Текст книги "Французская защита"

Автор книги: Анатолий Арамисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Та нервно ходила вокруг автомобиля, что-то приговаривая сквозь стиснутые зубы…

Ноутбук продолжал исправно записывать происходящее в сотне метров за толстыми стенами тюрьмы.

Француженка держала эффектную паузу.

Она, словно нарочно дразнила мужчину, медленно сползая к краю дивана, отчего ее колени приподнимались все выше.

Виктор встряхнул головой, словно прогоняя наваждение.

«Я знал, что она просто так не станет мне помогать, и предвидел ее поползновения. Но чтобы так откровенно! Недаром Лёха говорил, что по тюрьме ходили о ней странные слухи… Что делать?? Встать и уйти? Тогда она обозлиться, станет вставлять палки в колеса. А, может…прямо здесь её…?»

Виктор внезапно почувствовал прилив желания. Женщина эффектно сыграла на вековых мужских инстинктах. Низ ее живота, красивые тонкие ноги, возбужденный чувственный рот тянули к себе, призывали, ждали извечного отклика самца.

Однако уши француженки в следующую секунду услышали такую неожиданную фразу, что Женевьева в первую секунду отказалась поверить им и переспросила, широко открыв глаза:

– Что? Что ты сказал???

– Давай сыграем в шахматишки, я вслепую, – добродушно повторил Виктор, – кто проигрывает, исполняет желание противника.

Цвет оливковых глаз мгновенно поменялся на черный. Она резко опустила ноги и поднялась с дивана.

– Я всегда думала, что вы, игроки – слегка прибабахнутые люди! Но теперь убеждаюсь, что не слегка. А очень сильно! – выпалила Женевьева.

– Ну, значит ты права, – развел руками Виктор, – что с нас взять, убогих?

Симона прыснула так громко, что пара голубей, тихо ворковавших возле дверцы машины, испуганно взлетела вверх.

Женевьева минуту собиралась с мыслями, потом, прищурив глаза, зловеще проговорила:

– Хорошо. Я согласна. Только, как мне кажется, ты переоцениваешь свои силы. Не такой я уж слабый игрок, чтобы ты легко выиграл вслепую. Помнится, в сеансе тебе это удалось с большим трудом.

– Я знаю. Но люблю рисковать, – пожал плечами Одинцов, – так, я полагаю, будет честнее…

Женевьева прошла с дивана в свое кресло, достала из ящика стола комплект со стаунтоновскими фигурами, и, расставляя их на доске, скомандовала:

– Ложись на диван ногами от меня, чтобы не видел позицию! Сейчас проверим еще раз, какая у тебя хорошая память!

– Конечно, – смиренно ответил бывший заключенный, – только можно мне выйти перед игрой в туалет?

– Пожалуйста! – и Женевьева указала рукой на отдельный вход в другую комнату кабинета. – Там!

Через несколько минут Одинцов вернулся и лег на диван, заложив руки за голову.

– Начинай! – весело предложил он женщине.

– Е два – е четыре! – в голосе француженки звенел металл.

– Е семь – е шесть, – тихо проговорила в наушниках Симона.

Спустя полтора часа она заливисто хохотала, едва успевая подсказывать Виктору правильное направление по запутанным развязкам парижских пригородов.

– А как она смахнула шахматы с доски! Фигуры аж до окна долетели!

– Женщины, особенно властные, страшны в гневе! – бесстрастно отвечал Одинцов, выкручивая руль.

– Нет, но ты смотри, как она умело соблазняла тебя! – подтрунивала Симона. – Мне понравилось, высший класс!

– Ага. Все то ты видела, проказница! – смеющиеся глаза Виктора блеснули озорством. – А вот если бы я… эээ…

– Уступил ее просьбам? – повернулась девушка к спутнику.

– Да.

– Тогда бы ты сейчас шел пешком с разбитой рацией в кармане! – сердито ответила красавица.

Внезапно Виктор припарковал машину к обочине и, включив огни аварийной остановки, порывисто обнял девушку за плечи и поцеловал ее мягкие губы…

Одинцов летел в Москву.

На Родине накопилось много дел. Быстрый взлет к гроссмейстерскому званию сразу заинтересовал шахматных функционеров страны, и они забросали факсами Жоржа Гиршманна.

– Упустили они тебя! Почему-то забеспокоились! – посмеивался довольный президент клуба.

– Да, забеспокоились потому, что хотят что-то поиметь для себя. Я же призы беру в турнирах, а как гражданин своей страны должен отрапортовать и налоги заплатить по законам.

– Какие сейчас у вас законы! – махнул рукой Жорж – Стадия первичного накопления капитала, везде хаос и главенство бандитской силы!

В записной книжке Одинцова был заветный адрес Алексея Серова. Он знал, что по рассказам Лёхи жена давно отказалась от него, но неизвестно еще – официально она разведена или штамп в паспорте остался.

На ее имя Виктор выпросил у хозяина клуба официальное приглашение во Францию.

Но больше всего тяготила Одинцова тоска по родному человечку – дочери.

Его провожала Симона.

Они стояли у эскалатора, увозившего вверх зарегистрированных пассажиров рейса Париж – Москва.

Все слова были лишними – они видели в глазах друг друга, что расставание причиняет их душам щемящее чувство грусти.

– Иди! – Симона ласково провела рукой по волосам мужчины. – Возвращайся быстрее!

– Я не знаю, как все получится. Многое зависит от чиновников. Но все равно прилечу через две недели на матчи команды. Пока!

И Одинцов, наклонившись, поцеловал любимую в губы, повернулся и быстро зашагал по движущейся ленте.

Дома ждали неприятности.

– Ты бросил нас! – орала Лиза, нервно перебегая из одного угла комнаты в другой. – Всех забыл!

– Почему? Я же звонил, и все рассказывал, присылал деньги с оказией. Я работаю там, в конце концов! А как же люди по полгода в море уходят, а?!

– Ты мне не моряк с печки бряк! А игрочишка в шахматишки! Тю-тю! – и Лиза правой рукой помахала в воздухе, имитируя движение кисти игрока.

– Когда твоя мама привезет Наташу? – спокойно отреагировал Виктор и отпил глоток горячего чая, принесенного им с кухни.

– А зачем ей такой отец?? – завопила женщина. – Который столько времени не видится с дочерью!?

– Это ей и мне решать – видеться или нет.

– А вот это ты видел!!? – Лиза подскочила к серванту, открыла ящик, где хранились документы, и через несколько секунд трясла своим паспортом перед носом Виктора.

– Что видел?

– Вот тебе от меня сюрприз!

Одинцов развернул документ.

На странице, где было ранее проставлен штамп Таганского загса, виднелся другой оттиск: «Разведена».

Одинцов, увидев его, почувствовал облегчение.

– Когда это ты успела, и почему без меня? – улыбнулся он.

– Успела! Потому что ты не приходил в суд несколько раз, и нас развели без твоего участия.

– Ага. Понятно. Значит, мы уже свободные люди.

– Именно так! И я бы позаботилась на твоем месте о том, где ночевать!

– Надеюсь, из квартиры ты меня не успела выписать?

– Успею еще! – злобно ответила бывшая жена. – С таким неудачником, как ты, другая на моем месте давно бы не церемонилась! А я еще впускаю тебя сюда!

– Спасибо и на этом, – засмеялся Одинцов.

Раздался телефонный звонок.

Лиза подошла к аппарату и нервно сняла трубку.

– Слушаю! Кого?? Какого такого гроссмейстера?

Выражение лица женщины начало стремительно меняться. Она недоуменно посмотрела на Виктора и протянула ему трубку:

– Тебя, что ли… Из шахматной федерации России, говорят.

– Меня, меня! – весело ответил бывший муж

– Ты что? Стал гроссмейстером?? – беззвучно шевеля губами, прошелестела Лиза.

– Стал. Алло! – Одинцов на минуту замолчал, потом переспросил. – На сборы команды России? А условия какие? Десять тысяч долларов за участие? Хорошо, я согласен…

И положил трубку.

Лицо Лизы посерело. Она молча смотрела за оживленным бывшим мужем, который потер руки в радостном возбуждении:

– Так-с! Возможно, меня возьмут в команду страны на Олимпиаду запасным, если хорошо отыграю несколько турниров. Приглашают сразу в четыре места! Но что мне надо сделать завтра? Ах, да! Тоже пойду в наш загс и проштампую паспорт, как ты. Без всяких проволочек, надеюсь! Ты на алименты то подала?

– Нет еще…

– Ну, конечно! Думала – что взять с убогого шахматиста? Вот сосед Гога сигаретами торгует и приносит стабильный доход! Но ты не волнуйся, наша дочь не будет нуждаться в деньгах. Вот, возьми!

И Виктор бросил на стол перед Лизой пачку зеленых бумажек.

– Кто там? – раздался женский голос спустя минуту после звонка Одинцова. Он с трудом нашел этот дом в Марьино, большом «спальном» районе Москвы.

– Откройте, я друг вашего мужа Алексея Серова!

Отверстие глазка потемнело: незваного гостя с минуту изучали через оптику, потом щелкнул замок и тяжелая железная дверь, обитая малиновым кожзаменителем, открылась.

На пороге стояла высокая шатенка с зелеными глазами и вопросительно смотрела на Виктора. Дорогой халат салатового оттенка был застегнут на половину пуговиц, открывая уголок ажурной комбинации и стройные, чуть полноватые ноги.

– Вы Зоя Серова?

– Да, это я…

– Я приехал к вам по делу. Серьёзному.

– Проходите! – и женщина, прислонившись к стене, пропустила нежданного гостя внутрь квартиры.

– Ну, поедемте со мною в Париж! – почти кричал на кухне Одинцов. – Я дам вам денег! Неужели вам безразлично, где будет похоронен бывший муж??

Зоя затянулась сигаретой и, с минуту подумав, проговорила:

– Хорошо. Сколько?

– Тысячу долларов, – Виктор с изумлением посмотрел в холодные глаза шатенки.

«Убивать таких нужно!»

– Мало, – безразличным голосом ответила хозяйка квартиры в Марьино, – я отойду от дел, и это может сказаться на работе моего предприятия.

– Две тысячи!

– Три, – хладнокровно сказала Зоя, – и полное обеспечение во Франции во время поездки.

Она затушила сигарету, ткнув ее в пепельницу, и подняла на Виктора злые глаза:

– Что вы хотите? Он уехал, словно бросил меня! Попал там в тюрьму за воровство! А я тут одна крутись-вертись! Если бы не организовала палатку на рынке, голодала бы!

– Паспорт заграничный есть? – холодно спросил Одинцов.

– Да, сейчас.

– А документ со штампом о регистрации брака?

– Имеется.

Она поднялась и ушла в другую комнату.

Виктор осмотрелся.

Добротная итальянская кухня из натурального дерева. Мини бар, высоченный холодильник модной марки, цветной телевизор в углу, посудомоечная машина и еще множество разных агрегатов.

«Не бедствует явно мадам. А что? Подторговывает типичным палаточным набором: пивом, водкой, чипсами, сигаретами, напитками и в ус не дует. Дает кому надо «на лапу», не высовывается, бизнес простой, как пять копеек: утром на оптовую базу, закупил, привез, разгрузил, продал. И так по привычному кругу. Хваткие люди они при любом общественном строе не пропадут. Раньше, наверное, такие сидели на бензоколонках, плодоовощных базах, были завмагами – то есть там, где прилипала «левая деньга».

Хозяйка вернулась, небрежно бросила темно-малиновый документ на кухонный СТОЛ:

– Вот!

– Встречаемся через три дня в понедельник у посольства Франции в 9 утра. Вы должны сами туда войти и подать документы на визу. Я появлюсь раньше, займу очередь. Потом у меня еще будет много дел в пограничной службе, насчет бумаг по разрешению на нестандартный груз. Паспорт я забираю, надо оформить страховку, без нее документы не возьмут.

– Задаток! – хладнокровно произнесла шатенка.

– Что? – изумленно посмотрел на нее Одинцов.

– Что слышали. Тысячу долларов, – жена Лёхи бесстрастно смотрела сквозь мужчину, пуская дым тонкими струйками.

– Получите, когда во Франции будете подписывать необходимые бумаги.

– Ну, как хотите, дело хозяйское, – Зоя затушила окурок, – без «подъемных» я не сдвинусь с места и паспорт не отдам.

Одинцов перевел взгляд на плиту. Там деловито пыхтела пузатая кастрюлька, в которой, судя по запаху, варились креветки.

Рыночная бизнес-вумен проследила за направлением глаз Виктора, их выражением и немного уменьшилась в размерах.

– Ладно, – уступила Зоя, – штуку баксов передадите мне перед посольством, иначе я туда просто не пойду. А остальные две тысячи – в Париже, перед подписанием документов. Договорились?

– Договорились!

Виктор, едва скрывая брезгливость, забрал ее заграничный паспорт, и, не попрощавшись, вышел из этой квартиры.

Дом, построенный на окраине Марьино, как будто излучал удушливый запах многолетней мусорной свалки мегаполиса, и еще несколько часов Одинцов не мог отделаться от этого странного ощущения.

Оно возобновилось, едва Одинцов почувствовал, как женская рука тронула его локоть.

– Доброе утро!

Виктор, стоящий в очереди у французского посольства, обернулся.

Зоя, накрашенная, наманикюренная, причесанная и приодевшаяся, натянуто улыбалась, обнажая неровные зубы.

– Утро доброе.

– Принесли?

Одинцов достал из внутреннего кармана конверт с десятью зелеными бумажками и молча вручил его шатенке. Та деловито заглянула вовнутрь, спрятала добычу в сумку.

– Вставайте на мое место, – Виктор посторонился, пропуская женщину в плотное скопление людей.

На секунду они прикоснулись друг к другу.

Сквозь аромат французских духов «Magie Nuare» пробивался тот омерзительный запах марьинской мусорной свалки.

Одинцов обернулся на людей, стоящих рядом с Зоей.

«Почему они так спокойны? Неужели никто не чувствует эту вонь? Или у меня просто в голове что-то «щелкнуло», запрограммировавшись на негатив. Но стерва… ох… стерва… Ладно, ты еще попляшешь у меня во Франции».

Получение Серовой французской визы можно было охарактеризовать тремя словами: «Хождение по мукам».

Но Виктор Одинцов закусил удила.

Желание выполнить данную себе клятву со стороны выглядело как маниакальная идея русского чудака, упрямо карабкающегося к своей цели сквозь многочисленные бюрократические препоны.

Впереди будут и взятки нашим чинушам за разрешение ввезти в страну «груз повышенной опасности», и долгая волокита во французских кабинетах.

Но Одинцов шел к этой цели словно цунами, сметая на своем пути одно препятствие за другим.

Спустя месяц, он сидел на новенькой лавочке у могилы Лёхи Серова на Люблинском кладбище Москвы и вполголоса разговаривал с погибшим другом:

– Ты знаешь, было иногда даже весело наблюдать за этими скотами, пытающимися вырвать из тебя взятку. Я все записывал на видеокамеру с помощью Симоны и в нужный момент вручал чинушам пленки, компрометирующие их с головой. Ты бы видел их рожи в эти секунды!

А как мы вместе с Женевьевой просмотрели у нее в кабинете ролик с подниманием колен в юбке, под которой ничего не было! Она метала в меня все предметы, попадающие ей под руку! После того, как я сказал, что эта запись может появиться на телеэкране… Ох, Лёха, огонь женщина, наша начальник тюрьмы! Еле отбился, хорошо, что секретарша пришла мне на помощь, удержала разбушевавшуюся фурию. И лишилась, наверное, работы после этого, кстати…

Одинцов помолчал, глядя на проходившую мимо могилы траурную процессию.

– А твоя жена оказалась редкостной стервой, Лёха. Мало того, что она потребовала задаток в Москве, так в Париже увеличила сумму взноса за свои подписи до пяти тысяч долларов. Пришлось дать, иначе тебя бы не выдали и закопали как собаку где-нибудь на окраине. Но потом, уж ты не сердись, пришлось проучить Зою. И знаешь как? Из тюряги вышел Юрок с Красноярска, мой новый сокамерник, который после тебя «поселился» со мной. Его за погром в русском ресторане замели. Мы и встретились то с ним случайно, вечером, когда наша команда ужинала после матча. Выпили по этому поводу, разговорились. Парень то он в принципе неплохой, только горячий сильно, особенно как выпьет. Что поделать – русская душа…

Виктор улыбнулся, вздохнул и продолжил:

– Так вот. Рассказал я Юрку про твою историю, жену Зою и мои мытарства с ней. Тот сразу рассвирепел за столом и порывался прямо из ресторана ехать к ней в гостиницу. Но потом решили по-другому. Что поделать

– и тут без криминала не обошлось. Один из друзей Юрка очень любит гонять на мотоцикле по Парижу, вот он и выхватил на ходу из рук Зои ее сумку со всеми деньгами и документами. Когда та шла «отовариваться» в «Галери Лафаэтт». А что? Четыре тысячи долларов на кармане – гуляй не хочу! Кроме денег, в сумочке были обратный билет «Аэрофлота» в Москву, заграничный паспорт.

Так что, Лёха, ты уж извини, твоя бывшая жена сейчас без долларов и документов по Парижу слоняется. Но она, я думаю, не пропадет. Выкарабкается, сообразит. Может, в посольство наше заявится с заявлением, может к сутенерам на плац Пигаль подастся, отработать на билет до Москвы. Девушка она пронырливая, хваткая, так что не беспокойся, с голоду не умрет.

Одинцов поднялся со скамьи и минуту молча смотрел на свежий холмик земли под венками. У самого низа деревянного креста горела высокая свеча, пламя теребил слабый ветерок, где-то в деревьях галдело вороньё, с дороги доносился шум проезжающих машин.

– Ладно, Лёх, пора мне. Через два часа на дачу уезжает жена бывшая со своими родителями, а я два с половиной дня побуду с дочкой, Наташей. Виноват я перед ней, конечно. Вот так подумать – зачем мы поехали счастье искать за границей? В Германии, Франции, Италии эти? Как будто там своих охотников за деньгами мало. У себя то, в России, на Родине все привычно, своя земля, язык. А там? Чужбина – она и есть чужбина. Отторгает нас, как инородное тело. Что остается? «И вечный бой, покой нам только снится?»

Одинцов горестно усмехнулся. Пламя свечи погасло под порывом ветра, Виктор достал зажигалку, наклонился к кресту и высек огонь.

Ветер стих.

Отблеск огня плясал на деревянном кресте причудливым светом, тонкие капли стекали вниз по свечке. В глазах Одинцова стояло лицо Алексея Серова, когда их привели в мрачный подвал и открыли ящик с телом друга.

Виктор с трудом узнал в этой застывшей маске черты бывшего сокамерника. Зоя взглянула мельком на бывшего мужа и тут же, зажав рот черной перчаткой, вышла из помещения. Она отказалась сопровождать тело, сославшись на желание побыть еще недельку в Париже. Ну что ж… теперь точно побудет.

– А вот с игрой в шахматы я, похоже, сильно увяз. Думал, заработаю денег, привезу тебя сюда, ну и закончу с этим делом. Так нет, теперь со всех сторон посыпались такие заманчивые предложения! И скоро приедет в Москву Симона, та девушка, про которую я тебе немного рассказывал. Будем вместе с ней биться в отборочном соревновании по России. Меня просто не поймут друзья в Париже, если я вот так внезапно всё брошу. Их, – команду, которая так много сделала для меня. Так что, я впрягся капитально, Лёх. Но дурим мы народ, ох дурим… Совесть иногда мучает, но как вспоминаю это жулье, что окружает, так легче становится. В казино тоже облапошивают народ, еще хуже в сто крат, чем мы, и никто не возмущается. А что говорить о политиках, там вообще мрак.

Иногда, конечно, играю сам, но в ключевые моменты задействуем программу Симоны. И ей, кстати, интересно, как она поведет себя на самом высоком уровне. Мне тоже хочется узнать, но как-то страшновато, Лёха… Большая игра начинается, не то, что была раньше.

Большая…

И Виктор Одинцов, бросив прощальный взгляд на могилу друга, быстро зашагал по аллее к выходу с Люблинского кладбища.

Чемпион мира по шахматам раздраженно хмурил брови.

Вот уже третий час игрового времени он безуспешно пытался взломать оборону некоего Одинцова, этого «французского выскочки». Так за глаза называли Виктора ведущие гроссмейстеры России.

Его здесь почти никто раньше не знал. Уехал на турниры за границу и внезапно взлетел там вверх, выигрывая турнир за турниром. Рейтинг Эло, американского профессора, который внедрил свое изобретение в ФИДЕ – международную шахматную организацию, – рос у него, как на дрожжах.

И вот первый серьезный турнир Виктора в России. С участием самого чемпиона. И в первой же игре жребий свел их вместе.

Симона сидела в своей «Ауди», напряженно всматриваясь в экран монитора. Она безумно волновалась перед этой партией, и Одинцов успокаивал ее как мог. За тонированными стеклами машины вовсю бушевала московская весна, воробьи прыгали по асфальту рядом с колесами, отблески солнца на лужах немного слепили глаза.

Они вдвоем приехали из Парижа, совершив быстрый автомобильный марш-бросок. Останавливались на ночлег в пограничном Бресте. Скромный гостиничный номер немного смутил Симону, но потом усталые путешественники, выпив бутылочку Cote du Rone, взбодрились и провели минимум час в объятьях друг друга; после чего, утомленные спали почти до десяти утра.

Симона после каждого хода внимательно изучала выражение лица чемпиона мира. Оно, вначале излучавшее холодно-снисходительное выражение по отношению к «необстрелянному» на высоком уровне сопернику, постепенно менялось на глазах. Игрок высочайшего класса удивленно вскинул брови, когда программа выдала дебютную новинку во вдоль и поперек изъезженном варианте сицилианской защиты.

Виктор Одинцов, услышав тихий голос Симоны в наушниках, вначале не поверил и поднес руку к дужке очков, закрыв на секунду объектив камеры.

Это означало: «Все правильно? Именно так?»

Симона прошептала:

– Да, именно этот ход…

Виктор решительно двинул вперед пешку.

Чемпион мира несколько раз менял направление взгляда: то на соперника, то на доску.

Рискованное, ответственное продолжение выбрал Одинцов, и по зрительному залу пронесся легкий шум, когда на большой электронной доске был отображен его ход.

Вокруг столика, за которым сидел Виктор, собрались участники турнира. Симона видела, как они обменивались многозначительными ухмылками, выражение которых было однозначным: «Новичок обнаглел и прет на рожон! И поэтому расплата не за горами».

Однако спустя десяток ходов Одинцов понял замысел программы. Балансируя на тонкой грани, она заманивала чемпиона в омут многочисленных осложнений, которые будет трудно просчитать в условиях надвигающегося цейтнота.

В ошеломленном мозгу Виктора пронеслось:

«Она словно живая… Чувствует игру так, как будто видит, кто перед ней сидит. Мистика, да и только. Но, скорее всего – просто совпадение… Что он так долго думает? Я понимаю, что чемпион на доске видит гораздо больше меня, но, если отвлечься от компьютера, то я наверняка бы не сыграл так, пошел по надежному пути с хорошими шансами на ничью… А теперь я выигрываю пешку, но попадаю в невероятные осложнения. Видимо, он и пытается заранее просчитать их, чтобы быстро играть в своем цейтноте. А время у меня уже на сорок минут больше… Так, он ходит!» Чемпион, сделав свой выбор, резко встал из-за столика и, словно тигр, заметался по сцене. Он был уверен, что противник теперь надолго задумается, так как имеет несколько путей. И лишь один из них не ведет в пропасть. Интуиция подсказывала великому игроку, что найти этот путь будет очень непросто. Тем более, только что новоиспеченному гроссмейстеру, этому «французскому выскочке…»

Едва закончив свой второй заход вокруг столиков на сцене, чемпион мира машинально бросил взгляд на демонстрационную доску и остановился как вкопанный.

Электроника отражала сделанный ход Одинцова – именно тот, о котором думал его противник

Симона отчетливо видела, как лучший гроссмейстер бухнулся на стул, побледнев, записал ход на бланке и бросил взгляд на противника, в котором читалась ненависть. Именно это качество во время партий нередко превращает хороших шахматистов в выдающихся.

Победить! Сломать любой ценой соперника! Сбить его с толку, давить психологически, не давая передышки! Ни грамма жалости ни к себе, ни к противнику! Вырвать зубами победу, и верить в свою удачу!

Только так становятся чемпионами.

Виктор невозмутимо смотрел перед собой. Он уже чувствовал, что «Си-Ма» не подведет, и уверенность постепенно наполняла его душу. И именно в этот момент его именитый противник, словно уловив настроение Одинцова, процедил сквозь зубы:

– Предлагаю ничью…

Виктор вздрогнул от неожиданности.

«Психолог, мать его… Как вовремя почувствовал «насадку»! Что делать? Соглашаться или играть дальше? А если выиграю, то что? А вот что – шума будет очень много. И внимания к моей персоне. А надо ли это сейчас? Вряд ли, рано еще, рано… Если соглашаюсь – выглядит как-то более «человечно». Чемпион сам предложил ничью в сложном положении, и подающий надежды молодой гроссмейстер с радостью принял её… Так напишут завтра газеты. Интересно, что думает сейчас Симона?»

Он не видел, как его любимая застыла у экрана монитора. Она отчетливо слышала голос чемпиона, предложившего ничью. И страстно хотела продолжения партии! Только в этом бою до последней пешки можно проверить в первый раз по-настоящему их детище.

«Ну, давай же… ну! Продолжай играть! Что ты задумался?? Все идет замечательно!»

Она скосила глаза в уголок экрана, где машина выдавала свою оценку позиции.

«Плюс ноль целых пять десятых у нас уже! Программа видит свой перевес… давай же, давай!»

Симона непроизвольно сжала руль машины, потом нервно повернулась на сидении и тихо произнесла по рации:

– Не соглашайся, играй…

И в этот момент Виктор протянул чемпиону мира руку в знак согласия.

Ничья!

Симона нервно ходила по гостиничному номеру и восклицала:

– Ну почему ты не послушал меня? Ты мог бы сегодня победить!

– Пойми, сейчас нам не нужна такая сенсация! Нельзя сразу прыгать через все головы! Это выглядит нереалистичным! Ты хочешь, чтобы меня как-то заподозрили? И так уже косо смотрят российские гроссмейстеры!

– Ну и что? Какое им дело? Ты уже выиграл не один хороший турнир! И партии говорят о многом! Вот почитай прессу французскую!

И с этими словами девушка бросила на кровать, где устало лежал Одинцов, вчерашнюю парижскую газету, которую она купила в киоске отеля. В спортивном разделе вверху перед фотографией Одинцова крупными буквами был набран заголовок:

«Русский играет точно, – словно шахматная машина!»

Одинцов пробежал глазами текст.

Тот самый журналист, что совал в Ницце диктофон в зубы русскому игроку, захлебываясь от восторга, описывал его партии в закончившемся открытом первенстве Франции.

– Ну и что? Не путай этот уровень с французским чемпионатом. Небо и земля! Должен же я когда-нибудь показать человеческую слабость! Да, у меня была перспективная позиция! Но он – чемпион! ЧЕМ-ПИ-ОН МИ – РА! – по слогам произнес Виктор. – Понимаешь?

– Да ну и что?? Хоть сам Господь Бог! Мы должны были испытать до конца программу! А ты струсил!

– Успокойся, милая, – Виктор подошел к девушке и попытался обнять ее. Симона резко вырвалась, подошла к шкафу, и, надев куртку, обернулась в дверях:

– Я пойду, погуляю по городу. Мне надо успокоиться, подумать и понять мужскую логику.

– Проветрись, раз ты так разнервничалась!

– А ты тоже поразмышляй! – гневно сверкнула глазами красавица. – Стоило ли затевать всю нашу игру, чтобы потом тормозить в самый важный момент!

И, хлопнув дверью, пулей вылетела в коридор.

Это была первая размолвка в их отношениях.

В номер Симона вернулась довольно поздно. Виктор уже дремал в постели, когда она прошла в ванную и почти час просидела там. Потом тихонько забралась под одеяло и, свернувшись клубочком, быстро заснула. Виктор чувствовал, что она не оставит без последствий его сегодняшнее решение.

Так и получилось.

Едва он сделал несколько дебютных ходов в партии с сильным гроссмейстером из Санкт-Петербурга, как услышал в наушниках невероятное. Симона назвала ход, который был явно неудачным!

Одинцов медленно провел рукой перед дужкой очков, почесав сжатыми пальцами свой лоб.

В наушниках снова послышалось:

– Ферзь эф три…

«Что такое?? Как можно так ходить?? Это же дилетантское продолжение! Я после него явно теряю темпы и проигрываю в развитии! Нет уж, я сделаю свой ход!»

И Виктор, поразмыслив десять минут, двинул вперед слона, встал, нервным движением отодвинул стул и вышел в фойе.

Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Одинцов незаметно передвинул маленький выступ на заколке галстука и тихо произнес:

– Что за ерунда? Почему ты передала такой слабый ход?

– Какой сделала программа, такой и передала, – послышался голос девушки в наушниках.

Новые, неведомые до сей поры нотки, промелькнули в ушах мужчины. Виктор подумал и через минуту ответил:

– Ну, хорошо, ты видела, я сделал свой ход.

– Видела. Позиция стоит у меня на доске, но на экране какая-то ерунда. Где ты?

– Сейчас иду обратно.

Виктор быстро вошел в турнирный зал, поднялся на сцену и сел на свое место. Соперник уже ответил, и Одинцов аккуратно записал на бланке его продолжение.

Через две минуты шепот Симоны:

– Ферзь эф три…

Столик немного вздрогнул от непроизвольного движения Виктора. Гроссмейстер из Питера недоуменно вскинул голову.

«Черт! Черт! Что такое?? Опять слабый ход предлагает компьютер! Это не похоже ни на что! Что за день сегодня?? Только вчера программа играла совершенно блестяще, и вот на тебе – как будто ее подменили! Придется самому решать проблемы…придется».

Он опять закрыл невидимое отверстие объектива ладонью и, спустя пять минут, сделал свой ход. Петербуржец тут же ответил.

«Если Симона опять передаст это идиотское продолжение, значит – внутри шахматной машины что-то заклинило… ну, ну…?»

– Ферзь эф три, – в голосе любимой, как показалось Виктору, мелькнула насмешка.

– Гмм… поправляю! – Одинцов потянулся рукой к своему ферзю, который волею СиМы стремился на это проклятое «эф три» уже третий ход подряд, и аккуратно ввинтил самую сильную фигуру на то поле, что она и занимала.

Через два часа Виктор, усталый, чуть пошатываясь, вошел в номер гостиницы «Россия». Он сумел в нелегкой игре удержать равновесие и свести партию вничью.

Симона сидела за столом и невозмутимо набирала какой-то текст на своем ноутбуке.

– Что случилось с программой? – с порога воскликнул шахматист.

– Ничего не случилось, – спокойно ответила девушка, бросив быстрый взгляд на измочаленного мужчину.

– Как это ничего!? Только вчера она играла превосходно, а сегодня предлагала ходы в силу третьего разряда! – возмущенно проговорил Одинцов.

– Так правильно, такие ходы она и должна была предлагать.

– Почему?? – вытаращил глаза Виктор.

– Потому что я поставила СиМу на уровень игры рейтинга 1900. То есть чуть получше начинающего шахматиста.

– О, Боже! Зачем?? – простонал пораженный компаньон.

– А чтобы ты знал, как пренебрегать высшим уровнем программы, трусливо соглашаясь на ничью… – хладнокровно проговорила Симона, не отводя глаз с экрана монитора.

Потом подняла голову и, увидев остолбенело застывшего с открытым ртом Одинцова, не выдержала и прыснула в ладошку:

– Но ты же все равно не проиграл? Значит, как говорят – можете, когда захотите!

– Ах ты!! Ну, я тебе покажу!!

Симона проворно выскочила из-за стола и со смехом понеслась по комнатам номера. За ней, круша все на своем пути, помчался разъяренный блондин (откуда только силы взялись!). Девушка, увернувшись от его рук, выскальзывала в самый последний момент, ловко перебегала с места на место. Одинцов споткнулся о брошенный ею на пол валик-конфетку от широкой кровати и растянулся по паркету. Красавица схватила со стола графин с водой, брызнула жидкость ему на голову.

– Охладись, охладись, слишком буйный ты! – хохотала она.

Наконец, они замерли, устав от дурашливой беготни. Губы тесно слились в поцелуе, в висках стучала взбудораженная кровь, и сердца, казалось, выпрыгивают из груди…