Текст книги "Царьград. Гексалогия (СИ)"
Автор книги: Андрей Посняков
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 61 (всего у книги 108 страниц)
Мелезия наморщила лоб:
– Да вроде бы не встречала… Хотя нет, пару раз видела у церкви Апостолов. Милостыню он не просил, просто стоял у паперти. Мне показалось – вроде как ждал кого‑то.
– А кого, не видала?
– Ну конечно же не видала – что мне до чужих дел?! Своих забот хватает.
– А никакой опасности ты от Созонтия не ощущала? Ну, может, он приставал к кому, угрожал…
Девушка неожиданно рассмеялась:
– Угрожал?! Созонтий?! Окстись, Алексей! Как такой может угрожать? Он вообще неприметный был, ни с кем из соседей не общался, придет к ночи, да – шасть в свою комнату. Обычный старик. Не знаю, кто и почему решил с ним расправиться. А, может, он сам по себе умер?
– Ага, так ты не считаешь, что это мы его того…
– Нет, не считаю, – Мелезия тряхнула головой. – Я давно знаю Епифана – он не способен на убийство и вообще‑то правдив. Так старика все‑таки убили?
– Задушили. А перед этим, такое впечатление, мирно беседовали.
– Значит, душил знакомый.
– Может быть. Интересно только, почему они выбрали для своей встречи чужую комнату? Что, у самого Созонтия нельзя было встретиться? Загадка какая‑то.
– Да, загадка, – задумчиво покивала девушка. – И как только ее разрешить? Слушай, закрой‑ка ставни – так холодом и тянет!
Алексей усмехнулся – на улице, по его прикидкам, было никак не меньше пятнадцати градусов тепла. По местным меркам, конечно – холодно, ничего не скажешь!
Отодвинув светильник, молодой человек закрыл ставни и, подняв с пола раму, вставил ее на место. Оглянулся:
– Так – хорошо? Не дует?
Мелезия ничего не ответила – закусив губу, она внимательно рассматривала нанесенные на стену кровати надписи и рисунки. Ишь какая глазастая – увидала, надо же! Не так уж они и были заметны.
– Алексей… Ну‑ка, посвети!
– Что, интересно? – ухмыльнувшись, Лешка поднес светильник поближе.
А Мелезия между тем покраснела, да так, что стало заметно и в полутьме!
– Вот гад! Ну надо же такое написать!
– Это не я, – на всякий случай пояснил старший тавуллярий. – Это до меня, прежний жилец, наверное.
– Да знаю, что прежний. Все равно – гад, хоть и нельзя плохо о покойниках. Ладно, о Епифане такое написал, но обо мне‑то за что? Я ведь никогда с ним не лаялась… ну, может, пару раз только. Ух, злыдень!
– А про Епифана, выходит, верно написано?
– Да как же, верно! – взорвалась девушка. – Ты больше верь тому, что на заборах да на стенах пишут! Это не Епифан содомит, а сам Анисим Бельмо! Видала я, как он таскал к себе мальчиков с Артополиона… И он, гад, видел, что я заметила… может, потому так про меня и написал? Вот и к Епифану приставал неоднократно – тот рассказывал.
– Так, значит, Епифан не…
– Конечно же нет! Никакой он не содомит, это все выдумки этого злыдня, Анисима Бельма. Нехорошо, конечно, так говорить – но правильно, что его пришили. Думаю, из‑за долгов – бабка Виринея говорила, что он не очень‑то любил их отдавать. И здесь комнату не зря снял – от кредиторов прятался! Да те его, верно, отыскали…
– Вот оно как, значит…
Алексей улыбнулся – вот, наконец, хоть что‑то прояснилось о прежнем жильце. И еще известие о Епифане неожиданно порадовало – все ж таки хорошо, что этот парень не содомит. Права, права Мелезия – не всегда следует верить тому, что написано.
Хитро ухмыльнувшись, Лешка решил уж заодно повыспросить, словно бы невзначай, и о самой девушке. Для начала предложил ей вина – оставалось еще в кружке.
А Мелезия отреагировала вовсе не так, как ожидал тавуллярий! Совсем даже наоборот!
Подбоченилась:
– Молодой человек, девушка, широкая постель, вино… А знаешь ли ты, что говорил о подобных ситуациях Дмитрий Кидонис?
– Не знаю никакого Кидониса! Незнаком.
– Вот как?! – Глаза девчонки вспыхнули, но тут же погасли. – Ты очень привлекательный, Алексей, – негромко произнесла Мелезия. – Я тоже недурна, и конечно же с удовольствием бы переспала с тобой… Но вот, после этой похабной надписи и рисунка… Извини – не могу! Я вовсе не похотливая шлюха!
– Но…
– Прощай! – Встав на ноги, девушка решительно направилась к двери.
– Постой! Погоди!
Мелезия обернулась на пороге:
– Нет! Спокойной ночи, Алексей. Рада была познакомиться.
– Я тоже…
Хлопнула дверь. Легкие шаги прошуршали по коридору. И все стихло.
– Ну Анисим… – Алексей яростно хватанул кулаком по столу. – Ну ты и гад!
И, вытащив кинжал, принялся соскабливать со стены рисунки и надписи.
Утром, едва взошло солнце, Алексей спустился вниз – Виринея Паскудница уже гремела посудой, готовила завтрак. Увидав постояльца, заулыбалась:
– Отведаешь яичницу, мой господин?
– Яичницу? Хорошо, пусть будет яичница.
Усевшись за дальний столик, Лешка с аппетитом поел, косясь на спускавшихся по лестнице хмурых бородатых мужиков с плотницкими инструментами в руках.
– Приятного аппетита! – вежливо кивали мужики.
Лешка улыбался:
– Утречко доброе!
– Доброе? Кому как!
Пить надо меньше! – этого Алексей не сказал, но подумал.
– Вы – наш новый сосед? – один из плотников – высокий, уверенный в себе мужчина с русыми, стянутыми тоненьким кожаным ремешком волосами и окладистой бородой – на миг задержался у столика. – Зашли бы вечерком, посидели бы по‑соседски, вина выпили, познакомились.
Алексей поднял глаза:
– А вы с какой‑нибудь целью приглашаете, или – от широты души?
– От широты души.
– Тогда зайду обязательно.
– Будем рады! Заглянете – спросите Прохора Богунца – это я и есть.
– А меня Алексеем зовут.
– Рад познакомиться.
– Я тоже. Обязательно сегодня зайду.
Артельщик говорил по‑гречески с небольшим акцентом. Интересно, кто он? Чех? Поляк? Болгарин? А, может, и русский? Ну явно не ромей. И силен, очень силен.
Дождавшись, когда, наконец, быстро спустившись по лестнице, выйдет на улицу Епифан, новый постоялец еще немного посидел, допил вино и, простившись с хозяйкой доходного дома, решительно зашагал в гавань.
Ярко светило нежаркое осеннее солнышко, по светло‑голубому небу бежали белые и палевые облака, падали прямо под ноги давно перезревшие каштаны, пахло только что выловленной рыбой и водорослями.
Обнаружив Епифана сидящим на перевернутой лодке у развешенных для починки сетей, старший тавуллярий, подойдя, уселся рядом. Народу вокруг, и в самом деле, хватало – рыбаки, какие‑то мальчишки, женщины… Никто не обращал на сидевших на лодке людей никакого внимания.
– Ну, – Алексей искоса взглянул на парнишку. – Рассказывай, как докатился до жизни такой?
– До какой такой жизни? – не понял юмора Епифан.
– До такой, когда мертвяки в твоей комнате валяются! Для начала расскажи‑ка о всех соседях – Созонтии, Мелезии, Анисиме Бельмо.
При упоминании последнего юноша вздрогнул и, перекрестившись, решительно заявил:
– Анисим – гад, каких мало!
– Черт с ним, с Анисимом, ты про Созонтия расскажи!
– Про Созонтия…
Ничего толкового Епифан не рассказал ни про Созонтия, ни про Мелезию, ни про кого‑либо еще – так, одни общие слова. Было видно, что юноша не хитрил – ну разве что самую малость, когда речь зашла о Мелезии – просто никто в доходном доме Виринеи Паскудницы (а также наверняка и в других подобных домах) не особенно‑то интересовался соседями, у каждого хватало своих проблем.
– А в городе ты тоже Созонтия не видел?
– Да видал как‑то под вечер у церкви Апостолов.
– Неужто милостыню просил?
– Шутишь?! Там своих нищих хватает, чужаку живо уши отрежут.
– Ну, это понятно. Так что старик там делал, молился?
– Может, и молился. Но мне показалось – ждал кого‑то.
– Ждал? А кого – не видел?
– Да нет, я не стал останавливаться – какое мне до Созонтия дело?
Вот именно – никакого! Однако какое дело Созонтию до чужой комнаты?
Епифан задумчиво взъерошил кудри:
– Даже не знаю. Нет, я вчера всю ночь об этом думал – с чего это покойничка в мою комнату понесло? Ничего так и не надумал. Слушай, а, может, его просто туда затолкнули, уже мертвого?
– Может, и так. – Алексей, кстати, тоже про это подумал – самый простой вариант, больше тут и гадать нечего. Случайно все произошло – кто‑то пришел к старику, задушил, а потом спрятал труп в первой попавшейся комнате… Однако он должен был бы знать, что там никого нет. И достаточно долго не будет!
– Епифан, ты всегда так поздно возвращаешься?
– Да. Бывает, и вообще не прихожу, остаюсь у Ларисы. Ну, когда ее отец в море уходит. Матери‑то у Ларисы нет, других родичей тоже, был брат, да погиб уж лет пять тому.
– И в доходном доме, значит, все об этом знали.
– Вполне могли знать – я из своих возвращений тайны не делал.
И все. И больше – ничего интересного. Даже о Мелезии – ничего конкретного, сказал только, что она – актриса, выступает на вечеринках – куда пригласят. Н‑да‑а‑а, не густо. Уж видно, придется собирать материал самому. Хотя, конечно, можно и не собирать – какое Лешке дело до смерти нищего старика? Конечно, никакого, но… Но очень уж не нравились старшему тавуллярию разного рода творившиеся вокруг него непонятки – они обычно всегда выходили боком. Тем более что покойный Созонтий именно о нем хотел кому‑то доложить… Так что нужно было разбираться и желательно побыстрей, чтоб ничего больше не отвлекало от главного дела – поиска главного заговорщика! Кстати, а Созонтий наверняка – агент. Из тех, что держат на связи все мало‑мальски уважающие себя сыскари – и в том, что он доложил о новом постояльце не было ничего особенного – обязан был доложить, все так делали. И, наверное, хорошо, что доложить не успел. А плохо то, что внезапной смертью агента наверняка заинтересуются соответствующие органы. Впрочем, пока доходным домом особо интересоваться не будут – старик ведь вроде бы просто исчез! А куда – неизвестно.
Вечером, как и обещал, старший тавуллярий спустился на первый этаж, к плотникам. Утрешний знакомец Прохор Богунец встретил гостя с улыбкою:
– Проходи, проходи, друже, знакомься! Это наш казначей, Феодор, это – Панкратий с Терентием, там – Николай…
Алексей, в свою очередь, тоже представился, как всегда обозвавшись философом из Мистры.
Выпили, закусили…
Экий человек этот Прохор – держится, словно вельможа! Не скажешь, что плотник.
Вино оказалось неразбавленным, крепким, живо шибануло в голову, и не одному только гостю. Хозяева тоже оживились, разговорились, обсуждая свои дела.
– А я говорю, этот смотритель дорог больно уж хитрый малый!
– Должность у него такая, Терентий.
– Должность должностью, а все же нет у меня ему веры. Как бы не объегорил!
– Да пусть только попробует!
У гостя же был к хозяевам свой интерес.
– Прохор, а вы давно здесь обретаетесь?
– Здесь? Да с лета. – Артельщик усмехнулся и налил в кружки вина из большого глиняного кувшина. – Утром на работу выходи – где мост какой подлатать, где леса сколотить, где что. Обедаем там – сюда только ночевать и являемся, ну и по праздникам еще, бывает, попоем песен.
– И так же со всеми жильцами знакомились, как вот сейчас со мной?
– Знакомились, так… Мы ведь, знаешь, народ незлобивый, всю жизнь вместях привыкли. Ну девчонку, Мелезию, к себе не зовем – все ж у нас народ грубый, а Мелезия славная такая девчоночка – всегда улыбнется, поговорит, душа‑девка! Да ты ее, верно, видел, на твоем этаже живет – красавица, любо‑дорого посмотреть, однако – и скромница, честь свою блюдет.
– А чем занимается?
– Да бог ее знает. Мы не интересовались. Живет и живет себе.
– А другие соседи как? – не отставал старший тавуллярий.
– Да по‑разному. – Прохор пригладил бороду. – Парнишку молодого, Епифана, мы сюда тоже не кличем – молодой ишо, неча к хмельному с младых лет привыкать, а вот других соседушек звали – да те все нос воротили, брезговали, видать! А ты, Алексей, сразу видно – наш человек, хоть и философ!
– За других так скажу – сволочи! – подал голос сидевший рядом Терентий, молодой вислогубый парень в меховой телогрейке. – Рожи – как у висельников, что у одного, что у другого. Одного, говорят, в драке прирезали, другой, Созонтий, вроде как недавно исчез.
– Как так исчез? – напрягся Лешка. – С чего бы это вдруг тут людям исчезать?
– Да так… Бабка Виринея жаловалась – обещался, мол, Созонтий, сегодня с утра зайти, за прошлую неделю расплатиться – так что‑то не зашел, вообще носу не кажет.
– Видать, денег нет, – старший тавуллярий махнул рукой. – А ну‑ка, ребята, выпьем!
– Вот! – одобрительно расхохотался Прохор. – Я же говорил – наш человек!
Допив кувшин, послали самого молодого – Терентия – за вином, в который раз уже. Вообще, Лешка заметил, что Терентия тут не очень‑то уважают, так, терпят просто, а тот лебезит, услужить старается. Спросил:
– Он что у вас, каждый раз бегает?
– Да ему в охотку – Мелезка уж больно нравится, вот и стережет – вдруг да та покажется!
А вот эти слова гостю очень даже не понравились. Нет, не то чтобы взревновал – к кому, чай, Мелезия ему не жена, да и вообще они едва знакомы – а все же… Все же какое‑то не очень хорошее нахлынуло чувство. Лешка помнил: вот раньше, еще в той, прошлой жизни, сидишь, бывало, в сельском клубе на лавке, на девок глазеешь, ждешь не дождешься медленный танец, чтоб пригласить, а, как заиграет, наконец, музыка, ноги, словно ватными делаются, и такое дикое нахлынет вдруг смущение, что и с места не встать. Пока решаешься, видишь вдруг, как какой‑то прохиндей – и откуда такой только взялся? – к присмотренной тобою девчонке – шасть! Позвольте, мол, пригласить – а та не отказывает, с чего бы?! И такая обида нахлынет – вот, как сейчас, хоть и, казалось бы – не с чего.
Интересно, было что‑то у этого Терентия с Мелезией или нет? Алексей покачал головой – в конце‑то концов, ему‑то какое дело – было или нет? И все же… Спросить у самой девчонки? Пошлет куда подальше с такими вопросами – и правильно сделает.
А пирующие плотники между тем затянули песню, да не простую – любовную:
Сегодня только начал плющ
вкруг пальмы стройной виться.
Увидит завтра стар и млад,
какой любовью любит
Невесту милую жених,
как пылко обнимает,
Целует локоны ее вкруг шеи лебединой.
Голова кружилась, и вдруг сильно захотелось спать – вот, что неразбавленное вино с людьми делает!
– Ну, пойду, пожалуй, – Алексей поднялся со скамьи. – Прощайте, други. Приятных вам снов.
– И тебе удачи! – захохотал Прохор.
Простившись, Лешка первым делом спустился под лестницу, в уборную, после чего долго умывался под рукомойником во дворе. Видел, как мимолетным виденьем прошмыгнула мимо Мелезия, хотел было крикнуть – да девчонка уже убежала в дом.
Махнув рукой, Алексей постоял немного на улице, подставив мокрое лицо свежему морскому ветру. Моросил дождь и это неожиданно было приятно. Темнело, хорошо так темнело, не как вчера – с месяцем и звездами – на этот раз куда как плотнее, беспросветнее.
Порыв ветра швырнул за шиворот воду с ветвей раскидистой ивы. Лешка поежился и быстро зашагал в дом. Хозяйка, бабка Виринея, как всегда, дремала в углу в старом кресле. В очаге догорали поленья, распространяя приятное тепло, пахло подгоревшей кашей, молоком и прогорклым оливковым маслом.
Поднявшись до середины лестницы, старший тавуллярий вдруг замер, услыхав наверху, в коридоре, какую‑то возню. Прислушался:
– Пусти!
Голос Мелезии!
– Ну, пусти же!
В ответ что‑то сопливо загундосили.
– Отстань, хуже будет!
Тут же послышался хлесткий звук удара и приглушенный мужской вопль. И сиплый рык:
– Ах ты, сука! На!
– Ай…
Похоже, девчонке заткнули ладонью рот. Скотина – кто б ты там ни был! Нельзя так с женщинами…
В два прыжка Алексей оказался в коридоре. Темно – хоть глаз выколи, лишь какая‑то возня в дальнем углу. Черт, и как же тут вмешаться‑то?
А так!
– А ну, что тут делаете, а?! – нарочито громко воскликнул Лешка непререкаемым тоном бескомпромиссного борца за общественную нравственность.
– Что делаю, то и делаю, не твое дело, – злобно отозвался чей‑то молодой голос. – Проходи, давай, пока цел.
– Прохожу!
– Вот так‑то лучше…
Пройдя мимо, Лешка зашел в свою комнату, взял тлевший светильник, от которого тут же зажег свечу и, снова выйдя в коридор, поставил ее на пол.
– Эй‑эй! Ты что делаешь?
Терентий!
И схваченная им в охапку Мелезия. Ого! Он уже успел ее связать – ишь, догадался прихватить веревку, гад.
Не говоря ни слова, Алексей наклонился к свече… и, резко подпрыгнув, ударил Терентия ногой в бок.
Парень завыл, выпустив девушку, в руке его блеснуло широкое лезвие ножа…
Лешка дернулся влево… И сразу вправо – ну, разве ж поможет нож этой деревенщине? Да что там нож – в таких условиях и сабля бы не помогла.
Раз!
Удар по руке…
Нож со звоном упал на пол.
Два – захват…
– У… Пусти, собака!
Три! – перехват на изгиб. Теперь с силой нажать…
– У‑у‑у‑й‑я‑а‑а‑а!
Вот это вопль!
– Тихо, не кричи, соседей разбудишь. Руку сломать?
– Да я…
– Как хочешь…
– Ой‑й‑й… Не надо‑о‑о!
– Ах, не надо? А ну заткнись. Теперь слушай меня. – Алексей произносил слова зло, отрывисто, словно бы всаживал в твердое бревно гвозди. – Заруби себе на носу, я могу сделать с тобой все, что хочу – в любое, удобное для меня время. Надеюсь, ты в этом убедился? Убедился? Не слышу?!
– Да‑а…
– Сейчас я отведу тебя к Прохору…
– Ой, не надо к Прохору… Вообще не надо никому ничего говорить. Я больше не буду, клянусь.
– Чего не будешь?
– Приставать к этой гадине!
– Эй, выбирай выражения, ублюдок! – тут же подала голос Мелезия. – Алексей! Дай‑ка я ему хорошенько тресну! Покажу тебе один удар – после него обычно мужчины уже не могут любить…
– Эй, эй. – Терентий опасливо дернулся. – Уйми ее, Алексей, уйми! Я же сказал, что больше не буду.
– Я верю, что не будешь, – засмеялся Лешка. – Давай, греби отсюда. И помни – это я тебя защитил!
Он с силой оттолкнул Терентия от себя, и незадачливый насильник, подхватив упавшую на пол шапку, скуля, побежал к лестнице.
– Ну вот, – улыбнулся старший тавуллярий. – Нажили себе вражину.
– Да ну его, – Мелезия отмахнулась. – Его артельные за дурачка держат. Не уважает никто. Вот пожалуюсь завтра их главному, Прохору…
– Зайдешь? – кивая на свою дверь, с улыбкой осведомился Алексей.
– А ты рисунки похабные стер?
– Не только рисунки, но и надписи.
– Тогда пошли, чего тут стоять‑то?
Логично.
Галантно пропустив гостью, старший тавуллярий захлопнул дверь и заложил ее на засов. Обернулся и ахнул – Мелезия уже сбросила на пол столу и теперь стягивала тунику, обнажая пленительные изгибы великолепно сложенного тела. Стройные бедра, тонкая – очень тонкая – талия, плоский живот с темной ямочкой пупка, небольшая, но изящная, грудь…
– Ну? – отбросив тунику, девушка провела себя по бедрам и с улыбкой взглянула на Лешку. – И долго ты там будешь стоять, словно языческий истукан?
– Недолго…
– Ты не думай, я не «похотливая шлюха»… Просто хочется отдохнуть, а ты – красивый и добрый парень…
Обняв девушку, Алексей прижал ее к себе, и, погладив по спине, крепко поцеловал в губы…
– Ах… – прикрыв глаза, тихо застонала Мелезия…
Они услаждали друг друга почти до самого утра, и сладострастные стоны, и скрип кровати, были слышны, казалось, на весь дом.
– И пусть! – задорно смеялась девчонка. – Пусть все нам завидуют…
– Ты потрясающая девушка, Мелезия.
– Знаю, ведь я же актриса. А ты…
Мелезия провела пальцем Лешке по носу и, показав язык, сообщила:
– Ты – совсем не тот человек, за которого себя выдаешь!
– Что?! – Алексей чуть не упал с ложа. – Как это…
Глава 5Осень 1448 г. КонстантинопольДень евангелиста Матфея
Так, устремивши глаза в подводную глубь, далеко мы
Видим, и тайны глубин сокровенные все нам открыты…
Авсоний «Мозелла»
…не тот?
– А так! – Мелезия негромко расхохоталась. – Не тот – и все тут! Хотя, конечно, не мое это дело – от кого и зачем ты здесь скрываешься. Извини – сорвалось.
Ну и девчонка! Прямо шпион какой‑то. Интересно, как это сумела распознать все Лешкины ухищрения? Даже старуха Виринея Паскудница не догадалась, не говоря уже, к примеру, о Епифане, а вот Мелезия…
Старший тавуллярий подложил под голову руку:
– Слушай, а с чего это ты взяла?
– Объяснить? – Девушка прижалась к груди любовника, прищурилась, словно довольная кошка.
Алексей ласково погладил ее по спине:
– Объясни, сделай милость!
– Значит, так, – ухмыльнулась Мелезия. – Ты приехал из Мистры, а говоришь, как столичный житель – это, во‑первых.
Лешка даже удивился – ну, надо же! Хотя, с другой стороны, чему удивляться‑то? За восемь‑то лет везде можно стать своим.
– Во‑вторых, ты называл себя философом, – продолжала девчонка с хитрой улыбкой. – Утверждал, что знаком с Плифоном, а не знаешь, кто такой Дмитрий Кидонис. А я ведь специально тебя про него спросила! Кидонис – учитель великого Плифона, любой философ обязан это знать! Ты не знаешь, значит – и не философ, и не из Мистры.
Алексей только хмыкнул:
– Откуда ты только взялась на мою голову, такая умная?
Мелезия пожала плечами:
– Я ведь не проститутка, как ты, верно, подумал. Я – актриса, специально интересовалась историей театра, драмой, философией. Думаешь, это легко – перевоплотиться в чужой образ?
– Теперь так не думаю. У меня, вот видишь, не получилось, – Лешка поцеловал девушку в лоб. – А, может, ты еще скажешь, кто я такой на самом деле?
– Может, и скажу, – озорно хохотнула девчонка. – Попытаюсь. Ты… – она наморщила носик. – Ты явно склонен к логическому мышлению, все обо всем расспрашиваешь, сопоставляешь, делаешь выводы… не боишься покойников и даже владеешь какими‑то приемами борьбы…
– Вывод?
– Ты, Алексей, явно служил в каком‑то тайном ведомстве… А сейчас вынужден почему‑то скрываться! Что дернулся?! Я угадала? Вижу, что да. – Мелезия ласково взъерошила Лешкины волосы. – Небось, думаешь сейчас, как от меня избавиться?
Да, старший тавуллярий примерно в этом направлении сейчас и мыслил!
– Не думай, я тебе не выдам. Зачем? У меня свои дела, у тебя свои. Если хочешь, будем встречаться.
– Хочу, – притянув девушку к себе, Алексей крепко поцеловал ее в губы. Рука его погладила изящную грудь, опустилась ниже…
– Нет, – неожиданно улыбнулась Мелезия. – Хоть мне и очень приятно с тобой, но – не сейчас. Взгляни в окно – светает! Расстанемся до вечера, у меня много дел.
– А может, дела подождут?
– К сожалению, нет, – выскользнув из объятий, девушка быстро оделась. – Если я буду валяться в постели целый день – где я заработаю деньги? Кстати, если ты думаешь, что нарочито всклокоченные волосы и растрепанная бородка тебя сильно меняют – так нет!
– Как – нет?
– А так! Человека меняет не внешность, а в первую очередь – походка, мимика, жесты, манера говорить… Да и волосы тебе следует покрасить получше. Я помогу.
– Спасибо за помощь, – прощаясь, усмехнулся Лешка.
Проводив Мелезию, он захлопнул дверь, снова завалился в постель и зажмурился. Из щелей в ставнях в комнату властно проникало утро.
Еще немного вздремнув, старший тавуллярий решительно вскочил с постели – ему, как и Мелезии, некогда было сибаритствовать, от всех его действий – и бездействия – сейчас зависела жизнь.
Спускаясь по лестнице, Алексей столкнулся с артельным старостой Прохором. Вежливо поздоровавшись, тот придержал молодого человека на выходе и тихо спросил:
– Ночью Терентия… Ты?
– Я, – не стал отпираться Лешка. – Было за что.
– Ну и ладно, – серьезно кивнул Прохор. – Есть одна просьба – в следующий раз не нужно вступать с ним в драку. Просто скажи мне.
– Хорошо, – прощаясь с артельщиком до вечера, Алексей улыбнулся и, свернув за угол, быстро зашагал к церкви Апостолов.
Зайдя в храм, поставил свечку за упокой души Созонтия – человек ведь все‑таки, не собака – помолился за здравие жены и сына, после чего, выйдя на улицу, купил у мальчишки‑торговца жареных каштанов и, удобно устроившись неподалеку, на лавочке за кустами жимолости, принялся насвистывать с самым беззаботным видом. Этакий, вышедший на прогулку зевака, беспечный и беззаботный. Тут таких много прогуливалось и, чем ближе к обедне, тем больше.
Вот уселся рядом какой‑то бородач средних лет. Одет прилично, но без особых изысков, строго – длинный черный кафтан, серая мантия. Взгляд тоже строгий, но вместе с тем благостный. Вообще, незнакомец производил впечатление человека набожного, быть может, даже был церковным старостой.
– С праздничком святым, господине! – вежливо поздоровался Алексей.
Как раз и был праздник – день святого апостола и евангелиста Матфея.
– И вас, мил человек, с праздником! – широко улыбнувшись, бородач перекрестился на церковный купол и тут же спросил, как Лешка относится к унии.
Вообще‑то, к идее союза католической и православной церквей старший тавуллярий относился положительно, справедливо усматривая в этом шанс в борьбе с турками. Однако, судя по подчеркнуто ортодоксальному виду незнакомца, в этом вопросе с ним нужно было держать ухо востро.
– Я вот недавно слушал проповедь отца Георгия Схолария… – уклончиво отозвался Алексей, специально упомянув самого ярого противника унии.
– Ах, и вы там были?! – обрадованно перебил бородач. – Ах, какая славная проповедь, поистине славная. Какие мудрые слова! Прав отец Георгий, прав – ни к чему нам поганые латыняне!
– Вот и я об этом! – широко улыбнулся Лешка.
Бородач совсем подобрел:
– Вижу, вы очень приличный человек! Служите где‑нибудь?
– Занимаюсь коммерцией.
– Гм, гм… Не вполне богоугодное дело, но… что ж… в конец концов, ведь надо же на что‑то жить, верно?
– Очень верно заметили! Меня, кстати, зовут Алексий.
– Никифор Скалос, церковный староста.
Ага! Лешка поспешно спрятал улыбку – а ведь угадал!
И тут же предложил зайти в ближайшую таверну, выпить немного вина за знакомство, ну – и в честь праздника евангелиста Матфея.
– Нехорошее это дело – винопитие, – Никифор поджал губы, но тут же махнул рукой. – Впрочем, в честь праздника – можно.
Они зашли в небольшую харчевню, одну из множества, расположенных в ближайшей округе, заказали кувшинчик вина, оливки, свежие булочки с изюмом.
– С этими латынянами – глаз да глаз, – продолжал начатый по дороге разговор староста. – Того и гляди подменят истинное православие! Псинища, псы!
– Совершенно с вами согласен! – Алексей подлил собеседнику вина и вроде бы как невзначай поинтересовался, знает ли уважаемый господин староста церковных нищих?
– Ну тех, что у паперти христорадничают. Мне вот показалось, одного я вроде бы знавал раньше… еще до того, как он стал нищим. Созонтий – так его имя.
– Созонтий?! – Никифор чуть было не пролил вино. – Вот и вы, господин мой, о нем!
– Так знакомый… Ну что, за евангелиста Матфея! За праздник!
Оба выпили. Лешка обтер рукавом губы:
– А что, еще, что ли, кто‑то про Созонтия спрашивал?
– А как же, не спрашивал! – всплеснул руками бородач. – Всю душу, можно сказать, вытрясли – где да где этот самый Созонтий? Как будто я знаю – где! Созонтий этот, прямо сказать, нищий тот еще – ради мамоны примазался. Я уж давно хотел другим сказать, чтоб прогнали, да не дали.
– А кто не дал?
– Кто‑кто… Все тот же! Николаем его зовут, неприметный такой, востроглазый. Сказать, где служит?
– Догадываюсь.
– Вот и молодец. Да ну их к ляду, Созонтия этого да Николая! Давай‑ка лучше – за праздник!
– С большим удовольствием!
Допив кувшин, новые знакомцы простились – церковный староста пошел по своим делам, а старший тавуллярий снова вернулся в садик у церкви Апостолов. С Созонтием теперь все стало более‑менее ясно – ну, точно, агент! Доверенный человечек некоего Николая – явного служителя того же ведомства, что и сам Лешка. Ну – почти того.
Ничего, в общем, нового – именно это Алексей и предполагал с самого начала. А так же предполагал и другое – ход поисков. Наверняка сей господин Николай в самое ближайшее время явится в доходный дом Виринеи Паскудницы – навести справки. Тут и всплывет некий жилец – мнимый философ. А приметы опального тавуллярия наверняка уже разосланы – нетрудно будет сообразить.
Что ж, получается – съезжать надо немедленно? Однако столь поспешный отъезд – да еще куда – надо подумать – непременно вызовет самые сильные подозрения о причастности постояльца к исчезновению старика. Что же тогда – не съезжать?
И так плохо, и эдак – нехорошо. К тому же и деньги скоро закончатся. Что ж делать‑то, господи? Кстати, Мелезия обещала кое в чем помочь… Нет, пока никуда съезжать не надо – сбежать всегда успеется. А вот этого Николая можно попытаться использовать в своих интересах.
* * *
– Господин, подайте, Христа ради!
Алексей обернулся.
Попрошайка – грязный такой мальчишка в лохмотьях, на костылях. На глазу – бельмо, на шее – жестяная кружка для милостыни. Странный парень – ладно, костыли, но еще и бельмо – явный перебор.
Улыбаясь, Алексей скосил глаза, профессионально отметив возможных сообщников попрошайки. Ага – вот еще один, за деревьями – делает вид, что любуется облаками. Третий – у узенького проулка. Якобы тоже бездельничает – ковыряет в носу. Вся троица чем‑то неуловимо похожа – возрастом, одежкой, манерой поведения… Или это уже у господина старшего тавуллярия профессиональная деформация личности наступила? Всюду ворюги да мошенники мерещатся! А как не мерещиться? Место малолюдное, тихое, опять же – подворотня – недаром там скучающий пацан ошивается – отход прикрывает. Нашли лоха! Небось, ждут не дождутся, когда Лешка потянется за кошелем, вытащит мелочь… вот тут‑то тот, что за деревьями – и выскочит, хвать кошель – перебросит тому, что стоит у ворот… А дальше поди их, поймай! Плакали денежки, которых, между прочим, не так уж и много осталось.
– Пода‑а‑айте, Христа ради, – настойчиво канючил попрошайка. А глазенки‑то – так и бегали, да и бельмо на глазу – точно, фальшивое, еще и наклеено неровно, кое‑как. Ага – и тот, за деревьями, насторожился. Ну‑ну…
– Ну разве в честь праздника, – с видом полнейшего раззявы Алексей потянул кошель, вытащил мелочь… А кошель так и не закрыл.
Быстрокрылой птицей метнулась из‑за деревьев юркая тень! Оп!
Лешка тут же схватил прохиндея за руку, сжал.
– Ой, дяденька, пусти – больно‑о‑о‑о!
Ага, больно ему! По чужим кошелькам, небось, лазать не больно.
Опа! А этот‑то, лженищий, ка‑ак двинет костылем… Молодец! Лешка едва успел подставить руку. А потом быстро пнул попрошайку чуть пониже колена. Тот завыл, скрючился… Больно, конечно! А нечего тут…
Ого! Третий – тот, что у подворотни – целился в Лешку из арбалета! Небольшой такой арбалет, можно даже сказать – карманный. Недешевый, в общем. Наверное, украли где‑то.
Старший тавуллярий умело загородился, используя схваченного воришку вместо щита – ну, стреляй теперь, сделай милость! Что – боишься? Правильно делаешь, парень. Стрела не пуля – видать, куда полетит.
Вот стрелок оглянулся… И тут же, опустив арбалет, быстро ретировался. А из подворотни неторопливо вышел… Епифан! Улыбаясь, направился к Лешке:
– Утро доброе, Алексей.
– Да вроде бы день уже.
– Ты б отпустил этого…
– Этого? А, может, лучше его в сыскной секрет сдать?
– Не лучше, – глядя старшему тавуллярию прямо в глаза, тихо произнес Епифан. – Извини, обознались ребята. Не за того приняли.
