Текст книги "Казнь по кругу"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

32

А эти заседали. В шикарном банковском конференц-зале происходило расширенное собрание акционеров. Докладывал Юрий Егорович, председатель:

– Последние удачные операции позволили нам расплатиться с вкладчиками как по процентам, так и по общим расчетам…

Аплодисменты. Юрий Егорович достойно переждал их и продолжил:

– Теперь конкретные цифры…

Лева зевал необъятной пастью, демонстративно не прикрывая хлебало рукой. Зевал затяжной серией.

– Челюсть вывихнешь, – предрек мелодичный женский голос. Лева обернулся. Светлана стояла рядом и, чтобы не мешать докладчику и массам длинным словесным приглашением, просто манила его пальчиком. Лева выпростался из кресла и пошел за ней.

В предбаннике спросил:

– Что случилось?

– Витольд Германович хочет нас видеть, – ответила Светлана, с брезгливостью глядя на его необъятную утробу.

– Кого это – нас? – раздраженный этим взглядом, резко поинтересовался Лева.

– Тебя и меня. Стариков не хочет беспокоить.

– А мы – молодые.

– Во всяком случае, я, – смущенно улыбнулась девочка Светлана Дмитриевна и погладила Леву тонкой прохладной рукой по пухлой щеке. Лева забыл про ее брезгливый взгляд и на лету поцеловал холеную ладошку.

– Где он, ласточка?

– В отцовском кабинете.

Витольд Германович специально сидел как чужой: не в кресле, не за заседательским столом – на стуле у стены, сидел, подобравшись и официально прямя спину. Встал, увидев Леву и Светлану.

– Вы еще «Здравия желаю!» забыли гаркнуть, – насмешливо заметил Лева и – опередил – поздоровался первым: – Здравствуйте, Витольд Германович.

– Здравия желаю, Лев Семенович, – откликнулся соответственно просьбе трудящихся Витольд Германович. Лева заржал и, оторжавшись, спросил:

– И что же горячительного вы собираетесь нам сообщить?

– Горячительными бывают только напитки. А новости делятся на два сорта: хорошие и плохие.

– Начинайте с плохих, – посоветовала Светлана и приказно предложила: – Давайте за стол сядем.

– Записывать ничего не надо, – предупредил Витольд Германович, отодвигая от стола стул. Уселись, вздохнули втроем как по команде. Лева ногтем невидимо начертил на зеленом сукне слово из трех букв.

– Лева… – укорила вице-президента банка Светлана, проследившая за его хулиганской рукой. И Витольду Германовичу: – Прошу вас. Итак, плохие…

– Сырцов в Москве, – индифферентно сообщил Витольд Германович.

– Но вы этого ждали, не правда ли? – сказала Светлана.

– Я ждал его. Но подобной его активности – не ждал.

– Он что, достал вас? – спросил Лева.

– Еще не достал, но уже заставляет нас идти на ненужные крайности. Его активность весьма опасна.

– От активности очень хорошо помогают снайперы, – мечтательно произнес Лева.

– Снайперы хороши только тогда, когда перед ними объект, цель…

– Так найдите им цель! – звонко приказала Витольду Светлана Дмитриевна.

От приказа он расслабился. Поставил локти на сукно уперся подбородком в сцепленные ладони и ликующе посмотрел на Светлану.

– Это не просто цель, Светлана Дмитриевна. Это Сырцов. А вы ведь хорошо знаете Сырцова.

– Ваши комментарии не по делу, – недобро заметила Светлана. – Первоочередная задача – найти Сырцова и обезвредить.

– Открыли глаза, Светлана Дмитриевна. Как это я раньше не догадался!

– Молчать! – завизжала Светлана.

Мало что понимая, Лева тяжело переводил взгляд своих бычьих глаз со Светланы на Витольда и с Витольда на Светлану. Понял только одно: пора кончать базар. Вовремя спросил:

– А еще плохие новости есть?

– Есть, – спокойно подтвердил Витольд Германович, не глядя на Светлану. Светлана молчала: запоздало стыдилась своего визга. – Оставшийся на свободе и в живых блатной пахан по кличке Большой вчера вместе со своими людьми убил двух моих агентов, которые вели наблюдение за домом Смирнова.

– Этот Большой, судя по кличке, самый главный у них? – спросил Лева.

– Да.

– Значит, самого главного не завалили, – огорчился Лева.

– Он – один. Что он один может? – вопросом возразил Витольд Германович.

– А двоих наших убрал. Значит, кое-что может.

– Только это. И не более того.

– Не так уж и мало. Сначала ребят, потом нас…

– Исключено, – твердо заверил Витольд Германович.

Светлане надоела поза молчаливого наблюдателя. Но общаться с Витольдом она не желала. Она поведала зеленому сукну:

– Насколько я понимаю, прямых доказательств того, что это, – она вдруг стала избегать слово «убийство», – сделал именно Большой, нет. Вполне вероятно, что с нашими людьми мог расправиться и сам Смирнов.

– Нет, – безапелляционно возразил тому же сукну Витольд Германович.

– А, собственно, почему? – удивился Лева.

– Я знаю Смирнова.

– Я тоже знаю Смирнова, – сказала Светлана. Она была стопроцентно уверена в том, что Смирнов этого не делал, но как же ей хотелось, чтобы Смирнов сделал это! – Я очень хорошо его знаю.

Большой приезжал к Смирнову скорее всего для того, чтобы заручиться его поддержкой и посоветоваться. И, если он уговорил отставного полковника хотя бы на консультацию, нам придется бояться всерьез.

– Так убери этого Смирнова! – взревел Лева.

Наконец-то Витольд Германович после долгого перерыва обратился к Светлане напрямую:

– Светлана Дмитриевна, разве Лев Семенович не в курсе?

– В курсе, в курсе! – за Светлану ответил сам Лев Семенович громко. – Ну живет Светланина дочь в семействе Смирнова, что такого? Не станет Смирнова – она домой вернется. Что и требовалось доказать.

– Ты дураком стал только на сегодня или навсегда? – тихо спросила Светлана.

– Я – дурак, а вы – очень умные, – обозлился Лева.

– Смирнова трогать нельзя в любом случае, – жестко решил Витольд Германович, глядя на Светлану. – Начнется путина такими частыми сетями, что нам не уйти. Мне во всяком случае.

И улыбаясь посмотрел на Леву, на обширном лице которого было отчетливо написано: «Ну и хрен с тобой».

– Еще что? – спросила Светлана у Витольда.

– Есть еще одна маленькая деталька. Но она, в общем-то, мало касается нашего дела. – Недаром улыбался Витольд, глядя на Леву, недаром. – Она больше задевает персонально Льва Семеновича.

– И что же это за деталька? – немного осталось от бойкого местечкового удальства. Лева разъяренно и испуганно собрался, говорил тихо и внятно.

– Кто-то стал очень интересоваться вашим прошлым, Лев Семенович.

– Кто это – кто-то?

– Пока точно не установлено, но, вероятнее всего, кто-то из окружения Смирнова.

– Опять кто-то, – тихая ярость не уходила, и поэтому Лева был сдержан и четок. – Выясните и доложите.

– Выясню и в порядке любезности сообщу, – поправил его Витольд Германович.

Хотя деталька, как объяснил Витольд, мало касалась их общего дела, Светлана Дмитриевна быстро соединила все в логическую цепь:

– Следовательно, Смирнов все-таки согласился помочь Большому?

– Ни боже мой, Светлана Дмитриевна, ни боже мой! – любовно возразил ей Витольд Германович. – Ради Большого, которого он держит за грязь под ногами, Смирнов и пальцем не пошевельнет. Он настойчиво ищет отмазку для своего любимого ученика…

– …Сырцова, – за него закончила фразу Светлана. – Я очень прошу вас, Витольд Германович, сделать так, чтобы Сырцову отмазка не понадобилась.

– Слишком много мне приватных заданий, – понял Витольд и подчеркнуто посмотрел в сторону Льва Семеновича, нахально давая понять, что именно его, Льва, задание и являлось перебором. Лева все понял и встал.

– Мы платим вам большие деньги, Витольд Германович, и поэтому разговоры насчет «много», «слишком» и «чересчур» мне кажутся неуместными. Ваше дело – выполнять все наши задания и указания.

Он быстро зашагал к дверям, чтобы последнее слово осталось за ним. Последнее слово осталось за ним, но он все равно проиграл.

Но Лева и не знал, что проиграл. Он всю свою мелкотравчатую жизнь-жестянку только, как ему казалось, выигрывал.

В молодости мошенничал и не попался. Потом ходил в серьезных валютчиках, и пронесло. Уж на что страшна была команда генерала Грекова, в которую завербовал его сам генерал для исполнения полулегальных дел по скупке валюты, но и из нее удалось уйти без особых потерь. Команду, занимавшуюся тем, что освобождала за несчитанные бабки подпольных миллионеров из заключения, накрыл отставной старый хрен Смирнов. Всех накрыл, а его, Левочку Слона – нет. Все бы хорошо, но беспокоило одно: в свое время он под именем Ицыковича по поручению Грекова эмигрировал на полный зеленый свет с колоссальными суммами, принадлежавшими частично ныне покойному Грекову и, в основном, благополучно здравствующему старцу Дмитрию Федоровичу. За что и был приближен. Одно лишь беспокоило ночами. Настоящий Ицыкович был убит, и об этом знала уголовка. А вдруг, а вдруг? Но он отгонял от себя эту мысль, свято веря, что он – везунчик. Удалился вечно выигрывающий Лева.

Светлана и Витольд сидели друг против друга. Только зеленое сукно разделяло их.

* * *

…Сегодня он был горд собой, сегодня у него получалось. Светлана с закрытыми глазами металась головой по подушке и рычала, рычала, рычала… Он не боялся и тогда, когда она оказывалась сверху. Все получалось, все получалось! Они дошли до точки одномоментно. Сейчас рычал он, а она издала протяжный стон на самой высокой ноте. Он продолжал лежать на ней. Не было сил завалиться на спину.

– Раздавишь, – нежно сказала Светлана и, бегло поцеловав его в щеку, негрубо выскользнула из-под него. Он наконец-то смог перевернуться. Лежали с закрытыми глазами.

– Я люблю тебя, – признался Витольд, не открывая глаз. – И как это не нужно мне.

– Зато мне нужно. Мне нужно, чтобы ты любил меня.

– Зачем? – с тоской спросил он.

– Ты и я, – сказала она. – Мы скоро будем всесильны, Витольд.

– Ты и я, – поправил он. – Ты будешь всесильна, а я – при тебе. В своем всесилии ты жестоко отомстишь унизившему тебя Сырцову…

– Ты просто убьешь его, – перебила она.

– …И отнимешь свою дочь у Смирнова, – не обратил внимания на ее реплику Витольд. – Вот, помимо строительства воздушных замков, твои реальные планы.

– А твои?

– Ну, мои! Мои – грандиозны.

– Лукавишь, с собой лукавишь. Ты такой же, как и я. Ты не прощаешь обид. Ты никогда не забудешь, что четыре года тому назад проиграл Смирнову, и не успокоишься до тех пор, пока не посчитаешься с ним. И не уничтожить его даже, а в пыль стереть, доказав, что он просто ничтожество, дерьмо.

– Отыграемся мы с тобой, Светлана, а дальше что?

– Будем властвовать. Ты и я. Царь и царица.

– Царица и принц-консорт, – опять поправил он.

– Мы очень похожи, Витольд, – прошептала она. Влажными, мягкими губами она легко прихватила мочку его уха, поцеловала шею, ключицу, сосок… Она целовала немолодое тело, спускаясь все ниже и ниже, в проблематичной надежде подвинуть его на второй подвиг.

33

Сегодня Сырцов отслеживал бугра средней высокости, Феликса Ильича Тамаева, в недавнем прошлом потомственного чекиста. Оттого и Феликс. Почти сутки провалялся под землей, гоня от себя зеленую тоску. Тоска поменяла цвет, стала серой, но не ушла. В надежде, что работа прогонит-таки ее, вышел пасти командира незадачливого трюкача.

Естественно, лихой командир косил под законопослушного обывателя. Но, Господи, как они похожи, бывшие гебисты! В прошлом году Сырцов имел дело с ныне покойным экс-сотрудником девятого управления Пашей Рузановым. Покойник размещал опорные точки сбора команд во внутренних помещениях торговых лавок. Магазин, обязательно магазин, исключительно магазин с двумя выходами, с постоянно меняющейся толпой, с суетой, в которой можно спрятать что угодно.

Опять магазин. Владелец небольшого, но шикарного магазина кожгалантереи Феликс Ильич Тамаев вышел из дома на Полянке без двадцати девять и в девять прибыл на собственном «форде» на Беговую, где и располагался его магазин, в просторечье именуемый мини-маркет. Сырцов на «восьмерке» проследовал за «фордом», который зарулил во двор к служебным дверям мини-маркета. Тамаев тщательно закрыл свою американскую игрушку, поставил ее на сигнализацию и двинул в свои владения. Сырцов подогнал «восьмерку» в хвост «форду», чтобы служебный вход просматривался чуть сбоку. Так хорошо были видны лица входящих и выходящих.

Трудно держать объект одному. Приходилось быть прислугой за все. Фотографом Сырцов был скверным, но – что поделаешь – приходилось фотографировать самому. Четыре часа щелкал «Контакс» с телевиком. Дважды Сырцов перезаряжал его. Его интересовали и те, кто входил, и те, кто выходил. Наибольшее внимание Сырцов уделял гражданам, что шли транзитом. Тем, кто, войдя через парадное антре, выходили через служебную дырку. Устал до сиреневых сумерек в глазах и чуть не погорел от этого: от усталости не понял, что на этот раз выходил сам хозяин, и, не таясь почти, запечатлел его на пленку в открытую. Слава Богу, Тамаев был занят мыслительным процессом и автомобилем. Пронесло.

Поехали. Почти твердо зная, что развернет пустышку, Сырцов покорно следовал за деятельным предпринимателем. Пустышку разворачивать пришлось дважды: первый визит Тамаева был на фирму, поставляющую сумки из Франции, а второй – в строительную контору. Или особняк строить собрался бизнесмен, или магазин ремонтировать.

Вернулись на круги своя к трем. И еще пять часов вахты. Нелегкая доля топтуна, нет, нелегкая!

В восемь отправились домой, на Полянку. Может, клиент в квартире засядет, а может, и нет. Но в любом случае один день объекта должен быть отслежен от начала до конца. Сырцов мигом смотался в ближайшую лавочку, где разжился на предмет пожрать и попить. Батон ломал руками – не до ножа было, – обкладывал обломок нарезной ветчиной и хавал все это со страшной силой. А потом проталкивал в желудок застрявшие в пищеводе куски «Спрайтом», который хлебал из горла двухлитрового пластикового сосуда. Не наелся – брюхо набил. Потянуло в сон. А вот спать не надо.

В двадцать два двадцать пять Тамаев отправился на гулянку. Потому что без жены. В темных брюках, в светлом пиджаке при бабочке на крахмальном пластроне рубашки. Он уже и в «форд» влезал по-другому, чем днем. Небрежно, расслабленно и слегка, только слегка – устало.

Заехали на Люсиновскую за декольтированной девицей-игруньей и покатили через центр к Тверской. Сырцов думал, что клиент приткнется где-нибудь поблизости, у одного из многочисленных ночных клубов, и поэтому, сбросив скорость, чуть не упустил его. Повезло – догнал.

Тамаев катил и катил. Тверская плавно перешла в Ленинградский проспект, и «форд» решительно взял направо.

Теперь Сырцов знал конечный пункт клиента. Кричаще-роскошное увеселительное заведение на улице «Правды», которое Сырцов еще помнил как Дом культуры имени Чкалова.

Тамаев оставил тачку у входа и, взяв игрунью под руку, направился к оптимистически освещенному входу. Дежурный холуй влез в его «форд» и погнал на бесплатную стоянку. Следовало бы и ему, Сырцову, навестить гнездо разврата. Но доверяться холую не стал: решил самостоятельно отогнать дряхлую «восьмерку» в ближайший двор, который знал по старым своим делам. Мало ли что.

Он осторожно въехал в высокую арку сталинского дома, сделал правый поворот, и вдруг фары его автомобиля, включенные на дальний свет, вырвали из тьмы черную фигуру. Черные брюки, черные башмаки, черный свитер и черная шапочка-маска, прятавшая все лицо, кроме глаз. Нечто таинственное из веселого фильма о Фантомасе. Черный человек поднял правую руку, в которой держал здоровенный сверкающий кольт.

Первая пуля ударилась в то место, где у такси светится зеленый огонек. Когда прозвучал второй выстрел, Сырцов уже падал на соседнее сиденье и рвал из сбруи пистолет. Поэтому не заметил, что сделали с ветровым стеклом выпускаемые в автомобиль пули. Третья, четвертая, пятая, шестая. Кольт наконец замолк. Сырцов каблуком надавил на тормоз. Вяло катившаяся «восьмерка» остановилась.

Если черный человек решил его добить, то обязательно подойдет и заглянет в салон. Подойдет со стороны водительского места. Сырцов лежал на спине с «вальтером», готовым к опережающему выстрелу, и ощутимо покрывался липким потом. Для того, чтобы собраться, считал про себя: раз, два, три… Досчитав до тридцати, рывком открыл дверцу и, не жалея драгоценного блейзера, вывалился на асфальт. Показывая свою боеспособность, для порядка выстрелил вверх и оглянулся. Черного человека не было. Спрятался поблизости? Вряд ли. Киллеры в дуэлях участия не принимают.

Пора делать ноги: кто-нибудь да сообщит ментам о выстрелах во дворе. Сырцов выбежал из арки, завернул за угол и фланирующей походкой направился к сияющим дверям ночного клуба, делая вид, что изучает завлекательную афишу, он начерно отряхивал свое одеяние. Отряхнулся и двинул к ближайшему телефону-автомату. Услышав хриплый баритон Казаряна, строго сказал:

– Гражданин Казарян? Вас беспокоит старший лейтенант милиции Воропаев. У меня к вам вопрос: восьмая модель «жигулей» под номером шестьдесят шесть тринадцать принадлежит вам?

– Да, – протяжно и задумчиво подтвердил Казарян.

– Вы никому ее не передавали?

– На ней ездит мой сын. Что случилось?

– Во дворе углового дома, что рядом с бывшим Домом культуры имени Чкалова, неизвестным лицом был обстрелян из пистолета ваш автомобиль. Свидетель показывает, что стрелявший исчез, а молодой человек, бывший за рулем, недолго помотался по двору и тоже убежал.

– Это мой сын, – бодро признался Казарян. Все с лета понимал старый армянин. – Вероятно, он сильно испугался. Но я постараюсь сделать так, чтобы мы – мой сын и я – были на месте преступления в самое ближайшее время. Ждите нас.

– Будем премного благодарны вам, – витиевато закончил разговор Сырцов и повесил трубку. Что ж, многоопытный Казарян одолеет любую милицию. А пока он ее будет одолевать, Сырцов подождет поодаль. Он бездумно рассматривал переливающиеся разноцветные лампочки, зазывавшие состоятельных господ посетить сие веселое заведение. Не хотелось уже Сырцову в гнездо разврата. Расхотелось.

34

Все как в незаконченном произведении классика: гости съезжались на дачу. Смирновы-Болошевы устраивали отвальную Ксении.

Ксения Логунова уже скоро год как жила в семействе отставных полковников. Дочь погибшего банкира, внучка Дмитрия Федоровича, третьего по счету человека империи, лет десять тому назад, единственная наследница многих миллионов (в долларовом исчислении), она, оказавшись стечением обстоятельств замешанной в кровавую борьбу двух банкирских кланов, ужаснулась неправедности этого богатства, ужаснулась и ушла из родительских апартаментов навсегда. После некоторых мытарств она оказалась прошлым летом у Смирновых-Болошевых – они прятали ее от боевиков, намеревавшихся всеми способами получить от нее компромат на ряд лиц. Компромат, которым она, сама не сознавая того, владела. Ксения теперь продолжала жить здесь по любви, по взаимной любви. Она полюбила эту чу́дную и чудную пару, а они на старости лет обрели симпатичнейший объект для приложения нереализованных родительских чувств.

Счастливый мир и веселое согласие царили в этом доме.

Ксения вместе со своей подружкой Любой, сдав сессию, гордо отправлялись на отдых. Гордились тем, что деньги на этот отдых они заработали сами, всю зиму и весну трудясь переводчицами в выставочном центре. Худо-бедно, но на Анталию заработали.

Гости съезжались на дачу.

Первым прибыл Казарян на черной «волге», встреченной восторженным визгом виновниц торжества. Выбравшись из автомобиля, сладострастный, как все кавказские люди, армянин обстоятельно целовал девиц до тех пор, пока Смирнов не позвал его, стыдя и тембром, и интонацией:

– Роман!

На коде приветственных отношений Казарян, потрепав Ксению по щеке, а Любу по ладной жопке, сообщил Смирнову:

– Сейчас машину во двор загоню, и пошепчемся чуток.

– Во двор-то зачем? – удивился отставной полковник.

– Надо! – заявил Казарян твердо. – Ворота открывай!

Надо, значит, надо. Смирнов открыл ворота, и «волга» по чистой травке подкатила к крыльцу террасы.

– Траву поганишь, – огорченно понял Смирнов.

– Надо, – повторил Казарян. – Пошли в дом.

И, сильно топая, поднялся на террасу. Раз надо, так надо. Смирнов покорно проследовал за ним.

Через пять минут они вернулись на солнышко уже втроем: Лидия Сергеевна, закончив кухонные дела, видимо, решила свежим воздухом подышать.

– Ну, где же остальные? – вопросила нетерпеливая Ксения.

Казарян глянул на часы и без сомнений громко ответил:

– Будут через семь минут! – затем, оглядев всех младенческим взором, сделал вид, что его только-только осенило: – А не выпить ли нам для затравки?

– Выпить! Выпить! – закричали девицы и, прокричав, бросились в дом за бутылкой и стаканами.

– Я машину у вас оставлю, – все объяснил Казарян.

– Да понял я, понял! – отмахнулся от него Смирнов, глядя, как Ксения несла бутылку «Мартини», а Люба – стаканы.

– Шикарно живете, – глядя на двухлитровую емкость, отметил Казарян.

– Девицы на свои гуляют, – любовно сказала Лидия Сергеевна. Услышав такое, Люба выкрикнула лозунг:

– Красиво жить не запретишь! – а Ксения позвала к новым высотам:

– Гуляй, рванина! – и отвинтила пробку здоровенной бутылки.

– Чему только не научишься в ментовском доме, – задумчиво произнес Казарян, потянувшись стаканом, который вручила ему расторопная Люба, к склоняющемуся горлышку. Стало слышно, как в начале их проулка деликатно зашумел автомобильный мотор. Поняв, что можно и не успеть причаститься по первой, Роман Суренович бешено приказал: – Быстро! И все вместе! За здоровье наших бутонов! Раз!

Не поддаться безудержному южному темпераменту было нельзя. Да и выпить по первой все были не прочь. Вот и выпили.

А у ворот требовательно мычал иностранным голосом автомобиль «вольво» Кузьминского. На этот раз Смирнов пошел открывать ворота без напоминаний и просьб. «Вольво» торжественно вкатил во двор и остановился рядом с «волгой». Ко всеобщему изумлению, за рулем шведского кара находилась Варвара Спиридонова.

– Что ж это такое, Варвара Владимировна?! – восхищенно изумилась Ксения.

– Мужская часть экипажа полна решимости нажраться водки, и поэтому заставили меня тренироваться на неизвестной мне автомобильной марке для того, чтобы я обеспечила им безопасное возвращение в город, – сквозь открытое окно сообщила Варвара, открыла дверцу и ступила на траву.

Спиридонов и бывший их с Варварой зять, Кузьминский, продолжали сидеть на заднем сиденье.

– Образуем для встречи почетных гостей радостный полукруг! – продолжил Казарян, и под его руководством все наличное народонаселение столпилось у задней дверцы «вольво». Спиридонов и Кузьминский важно вышли, а Сырцов, выбравшись из-под коврика, которым был накрыт, проследовал за ними на четвереньках. В кругу родных и близких он встал с колен, но не разогнулся. Так и поспешил в дом, прикрытый со всех сторон и недостижимый для постороннего любопытного глаза.

В зашторенной столовой он первым плюхнулся на стул, оглядел всех в ненормальном восторге, умилился почти до слезы и признался:

– Господи, как я соскучился без вас! – спохватился, поборол себя и жалостно наябедничал Смирнову: – Эти мерзавцы, когда я под их ногами был, меня ботинками топтали и шепотом, чтобы не слышала Варвара Владимировна, матерно оскорбляли.

– А кто ты такой есть, чтобы тебя не оскорблять? – азартно заорал писатель Кузьминский. – Ты есть отброс общества, на которого объявлен всероссийский розыск!

С тех пор как дочь Спиридоновых Нюшка вторично вышла замуж и уехала с мужем, советником нашего посольства, за дальний бугор, Варвара Владимировна стала относиться к своему первому зятю Кузьминскому терпимо и даже в некоторой степени жалеючи-любовно. Поэтому она косвенно защитила Виктора:

– А я ничего не слышала, – намекая на то, что Сырцов про мат все сочинил. И мужа заодно реабилитировала.

– Какой-то ты нежный стал, – умиленно глядя на Сырцова, сказал Дед.

– Одичал и ослабел, – признался тот.

– Все за стол! – прервала никчемные разговоры Лидия Сергеевна и приступила к обязанностям хозяйки. – Жора, ты не туда сел. Твое место рядом с Любой.

Сырцов радостно пересел. На мгновенье за столом стало тихо-тихо, а в этой тишине Люба громогласно похвасталась перед Сырцовым:

– А меня перед вашим приездом Роман Суренович по заднице нежно погладил!

Восемь пар глаз осуждающе смотрели на распоясавшегося пожилого сластолюбца, восемь пар глаз! На что уж крепок и учен жизнью был кинорежиссер, но и то по-настоящему найтись не смог. Только и сумел посопеть носом и сказать восхищенно:

– Ну, Любка! Ну, змея!

– Змею бы вы не погладили! – резонно возразила Люба, поднялась, добралась до Казаряна и, нежно обняв, поцеловала его в губы. Тут уж Казарян облапил ее как следовало.

– Я бы, Жора, на твоем месте Ромку на дуэль вызвал, а Любку побил для порядка, – высказался Спиридонов.

– Кончай балаган! – вдруг взревел Смирнов и вознесся над столом. – Сегодня мы провожаем…

– В последний путь… – мгновенно перебив, встрял Кузьминский.

– Типун тебе на язык! – осадил резвунчика-литератора отставной полковник и продолжил в заявленной торжественной тональности: – …провожаем наших девиц в первое большое самостоятельное путешествие. Вполне может статься, что это маленькое путешествие будет началом большого путешествия во взрослую жизнь. Мало ли что с вами на Туретчине случится: любовь там, неземная страсть к усатому мусульманину…

– Я бы попросил! – вскричал имевший определенные виды на одну из путешественниц Сырцов.

– Проси, не проси, а жизнь есть жизнь, – заскорузлой сентенцией ответил ему Смирнов. – Насчет мусульманина я пошутил. Теперь у нас свой усатый имеется.

– Тогда Любовь пусть здесь проявляет свою страсть, – нашелся Сырцов.

– Да дашь ты мне договорить или нет? – по-полковничьи рявкнул Смирнов, и все притихли. – Сбили, черти паршивые. Ну, да ладно. Девчата, я вас очень люблю и желаю всяческих, соответствующих вашему возрасту благ. Любви там, счастливого времяпрепровождения, коричневого загара и хорошего пищеварения. В том, что тост не получился, виноваты Кузьминский и Сырцов, два негодяя. Тьфу на них. Я пью за вас, дочки.

– Ура! – выпив, фальшиво выразил восторг Спиридонов, а Казарян, выпив, тоже выкрикнул вообще нечто несообразное:

– Слава мастеру элоквенции!

Распоясавшихся весельчаков попыталась укротить Варвара:

– Старые уже хрычи, а все на себя одеяло тянете. Им обязательно надо площадку держать. В легком маразме вы, вероятно, забыли, что сегодня не ваш день. Так что уймитесь и сопите в тряпочку.

– Во молодец баба! Все правильно понимает! – восхитился Варварой Смирнов.

За что и получил от той же молодецкой бабы:

– Да и ты, Саня, кончай ваньку валять, – предложила делово: – Ну, быстренько по второй за наших девочек.

Выпили за девочек, и девочки выпили.

– Худо тебе, дурачок? – спросила Люба ласковым шепотом. Весь исполненный солдатской бодрости Сырцов лихо и комплиментарно ответил:

– Худо. Без тебя.

Любе надоели залихватские игры. Она хотела ответа без затей:

– Да ладно тебе! Терпеть-то еще можешь такую свою жизнь?

– Все бы ничего, да вот тоска заела, – честно признался Сырцов.

– И долго тебе еще прятаться?

– Не знаю, Люба.

Она обеими ладонями взяла его за щеки, не таясь, поцеловала в глаза, в нос, в губы, потом отодвинула его голову и, на расстоянии обстоятельно рассмотрев его лицо, грустно решила:

– Нет, усы мы все-таки сбреем.

О принятом ею решении узнали все, потому что она об этом заявила громко. Тут же появились несогласные. Первой огорчилась Лидия Сергеевна:

– А жаль. В этих усиках ты, Жора, на кумира нашей юности – Кларка Гейбла – похож. Вы, молодые, и знать-то его не знаете.

– Как так не знаем? – возмутилась Ксения. – А «Унесенные ветром»? – и выступила на защиту Любы: – Только, по-моему, Жора на Гейбла не похож. Он, когда без усов, скорее на Сигала смахивает.

– Сигала помню, а Сигела – нет, – признался Казарян лукаво.

– Сигел – это с косичкой который, – простодушно напомнил ему Смирнов.

– Да все Роман Суренович знает! – догадалась реактивная Люба. – Он у нас такой молодой, такой молодой!

Казарян с опаской покосился на бойкую девицу и поинтересовался:

– Опять будешь вспоминать, как я тебя за жопу трогал?

* * *

… Когда после шестой или седьмой (точно уже никто не помнил) Смирнов, Спиридонов и Казарян как бы в шутку, а на самом деле всерьез, душевно, тихонечко и ладно запели «Дороги», Лидия Сергеевна негромко предложила дамам:

– Пусть мужики здесь порезвятся, а мы на террасе посплетничаем.

Дамы, зная, что Лидия Сергеевна просто так ничего не делает, покорно встали. На террасе, рассаживаясь по ивовым стульям и креслам, они непроизвольно слушали отчетливые слова песни, глухо доносившейся из столовой.

 
Выстрел грянет.
Ворон кружит.
Мой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
А дорога дальше мчится,
Пылится, клубится,
А кругом земля дымится,
Родная земля.
Эх, дороги,
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
 

Притихли дамы. До слез жалко было мужиков. Ксения осторожно спросила:

– Лидия Сергеевна, долго еще Георгию мыкаться?

– Бог его знает. Будем надеяться, что недолго, – честно ответила Лидия Сергеевна.

– Опять они в кровавую кашу полезли, – обреченно констатировала Варвара Владимировна.

У Любы вдруг задергались губы, она трижды судорожно вздохнула и тихо заплакала. Все замерли, притихли, а она, склонившись, подолом легкой юбки утирала и утирала беспрерывные слезы. Дав ей выплакаться, Ксения подошла, обняла, прижалась щекой к мокрой Любиной щеке. В последний раз всхлипнув, Люба отчаянно поделилась своей догадкой:

– Это они о нем. «Мой дружок в бурьяне неживой лежит».

– Ты – идиотка, – убежденно сказала Ксения. – Твой дружок не в бурьяне лежит, а в столовой трескает водку. Со временем, может, и ляжет. С перепоя.

– Всегда-то ты утешишь, подружка! – Люба в последний раз вытерла подолом глаза и лучезарно улыбнулась. В столовой пели:

 
Ах, Соня, Сонечка, стели свои перины,
Облей духами пышную кровать.
Ведь ты сегодня справляешь аманины,
И вся Одесса должна об этом знать.
 

– И об этом поплачь, – посоветовала Ксения. – Сонечка-то для твоего Жорки перины стелет.

– Не я вовсе идиотка, а ты, – Люба двумя руками растрепала короткую Ксенину прическу и обратилась ко всем: – А что это мы с собой и выпить ничего не захватили?

– Мой просчет, – признала свою ошибку Лидия Сергеевна. – Будет исправлено.

Она, в секунду обернувшись, явилась со знакомой двухлитровой посудиной с итальянским аперитивом «Мартини» и четырьмя изысканно вытянутыми бокалами на подносе.

* * *

… В столовой уже не пели. Пели на террасе. Лидия Сергеевна и Варвара Владимировна душевно выводили:

 
В запыленной пачке старых писем
Мне случайно встретилось одно,
Где строка, похожая на бисер,
Растеклась в лиловое пятно.
 

Девицы древних слов не знали, но охотно мычали, стараясь попасть в мелодию.

Из непоющей столовой на террасу вышел уже красномордый Смирнов, осторожно присел в качалку и, внимательно слушая, не качался в ней до тех пор, пока дамы не допели. А когда допели, раскачался и признался: