Текст книги "Казнь по кругу"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

65

Он гнал от себя воспоминания об этом дне, но этот день жил в нем, и прогнать его было некуда. День победы и проигрыша, день жизни на волоске, день поблизости от смерти…

… Сырцов засек Нефедова сразу же, как только Игорь прицепился к нему на длинном поводке. Очень трудно было не дать ему догадаться, что слежка засечена, очень трудно было создать естественную картинку его, Сырцова, рутинной в данном положении жизни. И поэтому, завернув ненадолго к Кузьминскому, местожительство которого Нефедов знал, он вернулся в тайник, сделав это так, чтобы его вход туда отчетливо просматривался. Он был уверен, что Нефедов отскочит от него, узнав самую главную тайну, чтобы, сообщив об этом все Демидову, устроить маленькую засаду с последующей встречей высоких договаривающихся сторон.

Так и произошло: Нефедов спустил его с поводка после того, как он повторно воспользовался метро на станции «Сокольники».

В толчее ярмарки в Лужниках (понравилось Сырцову это место) покалякали с Дедом, вычислив все возможные варианты. Все, да не все.

Специально подзадержался с возвращением: не хотел, чтобы спектакль происходил на глазах изумленных грузчиков и шоферов. Их рабочий день завершился к пяти дня, а его – начался с шести. Первым тщательно продуманным и сугубо секретным заходом Сырцов определил дислокацию вражеских группировок. И засаду мерзавца Демидова с наивным Нефедовым, резерв главного командования – три старательно замаскированных машины с отрядом Витольда.

Второй заход был беспечно прогулочным: не чуявший беды Сырцов привычно возвращался в свою берлогу. С легким грохотом снял висячий замок, с легким треском открыл внутренний. Возвратился.

Прикованный к скобе в стене дремал на тюфячке, своевременно занесенным сюда предусмотрительным тюремщиком Сырцовым, Роберт Васильевич Алтухов.

– Уходи, гебист, – волево (времени в обрез) предложил Сырцов, ногой будя беспечного узника, который, полупав сонными глазами, с трудом попытался разобраться в ситуации.

– Зачем и куда? – хриплым со сна тенором осведомился Алтухов.

– Сейчас твои дружки нашу пещеру штурмовать начнут. А куда – я тебе по дороге объясню, – раздраженно (метался по подвалу, забирая с собой необходимое: «беретту», «вальтер», кожаную куртку с деньгами и документами) ответил Сырцов, набивая сумку.

– А как? – исключительно из любопытства спросил Алтухов.

– А так, – Сырцов ногой, обутой в хороший ботинок, отодвинул бетонную плиту в стене, которая одновременно являлась и стеной помещения склада. Открылась черная квадратная дыра.

– Ну, ты и ловкач! – восхищенно осудил его Алтухов.

Отстегнув от скобы и от Алтухова наручники, Сырцов поторопил освобожденного пленника:

– Быстро в дыру, дядя!

Массируя освобожденную руку, Алтухов вдруг фыркнул как конь и дерзко сказал:

– Я с тобой не пойду, сыскарь.

– Пойдешь! – уверил Алтухова Сырцов и похлопал себя по левому боку, где в сбруе притулился «вальтер». – Прикажу, и пойдешь как миленький.

– Ты уже приказал. А я не пойду.

Сырцов поставил сумку на пол и вытащил «вальтер».

– Пойдешь!

– Если не пойду, застрелишь, что ли?

– Застрелю.

– Не застрелишь. В подвале, без суда и следствия, как в добрые старые времена… Не застрелишь, Жора, рука не поднимется!

– Идиот! – Сырцов сдался. – Они же для начала палить через дверь будут.

– А я вон в тот угол, – Алтухов кивнул на закуток у рукомойника. – Он не простреливается.

– Тебя Витольд обязательно кончит. Ты же скурвился, Роберт, с потрохами всех сдал!

– Это уж мое дело.

Времени оставалось в обрез. Алтухов-то и не был ему уже нужен: отработан, выдоен, обезврежен. Просто жалел его, дурачка.

– Последний раз спрашиваю: идешь?

– Нет.

– Ну и хрен с тобой! – рявкнул Сырцов и полез в дыру.

Он был уже у тайного подкопа, которым пользовались для своих низменных целей бедовые грузчики, когда рвануло первый раз. Он понял: гранатой выбивали дверь. Теперь они могли получить только сильно контуженного Алтухова. Он уже отползал от склада по замусоренной траве, когда твердый небосвод рухнул на каменную землю – так загромыхало. Он понял: его безжалостно уничтожали вместе с пещерой. Не стала земля пухом для Роберта Васильевича Алтухова. Он был размазан своими дружками по бетонным обломкам.

Худо чувствовал себя Сырцов, очень худо. Но он выполз за ограду и тщательно проследил за отбытием команды Витольда. Потом все происходило как надо: выли милицейские сирены, подвывали на всякий случай пожарные, нервически голосила «скорая». Сбор всех частей.

Этот день поселился в нем навсегда. Глупость и предательство, бесчестье и смрад…

66

Проснулся Витольд Германович в половине двенадцатого. Минуту полежал неподвижно. Профессиональная привычка: осознать место, в котором проснулся, ощутить себя в этом месте. Все вспомнил, все понял и заспешил, не суетясь.

Скромного, старомодного рюкзачка защитного цвета хватило для его немудреного скарба. Не костюмы же и обувь с собой тащить! Все нужные бумаги и карточки уместились в одной папочке.

Унылый дачник с рюкзачком влез в трамвай и через двадцать пять минут оказался на Каланчевской площади. Подземным переходом добрался до Ярославского, законопослушно приобрел билет и вышел к платформам: выбирать подходящий поезд.

Через пятнадцать минут, без пяти час, он шел меж неряшливой кладкой кирпичных стен бесконечных гаражей-боксов. Вот и его номерок. Он протиснулся в щель и у задней стенки нашел, что и должен был найти – массивный ключ лежал под рваным пластиковым пакетом.

Фигурная головка ключа вошла в скважину, и замок легко открылся. Что ж, молодцы, блюли порядок в хозяйстве. Витольд Германович оттянул одну створку ворот и заглянул в гараж. «Девятка» ждала его.

Он шагнул в полутьму, и вдруг что-то холодное ткнулось ему в шейный позвонок.

– Животом на капот! – приказал знакомый голос, и он послушно лег на радиатор. А голос продолжал: – Пистолет где спрятан?

– Нет у меня пистолета, – с сожалением признался Витольд.

– Тогда медленно-медленно, не оборачиваясь, снимай рюкзак, – скомандовали за спиной, и он медленно-медленно, не оборачиваясь, снял рюкзак. – Теперь можешь обернуться, козел.

Витольд Германович не обернулся: поднявшись с капота, он развернулся. И увидел того, кого ожидал увидеть. У нераскрытой створки ворот стоял Никита Горелов с длиннющим пистолетом в правой руке. Без шума собирался кончить его Цыпа. Поженился Як на Цыпе, Якцыдрак на Цыпе-дрипе…

Но сразу не кончил. Видимо, говорить желал. Еще не вечер, еще есть шанс. Маленький-маленький.

– Феликс меня продал? – спросил Витольд для того, чтобы начать разговор.

– Никто тебя не продавал. Просто ты сейчас всем мешаешь и никому не нужен.

– Ты убьешь меня, Никита?

– В самое ближайшее время.

– За что?

– И ты еще спрашиваешь, сучара? Мне бы за Севку и Наташку из тебя ремни резать, а я с тобой разговариваю, – Никита ни с того ни с сего зашелся в лающем кашле. Прокашлялся наконец. – Хотел было костерок здесь развести, чтобы твои сратые яйца запечь, но передумал. Нет теперь мне большего удовольствия, чем на тебя, вусмерть перетрухавшего, смотреть. Сейчас ведь в штаны наложишь, фраерок!

Не говорить хотел Никита Горелов, хотел выговориться. Сбить его с панталыку, дать по лбу так, чтобы затормозил.

– Меня менты ведут, Никита.

– Не гони парашу.

– Зачем мне врать? Единственная надежда была – на машине оторваться.

– Думаешь, гад, что я сам при ментах тебя не завалю?

– Меня завалишь и сам завалишься.

– А я уже давно заваленный. Наша с тобой общая Светлана недаром, когда подо мной, меня покойничком называет. Нет у меня ничего, чтобы за жизнь хвататься.

– Врешь! И жить хочешь, и с сукой, которая прислала тебя, в койке кувыркаться мечтаешь, кобелек!

– Сейчас я тебя порешу, – свистяще от бурлящей в нем ненависти пообещал Никита и поднял пистолет с глушителем. Но не на пистолет смотрел Витольд: вывернув голову, он в ужасе глядел на то, что творилось за воротами гаража. Вслед за ним уставился в ослепительный прямоугольник и Никита.

Он успел выстрелить, когда Витольд уже выскочил на свет. Выстрелил и не попал. Они бежали по дну кирпичного ущелья. Иногда Никита задерживался, чтобы в очередной раз выстрелить, не понимая от желтой ярости, что значительно проще ему, молодому, догнать пятидесятилетнего, отвыкшего бегать Витольда. Он стрелял и не попадал, механически считая вслух выстрелы. Только сказав себе «шесть», осознал, что в магазине остался всего один патрон. И догнал Витольда. Они уже вырвались из гаражного лабиринта, и редкие дневные прохожие видели их. Но Никита не видел прохожих, он видел приближающуюся круглую спину, в которую выстрелил в упор последним патроном. Точно под левую лопатку.

Витольд упал лицом вниз. Тяжело дышавший Никита за плечо перевалил его на спину, чтобы глянуть на мертвое лицо. Ни боли, ни страдания, ни страха не увидел Никита. Лицо Витольда выражало счастливое облегчение. Все кончилось. Кровь, замаравшая грудь, теперь тонкой струей пробилась из-под спины и вялым ручейком, пылясь, извилисто текла по земле.

Пусто в нем как в пустыне. И кругом – пустыня. Никита оглядел пустыню. В пустыне метрах в тридцати от него стояли в ужасе толстая тетка с пуделем на поводке, бомж с двумя пластиковыми сумками в руках и тонюсенькая девица в шортах. Он невидяще рассмотрел их, вытер подолом желтой майки рукоять пистолета, бросил его рядом с Витольдом и сначала побрел, а потом побежал к железнодорожным путям.

На него чуть не наехала электричка, но он увернулся и вышел к лесному массиву Лосиного острова. Он долго брел по лесу, спотыкаясь о невидимые кочки. Зацепился в конце концов за лежащую поперек его пути жердину и упал, не сопротивляясь, на хилую лесную траву. Он лежал и нюхал землю. Земля пахла тленом.

67

– Теперь говорить по-человечески начнешь? – настойчиво спросил Демидова Дед.

Но не до разговоров было пока Демидову: он неотрывно и потерянно смотрел на Сырцова. Повторил совсем тихо:

– Ты…

– Я… – опять передразнил его Сырцов. Но дразниться надоело и после небольшой паузы про дела заговорил, все про дела: – В последнюю-то встречу у Лужников я узнал тебя, драгоценный мой говнюк Вовочка.

– Ты не мог меня узнать! – вдруг закричал Демидов.

– Потому что ты в шлеме был, что ли? – простодушно поинтересовался Сырцов.

Но Демидов был осторожен как хорек. Даже в панике почувствовал ловушку и вмиг скрылся в нору несознанки:

– Потому что меня там не было.

– И давно он так ломается? – осведомился у общества Сырцов, ища глазами местечко, где бы присесть. Казарян понял и позвал:

– Иди ко мне на диван, Жора. Я меж двумя ментами желание загадаю.

Через объемистого Казаряна Махов и Сырцов шлепнулись ладонями. Демидов завороженно смотрел на них.

– Ты по сравнению с Жорой говно, а не сыскарь, Демидов! – злорадно догадался восторженный Нефедов. – Полное говно! Тебя зацепили как сявку!

– Как тебе удалось, Сырцов? – с неожиданной откровенностью спросил Демидов, не касаясь того, что удалось. И так все знали: Сырцову удалось не стать мертвым.

– Лучше ты расскажи, как тебе удалось, – возразил беспечный Сырцов. – Как тебе удалось нас всех предать и продать, – пассаж был чисто риторический и Сырцов признался в этом: – Хотя что тебя спрашивать? Спросить можно человека, а ты – уже не человек. Ты – скотина без чести и совести, у которой только одно желание – сладко пожрать. Ты сожрал себя, ты попытался сожрать нас, но подавился. Подавился и скоро сдохнешь от удушья.

Злость временного бессилия завела Демидова и родила в нем ощущение превосходства над сборищем обыкновенных и ординарных. Он вознесся:

– Не задохнусь. Да и вам себя удушить не позволю. Не позволю, и все тут! Вы за решеткой, а я на свободе. Вы за решеткой законов, морали, предрассудков. Когда я рядом, вы еще можете, просунув лапы сквозь прутья, зацапать меня. Но я отойду от вашей клетки, уже отошел. Я не боюсь вас, потому что вы бессильны.

Высказавшись, Демидов встал и уверенно направился к двери. Гордыня застилала ему глаза: Нефедов встретил его мощным ударом в челюсть. Он упал, тут же вскочил и умело врезал носком башмака по нефедовской голени. Но что дикая боль по сравнению со страстной жаждой стереть мерзавца с лица земли. Нефедов закричал и броском добрался до демидовского горла. Вдвоем покатились по полу. Когда их растащили, то Нефедов с трудом поднялся, а Демидов остался лежать, рвано хрипя. Махов обнял Нефедова за плечи и все уговаривал, уговаривал паренька:

– Успокойся, Игорек. Он от нас никуда не денется.

Сырцов за шиворот попытался поднять Демидова, но тот, восстановив дыхание, встал сам. Нежно касаясь дрожащей правой рукой своего потревоженного горла, он постоял недолго, упрямо пошел к выходу. На этот раз его остановил Сырцов. Культурно остановил: просто положил тяжелую безжалостную руку на его нервноходящее плечо:

– Не торопись. Мы не договорили…

Спиридонов, Казарян и Кузьминский спокойно наблюдали за милицейской разборкой. А Смирнова эта заварушка весьма забавляла: он беззвучно улыбался, как сытый кот. Демидов не сел на положенное ему место. Он стоял столбом, но уйти уже не порывался. С двух попыток сумел преодолеть спазму в горле:

– Если вы не договорили, то я все сказал. Говорите, коли вам так хочется.

Весело постучав концом своей чудо-палки по ковру, Смирнов сморщил нос и сообщил Демидову радостную весть:

– Сегодня, Демидов, возьмут Витольда. И тогда тебе крышка. Восьмерик в зоне уж я тебе обещаю наверняка.

– Сначала найдите его, возьмите, заставьте дать показания на меня, а уж потом угрожайте. Что же сейчас зря воздух сотрясать? – небрежно парировал Демидов.

– Вот ты и сбой дал, стойкий говенный солдатик, – удовлетворенно отметил Махов. Он усадил Нефедова в кресло и вернулся на диван. – Откуда ты знаешь Витольда Зверева?

– Я не говорил, что знаю его, – нервно отозвался Демидов.

– Ты сказал, что он может дать показания на тебя, – напомнил Махов.

– Я сказал, что вы можете заставить его дать показания на меня.

– Кого – его? – быстро спросил Махов.

Опять дал промашку Демидов. И понял это:

– Вы любого можете заставить дать показания на кого угодно.

– Не ответ.

– Другого не дождетесь.

– Ну, а Никиту Горелова ты знаешь? – лениво поинтересовался Смирнов.

Осторожнее надо быть ему, Демидову, осторожнее.

– Постольку-поскольку.

– Что ж ты тогда мне об этом не сказал? – тотчас влез в разговор Сырцов.

– Я тебе сказал, – пришлось нагло врать Демидову.

– Я в компьютерном зале отыщу девочку, которая сможет подтвердить, что на фотку Цыпы ты взирал как баран на новые ворота.

– Ну и что тебе это даст? – окрысился Демидов.

– Мне-то – ничего, а тебе – срок.

Первый раз за все время томительного сидения здесь подал голос литератор Кузьминский:

– Ребята, не пора ли кончать балаган? Ведь эту увертливую глисту все равно не ухватишь по-настоящему до тех пор, пока не найдутся прямые улики и доказательства. Нужен Витольд, нужен Горелов – дел у вас, менты, по горло, а мы все ля-ля-ля да ля-ля-ля, – надоело Витеньке сидеть изваянием, хотелось действия, хотелось истинной победы.

– Это ты зря, Витек, – возразил Казарян. – Перед нами некий мутант, народившийся в самое последнее время. Такого надо знать, такого надо изучать. Пришла пора готовиться к драке с такими, ибо воленс-ноленс придется выводить их как клопов.

– И напрасно вы нас упрекаете в бездействии, господин беллетрист, – вскинулся Махов. – Операция «Частый гребень» началась еще ночью.

– Найдете Витольда? – с солдатской прямотой спросил Кузьминский. За Махова лениво ответил Смирнов:

– Куда он денется? А пока сидим, болтаем непринужденно и Демидова придерживаем. По-нашему, по-простому, по-рабоче-крестьянски его бы в узилище, и дело с концом. Но нынче-то права человека. Вот и приходится его здесь мариновать, чтобы он со своими благодетелями не связался до срока.

Опять заблямкал звонок-реликт. Махов балеруном сорвался с места и выпорхнул в прихожую, опережая хозяина квартиры, Спиридонова. Затем в прихожей бубнили минуты три. Потом Махов вернулся. Вскорости отыскал глазами Нефедова и приказал:

– Пошли, Игорек.

Но Смирнов не дал им уйти, криком вопросив:

– А с этим сукиным котом что делать? – и палкой указал на Демидова.

– Гоните его в шею, – распорядился Махов и повернулся, чтобы окончательно уйти. Но на этот раз ему не позволил Демидов. Ликующе осклабясь, он жизнерадостно и мстительно вопросил, обращаясь к Махову:

– Пришили Витольда Зверева, не так ли, Леонид?

Сообразительный был. Да и школа хорошая – десять лет МУРа.

– Которого ты не знаешь, – косвенно подтвердил факт Витольдовой смерти Махов.

– Которого я не знаю! – восторженно согласился Демидов.

68

Она стояла у окна – стеклянной стены – и, щурясь от лучей уже невысокого солнца, через обширную террасу смотрела на нетронутый и оттого прекрасный сосновый бор. Она стояла неподвижно и смотрела неотрывно. Наконец чуть опустила глаза и увидела на опушке маленького отсюда человечка в желтой майке. Человечек сидел в легкой тени сосновых верхушек, сидел, обхватив руками колени, в позе зародыша в утробе матери. Человечек безнадежно и терпеливо ждал.

Светлана тихонько вздохнула и вышла из спальни. Она, не торопясь, шла анфиладой комнат, по пути, как в новинку, рассматривая ковры, антикварную мебель, именитые картины по стенам. Поднялась по деревянной лестнице и без стука открыла дверь в кабинет Дмитрия Федоровича.

Папашка на слух не мог пожаловаться: уловив легкий шорох, он быстро прикрыл нечто на столе газетой, снял с носа очки и осведомился невежливо:

– Что тебе?

– Просто соскучилась, папа, – не особо стараясь, чтобы отец поверил ей, ответила Светлана и, подойдя к столу, сама спросила: – Ты что-то читал?

– Газету, – зло доложил Дмитрий Федорович.

Светлана двинула газету «Коммерсантъ» на себя. Дмитрий Федорович попытался накрыть ладонью ускользавшее средство массовой информации, но не успел. Удалось только прикрыть на столе нечто.

– Что это там у тебя? – глядя на старческую, в веснушках, пятерню, властно потребовала правдивого ответа Светлана. Прихватила, стерва. Не ломать же ваньку перед ненавистно любимой дочурой. Дмитрий Федорович опять водрузил очки на нос, взял обеими руками яркий лакированный прямоугольник и торжествующе доложил:

– Почтовая открытка от моей внучки.

– От моей дочки! – поправила Светлана.

– Да какая ты мать! – пренебрежительно заметил Дмитрий Федорович. Брал реванш, отыгрывался всласть. У дочки нервно заходили ноздри короткого носа, но усилием воли она сдержалась. Не по делу ей было ссориться сейчас с отцом. Она уселась в глубокое кресло, закинула обнаженную ногу за обнаженную ногу (в шортах была) и поинтересовалась сугубо светски:

– И что же пишет наша Ксения?

– А пишет наша Ксения, что отдыхает хорошо, – издевательски-напевно проинформировал Дмитрий Федорович. И вдруг загорелся – захотелось дочку свою удивить, ошеломить, выбить из колеи наглого превосходства. – Хочешь прочту?

Не отказываться же. Светлана прикрыла глаза и согласилась:

– Будь так добр, папа.

– «Дедуля! На открытке – гостиница, в которой я спокойно и бездумно живу. Окно моей кельи я отмстила кружком». – Дмитрий Федорович не удержался, повернул открытку так, чтобы самому тоже было видно изображение отеля, еле заметно дрожавшим пальцем указал на кружок и пояснил: – Вот здесь ее окно, – и продолжил чтение: – «Я часто думаю о тебе, деда. В келье – замечательно. Уйди от всего: от вранья, интриг, жадности, суеты – и в келью. Маме уже никто и ничто помочь не может, а ты еще можешь спастись, дед. Спасайся, я тебя прошу. Целую. Ксения».

– Бессердечная стервоза, – оценила по весточке дочь Светлана Дмитриевна. Папашка никак не отреагировал на эту реплику, он горевал:

– Открытка-то без обратного адреса. Не хочет, чтобы я ей деньги посылал. Как она там на студенческие гроши живет?

– Живет, видимо, хорошо, раз нас с тобой учит как жить.

– Тебя уже не учит. Больше не надеется выучить.

– Папа! – резким возгласом осадила распустившегося отца Светлана. Он осмотрел ее весьма скептически и походя заметил:

– А ты – дочка.

– Может, хватит? – еле сдерживаясь, спросила Светлана.

– Хватит так хватит, – согласился Дмитрий Федорович. – С чем пожаловала?

– С тревогой. Со страшной тревогой за тебя, за себя.

– Для приличия добавь: и за Ксюшку, – ядовито заметил старичок.

– И за Ксюшку! – убежденно добавила она. – С тревогой за наше существование в ближайшем будущем, за нас всех, за все наше скорпионье семейство.

– Мне-то что? Я по Ксюшкиному совету – в келью доживать, – вспомнил про совет в открытке Дмитрий Федорович. Беспечно вспомнил, будто вовсе и не обеспокоен.

– Келью тебе устроит Смирнов, это уж точно, – согласилась с ним добрая дочь.

– Свежие новости? – понял догадливый Дмитрий Федорович.

– Свежее некуда. Сегодня убит Витольд.

– А это хорошо или плохо? – задал маразматический вопрос папа, наперед зная, что это скорее хорошо, чем плохо. О чем не замедлила известить Светлана:

– Скорее хорошо, чем плохо.

– Тогда чего же нам с тобой тревожиться? – бесстрастно вопросил папаша.

– Я не сказала: хорошо, я сказала, что скорее хорошо, чем плохо.

– А для того, чтобы стало просто хорошо, я должен кое-что сделать?

– Да.

– Что именно?

– Пойдем ко мне, папа. Я хочу кое-что показать тебе.

– Ты кое-что покажешь, а я кое-что сделаю?

– Я тебя прошу, отец.

– Охо-хо-хо, – старческими междометиями пожаловался на немощь Дмитрий Федорович и выбрался из-за стола так, чтобы не затрачивать усилий на отодвиганье тяжелого кресла. Знал уже, что ему не отвертеться. – Пошли.

И опять лестница и опять анфилада. В спальне дочери папаша с интересом осмотрелся: не был здесь никогда. Особо оценил неохватную кровать, что и отметил до издевательства невинным вопросом:

– Так ты мне свою знаменитую койку хотела показать?

– Уймись, папа, – серьезно попросила Светлана и направилась к окну. А от окна потребовала: – Иди сюда.

Дмитрий Федорович покорно подошел и оценил увиденное:

– Среднерусский пейзаж. И гражданин в желтой майке. Кстати, почему он здесь? Здесь же наглухо закрытая территория.

– Я пригласила его.

– И что он здесь делает?

– Ждет меня.

– Очередной садун?

Не покоробило Светлану варварское слово «садун». Охотно разъяснила ситуацию:

– Бывший.

– Тогда на кой хрен он ждет тебя?

– Он сегодня застрелил Витольда.

Дмитрий Федорович испуганно разозлился, разозлился по-настоящему:

– Я ничего не хочу знать! Он застрелил Витольда – это его дело. И, может быть, твое, если ты его на Витольда натравила. Я-то тут при чем?

– При том, папа, при том! Он – последняя ниточка, связывающая нас с черными делами Витольда, он единственный свидетель, который может показать, что ты и я не просто знали о Витольдовых преступлениях, но и, одобряя, инициировали их.

Дмитрий Федорович не то чтобы понял, а унизительным томлением в пустой мошонке ощутил, о чем, требуя, сейчас попросит дочь. Снова глянул на опушку. Человечек в желтой майке сидел, обхватив руками колени, и ждал. Чего он ждал? Любви? Смерти?

– Как его зовут? – хрипло спросил Дмитрий Федорович.

– Это так важно? – Светлана с жалостью смотрела на отца. – Никита. Застрели его, папа.

Она резко и быстро прошла к шкафу-стене, отодвинула дверь на колесиках и вытащила карабин с оптическим прицелом. Вернулась к окну и двумя руками протянула карабин отцу.

– Это же мой, – узнал оружие Дмитрий Федорович. – Откуда он у тебя?

– Это так важно? – повторила Светлана бессмысленный вопрос. – Я прошу тебя, папа.

Дмитрий Федорович привычно проверил затвор карабина и, не поднимая глаз, сказал:

– Нет.

– Папочка, у нас нет другого выхода!

– Так прикажи любому из охраны! При двух-то извилинах ему сделать это проще простого.

– А потом тот, что с двумя извилинами, начнет нас шантажировать, и придется нанимать второго с одной извилиной, затем третьего… Папа, это бесконечная кровавая карусель, которая погубит нас.

– Не могу, – признался Дмитрий Федорович.

– Можешь, можешь! Помнишь, ты рассказывал мне, как метко стрелял на охоте? Тебе даже Брежнев завидовал.

– Нет, нет! – твердо зная, что скажет «да», прокричал Дмитрий Федорович и заплакал.

– Папочка! Папочка! – Светлана пала на колени и обняла хилые старческие ноги. – Ты выстрелишь как в тире, и мы – свободны от страха! А когда стемнеет, я утоплю карабин в водохранилище, и никто, понимаешь, никто ничего не сможет доказать. Папа, папочка!

Неведомая сила заставила Дмитрия Федоровича поднять карабин и глянуть в оптический прицел.

Человек в желтой майке, обняв руками колени, сидел и ждал.

Мощная оптика приблизила его, и уже не человечек виделся в прицеле, а безграничное поле желтой майки. Черный крест отыскал воображаемое четвертое ребро под майкой. Дмитрий Федорович нажал спусковой крючок. Потом еще. И еще. Трижды выстрелил Дмитрий Федорович. Неушедшая слеза слегка замутила взгляд, и Дмитрий Федорович увидел в оптический прицел красные розы на желтом лугу.

Он опустился на пол рядом со Светланой, и они обнялись. Она целовала его мягкое, с пустой кожей маленькое лицо и шептала, шептала:

– Теперь все будет хорошо, все будет хорошо. Мы отойдем от дел, мы поселимся в скромном домике где-нибудь на Волге. Ты будешь ловить рыбу и писать мемуары, а я буду медленно стареть. Узнав про это, к нам приедет Ксюшка, и тогда втроем мы заживем нормальной человеческой жизнью. Много ли нам надо, папочка? Мы еще будем счастливы, – она тихо баюкала его. Он так же тихо, как она говорила, плакал. Горячие его слезы редко капали на ее обнаженную ключицу. – А сейчас забудь обо всем. Сейчас я тебя уложу в постельку, и ты заснешь без снов и метаний. Да, папочка, да?

Он перекатывал голову на ее плече и визгливо постанывал. Постанывал не оттого, что убил, а оттого, что было упоительно жалко себя. Отжалев себя до конца, он дергано вздохнул и согласно сказал усталым-усталым голосом:

– Пойдем, дочка.

– Я тебе помогу, папочка, – Светлана вскочила и, взяв отца под мышки, стала натужно поднимать его. Не столько помогала, сколько мешала, но он встал. Они хотели уйти из этого места, потому что отсюда была видна опушка леса, а они не хотели видеть ее. Они хотели уйти отсюда и все забыть.

Светлана отворила дверь и прислушалась.

По анфиладе отчетливо донесся звук шагов многих людей.