелы. И ведь словно кто‑то ворожил нехорошо! Охота оказалась такой же неважной, как и рыбалка – не встретилось по пути ни глухаря, ни рябчика, даже утки – и той… Кстати, об утках. А ведь на Черном болоте их действительно много. Не в самой, конечно, трясине, а рядом, в камышах, в заводях… Идти, да, далековато. Зато – гарантированyо – с дичью! А есть‑то хочется. Значит – идти.
Оставив под навесом продукты, Алексей закинул на плечо лук и, сунув в пакет стрелы, отправился на охоту. Шел быстро – хотелось все же успеть вернуться до темноты. Хрустели на лесной тропе ветки, над головой шмыгали с ветки на ветку белки, где‑то совсем рядом неутомимо стучал дятел – тук‑тук, тук‑тук, тук… Вот замолчал. Надоело? Или спугнул кто‑то?
Путник прислушался: да нет, вроде тихо. И снова зашагал дальше – благо уже не так уж и далеко оставалось, Курскую дугу прошел…
И, наконец, вот оно – болото. Слышно, как кричат кулики… А вот – коростель! А вот – выпь… Ну и конечно – утки! Вот они, уточки… кря‑кря‑кря… А ну, плывите‑ка сюда, плывите… Ого, как вас здесь много!
Спрятавшись в камышах, Алексей сглотнул слюну и наложил на тетиву стрелу. В том, что попадет – не сомневался. С десяти‑то шагов?! Прицелился… Оп!!!
Есть! Вот она, уточка… А остальные, дурехи, не улетели – ну, как же, чай, не ружье, грома не слышно.
Теперь бы как бы добраться… Не утонуть бы самому… впрочем, не такая уж здесь и трясина… Лечь на камыши… ухватиться за ветку… Ага! Есть! Жирная какая! Счас ее с яблоками – чтоб запах тины убрать, с гречкой – от лишнего жира… Запечь в глине – пальчики оближешь!
Может, еще и вторую? Нет, стухнет. Лучше уж потом еще разок прийти… Как в магазин, ха! «Живая рыба»… то есть – живая дичь. Пока еще живая…
Алексей даже не понял – почему он их не заметил сразу? То ли слишком уж замечтался об ужине (кстати, и водочки еще с ночи осталось немножко), то ли они его специально ждали, затаились в ольшанyике… Теперь уж не важно…
– Здравствуйте!
Трое в форме!
Один – старший лейтенант – и два дюжих сержанта. Не местные, видать, из района прислали на помощь в поисках.
– Мальчишек двоих здесь нигде поблизости не видали?
– Мальчишек? Нет. А что, до сих пор не нашли?
– Да не нашли… А что это у вас – никак лук и стрелы?
– А что, не дозволяется? Я ведь ради спортивного интереса…
– Позвольте взглянуть?
– Да пожалуйста!
Лук перекочевал в руки старшего лейтенанта. Тот усмехнулся, прищурился… и вдруг жестко бросил:
– Хватай его, ребята! Он!
– Как хватай?
Алексей опешил, он и не собирался сопротивляться, хотя, может быть, и надо было б… А руки уже заломили за спину… щелк – наручники!!!
– Да как же это? Почему? За что? По…
Глава 12Наши дни. ОктябрьОкрестности МценскаСтрелок
…Вот те и лес!
– Они – в разбойники ушли?
– Может – в разбойники, а, может – в отшельники…
М. Горький.
В людях
…какому праву!
– По какому праву, спрашиваешь? – старший лейтенант недобро усмехнулся. – А вот пошли, посмотришь. Взглянешь, так сказать, на деяние своих рук… Вижу, из лука стрелять ты мастак. И не только по уткам…
– Иди, иди. – Один из сержантов грубо подтолкнул задержанного в спину. – Стрелок, блин…
Они лежали в пожухлой осенней траве, словно какие‑нибудь дрова – два детских трупа. Один – почему‑то раздетый, с окровавленным горлом, у второго же торчала в груди черная злая стрела. Стрела!!! Так вот, почему…
– Ну? – обернулся старший лейтенант. – Что скажешь?
Не теряя самообладания, Алексей присел на корточки:
– Это хорошая боевая стрела… скорее всего – турецкая… На мои самоделки, кстати, совсем не похожа.
– Экспертиза покажет.
– Не сомневаюсь. А стрелок неплох, неплох… хотя – знать бы, с какого расстояния стрелял?
– Так это, скажешь, не ты? – снова усмехнулся милиционер. – Одного стрелой завалил, второго сначала изнасиловал, потом – ножом по горлу. Где, кстати, нож, Чикатило?
Протопроедр осмотрелся: Черное болото, овраг… там, судя по всему, и нашли потеряшек, увы, уже кем‑то убитых… Стрелок! Лучник! И стрела… Нет, кажется, все ж таки не турецкая, турецкие подлинней будут… но кто здесь может… впрочем, мало ли маньяков на свете? А ребятишек жалко… жалко… Однако что ж теперь делать? Обвинение, конечно, смехотворное, и на следствии рассыплется как нечего делать… но до следствия‑то еще надо дожить! А вдруг затянется? А вдруг возьмут под стражу, да, скорее всего, возьмут, других‑то подозреваемых у них нет – а тут вам и лук, и стрелы… Ну, положим, стрелы не те, но лук‑то имеется… Черт! Это ж надо было этак вот влипнуть!
Задумчиво прикрыв глаза, Алексей уселся в траву, устало привалившись спиной к смолистому стволу сосны. Сержанты, до того не спускавшие с пленника глаз, несколько успокоились, один – по указу старшего лейтенанта, как видно, составлявшего протокол осмотра места происшествия – принялся что‑то деятельно измерять желтой китайской рулеткой, второго же вообще послали за понятыми.
– Да где ж я их тут найду, понятых‑то? – озадаченно пожал плечами милиционер. – Не город, болото да лес кругом.
– К реке спустить, рыбаков посмотри… кстати, тут где‑то рядом лэповцы новую линию тянут, – старший лейтенант оторвался от примощенного поверх кожаной папки листка. – В крайнем случае – я вас понятыми запишу, хоть то и не по нраву прокуратуре придется: для них любой милиционер – лицо заинтересованное и доверия не заслуживающее никакого. Это в прокуратуре. И – уж тем более – в суде. Ну, чего встал, Женя? Иди, ищи рыбаков или лэповцев.
Женя поскреб затылок и, поправив кобуру, зашагал к реке.
– Игорь, тут, до сосны три сорок семь будет, – оторвавшись от рулетки, подал голос второй.
Старший лейтенант кивнул:
– Запишем – три пятьдесят, точнее пускай потом следователь прокурорский разбирается… Ишь, к вечеру будет! Такое дело, а они…
– Так выходной же…
– Выходной… У нас с тобой, между прочим, тоже выходной… и отгулов куча – а взять некогда. Вот ты когда последний раз в отгуле был?
– Да давно уж… – сержант несколько смущенно засопел. – Обещали деньгами компенсировать.
– Ага, компенсируют, жди… Так, что там у нас в карманах‑то?
– Дак это… сигареты да расческа, да портмоне…
– О боже! Да не у нас, у них… у трупов, блин!
– У трупов… а, ну да… Ничего у них там нету – пусто. Ну, ясно – мобильники‑то продать можно… Если дурак – так и сделает.
– Так как же сделает‑то? Вон же он сидит, харя! Лучник, блин, долбаный. Ворошиловский стрелок! Или, думаешь, не он?
– Всяко может быть, всяко… – старший лейтенант Игорь смешно наморщил нос и задумчиво пробормотал: – Интересно, вещдоки так приобщить или на них еще протокол выемки составлять надо? Черт, жаль связи нет, не спросишь… А, приобщу так…
Сплюнув, он принялся что‑то быстро строчить синей шариковой ручкой, после чего протянул протокол задержанному:
– Напиши: записано в моем присутствии, распишись.
Алексей сонно зевнул:
– Как же я распишусь‑то? Руки‑то, вон…
– Игорь, сними с него наручники… ненадолго… Хотя объяснение еще нужно будет написать… или сразу на протокол допроса? Хм… не облажаться бы, дело‑то такое…
Раз!!!
С быстротой молнии кулак протопроедра въехал в переносицу сержанта!
Два!
Старшему лейтенанту ушел поддых локоть!
Теперь сверху… ап!!!
Не забыть и сержанта…
Ага!!!
О, Алексей знал, куда и как бить! Как, не убив, обездвижить надолго… Знал и куда бежать – сидя под сосной, заранее присмотрел место: по гати, к пню, а там, через Курскую дугу, в лес, в самую чащу!
Рванул, перепрыгивая с кочки на кочку, чувствуя, как плещется под ногами вязкая болотная жижа!
Бежал! Бежал! Бежал!
Эх, милиция, расслабились, сердечные… Теперь уж конечно ловить будут со всем усердием… но главное‑то не это, время! А ловить… так пусть ловят, он, протопроедр Алексий Пафлагон на этом деле и сам не одну собаку съел…
Вот и островок, пень – тот самый, трухлявый, памятный… А над ним – через весь остров, через все болото – провода, блестящие, новенькие. По краям болота опоры – ЛЭП – линия электропередач – жива, значит, еще в России‑матушке энергетика, не сдохла. Кстати, тут где‑то рядом и лэповцы должны быть – строители.
Остановившись на лесной опушке, Алексей застыл, прислушался: погони не ждал, не должны были еще очнуться, а тот, что побежал за понятыми вряд ли сообразит, куда кинуться. Да и не будет никуда кидаться, покуда своих в чувство не приведет, а это процесс длительный – протопроедр бил умело.
Вот что‑то загрохотало, громко, на весь лес. Бульдозер. Там, ближе к грунтовке – значит, там и лэповцы. Ага, ладненько…
Пригладив на голове волосы, Алексей отыскал в лесу нужную тропку и быстро зашагал по ней в направлении ревущего трактора. Шел не так уж и долго – минут десять, а может и того меньше, лишь сбавил шаг, увидев за деревьями оранжево‑желтый «Катерпиллер» и мужиков в робах с эмблемами «РАО ЕЭС».
К ним и вышел, сперва тщательно осмотревшись на предмет наличия посланного за понятыми сержанта. К счастью, такового не оказалось – наверное, нашел‑таки рыбаков…
– Здорово, чубайсовцы!
– Здорово, коли не шутишь. А Чубайса над нами давно уж нет, он теперя нанотехнологии разворовывает.
– Да слышал, шучу. Случайно в город у вас машина не едет?
– Не, через три дня только. У нас же вахта.
– Понятно. А к шоссе как выйти?
– К шоссе? Ну, сказанул – грунтовка там.
– А транспорт‑то по ней хоть какой‑нибудь ходит?
– Да лесовоз поймаешь.
– Ну, спасибо, мужики!
– Не за что.
Махнув на прощанье рукой, протопроедр зашагал дальше – именно в указанную рабочими сторону, к грунтовке. По пути встретил еще двух пацанов с удочками – у них тоже справился насчет дороги в город, а, как вышел к грунтовке, не пропустил и девчонку на велосипеде:
– Эй, красавица! В город в какую сторону?
– Туда…
– А автобусы в ваших краях ходят?
– Вечером, из Касимовки в двадцать два пятнадцать пойдет.
– Хо – в двадцать два пятнадцать! А раньше‑то нету?
– Раньше нету… Если на лесовозах только. Вы попросите, они обычно подвозят.
– Спасибо, красавица, так вот и сделаю!
– Ну, удачи вам.
– И тебе удачи.
Проводив девчонку глазами, беглец тут же скрылся обратно в лесу, осторожно обошел лэповцев, углубляясь в сторону, совершенно противоположную и городу, и грунтовке. На дальние заимки шел, в заречье, к заброшенным кержацким деревням. Тут их много в свое время было – кержаков‑староверов, не только в Нижегородской губернии, на реке Керженец, селились, но и здесь, в чащобах дремучих. Много деревень было, впрочем, не все и кержацкие. Колхозы потом завелись, совхозы… А потом хрущевские «агрогорода», брежневский указ «о бесперспективных деревнях» – и все, сгинуло село! При Ленине, при НЭПе, при Сталине держалось, а тут – на тебе! Нет, силком никого на центральную усадьбу не гнали – хочешь в своей глуши жить – живи. Только вот сначала дороги перестали ремонтировать, потом радио отключили, потом – школу начальную упразднили, сельмаг, почту, после и до электричества дело дошло – как народу‑то поменьше стало. Оно, может, для кого‑то и благое дело – из изб дремучих в поселковые пятиэтажки переселиться, с горячей водой, с канализацией, с отоплением… Кое‑кто и хлева рядом строил, и огородики сажал – рядом. Рядом, а все же уже не то – на крыльцо‑то уже не выйдешь, не окинешь хозяйским глазом свой – свой, не какой‑нибудь там государственный! – двор: ага, здесь забор чуть искосился – подправить бы, тут бы, за домом, с косою пройтись – закрапивело все, здесь петли смазать, тут малиновые кусты посадить, или смороду – мое ведь все, я – хозяин!
А на центральной‑то усадьбе что? Двор – общий, значит – все равно, что ничей, вот и поганит его молодежь, качели‑песочницы ломает, стены‑лестницы надписями хулиганскими изрисовывает, да все на городских косит глазом – чай, и мы не хуже, чего в селе‑то горбатиться? Ну, оно понятно, что без ученья никак, опять же – агрономы, учителя, врачи да много кто – родному селу куда как надобны, да хоть шофера те же, механизаторы. Знающему да совестливому человеку почет на селе да уважение… Так ведь нет, норовит молодежь в город насовсем удрать – на завод какой‑нибудь пристроиться, квартиру получить – не селянин уже, но и не городской, так, непонятно кто – маргинал, если по‑ученому. Да и в деревне уже не то: кому ж из молодых охота с коровами да огородами управляться, в глуши средь лесов непроезжих сидючи – когда тут и клуб, и танцы и прочие приятные разности. Вот и пустели деревни… При Сталине, смотришь, колхоз какой‑никакой был, артель, потом совхоз, потом – оп! Уже и артели нет, и школы, да и молодежи – ни одного, – сидят старики по завалинкам, век свой при керосинках доживают. А земля – поля, луга бескрайние, леса грибные да ягодные, реки‑озера рыбные – все теперь так, без надобности. Впрочем, не «теперь» – давно уже.
Вот в такие‑то заброшенные деревни и направил беглец свои стопы, справедливо полагая, что уже часа через два‑три все, кому надобно, знать о предполагаемом упыре – убийце болотном – все, что нужно, будут. И приметы подробные – волосища длиннющие, бородища лопатой – и путь предполагаемый – на грунтовку, гад, вышел, да в город. Надобно бы всех лесовозников опросить – где хоть упырь слез‑то? Кто там у нас в рейсе‑то был? Одних официальных лесозаготовительных организаций – четыре штуки, у каждой – парк в полтора десятка машин, ни одна не простаивает. А еще дикие, черные лесорубы?! Да и кроме лесовозов ведь и иной транспорт имеется – те же рыбаки, дачники… Дня три только возможных свидетелей устанавливать придется, если не больше. Ну, пусть оно идет, время‑то…
Подумав, Алексей все же свернул к своему старому бивуаку, прихватил гречку, спички, соль – чего добру зря пропадать? И уж потом, поглядывая на небо – то начинало моросить, то вновь показывалось солнышко, – зашагал себе вдоль реки, стараясь держаться чуть поодаль от берега – вот уж теперь‑то совсем незачем было бы сталкиваться с рыбаками.
К ночи так к месту и не добрался, заночевал в лесу, а уж потом, в двух местах вброд перейдя реку, побежал бегом, стараясь согреться. Ночью так толком и не выспался, продрог, да и на бродах да в росе вымок. К тому же накрапывало… и это было неплохо – нет вертолета над головой. Хоть, конечно, и лес кругом, а все‑таки без винтокрыла как‑то укромнее кажется.
Путник прошагал еще часа четыре без перерыва, потом немного отдохнул, пожевал гречки, снова пошел дальше, ориентируясь по старым просекам и охотничьим тропкам. Пару раз сбивался с пути, искал покосившиеся от времени столбы, шел дальше и вот, уже ближе к вечеру, показались за холмом серые, крытые ольховою дранкой крыши. Деревня. Какая‑то из заброшенных – Лесново, Почугино, Возгрино – тут таких много имелось.
Все! Пришел. Добрался. Теперь бы не напороться на чужих – все тех же охотников‑рыболовов.
Алексей подходил к вымершему селению осторожно, с подветренной стороны, всякий раз прислушивался, опасаясь услышать собачий лай. Нет, пронесло – не было в деревне собак, и людей, похоже, не было. Подойдя к околице, путник нарочно покричал, позвал:
– Эй, Мишка, Семен! Вы тут, что ли? Ау! Отзовитеся!
Ответа так и не дождался – ну, ясно, нет никого. Вот и хорошо. И славно. Теперь выбрать избенку понеприметнее, заночевать – вон, темнеет уже, сумерки, солнышко село, теперь еще немного – и навалится совсем уж непроглядная темень. Небо смурное, серое, ночка беззвездной будет.
И хорошо. И славно.
Деревня оказалась не особо большой – с десяток домов – некоторые вообще покосившиеся донельзя, с провалившимися крышами, плюс парочка сожженных дотла пепелищ. Более‑менее приличными Алексею показались лишь три избенки, в крайней из которых, ближе к лесу, он и расположился, осторожно толкнув жалобно заскрипевшую дверь.
В сенях чуть не упал – пол‑то давно прогнил, провалился, однако плесенью вовсе не пахло – то ли нечему было гнить, то ли здесь все хорошо продувалось… Черт! Стукнулся о притолочину – с размаху, так, что в голове звенело. А и поделом – осторожнее надобно!
В горнице в оконных проемах еще уцелели стекла, на печи имелось какое‑то тряпье, которое небрезгливый путник тотчас же расстелил на полу вместо постели. Поискав дровишек – вполне сгодились старые стулья и саморубленый, выкрашенный темно‑коричневой краской шкаф – развел в устье печи костерок, не забыв вытащить заслонку. Сварив кашу, с большим удовольствием поужинал, да, решив оставить осмотр местности на утро, улегся на приготовленное тряпье и тут же уснул – вымотался за день‑то, притомился.
А когда проснулся, в глаза уже било солнце, и белое кружево паутины на окне оттеняло голубое прозрачное небо. Повезло с погодой‑то… Или наоборот – не повезло.
Поднявшись, Алексей тщательно обследовал горницу, заглядывая в те места, куда не удосужился заглянуть вчера – в старый, полный полуистлевшего тряпья сундук, в залавок, за печку. Кровати в избе не имелось – нет, точнее сказать, она была, но только в виде железного остова – матрас, судя по всему, хозяева забрали с собой при переезде. А, может, он просто приглянулся рыбакам – те и утащили на заимку или в шалаш. Или даже в соседнюю избу, всякое может быть. Короче, ничего интересного – ни припрятанной в старой глиняной крынке россыпи изумрудов, ни золотишка в цветочном горшке, ни даже наклеенных по стенам облигаций госзайма. Ничего!
