Текст книги "Царьград. Гексалогия (СИ)"
Автор книги: Андрей Посняков
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 72 (всего у книги 108 страниц)
Двое артельщиков уже полегли, окропив дымящейся горячей кровью землю, остальные бились – со всех сторон звенели сабли, слышались стоны, уханье, крики. Все смешались – и татары никак не могли использовать стрелы. Это хорошо, хорошо…
Старший тавуллярий вновь скрестил саблю с каким‑то вислоусым чертом… Удар! Удар! Удар! Лешка не давал противнику передышки – да тот оказался слабоват, к тому же – бездоспешный. Выпад… И все! Падай, тля, падай!
С хлюпаньем вытащив окровавленный клинок из вражьего тела, Алексей бросил настороженный взгляд назад – там послышался свист, вопли…
Вероятно – подмога. Не им – татарам. Плохи дела – не выдюжить. Еще раз осмотревшись вокруг, старший тавуллярий быстро принял решение:
– В балку! – громко крикнул он. – Там – уйдем.
– А дорога? – поразив противника топором в шею, обернулся Прохор.
А он умело бился! Ишь как ловко орудовал – словно боевой секирой…
– По дороге нельзя – достанут стрелами.
– Понял…
Артельщиков осталось мало – половина из тех, что было. Черт, ну надо же, так не повезло, и где – считай уже дома.
– Скачите, я догоню!
Прохор и еще один плотник, нагнувшись, подхватили на коня раненого и быстро поскакали к балке.
Алексей осмотрелся – с этой группой нападавших было покончено, но по дороге, ухая и крича, приближались другие. Уже свистели над головой стрелы. Лешка спрыгнул с коня, осмотрел павших… Увы! Раненых Прохор забрал, а остальные уже не дышали. Жаль, и по‑христиански похоронить некогда.
– Земля вам пухом, парни!
Вскочив в седло, старший тавуллярий пригнулся и что есть мочи погнал коня к оврагу. С обеих сторон дороги сгустились деревья, вот и поворот – и колючий кустарник, царапавший лошадиные бока. Брызнула из‑под копыт вода – неглубокий ручей, камни, глина… А ведь это здорово! На неподкованных‑то лошадках догони, попробуй!
– Лексей, ты? – настороженно обернувшись в седле, крикнул Прохор.
И шальная татарская стрела впилась ему в правый бок!
Артельщик захрипел, пригнулся к луке седла. Широкое лицо его побледнело.
– Ничего! – подъехав ближе, выкрикнул Лешка. – Ничего, прорвемся!
Вот еще один артельщик – Кузьма, второй, третий – раненый… Пятеро, включая Лешку – половина от тех, что были. Царствие небесное!
Лешка живо оторвал с рубахи кусок подола – унять кровь. Перевязали наскоро, как смогли.
– Ну ты уж держись, Прохор!
Артельщик улыбнулся сквозь зубы:
– Буду! Эх, до своих бы добраться…
До своих… Алексей качнул головой – еще не известно, кто здесь свои?!
Вперед, вперед! Пусть хлюпает под копытами коней вода, пусть камни, пусть глина – тем хуже для татар. Задержатся, обязательно задержатся!
Путь постепенно сужался, становился извилистым, темным. Сгустившиеся над головою деревья, кустарники, папоротники закрывали солнце. Вскоре пришлось спешиться, взять лошадей под уздцы. Бросив своего коня, Лешка схватил за узду лошадь Прохора, повел…
– Спасибо, братцы… что не бросаете! – сдерживая стон, прохрипел старшой.
Еще один раненый чувствовал себя получше – ему лишь раскровянили саблей руку, чуть ли не до кости. Перевязали – идти мог. А вот Прохор… Выдюжит ли?
Странно, но погони вроде бы не было – это настораживало: не может такого быть, чтобы татары не знали про балку! Почему ж не пошли? Есть другой, более короткий путь? Очень может быть… Очень может быть, лиходеи встретят беглецов впереди.
– Стойте! – Когда подошли к самому краю балки, Алексей обернулся. – Кузьма, давай за мной. Посмотрим, что тут?
Оставив остальных, старший тавуллярий осторожно нырнул в кусты, чувствуя позади, за собой, приглушенное дыхание артельщика. Вот и конец оврага. Густые кусты, папоротники… Алексей немного прополз вперед, приподнялся…
И нос к носу столкнулся с вышедшими из‑за деревьев ратниками в коротких доспехах из плоских кованых колец и сверкающих шлемах. У каждого в руке – круглый татарский щит с большим умбоном, на поясах – сабли.
– Ага! – увидев беглецов, довольно ухмыльнулся один из ратников. – Ну? Куда идешь, татарская рожа?
– Парни! Вои! Мы ж не татары – мы свои!
– А вот сейчас посмотрим, какие вы свои! Эй, братие!
Господи! Да их тут множество – почти целый полк! Так вот почему татары не стали преследовать беглецов!
– Батюшка княже! – позвал кто‑то. – Послухов татарских спымали!
– Да не татары мы, говорю!
Тяжело ступая, к беглецам подошел высокий, еще довольно молодой мужчина с красивым открытым лицом, обрамленным задиристой кучерявой бородкой. Голова его была непокрытой, в спутанные светлые волосы набилась хвоя, так же, как и на оплечье богатого плаща темно‑красного сукна с золоченою строчкою по краям, накинутого поверх верхового панциря из крупных массивных колец, украшенных затейливой гравировкой. Панцирь, скорей, не боевой – парадный, отметил для себя Алексей.
– Кто такие? – с любопытством рассматривая беглецов, поинтересовался… князь. Да, похоже, князь – именно так его называли ратники.
– Свои мы… Беглецы с татарской неволи.
– А что‑то ты на татарина больше похож! – кивнув на татарскую одежку Лешки, князь усмехнулся. – Да и подстрижен ты не по‑православному – больно уж коротко.
– Да ладно! – обиделся Алексей. – Не видал ты, князь, бритых голов, что ли?
– Подозрительные вы люди, вот что! – Немного помолчав, князь обернулся к ратникам и коротко приказал: – Взять их!
– Ряполовский! Семен! – послышался позади хриплый голос Прохора.
Уже готовый броситься обратно в балку, Алексей обернулся, увидев выбравшихся из оврага артельщиков. Идущий впереди Прохор тяжело опирался на плечо одного из плотников:
– Слышу знакомый голос… Ну здравствуй, княже!
– Господи! – внимательно всмотревшись в плотника, князь размашисто перекрестился. – Никак Прохор Богунович!
– Он самый…
– Господи! А мы уж и не чаяли… Дай же обниму тебя, друже! О, да ты ранен! Эй, люди! Повозку сюда! И лекаря!
Лешка только моргал от удивления – ну ничего себе, плотник! С князьями – на «ты». Ай да Прохор!
– Как княжичи? – натужно улыбаясь, спросил артельщик.
– Слава Господу, здравствуют! Великий князь старшенького, Ивана, тоже правителем объявил.
– Все ж удалось уберечь от Шемяки… То славно!
Князь Семен нетерпеливо обернулся:
– Да где ж этот чертов лекарь? Ты сам‑то где был, Проша?! В Литве, с Басенком Федором?
– Пытался в Литву… Да татары. Неволя, Крым. Бежал с оказией в Царьград. Там решил присмотреться – что да как. О том и доложу великому князю Василию! А о Сейид‑Ахметовой орде больше мой друже Алексий расскажет.
– Расскажу. – Алексей поклонился.
Князь Семен радушно похлопал его по плечу:
– Извиняй, братец. Теперь вижу – и вправду, свои.
Москва встретила полк князя Семена Ряполовского хмурым мелким дождичком и покосившимися церквями окраины. По Рязанской дороге, вдоль вытянутых серыми языками заборов и изб пригородов, передовой отряд с ранеными и беглецами вскоре достиг Кремля – круглые башни, мощные стены с крупными квадратными зубцами, несколько каменных храмов, деревянные хоромы бояр.
Князь Семен Ряполовский тоже имел там свои хоромы, недавно пожалованные великим князем Василием «за верность и честь», а точнее – за спасение малолетних княжичей – Ивана да Юрия – от Дмитрия Шемяки, несколько лет назад княжившего таки в Москве.
Выпили, поговорили…
Алексей, в нетерпении горя сердцем, принялся выспрашивать об имперском посланце – монахе Георгие и его свите.
– Монаха Георгия, кесаря ромейского посланца, помню, – опустив чашу, вытер бородку князь. – А вот его свита… Извини, не приглядывался. Не знаю.
– А Георгий, Георгий сейчас где?
Князь Семен пожал плечами:
– Наверное, отъехал уже. Ни о чем таком он с великим князем не договорился, насколько я знаю…
– Значит, уехали. – Алексей погрустнел. – Не успел… Ну да ладно, лишь бы дорога им оказалась легка… А что, князь, царьградские торговые люди на Москве часто ль бывают?
– Царьградские? Да почти никогда.
– А сурожане‑гости? Фрязины из Кафы?
– Эти частенько наезживают. У сурожан в Москве свое подворье имеется.
– Хорошо. – Лешка немного повеселел. Уж что поделать, придется с этими выбираться. Ничего. Правда, почему‑то – не очень‑то радостно.
Великий князь Василий вызвал его к себе дня через два. В княжеских хоромах натоплено было жарко – август выдался прохладным, дождливым, вот и паслись непогоды. Высокий, сутулый, худой, с черной бархатной повязкой, прикрывавшей выколотые глаза, князь Василий, прозванный Темным, выглядел куда старше своих лет. Морщинистое бледное лицо, обрамленное редковатой бородкой, вислый, с красными прожилками нос завзятого выпивохи, впрочем, сейчас в княжеском облике проглядывала, скорей, некая аскетичность.
Князь Василий сидел в резном деревянном кресле с высокой спинкой, по обеим сторонам которого почтительно толпились бояре и служилые дьяки.
Поклонившись, старший тавуллярий добросовестно ответил на все вопросы князя, касающиеся татар, турок и Константинополя. А чего ему было скрывать? Правда, вот силу Ромейской империи Алексей, чего греха таить, преувеличил, и даже намного преувеличил, так, на всякий случай. Ведь молодой человек, как человек, много занимавшийся историей, хорошо знал, что именно с этим князем обычно связывают усиление Москвы и то, что называют «началом создания русского централизованного государства». Правда, пока тут никаким централизованным государством еще и не пахло, однако с течением времени Москва должна была усилиться – это Алексей знал наверняка. А потому нужно было уверить великого князя в существовании могущественной Византийской империи, православного царства, помочь которому в борьбе против турок – наипервейшая обязанность всякого христианского государя, особенно – православного.
– Можно сказать слово, княже? – выступил из рядов свиты высокий бородач в рясе и черном клобуке, с золоченым посохом в левой руке и большим золотым крестом на груди. Митрополит Иона – сразу узнал Алексей, только вчера про митрополита много чего порассказывал подвыпивший князь Семен Ряполовский.
– Человеце сей, – указав посохом на Лешку, звучно молвил митрополит, – много чего говорит. Одначе посланник ромейский монах Георгий тоже рек сладко. Одначе – хитростию и злоковарством своим стал известен.
Алексей вздрогнул: вот как, оказывается – «хитростию и злоковарством»! Что же такого совершил брат Георгий, коли его здесь так не любят? И действительно ли он уехал? Или…
В который раз уже нехорошее предчувствие охватило старшего тавуллярия. Не нравился ему этот митрополит, и великий князь – если хорошо присмотреться – тоже не внушал особого доверия. Или, может быть, это просто так сейчас казалось? Ладно, посмотрим…
Князь Василий Темный махнул рукой, давая понять, что аудиенция закончена.
– А с этим что, княже? – настойчиво поинтересовался митрополит. У, рожа!
– С этим? – Василий почесал бородку. – Он ведь сейчас у Ряполовских живет? Так пусть пока там и будет – они люди верные.
Митрополит с явным неудовольствием почмокал губами, но, ничего больше не сказав, отошел, видать, опасался открыто спорить с великим князем.
А Лешка, вернувшись в хоромы Ряполовских, тут же начал действовать. Во‑первых, как и надлежало то ли пленнику, то ли гостю, испросил разрешение погулять по Кремлю – и таковое получил, совместно с двумя бугаями‑слугами – «для охраны». Нет, конечно, князь Семен вызывал у Алексея самую горячую симпатию, но и он не мог ослушаться приказа сверху. Сказано – держать «ромея» у себя – значит, держал.
А Лешка и не собирался никуда бежать, уж по крайней мере пока – прежде необходимо было много чего выяснить. И в первую очередь – куда делось посольство?
По зрелом размышлении старший тавуллярий решил начать с начала – выяснить, куда это посольство прибыло, где разместили Георгия и его свиту? Странно, но в этом ему охотно помогли охранники‑слуги:
– Посольство‑то? Дак завсегда в тех палатах, что у Фроловский башни, селились. Какие палаты? Да новые, красны – смотреть любо! Что там говорить, идем, господине, сам увидишь.
Пришли. Посмотрели. Лешка в восхищении зацокал языком – дескать, понравились палаты, действительно – красны. Снаружи. Крылечки резные, крыши узорчатые, избы, светелки, терема и прочее. Лепота! Вот интересно только – изнутри как? Поглядеть пустят?
– Не, не пустят. Во двор если только.
– Ну хоть во двор…
Походил Алексей по двору, на красоту московскую полюбовался, поболтал о том о сем со слугами, с привратником – дюжим молодцем, с управителем – старичком белобородым, даже с сенными девками. И для каждого – для каждого! – даже для мальчишек, что дрова в баньку таскали – нашлись у старшего тавуллярия и ласковая улыбка, и доброе слово. И общие интересы нашлись, а как же без этого? Зря, что ли, столько лет прослужил в тайном сыскном секрете константинопольского эпарха? И ведь неплохо служил! Если бы не Злотос, гад, да не явная подстава… Ладно, сейчас о том некогда – работать надобно. Тем более – слуги‑охраннички с сенными девками зубоскалят, на Лешку – внимания ноль. А куда он со двора денется?
– А что, молодец, тяжко, небось, ворота туда‑сюда таскать? Поди, намаешься? А если петли нутряным салом смазать? Нельзя салом? А чем? Медвежьим жирком лучше… Вон оно что. И не подумал бы даже! Небось грек‑посланец надоел? Туда‑сюда ездил? И ведь народу с ним полно… Не полно?! Ах, невелика свита? Поди, все монаси? Нет?! Даже женщина имелась? Да иди ты! Не может такого быть – он же все ж таки монах, посланец‑то! Что‑что? Женщина еще и с дитем малым? О господи… Так здесь и жили? А потом делись куда‑то… Куда? Да я так, просто спрашиваю. Не хочешь отвечать – не надо. Ты мне лучше про медвежий жир расскажи!
О, ребятишки! А знаете, как в чижа играть? Играете? А со мной слабо? Я еще и парней своих позову – шайка на шайку. Ну да, подожду, покуда с дровами управитесь. Кому баньку‑то топите? Ах, служилому дворянину, хозяину вашему… Его, значит, усадебка. Хороши хоромы! Ах, не его? Он просто государем для пригляду поставлен? Понятно. Греки, небось, частенько банились? Да, говорят, и с девками? Неправду бают? Девок не была – женщина одна молодая, красивая, и с нею дитенок малый. Добрая.
Эй, парни! Бросайте девок, айда в чижа играть! Ребята бахвалятся – живо нас обставят, на два пальца! Вот и я говорю – уж мы им покажем. Поискали бы пока деревях для бит. Я там, у бани, много видал…
Здравы будьте, девы! Что смеетесь, чему радуетесь? Погода хорошая? Гм, не сказал бы – эвон, хмурится все, полнеба облачищами затянуло – чего ж хорошего‑то? А вы чего тут болтаетесь‑то? Делать нечего? Славно, славно… А в баню – чего? Были недавно. Небось с греческой девою? Ах, дитенка отдельно мыли… Ну ясно, отдельно. Пойдете смотреть, как в чижа играют? Работать надо? Да неужели! Кудель прясть… Так мы ж недолго, а без народу – скучно.
Седовласая старушка к девицам подошла, вынырнула откуда‑то незаметненько, а после, как девки, Лешкой уговоренные, к баньке пошли – поглядеть, как в чижа играть будут, старушка эта тут как тут – цап Алексея за рукав:
– Не ты ль, мил человек, про деву‑ромейку спрашивал? Да про дитенка.
– Нет, что ты, не я!
– Ну я я‑то уж думала… Деву‑то как звали?
– Ксанфией. – Лешка оглянулся – вроде бы нет никого поблизости.
А бабка эта – ох, хитроглазая! – так и стояла, так и таращилась. Внимательно эдак, въедливо!
– А дитенок?
– Сенька. Арсений…
– Ясно, стало быть – ты Алексий и есть.
– Я‑то Алексий, да вот ты кто?
– Маланья меня зовут, бабка Маланья – так и кличут. В приживалках я тут… Ну‑ка поглянь…
Воровато оглянувшись, старушонка сунула руку за пояс и, вытащив что‑то, протянула ладонь Лешке.
Амулет! Талисман Плифона! «Кудрявый Зевс»!
– Ксанфия велела тебе передать…
– Где она?
– Тс‑с… И письмишко имеется. Ты, как в игрища поиграете, у ворот замешкайся малость. Не обману, не бойся. Женушка твоя, Ксанфия, сильно уж мне помогла. Деньгами, как нужда пришла, выручила.
Ну и бабка! Ну и…
Получив письмо – ма‑аленький, сложенный вчетверо листочек, – Алексей еще много куда в тот день заходил – любовался. Так, что сопровождавшие его парни уже вряд ли могли точно сказать – где они были и чем там занимались. Да везде… да всяким: в чижа играли, девок жимкали, развлекались, в общем!
А вечером, зажегши свечку, развернул письмецо…
«Любимейший супруг мой…»
Писано по‑гречески, скорописью. Ксанфия!
«…князь Василий заподозрил Георгия в чем‑то страшном. Мы с сыном вынуждены бежать. В то место, про которое ты часто рассказывал. Отец Георгий благословил нас».
Ай, Ксанфия, ай, молодец – умна, ничего не скажешь! Ишь, как все хитро написала – и места не указала, куда бежать собралась – мало ли, письмишко в руки недобрые попадет? «Часто рассказывал…» Черное болото – вот это местечко, точнее, деревенька рядом – Амбросиево, в Верховских землях, под Мценском.
Отец Георгий благословил… Значит, предчувствовал что‑то такое, нехорошее. И, значит, сам он, скорее всего, уйти не успел – лишь обеспечил отъезд Ксанфии. Тогда где же он? Раз князь Василий в чем‑то его заподозрил – то вряд ли позволил уехать. Что ж, похоже, Георгий схвачен! Если вообще не убит…
Быстро поправлявшийся от надлежащего ухода Прохор Богунец, оказавшийся боярским сыном – чин, по важности, нечто между боярином и дворянином – испытывал к старшему тавуллярию чувство благодарности и даже некую дружбу. Слишком уж многое их связывало, чтобы так вот отринуть все. Немного поправившись, Прохор начал захаживать в палаты великого князя, получил от последнего изрядный кусок земли с тремя деревеньками – на, владей, человече! – но все чаще возвращался хмурый. Проговорился как‑то, что имевший немаленькое влияние при дворе митрополит Иона не доверяет ему, дескать, слишком уж долго странствовал в иных, чужих землях – опоганился!
– А насчет тебя так скажу, – однажды вернувшись, Прохор тяжко вздохнул и пристально посмотрел на Лешку. – Отъезжать тебе надо – и чем скорее, тем лучше. Допрежь тебя из ромейских земель здесь посланец был – да, говорят, злое умыслил – заточен во Фроловской башне. И тебе там место готово – уговорил‑таки Иона‑митрополит великого князя.
Алексей пожал плечами:
– Хм, интересно, чем это я Ионе не глянулся?
– А ему все не глянутся, кто под его дудку не пляшет! – гневно отозвался Прохор. – Уезжай, Алексий, беги! Только… Я тебе ничего такого не говорил!
Лешка ушел этой же ночью – не помогли ни запоры, ни стража, к слову сказать – сладко дремавшая. Еще с вечера, возвращаясь из уборной, старший тавуллярий сделал ножом зарубки на окружавшем усадьбу тыне – теперь, как пришла нужда, легко было перелезть. Собаки, конечно, лаяли – так они все ночи напролет лаяли, на что и дорогой гость – Прохор Богунец – дражайшему хозяину жалился. Вот князь Семен и повелел собак у ворот привязать – так и сделали. Для беглеца – случай удачный, а ну как не привязаны б были – поди‑ка, походи по двору кто чужой. Самого злобного пса – Треща – Алексей, правда, еще загодя прикормил – мало ли, сгодится? Ну, а не сгодился – и ладно. Пес с ним, со псом – такая вот забавная тавтология получается.
Перекинувшись через частокол, Лешка оказался на темной улочке, и, недолго думая, зашагал к Фроловской башне. Шел уверенно – путь присмотрел еще засветло. Подойдя ближе, заколотил ногами в небольшую, дощатую дверь, заорал во всю глотку – сердито так, мать‑перемать!
– Эй, отворяй скорей, мать вашу!
Стражник аж с башни свесился – с самой‑то верхотурины, посмотреть, кого там черт принес, этакого громогласного?
– Хтой‑то там верещит?!
– Я те дам – верещит, падла! – гнусно заругался Лешка. – А ну зови старшого, пока в холопах не оказался!
– Ой, батюшка! – опасливо пошел на попятный страж. – Дак, за что же в хлопи‑то?
– А было б за что – вообще б прибил! А ну, зови десятника, сколь говорить можно?!
– Ну здесь я, – негромко произнес чей‑то заспанный голос. – Ты кто ж такой, человече?
– А ты кто? – грозно рыкнул Алексей. – Смотрю, спите тут?
– Да мы это… немножко… Язм и есть – Федор, десятник. Фроловской башни охранитель‑страж!
– Я вам покажу – «немножко»! – Старший тавуллярий намеренно не сбавлял обороты. – Все у меня в штрафбате окажетесь! Тьфу… в Орде – вот где! От его святейшества государя‑митрополита Ионы посланец Терентия язм есть! Тсс! Факелы не зажигай… Если только свечечку… А ну, подойди ближе, шепну кой‑что.
Десятник послушно подошел.
– Пленника, ворога ромейского лютого велено доставить на Занеглименье для пыток. В тайности!
– Ну и слава Господу и митрополиту! – С неожиданным облегчением десятник перекрестился. – Надоело уж ворога сего сторожить. Да еще корми его. Обратно‑то когда приведут?
– Не знаю, – Лешка махнул рукой. – Может, он еще там, под пытками, окочурится!
– Вот бы и славно!
– Иди, веди ворога, да отворяй ворота… И тихо все – в тайности! Чтоб ни одна собака… Иначе…
– Да я смекаю, смекаю… – Десятник сунулся было в башню, но тут же вернулся обратно. – Осмелюсь спросить, батюшка. А нет ли у тебя какого знака тайного от митрополита?
– Ох ты, Господи, – схватился за голову Алексей. – Ведь совсем забыл показать… Да с вами тут разве вспомнишь?! На… смотри…
Лешка протянул стражнику… амулет Плифона с изображением кудрявого языческого бога. Наказал строго:
– Сей тайный знак сохрани. Покажешь потом Ионе – он уж тебе отблагодарит. Ну, где ворог‑то?
– Ужо ведем, батюшка. Вона!
– Что‑то уж больно он хлипок… Цепи с него сбейте!
– Но, батюшка…
– Я кому сказал? Два раза повторять не буду!
– Посейчас собьем, кормилец… Что ж ты так, один его и поведешь?
– Стража в лодке ожидает. Такие же бездельники, как и вы! А ну пошевеливайтесь!
– Факелок, батюшка, дать ли?
– Засунь себе, знаешь куда? Ну, расковали наконец?
– Расковали, заступник!
– Ну так что встали? Давайте его сюда!
Освобожденный от пут пленник зябко поеживался. Со скрипом приоткрылись ворота.
– Ну удачной службишки! – обернувшись, на прощанье пожелал Лешка.
– И тебе того же, кормилец!
Двое стражников усердно помогали своему командиру.
– Кто ж это такой‑то? – негромко – но Лешка услышал – спросил один.
– О, важный человек! – десятник поднял вверх палец. – Не однажды его из государев палат выходящим видывал!
Спокойно выйдя из Кремля, беглецы дождались, когда стражники закроют ворота и спустились к Неглинной.
– Ну узнал наконец? – Алексей обернулся.
– Узнал, – улыбнулся Георгий. – Сразу, как только услышал. Кто же еще тут такое провернуть может?
– Ну, здравствуй, друже!
– Здравствуй!
Друзья обнялись.
– Теперь – куда?
– Пока переплывем речку, а дальше – я знаю.
Они выбрались из Москвы с первыми лучами солнца, едва открылись ворота. Зашагали вдоль по дороге, потом пристали к попутному купеческому обозу. Сказались паломниками – и купчина махнул рукой. Идите, мол, объесть не объедите, а лишняя пара рук в пути не помеха. Без всяких приключений обоз добрался до Мценска, а уж там беглецы отправились дальше – в Амбросиево, большое – в десяток дворов – село.
Солнце поднималось к зениту, вкусно пахло жнивьем и свежим сеном. Проходя мимо пастбища, друзья подозвали пастушонка:
– А что, Кузьмин Епифан, староста, жив ли?
– Да жив, Господи! – испуганно перекрестился парень. – Это вон стадо – его.
– Все зажиточней и счастливей живет трудовое крестьянство! – весело ухмыльнулся Лешка.
– Он во‑он в той избе живет, как раз где церква.
– Да знаю.
Епифан встретил путников настороженно, долго присматривался и, лишь когда узнал Алексея, улыбнулся и гостеприимно кивнул на накрытый к обеду стол:
– Не сразу и признал тебя, Лексий. Больно уж ты изменился.
– Зато ты не меняешься, все такой же.
– Ну садитесь за стол, гости дорогие. Сейчас велю принести пива.
– Пиво – это хорошо, – Лешка потер руки. – Послушай‑ка, Епифане, а у тебя здесь женщина не останавливалась, с ребятенком малым?
– Останавливались, как же. Ксанфия с Сенькой – славный такой парнишка был.
– Был?! – Алексей поперхнулся пивом.
– Не хотел говорить сразу, – потупился староста. – Третьего дня сгинули они на Черном болоте. Пошли по ягоды да и не вернулись. Бабы говорят – сгинули. Грозища тогда еще такая была!
Грозища…
В глазах старшего тавуллярия неожиданно вспыхнула надежда.
– И главное, сколько допрежь того они на это болото хаживали. И ягод набирали. И ничего – не топли.
– И часты у вас тут грозы?
– Да, почитай, каждый день.
Каждый день.
Лешка даже забыл спросить старосту об одной девушке – Ульянке – что специально была отправлена сюда, угождать бабке Федотихе – время от времени приносить к пню у Черного болота разные ценные вещи. Не спросил, забыл – выглянул в окно – тут и туча! Ну так ведь с утра еще парило.
– Я с тобой! – дернулся было Георгий.
– Нет! – Лешка не хотел говорить, что там, куда он сейчас собрался, друг его будет лишь обузой. – Вот те крест, друже, поверь – я управлюсь сам. Запросто!
Вздохнув, монах лишь пожал плечами.
Когда молодой человек пришел – прибежал! – на болото, темно‑сизая грозовая туча уже сожрала полнеба. Грянул первый гром – сухой, страшный. Молния попала в росший неподалеку сухостой – дерево вспыхнуло словно спичка.
И снова громыхнуло… Да так…
Глава 18Сентябрь. Окрестности Мценска
Я из полей сегодня в городские
Ворота шел – хотелось о судьбе
Атридовых детей мне поразведать.
Еврипид «Орест»
…громко, что Лешка даже оглох на некоторое время.
Хлестал ливень, и частые вспышки молний озаряли трясину. Ну вот он – пень, тот самый – большой, трухлявый, покрытый опятами и зеленоватым мхом. Приносила ли Ульянка ценности? Получала ли их бабка Федотиха? Черт! Надо было спросить про девчонку у старосты! Забыл! Черт побери, забыл! Да и какая она теперь девчонка – поди, почтенная женщина, мать семейства.
Снова ударил гром, кажется, над самою головою, и синяя молния змеиным безжалостным жалом впилась в стоящую рядом сушину. Этак еще и убьет – болотце‑то ровное, кроме высохших деревцев, один Лешка и выделяется этакой каланчой, притягивает к себе молнии – бейте, бейте!
Ну их к черту, так и убьет! Кто тогда разыщет Ксанфию и Сеньку? Искать, искать… Но сейчас, пожалуй, лучше всего вернуться обратно в село, переждать. Заодно узнать про Ульянку… Господи, экая непогодь!
Вокруг сверкало и ухало, тугие струи дождя били в лицо… вот опять ударила молния. И снова рядом!
Лешка побежал к лесу – уж там‑то хотя бы ливень казался не таким уж и сильным – потоки дождя задерживали густые кроны деревьев… А бежать в село – плохая идея! Пока еще добежишь‑то. Лучше вот здесь, спрятаться под сосенкой… нет, лучше под елкой…
Бабах!
Пораженная молнией ель с треском переломилась пополам и вспыхнула.
Господи, спаси и помилуй!
Перекрестившись, Лешка побежал к оврагу и, не останавливаясь, рванул по склону вниз. Упал, зацепившись ногой о корягу, и, больно ударившись о камень, растянулся во мхе у узенького, быстро наполнявшегося водой ручья.
Во льет! Этак еще и затопит! И громыхает, гремит… Когда же все это кончится‑то, а? Никогда, похоже…
Гроза закончилась неожиданно, резко, так же, как и началась. И так же резко оборвался ливень. Робкий солнечный лучик, прорвавшись сквозь пелену туч, озарил мокрые вершины деревьев. Подул ветерок, и вот уже засияло над головой чистое, умытое дождем небо, а рядом, в лесу, радостно защебетали птицы.
Улыбнувшись, Лешка напился воды из ручья, ополоснул лицо и, выбравшись из оврага, зашагал к дороге. Хорошо стало кругом – светло, солнечно, благостно! Жарко пригревало солнышко, от щедро напоенной дождевой влагой земли шел пар, деревья – березки, осины, липы – были еще зелены, даже не верилось, что на дворе осень. Хотя – самое начало сентября, по сути – еще продолженье лета. Даже лучше, чем лето, поскольку – грибы, ягоды, орехи…
Наклонившись, Алексей зацепил рукой горсть брусники и, отправив ягоды в рот, скривился – кисло. Выйдя на небольшую полянку, остановился, сбросив с плеч кафтан – подставил вымокшую рубаху солнцу и зажмурился – хорошо! Только вот где, блин, дорога‑то? Вроде бы тут должна, недалеко от овражка… А не было! Ни тут, ни там, нигде!
Снова выбравшись на полянку, Алексей понял, что ходит кругами. Заблудился! Черт возьми, ну надо же! Вот уж никогда б не подумал. Однако надобно что‑то делать, не кружить же тут, пока рак на горе свистнет. Лес – дело такое… Самое верное – это вернуться назад, к болоту, а уж дальше плясать от него. Ага, вернуться… Где только оно, это болото? В какой стороне? Так… Лешка ненадолго задумался, осмотрелся. Вот он, овраг. Значит, если пойти вдоль него, во‑он к той переломленной елке, то можно выйти к болоту. Да, так и есть!
Ободренный, Алексей зашагал вдоль оврага, время от времени останавливаясь и нагибаясь за ягодами. Миновал обожженную молнией ель, обошел сосновый бор, кочки… А болота все не было! Вот незадача‑то!
Нет, вон там, позади – овраг. Там – папоротники, ель, бор. Ага! Бора‑то вроде бы не было, когда бежал. Значит – не там болото, а… где? А слева! Да‑да, левей надо брать, левее.
Алексей так и сделал и вскоре почувствовал, что идти стало значительно легче – суше. Значит, не к болоту идет! Да и черт‑то с ним, с болотом! Чертыхнувшись, Лешка по привычке перекрестился. Лес‑то стал реже, светлее, наверняка скоро покажется какая‑нибудь нахоженная тропинка… Ага! Вот она!
Обрадованный, старший тавуллярий зашагал по неширокой тропе, гадая, куда она выведет. Ну, куда б не вывела, а все же лучше, чем блуждать в неведомой чаще! Да и денек‑то какой стал – распогодилось, развиднелось! Солнышко, голубое небо, птички… И радуга ведь должна бы быть.
Лешка повертел головой и неожиданно для себя увидел впереди синь! Нет, не небесную синь – блестящую, даже, можно сказать, сверкающую. Река! Или озеро. Лучше б река, тогда бы можно было пойти вниз по течению по рыбацкой тропке…
Прибавив ходу, молодой человек вышел к неширокой речке, плавно обтекавшей широкое, местами поросшее густым камышом плесо. На песчаной отмели волны слабо покачивали небольшую плоскую лодку.
Господи! Люди! Наверное, рыбаки. Вот у них и спросить дорогу. Алексей с разбега перепрыгнул небольшой, пересекавший тропинку ручей – больно долбанула по бедру сабля в сафьяновых ножнах. Лешка замедлил шаг – а, может. припрятать пока сабельку‑то? Не напугать бы рыбачков. Скажут, что это еще за леший по лесу с саблюкой шастает? А если это еще не взрослые рыбаки, а детишки – так те точно в бега от испуга пустятся, позабудут и про свой челнок.
Да, сабельку лучше спрятать. Хорошая сабля, богатая – по пути в мценские леса у одного татарина в кости выигранная! Ах, и удалая же игра была! А сабля‑то, сабля – рукоять злаченая, в изумрудах, смотреть – глазам больно. Спрятать, спрятать этакую красу! Но недалеко, чтоб в случае чего можно было быстро сыскать. А вот тут, у деревца… во‑от, в папоротниках. И незаметно, и легко достать можно.
Припрятав саблю, Алексей пригладил руками несколько отросшие волосы и, сбив легким щелчком приставшие к бородке иголки, насвистывая что‑то из репертуара «Арии», бодренько зашагал к челну…
