Текст книги "Казнь по кругу"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

20

Лейтенант Измайлова Катерина Ивановна спросила у вышедшего из дверной коробки кабинета майора Демидова Владимира Игнатьевича, спросила неуставно и недоброжелательно:

– К Самому?

– Угу, – некультурно ответил майор, стараясь не встретиться взглядом с лейтенантом. А лейтенант доставала:

– В связи с Жорой?

– Угу, – повторил Демидов и убежал из приемной, чтобы через минуту оказаться в другой. Без слов, поднятыми бровями вопросил – можно ли к начальству. Порученец тоже был не особо словоохотлив: просто энергично кивнул. Шагай, мол, не лобное место.

Демидов перекрутил личико и пожал плечами – показал, как не хочется на ковер, но, вздохнув, открыл лакированный шкаф – вход в муровское святилище.

Сам стоял, опершись обеими руками о заседательский стол, и грустно рассматривал разложенные бумаги.

– Майор Демидов… – приступил было к официозу Демидов, но Сам перебил его усталым голосом:

– Да ладно, Володя… Иди сюда.

Демидов подошел и тоже глянул на бумаги. Меж бумажек виднелась фотография Сырцова, который весело взирал на мир. На фотографии Сырцов был в штатском, не из личного дела фотка. Шустрые ребятки уже успели отпечатать.

– Во всероссийский розыск? – поинтересовался Демидов.

– Именно, – ответил Сам, не поворачивая головы. Они стояли плечом к плечу.

– А надо?

– Надо.

– Почему?

– Не по чину со мной разговариваешь, но я тебе отвечу по-простому, по-генеральски. Да и не я отвечу, ты сам ответишь. Пули, убившие двоих, выпущены из пистолета «байард»?

– Да.

– Пистолет «байард», из которого стреляли, принадлежит Сырцову?

– Да.

– Отпечатки пальцев на «байарде» идентифицированы как сырцовские?

– Да, – в третий раз ответил Демидов.

– Вот поэтому, – невесело резюмировал генерал.

– Я не верю, что Георгий убил инкассаторов, – твердо заявил Демидов.

– Верить надо фактам, только фактам, – убежденно заметил генерал и задал четвертый вопрос: – Невиновному нечего прятаться. А он в бегах. Почему?

– Не знаю, – честно признался Демидов.

– Значит, не все у него чисто, – ответил за Демидова Сам. – Как гласит народная мудрость, чует кошка, чье мясо съела.

– Не надо так, – попросил Демидов.

– А как надо?

Демидов на вопрос не ответил, он вслух читал из ориентировки:

– «Разыскивается особо опасный преступник…» – и, споткнувшись на преступнике, поднял глаза на Самого. – Еще не доказано, что Сырцов – преступник. Может, разыскивается подозреваемый в совершении преступления?

– Ну, ты и умник, Демидов! – изумился генерал. – Про подозреваемого провинциальные менты прочтут, зевнут и отложат.

– А в особо опасного сразу же палить начнут, – добавил Демидов. – И убить могут от усердия.

– Это Сырцова-то? – усомнился генерал.

– И Сырцова можно убить. Трудно, но можно.

– Давай надеяться на лучшее, Володя, – решил генерал и переменил тему: – Кто у тебя это дело ведет?

– Я сам. Лично.

– Ну и правильно. Считаешь несостоятельной основную версию – разрабатывай другую, не возражаю. Что-нибудь накопал?

– Сегодня приступаю к наиболее перспективным допросам.

– Как говорится, Бог в помощь. – Генерал закруглился: – У меня все.

Идти к себе в кабинет не хотелось. Но деваться было некуда – пошел.

– Ну и что? – строго спросила Катерина.

– Разыскивается как особо опасный, – буркнул Демидов и попытался прорваться в кабинет, но она остановила его быстрым и страшным вопросом:

– То есть приказ: убивайте его?

– Не совсем так… Скорее, совсем не так… – промямлил Демидов.

– Его убьют, Володя?

– Это Сырцова-то? – вслед за генералом повторил Демидов.

– Леонида нету! – закричала Катерина. – Ну почему его нет?!

– Махов вмиг все бы сделал как тебе хочется, – обиделся Демидов.

Она не слушала его, она кулачком правой колотила себя по левой ладони, зло так колотила, будто упрямый гвоздь заколачивала:

– Когда же, когда он приедет?!

– Я ему сегодня вечером позвоню, – пообещал Демидов и, решив, что оправдался перед лейтенантом окончательно, тихо удалился в спасительный кабинет готовиться к допросам.

21

Их теплоход вместе с интуристовским, как шерочка с машерочкой, подходил к славному городу Угличу.

Едва солнышко взошло всерьез, как Сырцов, оставив кожаную куртку и сбрую с «вальтером» в шлюпке, выбрался на палубу и приступил к исполнению обязанностей праздного отпускного пассажира-туриста: прогуливался по кругу, рассматривал берега, сидя на стульчике, подставлял солнцу небритое личико. Наряд был подходящий – трикотажная рубашка с короткими рукавами, светлые легкие брюки, невесомые мокасины. Дырочки на рубашке, правда, приходилось все время прикрывать локтем, да и штанцы, если внимательно посмотреть, изрядно грязноваты, но издали, на равнодушный взгляд, все вполне на уровне.

В девять отправился в буфет и под две банки пива слопал две пачки галет. Больше ничего съедобного в буфете не оказалось – одни сладости. Потом высосал третью банку и в дремотном парении позволил себе минут на сорок расслабиться в лучах забиравшегося вверх солнышка. Рана подозрительно не беспокоила. Нагноилась, что ли?

Когда начали поворачивать к причалу, Сырцов забрал свои причиндалы из шлюпки (сбруя была любовно закутана в куртку) и в сортире первого класса экипировался по-боевому.

Сейчас не следовало светиться. Мало ли что. Он устроился на верхней палубе так, чтобы без боязни быть замеченным осмотреть приближающийся берег. Итак, что мы видим на этой занимательной картинке?

Вот этого он не ожидал. Они и интурист швартовались на соседних причалах, и как раз между ними стояла вольная кучка из пяти человек, в которых Сырцов разобрался сразу. Когда их теплоход высунулся из-за интуристовского, пятерка уверенно направилась к причалу, по которому он собирался сойти на берег.

Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Они ориентировочно могли просчитать его маршрут, они, черт бы их побрал, могли в гениальном прозрении вычислить три теплохода, которые в последний раз шлюзовались вместе. Но будь они хоть троицей – Шерлок Холмс, Пуаро и Мегрэ, все равно не могли узнать, на котором из трех находился он. Если…

Если на нем маяк? Сырцов нащупал в кармане-пистончике серебряный доллар и улыбнулся, как счастливый волк. Теперь понятно, почему они безошибочно выходили на него в Сокольниках и в электричке. И понятно, почему они его дважды теряли. В берлоге, на поезде, везшем его по окружной, его защищали бетонные и железные стены, не пропускавшие радиосигнал.

Сырцов, не отпуская хищной улыбки с лица, спустился на нижнюю палубу. Еще бился боком о прикрепленные к причалу автомобильные покрышки теплоход, еще переругивался матрос с принимавшим чалку пристанским служителем, еще негустой была толпа желающих сойти на землю, а уже с противоположного борта подплывали к судну любопытные пацаны на водных велосипедах. Сырцов по-разбойничьи свистнул. Он мог позволить себе такое, он был в одиночестве с этой стороны. Юные колумбы с интересом глянули на него. Сырцов пальцем поманил к себе двоих самых мелких мореплавателей. Крутя педали, они мигом подтащились к борту. Сырцов показал им десятидолларовую бумажку и спросил:

– До берега довезете? Я храмом с воды хочу полюбоваться.

– Садитесь, – недовольно разрешил рыжий, видимо, капитан или владелец на час чудного плавсредства.

Двое пацанов сели в одно кресло, а Сырцов устроился во втором и распорядился:

– Поехали? – крутя педали, он одновременно извлек из пистона блестящий доллар, подкинул его, раскрутив, поймал и спросил у своих сопливых спутников, весело и грозно спросил: – Орел или решка?

– Орел, – мгновенно откликнулся рыжий. Сырцов раскрыл лопатообразную ладонь. Вышла решка. Он опять выиграл.

* * *

Он спрыгнул на береговые булыжники, уложенные здесь специально, дабы уберечь от размыва полуостров, на котором столпилась вся история Углича: храмы, палаты, терема. Вручив экипажу обещанную десятку, Сырцов, подождав, чтобы они отплыли подальше, присел на булыжнике и приступил к вскрытию. Доллар вроде без заметных швов, плотный, зараза, без пустот внутри. Чистая работа. Не было времени разбираться деликатно, и он шмякнул его о камень. Ребром. Не развалился доллар, но малозаметная щель в ребре обнаружилась. Опять пригодилась отмычка. Ею Сырцов варварски расковырял символ американского могущества.

Источник питания – мини-батарейка – оказался размером со спичечную головку. Он сладострастно, будто чирей выдавливал, выковырял ее и отмычкой раздавил, как клопа. Он сейчас словил кайф.

После потери сигнала они, думая, что он сумел-таки незаметно выбраться на берег, будут шмонать все прибрежные бетонные сооружения. Часа через полтора-два поймут наконец, что маячок он уничтожил.

– Отдохнем, Петрович? – развлекаясь, спросил сам у себя Сырцов.

Он устроился неподалеку от деревянного креста, поставленного здесь в честь великомученицы Анастасии, и, укрывшись в высокой, еще зеленой, одурманивающе пахнущей детством траве, заснул как младенец.

Сырцов укладывался в плотной широкой и длинной тени, но проснулся оттого, что лежал на солнце. Даже низкое светило напекло ему голову. На то и июнь. На четвереньках перебрался в убежавшую от него тень и стал потихоньку приходить в себя, для чего энергично промассировал лоб и затылок. Осмотрел, задрав рубаху, левый бок. Худо, дядя Жора: рана уверенно воспалялась. Ну, это на потом. Он глянул на часы. Было без десяти шесть, семнадцать пятьдесят. Магазины, надо полагать, еще открыты. Следовало решить самые насущные бытовые проблемы.

Сырцов вышел из заповедника и по деревянному мосту двинулся к прибрежному торговому центру Углича.

В маленьких частных магазинчиках приобрел поочередно шикарную и вместительную адидасовскую сумку (наверняка подделка), джинсы, джинсовую рубаху, исподнее, пару легкомысленно разрисованных футболок, мыло, зубную пасту, зубную щетку, бритву «Жиллет-сенсор» и, разменяв пару стодолларовых бумажек, хорошие кроссовки и носки. Покупки легли в сумку, и она стала выглядеть так, будто Сырцов полгода не снимал ее с плеча.

Поискав недолго, нашел едальню, которую содержали азербайджанцы. Нечистая, надо сказать, публика отоваривалась у стойки. Стоять Сырцову не было охоты, и он, усевшись за шаткий столик, отрешенно-приказным взглядом посмотрел на усатого и упитанного азербайджанца, контролировавшего работу двух русских буфетчиц. Сырцов умел смотреть: азербайджанец под его удавьим взглядом послушно пошел к нему.

– Что хочешь, дорогой? – ласково спросил он.

– Есть, – честно признался Сырцов. – Посиди со мной, Рашид.

– Откуда знаешь, как меня зовут?

– А наколка.

Рашид зачем-то спрятал руку с наколкой за спину.

– Какой глазастый!

– Ну! Присядь! Присядь! – продолжал гипнотизировать его Сырцов.

Рашид вздохнул, уселся в пластмассовое креслице, положил руки на стол и безнадежно догадался:

– Мент?

– Бывший. Так что не суетись, расслабься.

– Что кушать будешь?

– Что подашь.

– Шашлык сегодня неважный, а люля-кебаб – хороший.

– Две порции люля, зелени какой-нибудь, огурчики там, помидорчики, водички чтобы с газом покрепче и те де, и те пе.

– И те де, и те пе – это покрепче чего-нибудь? – опять догадался Рашид.

– Так точно, сообразительный кавказец. И не самопальной мочи, а настоящей фирмы без баловства. Найдешь?

– Имеется. Что будешь, коньяк, джин, виски?

– Джин какой?

– «Гордон».

– Тогда джину. А тоник найдется?

– Обижаешь, начальник, – не сдержался, зацепил Рашид и поднялся.

– Ты куда это?

– Распоряжусь.

– Отсюда распорядишься. Поговорить надо.

– Это тебе надо. А мне надо?

– Надо. Понравишься мне, так и навар будет.

– Алла! – крикнул Рашид, и Алла была тут как тут. Крепкая такая бабочка, явно в родстве с бесом. – Алла, другу моему устрой все как для родственника, по-домашнему. И джина моего принеси. Все поняла?

– Не поняла только, как друга вашего зовут.

– Георгием меня зовут, Аллуся, – признался Сырцов. – И действуй, действуй. Мне, как чукче, кушать очень хочется.

Одарив мужчин (обоих, не выбирая) многообещающей улыбкой, Алла скрылась за кулисами.

– Говори, Георгий, – предложил Рашид.

– Как у тебя со здоровьем? – заботливо поинтересовался Сырцов.

– Вах! Сглазишь! – испугался Рашид. И добавил: – Хорошее у меня здоровье.

– Ну, а на всякий случай доктор у тебя имеется? Я так полагаю, что здесь тобой все схвачено?

– Какой нужен? Венеролог, зубной?

– Лучше хирург.

– Хирурга нет. Терапевт, который все умеет, есть.

– Адресок и рекомендации, Рашид. Не бесплатно.

Рашид, не отвечая, весело заглянул Сырцову в глаза. Сырцов достал из заднего кармана пачку стодолларовых, отстегнул одну бумажку и положил на стол. Рашид взял бумажку и небрежно спрятал в нагрудный карман рубахи.

– Когда нужен доктор?

– Мы с тобой поедим, поговорим как следует, тогда и пойду.

– Позвоню, – пообещал Рашид. – Еще что?

Понимал, сообразительный черт, что не последняя для него была бумажка.

И точно: Сырцов веером разложил на столе еще пять.

– Концы на пристани имеются? Мне билет на теплоход нужен.

– Вверх, вниз?

– Ты что, только в одну сторону можешь билет сделать?

– Интересуюсь просто, дорогой!

– Вниз. До Саратова, – определил свой маршрут Сырцов. Рашид посмотрел на долларовые лепестки и сказал осторожно:

– Здесь много.

– Все твое. Только билет мой.

– Хоп! – согласно воскликнул Рашид, и они хлопнулись ладонями.

Появилась Аллуся и загрузила стол.

– Выпьешь со мной, Рашид?

– Обмою, – уточнил хитрый азербайджанец.

Дорвался до настоящей еды Сырцов. Поспешно выпив, вмиг смел и сыр, и зелень, и рыбу, и кебабы изголодавшийся сыщик. Рашид прихлебывал круто разбавленный тоником джин из длинного стакана и с состраданием наблюдал за этим процессом. Сырцов, почувствовав наконец неудобную тяжесть в желудке, успокоился слегка, выпил еще. Выпил и решил:

– Я у тебя в подсобке побреюсь и переоденусь, а ты доктору позвони. – Я – твой знакомый сыскарь из МУРа, выполняющий особое задание.

– Зацепили тебя? – опять догадался Рашид. – Нож, пуля?

– Об этом доктор узнает.

– А потом уже я, – понял Рашид. – Но учти, Жора, если мокруха, все отменяется. Пятерик за укрывательство мотать не хочу.

– Что же мне тебе сказать, Рашид? – в издевательском размышлении задал глубокомысленный вопрос Сырцов. – Ты страстно желаешь, чтобы я сказал, что мокрухи не было. Я и говорю: не было мокрухи.

– Правду сказать можешь? – потребовал Рашид.

Сырцов налил себе еще, выпил, отставил стакан и спел довольно музыкально из репертуара рок-группы «Наутилус Помпилиус»:

 
Правда всегда одна!
Это сказал фараон.
Он был очень умен,
И за это его называли Тутанхамон.
 

– Так скажи эту правду. Одну, – еще раз потребовал Рашид и выложил шестьсот долларов на стол.

– Одну правду я тебе скажу. На меня – гон.

– Гонят законники?

– Если бы.

– И не менты, – понял Рашид. – То ничего не говоришь, а то вдруг в полную сознанку со мной. Не понимаю я тебя, Жора.

– Завтра поймешь, когда они про меня расспрашивать будут.

– Откуда знаешь, что будут?

– Мелким бреднем шуруют. И народу у них много.

– Не боишься, что я тебя сдам?

– Ты ничего не знаешь. Не мне тебе напоминать мудрую блатную пословицу: не знаешь – свидетель, знаешь – соучастник. Будешь молчать, Рашид?

– Придется. – Рашид вернул деньги в карман, допил остатки из длинного стакана и спросил: – Когда уплыть хочешь?

Сырцов снова полез за пачкой и отсчитал еще пятьсот.

– Возьмешь билеты на три ближайших рейса. А уже я решу когда.

– Что ж, правильно, – согласился Рашид, забирая и эти пятьсот.

– Если ты меня сдашь, они тебя прикончат, Рашид, на всякий случай, чтобы концы не высовывались. Или я достану. Я – паренек живучий.

– Ты не живучий, дорогой. Ты – умный и злой.

– На добрых воду возят, Рашид.

Бреясь в закутке, именуемом кабинетом директора, Сырцов решил отращивать усы и верхнюю губу не тронул «Жиллетом», следовало приблизиться к общепринятым молодежным стандартам. И каскетку бы купить.

Время было и с «вальтером» разобраться. Пистолет был в образцовом порядке, за что Сырцов мысленно поблагодарил поверженного быка. Надо полагать, выжил несчастный качок. В запасе – две обоймы. Что же, достаточно. Сырцов переоделся. С легкой тревогой запрятал сбрую с пистолетом в объемистую сумку. Приходилось рисковать: не идти же на прием к доктору с пистолетом на простреленном боку.

* * *

Врач – молодой, элегантный, холодно-вежливый – принял его в хирургическом кабинете пустынной по позднему времени поликлиники. Ни медсестер в помощь, ни санитарок – молодой специалист сноровисто управлялся один. Сырцов слегка поскрипывал зубами во время довольно-таки болезненной операции, но вытерпел и даже улыбнулся эскулапу после ее завершения.

– На перевязку через пять дней, – сказал врач.

– К кому? – поинтересовался Сырцов, протягивая ему двести долларов.

Врач деньги вроде и не заметил. Сырцов положил их на стеклянный столик.

– Ко мне. Если у вас будет такая возможность.

– Скорее всего, такой возможности не будет.

– Тогда к любому хирургу.

– Так уже и к любому? – пробормотал Сырцов и направился за ширму – одеваться. Когда вернулся, двух сотенных на стеклянном столике не было. Сырцов озорно глянул в глаза высокомерному врачевателю и бойко попрощался.

– Всего-всего вам хорошего, милый доктор.

– И вам также, – отчеканил сдержанно рассердившийся врач.

В едальне Рашид ждал его уже с билетами. Двенадцать сорок пять, тринадцать десять, четырнадцать двадцать. Придется подумать, который выбирать.

– Ночевать где собираешься? – осторожно поинтересовался Рашид.

– У Аллы, – неосторожно пошутил Сырцов, за что и получил:

– У Аллы я ночую.

– Извини. Я думал, что сегодня ты другим занят.

– Не надо много шутить, Жора.

– Мимо тещиного дома я без шуток не хожу, – признался Сырцов. – Привычка такая дурацкая – шутить.

– Дурацкая, дурацкая! – радостно согласился Рашид.

– Спокойнее, кавказский барс! – предупредил Сырцов разгулявшегося азербайджанца. – И не нервируй меня, пожалуйста. Я, может быть, завтра с утра к тебе перекусить загляну.

Ночку он решил провести в заповеднике. Устроился было поближе к воде, но с Волги тянуло прохладой, и он передислоцировался к какому-то подсобному сарайчику. Используя сумку как подушку, он лег на спину. Хорошо, что дождя не было. Он смотрел на темно-голубое небо, на неяркие, размытые неуходящим до конца летним светом звезды. Поблизости жила Волга – со шлепаньем воды о берег, с неясным шумом ветра, с постукиванием лодочных моторов, с дизельным гулом больших судов, с невнятными вскриками то ли чаек, то ли людей, маявшихся в ночи.

Когда он расковырял маячок, его первой мыслью было: в Москву! Туда, где все началось, туда, где все варится, туда, где замышляют его убить, туда, где он может достать их, туда, где все кончится.

Он сам не знал, как подавил в себе это желание. Нет, знал: радость от продления собственного бытия, продления, обеспеченного его своевременной догадкой, требовала паузы в поступках.

Они наверняка уверены в том, что Сырцов при первой возможности попытается как можно быстрее вернуться в Москву. Как можно быстрее – это автомобиль или, в крайнем случае, железная дорога. Следовательно, его ждут и на железнодорожном вокзале, и на автомобильных выездах из Углича. Пусть себе ждут. А он – беспечным туристом продолжит свое приятное и тягучее путешествие вниз по Волге.

Заставив себя не думать о том, что будет делать в дальнейшем, Сырцов уверенно и безбоязненно заснул.

22

Этот городок увиделся как все: деревянные домишки на не очень высоком берегу. Но берег стал возноситься все выше и выше, домишки уступили место нескольким роскошным (по местным меркам) зданиям, скорее всего принадлежавшим домам отдыха и пансионатам, и вдруг возник город из старорусской жизни, с веселым двухэтажным каменным первым рядом, с замысловатыми человеческими жилищами второго и третьего рядов, вцепившимися в немыслимо крутой и громадный обрыв над Волгой. А над обрывом, над рекой, над миром – колокольни соборов, своею устремленностью ввысь указывающих путь к покою и смирению.

Сырцов второй день из иллюминатора одноместной каюты первого класса рассматривал берега, но такое увидел впервые. Он подождал, пока теплоход не причалил, и с толпой других пассажиров сошел на берег.

Естественно, пти-базар у пристани. Торговали свежими огурцами (по хорошей погоде уже массово вызрели), зеленью, семечками. Это, так сказать, местный набор. И набор интернациональный: жвачка, «Марсы» и «Сникерсы», водяная феерия из разноцветных «Фант», «Пепси», «Оранж», «Севен апов», одеколоны, зубные пасты, мыло. Чуть в стороне – вернисаж: поделки из дерева, бересты, лоскутов, неумелые тщательные пейзажи с церквами и Волгой, умелые пейзажи с перелесками, тихими волжскими пристанями, натюрморты, иконы-новоделы.

В отдалении, на поднимавшейся вверх булыжной мостовой вокруг учительского вида дамы-экскурсовода уже лихорадочно суетились наиболее любознательные путешественники (в основном путешественницы), жаждавшие осмотреть достопримечательности. Теплоход стоял здесь три часа. Так что для суеты причин не было. Но таков уж советско-российский гражданин: всегда в опасении, что ему не достанется или ушлые, власть предержащие товарищи в чем-нибудь его да обделят.

А Сырцов прогуливался. Он шел вдоль Волги по набережной, лениво изучая быт и нравы аборигенов. Судя по всему, для аборигенов мужского пола адмиральский час наступил давно: из двенадцати встреченных трезвых было двое. И эти двое тоже были выпивши, но все же не колебались на ветру. Городок нравился Сырцову все больше и больше.

Он дошел до ограды дома отдыха и понял, что центральная часть города здесь кончалась. Повернул обратно и двинулся к причалу, изучая уже не народонаселение, а дома, в которых народонаселение спит, пьет и развлекается. Замызганный с замызганными афишами третьесортных американских фильмов кинотеатр, книжный магазин в старинном купеческом лабазе, утлые магазинчики, пустая столовая, громыхающая попсовая, с ближневосточным акцентом музыка из кавказской едальни (поинтересоваться: не родственники ли Рашида здесь хозяйствуют) и – как он в первый-то раз пропустил – отделение милиции.

Наверняка на него объявили всероссийский розыск: МУРу деваться некуда – все улики налицо. Интересно, какие веселые беседы велись в главной московской ментовке о нем? Вряд ли кто-нибудь из профессионалов всерьез верил, что он пытался взять кассу, но, но, но! Висит здесь его карточка или не висит?

Сырцов заставил себя подойти к милицейскому стенду, где под стеклом красовались герои пустынных горизонтов. Среди весьма убедительных рыл его рыла не было. Не дошли еще до Волги данные об особо опасном преступнике. Через недельку, не раньше, появится на стенде его портрет, а у него уже и усы отрастут.

Он устроился на бульварной скамейке рядом с двумя уроженцами здешних мест. Оба – неопределенно старый и неопределенно молодой – пребывали в задумчивости. Сырцов знал природу этой задумчивости: милая пара не обладала средствами для продолжения привычных и любимых игр.

– Хорошо у вас! – задушевно поделился радостью бытия Сырцов, оглядывая волжские просторы.

– С теплохода… – не спросил, сказал, утверждая, тот, что старше.

– Угу, – подтвердил Сырцов и повторил: – Хорошо у вас!

– Так оставайся! – предложил неопределенно молодой.

– Остался бы, да где жить? – погоревал Сырцов.

Глаз у старшего бойцовски засверкал. И не старый он вовсе, где-нибудь под сорок. Правда, сильно потрепанный алкоголем, это есть.

– Мы тебя вмиг пристроим! Пол-литра поставишь?

Сырцов без слов обнажил десятитысячную купюру.

Молодой без слов же схватил ее и коряво побежал к торговой площади.

– Что, терпежу совсем нету? – поинтересовался у старшего Сырцов.

– Уже час как зашабашили, а во рту – ни маковой росинки, – признался абориген. – Работаешь, работаешь, а денег ни хрена.

– Мало работаешь или много пьешь, – жестко сказал Сырцов.

– Твоя правда, – покорно согласился собеседник. – А что делать?

– Работать и не пить.

– А ты что, так пробовал?

– А я так живу.

– Тоска, – посочувствовал Сырцову абориген.

– Это у тебя тоска, – возразил Сырцов. – А у меня – радость бытия.

– Сейчас я выпью, и у меня будет радость бытия, – пообещал сосед по скамейке. – А у тебя обратно тоска.

– Это почему же? – искренне удивился Сырцов.

– Потому что мы выпьем, а ты – нет.

– Не будет у меня тоски. Я с вами выпью.

– Ты же говорил, что непьющий! – возмутился абориген.

– Это вообще. А в частности – выпиваю иногда.

– Пол-литра ты нам обещал. Считай, что ты не в деле.

– А за что вам пол-литра, не забыл?

– Да пристроим мы тебя, пристроим!

Подошел младшенький с бутылкой «Российской» и полуторалитровым сосудом фанты. Возгласил как о своем достижении:

– Ярославская! – Младшенький был щедрее: из кармана вытащил три пластмассовых стаканчика. Спросил у почтенной компании: – Всю сразу разливать?

– Сразу, – решил Сырцов, и старший объяснил его решение:

– Он нам, Гриша, вторую поставит.

– Поставит! – передразнил его Гриша, не отвлекаясь от аптекарского занятия – разлива по трем стаканам с точностью до грамма. – Я последними нашими тысячу четыреста за воду доплатил.

– А чего это вы мне хамите? – изумился Сырцов. – Поаккуратней со мной. Не дай Бог разозлите, всю водку на землю вылью.

Двое в ужасе глянули на него. Могучие плечи под кожаной курткой, гладкая неохватная шея, глаз пугающе-недобрый и авторитетный. Такой не то что разольет, такой и раздавить может. Но сдаваться сразу не хотелось, и старший туманно пригрозил:

– Ты с нами полегче, парень. Мы здесь не одни. Свистнем – пожалеешь!

– Андреич! – взмолился младшенький, более реалистично оценивавший их возможности, а Сырцов попросил:

– Так свистни, Андреич, что тебе стоит!

– Пошутил я, – сдался Андреич и ухватился за стаканчик.

– Еще пошути. Я шутки люблю. – Сырцов поднял пластиковый бокал и произнес краткий тост: – За шутников этого города!

Не возражали жители этого города. Выпили шутники. До дна. Запили фантой и приступили к отработке аванса.

– Куда его? – спросил Андреич у Гриши.

– Братчиковы сдают, – мрачно вспомнил Гриша.

– Ему, наверно, поближе к Волге надо. А Братчиковы на Шарихе.

– Тогда к Семену.

– У Семена уборная засранная и водопровода нет. А он – столичный – Андреич обратился к Сырцову: – Ты ведь столичный мужик?

– Нестоличный, значит, и в засранном сортире орлом посидит, и с немытой рожей запросто проживет? – вопросом на вопрос ответил Сырцов.

– Я же говорил – столичный! – обрадовался Андреич. – Может, Петровна его пустит?

– Петровна его как липку обдерет, – сообщил Гриша.

– А он богатый, – заявил Андреич и гордо ввернул заковыристое словцо: – Богатое инкогнито. Как тебя зовут, мужик?

– Можете Георгием звать. А то Петровичем. Вместе – Георгий Петрович.

– Жора, значит, – понял Андреич и – осенило – страшно обрадовался: – Что ж мы тут голову ломаем! В «Водхоз» ему надо!

– В «Водхозе» свои, – возразил Гриша.

– Да ты что? – укорил его Андреич. – Они второй год отдыхающих принимают.

– Адреса, – потребовал Сырцов. – Братчиковых и Петровны. И внятно объясните, что такое «Водхоз».

Гриша, морща в натуге лоб, вспомнит адреса, а Андреич рассказал, что такое «Водхоз». «Водхоз» оказался ведомственной гостиницей работников водного транспорта, в которую раньше никого не пускали, а теперь пускают всех, кто деньги платит. И был этот «Водхоз» совсем рядом, на его зеленый забор Андреич указал не сходя с места. Культурно обслужив клиента, аборигены требовательно смотрели на него. Сырцов подергал себя за ухо, потянулся, вздохнул, зевнул, содрогнувшись, – играл на воспаленных горячительными напитками нервах, нарочно тянул время. Наигравшись, спросил небрежно:

– На что рассчитываете?

– Еще бы бутылек, – помечтал Гриша ненахально.

– А что? – пер Андреич. – Заслужили!

Сырцов вынул еще одну десятитысячную и предупредил:

– Без меня.

Без него им было лучше, чем с ним. Все же они сделали вид, что не обрадовались.

Сырцов сразу решил, что поселится в «Водхозе». Не любил он налаживать взаимоотношения с любопытными хозяевами частных жилищ. В гостинице проще: показал паспорт, заплатил вперед, и – гуляй Вася! – нет никому до тебя дела. Конечно, в его положении показывать паспорт – риск. Но риск минимальный: вероятность того, что администратор гостиницы соединит постояльца Сырцова с преступником Сырцовым, который еще и не появился на милицейском стенде, крайне мала. «Водхоз», решено.

Но он не хотел, чтобы его знакомые ханыги поняли, где он решил поселиться. Пусть выпьют вторую и забудут, кто им ее поставил. Гриша уже бежал на площадь, но Андреич, зараза, настойчиво наблюдал за Сырцовым. Интересно ему было, куда направился богатое инкогнито.

На теплоход направился Сырцов. Собрал сумку, осмотрел узкий закуток одноместной каюты, посидел на тугом диванчике перед дорогой. Ой как не хотелось уходить! Хотелось, бездумно глядя на берега, плыть и плыть через Россию, хотелось раствориться в безделье, хотелось существования без бурной жизни, хотелось не быть самим собой…

Он оставил ключ от каюты на диванчике и захлопнул дверь поплотнее. Хорошо бы, не хватились его хотя бы до Нижнего. Скорее всего и не хватятся: деньги-то плачены до Саратова. Он сошел на берег.

От тихой каюты к тихой пристани: сугубо домашним заведением оказался «Водхоз». За зеленым забором во дворе, заросшем беспорядочной травой, за деревянным столом, вкопанным в землю, трое мускулистых работников водного транспорта (или отдыхающих?) в одних трусах вдумчиво забивали козла. Увидев пришедшего Сырцова, трое с готовностью оторвались от основного занятия и вскинутыми вверх руками, в которых держали положенные им костяшки, приветствовали его. Самый немускулистый поинтересовался:

– К нам? – и, увидев утвердительный сырцовский кивок, крикнул: – Рая! – и Рая появилась на высоком крыльце. – Жилец, Раиса.

– Здравствуйте! – пропела недурная еще и любезная бабенка Раиса. – Добро пожаловать! Надолго к нам?

– Здравствуйте, Рая. На недельку можно?

– А почему же нельзя? Милости просим.

Холл на первом этаже, а рядом – по-старому – красный уголок с телевизором. По лестнице вверх, и там, где на первом этаже холл, кухня. Сырцов, впрочем, не собирался пользоваться ею. Коридор, по обеим сторонам которого двери номеров.

– Мне бы с окном на Волгу, – попросил Сырцов. Рая понимающе улыбнулась симпатичному мужчине и сообщила:

– Нашим-то надоело на нее глядеть, а отдыхающим обязательно на Волгу.

И распахнула предпоследнюю дверь слева. Приемлемо вполне. Чистенько и даже уютно. Еще и Волга в окне.

– Удобства? – осведомился настырный Сырцов.

– Напротив кухни. Там и душ.

– Рая, да у вас же рай! – каламбуря, восхитился он.

– Жильцы не жалуются, – скромно призналась Раиса. – Платить сейчас будете? Тогда располагайтесь, а потом ко мне спуститесь.