Текст книги "Царьград. Гексалогия (СИ)"
Автор книги: Андрей Посняков
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 108 страниц)
Засмеявшись, Лешка схватил в охапку одежду и ветром бросился прочь. Вылетев из калитки, миновал арку…
Как и договаривались, Ксанфия ждала его в коляске в самом конце улицы.
– Садись, – девушка быстро погнала лошадь. – Ты здорово целуешься… да и вообще… Господи! – она снова перекрестилась. – О чем это я?! В старые времена нас бы за все это подвергли такой епитимье – мало не показалось бы! Слава богу, сейчас все по‑другому.
– Как – по‑другому?
– Ну, – Ксанфия замялась. – Не как тогда. Более открыто, более естественно, старики говорят – более нахально, но я так не считаю. В конце концов – почему я не могу позволить себе искупаться в жару в заливе? Потому что грешно обнажать тело? И почему я не могу любить – кого хочу? Старики говорят – до свадьбы не имею права!
– Чушь какая! – расхохотался Лешка.
– Вот именно так считают все мои подружки. Да и вообще – вся молодежь… ну или почти вся. Но – только не мой опекун!
– А кто твой опекун?
– Андроник Калла, протокуратор Секрета богоугодных заведений!
– Господи… – Лешка хлопнул себя…
Глава 18Весна 1440 г. КонстантинопольКОРПОРАТИВНАЯ ВЕЧЕРИНКА
Пей и возрадуйся.
Что завтра нас ждет, что в грядущем –
Кто это знает из нас? Ты не беги, не спеши…
Паллад
…По коленкам.
– Ну, хорош, хорош! – насмешливо обозрел его Владос. – Уж не потратил ли ты на эту цепь все свое вознаграждение?
– Что я, дурак, что ли? – Лешка усмехнулся. – Оставил еще и на плащ. Правда, красивый? Да шучу, шучу, что ты так вылупился?! Есть еще у нас деньги, я совсем немного потратил!
Грек хохотнул:
– И того, что потратил, вполне хватит, чтоб блистать на вашем сборище, словно павлин!
Юноша молча отмахнулся, вовсе не хотелось ему спорить сейчас с приятелем, да и не о чем было спорить – Владос был прав, так шикарно, как сегодня, в лето шесть тысяч девятьсот сорок восьмое, второго индикта, месяца мая в двадцать первый день – а по‑русски – 21 мая 1440 года – Лешка еще никогда в жизни не выглядел. Длинная, почти до земли, туника из сверкающей атласной ткани, полусапожки мягкого нежно‑зеленого сафьяна, ниспадающая красивыми складками палевая – в цвет туники – шелковая далматика – экий франт! Ну, разве скажешь, что недоучившийся историк‑тракторист? Важный, знающий себе цену господин – важный государственный чиновник, пусть даже еще и не в больших чинах, но уже и не младший писарь – повысили после удачно составленного доклада о злоупотреблениях в городских приютах. Кстати, самые гнусные дела творились в приюте Олинф, в том, что располагался в старой базилике неподалеку от церкви Апостолов. Лешкиному непосредственному начальнику – старшему тавуллярию господину Никодиму Калавру удалось – таки вызнать, что там за притон оказался под видом богоугодного заведения. Да‑да! Самый что ни на есть притон, да еще какой! Никодим ведь добрался до тех детей, что туда отправляли, вернее, переговорил с нужным, имеющим непосредственное отношение к этому делу, человечком, выяснив, что попечитель приюта Олинф, некий Скидар Камилос, тщательно отбирал для своего приюта только красивых и миловидных мальчиков. Зачем – нетрудно было догадаться, и подозрения эти вскоре вполне подтвердились. Шикарный развратный притон был устроен в приюте Олинф, один из самых дорогих в городе, с мягкими ворсистыми коврами и обитыми дорогой тканью стенами. Туда‑то как раз и решили направить выделенные императором средства.
– Так ведь притон! – ахал Лешка. – Не средства туда направлять, арестовывать там всех надо!
– Правильно, – кивал головой мудрый начальник. – И я так считаю. Олинф – самый гнусный и мерзкий из всех приютов. Поэтому им и достанутся деньги. Сказать, почему?
– Догадываюсь, не маленький. Чем больше компромата, тем больше откат! И все же жаль, что мы ничего сделать не можем! А, может, попробуем, а, дядюшка Никодим?
– Попробовать‑то можно… Только кабы чего не вышло!
– Да в случае чего, все на меня и свалим! Мне‑то что терять? Невеликий чин? А ведь эти деньги отцу Сергию и матушке Марии ох как пригодились бы! Не так?
– Так. Ладно, делай, как знаешь, может, чего и выйдет…
– С куратором бы переговорить только… лучше, так сказать, неофициально.
– Поговоришь. Будет повод – и очень скоро.
Старый чиновник не соврал – ровно через неделю после того, как Лешка с его помощью счастливо и с большой выгодой для себя сдал начальству отчет, всем служащим Секрета было объявлено о празднике – очередной годовщине со дня образования родного ведомства, счастливо совпавшего с общенациональным торжеством в честь дня Святых царей и равноапостолов Константина и Елены. Константин – этот тот самый Константин Великий, что перенес столицу на восток, и в честь которого, собственно, и был назван город. Ну а равноапостольная Елена – его матушка, тоже известная православная подвижница.
Празднество – корпоративная вечеринка, как его называл Лешка – должно было состояться в двух местах. Сначала – торжественная часть – по месту работы, ну а потом – в одном из восстановленных дворцов у Силиврийских ворот, специально снятом для увеселения служащих Секрета. Не всех, правда, а только лишь особо избранных, в число которых каким‑то образом попал и Лешка. Наверное, в целях поощрения – его отчеты, надо сказать, произвели очень хорошее впечатление на начальство – молодой тавуллярий даже удостоился устной похвалы от куратора и материального вознаграждения в размере десяти крупных золотых монет – бизантинов. К слову сказать, совсем неплохие деньги для мелкого чиновника, каким сейчас являлся Лешка – Алексей Пафлагон, как он официально значился в списках.
– Ну, нормально смотрюсь? – юноша обернулся к греку.
– Хоть сейчас в женихи! – хохотнул тот. – Не забудь только пригласить на свадьбу!
– Обязательно! – Лешка ухмыльнулся. – Только – с большими подарками.
– Ах ты выжига!
– Нет – нет, не надо кидаться подушкой, – на всякий случай отпрыгнув в сторону, смеясь, предупредил юноша. – Знаешь ли, она настолько стара, что может в любой момент разорваться, а старина Ксифилин, как назло, отпросился навестить дочь и вернется нескоро. Кто тогда будет убирать? Конечно, господин Владос Костадинос, эпискептит гончарных мастерских! Как, хотите сделать уборку, господин эпискептит? Нет? Тогда не вращайте так страшно глазами, а лучше одолжите‑ка мне ваш новый кошель – мой что‑то поизносился, да и выглядит как‑то непрезентабельно.
– Держи! – сняв с пояса кошель, Владос швырнул его приятелю. – Потом вернешь с тремя иперкирами.
– Три иперкира за прокат? С чего такие цены?
– Да ты досмотри, что за кошель? Прелесть! Как такой отдать… Буду вот теперь сидеть, мучиться – не потерял ли?
Владос, наконец, махнул рукой и расхохотался. У Лешки тоже было прекрасное настроение – а с чего бы ему не быть?! Честно и удачно выполнил поручение – между прочим, очень даже не простое, это все сослуживцы признают – получил от начальства благодарность и премию, сейчас вот – сыт, весел и при деньгах – идет на вечеринку, где, может быть, встретит кое‑кого… кого давно хотел встретить.
Солнце пряталось в белесой туманной дымке, наводя на мысль о вечернем дожде. Приятная прохлада растекалась по городу, истомленному палящим зноем, пахло цветущими садами и свежескошенным сеном, которое не так давно привезли на продажу окрестные крестьяне – парики.
Душа юноши пела – в основном словами «Арии», – а будущее виделось таким прекрасным, что даже забывались о прошлом. К тому же вчера удалось‑таки уговорить отца Сергия взять деньги. Не ради себя – ради детей, а для этого можно было пойти и на небольшую аферу, называемую Лешкой на привычный ему манер – откатом. Короче, уговорились откатить половину, по здешним меркам, много, обычно здесь брали процентов двадцать пять – тридцать, суммы больше считались дикостью… на что и рассчитывал юноша.
Свернув за угол, он поправил прическу – специально посетил цирюльника, где его побрили, завили, надушили – и, нацепив на лицо улыбку, направился к родному учреждению.
– Здрав будь, дядюшка Аргир!
– Быстрей, быстрей! – вместо ответа замахал старичок – привратник. – Уже все собрались, вот‑вот начнут. Сам господин протокуратор приехал! – привратник многозначительно кивнул на богатую упряжку, стоявшую у коновязи.
Лешка поспешно поднялся на второй этаж, в залу для общих собраний, где на специально расставленных скамейках уже сидели служащие Секрета.
– Ну, наконец‑то, – потянул парня за рукав Никодим. – Я уж волновался – не опоздал бы!
– Что, уже началось? – усевшись на скамью рядом, Лешка с любопытством осмотрел помещение. Ага – уже установили трибуну… На которую под громкие и продолжительные аплодисменты присутствующих поднялся высокий мужчина в белой, с красной каемкой, далматике, с несколько угрюмым волевым лицом.
– Господин протокуратор Андроник Калла! – благоговейным шепотом пояснил старший тавуллярий, коего Лешка с некоторых пор в неофициальной обстановке называл запросто – дядюшка Никодим. Страшный был крючкотвор, но, как оказалось – совсем даже неплохой человек.
После пламенных речей во славу царствующего императора Иоанна Палеолога, все начальство и особо приближенные к нему люди – в том числе и приглашенный Лешка – отправились для продолжения торжества во взятый напрокат дворец.
Там уже были накрыты столы, играла музыка – арфа, две лютни, флейта, – обширную, украшенную цветами залу, освещали восковые свечи в начищенных до блеска бронзовых канделябрах, расставленных на столе и укрепленных на стенах таким образом, что центр – где стоял стол – оказывался ярко освещенным, как, впрочем, и почти все пространство перед музыкантами, а вот чуть дальше, в углах и альковах сохранялся приятный полумрак. Кроме мужчин, здесь, в нарушение древних византийских традиций, находились и нарядно одетые дамы в богато украшенных на модный бургундский манер платьях. Правда, в отличие от своих западноевропейских сестер, мало кто осмеливался выбривать волосы на лбу, как того требовала мода, но от этих спадавших чуть ли не на глаза затейливо закрученных прядей исходила какая‑то загадочность и томная любовная нега. Из рассказов Владоса Лешка знал уже, что подобные вольности – дамы, музыка, танцы – были бы немыслимы в давние, золотые для Ромейской империи, времена, а вот теперь – пожалуйста! Правда, православные иерархи осуждали подобные празднества, но не все, а некоторые – и сами на них с удовольствием приходили, как во‑он тот прелат в скромной черной рясе, но с большим золотым распятием на изящной золотой цепи.
– Прошу за стол, господа! – распорядитель празднества – моложавый мужчина в короткой, на европейский манер, куртке с широченными плечами, приветливо улыбнулся гостям. Неслышно скользящие слуги наполнили серебряные бокалы с тонкими – тоньше волоса – стенками. Вино показалось Лешке прекрасным – кисло‑сладким, терпким, волнующим. Сидя в самом конце стола, он искал глазами ту, что должна была сюда явиться, прийти… и никак не мог найти. Неужели что‑то случилось? Неужели строгий опекун запретил юной деве украсить собою бал?
Внезапно послышались аплодисменты – это распорядитель праздника по очереди представил всех лиц, имеющих отношение к его проведению и устройству: шеф‑повара, дизайнера‑цветовода, мастера расстановки света. Юноша тоже с удовольствием приветствовал всех этих людей, несомненных мастеров своего дела.
Ага! Вот к протокуратору подошла какая‑то девушка… Нет, не она… Да где же? Лешка заерзал, скосив глаза на затененный вход, где специальный слуга встречал опоздавших гостей, чтоб проводить их к столу, указав место.
Они явились вдвоем – златовласая красавица Ксанфия Калла и какой‑то низкорослый плюгавец с бледным прыщавым лицом. Ничего не скажешь, плюгавец был одет богато и модно, так сказать, по‑западному, или, как здесь выражались – на латинский манер. Узкие шелковые штаны‑чулки – одна штанина красная, другая – ярко‑голубая – башмаки с длинными загнутыми носами, бархатная короткая куртка, расшитая крупным жемчугом, с наставными плечами такой ширины, что крупная, чем‑то похожая на капустный кочан, голова плюгавца, казалась среди них маленьким сморщенным яблоком.
Небрежно кинув на руки слуги плащ с алым подбоем, коротышка протянул руку Ксанфии.
Та холодно, словно ничего не замечая, прошла мимо, к столу.
Ура! Вот тебе!
Тонкие губы плюгавца скривились в злобной гримасе…
– Ну, кривься, кривься…
Протокуратор Андроник Калла, взяв в руку золотой кубок, поднялся на ноги:
– Хочу выпить за здравие моей приемной дочери Ксанфии, которую наверняка многие из вас знают.
Не дожидаясь слуги, Лешка поспешно наполнил бокал доверху и, давясь, выпил. Распорядитель махнул рукой музыкантам, и те заиграли громче, а потом и запели слаженным хором:
Голубка, горлица моя, с походкой горделивой!
Я увидал тебя тогда, когда ты шла с купанья.
Лешка, конечно, пригласил бы Ксанфию танцевать… если б умел. Здешние танцы не просто было плясать – танцующие, в основном молодежь, выделывали какие‑то замысловатые и смешные па, действуя, словно в детской игре – раз – два – три – морская фигура замри!
Едва взглянул – и тотчас кровь застыла
в бедном сердце,
Расцеловать хотел бы я твои уста…
Расцеловать хотел бы я твои уста… Юноша вздохнул, украдкой поискав глазами Ксанфию. Ага, вот она, скромненько этак сидит рядом с опекуном. Вот к ней подошел плюгавец… Нахально так подошел, наклонился, что‑то сказал… Ага – получил ответ, отскочил, как ошпаренный. А глаза‑то, глаза! Прямо, как у бешеного таракана!
– Слышь, Лев, – Лешка повернулся к соседу. – Что это за тип там вьется около нашего протокуратора?
Сосед по столу усмехнулся:
– Скорей – около его опекаемой!
– Все равно… Кто он? Какой‑нибудь барон или, может, князь?
– Что?! – Лев расхохотался. – Сказал тоже – барон! Это Герасим Барлак, сынок протопроедра Экимонида. Папаша ворует из казны, а сынок строит из себя аристократа! В какой‑нибудь Англии его бы за такие башмаки высекли бы хорошенько кнутом, а то и вздернули бы, не говоря худого слова!
– Постой, постой… Протопроедр – немаленький чин. Похоже, папаша у этого Герасима – большая шишка.
– Да, только сынок ничего из себя не представляет. Только и может, что папашиным богатством кичиться. Ездит на красивой коляске, в упряжке пара вороных коней, кучер в атласном кафтане… В салонах у ипподрома с себе подобными крутится, – Лев презрительно ухмыльнулся и плеснул из кувшина вина. – Да что спрашиваешь о всяких козлах? Давай лучше выпьем!
– Давай, – не отрывая взгляда от Ксанфии, согласно кивнул юноша.
– Ненавижу таких уродов, – выпив, сосед шмыгнул носом. – Папенькиных сыночков. Денег да связей в семейке полно, пристроят отпрысков на хорошую денежную должность, так те и той исполнять не хотят, привыкли на всем готовеньком жить, твари.
– Ну, не все же такие, – осторожно заметил Лешка, хотя, надо признать, слова сослуживца в чем‑то соответствовали и его мыслям.
– Ха, не все! – Лев мрачно ухмыльнулся. – А зачем им чему‑то учиться, хорошо работать, вникать в суть службы, когда и без того все схвачено? Лучше пофорсить красивой одежкой, колясками, конями, девками, поразвлекаться ночи напролет, платя по бизантину за малый кувшин вина! Ты только представь – по бизантину! Да у нас в Иллирии на бизантин месяц можно жить! И еще попробуй, его заработай! – Парень вздохнул и снова потянулся к кувшину. – Думаю, и у вас в Пафлагонии ничуть не слаще. Вот и едем мы, провинциалы, в столицу, в поисках лучшей доли, боремся за место под солнцем, не щадя ни сил своих, ни ума, ни здоровья.
– Но ведь и чего‑то добьемся!
– Добьемся, да, – согласно кивнул сосед. – Но ведь у папеньких сынков все это уже есть с детства! Вот и бесятся с жиру, курвы, коляски дорогие покупают, дорогущие вина…
– Завидно? – подначил Лешка.
– Завидно? Нет… Скорей, обидно. И знаешь, я на кого надеюсь? – Лев огляделся по сторонам и понизил голос: – На турок!
– На кого?
– На турок… Вот придут они… Вот тогда посмотрим… Думаешь, я и такие, как я, пойдем на городские стены защищать богатства и разгульную жизнь всякой сволочи? Ошибаешься, если так думаешь!
Юноша поставил бокал на стол:
– Нет, я по‑другому думаю. Думаю, что эти сволочи и при турках прекрасно устроятся – таков уж мир. Наверняка многие из них уже ступили на путь предательства и измены. Они ж вовсе не дураки, чувствуют, что империя не выдержит прямого удара.
– Да, – грустно кивнул Лев. – Мы все это чувствуем.
– К черту подобные мысли, Лев! Давай‑ка лучше выпьем.
– Хорошее дело!
Изрядно поддав, Лешка набрался наглости и, подойдя к Ксанфии, поклонился:
– Потанцуем?
– Охотно! – девушка сразу же встала из‑за стола, и, взяв юношу за руку, потащила в самый конец залы, к музыкантам, к танцующим парам, не обращая никакого внимания на поспешавшего следом плюгавца.
Громко играла музыка, и Лешка, хоть и совсем не умел танцевать – особенно здешние танцы – все же кружил, кружил, кружил, крепко прижимая к себе… возлюбленную? Наверное, можно и так сказать…
А плюгавец, папенькин сынок Герасим Барлак – Лешка видел краем глаза – злобно кусал себе губы у колоннады… Нет, вот куда‑то делся… Подбежал к протокуратору – не иначе, жаловаться. Ах ты ж, гнусная морда!
Музыканты внезапно смолкли, и Лешка галантно проводил Ксанфию до ее места. И почти сразу к ней подошел протокуратор, Андроник Калла. Не глядя на Лешку, наклонился, что‑то сказал… Девушка вспыхнула, вскочила и быстро пошла прочь.
Не думая, Лешка рванулся за ней… наткнувшись на плюгавца Герасима.
– Далеко ль спешишь, нищий? – издевательски ухмыльнулся тот.
– Ах ты…
Схватив со стола изрядный кубок с вином, юноша окатил незадачливого ухажера сверху донизу… И тут же из‑за колонн к нему подошли трое амбалов… Ага, вот почему Герасим был так смел! Оп!
Лешка ударил одного с разворота, понимая, что силы неравны… Да второй ему хорошо припечатал! Бедный парень аж перевернулся через стол – разбиваясь, посыпались на пол дорогие стеклянные фужеры, салатницы, блюда с овощами и рыбой… Вот эта рыбина‑то и попалась под руку Лешке… Тот ее и метнул обидчику в голову! А в третьего полетел увесистый кубок!
– Ай! – схватившись за пробитый череп, здоровяк осел на пол, глупо вращая глазами.
А с улицы уже вбежало еще пятеро таких же парняг!
– Бейте его, бейте! – истерически заорал Герасим. – Пусть он надолго запомнит сей пир!
Лешка озадаченно застыл у стола.
– Э, мужики, наших бьют! – неожиданно вскинулся Лев… а за ним и другие.
– Ах вы, сволочуги!
Бах! Огромное крепкое яблоко, со свистом пролетев над столом, втемяшилось прямо в лоб Герасиму. Тот ойкнул и поспешно отбежал в сторону, надеясь на своих оглоедов. Не тут‑то было! Работники Секрета тоже оказались не лыком шиты, волшебный клич – «наших бьют!» сделал‑таки свое дело, превращая нудный корпоративный пир в добрую веселую драку… в которой приняли участие практически все присутствующие, включая даже старшего тавуллярия Никодима.
– Не бойся, Алексий! – хватанув кубком об стол, заорал тот. – Мы сейчас тебе поможем!
И началось!
Несколько человек, сцепившись, укатились под стол и там боролись, не обращая внимания на болезненные пинки сидящих. Только слышались крики:
– На! Н‑на! Получай, гадина ядовитая!
– Мхх… Ах ты так, гнусный шакал?
– Вот тебе за шакала! Вот, вот, вот!
– А‑а‑а‑а!
– Ага! Так тебе! Будешь знать, как приставать к нашим.
Несколько пар – исключительно мужских – кружили друг перед другом, периодически нанося удары кулаками и, если везло и удавалось – то и ногами тоже. Приглашенные на пир женщины, весело визжа, кидались яблоками, оливками, кувшинами и всем, что попадалось под руку. Терпко пахло разлитым вином, раздавленными мускусными орехами, еще, какой‑то вонючей чертовщиной, в общем, не поймешь, чем. Многие уже и забыли, из‑за чего, собственно, началась драка, а, впрочем, большинство этого и не знала, да и не стремилась сейчас знать – дрались, потому что дрались, потому что – ну, никак сейчас нельзя было иначе, никак нельзя!
– Бей, бей его, сволочугу!
– Сзади, сзади!
– Ах, ты кусаться?!
– Леонидис, пригн‑и‑и‑ись!
– У‑у‑у! Сволочи, всю бочину отбили!
– Это тебе еще мало!
Вдруг, буквально на какие‑то секунды, все затихло – протокуратор Андроник Калла в сопровождении слуг покидал залу, возмущенно поджав губы.
Ему – пожалуй, единственному – удалось уйти просто так. Остальным же…
Немного поостыв, драка возобновилась с новой силой!
Дерущиеся добрались уже до тех, кто просто сидел, неспешно потягивая вино.
– Ты чего расселся, а? '
– Да вот, пью… Никого не трогаю.
– Я всегда знал, что ты не наш! На! Получи‑ка в ухо!
Бух!
Сидевший кубарем полетел со скамейки. Отлежался, пришел в себя, озлился… И, схватив в руку валявшийся на полу погнутый медный кувшин, с яростным ревом бросился на обидчика:
– Убью‑у‑у‑у!!!
А на улице было так чудесно, так мило, так хорошо и тихо! В бархатно‑черном небе мягко светила…
Глава 19Май – июнь 1440 г. КонстантинопольУЗИЛИЩЕ
Придите, здесь вас ждет гостеприимный кров.
Федор Студит. «Монастырская гостиница»
..Луна.
– Ну? – судебный чиновник, отойдя от решетчатого окна, вновь обернулся к Лешке. – Так скажешь наконец, зачем ты учинил драку? Да что там драку – целое побоище! Псы‑крестоносцы – и те нанесли городу гораздо меньше ущерба! Гораздо меньше! Подумать только: сломано четыре стола, шесть скамеек, разбито двенадцать амфор и двадцать восемь – двадцать восемь! – фужеров. Да не каких‑нибудь, а самых дорогих, из тонкого цветного стекла. Ты хоть знаешь, сколько все это стоит?
Лешка понурился.
– Нет, ты не знаешь, сколько это все стоит, – удрученно покачав головой, продолжал чиновник. – А портьеры? Портьеры ты зачем изорвал, да еще – зубами?
– Зубами? – юноша поднял голову с большим розовато‑бордово‑коричневым синяком под левым глазом. – Не, зубами – это не я!
– А кто же? Старший тавуллярий? Мхх… ты, между прочим, еще много там чего учудил, в том числе разорвал платье госпожи Дудники Феранцы, разорвал платье госпожи Аристархи Монты, разорвал платье…
– А чести я их, случайно, девичьей не лишил?
– С этим еще не разобрались, – серьезно ответил чиновник.
Лешка неожиданно засмеялся – уж больно вся эта картина напомнила ему известный всем фильм.
– Ты что смеешься‑то? – судейский удивился. – Плакать надо!
– А часовню я случайно не разваливал?
– Часовню?! – с какой‑то непонятной радостью вдруг переспросил чиновник. – Я так и знал, что это – тоже твоих рук дело! А говорили – турки, турки… Какие турки – когда вот он, человек сам признался. Ничего не поделаешь, придется восстанавливать.
Лешка сидел, словно в прострации – и в самом деле не знал, смеяться ему или плакать?
– Ну, иди пока в камеру, – следователь махнул рукой. – Посиди, подумай.
– О чем думать‑то?
– О том, куда делись три золотых блюда, два серебряных, непочатая амфора с дорогим хиосским вином, противни для жарки блинов и кирпичи от разрушенной тобою часовни!
– Господи! – Лешка схватился за голову. – Противни‑то мне зачем понадобились?
– Вот уж этого не знаю, – пожал плечами чиновник. – Сиди, вспоминай.
А был уже вечер, почти что ночь, и снова в окно светила луна, мешала спать, будоража сердце и душу, слишком уж властно нахлынули вдруг воспоминания. Воспоминания о… Лешка даже не знал сейчас – было это иль не было?
Он уселся в углу, на старой соломе, подтянув колени к груди. Загремели цепи. Сквозь затянутое решеткой оконце издевательски подмигивали звезды.
Ну вот, докатился… Верней – докатался. Вот уж поистине правду говорят – от тюрьмы да от сумы не зарекайся.
Правда, пока ничего, обращались вежливо. Не били, не угрожали, только вот заковали в цепи да бросили в камеру. Не очень‑то тут удобно – ни скамеек, ни нар, одна гнилая солома.
Снаружи загремел засов. Вошли два стражника:
– Поднимайся. Идем.
– Куда?
– Увидишь.
Ну да, конечно. Мог бы не спрашивать.
Гремя цепями, Лешка зашагал между стражами по полутемному тюремному коридору.
– Стой! – его поставили лицом к стене, загремели ключами. Похоже, пришли…
И где же вчерашний следователь?
– Заходи.
Лешка очутился в небольшом помещении с низким потолком и покрытыми серой штукатуркой стенами. Потрескивая, горели свечи. Посередине, прямо напротив дверей, стоял большой стол, за которым сидел какой‑то лысеющий усатый чиновник в темно‑коричневой далматике – нет, не следователь, другой.
Слева от стола, у стены, имелась длинная скамья… С нее поднялись сразу двое:
– Алексей!
Лешка заморгал глазами от радости:
– Владос! Георгий! Вы как здесь?!
– Благодаря милости господина куратора, – оба разом поклонились усатому.
– У вас время только до восхода солнца, – потеребив усы, напомнил тот. – Говорите быстрее.
– Хорошо, – Владос повернулся к Лешке: – Так вот, пока ничего не спрашивай, слушай…
Юноша слушал, время от времени кивая головою. Оказывается, виновником столь крутых изменений в его судьбе оказалась не столько драка, хотя и она имела место, а гнусные происки избалованного сыночка столичного протопроедра Герасима, настрочившего обстоятельнейший донос в канцелярию автократора – базилевса, в котором, кроме драки, обвинял неосторожного юношу во всех грехах, какие только смог выдумать. Нельзя сказать, чтоб Лешка сильно удивился сему известию. Герасим… Ну, кому еще? Разве что, Никифору Макриту? А вот бы их стравить!
– Неплохая идея, – засмеялся Владос. – Обязательно стравим. Но сейчас пока не о том надобно думать – как тебя отсюда вызволить, вот вопрос!
– Да уж, – покосившись на занимавшегося своими делами куратора, Лешка махнул рукой. – Представляете, обвиняют черт знает в чем – и на полном серьезе!!
– Это неважно, – покачал головой Георгий. – То есть неважно в твоем случае. Видишь ли, у протопроедра хватит возможностей продавить любое решение… Нет, нет, о казни речь не идет, но долгосрочная каторга – тоже вещь малоприятная. Эх, хорошо бы тебе скрыться из города хотя бы на полгода. За это время много воды утечет, и много чего изменится.
– Как же мне отсюда уехать? – недоуменно переспросил Лешка. – Ведь тюрьма!
Он опасливо оглянулся на тюремного куратора, но тот даже усом не шевельнул. Сидел себе, читал какие‑то свитки, да время от времени делал в них пометки, обмакивая остро заточенное перо в яшмовую чернильницу.
– О том подумаем, – ободряюще улыбнулся Владос. – Ведь с тобой‑то мы свиделись, а это, я скажу, не так‑то просто! Кстати, привет тебе от всех ваших – через старика тавуллярия. Хорошо о тебе отзываются, добрая, говорят, драка, хорошо повеселились!
– Как вы узнали, что я здесь?
Георгий улыбнулся:
– Помогла некая дева… кстати, тебе знакомая.
– Ксанфия?!
– Тсс! Никаких имен.
– Но она ж вас не знает!
– Зато знает, где ты живешь. Вернее – нашла. Ну а дальше уж мы взялись…
Усатый тюремный чиновник вдруг оторвался от своих бумаг и важно сказал:
– Время!
– Да – да, – спохватились Владос с Георгием. Послушник мягко улыбнулся:
– Увы, Алексий, но мы вынуждены уйти. Не падай духом и надейся не только на Господа! Мы еще свидимся, ну а пока – прощай.
– До свидания, – улыбнулся Лешка. – До скорого свидания, друзья!
Когда он вернулся в свою камеру, сквозь решетчатое окно уже виднелись золотящие утренние облака лучи – первые лучи восходящего солнца. Лешка прижался спиною к стене и задумался. И в самом деле – было над чем подумать.
Правда, не дали – подсадили еще одного узника, высокого крепкого парня на вид чуть постарше Лешки.
– Фирс, – сразу представился он. – Как здесь соломка, мягкая?
– Да я б не сказал, – Лешка вполне искренне улыбнулся – ему и в самом деле понравился нежданный сосед – вроде ничего себе парень, веселый.
– А тебя как зовут? – устраиваясь напротив, поинтересовался Фирс. Лицо у него было широкое, толстогубое, смешное, волосы русые, лохматые, а глаза – не понятно, какого цвета глаза, темновато было.
– Я – Алексей, – Лешка поежился. – Сижу тут за кучу самых гнусных преступлений, которых не совершал.
– Все мы не совершали, – сокамерник тряхнул головой. – Я вот тоже ничего такого не совершил, просто треснул по морде десятника.
– Ты строитель?
– Почему строитель? Акрит, воин.
– Воин? – Лешка удивленно хлопнул глазами. – А разве воинов судит гражданский суд, а не свой, воинский.
– Понимаешь, дело‑то происходило не на службе. Так расслабились маленько с ребятами, выпили, а тут десятник – негоже, говорит, позорить славное имя императорских акритов гнусным и непотребным пьянством! Ну, представляешь, пьяным мужикам такое сказать?
– Представляю, – улыбнулся Лешка. – Все равно, что показать быку красную тряпку. И что, все на тебя повесили?
– Да, понимаешь, ребята сразу в гарнизон подались, а я не успел – завис тут у одной красули. Теперь вот расхлебываю.
– А вообще, как служба?
Лешку сильно интересовал этот вопрос, ведь еще в конце прошлого года ему исполнилось восемнадцать и, он, вообще‑то, должен уже был вовсю служить в родной Российской армии. Тянуть, так сказать, лямку… или, нет – выполнять конституционный долг, приличествующий каждому порядочному человеку – так гораздо лучше!
– Как тебе сказать? – Фирс задумчиво посмотрел в окно. – Наверное, если кто‑то слишком привык к Константинополю, к девкам, театрам и прочим развлечениям, тому, верно, служба в дальней крепости покажется пресной и скучной. Но я привык. Даже нравится – как говорится: подальше от начальства, поближе к Господу!
Фирс размашисто перекрестился:
– Нет, и в дальних гарнизонах жить можно! И не хуже, чем в столице.
– А турки? – негромко спросил Лешка.
– А что турки? – сокамерник пожал плечами. – Турки – везде турки. Не такие уж они и страшные. К тому же и польза большая от них – по дальним крепостям проверяющие крайне редко ездят. Так что служба, я тебе скажу, очень даже ничего. Да ведь и платят… Вот ты на кого работаешь?
– На государство.
– Понятно. И какое жалованье?
– Пять аспр в день…
– Маловато. У нас самый паршивый водонос семь аспр получает! А сотник – целый иперкир. Представляешь – тридцать золотых монет в месяц!
– Да, неплохо…
– Я бы многим посоветовал завербоваться в акриты. Не на всю жизнь, конечно, а на определенный срок – послужил, подкопил деньжат – и на госслужбу! Ты в каком чине?
– Тавуллярий.
– О! А тут почти сразу в кураторы можно выйти. Ну сначала, конечно, по мелким делам, а потом и по крупняку. Сплошные выгоды.
Лешка задумался, прокручивая в голове услышанное. Дальний гарнизон, пограничная служба… опасно, конечно, но ведь на то он и мужчина, чтобы не чураться опасностей. Уехать, переждать, как советовали друзья…
– Слышь, Фирс. А в акриты на какой срок записаться можно?
– Да на какой хочешь.
– Гм… А из тюрьмы возьмут?
– Из тюрьмы? – Фирс почесал за ухом и улыбнулся. – А почему бы и нет? Поди‑ка потом, найди на военных управу, особенно – в дальних крепостях. У нас ведь каждый человек на счету. Вот ты как думаешь, с чего я тут веселюсь?
