Текст книги "Казнь по кругу"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

6

В глазах все еще мелькали громадные многотонные трайлеры, лица водителей-дальнобойщиков, придорожные харчевни, милицейские и полицейские патрули, таможенные заставы и людишки. Разные. По поручению одной весьма солидной экспортной конторы Сырцов определял места утечек товара при транспортировке. Утечек вроде бы незначительных, но постоянных, а потому весьма и весьма разорительных.

Он определил их и поэтому вчера возвратился в Москву. Отчитался перед клиентом, выдал соответствующие рекомендации. С достоинством принял слова благодарности, сопровождавшие вручение чека на внушительную сумму, и вот он дома. В любимом своем обиталище. Вчера вечером даже и не выпил с возвращеньицем. Отскребся в ванне и спать.

Еще бы поспать, а вот проснулся. Он глядел на белоснежный потолок. Да, не шевелясь и ворочая только глазами, рассматривал сквозь распахнутую балконную дверь однотавровую балку мэрии и сахарный торт Белого дома. По дому соскучился, соскучился по Москве. Но мэрия и Совмин еще не Москва! Нарочито шлепая босыми ногами по керамической плитке, он, как был голяком, вышел на балкон.

Вот она, Москва. И переулочек кривоват, и домишки разномастны, и человечки ненужно суетливы, а вот она Москва, без которой скучно жить. Захотелось на улицы, и Сырцов заторопился под душ.

С влажной причесанной головой торжественно завтракал на кухне, тихо гордясь ухоженным уютом и сознательно созданной целесообразностью любимого жилища, удобного для его натуры и образа жизни.

Пил не вздрючивающий нервишки кофе, а обстоятельно гонял чаи, поднимающие общий тонус. После третьей чашки, когда понял, что тонус поднял, поднялся и сам. Глянул на часы. Половина одиннадцатого. Чудесный бездельный день впереди. День бесцельных прогулок, день зеваки, день лентяя, день остолопа с пустой башкой, день прогульщика. Его день Москвы.

Еще раз вышел на балкон. Какая погодка? Безветренная теплынь. Натянул светло-зеленую хлопчатую фуфаечку о четырех сверху расстегнутых пуговицах (чтобы шея и грудь были на воле), влез в отглаженные портки-тропикал, воткнул ноги в бежевые легчайшие мокасины и стал перед зеркалом, не без удовольствия разглядывая свои сто восемьдесят семь и девяносто два без жировых отложений. В хорошей форме был.

И зазвонил телефон. Раньше бы ему уйти! Раньше. До этого звонка. А Сырцов снял трубку.

– Слава Богу, дома! – обрадовался в трубке знакомый баритон.

– Виктор, что ли? – догадался Сырцов. Профессия обязывала узнавать.

– Догадался, сыщик. Значит, в форме, – как бы про себя отметил Виктор. Виктор Кузьминский – довольно известный сценарист и прозаик, с которым Сырцова через учителя, Александра Ивановича Смирнова, Деда, связывало давнее приятельство.

– В форме, в форме, – подтвердил Сырцов. – И поэтому сразу предупреждаю: в глухой завязке.

– Ну и черт с тобой! – решил Кузьминский. – Я к тебе по делу. Хотя, если без пижонства, одно другому не мешает.

– Ты лучше о деле, – посоветовал Сырцов. – Но если это дело – работа, хрен ты меня заполучишь. Отдыхаю.

– Не знаю, Жора, ничего не знаю. Но, во всяком случае, очень прошу быть сегодня у меня к часу дня. И будь добр, не опаздывай.

– Бабы, что ли?

– Не бабы, Жора.

– Ничего не понимаю. Объясни.

– Не по телефону. Жду, да? Я буду ждать!

– Только очень жди! – разозлился Сырцов и размахнулся, чтобы шмякнуть трубку. Но вовремя остановился, разумно пожалев роскошный «Панасоник».

Время погулять еще имелось. Но ограниченное время – это не время, это кусок времени, своей точной определенностью мешающий его бесцельно и бессмысленно транжирить. Никакого кайфа то есть.

* * *

Но все-таки пошел. Кузьминский жил в Мещанских улицах, недалеко от Садового кольца. Держась кольца, Сырцов и брел. Мимо Кудринской, мимо Триумфальной, мимо Каретного, мимо Цветного. От Самотеки через Олимпийский переулок вскарабкался на малую горку, и вот он, двенадцатиэтажный длинный грязно-белый барак. Дом Кузьминского.

Сырцов специально пришел на двадцать минут раньше – пообнюхать. Если что не по нему – ноги в руки и с концами.

Позвонил. Витя Кузьминский тоже был не из слабаков, Бог и рост дал, и силу, но годики (за сороковник перевалило) и соответствующие напитки сделали свое черное дело: много лишнего было и на боках, и на животе.

– Привет, – сказал Кузьминский. – Заходи.

– Привет, – откликнулся Сырцов. – А может, не надо?

– Сам решишь после того, что я тебе скажу.

Прошли в заваленную книгами веселую комнату. Уселись. Сырцов в кресло, а Кузьминский на диван. С надлежащим любопытством осмотрели друг друга: полгода как не виделись. Игра в гляделки Сырцову надоела первому, и он процитировал из Мартынова:

– Рассказывай, люблю твои рассказы.

– Этот рассказ вряд ли тебе понравится, – предупредил Кузьминский и сразу же приступил: – Сегодня в семь утра у меня зазвонил телефон…

– Кто говорит? Слон, – беспечно перебил его Сырцов. Игривое у него было настроение. Пока.

– Говорю я или ты? – Кузьминский начинал злиться.

– Ты, мой родной, ты, мой славный!

– Кретин, – оценил поведение неумно веселившегося сыщика Виктор. – Представляешь, мне в семь утра звонить!

– Представляю, – сказал Сырцов, твердо помнящий, что видный литератор раньше одиннадцати глаз не продирает. – Но ты снял трубку…

– Ни один из моих знакомых просто так в такое время не позвонит. Поэтому и снял. Со сна ничего не понял поначалу, но потом кое-что стал с трудом просекать…

– О том, что просек, – перебил Сырцов.

– Ты мне надоел, – предупредил Кузьминский и продолжил: – Некий таинственный молодой человек сообщил, что срочно, очень срочно желает поговорить с Сырцовым Г. П. по моему телефону и что у него для упомянутого Сырцова Г. П. есть сообщение чрезвычайной важности. На что я ему и ответил, что у Сырцова Г. П. есть собственный телефон…

– К чему бы это ты меня инициалами обзываешь?

– Г. П. Очень подходит расшифровка: говно порядочное.

– Ну, и что он тебе ответил про сырцовский телефон?

– Сказал, что твой телефон, Жора, вероятнее всего прослушивается, а он не имеет права рисковать.

– Наши с тобой связи, Витя, малозаметны. Почему он вышел на тебя?

– Вот у него и спросишь.

– Когда?

– Ровно в четырнадцать пятнадцать он будет звонить сюда.

– Что ты сам по этому поводу думаешь, Витя?

– А надо?

– Что – надо?

– Думать. Он позвонит и все тебе скажет.

– Я не о том. Кто он? Напуганный фраер, обеспокоенный бизнесмен, заполошный сексот, отвязавшийся блатной? По разговору, по интонациям, по построению фраз и эмоциям. Ты же писатель, Витя, ты инженер человеческих душ.

– Во всяком случае, не напуганный фраер и не обеспокоенный бизнесмен. Для просто же блатного и рядового сексота словарный запас великоват. Да и профессиональных словечек не прослышал. Отдаленно лишь – блатная музыка.

– У тебя отводная трубка есть, Витя?

– Ты же знаешь, что есть. На кухне.

– Ну, я на всякий случай спросил. Может, разбил по пьянке. Будешь слушать наш разговор. А потом в игру поиграемся: «Кто, куда, откуда и зачем».

– Кстати, о пьянке, – оживился Кузьминский. – Приму-ка я полторашку для успокоения нервной системы. Все равно уже работать не придется.

– Как раз успеешь, – понял Сырцов, глянув на часы.

Кузьминский побежал на кухню. Мягкий хлюп холодильника, бульканье, второй хлюп холодильника, и вот он – со стаканом в правой руке и с яблочком в левой.

– С вашего позволения, – изрек Кузьминский и перелил в себя содержимое стакана. По-лошадиному хрупал яблоком. Наконец-то счастливо растопырил глаза и укорил Сырцова: – Зря отказываешься!

– А хорошо? – ностальгически полюбопытствовал Сырцов.

– Еще как! – похвастался Виктор.

Неожиданно грянул ожидаемый телефонный звонок. Оба, как по команде, глянули на часы.

– Как только ты доберешься до кухонного аппарата, – почему-то шепотом распорядился Сырцов, – я начинаю считать до трех. На «три» мы одновременно снимаем трубки. Компрене, Витек?

Витек рванул на кухню.

– Раз, два… – считал Сырцов, – три!

Хорошо сняли трубки, абсолютно синхронно.

– Слушаю, – сказал Сырцов.

– Кузьминский? – невнятно поинтересовалась трубка.

– Сырцов, – уточнил Сырцов и посоветовал: – Носовой платочек с микрофона сними, будь так добр.

– А чем ты можешь доказать, что ты – Сырцов? – уже отчетливо заговорили на том конце. Тембр голоса можно разобрать. Драматический тенор.

– На хрен мне доказывать? Не ты мне нужен, а я тебе.

– Где Махов живет?

– Уж если тебе так надо для успокоения, лови: в Теплом Стане.

– Нас никто не слушает?

– Кузьминский – культурный человек, – соврал про писателя Сырцов, – и поэтому тактично удалился. А боле – некому.

– Не врешь?

– Ты мне сильно надоел, – строго предупредил Сырцов.

– Не серчай на меня, Сырцов. Я и так в полной жопе.

– Тогда излагай все по порядку. Выговоришься – полегчает.

– Вряд ли. Но выговориться придется. Другого выхода у меня нет.

– Давай, давай, паренек! Времени у тебя мало, да и беспокоить скоро начнут. Небось, по телефону-автомату говоришь?

– Догадался.

– А как же иначе? Быстро – быка за рога!

– Я – агент Махова. А он уже две недели как на стажировке в Нью-Йорке. У меня сведения чрезвычайной важности.

– Не отцепил же он тебя с поводка. Наверняка кому-нибудь передал. Вот этому-то и доложи.

– Передал. По инструкции полковнику из главного управления. Но там сильно протекает, Сырцов.

– Считаешь, что полковник этот – прикормленный?

– Скорее всего не он, а кто-то повыше, кому он докладывает.

– Доказательства у тебя имеются?

– Имеются. На пленке разговор, из которого ясно, что блатари знают все про информацию, переданную мной в донесении неделю тому назад.

– Замолкни тогда до возвращения Махова.

– Замолк бы. Но я же говорю: сообщение чрезвычайной важности.

– А я что могу?

– Ты можешь напрямую связаться с МУРом. Когда они поимеют эти сведения, им не отвертеться. Знали и ничего не предприняли – это же полный оперативный провал.

– Значит, я для того, чтобы пустить парашу по уголовке?

– Не парашу, а абсолютно точные сведения.

– Излагай, – предложил Сырцов.

– Другого выхода у меня нет. Если никому не передам, мне полковник Махов башку отвинтит или на прави́ло сдаст. Если доложу по инстанции, то уж блатари точно на меня выйдут. И что они со мной сделают – представляешь?

– С лирикой все? – мягко спросил Сырцов.

– Нам бы встретиться, но боюсь, что до встречи со мной многое может произойти. Самое главное расскажу сейчас. Через три дня, шестнадцатого, рядом с МКАД в только что отстроенном складе фирмы «Наст» состоится общероссийская сходка законников. Важнейший финансовый отчет и вопрос помещения капиталов. Известная по Москве в свое время группировка, фигурировавшая как группировка Воробьева-Сергеева, по чьей-то инициативе вновь возродилась и шестнадцатого нанесет по блатарям удар на уничтожение. Неизвестно каким путем, но главари законников знают о готовящемся нападении и принимают все меры для того, чтобы получилось совсем наоборот. В данной ситуации у ментов исключительный шанс накрыть всех.

– Да, задачку ты мне задал, братец-кролик… – признался Сырцов и вслух представил возможное развитие операции. – Вкруговую обложить, дождаться пальбы на полную мощность и частым бреднем всех оставшихся в живых с полным наличием состава преступления… Заманчиво…

– О чем я и говорю, Сырцов.

– Слишком заманчиво, мой неизвестный друг. Я хочу пленку.

– Микро, – предупредил сообщник. – У тебя подходящая аппаратура имеется?

– Найду. Так как?

– Завтра на Ленинских горах…

– На Воробьевых, – перебил Сырцов.

– Если тебе так больше нравится, пусть будет на Воробьевых. Ровно в одиннадцать утра ты пешочком сворачиваешь с Мичуринского, проходишь остановку седьмого троллейбуса и вскоре увидишь меня, идущего к тебе навстречу.

– А если я на автомобиле?

– Не надо. На автомобиле – ты вооружен автомобилем. Мало ли что взбредет тебе в башку. А пешком – мы на равных.

– Как я тебя узнаю?

– На мне будут желтая рубаха, голубые джинсы и красно-белая каскетка.

– Не ярковато ли? – не сдержался Сырцов.

– Зато ни с кем не спутаешь. Договорились?

– Договорились, – решил Сырцов, и на том конце сразу же положили трубку.

Кузьминский в комнате объявился не сразу: наливал и оформлял себе вторую порцию для глубокомысленной беседы. Вошел с подносом, поставил его на журнальный столик, сел на диван и объяснил:

– Позавтракаю наконец.

– Это в половине третьего-то?

– А когда мне было из-за ваших звонков?

Сырцов осмотрел поднос. Кусок черняшки, три кружочка колбасы, стакан водки и банка пепси. Осмотрел и не согласился с хозяином:

– Это не завтрак, а выпивка под легкую закусь.

– А что делать, если вы мне весь график поломали?

Сырцову не терпелось обменяться мнениями. Не обращая внимания на состояние партнера, быстро распорядился:

– Впечатления давай, Витек!

– Не мешай завтракать, – строго оборвал его Кузьминский, с пшиком открывая пепси.

– Тебя Дед приучил пепсой водку запивать, – констатировал, чтобы занять чем-то бессмысленно расходуемое время, Сырцов.

– Без Деда я, конечно, бы не додумался. – Кузьминский положил три кружочка колбаски на черняшку (бутерброд сделал) и поднял стакан, любуясь хрустальной чистотой напитка. – «Абсолют». Знатоки сходятся во мнении, самая очищенная водка в мире.

Надо было ждать, пока немолодой игрун ублажит себя. Сырцов вздохнул и притих. Кузьминский опорожнил стакан, запил, слегка обрызгавшись пепси из банки, и стал жевать малоаппетитный свой бутерброд. Дожевал, подлец.

– Говорить думаешь? – не вытерпел Сырцов.

– Я сначала думаю, а уж затем говорю, – тут же вывернул наизнанку сырцовскую фразу мастер художественного слова и допил остатки пепси.

– Уже подумал, – решил за него Сырцов. – Говори.

Кузьминский жаждал ощутить благотворные последствия приема дозы и для этого прикрыл глаза и длинно потянулся. Замер в расслабке. Наконец открыл один глаз и приступил:

– Что же тебе сказать, Жора? – зевнул, дабы шокировать собеседника. – Пареньку около тридцати, десятилетку закончил наверняка. Говорит свободно и пользуется довольно большим запасов слов. Ты его на феню подвигал, но он не пожелал отступить от нормативной лексики. Логичен, неплохо просчитывает и про себя, и про контрагента, то есть тебя. И неглуп, весьма и весьма неглуп.

– Ленька Махов дураков не вербует.

– Сколько Леониду сейчас? – ни с того ни с сего спросил Кузьминский.

– Дай подсчитать. – Сырцов подергал себя за нос. – Мне третьего августа тридцать два будет, а он на четыре года старше. Значит, тридцать шесть.

– И уже полковник, – с непонятной завистью вспомнил Кузьминский.

– Без Деда он бы только-только до майора бы добрался, – почему-то обиженно сказал Сырцов и вдруг опомнился: – Будя отвлекаться! Теперь о сведениях, которые мы получили, о достоверности их, о цели, с которой они переданы, и на какую нашу реакцию этот так называемый агент рассчитывает.

– Почему так называемый? Скорее всего он – действительно агент Махова.

– Допустимо. Откуда узнал твой телефон?

– Вероятнее всего, кое-что слышал о моем косвенном участии в ваших делах. А далее – дело техники. Справочник Союза кинематографистов, писателей.

– Кокетничать не надо, Витя, насчет косвенного. И больше не отвлекаемся. Пройдись по моим пунктам.

– Залепуху тебе подкидывать – какой для него смысл? Скорее всего и сходка, и возможная битва богов с титанами вполне реальны.

– А если все это задумано для отвлечения сил спецназа от чего-то еще?

– Маловероятно, Жора. Сам знаешь, теперь прямым штурмом ничего не берут. Не дураки. Так что достоверность – восьмидесятипроцентная. Теперь о цели. По-моему, сугубо индивидуальная, я бы даже сказал, шкурная. Видимо, под ним заметно затеплилась земля, и он жаждет в этой каше попасть в разряд без вести пропавших. А на реакцию рассчитывает он самую прямую. Ты можешь поднять московских ментов.

– Не я один. Почему именно я?

– Напрямую к ментам обращаться – для него страшно опасно. Вдруг не на того, и ему – привет из Ганы. Ты – непокупаемый.

– Неподкупаемый, – поправил Сырцов.

– Неподкупаемых не бывает. Тебя же им просто не купить. Ты – в стороне и одновременно – полностью осведомлен о делах и персонажах московской краснознаменной милиции. В отличие от него ты в говно не вляпаешься.

– Я – частное лицо. Рядовой преподаватель школы детективов и охранников…

– Ты – суперсыщик, Жора! – перебил Кузьминский. – И об этом знают те, кому об этом надо знать. И учти: лицемерное самоуничижение есть по всем Божеским законам грех, ибо оно суть скрытая гордыня.

– Ну, а теперь надо псалом какой-нибудь спеть, – издевательски помечтал Сырцов. – Идти мне завтра с ним на встречу?

– Опять мы в целки-невидимки играем! – не на шутку рассердился Кузьминский, что и подтвердил детским игровым стишком: – «Я садовником родился, не на шутку рассердился. Все цветы мне надоели…» И ты в том числе, гладиолус ты мой ненаглядный! Ты уже решил, что пойдешь! Зачем же спрашиваешь?!

– Для порядка, – сознался Сырцов. – Все правильно, все правильно, Витя, но что-то свербит в заду.

– Зарождающийся геморрой, – догадался Кузьминский и решил окончательно и бесповоротно: – Пожалуй, я сегодня как следует надерусь.

И пошел на кухню за третьей дозой. Вернулся быстро со стаканом и неизменным яблочком. Объяснил свои суетливые перемещения:

– Я бутылку сюда не несу, чтобы тебя не соблазнять.

– Ты меня красотой телодвижений соблазняешь. И сильно-сильно раздражаешь.

– Чапай думать будет? – вежливо осведомился писатель.

– Будет.

– О чем, если не секрет?

– Когда хипеш в ментовке поднимать: сегодня или завтра.

– Завтра, Жора. А то они в недоверчивой запарке этого агента взять захотят.

– Может, это и к лучшему?

– Не думаю. Паренек на пике. Мало ли что ему от ярости и бессилия в башку взбредет.

– Значит, завтра иду один, – Сырцов встал. – А потом к ментам.

Кузьминского вдруг осенило. Он вскричал с энтузиазмом:

– Жорка, давай я дамочкам позвоню! Тебе же перед делом разрядка необходима! И сыграем в старую-старую игру. Цветочный флирт называется.

– Это она раньше так называлась. Теперь эта игра называется коллективный пистон.

– Не желаешь – не надо, – кинодраматурга уже сильно развезло. – Тогда я одну вызову. В шахматы играть.

– К тому времени, когда она придет, ты только в карты играть сможешь. Да и то в одну лишь игру. В «пьяницу», – оставив за собой последнее слово, Сырцов метеором вылетел из квартиры.

7

Проснулся он ненужно рано. В семь. Часов бы в девять, чтобы сразу к делу. Не думая, не мучаясь сомнениями, не прикидывая варианты… А вот надо же, в семь. И за такую промашку дал себе полную нагрузку. Опорожнившись и почистив зубы, он решительно вышел на балкон, где были закреплены соскучившиеся по нему агрегаты. Тянулся, качался, ломался, мчался на велосипеде ровно час. Сильно разобранный, собирался по частям под контрастным душем. После последнего сеанса с холодной водой забыл даже, что и качался.

В одних трусах варганил себе нехитрый завтрак. Два яйца всмятку, хороший бутерброд с хорошим сыром, две чашки кофе. Сегодня кофе можно.

Теперь одеваться. Задача. Родной свой «байард» под рубашку не пристроишь, а в пиджаке – полный дурак с пукалкой. Но и голеньким быть нежелательно. Сырцов широким пластырем примотал короткоствольный «смит-вессон» к низу левой голени. Конечно, машинка эта не для снайперской стрельбы, но на близком расстоянии делает свое дело совсем неплохо. Теперь все, как вчера. Только фуфаечку заменить.

В половине десятого пошел на свидание со своей «девяткой». Не угнали добры молодцы. Вот она стоит, милая. И не украли вроде ничего. Он включил мотор, прогрел его как следует, покатался вперед-назад, проверяя тормоза. Порядок, можно ехать.

Машина легко взбежала по крутому переулку к Садовому кольцу.

В десять пятнадцать был на месте. Следовало предварительно осмотреться. Первый круг: Университетский, Мичуринский, мимо знатной больницы, Воробьевы горы, смотровая площадка. Вроде чисто. Но еще один кружок. Понаблюдать: не произошло ли малозаметных изменений. По-прежнему все благополучно. Понимал, что неблагополучия, когда еще умело прячут, и не заметишь никогда, но таков уж человек: лучше себя убедить, мол, все тип-топ и жизнь прекрасна.

– Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, – высказался вслух о себе Сырцов, пристраивая «девятку» на стоянке у смотровой площадки. Десять тридцать пять. Только и осталось, что на пешую прогулку. Он двинул к главному зданию университета, не доходя, повернул направо и еще раз направо. На остановке седьмого троллейбуса был без пяти одиннадцать. Присел на скамеечку (других ожидавших на остановке не было), посидел положенные пять минут, не глядя в ту сторону, откуда должен был появиться агент. Ровно в одиннадцать поднялся и пошел, как было уговорено.

Красно-белую каскетку и желтую рубаху увидел издалека. Канареечный гражданин шел ему навстречу. Не спеша. На расстоянии в двести метров точно определить габариты невозможно, но на опытный сырцовский глаз был гражданин легок, координирован, целеустремлен.

Сырцов уже готовил вежливую улыбку, когда из-за его спины выскочил джип «мицубиси» стального цвета и помчался на встречу с его желто-красным другом. «Мицубиси» миновал агента и вдруг тормознул. Распахнулась дверца, и из нее высунулась миролюбивая остроносая мордочка автомата «узи». Кто-то из джипа в несдерживаемой ярости прокричал:

– Ты мразь, Кок!

Коротко простучала очередь.

Вмиг желтая рубашка украсилась рядом алых неряшливых наград. Награжденный упал лицом вниз. До него было уже метров сто, и Сырцов сделал рывок.

Джип уже скрылся, но на его месте, обогнав Сырцова, оказалась «газель»-фургон, которая остановилась рядом. Створки сзади разошлись, и на асфальт спрыгнули трое в камуфляже и черных шапочках-масках.

Сырцов присел, срывая с голени «смит-вессон». Двое затаскивали красно-желто-голубой труп в кузов, а третий, обернувшись, заметил Сырцова и тут же дал по нему очередь. Сырцов вовремя усек его поворот и кинул себя за притротуарные кусты. Успел: очередь прошла мимо.

Взрыдав на полных газах, «газель» взяла скорость с места и мигом исчезла. Сырцов на травке перевел себя из положения «лежа» в положение «сидя». Засунул ненужный «смит-вессон» в карман и осмотрелся. Если и были свидетели происшедшего, то они разбежались, исчезли, дематериализовались. Солнце светило, зелень ласкала, так сказать, взор, даже некоторые птички чирикали.

Сырцов подошел к месту, где убили человека. Три больших, смазанных волочением тела пятна быстро подсыхали на солнце, превращаясь на глазах из алых в бордово-коричневые.

Сырцов с трудом доплелся до своей «девятки» и поехал в МУР.