Текст книги "Французская защита"

Автор книги: Анатолий Арамисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Так получилось.

Молчание.

– Я хотел бы поговорить с тобой насчет моей идеи. Точнее, конкретного начала нашей игры. Надеюсь, ты не передумала? – Симона чувствовала, как ее собеседник волнуется на другом конце трубки.

– Нет, раз я тебе обещала помощь, то я выполню.

– Мы должны обговорить детали этого дела.

Девушка помолчала и ответила:

– Хорошо. Давай встретимся в кафе, вечером.

– В каком и во сколько?

– Давай на рю Риволи у Лувра, дом 93, кафе Marly Musee, знаешь?

– Да, приблизительно представляю.

– В двадцать часов.

– Договорились! – радостно ответил Одинцов и подождал, когда Симона положит трубку на аппарат.

Они решили – первая «проба» сил произойдет на однодневном соревновании по быстрым шахматам в пригороде Парижа.

Аубервиль. Рапид-турнир, по 30 минут каждому игроку на всю партию. Туда должны приехать около трех сотен участников, среди них пять гроссмейстеров.

Первый приз – две тысячи долларов.

Виктор купил небольшой, но сильный аккумулятор, специальные провода для съема электроэнергии. Д ля ноутбука, на всякий случай, если закончится заряд батареи.

Симона на автосервисе сделала все стекла своей «Ауди» тонированными. Они договорились: их вместе на турнирах никто не должен видеть. Перед отъездом в пригород еще раз проверили всю аппаратуру.

Тройное снятие информации с партии: в очках, ручке и в запонке на галстуке.

Симона Маршалл заметно волновалась.

Виктор заметил это и подбодрил напарницу, обняв ее за плечи:

– Ну, не нервничай! Все будет хорошо. Даже если что-то помешает или связь прервется, я сам доиграю партию со свежими силами.

– А ты не волнуешься? – девушка внимательно посмотрела ему в глаза.

– Есть немного, – признался Одинцов.

На самом деле, он переживал и терзался больше Симоны. Просто профессионально скрывал это под непроницаемой маской лица.

– А я сильно трушу, – прошептала красавица, – никогда раньше не думала, что…

И замялась, подбирая нужные слова, чтобы не обидеть Виктора. Она чувствовала прикосновение его большого тела, и ей было приятно это ощущение.

– Что станешь авантюристкой вроде меня? – улыбнулся мужчина.

– Вроде того, – кивнула Симона.

– Кто не рискует, тот не пьет… нет, скорее – не живет полнокровно, – поправился Одинцов, – ладно, я все беру на себя, этот грех мой!

– Но мы же не долго будем так играть против них? – девушка вопросительно заглянула ему в глаза.

– Нет, конечно! Я возьму свое, несправедливо отобранное в турнирах, и всё!

Но они не знали, что Судьба распорядится иначе…

– С Богом! – прошептал про себя Виктор Одинцов и пригладил свои волосы, закрывающие уши. В наушниках тихо говорила Симона:

– Все в порядке. Я вижу хорошо. Мотор работает, я припарковалась в уютном месте и мою машину не видно среди деревьев.

Виктор нарисовал ручкой на бланке условленный знаю букву «S», что означало: слышу хорошо.

Соперник Одинцова, французский мастер Филипп Трамбле пожал ему руку, внимательно взглянул на доску, и, пробежав по своим белым фигурам тонкими, словно у пианиста, пальцами, сделал первый ход королевской пешкой на два поля вперед.

«Сделал ход с е2 на е4, что-й то мне знакомое, так таю..» – Одинцов вспомнил знаменитую песню Высоцкого и улыбнулся.

Спустя десять секунд Симона прошептала:

– Е7 – Е6.

Французская защита.

Компьютер выбрал именно этот дебют.

Филипп удивленно посмотрел на соперника. Русский обычно избирал сицилианскую защиту, играя первым ходом ц7 – ц5.

Потом быстро двинул ферзевую пешку на два поля вперед.

Симона с Виктором настроили компьютерную программу, определив ей десять минут на всю партию, поэтому она практически молниеносно отвечала на ходы француза.

Тот стал задумываться.

Время, затраченное Виктором на дебютные пятнадцать ходов, едва превышали две минуты.

В миттельшпиле, то есть – в середине игры Филипп Трамбле, нервничая из-за сильного отставания по времени, сделал едва заметную неточность, как черные тут же перехватили инициативу.

Виктор Одинцов, на удивление спокойный, быстро делал ходы, практически не задумываясь.

К сороковому ходу он получил решающее преимущество.

Француз специально залез в сильнейший цейтнот, чтобы заставить понервничать противника в надежде на его грубую ошибку.

Программа СиМа играла безупречно.

Русский неторопливо делал сильные ходы, умудряясь записывать их на бланке партии.

Ввиду неизбежного мата, Филипп Трамбле сдался.

Следующие семь партий проходили в приблизительно таком же ключе. Соперники делали ошибки в самом конце, когда сильно уступали по времени.

Огромная толпа зрителей стояла рядом со столиком лидера, и Одинцов боялся лишь одного: как бы кто со сверхчувствительным слухом не расслышал тихий голос Симоны у него в ушах.

Восемь из восьми!

На очко отставал гроссмейстер из Германии, опытный турнирный боец. И в последнем туре они встречались между собой.

В перерыве, когда судьи определяли пары игроков, Виктор задумчиво прогуливался в фойе, что-то бормоча себе под нос.

Ни у кого это не вызвало подозрения: шахматисты нередко в перерывах разговаривают сами с собой, то настраиваясь на следующий бой, то анализируя законченную партию.

– Симона… ты умница… так быстро все делаешь, я даже удивляюсь. Мы уже делим минимум первое место, даже если я проиграю…

Виктор Одинцов под молчаливыми, недоброжелательными взглядами зрителей уверенно вел последнюю партию.

Гроссмейстеру надо было побеждать, если он хотел получить первый приз.

Но он решил не рисковать, хитро построив дебютную стратегию в расчете на позиционную ошибку молодого противника.

И в этот важный момент Одинцов осознал, что ход, переданный ему в наушники, дает возможность немцу жертвой пешки зажать его в тиски.

Он медленно снял очки и поднес руки к галстуку (условный знак!).

На экране ноутбука в машине девушки позиция исчезла из виду.

Это означало, что Виктор сделает свой ход, и Симона должна вернуть программу на одно продолжение назад.

Одинцов, подумав 5 минут, избрал верное продолжение.

Он прошел мимо ловушки немца, по самому краешку пропасти. Гроссмейстер покачал головой, нервно взглянул на свой циферблат.

У него оставалось 4 минуты на всё.

И опытный турнирный волк не выдержал.

– Remis? Ничья?

Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

Виктор протянул руку в знак согласия.

Он выиграл турнир.

Они сидели в ресторане и весело смеялись.

Нервное напряжение спало, и теперь всё казалось не таким уж страшным и неосуществимым.

– А как тебе главный судья вручал конверт с чеком! С какой физиономией! Словно он из родного кармана деньги выудил! – смеялась Симона.

– Да ладно тебе, неужели было так хорошо видно?

– Конечно! Ты же забыл выключить камеру на галстуке. И я специально наблюдала за реакцией французов! – девушка чуть перевела дух и снова залилась смехом. – А какие лица были у твоих соперников, когда ты так быстро делал сильные ходы! Они вздрагивали и подпрыгивали на стульях!

– Я, если честно, очень волновался, – признался Одинцов.

– Конечно! У меня картинка иногда летала на мониторе, словно ты в штормовом море на лодке плывешь. Поспокойнее надо, мы же знаем, как сильно играет программа…

– Нет, пока не знаем, – вдруг задумчиво произнес Виктор, – все познается в сравнении. Вот если бы испытать ее на большом турнире, с нормальным контролем времени и на очень сильных гроссмейстерах.

– А что? Попробуем! – азартно проговорила Симона.

Щеки девушки раскраснелись от выпитого вина, темные вишни ее глаз поблескивали в свете свечи, стоявшей на столике между ними.

– Как ты себя чувствовала в автомобиле? За окном прохладно было! – спросил Виктор.

– Да нормально! Включила кондишен на 20 градусов, мотор работал, теплый воздух перевела на обогрев ног. Скажи, когда будет следующее соревнование, интересное по составу и призам?

– Через неделю, в Ницце. Очень сильный турнир. Он будет идти девять дней подряд. Ты сможешь?

– Конечно! – уверенно ответила девушка.

– А твоя работа?

– Мне же не надо ходить в офис и сидеть там целый день. Я сделала свою часть программы, и гуляю до следующего заказа.

– Так, – Виктор полез во внутренний карман и достал чековую книжку, – я должен тебе отдать половину моего приза.

– Ты что!? – рука Симоны легла на ладонь мужчины. – И не думай даже!

– Почему? Мы же вдвоем ведем эту игру?

– Ты заработай сначала немного денег. Своего друга, лежащего в тюремном морге, не забыл, я надеюсь?

Виктор помрачнел.

Воображение сразу представило Лёху, лежащего в каком-нибудь закрытом ящике, замерзшего, неузнаваемого.

– Хорошо. Спасибо тебе, – он медленно сжимал тонкую кисть девушки. Потом приподнял ее, придвинулся ближе и губами нежно поцеловал пальцы Симоны.

– Ты знаешь, когда я был там, в камере, мне приснился отчетливый сон. Про этого друга. И как будто он начинает сбываться…

– Какой?

– Лед, большая гора… Лёха лежит под ней, и никак его не достать оттуда. Почему-то под рукой оказывается ноутбук, я кладу его на этот лед…

– И… что??

– Он стремительно тает, весь, полностью… Лёха встает, говорит мне «Вот и все, смотри – наша Москва!» И я проснулся.

Симона задумчиво покачала головой:

– Дай Бог, чтобы сон сбылся. И ты отвез его на Родину.

– Я тоже надеюсь на это. Хотя… – Виктор помедлил, потом произнес, – чувствую, что трудности ожидают в этом деле немалые. Бумаги надо бюрократам какие-то представить, оформлять груз, я кое-что узнавал. Да и в тюрьме администрация может тоже затормозить…

Симона бросила быстрый взгляд на собеседника.

– Ладно, давай пока не будем о грустном? – улыбнулся Одинцов. – Лучше расскажи мне о себе.

Они сидели, не обращая внимания на окружающих, и говорили, говорили, говорили…

За окном медленно проезжали автомобили, прохожие торопились по своим делам, иногда в слегка затемненное окно ресторана начинал стучать дождик, но они не видели и не слышали ничего вокруг.

Несколько раз подходил официант, спрашивая, не хочет ли месье заказать что-либо еще.

Одинцов просил кофе, Симона тоже пару раз заказала капуччино. Разговоры посетителей сливались в один ровный гул, люди приходили и уходили, свободных столиков было мало.

Внезапно Виктор заметил, как девушка бросила тревожный взгляд куда-то в угол ресторана.

Он не придал значения этому.

– Извини, я отойду, – Одинцов отодвинул стул и пошел в туалетную комнату.

Вернувшись, увидел, что его место занято.

Напротив Симоны сидел красивый брюнет с тонкими усиками над верхней губой. Увидев Виктора, улыбнулся, и сделал жест рукой, словно приглашая взять свободный стул и присоединиться к его компании. Одинцов вопросительно взглянул на девушку. Щеки ее были пунцовыми, и по ее виду можно было сказать, что гость за их столом был для неё неприятен.

– Познакомь меня с этим месье, – по-французски сказал брюнет, – и мы выпьем…

Симона нервно дернула плечами:

– Это – Жан, мой бывший знакомый, а это Виктор.

– Ну почему же сразу: бывший? – рассмеялся француз. – Меня обычно никто не забывает! Особенно женщины!

Темные маслянистые глаза непрошенного гостя блестели той особенной пьяноватой дымкой, которая проступает после пары бутылок красного вина.

Он явно куражился.

– Присаживайтесь, Виктор! – жестом хозяина Жан придвинул свободный стул из-за соседнего столика, потом обернулся в угол ресторана и помахал рукой двум своим товарищам, наблюдавшим за ним.

Те ответили тихим ржанием.

– Держу пари, что Вы не француз! – пьяно качнувшись вперед, заключил любимец женщин преклонного возраста.

– Вы угадали, я русский, – ответил Одинцов и, обернувшись, позвал официанта.

– О! О! Вот это встреча! – радостно хохотнул Жан. – У меня никогда не было знакомых среди русских. Говорят, они ужасные алкоголики, и пьют свою водку ведрами!

Потом окинул взглядом фигуру Одинцова и повернулся к Симоне:

– А каков русский Иван в постели? Неутомимый труженик или слабый импотент?

– Жан, перестань оскорблять незнакомого тебе человека! – быстро проговорила девушка.

– А я не оскорбляю его. Это ты меня оскорбила, когда ушла из-за какой-то моей легкой интрижки. И теперь у тебя русский… поздравляю! Хотя ты сама этих кровей, как же я забыл! Держу пари, что он тебе быстро надоест. И вообще я хочу, чтобы ты сегодня ушла со мной! Вы не возражаете, месье?

И Жан, привстав, приблизил свое лицо к Виктору.

– Вот чек, пожалуйста, – Одинцов передал бумажку подошедшему официанту, потом взглянул на Симону, – иди к машине, я догоню тебя.

– Хорошо, – девушка встала, надела куртку и медленно пошла к выходу из ресторана.

«Если обернется, у нас с ней все будет… все будет замечательно» – внезапно для себя загадал Виктор.

Француз качнулся, было в сторону уходящей девушки, но тут же ощутил руку стоящего перед ним блондина у себя на локте.

– Подождите, месье Жан, – голубые глаза Одинцова потемнели.

– Ты что? Мерд! Мне сказать что-то хочешь? – и рот внизу тонких усиков выдал мерзко-грязное, трудно переводимое выражение в адрес русского. Симона обернулась.

Жан, раскинув руки, летел спиной в сторону своего столика. Сбив по пути пару стульев, он тяжело приземлился у ног товарищей.

Тонкие усики и нижняя губа быстро окрашивались в алое.

Гул голосов в ресторане сразу стих, все посетители замерли.

Виктор быстро шел к выходу, держа свою верхнюю одежду в левой руке. Оцепенение прошло спустя несколько секунд.

– Вызовите полицию! – раздался визгливый женский голос.

Симона молча схватила Одинцова под локоть и увлекла за собой. Пробежав с полсотни метров по тротуару, она на ходу достала брелок с ключами от «Ауди» и щелкнула кнопкой.

– Быстрее!

Машина резко рванула с места, девушка посмотрела в зеркало заднего вида и облегченно вздохнула.

На первом светофоре повернулась к Виктору:

– Ты что? Опять хочешь угодить в тюрьму?

Одинцов угрюмо молчал.

– Зачем ты его ударил?

– Если бы я это не сделал, то сейчас чувствовал бы себя последним трусом. Слюнтяем, в присутствии которого оскорбляют люби…

Виктор осекся.

Он был возбужден, и едва не вырвавшееся «любимую женщину» – было просто откровением его души.

Симона едва успела затормозить перед нужным поворотом.

Они замолчали.

Виктор видел, что машина приближается к бульвару Пого.

«Почему она повернула? Проще было высадить меня рядом с вокзалом Saint Lazare?»

Девушка словно прочла его мысли.

Когда машина остановилась возле ее дома, она повернулась направо, положив руку на спинку сидения пассажира:

– Я тебя арестовала.

– Ты? За что??

– За хулиганское поведение в общественном месте. Будешь отбывать наказание сегодня под домашним арестом…

Губы Симоны были мягкими и горячими. Виктор чувствовал, как его сердце зашлось в радостном ожидании.

«Она обернулась! Она будет моею! Я люблю её… почему так долго мы мучили друг друга??»

Они целовались в машине, потом около неё, не обращая внимания на восторженные крики компании подростков, проходивших мимо.

Спустя четверть часа девушка высвободила руку и шепнула:

– Арестант, следуйте за мной…

– Слушаюсь, а что бы мне сделать такого, чтобы этот плен продолжался долго-долго!

– Ничего не надо… просто люби меня, и всё…

– Я тебя уже давно люблю, и хотел в этот плен.

– Я знаю, – она ласково провела рукой по его голове, потом прислонилась щекой и тихо сказала, – я ждала тебя…

Они ласкали друг друга с той целомудренной осторожностью, которая бывает у влюбленных в первую ночь.

Их души замирали от тихого восторга, их тела брали самые высокие ноты в музыке первой близости. С губ слетали самые неожиданные признания, глаза светились радостными улыбками, иногда они негромко смеялись над своими мучительными сомнениями последних месяцев.

Они любили друг друга.

Без всяких сомнений и оглядок на прошлое.

Они хотели быть вместе.

Потому что давно мечтали об этом.

С тайной надеждой.

Их давно тянуло друг к другу, неумолимо, словно полюса магнитов.

С самой первой встречи.

И они заслужили эту безумную радость.

Потому что – не торопились.

Желания наполнялись постепенно, словно колодец прозрачной водой.

И теперь они – пили ее.

Чистую воду своей любви.

* * *

Ровное шоссе трассы Париж – Лион – Ницца тихо шуршало под колесами мчащейся на юг машины. Виктор любовался природой Франции, приоткрывая тонированное окно, изредка смотрел на дорожную карту. С каждой сотней километров становилось все теплее, трава – зеленее, и на подъезде к Марселю явственно запахло морем.

Несколько раз автомобиль тормозил перед турникетами платной дороги, Симона быстро просовывала специальную карточку в щель автомата, шлагбаум открывался, и они ехали дальше.

В районе города Orange они остановились пообедать в дорожном ресторане, красивом и чинном заведении, где Виктор заказал себе порцию устриц, которые так понравились ему в первый вечер у Комарова. Симона, неторопливо кушая какое-то мясное блюдо, с улыбкой наблюдала за не совсем умелыми действиями поедателя морского деликатеса.

Они приехали в Ниццу.

– Ты знаешь, что через два дня здесь начнется знаменитый карнавал? – спросила Симона.

– Нет, и чем он знаменит? – вопросом ответил Одинцов.

– Увидишь, – улыбнулась девушка.

Потом, помолчав, добавила:

– Мы будем жить это время в символичном месте, я уже смотрела дома карту города и решила – где именно.

– Вот как? – удивился Виктор.

– Да. На бульваре Пого, в отеле Villa Viktoria.

– Класс! На твоей улице… – мужчина повернул сияющее лицо к спутнице, – значит, по идее я должен побевдать в турнире?

– Надеюсь, что так, – Симона уверенно вела машину по улочкам красивого города.

Приближался вечер.

Сквозь дома просматривалась лазурь Средиземного моря. Настроение шахматных авантюристов было приподнятым, они предвкушали свои новые ночи любви вдали от всех знакомых, друзей, родных.

Здесь их никто не знал, и они разлучались только на время партий Одинцова.

Игровой зал был в километре от отеля, все участники жили далеко в другом месте, Симона с Виктором поселились в красивом двухместном номере «Villa Viktoria».

До набережной было всего несколько минут ходьбы, и, едва устроившись, они выскочили из гостиницы и быстро пошли к Английскому променаду.

– Как красиво! – с восхищением проговорил Виктор при виде моря, пальм, солнца, садящегося за горизонт, сказочного пейзажа Ниццы.

Он обнял девушку за талию и прижал к себе.

Поцеловал ее в густые каштановые волосы, вдохнув ставшим родным запах… Засмеялся, увидев, как на коже Симоны появились мурашки.

– Ты замерзла?

– Нет. Почему ты так спросил?

– А у тебя гусиная кожа.

– Все то ты замечаешь…

– Привычка.

– Хорошая привычка. Хотелось бы, чтобы не исчезала.

– Не исчезнет. Пойдем, выпьем что-нибудь горячего? Грог, например.

– Идем!

Одинцов легко выиграл первые две партии. В какой-то момент он снимал очки, незаметно отключал всю аппаратуру и делал свои ходы.

Он знал, что самое трудное начинается после третьего тура.

Вечером они вышли в город.

Везде слышалась музыка, ходили наряженные люди: карнавал начался. Огромное количество цветов – роз, георгинов, гладиолусов, гвоздик носили в корзинах, в разных местах вспыхивали фейерверки, на площади Массена загорелись тысячи электрических лампочек в фанерных щитах, расписанных художниками.

– Ай! – испуганно вскрикнула Симона и тут же рассмеялась.

Какой-то шутник в маске выбросил из маленького баллончика цветные макароны, они взлетели над головой девушки и рассыпались по тротуару.

Через секунду другой клоун посыпал парочку конфетти.

– Счастья вам, счастья! Вы влюблены друг в друга, я вижу! Пускай у вас будет столько радостных дней, сколько этих крохотных кружочков! – кричал веселый француз.

Они стояли, обнявшись, смотрели друг другу в глаза. Конфетти падали с волос, сдуваемые морским бризом, вокруг бесновались чудаковатые взрослые, ставшие в этот день маленькими детьми.

– Я тебя поцелую столько раз, сколько этих разноцветных точек вокруг, – тихо улыбнулся Виктор.

– И сил ни на что уже не останется, – счастливые глаза смеялись в ответ.

– Ну и пусть. Мне больше ничего не надо.

– Ну, тогда считай кружочки.

Губы любимой. Губы любимого.

Музыка вокруг и смех. Но все равно, они как будто одни на своей планете.

Вокруг плывут причудливые карнавальные персонажи: огромный король праздника на колеснице, идут рыбы-киты, летучие мыши, высокие повара дымят травами, большие свиньи, Кинг Конги с принцессами, все пляшут и поют.

Многие окликают целующуюся парочку.

Но незлобиво, а с восторгом, приветствующим любовь.

Симона и Виктор гуляли почти всю ночь, поддавшись всеобщему настроению безумного веселья.

Лишь пару раз они садились за столики кафе перевести дух, согреться горячим кофе и снова пускались в свои путешествия по улицам города. Нередко они встречали соотечественников Одинцова: вторую волну так называемых «новых русских». Те, приезжая с шальными деньгами начала 90-х, скупали все подряд на Лазурном побережье.

Их можно было отличить по дорогим костюмам и грубовато-неотесанным манерам.

«Братаны», «чисто конкретные пацаны» отрывались по полной программе, и часто обслуживающий их персонал с недоумением искал неведомые доселе выражения, листая толстые русско-французские словари. Виктор и Симона слышали все это, словно в отдаленном сне, они были увлечены только собою, и никакая сила в эту ночь не могла бы разлучить их.

Под самое утро, уставшие, они забрались в постель и, тесно прижавшись, шептали милые глупости, растворялись в любимом теле, как будто утоляли жажду после пустынного зноя.

Лучи солнца, робко заглянувшие в прорезь большой шторы, медленно двигались узкой полоской сначала через обнаженную руку Виктора, которой он обнимал плечи девушки, потом подобрались к ее копне каштановых волос, скользнули по щеке и исчезли, закрытые белыми облаками южного неба.

Им снились одинаковые сны.

В которых звучала музыка карнавала.

Где прятались желания поскорее проснуться, чтобы снова ласкать друг друга.

И почему-то одновременно они плакали в этих видениях.

И, проснувшись, недоумевали от этого.

Не зная, что слезы во сне означают близкую радость в реальном мире.

Французы яростно сопротивлялись напору Виктора Одинцова. В игре с нормальным контролем времени первые три часа шла абсолютно равная игра. Чаща весов склонялась в пользу русского на исходе четвертого. Когда начинались нервы, спешка, сказывалась усталость. Хладнокровное железо было лишено этих недостатков, в любой ситуации методично перебирало варианты со скоростью несколько миллионов в секунду. Симона подъезжала на «Ауди» за полчаса до начала тура, парковала автомобиль рядом с местом соревнования, проверяла аппаратуру.

Потом прогуливалась по улице, издалека наблюдая за участниками, спешащими на свои партии.

Одинцов шел пешком от самого отеля по одному и тому же маршруту. Если он играл белыми, то делал свой любимый ход пешкой на е4, и Симона включала программу после ответного хода его противника.

После семи партий Виктора стали осаждать журналисты.

– Чем объяснить вашу столь уверенную игру? – дотошный репортер из журнала, что несколько месяцев назад поливал грязью Одинцова, пытался сунуть диктофон чуть ли не в зубы.

– Но коммент! – отмахивался Виктор. – Все вопросы после окончания турнира!

– Вы производите впечатление мудрого сфинкса! – не унимался журналист. – Во время партии не встаете с места, даже для того, чтобы выпить чашку кофе… кто ваш тренер?

Одинцов отодвинул руку назойливого француза и вышел на улицу. После седьмой победы подряд он кожей ощущал пристальное внимание всех, кто был причастен к этому соревнованию.

Сделав в заключительных турах две ничьи (по предложению противников), он выиграл первый приз и гроссмейстерский балл.

Пять тысяч долларов.

И перспективу в следующем соревновании получить высшее шахматное звание.

– Ого! Наслышан! Колоссально, поздравляю! – так встретил игрока своей команды Жорж Гиршманн в Париже.

– Спасибо, – устало улыбнулся Одинцов.

После автомобильного марш-броска они с Симоной решили разлучиться на день, чтобы уладить накопившиеся дела.

– Мне уже поступают предложения уступить Одинцова другим командам. Заманчивые для тебя. Мы столько платить не можем, как, например Осер или Лион. Что думаешь по этому поводу?

Президент клуба напряженно ждал ответа Виктора.

Тот быстро проговорил:

– Никаких перемен! Я остаюсь у вас. А деньги, надеюсь, заработаю в личных соревнованиях.

Жорж, засияв, спустился в винный погреб, где годами у него хранилась многочисленная батарея бутылок вина со всех концов Франции.

Спустя две недели Одинцов прибавил к своим накоплениям еще четыре тысячи долларов и второй гроссмейстерский балл.

Шахматная пресса, комментируя успех русского, всякий раз вспоминала злополучное Торси, ядовито намекая на справедливость решения тамошних арбитров.

Виктор не следил за этими публикациями, полностью «растворившись» в любимой женщине.

Они не разлучались ни на день, но чувствовали, что это феерическое состояние должно скоро прерваться.

– Ты думаешь о своем друге? – шепнула девушка, заметив, как по лицу любимого пробежала тень.

– Да. А как ты узнала? – чуть удивленно спросил мужчина.

– Я чувствую тебя, дурачок, – ласково ответила Симона и положила голову на грудь Виктора.

Потом, помолчав, сказала:

– Тебе надо ехать оформлять все бумаги. Сначала в тюрьму, потом в Москву за родственниками Серова. Узнай его данные в администрации, они должны их хранить. Или через посольство в Москве, что делало ему визу.

– Хорошо. Я завтра начну все это делать. Надеюсь, мне хватит двух недель и пяти тысяч долларов.

Он ошибся.

Крашеная блондинка, секретарша Женевьевы, мягко поставила поднос с чашкой кофе перед Виктором Одинцовым.

– Подождите немного, она скоро освободится, – с сильным акцентом произнесла женщина и улыбнулась посетителю.

Виктор нервничал.

Он понимал, что его отказ от сближения с начальницей тюрьмы не пройдет безнаказанно. Где-то в этих стенах, в холодильной камере лежал труп его друга и от того, насколько быстро администрация пойдет навстречу желанию русского перевезти его в Москву, зависело драгоценное время Одинцова. Оно заканчивалось – срок востребования тела стремительно подходил к концу.

Виктор отпивал кофе маленькими глоточками, напряженно ожидая выхода посетителя.

Наконец, дверь медленно открылась и выпустила маленького смуглого человечка.

Виктор, словно подброшенный пружиной, вскочил с дивана.

Это был тот самый араб, который скупил в клубе мадам Шодэ все его книги и коллекционные шахматы, а потом обманул.

Выставив «оппозицию» собственноручно подписанному чеку.

– Вот ты и попался, гад! – руки Одинцова трясли лацканы пиджака перепуганного араба, на шум из кабинета выглянула Женевьева.

– В чем дело, Виктор? – изумленно произнесла она. – Что ты делаешь??

– Эта скотина, – Виктор кивнул на араба, – обманула меня на две тысячи франков! А как он оказался в твоем кабинете?

– Он держит книжный магазинчик и приносит мне шахматную литературу, журналы, – ответила хозяйка мрачного заведения, – как он тебя обманул?

Араб что-то быстро лопотал на своем наречии.

– Ну, что – узнал меня, сволочь?! – Одинцов в очередной раз встряхнул жулика, раздался треск разрываемой материи.

Дорогой пиджак с отливом не выдержал русского напора и пошел наверху по швам.

– Пардон, пардон! – верещал испуганный человечек. – Отпустите меня, я заплачу за Ваши книги!

Одинцов ослабил хватку и араб, испуганно косясь в его сторону, зашарил по карманам.

Пока он искал деньги, Виктор быстро рассказал француженке о том случае на блицтурнире в клубе мадам Шодэ.

– А ты принял чек от араба? – на русском проговорила Женевьева и рассмеялась. – Это значило просто отдать даром свои книги. Ты же не мог без лицензии зарабатывать деньги во Франции.

– Теперь уже хорошо знаю, – пробурчал Одинцов и брезгливо взял четыре пятисотфранковые купюры из рук человечка, – пинка бы тебе дать хорошего! Чтобы помнил, как надувать игроков!

Хозяин книжного магазинчика пулей вылетел из приемной Женевьевы.

– Ну, заходи, – темные оливки глаз внимательно посмотрели на Виктора, потом бросили взгляд через его плечо, – ко мне никого не впускать, я буду долго занята!

– Хорошо, – ответила высокая крашеная блондинка и закрыла распахнутую испуганным арабом входную дверь в «предбанник» хозяйки.

– Вот! – Женевьева положила перед гостем лист бумаги, на которой только что выписала список обязательных инстанций, где Одинцов должен был получить «добро» на перевозку тела Алексея Серова.

Виктор пробежал глазами по строчкам ровного почерка собеседницы и поморщился.

– Ну? И это обязательно надо тебе? – пытливо вглядывалась в лицо русского начальник тюрьмы. – Он же не родственник, а просто бывший сокамерник.

– Если я пришел сюда, значит надо, – глухо ответил Виктор и, чуть помолчав, спросил, – надеюсь, ты не станешь мешать мне в этом деле, а лучше поможешь?

– Странные вы люди. Мужчины России, – задумчиво проговорила Женевьева, пустив тонкую струйку дыма.

– Что же странного в нас?

– Я не понимаю, тебя, например… – женское лицо приблизилось к голове Виктора, едва не касаясь черными кудряшками его плеча, – что мешало нам побыть вдвоем после ресторана? Это – естественно. А вот прийти ко мне и просить помочь отвезти тело чужого человека в Москву – не укладывается в моем сознании.

Виктор чуть отстранился и поправил заколку на галстуке.

– Это мой друг и я дал себе слово, что он будет лежать в русской земле…

– Похвально. Патриотично. И все – на свои деньги? Тебе не жаль их? А родственники Серова что? Им же все равно, никто из них даже не обратился к нам.

– Да, на свои. Я заработал в последнее время достаточно…

– Ах да! – воскликнула Женевьева. – Поздравляю, кстати, тебя! Ты уже гроссмейстер! Как быстро…

– Спасибо, дай мне адрес жены Алексея.

– Зачем?

– Так мне не выдадут тело по закону. Должен близкий родственник приехать за ним.

– Совершенно верно, – бесстрастно проговорила француженка, – только после нашего горячего свидания завтра вечером.

Симона стиснула зубы, чтобы не выругаться. Экран ноутбука исправно выдавал картинку из кабинета начальницы тюрьмы, записывая происходящее на видеопрограмму компьютера.

– Зачем всё это надо? – нервно воскликнул Одинцов. – Я же не люблю тебя!

– Это не имеет значения! – парировала Женевьева. – Зато я хочу этого! И привыкла добиваться своей цели! Будет величайшей глупостью с твоей стороны вновь не воспользоваться столь заманчивым предложением… А? И, довольная произведенным эффектом, француженка откинулась на кресле, высоко заложив ногу за ногу, обнажив ажурные чулки.

Взгляд Одинцова замер.

Под черной юбкой Женевьевы трусиков не было. И темный разрезик методу ног, с аккуратной тонкой полоской волос, как магнитом притягивал мужской взгляд.

Задняя дверь «Ауди» с треском захлопнулась, выпустив разъяренную Симону. Проходившая мимо пожилая супружеская чета с беспокойным недоумением уставилась на раскрасневшееся лицо девушки.