Текст книги "Жизнь и судьба Федора Соймонова"

Автор книги: Анатолий Томилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 48 страниц)

3

Федор хорошо помнил, как скоро астраханцы почувствовали появление настоящего хозяина губернии, начальника с железной рукою, который не намерен был потакать никому. Да и сам Артемий Петрович намерений своих навести порядок во вверенном ему крае ни от кого не скрывал. «Полновластный хозяин-распорядитель в полудикой, заброшенной, чуть ли не в самую Азию, губернии, – пишет Иакинф Шишкин в очерке «Артемий Петрович Волынский», опубликованном в «Отечественных записках» 1860 года, – он мог смело рассчитывать на кротость и покорность испокон веков привыкшаго к безмолвию народа; он вперед был уверен, что среди этого царства немоты звучно и повелительно будет раздаваться один его губернаторский голос; а когда удостоверился, что все это действительно так, что кротость, покорность и немота астраханских граждан даже превосходит самые пылкие ожидания, то немедленно возвысил этот губернаторский голос до самых страшных диапазонов...»

Сам приезд нового губернатора, несмотря на большое количество сопровождающей его дворни, холопов и прочей челяди, а также – вооруженных казаков, сначала особого внимания не привлек. Шли базарные дни, а что может быть важнее в южном городе?.. Но когда Волынский, занявши губернаторский дворец, для начала велел перепороть «кошками» тех полицейских солдат, которые не снимали шапок, проходя мимо его окон, большинство заинтересовалось. Поротые же, поддерживая порты, шустро убирались с места экзекуции, отныне накрепко помня, кто есть кто. С той поры площадь перед губернаторским двором пустовала.

Затем Артемий Петрович нашел непорядок в конюшенных делах. Как большинство русских, он любил лошадей и знал в них толк. Посему здесь он также распорядился «поставить на спицы» нерадивых. И вновь изумленные астраханские жители целый день могли наблюдать, как в кремле вокруг столба ходят по деревянным спицам провинившиеся конюшие.

Одновременно губернатор разослал во все слободы и вообще во все концы губернии своих шпионов. Второго стрелецкого бунта он не желал. Лазутчики же его, чтобы избежать батогов самим за нерадивость, снабжали его бесчисленными доносами обо всем...

Соймонов не мог забыть истории, о которой несколько недель говорил весь город. Однажды кто-то донес Артемию Петровичу, что-де в ближнем монастыре имеется старинное и очень богатое облачение, шитое жемчугом и обложенное драгоценными каменьями. Будто бы некогда сие облачение пожертвовано было царем Иоанном Васильевичем Грозным тому монастырю и ныне ценилось более чем во сто тысяч рублев... Волынский задумался: настоящий клад пропадал без дела в соборной ризнице... Некоторое время спустя губернатор послал за настоятелем монастыря. И когда провинциальный монах предстал пред грозные очи его, ласково объявил, что-де пленился красотою и древностию вещи, а посему просит отца настоятеля прислать ему облачение на несколько дней, чтобы велеть срисовать оное... Просьба губернатора – закон не только в такой отдаленной от столицы дыре, как Астрахань. Скоро драгоценная реликвия легла на стол губернаторского кабинета. И несколько дней спустя воротилась с почетом в монастырь... Однако главное действо было еще впереди.

Два дня спустя к настоятелю явился один из гайдуков Волынского и от имени барина попросил выдать служебные священнические одежды еще на несколько дней, поскольку-де в рисунки вкрались ошибки... Простодушный инок, не задумываясь, выдал лакею просимое. Прошла неделя, прошла другая... Облачение не возвращалось. Слегка встревоженный настоятель отправился сам к губернатору. Там, краснея и запинаясь, он выразил свое недоумение причиной задержки, тем более что подходили праздники. И тут оказалось, что Артемий Петрович даже не знает о том, что драгоценность была востребована в другой раз. Гневно велит он разыскать того, кто ходил в монастырь, и... человека приводят. Настоятель узнает его. Но слуга клянется и божится, что вовсе не ходил в монастырь и не касался пальцем до церковных одежд. В бешеном гневе губернатор осыпает холопа бранью и велит принесть батоги. Гайдука тут же растягивают на полу, но он и под палками кричит о своей невиновности. И тогда Артемий Петрович останавливает экзекуцию и обращает свой гнев на монаха: уж не сам ли тот украл облачение, решив свалить вину на другого? Ошеломленный настоятель начинает неуклюже оправдываться. И тогда губернатор в праведном гневе велит забить его в колодки и отправить в тюрьму...

Астраханцы ума не могли приложить – кому верить. Но время шло. Несчастный монах, скрытый в темнице, постепенно забывался. А Волынского счастливая Фортуна под белы руки возводила все выше и выше по ступеням славы.

Пройдут годы, и лишь волею случая Федор Иванович узнает, что в подземной кладовой московского дома его патрона среди многого прочего нашлась и астраханская реликвия со споротыми жемчужинами и вылущенными каменьями... Как же это так, неужели губернатор – вор, при этаких-то чинах и доходах?.. Увы, – вор! И сия прискорбная коллизия – не редкость в России...

Но эти мысли и слабые сетования уже не относятся к нашему герою. Федор Иванович вряд ли много своего досуга уделял подобным размышлениям. К адмиралтейским служителям губернатор не вязался или почти не вязался. А в связи с подготовкой к Персидскому походу с новой остротой встал вопрос о подробной и достоверной карте Каспийского моря, о его берегах, которые в ближайшие годы должны были стать театром военных действий.

4
Прибавление. КТО ЕСТЬ КТО? ВОЛЫНСКИЙ АРТЕМИЙ ПЕТРОВИЧ

Происходил он из старинного русского рода, ведущего свое начало от князя Дмитрия Михайловича Волынского-Боброка, выехавшего, как и многие из старинного шляхетства, с юга, из Волыни в Москву. Здесь он стал свойственником князя Дмитрия Донского, женившись вторым браком на его сестре, княжне Анне, и являлся деятельным участником славной Куликовской битвы и победы над Мамаем.

Отец Артемия Петровича – Петр Артемьевич при дворе царя Федора Алексеевича был стряпчим, потом стольником и судьею Московского судного приказа. Позже – воеводою в Казани. Мать его умерла, когда мальчику было около пяти лет. А поскольку мачеха была, по собственным его словам, женщиной «весьма непотребного состояния», то с ранних лет Артемий воспитывался в семье родственника, Семена Андреевича Салтыкова. Здесь он рано «узнал грамоте» и считался среди домашних «мастером писать». Итак...

1689 – В семье стольника Петра Артемьевича Волынского родился сын, названный Артемием.

1704 – Зачисленный солдатом в драгунский полк, начинает службу.

1711 – Получает чин ротмистра того же полка, что соответствовало в те годы армейскому капитану. Обращает на себя внимание царя Петра своей энергией, хватким и сметливым умом.

1712 – После неудачного Прутского похода попадает вместе с подканцлером Шафировым в плен к туркам. Оттуда несколько раз ездит к царю с доношениями и устными докладами.

1715 – За расторопность, по заключении мирного договора, пожалован царем в генерал-адъютанты.

В «Деяних Петра Великаго» И. И. Голиков пишет: «Должность сих генерал-адъютантов, между прочим, была следующая: когда какой генерал отправлен бывал с знатным куда корпусом, тогда при каждом из них находился один из генерал-адъютантов, которые были при них как бы надзирателями и в чем поступали они по данным им от его величества особливым инструкциям. Словом, они были в войске его око (т.е. око монарха), так, как в сенате генерал-прокурор...

...В год назначения Волынского генерал-адъютантом, их было всего пять человек: Волынский, Павел Ягужинский, Антон Девиер, Александр Румянцев и Семен Нарышкин».

1719 – Пожалован в полковники и назначен губернатором недавно учрежденной беспокойной Астраханской губернии. Здесь, в труднейших условиях отдаленной юго-восточной окраины Русского государства, с едва заметной прослойкой русского населения среди кочевников, непрестанно воюющих друг с другом и настроенных враждебно к «неверным», пришедшим с севера, Артемий Петрович проявил себя умелым администратором.

Таким образом, неудачный Прутский поход и удачные прутские мирные кондиции послужили первым трамплином на пути Артемия Волынского к славной карьере.

В короткое время сумел навести относительный порядок и укрепить позиции императорской власти в экономически и стратегически важном районе.

1722 – Женится на двоюродной сестре царя Петра Адександре Львовне Нарышкиной.

1723 – Попадает в опалу за взяточничество.

1724 – Против Волынского возбуждено следствие по делу об истязаниях мичмана князя Мещерского.

1725 – После смерти Петра от следствия освобожден и возведен Екатериной Первой в ранг генерал-майора, получает Казанское губернаторство и возвращает себе отобранное начальство над всеми калмыцкими делами.

1726 – Усилиями генерал-прокурора Павла Ягужинского отстранен от должности губернатора по лихоимству и снова отдан под следствие.

1728 – Воспользовавшись близостью с Долгоруким и князем Черкасским, добивается прекращения следствия при Петре Втором и возвращает себе Казанское губернаторство.

1730 – По многочисленным челобитным, по восшествии на престол Анны Иоанновны, снова оказывается под следствием за непомерную страсть к наживе и за поборы среди местного населения.

1731—1732 – Освобожден из-под следствия и назначен воинским инспектором под начало фельдмаршала Миниха, с помощью которого освобождается от «инквизиции» Ягужинского. В том же году поступает на службу в придворное конюшенное ведомство, находящееся в руках у обер-шталмейстера графа Карла Левенвольде.

Зная подлинную страсть Бирона к лошадям, Волынский скоро снискал расположение фаворита. Он внимательно следил за расширением «особливых государственных конских заводов». Сам выбирал рослых, статных лошадей для придворных конюшен. Старался, чтобы не было среди них «седлистых, острокостных, головастых, щекастых, слабоухих, лысых, и прочих тому подобных». Все это подкупало Бирона. У него даже теплели глаза, когда он переступал порог конюшни или на манеже видел нового коня отличных статей.

1733 – Назначен начальником отряда в армии Миниха, осаждающей Данциг.

1734 – Меняет патрона, сближается с Бироном и получает чин генерал-лейтенанта, становится генерал-адъютантом при императрице Анне Иоанновне.

1735 – После смерти Левенвольде желает получить вакантную должность обер-шталмейстера, но его опережает князь Александр Куракин.

1736 – Получает назначение обер-егермейстером двора ея императорского величества.

1737 – По желанию Бирона становится во главе «Вышнего суда» над бывшим вдохновителем партии «верховников» князем Дмитрием Голицыным и способствует его гибели. В тот же год назначен вторым министром на конгресс в Немиров для переговоров о заключении мира с Турцией.

1738 – Получает назначение в кабинет-министры.

1739 – Становится главным докладчиком у императрицы по кабинетным делам...

Существует мнение, что Волынский был назначен в кабинет желанием герцога. Дескать, Бирону было выгодно поместить в это учреждение человека, преданного ему и настроенного враждебно к Остерману. Тогда Бирон, в котором нуждались как тот, так и другой противники, держал бы нити управления в кулаке...

Есть и другая версия, которая говорит, что своим назначением Волынский был обязан главным образом родству с Семеном Салтыковым – генерал-губернатором Москвы, приходившимся дядей императрице. Об этом есть глухое, не очень ясное упоминание в патенте на звание кабинет-министра, который получил Артемий Петрович.

Какой из версий следует отдать предпочтение? Чтобы согласиться с первой, следует предположить весьма большую проницательность бывшего курляндского конюха, ставшего благодаря постельной службе герцогом и некоронованным повелителем России.

В пользу второго варианта говорят два обстоятельства. Первое и главное – то, что у Бирона была другая кандидатура на этот пост, а именно – барон, впоследствии граф, Герман Карл Кейзерлинг. Современники рассказывали, что именно он помог Бирону некогда поступить на службу ко двору вдовствующей герцогини Курляндской Анны Иоанновны. А по избрании ее на русский престол Кейзерлинг приехал в Россию от Курляндии для поздравления и привез Бирону постановление курляндского дворянства о внесении его в матрикулы...

Тогда же курляндский барон был принят и на русскую службу в должности вице-президента Юстиц-коллегии эстляндских и лифляндских дел. После отставки Блюментроста с поста президента Академии наук Анна Иоанновна подписала указ о назначении на этот пост Кейзерлинга. Однако, по каким-то причинам, пробыл он в сей должности мало. В конце того же года отправлен был в Польшу в качестве посланника. Такое назначение и отстранение от двора могло рассматриваться как акт немилости. Впрочем, если так оно и было, то также недолго. Бирон, близкий с Кейзерлингом семьями, уже 5 апреля 1736 года писал тому в Варшаву: «Es haben Ew. Hochwollig voriges Jahr mir zu erkennen gegeben, dass Sie wieder gern bei uns sein wollen. Sind Sie noch von denen bedanken, so melden Sie es nur Treuherzig Gogosinsky (Ягужинский) stirbt noch die Nacht, und wir mussen wieder Leute in Cabinet haben; ich meine aber nich eines bis die polnische Proublem vollig zum Ende».[16]16
  «Ваше превосходительство, как стало мне еще в прошлом году известно, Вы снова у нас желанны. И ежели Вы еще о том думаете, то сообщаю Вам с полной определенностью, Ягужинский вот-вот умрет и нам снова нужны будут люди в Кабинет, хотя я и не думаю, что польские проблемы полностью завершены» (нем.).


[Закрыть] (Орфография письма сохранена по публикации П. П. Пекарского).

Вторая причина, по которой Бирон вряд ли стремился сделать Волынского кабинет-министром, заключалась в том, что Артемий Петрович долгое время заискивал перед хищным семейством Левенвольде, теснившимся у трона и бывшим в каком-то смысле даже соперниками Бирона. Могла внушать осторожность курляндцу и внешность Волынского с его готовностью на все... Однако фаворит, памятуя, яко «трудно противу рожна прати», выступать против назначения Артемия Петровича кабинет-министром не стал. Наоборот, оказав тому внимание, он задумал сделать Волынского своим союзником и... противопоставить Остерману.

Какую из двух приведенных версий выбрать – в конце, концов, дело не решающей важности.

Но что же послужило поводом для столь высокого назначения? В 1737 году русская армия под командованием фельдмаршала Миниха приступом овладела Очаковом. В своем донесении Миних писал: «Очаковская крепость, будучи сильна собою и окрестностями, имея многочисленный гарнизон, 86 медных пушек и 7 мортир, снабженная провиантом и военными запасами с излишеством, имея также свободное сообщение с морем, где находилось 18 галер и немалое число прочих судов с пушками, ожидая на помощь из Бендер 30 000 войска, а в августе самого визиря с 200 000, могла бы обороняться три или четыре месяца долее, чем Азов, и, однако, взята на третий день. Богу единому слава! Я считаю Очаков наиважнейшим местом, какое Россия когда-либо завоевать могла и которое водою защищать можно. Очаков пересекает всякое сухопутное сообщение между турками и татарами, крымскими и буджакскими и притом держит в узде диких запорожцев; из Очакова можно в два дня добрым ветром в Дунай, а в три или четыре в Константинополь поспеть, а из Азова нельзя...»

Конечно, Миних многое преувеличивал. Турецкая сторона уверяла, что успех русских вовсе не столь уж и велик. И что при взятии Очакова русская армия понесла такие потери, что более вообще не способна к боевым действиям. Это тоже не соответствовало истине, хотя зерна правды были, без сомнения, в обоих сообщениях.

В Москве и в Вене, подсчитав доходы и расходы, с грустью убедились в том, что на продолжение кампании более денег нет. Не лучше обстояли дела и у Порты. Возникло предложение о прекращении военных действий. Для встречи представителей воюющих сторон выбрали нейтральную Подолию, принадлежавшую тогда Польше, город Немиров. Точнее – имение богатейшего польского магната Потоцкого. От России полномочными послами поехало очень любопытное трио. Шафирова, старого и опытного дипломата, просил прислать Миних. Бирон, не доверявший Миниху, добавил Волынского, считая его всецело преданным себе. Остерман же, зная враждебное отношение к себе Шафирова и не доверяя Волынскому, присоединил к министрам своего верного человека и ближайшего подчиненного, тайного советника Неплюева...

Немировский конгресс окончился неудачно не по вине наших дипломатов. Артемий Петрович проявил немало превосходных качеств в переговорах. Но противные силы были слишком могучи. Мутила воду Франция, австрийцы не имели четкой и последовательной позиции. В конце концов, не договорившись ни до чего положительного, представители сторон разъехались из Немирова. Война с Портою продолжалась, но теперь это было безразлично Волынскому.

Императрица назначила его третьим членом Кабинета. Настал великий час. Свершилось то, о чем мечтал он все последнее время. Для чего спину гнул, к Бирону подделывался, Остерману не перечил, мнения и прожекты подавал...

Третьего апреля императрица подписала указ: «За особливыя его превосходительства заслуги» назначить господина обер-егермейстера, полного генерала и кавалера Волынского Артемия Петровича в кабинет-министры...

«Волынский теперь себя видит, что он по милости ея императорскаго величества стал мужичек, а из мальчиков, слава Богу, вышел и чрез великий порог перешагнул или перелетел». Эти слова генерала и председателя московской Сенатской конторы Семена Андреевича Салтыкова приводит в своем письме сам Волынский. Да, Рубикон остался позади! Пред ним открылись двери Кабинета, где вершились главные дела государства, где царил в тиши неуловимый Остерман и шумно пыхтел молчаливый и тучный князь Черкасский. По выражению остроумцев того времени, «не душа, но тело Кабинета». Отныне к ним присоединялся еще и Волынский. Кем-то доведет ему судьба стать в этом триумвирате?..

По иронии судьбы, он занял место злейшего врага своего Ягужинского, умершего два года назад. Вот уж права мудрость, гласящая, что, если врага невозможно одолеть или переубедить, его нужно пережить. Вражда их основывалась на том, что Артемий Петрович, гордившийся древностью своего рода, не раз позволял себе с пренебрежением публично отзываться о «некоих детях органистов и протчих». И генерал-прокурор Ягужинский, пожалованный императрицею в графы Российской империи, не простил ему этого. Восстановленный в должности, Павел Иванович добился сначала расследования бесчинств, которые Артемий Петрович творил, губернаторствуя в Казани. Затем, когда факты подтвердились, Волынского вызвали в Москву, даже будто арестовали. Но он поднес Бирону тридцать тысяч червонцев, и фаворит, никогда до того не имевший в полном своем распоряжении таких денег, уговорил Анну помиловать «раскаявшегося». Следствие было прекращено. Взбешенный Ягужинский сказал императрице, что государство больше бы выиграло, истратив тридцать тысяч, чтобы избавиться от Волынского. Но Анна Иоанновна не слышала голоса разума. Еще не слышала, поскольку все для нее было пока сказочно и ново. Потом она его просто не станет слушать.

5

Незадолго до своей смерти, разбирая в Кабинете один из многочисленных прожэктов Артемия Петровича, Ягужинский заметил:

– То я знаю, что при помощи интриг и низостей Волынский может добиться поста кабинет-министра. Но через два-три года после этого вам придется его повесить...

Страшноватое пророчество.

Встретившись с Бироном в день назначения Артемия Петровича, Остерман раздраженно, даже не заботясь о том, чтобы затемнить по привычке истинный смысл речи, стал выговаривать герцогу за неосмотрительный выбор. Бирон был смущен. Ему не хотелось, чтобы вице-канцлер догадался, что Волынский внедрен им в Кабинет прежде всего для ослабления влияния самого Остермана.

– Weshalb unterstutzen sie diesen untaugliche Mann?[17]17
  Зачем вы поддерживаете этого негодного человека? (нем.)


[Закрыть] – как обычно отводя глаза в сторону, говорил Андрей Иванович. – Разве он мало кого обманывал?

– Ich weis, das man von ihm spricht...[18]18
  Я знаю, что о нем говорят... (нем.).


[Закрыть] – оправдывался герцог. – И знаю, какие он имеет пороки и недостатки. Но где найти между русскими лучшего? – Он поднял на Остермана светлые глаза и продолжал: – Все они так мало на что пригодны, что выбирать не из кого. Остается – брать тех, какие есть... Волынский же должен быть мне благодарен хотя бы за то, – он цинично усмехнулся, не делая более ни из чего тайны, – что не угодил на виселицу еще тогда, когда двор находился в Москве...

– Malo benefacere tantunum est periculum, quantum bono malefacere,[19]19
  Худому делать добро так же опасно, как доброму делать зло (лат.).


[Закрыть] – довольный скрытым признанием, Остерман закончил диалог латинской поговоркой.

Бирону университетской латыни хватало лишь на смутное проникновение в общий смысл широко распространенного изречения, и потому, показав, что вполне понял собеседника, он предпочел ответить по-немецки:

– Zum bedauern weis ich, das Undank ist der Welt Lohn.[20]20
  К сожалению, я знаю, что неблагодарность есть цена мира (нем.).


[Закрыть]

И они разошлись, вполне довольные достигнутым взаимопониманием. Правда, чтобы обезопасить себя от происков Волынского, Остерман приставил к нему в качестве соглядатая своего клеврета, кабинет-секретаря Яковлева. Артемию Петровичу о том донесли. И вот, когда, прочитав указ о его назначении, Яковлев по должности своей поднес новому кабинет-министру текст присяги и стал читать обычную формулу, в которой говорилось, что за нарушение оной последует смертная казнь, Волынский вдруг взорвался:

– Ея величество государыня императрица жалует меня званием кабинет-министра, а ты – плахою и топором?..

С этого момента он стал преследовать всячески Яковлева и в конце концов добился отстранения того от должности и ссылки в Выборг. Но к тому времени Остерман подрядил других шпионов... Следить за Волынским было нетрудно. Неурядливый, взбалмошный, он, поднявшись на высокую ступень новой должности, сразу занесся и начал делать ошибки. Так, через короткое время Артемий Петрович почувствовал, что ему неприятно пренебрежительное отношение герцога. Ведь он как-никак стал кабинет-министром, прилично ли кабинет-министру ея императорского величества государыни самодержицы всероссийской каждый день дожидаться в прихожей у бывшего курляндского конюха?.. Раз не поехал, другой... Ан, и заметил это внимательный Андрей Иванович Остерман. Заметил и, как бы невзначай, обратил на сие обстоятельство внимание чувствительного фаворита. И на том отыграл некую толику позиций, утраченных с водворением Артемия Петровича в Кабинете. Дальше – больше... Остерман был подлинным хозяином кабинетских дел и сдавать завоеванные позиции не собирался. Андрей Иванович тоже был честолюбив, хотя и совсем в ином смысле...