Текст книги "Французская защита"

Автор книги: Анатолий Арамисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Стоп!! – опять закричал везунчик и ткнул мясистым пальцем в эту карту.

Опять дама.

Тысяча франков, лежащая на коне, снова перекочевала в карман игрока.

– Я! – вдруг воскликнул худощавый парень с копной светлых волос.

– Ставка! – хладнокровно проговорил негр.

– Триста!

– О’кей!

Толстяк обиженно засопел. Он не успел поставить новые деньги, и был теперь вытеснен другим соперником кидалы.

Симона ничего не понимала.

Карта, которую она заприметила, казалось, поменяла свой цвет.

Теперь с засаленной рубашкой почему-то оказывался бубновый король. Парень, проиграв первые два кона, не унимался.

На третий раз ему повезло.

Зрители одобрительно зашумели.

– Non, non! – каждый раз протестовал негр, когда кто-нибудь пытался встать сбоку, перекрывая директрису обзора улицы Saint Denis.

Жучила стоял таким образом, что подобраться к нему можно было только справа или слева.

Парень оказался на редкость азартен.

Толстяк пытался снова войти в игру, но он не давал ему сделать это, мгновенно бросая все новые деньги на раскладной стол.

– Твою мать! – неожиданно для Симоны выругался парень.

Русский!

Один из многочисленных наших туристов, пришедший поглазеть на знаменитую своими пороками улицу, ввязался в рискованную игру с мошенником.

Он уже проиграл несколько тысяч франков за последние пять минут.

– Ты, сволочь, жульничаешь!! – закричал светловолосый. – Здесь на столе нет вообще дамы!

И с этими словами он открыл вторую карту, а затем и третью.

Дамы, естественно, не было.

– Non, non! – запротестовал француз.

– Ах ты, скотина! – парень сжал кулаки и двинулся на него.

И тут же русского с двух сторон схватили за рукава высунувшиеся из толпы несколько рук.

Негр быстрым движением убрал карты, и попятился, на ходу складывая столик.

– Полиция! – раздался чей-то выкрик.

Симона быстро повернула голову и увидела две приближающихся фигуры в синей форме: мужчину и женщину.

Русский вырвался из рук, держащих его, рубашка с треском лопнула под мышками.

Он выбросил свой кулак вперед в направлении лица шулера, но не достал. Негр с непостижимой ловкостью, толкнув задом деревянную дверь старинного дома (Симона заметила, что почему-то из этой двери никто не выходил на протяжении всей игры), скрылся в полутьме подъезда. Парень бросился к двери и дернул за ручку.

Заперто!

Он ошеломленно рвал эту ручку на себя, но дверь не поддавалась.

Тогда парень бросился влево, чтобы забежать к дому с тыла.

Но не угадал, видимо, сторону.

Через пять минут Симона увидела, как он понуро вышел на улицу Saint Denis.

Сел к фонтану, обхватив голову руками.

Девушка не стала подходить к нему. Полицейские равнодушно прошли мимо. Они, вероятно, привыкли к подобным сценам в этом районе.

Симона пошла вниз, к Сене. Пора было ехать домой.

Она вошла в метро «Châtelet» и удивленно остановилась около края эскалатора.

Негр, держа сжатыми ногами раскладной столик, деловито считал купюры, которые вытаскивал из кармана тот самый «везунчик»-толстячок в приличном сером костюме.

«Вот сволочи» – подумала Симона и, проходя мимо, не выдержала:

– Давно в паре работаете?

Толстяк резко вздрогнул и обернулся с испуганным видом.

Негр набычился, зло сверкнул желтоватыми белками глаз.

Кожей ощущая его тяжелый, пристальный взгляд, Симона, спустилась по эскалатору к поездам метро.

Через полчаса она уже шагала по улице Виктора Пого.

Этот длинный, насыщенный событиями день был закончен.

ЧАСТЬ 3. ВЫХОД

Виктор Одинцов разглядывал нового сокамерника. Тот уже третий час подряд неподвижно лежал на бывшей Лёхиной кровати, закрыв глаза. Стойкий запах водочного перегара распространился вокруг, заполнив своими отвратительными молекулами пространство камеры.

Внушительного вида синяк темнел под правым глазом новичка. Одежда его была порвана в нескольких местах.

Наконец, мужчина зашевелился и, открыв глаза, повернулся к Одинцову. – Здоров, братан! Меня Юрок звать, для тебя просто Юра.

– Виктор.

Глаза новичка внимательно ощупывали фигуру Одинцова. Юрок сделал усилие и, морщась, приподнялся на кровати.

– Скоты, так отметелили, все болит… – он осторожно коснулся рукой синяка на лице.

– За что попал? – спросил Виктор.

– Да погуляли славно с корешами тут в одном кабаке, – ухмыльнулся Юра, – они свалили вовремя, а я зацепился за тачку, и повязали меня полицаи.

Он осторожно приподнял край черных брюк и посмотрел на ногу. Синяя полоса шла вдоль берцовой кости, заканчиваясь около коленной чашечки.

– А ты что тут паришься? – спросил новенький.

– За драку с французом.

– Отдубасил его? – весело воскликнул Юрок.

Виктор кивнул головой.

– Ну, молодчик! Терпеть не могу этих лягушатников! Я б каждому, будь моя воля, рыло начистил! – и Юрок ожесточенно сжал кулаки.

– А зачем тогда сюда приехал, если ненавидишь их? – Одинцов вопросительно взглянул на сокамерника.

– Да пришлось смыться с Красноярска, поприжали нас с корешами. Сначала рванули в Германию, но там уж больно тоскливо. Поэтому переехали сюда, здесь наших русаков побольше будет. А там, бля, из бывших совков одни евреи почему-то.

– Не в районе Кёльна случаем?

– Точно! Откуда ты знаешь? – Юрок заинтересованно посмотрел на собеседника.

– Да туда по специальной программе евреев впускают на ПМЖ. Вроде как немцы, чувствуя свою вину перед этой нацией, загладить ее пытаются. Видел я у посольства Германии в Москве специальную, отдельную очередь для них.

– Правее основного входа для остальных? – улыбнулся Юрок.

– Точно.

Через несколько часов общения Одинцов почувствовал, что как будто был знаком с красноярцем пол-жизни. Тот, не умолкая ни на минуту, громко балагурил, рассказывая свою биографию.

Внезапно их разговор прервал резкий стук металлического предмета о решетку соседней камеры.

Юрок смолк на полуслове:

– Кто это?

– Да сосед, Миша Лернер есть тут такой, недоволен видно, что громко разговариваем.

– Что-ооо? – протянул Юрок и, взяв со стола металлическую кружку, с силой ударил ею о решетку:

– Ты, крыса французская, не точи свои зубешки о прутья! Иначе повышибаю все! – заорал новичок на весь коридор.

В камерах зашевелились.

За завтраком заключенные внимательно разглядывали новоприбывшего. Юрок, несмотря на синяки и шишки, выглядел внушительно.

Почти двухметрового роста, блондин, он вызывал опасливое уважение.

Толстые вены как будто вздувались каждый раз, когда он сгибал руку в локте, накаченные мышцы играли своим сорокасантиметровым объемом.

– Этот, что ли? – кивнул головой Юрок в сторону фиолетовой шевелюры.

Жан Темплер, выпущенный из карцера две недели назад, сосредоточенно склонился над своей тарелкой.

– Да – ответил Одинцов, – только не стоит обращать внимания на эту мразь.

– Замочить бы его надо, – задумчиво проговорил Юра, допивая чай, – только по-умному.

– Как это? – не понял Одинцов.

– А вот так. Тихо, чисто, без помарок. Чтобы ни одна тюремная собака не заподозрила.

– Брось, не связывайся. Можешь за это говно пожизненное схлопотать.

– Но он ни за что убил русского парня, – глаза напротив потемнели, – у нас за такое один приговор: мочить!

– Мы не у себя в России. Здесь другие порядки.

– Чихал я на эти ихние порядки – придвинулся к Одинцову Юрок и вроде бы как невзначай махнул рукой вдоль стола.

Пустой стакан полетел в сторону жующего Темплера.

Грохот разбившегося стекла заставил поднять головы всех присутствующих в зале пищеблока.

Темплер поднял голову, внимательно посмотрел на Юрка и шаркнул ногой, отбрасывая в сторону осколки стакана.

– Je vous remercie[37]37
  Je vous remercie – Спасибо


[Закрыть] – спокойно проговорил француз.

– Что он сболтнул? – поинтересовался Юра.

– Я сам не понял толком. Вроде как благодарит тебя за что-то.

– В морге когда будет, тогда и отблагодарит! – бросил сибиряк.

– Ты что, серьезно?

– А ты думаешь, я – болтун? – раздраженно спросил Юрок.

Чуть помолчав, он добавил:

– Я в таких передрягах бывал, тут никому не снилось. Разборки еще те в Красноярске были. Как видишь – выжил. Потом затихло. Стали бизнесом ворочать. Но слишком большой кусман проглотили. Думали – отобьемся, как обычно. Не вышло. Пришлось свалить, лечь на дно.

Он хотел еще что-то сказать, как в зал вошла Женевьева и сразу направилась к их столу.

Подойдя, остановилась и молча разглядывала новичка.

– Бонжур, мадам! – чуть привстал из-за стула Одинцов.

– Бонжур, – ответила женщина.

– Кто это? – удивленно приподняв брови, спросил Юрок.

– Она начальник тюрьмы, – коротко бросил Виктор.

– Есть проблемы? – по-русски, с заметным акцентом спросила Женевьева, обращаясь к новичку.

– Никаких проблем, мэм! – почему-то на американский манер ответил двухметровый блондин и раздвинул зубы в улыбке.

– А это что? – взгляд женщины указал на валяющиеся осколки под ногами Темплера.

– Это я нечаянно задел, вот он и полетел случайно на пол, – ответил Юрок, кротко глядя на начальницу.

– Приятного аппетита! – сухо сказала Женевьева, и быстро вышла из зала.

Юрок проводил ее внимательным взглядом:

– А ничего бабенка! Никогда бы в жизни не сказал, что она начальник французской тюряги! – засмеялся красноярец.

Одинцов помолчал.

– И она весьма странно на тебя смотрела, – продолжал Юрок.

– Как странно?

– А вот так. Обычно бабы так смотрят на мужика, которого хотят.

– Брось, Юрка, не до шуток мне…

– Ну, хватит грустить, зёма! Вылезем отсюда, такой пир закатим мы с корешами! С тобой непременно! Вздрогнем так, что долго помнить будут французики нас!

…Сильнейший удар пришелся прямо в переносицу Темплера. Француз резко упал навзничь, ударившись головой о землю.

Мишель Лернер, находившийся рядом, громко закричал, выражая свое возмущение.

– А что? Я ничего! – спокойно оглядывался Юрок. – Я ж не хотел, так получилось!

Игроки сгрудились вокруг фиолетоголового. Тот лежал без сознания. Футбольный мяч, тяжелый после прошедшего дождика, далеко отскочил от места столкновения с лицом наркомана.

Игра между заключенными была прервана.

Подбежавшие охранники с трудом приподняли Темплера и, закинув его руки к себе на плечи, поволокли с поля.

– Врача! Он без сознания! – раздались выкрики.

Минутой раньше Юрок пушечным ударом вогнал футбольный снаряд в ненавистное лицо.

Одинцов понял: специально.

Женевьева ничего не могла с собою поделать.

Этот русский нравился ей все больше. Она несколько раз за последние две недели вызывала Виктора к себе в кабинет под предлогом часового шахматного занятия.

Одинцов терпеливо разъяснял француженке тонкости дебютной стратегии черных в ее излюбленном дебюте.

Французская защита.

Она – как сжатая пружина. Противник наседает, всё быстрее приближая свои редуты к окопам черных фигур и пешек. Вот он уже почти врывается туда по флангу. И уже хозяйничает на чужой территории.

И, о чудо!

Пружина с силой разжимается.

Хлестко, резким, болезненным контрударом.

Теряя завоеванные позиции, белые спешно отступают. Но всё – кончено. Если, конечно, слишком увлечься и забыть о собственной безопасности. Опытные игроки никогда не забывают о ней.

Но их – мало.

Зажатый в узкий коридор, красноярец Юрий Тарасов, медленно отступал.

Рассекая воздух тонкими заточками, Жан Темплер и двое его подельников неторопливо загоняли противника в угол.

Французы были уверены в победе.

Они не знали, кто стоит перед ними.

Если бы знали – никогда не пытались убить русского.

Отдавший несколько лет жизни изнурительным тренировкам в секции карате, Юрий Тарасов специально вызвал огонь на себя.

И он отомстил.

Никто не видел, как четверо заключенных, словно сговорившись, уединились в отдаленном тюремном коридоре.

Через три минуты Юрок вышел оттуда, потирая ушибленный кулак.

В темноте, на бетонном полу остались лежать три безжизненных тела. Горло Жана Темплера было проткнуто насквозь заточкой, зажатой в холодеющем кулаке его подельника. У того тонкий металлический шпиль торчал прямо из левого соска.

Третий, со сломанными шейными позвонками, лежал в трех метрах поодаль.

Жизнь стремительно покидала его тело.

Он не успеет рассказать прибежавшим охранникам о случившемся. Месть состоялась.

– Ты знаешь, кто их убил? – задумчиво проговорила Женевьева, пристально глядя в глаза Виктору.

– Нет! – твердый ответ.

Такой же уверенный взгляд.

Темные оливки чуть смягчились:

– А предполагаешь?

– И не предполагаю. Мне, если честно, наплевать на это.

Женевьева опустила голову, потрогала тонкими пальцами острый конус на фигурке черного короля.

– Наплевать?

– Да, мне все равно.

– Но ведь они тоже люди, – со странной интонацией в голосе проговорила француженка.

– Для меня – нет.

– Ясно.

В воздухе повисло молчание.

Одинцов изучал последствия возможного рейда белого ферзя в тыл противника.

– Как ты думаешь, не погибнет твоя главная фигура в моем тылу? – с легкой иронией спросила Женевьева.

Недвусмысленный намек.

Одинцов думал, как ответить правильно.

Интуитивно он чувствовал нависшую над ним опасность.

Женевьева не хотела отпускать его.

Она могла представить Виктора в качестве подозреваемого по убийству трех заключенных.

И тогда он был бы в ее распоряжении еще минимум на полгода, пока идет следствие.

Одинцов решил идти ва-банк.

– Ты влюблена? – такой вопрос в этих стенах еще никем не задавался. Тонкая кисть едва заметно вздрогнула.

Черный король со стуком упал на доску, сбив по дороге пару пешек.

– Плохая примета, – улыбнулся Виктор.

– Я слышала о ней, – тихо сказала Женевьева.

– Отпусти меня, – проговорил Виктор, глядя ей прямо в глаза, – я знаю, ты – замечательная…

– С чего ты взял? – темные оливки подернулись слегка влажной дымкой.

– Я чувствую это. Ты же знаешь, как развита интуиция у хороших игроков. Или, по крайней мере – слышала об этом.

– Ты прав.

– На следующей неделе я должен выйти на свободу. Я хочу увидеть тебя там, – глухо проговорил Одинцов.

Это был пока самый сильный ход в его французской жизни.

– Зачем? – покривила душой женщина.

Виктор улыбнулся.

– Мы доиграем нашу партию. На равных.

– Хорошо. Иди.

– И еще одна просьба.

– Какая?

– Не трогай моего сокамерника.

– Почему? Он подозревается в убийстве.

– Это недоказуемо. Я и Мишель Лернер показали, что Тарасов весь тот вечер находился в камере.

– Лернер?

– Да.

– Почему?

– Не знаю.

Виктор солгал. Он знал, что Юрок насмерть запугал бывшего финансового махинатора. Всего несколько весомых слов, сказанные по дороге на завтрак, сделали француза сообщником.

Женевьева подняла своего короля и поставила на прежнее место.

– Хорошо. Здесь мы ничего не станем менять.

– Спасибо.

Когда за Одинцовым тихо закрылась дверь, Женевьева, наклонившись вперед, положила подбородок на сжатые кулачки, долго, задумчиво смотрела перед собой.

Она действительно влюбилась.

Железные ворота тюрьмы Seine Saint-Denis, гремя на стыках, медленно открывались перед Одинцовым.

Долгожданная свобода.

Три месяца французской тюрьмы показались вечностью.

Виктор шагнул вперед и, не оборачиваясь, медленно пошел вдоль высокой бетонной стены.

Он знал, что за ним наблюдают десятки глаз.

Завистливых, ненавидящих, проклинающих.

И лишь одни глаза с любовью.

С надеждой и грустью.

В конце тротуара Виктор обернулся и махнул рукой.

Всё. Он – на свободе.

Но идти некуда.

Свобода с тоскливой горечью чужбины. На обратную дорогу до Москвы нужны деньги.

А их у Одинцова нет.

Он остановился около телефонной будки и пошарил по карманам.

Зная, что там пусто.

Мимо на огромной скорости пронеслась новенькая «Ауди».

Виктор ждал около таксофона сердобольного француза или француженку, чтобы попросить на минутку их карточку.

Он должен позвонить Василию Петровичу.

Это – единственный выход.

– Силь ву пле, мадам! – пожилая француженка испуганно отшатнулась от русского и торопливо пошла прочь.

– Месье! – толстый француз брезгливо обошел Виктора стороной. Рядом с визгом затормозила машина.

Дверь со стороны водителя открылась, и Одинцов, уже раскрыв рот в своей безнадежной просьбе, замер.

К нему, приветливо улыбаясь, шла красивая молодая женщина в ослепительно белом костюме.

Это была Симона.

– Василий Петрович просил извинить, что не сумел сам приехать, – Симона внимательно следила за дорогой.

Одинцов мог любоваться ее точеным профилем, бросая быстрые взгляды влево.

– Он наказал мне доставить тебя прямо к нему домой.

– Спасибо, а я уже хотел звонить ему.

– Мы хорошо помнили об этом дне. Вчера связались с администрацией тюрьмы, они подтвердили, что ты освобождаешься в 10 утра. Но, извини, чуть опоздала, застряла в пробке.

– Какая ерунда! Ты же успела… И я так рад видеть тебя.

Симона бросила взгляд вправо, улыбнулась и промолчала.

Поток машин с каждым километром к центру двигался все медленнее.

Юркие мотоциклисты сновали между машин, едва не задевая зеркала. Сзади послышался вой сирены. Симона поморщилась:

– Опять эти полицаи!

– У нас их все пропускают, – задумчиво проговорил Виктор, видя, что водители и не думают прижиматься к обочине.

– А здесь почти все игнорируют. Только «Ambulance» дают дорогу.

– Кому? – не понял Одинцов.

– «Скорой помощи» по-вашему.

– У нас, скорее, всё наоборот.

– У вас очень много поставлено с ног на голову. И еще немало времени пройдет, чтобы по-нормальному всё утряслось.

– Наверное, так – вздохнул Виктор.

Спустя полчаса темно-зеленая «Ауди» припарковалась возле армянской лавки на улице rue Richer.

– Здесь он живет? – спросил Виктор.

– Да. Чуть дальше, вон та зеленая дверь.

– Понятно. Отсюда недалеко шахматный клуб мадам Шодэ, где мы и познакомились с Василием Петровичем.

– Я знаю, – ответила Симона и щелкнула брелком сигнализации.

Они подошли к массивной деревянной двери зеленого цвета, Симона нажала металлическую кнопку на пульте домофона.

– Qui est là?[38]38
  Qui est là? – Кто там? (фр.)


[Закрыть] – раздался знакомый голос.

– Это мы! – весело проговорила девушка.

– Отлично! Открываю!

Они поднялись по винтовой лестнице на третий этаж.

Василий Петрович уже ждал у входа в свое жилище:

– Прошу!

Квартира русского эмигранта была похожа на филиал исторического музея. Многочисленные картины висели на стенах всех пяти комнат. В дальней, самой небольшой, несколько десятков полотен стояли на полу, тесно прижатые рамками друг к другу.

Старинные вещи были расставлены в порядке, понятном только хозяину квартиры.

– А Вы здесь живете один? – спросил Одинцов, пораженный открывшимся великолепием.

– Нет, жена Анастасия Михайловна уехала неделю назад в загородный дом, что у нас в Нормандии.

– Сколько картин! – не удержался Виктор.

– Василий Петрович известный искусствовед и коллекционер – пояснила Симона.

– Ну-с, прошу к столу! – улыбнулся хозяин. – На горячее я приготовил вам курочку.

И, обращаясь к шахматисту, спросил:

– С каким маслом пожарить мясо: оливковым, соевым или подсолнечным?

Виктор сглотнул слюну.

Он вспомнил, как еще совсем недавно в Москве выстаивал двухчасовые очереди за подсолнечным маслом. Упитанная продавщица в замызганном халате разливала его прямо из большой бочки специальным ковшиком.

Хвост очереди выходил на улицу.

Горбачевские «реформы» завели страну в болото всеобщего дефицита. Логический конец воплощения в жизнь бредовых идей, изложенных когда-то бородатым евреем по имени Карл.

– С оливковым, пожалуйста! – наугад рубанул Одинцов. Хотя до этого ни разу не ел мясо, поджаренное на этом продукте.

Название понравилось.

Василий Петрович засуетился на кухне.

Симона вместе с Виктором медленно осматривали квартиру-музей.

– Смотрите, подлинник Шемякина! – воскликнула девушка.

Со стены на Одинцова смотрели странные, изогнутые фигуры на фоне какого-то мистического пейзажа.

Он пожал плечами:

– Я, если честно, ничего не понимаю в этом. Например, вот та картина мне намного больше нравится.

И он указал на красивый морской пейзаж.

– Тоже известный художник, француз, автор этой работы.

Симона назвала фамилию, но она ничего не говорила Одинцову.

– Василий Петрович рассказывал занимательную историю об этом полотне, – продолжала девушка, – он купил его у художника давно, прямо на улице, тот совсем не бьи известен.

– И что? – заинтересовался Виктор.

– Потом, спустя двадцать лет, когда имя художника гремело по всей Франции, Василий Петрович привез ему эту картину.

– Зачем?

– В последние пять лет, с тех пор, как только живописец «пошел в гору», стал модным, он по-другому подписывает свои полотна. Василий Петрович хотел получить новый автограф мэтра.

– И что?

– Тот сначала не узнал свою работу. Потом отошел на несколько шагов назад, прищурился и воскликнул: «Да, этот пейзаж я написал! Сколько лет прошло!» Взял кисть, сделал несколько мазков, и сзади полотна поставил свой новый знак.

– И теперь эта картина изменила свою стоимость?

– Конечно! В десятки раз. Вложение денег в искусство давно считается надежным, прибыльным делом.

– Интересная история, – улыбнулся Виктор.

Старинный паркет слегка скрипел под их ногами. Русская старина: самовары, прялки, иконы, пасхальные яйца и другие предметы молча смотрели на потомков.

– Ну-с, молодые люди, прошу к столу! – раздался голос хозяина.

– Минутку, мы сейчас! – весело отозвалась Симона.

Она подвела Одинцова к ванной.

– Перед едой надо помыть руки, – заботливо проговорила девушка, – и вообще…

– Что вообще? – чуть покраснел Виктор.

– После обеда мы пройдемся по магазинам, тебе надо переодеться…

– Я пахну тюрьмой? – напрямик спросил Одинцов.

Девушка встряхнула копной каштановых волос и, посерьёзнев, ответила:

– Просто тебе надо избавиться от этой одежды. Да, она пропахла тюрьмой. Не обижайся…

– Но у меня совсем нет денег. Я не знаю, как уеду в Москву.

Симона посмотрела мужчине в глаза:

– Домой ты всегда успеешь. Мы разговаривали об этом с Василием Петровичем. Деньги ты отдашь мне позже, когда заработаешь.

Щеки Виктора вспыхнули.

Он ничего не ответил, молча прошел в ванную и умылся.

Пара бокалов прекрасного «Bordeaux» чудодейственным образом меняли сознание Одинцова.

Мир набирал краски.

Что-то тягучее, страшное, липкое, неприятное до омерзения оставалось позади. Три месяца тюрьмы слились в один мутный временной поток. И теперь, сидя в этой симпатичной кухоньке в окружении своих соотечественников, принявших живое участие в его судьбе, Виктор чувствовал, что как будто покинул эти неприятные липкие воды и ныряет в звенящий своей свежестью и чистотой горный ручей.

– Ну, за твои будущие спортивные успехи! – поднял очередной бокал Василий Петрович.

– Спасибо…

Все по-русски чокнулись, Симона пригубила вино и вопросительно взглянула на Виктора.

– Три команды, играющие в первенстве Франции, хотят видеть тебя в своих рядах.

– Какие команды?

Василий Петрович вытер салфеткой губы и проговорил:

– Значит так. Первым позвонил мне президент клуба «ISSY – les – MOULINEAUX». Это – пригород Парижа, один из районов. Команда неплохая, крепкая. Затем о тебе спрашивали из «Caissa», что у нас здесь рядом. Мы познакомились в этом месте, ты помнишь. И, наконец, тобою интересуется эмигрантский клуб, за который еще когда-то играл Александр Алехин. Его президентом является мой друг Жорж Гиршманн.

– И, кстати, мой деловой партнер по работе, – добавила Симона.

– А какие условия предлагают команды?

– У всех примерно одинаковые. Они оплачивают тебе дорогу, проживание, и дают еще деньги за игру, правда, не слишком большие. Но что поделать, огромные гонорары бывают здесь разве что у теннисистов и футболистов.

– А вы что посоветуете мне?

– Я бы выбрал на твоем месте клуб Жоржа. Верно, Симона?

Девушка утвердительно кивнула.

Виктор улыбнулся, и, осмелев, поднял еще бокал:

– Спасибо, я так благодарен вам! Что ж, за клуб Александра Алехина!

Виктор Одинцов не узнавал себя в зеркале. Он похудел за три месяца килограммов на десять, осунулся, и в глазах появилось доселе незнакомое выражение.

Немного усталое, опустошенное.

Симона помогла подобрать ему костюм, рубашки, новую обувь, белье. Они вышли из супермаркета, держа в руках пакеты, где лежали старые вещи мужчины.

– Давай! – девушка потянулась к руке Одинцова.

Одежда, пропитанная молекулами тюремной камеры, полетела в мусорный контейнер.

– Ну вот, и отлично! – засмеялась Симона. – Ты теперь выглядишь совсем по-другому!

– Как по-другому? – спросил Виктор, и в этот момент в его душе что-то дрогнуло.

Он еще не осознавал, что в нем просыпалось давно забытое чувство. Симона понравилась ему с первого взгляда, но это было, скорее всего, похоже на констатацию простого факта: девушка необычайно привлекательна.

Точно такое же ощущение испытывал Одинцов, листая, например, каталог мод, где с глянцевых страниц ему улыбались молодые красотки.

– А вот так! Ты стал похож на настоящего джентльмена…

И Симона, взяв свого рослого спутника под руку, направилась к автомобилю, в котором их поджидал Василий Петрович.

– Ну, как? Оцените! – воскликнула она, когда русский эмигрант оторвался от газеты.

– Замечательно! У тебя, я заметил довольно давно, весьма хороший вкус. Щеки девушки порозовели…

Жорж Гиршманн уважительно тряс руку Виктора Одинцова.

– Я рад, что Вы, маэстро, приняли именно наше предложение! – воскликнул он.

– Я не мог иначе, и все благодаря вашим друзьям, – улыбнулся Одинцов. А в мыслях его все чаще мелькало: «Ну, когда же? Когда? Я должен уже зарабатывать здесь! Как стыдно быть на содержании, даже у друзей…» Жорж, Иоланта, Симона и Василий Петрович сидели за большим круглым столом в саду дома Гиршманнов, что находился в 30 километрах за городом. Они подробно отвечали на вопросы Виктора, касающееся различных нюансов его дальнейшего пребывания во Франции.

Для начала необходимо было получить годовую визу в консульстве, что находилось рядом с метро «Октябрьская» в Москве.

Жорж отпечатал на принтере официальное приглашение клуба, а также вручил Виктору специальную лицензионную карточку, дающую право играть в официальных соревнованиях.

– Теперь осталось только одно! – весело воскликнул Жорж.

– Что именно? – повернулся к нему Одинцов.

– Открыть Вам счет в банке. И, надеюсь, он будет пополняться каждый месяц! – улыбнулся президент клуба. – А жить Вы, Виктор, будете, думаю у нас в доме?

– Удобно ли это?

– Без проблем! Комнат много и Вы не стесните нас!

На следующий день Виктор вертел в руках синюю пластиковую карточку банка «Crédit Lyonnais».

Как будто в волшебном сне, не веря своим глазам.

Жорж положил на счет нового игрока его команды небольшую сумму, которая требовалась для открытия счета.

– Так. Все это замечательно, – вслух проговорил Одинцов, – но как мне заработать на дорогу домой?

Тоска по Наташе, Лизе, родным, друзьям с Таганки с каждым часом становилась все сильнее.

Внезапно в голову пришла идея.

Виктор позвонил Василию Петровичу.

– Можно я заберу всё то, что привез с собой?

– Конечно. Ты увезешь это обратно в Москву?

– Нет, я хочу попробовать продать эти вещи в шахматном клубе местным игрокам.

В багаже Виктора, который он оставил на rue Richer, были изумительной красоты шахматы, ручной работы (давний подарок отца), интересные книги, которые весьма ценились среди знатоков.

Одинцов видел, как нередко во время соревнований некоторые участники продают на отдельно стоящих столах шахматную литературу.

– Хорошо, приезжай, я дома.

Виктора любезно приветствовала хозяйка шахматного клуба «Каисса» мадам Шодэ. Несмотря на огорчение в связи с отказом русского игрока выступать за ее команду, пожилая женщина ни единым жестом не выказала свои эмоции.

Василий Петрович на французском попросил хозяйку клуба разрешить Одинцову выставить на продажу принадлежащие ему книги и комплект шахмат.

– Конечно, без проблем! – улыбнулась мадам. – Как раз через полчаса начнет собираться народ на воскресный блиц-турнир.

Спустя час Виктор уже вовсю сражался в пятиминутках с парижскими игроками. Трехмесячное пребывание в стенах Seine Saint-Déni сказывалось. Одинцов нервничал, допускал ошибки и никак не мог выйти в лидеры. Долгое время на первом месте шел югослав Ловачевич, заядлый «блицер».

У него была «набита рука», то есть практически ежедневно, по несколько часов подряд он просиживал в этом клубе, обыгрывая одного любителя за другим.

Шахматисты подходили к столику с выставленными книгами и комплектом, с интересом листали страницы, но пока ничего не покупали. Одинцов мрачнел.

Он не хотел просить денег ни у Василия Петровича, ни у Жоржа, ни, тем более, – у Симоны.

Русский эмигрант, побыв в клубе пару часов, не спеша побрел домой.

– Заходи после окончания! – пригласил он Виктора к себе.

– Спасибо! – Одинцов благодарно улыбнулся старику.

Когда блицтурнир подходил к концу, Виктор обратил внимание на невысокого смуглого человечка, с интересом вертевшегося около столика с книгами. Тот о чем-то поговорил с мадам Шодэ, и хозяйка указала ему на Одинцова.

– Вы продаете? – на ломаном английском спросил человечек.

– Да.

– Сколько Вы хотите за всё? – человечек обвел глазами пространство стола.

Он был одет в дорогой костюм синеватого цвета, на пальцах рук блестели золотые перстни.

Одинцов задумался.

Потом, в уме посчитав примерную сумму, ответил:

– Две с половиной тысячи франков.

– Non, non! – замахал руками смуглолицый. – Слишком высокий прайс! Виктор пожал плечами и пошел, было к своему столику.

Человечек догнал русского игрока и нежно взял его под локоть.

– Я Вам давать одну тысячу кэш, согласны?

Виктор покачал головой и сел за очередной блиц поединок.

Краем глаза он видел, как смуглолицый чуть ли не обнюхивает каждую резную фигурку из комплекта раритетных шахмат.

– Одинцов – Бурей! – громко провозгласила мадам Шодэ, зачитывая пары последнего тура.

«Да, это он!»

Виктор с удивлением рассматривал бывшего чемпиона Москвы. Тот уже давно мотался по разным странам в поисках лучшей доли. Покинув СССР в начале восьмидесятых, Яша (так его звали все шахматисты) побывал и в Израиле, и в США, и еще Бог знает где.

Но осел, в конце концов, в Париже.

«Как он изменился! Я помню его фото в наших журналах и газетах. Черноволосый мужчина, уверенный взгляд, всегда очень хорошо одетый. А что теперь?»

Виктор перевел взгляд на Яшину одежду.

Потрепанный пиджак. Черные, засаленные брюки. Стоптанная обувь. Весь какой-то дерганный, нервный, с лихорадочно бегающими глазами. «Да… вот так частенько заканчивают шахматные профи… Даже первый чемпион мира Вильгельм Стейниц умер в полной нищете. Есть над чем задуматься».

Игра была острой.

Бурей «подкручивал», пожертвовав одну за другой три пешки. Одинцов хладнокровно защищался. Партия переходила в эндшпиль с перевесом Одинцова. Он, гася инициативу противника, отдал назад две пешки и избежал угроз королю.

Бурей вспотел и с каждым ходом все быстрее ударял по кнопке шахматных часов.

Он проигрывал.

В решающий момент, когда Виктор уже хотел, было заматовать короля соперника, над его ухом раздался знакомый голос:

– Temps!

– Oui! – по-французски воскликнул Бурей, указывая пальцем на циферблат Виктора. Красный флажок белых безжизненно повис острием вниз. И в эту секунду рухнул также флаг черных.