Текст книги "Жизнь и судьба Федора Соймонова"

Автор книги: Анатолий Томилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 48 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Въ адмиралтейской и статской службах.

Глава шестая

1

В лето одна тысяча семьсот двадцать второе, по благополучном окончании Северной войны, собралось в славном городе Астрахани народу видимо-невидимо. Были тут солдаты с казаками, были конные татары и калмыки, а уж морских... Навезли великое множество всяческого оружия и провианта, а также военных и других каких судов: шняв, гукоров и ботов, простых купеческих шкут, тялок, галиотов и астраханских бусов.

В середине июня по Волге прибыла флотилия из ластовых судов, каждое из которых вело на буксире по две-три «островские» лодки для перевозки сухопутного войска. Впереди всех на восемнадцативесельном струге «Москворецкий ток» пришел император Петр Великий с супругою Екатериной Алексеевной, с генерал-адмиралом Федором Матвеевичем Апраксиным, а также с министрами – с Толстым, Кантемиром и другими ближними людьми. Встречал новоприбывших губернатор Волынский с именитыми астраханскими обывателями, с духовенством. Встречал с великим шумом: с криками, стуком, с гулом и пальбою, с ревом, зыком... Знал, что любил государь этакое. В тот же день состоялось и распределение офицеров по кораблям. Петр изодрал поданный ему список «по рангам» и велел составить новый, отдав предпочтение «предбывшим при описи моря Каспийскаго». Так, неожиданно для себя, оказался Федор в этом Низовом походе, при лейтенантском своем звании, командиром на гукоре «Принцесса Анна», предоставленном для пребывания главнокомандующего генерал-адмирала Апраксина. Сам государь для своего пребывания избрал корабельный бот под командой лейтенанта Золотарева.

А спустя месяц с небольшим —17 июля, на «Марины», что следуют после «Финогеевых зажинок», поутру зазвонили колокола церквей Астраханской крепости. После молебна из Красных ворот вышел император с архиепископом, с губернатором и другими высшими светскими и духовными персонами, с генерал-адмиралом и взошли на приготовленные суда. Едва ступив на палубу, Федор Матвеевич Апраксин сейчас же вскричал команду тонким голосом. Соймонов повторил, и на мачту его гукора впервые поднялся генерал-адмиральский флаг и брейд-вымпел. Со стен крепости, с судов и со всех островских лодок грянули залпы салюта. Несмотря на то что Федор Матвеевич и на Балтике уже командовал флотом в звании генерал-адмирала, флага своего он еще не имел. А посему и достоинство генерал-адмиральское именно с этого момента считаться должно. Войска и весь собравшийся на берегу народ, пришедший проводить в поход капральство, троекратно провозгласили «ура». Царь на шлюпке прибыл на соймоновское судно, привез поздравления генерал-адмиралу с законным вхождением в жалованное достоинство. За монархом последовали министры, генералы, штаб и обер-офицеры. Апраксин со слезами на глазах принимал поздравления, потчевал вином прибывших. А Соймонов с немалым страхом следил уже не за тем, чтобы командовать, а как бы не опрокинуться, поскольку его небольшое двухмачтовое суденышко не вмещало толикое множество людей.

По окончании церемонии Федор Матвеевич повелел учинить генеральный сигнал о походе. И все тотчас же пришло в движение. Сутолока поднялась превеликая. Несколько лодок, не справившись с течением, опрокинулись и затонули. Солдаты и казаки матерились, вылавливая амуницию... Потом пушечной пальбою провожали конницу, которая должна была по берегу догнать армию и соединиться с нею в назначенном месте.

За всеми беспорядками в оставшийся день дотемна едва сумели пробежать верст тридцать. И возле Иванчуга, рыбного промысла Троице-Сергиевского монастыря, большие суда стали на якорь. Следующую стоянку наметили у Ярковского устья, а первая морская остановка – у острова Четыре Бугра. Здесь на гукоре генерал-адмирала состоялся совет для определения порядка похода. Решили, что государь на корабельном боте своем будет авангардией, а все малые весельные суда, островские лодки с солдатами и москворецкий струг последуют за его величеством вдоль берега. Слишком пестрым оказался состав флотилии.

Ластовым судам под командою капитана фон Вердена и другим, из бывшего картографического отряда, велено было идти прямо к острову Чеченю и там ожидать указа. Гукору и шнявам держаться берега, сколь позволит глубина. Если же погодою суда разнесет, то собираться всем к устью Терека, где стоял пограничный острог Терки с невеликим гарнизоном.

Как полагали, так и вышло. Погоды на Каспии коварные, и городка Терки не миновали. Впрочем, вышло то по делу. Терский комендант передал государю письмо от шахского наместника шамхала Абдул-Гирея из города Тархи. Шамхал опасался персидских подстрекателей и волнений, а посему подтверждал свое подданство русскому императору и просил защиты. Петр отправил к шамхалу поручика гвардии Андреяна Лопухина с манифестом, переведенным на персидский и турецкий языки.

Положение городка-крепости Терки царю не понравилось. Стоял он на малом острову меж протоками. Вокруг – гнилые болота да озерки, заросшие камышом и чаканом, притоны для саранчи. Российский гарнизон, стесненный крепостными стенами, был слаб.

Петр вызвал к себе лейтенанта Соймонова. Велел взять двух местных казаков и идти шлюпками искать место, удобное для высадки войска на мысу возле реки Аграхан. Федор поспешил исполнить приказание. Меж тем снова налетел ветер, заплясали шлюпки на белопенных волнах. Казаки, не умевшие, как и большинство местных русских, плавать, крестились: «Господи, не приведи утопнуть...»

Долго пробивался Федор через камыши к берегу, пробовал топкую почву и снова выходил на чистую воду. К концу второго дня высмотрел все же верстах в пяти от устья Аграхана удобную полосу песка. С грехом пополам при крайней нужде можно было развернуть здесь и лагерь. Стали поворачивать и на обратном пути встретили в заливе императорский бот. Петр выслал навстречу шлюпку, велел скорее докладывать.

– Не чаяли мы, что ты сего дни к нам воротисси, – сказал он, выслушав доклад. – А для того дали генерал-адмиралу указ, чтоб около вечера стал на якорь. Но уж коли ты прибыл, то не медли. Поезжай к нему. Вели приказ тот отменить. Пущай хоть ночью идут, сколь смогут, к Аграхану...

Эх, не с руки было Федору после двух дней и одной ночи снова пускаться в путь. Однако нешто скажешь такое-то царю? Упросил капитана только гребцов сменить – матросы руки в кровь изодрали в камышах. И снова в лодку. А погода крепчала. Как добрались – не помнил, но приказ передал. Однако Апраксин выполнять его не спешил. Да и то верно, что шторм разыгрался преизрядный. Только выслал дозорного, как тут-то и поверстался с ним царский бот. Не утерпел Петр, сам приехал на гукор к генерал-адмиралу. А может, думал, что потонул его посланный.

Надо было принимать срочные меры, волны захлестывали людей в лодках, не успевали отчерпываться. В каюте Апраксина собрались все офицеры.

– А не затопить ли нам островки, чтоб на обратном пути поднять для возвращения в Астрахань? – спрашивал царь у собравшихся.

Апраксин молчал. Не подавали голоса и другие.

– Думай и ты! – велел Петр Соймонову, притулившемуся в углу. – Вить ты – морской!..

Набравшись смелости, Соймонов предложил отвести лодки за остров Ракушечный, верстах в двух отсюда, где приметил вроде бы спокойную гавань.

– Вон туды! – он показал рукою на одиноко стоявший осокорь.

Царь поглядел, дернул щекою.

– Сбирайся, поедешь со мною! – коротко приказал и вслед за денщиком Васькой Поспеловым стал спускаться по трапу на пляшущую в волнах лодку. – Покажешь и обскажешь на месте.

Мореходная, с острым килем шлюпка долго шла вдоль берега. Матросы рвали весла, противоборствуя волнам. Из-за стены камыша ничего не было видно, и Соймонов вел почти наугад. «Господи, только б не промазать...» – думал он. Петр все больше терял терпение. Наконец в небольшой прогалине мелькнула суша. Соймонов скомандовал поворот. Шлюпка саженей пять не дошла до отмелого берега, стала цеплять дно. Петр высадил гребцов. Но когда и это не помогло, велел снять банку и нести себя на берег.

– А ты держи за спину, – приказал он Соймонову. – А то переопрокинут императора...

Ступили на сушу. Он внимательно обошел всю полосу, осмотрел одетую тростником гавань и скупо одобрил выбор лейтенанта. После чего распорядился ставить лодки в намеченном им порядке.

На обратном пути, когда снова не без труда пробились сквозь густой камышовый заслон, Поспелов, чувствуя удовлетворение царя, сказал:

– Хотя и потрудились, да недаром, все же сыскали доброе место для островок...

Петр, довольный завершением беспокоившего его дела, назидательно ответил:

– И все на свете новы места трудами от обыскателей находятся. Америга и та не без трудов сыскана чрез толь далекий путь, обходя кап Боно Эсперанц...

Соймонов, сидевший на корме, заметил, что-де Россия имеет до Америки гораздо ближний путь, нежели европейцы.

– О каком пути толкуешь? Что об нем знаешь? – оживился царь, не упускавший возможностей поговорить о дальних плаваниях, а заодно и проверить знания своих офицеров.

Федор стал перечислять:

– От Волги на Каму-реку, а оттуда Тоболом в Иртыш; из Иртыша реками Обью и Кетью до Маковского волока, а, переехав оный, сухим путем только чрез сто верст, да опять реками: Енисеем, Тунгускою и Ангарою до Байкала; и вверх рекою Удью до Хилки и Хилкочана, до Яблоновых гор, чрез которыя проезду сухим путем только тридцать три версты; потом Ингодою, Шилкою и Амуром до Северо-Восточного моря, а там... Там и Япония рядом, и до Ост-Индии поди рукою подать...

Петр махнул рукой, прерывая поручика.

– То далеко и не ныне, и мне известно... А вот был ли ты в Астрабатском заливе?..

– Был.

– А знаешь ли, что от Астрабата до Балха и до Водокшана на верблюдах только двенадцать дней ходу?.. А там в Бухарии средина всех восточных коммерций. Вишь вон те горы?.. – Он показал рукой на заснеженные вершины, поднимающиеся вдали. – Высоки ль они? – Царь пытливо глядел на моряка, ожидая ответа. Федор медлил... – Ну, высоки ль оне, аль не знаешь?..

– Не знаю, государь... – опустил голову Соймонов. – Зря голчити не стану.

– Что не врешь, то хорошо, а пошто не смерил?

– Да ни к чему вроде было...

– А коли понадобится, сможешь?..

– Отчего же не смочь...

На этом разговор прервался, поскольку шлюпка мало что не ткнулась носом в смоленый борт гукора, где их ждал Апраксин... Однако царь был не забывчив. Некоторое время спустя он снова подозвал Федора:

– Так говоришь, господин поручик, сможешь при нужде вышину сих гор определить?

– Смогу, государь, – твердо ответил Соймонов, никак не ожидая последовавшего действия.

– Васька, – закричал Петр денщику, – подай астролябиум!

Поспелов вынул из сумы астролябию, которую Петр любил и возил с собою повсюду.

– А ну – держи! – приказал царь Соймонову. – Вишь самую наивышнюю главу, яко белым туманом облитую? Меряй!

Федор унял дрожь в руках. Неторопливо оглядел старинную, сильно потертую астролябию. Инструмент таковой был ему знаком. Приложился раз, другой. Счел углы. Некоторое время помолчал, тщательно прикидывая, и сказал:

– Думаю, государь, футов тысящ с десять будет и еще с полтысячи...

– Врешь! – возразил Петр. – Тут и девяти тысящ не наберется. А ну, дай сюды!.. – Он отобрал инструмент и принялся сам тщательно устанавливать стрелку. Потом посчитал в уме и, оборотясь к Соймонову, усмехнулся, дернув щекой и усами, чисто кот. – Молодец! Правду сказал. А я наврал. За то жалую тебя – владей! – И он протянул оробевшему Федору свою астролябию, кинув недовольному Поспелову: – Подай футляр... – И не удержался: – Да, гляди, береги. Оная мне особливо дорога была.

Соймонов упал на колени, стал ловить руку государеву, потеряв слова благодарения...

– Ладно, ладно, будет, – усмехнулся царь. – Встань, да гляди вперед лутче, а то враз на мель сядем... – И, продолжая начатый разговор, добавил: – Сей берег подле оных гор до самого Астрабата простирается. И тому пути никто помешать не может.

Так посреди моря в беседе с флота лейтенантом Федором Соймоновым высказал Петр заветные мысли свои о торговых путях в Индию через Персию, о пути в Японию и Ост-Индию, которые искали на востоке Евреинов и Лужин... Он вспомнил, как в Казани, где была у него остановка по пути в Астрахань, явился к нему «один из посыланных от него геодезистов г. Евреинов в Камчатку и в Курильские острова... – пишет Голиков. – Монарх с великим любопытством препровел несколько времени с ним в разговорах и с удовольствием рассматривал сочиненную им и товарищем его Лужиным карту Камчатки и помянутым островам, и описание всего их вояжа. Он был тщанием их весьма доволен и оказал высочайшее свое к трудам их благоволение».

2

Не без труда удалось Федору зазвать к себе Поспелова, чтобы отблагодарить и его за царский подарок. Денщик сперва гордился перед лейтенантом, от нехитрого угощения нос воротил, жалел астролябию. А может, ревновал к монаршей милости, но потом отмяк и в конце концов поведал историю царского инструмента.

Начиналась она давно, еще в те поры, когда князь Яков Федорович Долгорукий собирался ехать с посольством во Францию. Разговорился он как-то с четырнадцатилетним Петром о дальности многотрудного пути и между прочим упомянул в разговоре, что был у него важный инструмент мореходный, называемый астролябиум. Можно было оным брать дистанции не доходя до того места. Да жаль – украли...

А Петр загорелся, стал просить: «Купи да купи мне сей инструмент». Долгорукий обещал. И действительно купил и привез, что бывало нечасто. Не знали традиций русские вельможи держать слово, данное соотечественнику. Но тут – царь! Хоть и молод и не самостоятелен. Не один на престоле сидит, а с братом старшим Иваном, да еще при правительнице Софье Алексеевне – сестрице. И все же – царь!..

Принес – отдал. Жадно схватил вьюнош невиданный снаряд. Оглядел со всех сторон, поднял вопрошающие очи на князя Якова, а тот плечами пожимает, не умею, мол, государь, не обессудь. Вот ведь незадача. Что ж делать-то далее, как взяться, у кого спросить? Без знания дела иноземный прибор – простая железка. Поехал Петр в слободу к немцу-дохтуру, не научит ли? Дохтур сам действия снаряда не знал, но пообещал, что сыщет на Москве знающего. Прошло немного дней, и он привез в царский покой голландца по имени Франц Тиммерман. Иноземец как нельзя более пришелся ко двору юного монарха. Стал учить его не токмо навигации, ученик его скоро «гораздо пристал с охотою учиться геометрии и фортификации».

– ...С той поры государь постоянно возить оную астролябию, что тебе ныне пожаловал, с собою изволил. Пошто ноне отдал, не пойму. Но ты береги...

Федор заверил денщика, что нет и не будет для него подарка дороже. Так оно и было многие годы.

3

По-разному проходил Низовой поход. Владетель прибрежной страны послал навстречу русской армии из города Торки посланника с дарами и с подтверждением своего подданства. Потом прибыли депутаты от наместника, или наипа, из Дербента, желая передаться под покровительство русского царя. И войска без боя вступили в город. Не всегда было так.

Султаны двух других провинций, по которым должны были идти войска, изрубили посланных к ним казаков и есаула и выступили конницей навстречу. Однако были разбиты и селения их обращены в пепел. Виновные же в смерти посланников, по приказу Петра, были казнены жестокими казнями, и на столбах рядом с эшафотами вывесили манифесты от имени генерал-адмирала Апраксина. Текст, переведенный толмачами, оканчивался так: «Христианские монархи и народы никаким пленным неприятельства не показывают, но и всякую милость являют; но сих (пленных) токмо которые ныне пойманы за их тиранство, которое они показали над посланными Его Величества, для отмщения невинной крови оных указал Его Императорское Величество, яко злодеев казнить смертию, на чтоб смотря, другим таковым же впредь тако поступать неповадно было...»

Но счастье воинское переменчиво. На пути к Дербенту «великий жар, недостаток в воде и восставший великий вихрь, поднявший превеликую пыль, учинили переход сей самым труднейшим, а особливо для тяглых лошадей и гонимаго скота. ... Сколь же чувствителен монарху жар тамошний, доказывает и то, что Его Величество повелел обрезать себе волосы и из оных сделать парик, днем покрывал себя большою шляпою, а вечерами, которыя там довольно холодны, надевал тот сделанный из волос своих парик, который для сего носил всегда с собою в кармане».

Задерживался подвоз провианта. Солдаты начинали поголадывать. Петр послал Соймонова на поиски капитана Вильбоа, который должен был привести из Астрахани тридцать судов с провиантом. Потерявшуюся флотилию Федор нашел в Аграханском заливе. Неожиданно налетевшая буря разбила лодки с мукою, оставила армию без хлебного запаса. Большинство судов оказались в таком худом состоянии, что нечего было и думать на них идти ввиду начала осенней непогоды...

В шатре царя собрался военный совет. Что делать дальше? По ведомости даже урезанного пайка хлеба оставалось на месяц. Достать же провиант в разоренной и пожженной стране было совершенно невозможно. По зрелом рассуждении собравшиеся единогласно приговорили: оставив должный гарнизон в Дербенте, поход на Баку отменить и возвратиться в Астрахань.

В немалом раздражении воротился царь в губернский город. Кое-кто вокруг поговаривал, что-де, мол, вину надо искать на губернаторе Волынском Артемии Петровиче. Лаком больно, проворовался, не подготовил достаточно Астрахань к приему войск...

В губернской канцелярии, проверяя журнал и реестр дел, царь столкнулся с многочисленными жалобами на Артемия Петровича за самодурство и непомерные поборы с купцов. Вспомнил, еще о прошлом годе доносил обер-фискал Алешка Нестеров: «...оный, Волынский, будучи в Персии, насильно взял более 20 000 рублей с прикащиков Евреинова и протчих, будто бы на государевы нужды, а выходит на свои прихоти; бить челом на него (купцы) не смеют, потому что им миновать нельзя Астрахани, где он губернатором, о чем и вышним господам известно, да молчат...»

Нашел жалобу епископа астраханского на самоуправство губернатора... Престарелый Иоаким писал в Синод на Волынского, «который взял насильно в астраханском Троицком монастыре каменные кельи, где жили старцы, и поместил в них канцелярии, велел взять шесть келий кладовых и положил в них свою кладь. Приказал сломать монастырские каменные ворота, караульную каменную келью, деревянную конюшню и разбросать монастырские оградные заборы, наконец, отрезал монастырскую землю под площадь».

Царь читал, все более темнея лицом, не глядел на побелевшего Артемия Петровича. А когда увидел донос о форменной покраже богатой ризы, шитой жемчугом, из монастыря, настоятеля которого губернатор и обвинил в этом разбое, посадивши в колодочную, – не выдержал. Ненавистным старовоеводством дохнуло на него правление Волынского. Страшно перекосив лицо, Петр схватил трость и, прижав Артемия Петровича на полу в той же канцелярии, принялся нещадно бить его...

Громкие вопли губернатора разогнали служителей, подчистую вымели переднюю палату. Приказные бежали врассыпную через площадь, теряя парики... И трудно сказать, чем окончилась бы экзекуция, ежели бы во время оной не вбежала Екатерина. Она бросилась к Петру, повисла у него на руках.

– Piter, mein Herzchen, was gezchiet hier?[23]23
  Питер, сердечко мое, что здесь происходит? (нем.)


[Закрыть] Вы же его убьете...

– Поди прочь! – хрипел царь, дико вращая налитыми кровью глазами. – И убью вора, коли заслужил...

Но руки Екатерины обладали чудодейственной силой. Они всегда гасили неудержимую, казалось бы, ярость Петра и приводили его в чувство. Вот уже смежились очи его, исчезло из них темное пламя гнева. Судорожно сведенные на дубинке пальцы разжались, и гримаса, сводившая щеку и угол рта, отпустила...

– У-у-у... – тихо подвывал Волынский, размазывая по лицу кровь.

– Но, ваше величество... – голос Екатерины был мягок и будто обволакивал. – Ежели подданный ваш провинился, его должно судить, а не наказывать собственноручно, как холопа или... члена семьи...

– А я, может, и бью его, как свойственника... – отдышавшись, проговорил царь, не без юмора намекая на недавнюю женитьбу Волынского на своей двоюродной сестре. Он уже остыл и стремился быстрее закончить неприятный эпизод. – Перестань выть!.. – бросил он Артемию Петровичу. – К завтрему изготовь ответы по всем пунктам челобитных. А за покраденное заплатишь штрафом вдвое.

– Ложь, государь, врут на меня людишки от злобы своей... – взвился Волынский, услыхав про штраф. – Понапрасну гневаться изволишь. Безвинно, истинно безвинно муки претерпеваю... – зачастил он, поднимаясь с пола.

– Ладно, – бросил царь, – коли облыжно оболган, наказание на будущее зачтется. За тобою, – он усмехнулся, – я чаю, дело не станет.

В этот-то момент, распахнув дверь, в канцелярию и вошел Соймонов, вызванный по приказу царя с гукора Поспеловым. Не обнаружив никого в передней палате, Федор направился на голоса и, освоившись после солнца, оказался невольным свидетелем конфузии астраханского губернатора. Он было попятился, но царь, довольный неожиданной оказией, позволявшей закончить инцидент, окликнул его:

– А, господин капитан! Ну, как моя астролябия, по делу ли пришлась? Погоди, не беги. Я с тобою. Дело есть, зело наинужнейшее... – И пошел, освободившись от рук жены, опередив Соймонова и не взглянув на избитого.

Рослый Федор Иванович едва поспевал за широко шагающим Петром, пересекавшим крепостной двор.

– Примешь под команду эскадру и повезешь войско с полковником Шиповым к Решту, господин капитан.

Федор кашлянул, полагая, что царь запамятовал, осмелился напомнить:

– Лейтенант флота Федор Соймонов, государь...

– Был лейтенант. Ныне жалуем тебя в капитан-поручики. Заслужил...

Снова кинулся было Федор целовать руку царю. Но тот вырвал ее.

– Ладно, будет... Служи дале не хуже, а я тебя не оставлю... Ныне поедем к монахам, в школу Троицкого монастыря, поглядим учеников. Даст Бог, кто и в дело сгодится, не токмо требы читать.