Текст книги "Казнь по кругу"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Хорошо!

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, – словами Аллы Пугачевой выразила свое беспокойство Лидия Сергеевна. – Не слишком ли ты старателен в поглощении спиртных напитков?

– В самый раз, – успокоил ее Смирнов. – Мы без вас скучаем. Пошли допивать-доедать и чаи гонять.

– Договорились? – быстро спросила Лидия Сергеевна.

– Кой о чем, – мутно ответил он.

– Тогда пошли. Пошли, девочки!

Девочки пошли. Шедшая, как всегда, первой Люба не забыла прихватить ополовиненный «Мартини», а арьергардная Ксения – бокалы.

* * *

… Гости отъезжали в сумерках. Сырцова как ввели, так и вывели: в кольце оживленных участников дружеской попойки. Уже лежа под ковриком, он возмущенно шипел, безнадежно жалуясь:

– Они же пьяные, Александр Иванович! Я даже и не знаю, что они со мной сделают!

– Зато мы знаем, – успокоил Кузьминский, обеими ногами наступив ему на задницу. Пока еще деликатно.

Чета Спиридоновых уселась впереди (Варвара за рулем), а Казарян устроился рядом с Кузьминским. Люба оставалась ночевать у Смирновых. Вчетвером грустно глядели на мощно полыхавшие иностранные габаритные огни до тех пор, пока они не исчезли в черной вечерней зелени проулка. Стряхнув минор, Смирнов оживленно вскинулся:

– А теперь выпьем совсем по-домашнему! – и Ксении с Любой: – Да, девочки?!

– Девочки – да, а ты – нет, – без напора возразила Лидия Сергеевна. Почуяв слабину, Смирнов обнял ее за плечи и, заглянув в глаза, понял:

– Ты пошутила, моя избранница!

Проходя мимо «волги», любознательная Люба вдруг замерла в недоумении и, ничего самостоятельно не придумав, спросила:

– А зачем это Роман Суренович свою машину пригнал? Он ведь заранее знал, что здесь надерется, мог бы со всеми вместе приехать.

– Для того и пригнал, чтобы все, кому надо и не надо, ломали голову над вопросом: а зачем он ее сюда пригнал? – популярно объяснил бывший мент, в связи с чем Люба откровенно призналась:

– Ни черта не понимаю. Но, может, так надо?

– Может, в этом сермяжная правда? – уловив в ее речах лоханкинскую интонацию, продолжила за нее Ксения.

Три особы женского пола споро убирали со стола, а Смирнов сидел на диване и, одобряя их трудолюбие ласковым взором, бормотал:

 
Восемь девок, один я.
Куда девки, туда я!
 

Но если девки метались из столовой на кухню и обратно, то он и не думал трогаться с места. Перестав бормотать, извлек из кармана рубашки фотографию шесть на девять и, уже не рассматривая ее (рассмотрел ранее), просто любовался изображением, любовался с ясной улыбкой и тихой гордостью.

Когда уселись вокруг бесконечной бутылки «Мартини», самая любопытная из всех Люба без обиняков спросила про фотку в руках Смирнова:

– Новая ваша любовница, Александр Иванович?

– Если бы я поголубел на старости лет. Посмотрите какой красавчик! – похвалился Смирнов и бросил фотоснимок на свежую скатерть.

– Дай мне! – закричала Люба и вырвала фотографию из рук Ксении в вековечном женском стремлении все узнавать первой. Сильно разочаровал ее тот, кого Смирнов назвал красавчиком: – Ну, тоже скажете! Помесь борова с крокодилом! – и с удовольствием передала фотографию Ксении. Та долго и внимательно разглядывала изображение того, кого Люба назвала помесью борова с крокодилом, спросила Смирнова:

– Это Ицыкович, Александр Иванович? Тот, кто назывался Ицыковичем?

– Об этом я хотел спросить тебя, Ксения.

– Он, – твердо кивнула Ксения.

– Значит, он, – радостно утвердился в своих предположениях Смирнов. – Лже-Ицыкович, в миру именуемый Львом Семеновичем Корзиным.

35

Лев Семенович Корзин, как Леонид Ильич Брежнев, любил иногда покрутить автомобильную баранку. Он сидел за рулем драгоценного «мерседеса», а водитель, смещенный на место рядом, озабоченно предупреждал:

– Осторожнее, Лев Семенович! Осторожнее, Лев Семенович!

Охранник сидел сзади и молчал. Не его это было дело, он и не вмешивался. Лихачески заложив последний поворот, Лев Семенович тормознул «мерседес» у дома на Кунцевских холмах, и тотчас к его окошку угодливой дробной рысью подбежал малозаметный паренек:

– Все чисто, хозяин!

– В чистоте и не в обиде! – шуткой стимулировал холуя Лев Семенович и, вылезая, приказал шоферу: – Отгони подальше, чтобы она глаза тут не мозолила. Я, думаю, за часок обернусь, – и вошел в подъезд, в открытую уже дверь. Охранник хвостом шел за ним. У лифта Лев Семенович сделал вид, что увидел его, и распорядился: – Ты – здесь.

И толстым указательным пальцем ткнул в засаленное привратницкое кресло без привратника. Охранник покорно и брезгливо уселся.

Лев Семенович и Всеволод Всеволодович обнялись. Крепко, по-братски. Расцепились и пошли на кухню.

Дымилась видимым паром молодая картошка в кастрюле, ядрено благоухали огурцы и помидоры с луком, крупно нарезанные и политые подсолнечным маслом, жирно светились дольки крутобокой селедочки, и ждала своего уничтожения бутылка горилки с перцем.

Лев Семенович, чуть ли не прослезившись от умиления и нахлынувшего желания тотчас сожрать и выпить все это, душевно и искренне сделал заявление:

– Вот это по-нашему, по-советски! Если бы ты знал, Сева, как мне опротивели все эти коктейли с идиотской закуской на палочках!

Посмеиваясь сочувственно, Всеволод Всеволодович уже разливал по первой. Выпили. Лев Семенович ел жадно и быстро – насыщался. Стремительно заморив червячка, откинулся на стуле в стиле кантри (светлое естественное дерево) и нахраписто, почти командуя, спросил:

– Сева, мы можем обойтись без Витольда?

– Смотря в чем, – осторожно ответил радушный Сева.

– Во всем, – неизвестно почему торопясь, Лев Семенович, брызгая, разлил по второй, поставил бутылку и поделился своими чувствами: – Он мне надоел, Сева.

– Убрать его хочешь? – без затей поинтересовался Сева.

– А если? То? – пер и пер Лева.

– То пока ты этого не сможешь сделать.

– Вся московская команда напрямую подчинена мне. Собственно его людей здесь нет. Хозяин Москвы – я.

– Давай по второй, – предложил Сева, желая остудить разбушевавшегося собеседника. Выпили по второй. Похрупав огурчиком, Сева спросил: – А ты не задумывался над тем, почему он позволил тебе царствовать в Москве?

– Задумывался, – признался Лева.

– Да ну?! – издевательски удивился Сева. – Прямо-таки задумывался?!

– Ты – Эйнштейн, а я – дурак, да? – обиделся вдруг Лева.

– Какой же ты дурак, если Эйнштейна с Эйзенштейном не спутал. Ну, а раз задумывался, то почему?

– Он в Москве светиться опасается.

– Еще одно почему. Почему?

– Он в свое время слишком на виду был.

– Но он тебе не афишку отдал, а власть. Ведь ты настоял на операции в «Насте», командиры отрядов – в прямом твоем подчинении и знают только тебя. Выходит, власть твоя безгранична здесь, да?

– Выходит, да не совсем. Агентурную сеть он при себе держит.

– Во! Все он тебе отдал, Лева, а информацию – нет. Ты – сила без глаз и ушей. И идешь только туда, куда ведет тебя поводырь Витольд.

На этот раз Лева разливал задумчиво. Разлил, подвинул рюмку Севе, свою зачем-то понюхал, увидел перед собой корочку черняшки, подобрал, зажевал, чавкая. Сухая крошка попала, видимо, в дыхательное горло. Закашлялся частым поверхностным кашлем. Откашлялся до слез (Сева помог тремя дружескими ударами ладонью по неохватной жирной спине), виновато улыбнулся и теперь сам предложил:

– Давай по третьей. По последней.

Выпили по третьей, предположительно последней. Неохотно уже ели, не столько ели, сколько закусывали. Лева положил вилку и вопросительно глянул на Севу: требовал, а может, просил продолжения аналитического расклада положения дел. Сева заговорил, не чинясь:

– Допустим, ты завалишь его. Он осторожен, умен, дьявольски предусмотрителен, окружен своими, преданными ему людьми. Но, уж не знаю как, ты его, допустим, завалил. Его агентурная сеть прекращает свое существование вместе с ним, и ты остаешься голым на снегу и в метель, которую вы организовали вместе с Витольдом, проведя свою акцию по уничтожению уголовной верхушки. Тебя, абсолютно неинформированного, в момент могут достать те, кто захочет достать.

– Каким это образом? – озлился Лева.

– Самым простым и надежным. Шагая к тебе по ступенькам. Как это с ходу начал делать Сырцов. Вот он-то и достанет тебя в первую очередь.

– Я все концы обрубил, – тупо возгордился Лева.

– Прямо-таки и все?

– Вроде все, – уже с сомнением подтвердил Лева.

– Есть такие концы, о существовании которых ты и знать не можешь. Во вторую очередь тебя может достать оставшийся на свободе и в целости главный уголовный пахан – Большой. Я не говорю о третьей силе – милиции. Она еще по-настоящему и не начинала действовать.

– Почему?

– Потому, что пока с удовлетворением наблюдает за взаимным уничтожением преступных группировок.

– Следовательно, трогать Витольда нельзя?

– Пока нельзя. Существуют Сырцов и Большой, вы с Витольдом – друзья. Как говаривали простые советские люди по поводу пакта Молотов – Риббентроп, заклятые друзья.

Лева резко откинулся. Стул кантри жалобно пискнул. Надо полагать, таких богатырей, как Лева, среди крестьянства не водилось.

– Сырцова он достанет в самое ближайшее время. Клятвенно обещал и мне, и Светлане. А Большого кончать ему сам Бог велел: тут уж так получилось – или он Большого, или Большой его. Но ты прав, система нашей безопасности и оповещения вся в его руках.

– Ты еще забыл регионы. Они выходят только на Витольда, – добавил к перечню непреодолимых закавык Сева.

– Как раз к регионам у меня подходец есть. – Городской Илья Муромец еще раз пискнул стулом и осклабился.

– Алтухова с потрохами купил? – мгновенно догадался программист.

– Не в этом дело, Сева. Нужен вход в его агентурную сеть. Его первый помощник по этой части Никита Горелов, твой брат.

– За этим и приехал? – еще раз догадался Сева.

– И за этим тоже.

– Если бы только один Витольд, то и разговора не было. Но Никита при Светлане как телок на веревочке.

– Чем эта сука мужиков берет? – опять взъярился Лева.

– Сокрушающей вседозволенностью, Лева. Ты ведь тоже в ее койку не прочь, а?

– Я уже был там.

– По ее мимолетному капризу. А больше тебя туда не пускают.

Лева налил себе одному, быстро выпил и признался:

– Она – ведьма, Сева, – и прокричал, себя убеждая: – Но я освободился от нее, освободился!

– Она – немолодая и опытная злодейка с фантастическим интуитивным даром управлять мужиками, Лева.

– Я и говорю: ведьма. Никита, что – совсем пропал?

– Совсем.

– Тогда худо нам.

– Худо тебе.

– Худо нам! – упрямо настаивал Лева. – Нам с тобой – два шага, и мы во главе крупнейшего частного банка России. Если бы не Витольд, нам противостояли всего лишь две дряхлые тени из прошлого…

– И Светлана, – перебив, добавил Сева.

– Без Витольда ей нечем будет нас укусить. Без Витольда она как без зубов.

– Ей ничего не стоит вставить себе искусственную челюсть, – изволил пошутить Сева.

– На это время нужно, – Лева был в мечтательном азарте. – Представляешь, картиночка: я – Эйзенштейн, а ты рядом, как Эйнштейн. Мой опыт и твоя компьютерная голова. Представляешь, каких мы дел наделаем?!

– Эйзенштейну Эйнштейн не нужен, – заметил Сева.

– А кто ему нужен?

– Александров и Тиссэ.

– Кто такие?

– Сорежиссер и кинооператор.

– Хочешь Александровым быть – с нашим удовольствием, хочешь Тиссэ – пожалуйста!

– Я еще не знаю, что хочу, Лева. Но чего не хочу, знаю твердо. Я в свои сравнительно молодые годы не хочу умирать насильственной смертью.

– Отказываешься? – быстро и с угрозой спросил Лева.

– Не отказываюсь. Не соглашаюсь. Сегодня.

– Со стороны наблюдать хочешь веселую картину по детскому вопросу: «Если кит на слона налезет, кто кого поборет?!»

– Все-таки налезать собираешься, – понял Сева. – Зачем тебе это?

– Сам не понимаю, Сева. Но понимаю, что без этого не могу. Я за бугром под Ицыковича косил и их зарубежным агентом был на суперотличной зарплате. Казалось бы, уж чего лучше! Но такая скука и тоска, хоть руки на себя накладывай.

– Знающие люди говорят, что власть слаще водки. А власть денег безгранична. Кстати, о водке. Еще по одной?

– Давай! – отчаянно махнул лапой Лева. – Вот я и говорю: властвовать над деньгами – властвовать надо всеми.

– А если они над тобой властвуют?

– Кто – они?

– Деньги, – небрежно сказал Сева и четко разлил по рюмкам. – За твою удачу, борец за светлые идеалы.

– За нашу удачу, – поправил Лева, маханул рюмашку. И вслух осознал приятность этого: – У тебя она всегда хорошо проходит.

– Это потому, что тебе здесь кривляться не надо.

– Наверное. – Лева замолчал, с идиотическим напрягом пуча глазки. Думал. Подумал и посоветовался с Севой: – А что, если мы Никите скажем, что Светка с Витольдом трахается?

– Пожалуй, не стоит.

– Как так? – обиделся Лева, явно считая, что очень хорошо он все это придумал.

– Мы рассказываем, и он в ревнивых соплях и слезах мчится к ней уличать, обличать, разоблачать. Она мигом укладывает его на чистые простыни и делом, столь восхитительным для него, доказывает, что ее подло оклеветали. Он с готовностью поверит ей, он будет счастлив оттого, что ее оклеветали. В результате ты обретешь так ненужного тебе сейчас нового опасного врага, а я окончательно потеряю брата.

Лева исказил личико в кривой полуулыбке. Страстно сожалеючи и гнусно вспомнил Светлану в койке. Горько согласился:

– Наверное, ты прав. Конечно, так. Конечно.

– И не иначе, – подтвердил Сева тоже не весело. Но живая сангвиническая натура Льва Семеновича Корзина не терпела бездействия.

– Но не могу же я, Сева, покорно, как корова в стойле, ждать, когда придет доярка, чтобы подоить меня. Я сам хочу доить.

Сей образ привел Севу в восторг. Он представил картиночку: доярка приспосабливает к Леве доильный аппарат. Хрюкал в ликующем смехе минуты три. Все это время Лева осуждающе смотрел на него. По окончании гореловских спазм строго осведомился:

– Отсмеялся, идиот? – Услышав такое, Сева решил было продолжить веселье, но вице-президент крупнейшего банка прервал припадок смеха окончательно, скорбно откровенничая: – Я к тебе как к другу, как к единственному человеку, с которым нараспашку, а ты…

– Ну, извини, Лева, извини. – Сева согнутым указательным пальцем убрал беззаботные слезы. – Но ты сам виноват. Как представлю, что доярка доит тебя, так не могу, не могу…

– Будя, будя! – поспешно вскричал Лева, упреждая новый приступ. И добавил уже спокойно и разумно: – Мне твой совет нужен. Что делать?

– И кто виноват, – добавил еще один вопрос Сева. Но не знал Лева, что эти вечные российские вопросы следовало рассматривать чисто теоретически, абстрактно, и радостно согласился:

– Вот именно.

– Виноват во всем, как ты правильно считаешь, Витольд. А что делать… Ничего особенного. Компромат собирай, интригуй, поссорь их всех для начала. Алтухова ты крепко зацепил?

– На легкой липе в финансовых документах.

– Считаешь, он твой бесповоротно?

– Деньги взял. Он тайно от Витольда приличный коттедж покупает.

– Схему региональных подразделений отдал?

– Ага.

– Пусть сведет тебя с начальниками всех провинциальных подразделений. Ненавязчиво, между прочим. По мере прибытия их в Москву. Я так думаю, что они частенько в столицу наведываются. И не вздумай следить за Витольдом! Твои сявые быки такое наворотят!

– Уже, – упавшим голосом признался Лева.

– Что – уже? Следят или наворотили?

– Следят.

– Отмени слежку, сейчас же. Давно они за ним топают?

– Со вчерашнего дня.

– Может, еще не наследили. Надейся и жди того момента, когда Витольд уберет Сырцова и Большого. Все. Давай выпьем. На этот раз действительно по последней.

36

Любил это заведение рядом с дыркой к станции метро «Китай-город» сыщик Сырцов. Любил за дешевизну, за спокойный коловорот истинно московских посетителей, за мимолетное пивное братство, за близость с незнакомыми москвичами, за отделенность от них. А еще он любил заведение за то, что оно было идеальным местом встречи с агентами. Окно-стена в уровень с косым тротуаром позволяло беспрепятственно и незаметно следить за передвижением народных масс в обе стороны, длинные столы-стояки были идеальным плацдармом для незасекаемого общения, быстротечность пребывания клиентов сразу же давала возможность определить не тем заинтересованного на раз, два, три.

Сырцов взял две кружки, блюдечко с солеными орехами и направился к окну, где на углу стола примостился Юрий Земцов. Непорядок: перед Земцовым стояла не только пивная кружка, но и ополовиненный стакан с прозрачной жидкостью. Водкой, надо полагать. Что и отметил Сырцов, не раздвигая особо губ и с поддельным интересом разглядывая титястую буфетчицу.

– Непорядок, Юрик. Со мной разговаривать надо трезвым.

Отвернувшись к окну, Земцов обиженно возразил:

– Сто пятьдесят для расслабки. Какой же я пьяный?

– В первый раз прощается, второй – запрещается, – все детские стишки на памяти у Сырцова. – Запомни навсегда. Еще что-нибудь?

– Вчера по команде приказ: выделить четверых на слежку.

– Тебя выделили?

– Из пушек по воробьям. Нет, конечно. Но дело не в том. – Земцов замолк, независимо определил в себя остатки сорокаградусной, запил осевшим уже жигулевским пивом и, вздохнув, зажевал бутерброд. Ждал, чтобы расспрашивали. Сырцов все понял и ублажил блюдущего чувство собственного достоинства паренька:

– Будь добр, не томи, Юра. Очень тебя прошу: излагай. В чем?

– В том, что сегодня приказ поспешно отменен.

– Чем объяснил это Тамаев?

– Сказал, что изменились обстоятельства.

– Небогато. Объект слежки назван не был?

– Никаких персоналий.

Ишь, какие слова знал бандитствующий трюкач! Или трюкачествующий бандит?

– Но ведь, инструктируя, Тамаев должен был в обязательном порядке охарактеризовать человека, которого вы собирались пасти. Особенности поведения, любимые привычки, манеру общаться, темперамент, наблюдательность, физическую подготовленность и, наконец, его умение определить – следят за ним или не следят. Ну так как?

– Возраст – пятьдесят с хвостом. Хитер, хладнокровен, замкнут. Несмотря на годы, чрезвычайно силен и вынослив. В любой момент может уйти от хвоста. Ну, а если обнаружит слежку, то виду не подает, что самое опасное, сам может превратиться для выяснения обстоятельств в тайного и неуловимого преследователя.

– Уже интересно, – похвалил Сырцов Юру. – Хорошо обученный дядечка.

– Профессионал, – уточнил Земцов.

– Откуда знаешь?

– Феликс так прямо и сказал.

– Интересно, интересно, – бубнил свое Сырцов. Все-то ему было интересно. – Способ передвижения объекта?

– Городской транспорт, такси, подходящий левак.

– ФИО Феликс называл?

– Сказал, что нам его знать незачем.

– Где должна была принять объект первая пара?

– Феликс собирался сегодня с утра самолично повести, а уж потом, по ходу дела, прицепить первых. Все.

– Ничего не забыл? – требовательно спросил Сырцов.

– Вроде все.

– Вроде, вроде, – ворчал Сырцов, – а не вроде?

– И не вроде все, – тихо разозлился Земцов. Сырцов подмигнул ему, залпом выпил первую кружку, подвинул к себе вторую и потребовал:

– Еще какие новости?

– Больше никаких конкретных заданий, но готовность номер один.

– Когда очередной сбор?

– Теперь каждый день собираемся.

– С чего бы это?

– Не знаю.

– Вот и узнай. И послезавтра здесь же.

Земцов в расстройстве осмотрел стол. Кружка и стакан – пусты. При Сырцове повторить не решился. Взмолился тоскливо:

– Когда же ты меня отпустишь, Георгий?

– По завершении операции. И отмазаться от уголовщины помогу.

– Но когда, когда?

– Сроки еще не определены, – мутно признался в зыбкости своего мероприятия Сырцов и вдруг спохватился: – Да, я тебе тут альбомчик принес. Посмотри картинки.

Достал из внутреннего кармана блейзера толстую книжку в размер бумажника и протянул Земцову. Много ли человеку надо? Да самый пустяк, забаву какую-нибудь. Юрик и думать забыл о тоске по угробленной своей жизни, он с трепетным детским восторгом рассматривал цветные фотографии, по-детски же приговаривая:

– Ну, сила! Ну, сила!

– Ногтем знакомых отмечай. Сослуживцев, соратников, так сказать, – черточкой, а знакомых вне команды – крестиком.

Земцов оторвался на миг от завлекательного зрелища и игриво спросил:

– А ноликом кого?

– Певца Федю из рок-группы «Ноль».

Земцов ответа не понял, подозрительно глянул на Сырцова и уже на полном серьезе принялся за работу – отмечать ногтем соответствующие фотки. Сделал дело – гуляй смело. Трюкач возвратил альбомчик с тупым словесным сопровождением:

– Вот. Так я пойду? – и взор его непроизвольно обратился к стойке. – Или вы пойдете, а я останусь?

Сырцов сминал его как танк, и поэтому от робости перед непредсказуемым сыщиком он иногда невольно переходил на почтительное «вы».

– Ладно уж, выпивай, – разрешил Сырцов. – А я пойду.

* * *

При расставании с собственным агентом можно и не прощаться. Никому не обидно: конспирация. Машины сейчас у него не было, правда, «восьмерку» умельцы уже отремонтировали, и Казарян должен был поставить ее куда надо, а пока медленным пехом. Да уже достаточно набегался, как кот за кусочком мяса на ниточке, за многочисленной мелюзгой. Дурная голова ногам покоя не дает. Нет, скорее так: энергичные ноги голове работать не дают. Пора и подумать. От чувственной фиксации к разумным обобщениям. Земцовское сегодняшнее сообщение крайне любопытно по двум направлениям. Первое: боевики стали заниматься слежкой, а ведь в любой солидной системе существует отчетливое разделение труда. И то, что в этой системе присутствует подразделение, занимающееся сыском, он испытал на собственной шкуре. Но у кого-то появилась надобность в самодеятельности. У кого-то, находящегося внутри системы, у кого-то, кто не может или не хочет пользоваться агентурной сетью. Второе: объект слежки. Даже судя по тому, что запомнил довольно-таки бестолковый Земцов, характеризовался он Тамаевым подробно, со знанием и по делу: такие базовые сведения со стороны не наберешь. Следовательно, Тамаев знаком с объектом? Или был информирован тем, кто знает всю подноготную объекта? Теперь собственно характеристика. Главное в ней определил сам Тамаев: профессионал. Откуда? Скорее всего из ментовки или ФСБ. Конкурент в смертельной схватке? Противник у этой системы сейчас один: люди Большого. Но его блатные пацаны сейчас более всего опасаются стационарно пребывать в каком-нибудь одном месте, они, заметая следы, в броуновом движении кочуют от хазы до хазы. А раз Тамаев так спокойно планировал, значит, знал, где объект постоянно обитает. Скорее всего и объект из системы, и, верно, всерьез засекречен. Известно, кого прикрывают наиболее тщательно: главу разведки, главу агентурной службы. Чрезвычайно занимательно получается: боевики ведут или собираются вести слежку за одним из руководителей системы. Внутренняя борьба? Взаимное недоверие? Раскол? Есть, есть над чем подумать.

Сырцов поднялся до Маросейки и уже шагал в сторону Покровских ворот. И не понял, как очутился здесь. Помотал башкой, отряхиваясь. Утверждая, спросил у симпатичной девушки, вышедшей из галантерейного магазина:

– Пусть лошадь думает, не правда ли? У нее голова большая.

Девушка энергично фыркнула не то от возмущения, не то смеясь. Не возмутилась, нет, потому что ответила:

– Но и у вас не маленькая!

В улыбке показала прелестные зубы и умчалась по своим делам. А Сырцов поплелся по своим. И доплелся.

«Восьмерка» стояла во дворе доходного дома на Чистых Прудах, единственного используемого по назначению: в нем жили москвичи. В соседних же обитали фирмы, банки, фонды и прочие крайне необходимые учреждения.

Сырцов влез в душный автомобиль, опустил солнцезащитный щиток, и ему на колени упал конверт. На листке тонкой бумаги был отпечатан плотный – через интервал – текст. В самом верху бумажки – нарисованные фломастером три жирных креста и отдельная строчка, подчеркнутая тем же фломастером: «Совершенно секретно! По прочтении немедленно использовать в сортире!» Нет, не мог Кузьминский без шуточек. Но все остальное изложил точно, коротко, ясно. Тут не литературная школа – школа Деда. Веселые новости за истекшие сутки и железные инструкции. Принять к сведению и исполнению.