Текст книги "Французская защита"

Автор книги: Анатолий Арамисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

«Я сегодня обязательно схожу в Храм! Надо помянуть», – решила про себя Симона. Ее родители были верующими людьми и нередко брали маленькую дочку в русскую церковь на богослужение. Ей нравилось хоровое пение, доносившееся откуда то сверху, запах ладана из размахиваемого священником кадила, торжественность обрядов. Позже, повзрослев, она почти перестала приходить на службу, только иногда, по большим христианским праздникам.

«Наверное сразу не заснуть. Надо расслабиться…»

Симона встала с постели, зашла в ванную. Открыла краны, переключила воду на ручку душа и опустила ее вниз, чтобы шум струи не был слишком сильным. Это было вполне по-французски: нередко настоящие парижане, сходив ночью в туалет, не спускают в унитазе воду до утра, чтобы не беспокоить соседей.

Но в доме Симоны стены были толстыми, и посторонние звуки редко проникали в ее квартиру.

Посидев на кухне со стаканом минеральной воды, она подождала, пока ванная наполнится.

Раздеваясь, бросила привычный взгляд в зеркало и улыбнулась.

Симоне нравилась ее фигура, она не прибегала ни к каким диетам, чтобы сохранять небольшой вес и не заплыть целюллитом. Эту счастливую особенность она унаследовала у матери, которая в зрелом возрасте имела осиную талию и выглядела значительно моложе своих лет.

Девушка осторожно погрузила ногу в горячую воду, чуть постояла, привыкая к температуре, и медленно забралась в большой треугольник джакузи.

Она лежала в воде, блаженно закрыв глаза. Пальцы левой кисти нежно трогали сосок груди, другая рука скользнула вниз.

Симона ласкала себя.

Мысли уносили ее в вожделенные запретные пространства: Симона отчетливо представляла, как будто не она трогает свое тело, а мужские пальцы скользят по эрогенным зонам, вызывая волну, которая вскоре заставит содрогнуться и мучительно застонать от наслаждения.

Ее воображение рисовало картины немыслимой по нежности любви, губы быстро шептали слова, которые бы она хотела услышать от родного человека, и соединение в единое целое фантазии рисунков и слов заставило ее тело затрепетать в оргазме…

…Симона выбралась из ванной, на постель застелила свежее белье и вскоре забылась сладким утренним сном.

Спустя несколько часов она стояла в церкви Александра Невского на рю Дари, держа в руке зажженную свечу, и молилась перед иконой Богородицы.

Прихожан в этот день было немного, в храме шла обычная служба, священник, дымя кадилом, обходил по кругу собравшихся людей.

Симона оставила поминальную записку на бабушку и решила просто остаться здесь на полчаса, послушать пение хора, помолчать, мысленно разговаривая лишь с иконой.

Она вспоминала свое первое посещение этой церкви, весной на Пасху. Ее подруга Елена, русская по происхождению, позвонив накануне, убедила пойти вместе с нею.

И Симона не пожалела.

Они стояли у входа в церковь и ждали кого-то из знакомых Елены. Мимо проходили люди.

Симона во все глаза смотрела на их лица. Никогда еще она не видела столько красивых людей, собравшихся в одном месте.

Объяснялось все просто – перед ней проходили потомки русских дворян, эмигрировавших во Францию в начале 20 века. Лучшие люди России, не принявшие большевистский режим, покинули тогда страну.

Они шли, улыбаясь, разговаривая между собой и на их лицах было столько света, теплоты, неподдельной радости, что казалось – все вокруг освещено этим неповторимым сиянием.

Мужчины с достоинством раскланивались друг с другом, женщины мило целовались три раза, дети весело общались между собой.

Многие были знакомы, за годы эмиграции их родители подружились и не раз встречались все вместе именно здесь, в церкви Александра Невского.

Вокруг слышалась только русская речь.

Симона раньше нередко слышала фразу: «Россия, которую мы потеряли». Вот она – проходила мимо девушки. Они не потеряли Россию. Это Россия – потеряла их.

– Вам плохо? – услышала Симона тихий участливый вопрос. Она открыла глаза и обернулась. Низенькая старушка внимательно смотрела на девушку.

– Нет, что Вы, спасибо. Я просто задумалась, – улыбнулась Симона.

– Ну и ладно, голубушка, ну и хорошо, – проговорила служительница Храма и отошла по своим делам.

«Может, в другой раз мне стоит исповедаться? Как делают это здесь многие люди. И если рассказать священнику о задуманном Одинцовым деле? Наверняка, тот не одобрит. Но что это я? Иногда в голову приходят такие мысли, что сама себе удивляюсь. Пора уже уходить…»

И девушка покинула церковь, с облегчением вдохнув на ступеньках осенний парижский воздух.

…Виктор уходил все дальше и дальше от дома Симоны, но по-прежнему ее мягкий голос звучал у него в ушах. Он прошел вдоль улицы, на которой жила девушка, повернул направо на бульвар Жореса, подчиняясь ее командам.

– Как здорово! – слышался в наушниках довольный голос Симоны. – Я могу, сидя дома, путешествовать по Парижу! Ты как меня слышишь?

– Как будто идешь рядом со мною! – бодро отвечал Виктор. – Только к очкам никак я не могу пока привыкнуть…

– Ну и не снимай их. И я буду видеть – где ты находишься и даже с кем! – весело засмеялась девушка. – Вот хорошее изобретение для ревнивых жен! Поставила мужу мини камеру, а он пошел к любовнице и, пожалуйста, все действо видно как на ладони!

Симона не на шутку развеселилась.

– И все это сразу элементарно записывается на ноутбук. Приходит муж домой, а ему жена вопрос: «Где был?» Он, естественно: «На работе!». А тут она его раз! За ушко и на солнышко – вот, мой милый, полюбуйся, где ты был! И носом – в компьютер!

Девушка заливисто хохотала.

– Тише, тише ты! А то барабанные перепонки лопнут! – забеспокоился Виктор.

Потом спросил:

– А что ты сейчас видишь?

– Вижу, что стоишь около кафе на бульваре. На тебя засматриваются две парижанки, одна повыше и худая, а вторая поменьше и потолще. Ну, выбирай, не теряйся! Какая тебе больше нравится?

– А мне обе нравятся! Даже теряюсь в мучительных сомнениях! – подзуживал Одинцов. – Хоп!

И он, сняв очки, сложил дужки.

– Ээээ! Так нечестно! – закричала по рации Симона. – Сейчас же надень очки! А то у меня на экране ничего нет!

– Ну и хорошо! Будем считать, что муж, сам, не зная того, выключил скрытую камеру, – засмеялся Виктор.

– Надень очки! Я не вижу ничего. И, вообще, что тебе опасаться? Ты мне не муж, а я не жена.

– А хотела бы быть ею? – внезапно вырвалось у мужчины.

В ушах Одинцова что-то щелкнуло, раздался слабый треск, и все стихло. Симона выключила рацию.

Если бы Виктор видел ее лицо в эту секунду, то его сомнения унеслись бы прочь, словно облака от сильного ветра.

Девушка стояла, прижав руки к щекам, которые почему-то за секунду стали пунцовыми.

«Невероятно! Он почти что делает мне предложение?! Не побывав даже ни разу со мной в постели… Что при современных нравах кажется нонсенсом. А готова ли я к тому, чтобы сблизиться с ним? Даже не знаю, я и хочу этого, и боюсь…»

Одинцов надел очки и шел теперь обратно к ее дому, знакомая улица колыхалась на экране монитора в такт его шагам.

Симона наблюдала за людьми, которые шли навстречу Виктору, большинство из них безразлично смотрели перед собой, некоторые скользили рассеянным взглядом по лицу симпатичного блондина. Женские взоры таили в себе намного больший интерес, и девушка пару раз почувствовала укол ревности, когда улыбки дам были особенно откровенными. Вот он вышел на бульвар Пого и стал приближаться к ее дому. С каждым шагом желанного мужчины сердце билось все сильнее.

«Вот сейчас – он придет и тогда… Что тогда? Сказать ему, чтобы ехал к Жоржу? Или…?»

Она подошла к окну и увидела Виктора.

Лицо Одинцова выражало сильное беспокойство, он стал трогать себя за уши, вероятно предполагая, что произошел какой-то технический сбой. «Надо же, он больше думает не обо мне, а о работе приборов!» – внезапная мысль ошпарила кипятком сознание девушки.

Извечное женское – мужское противостояние. Любовь – работа.

Симона щелкнула тумблером на базовом блоке и тихо проговорила:

– Не волнуйся, это я отключала рацию, чтобы ты не болтал лишнего. Виктор Одинцов словно споткнулся при этих словах. Он опустил голову (на экране девушка видела только мелькание желтых листьев под его ногами), и понуро побрел к знакомому подъезду.

Потом, на ходу поразмыслив, остановился и сказал, глядя на окна квартиры Симоны:

– Ну, хорошо, мы проверили аппаратуру – все работает отлично. Я, пожалуй, пойду к метро, неудобно за полночь возвращаться к Жоржу. Выключи блок, а то батареи разрядятся к утру.

Симона, взглянув на монитор, увидела окно, возле которого она стояла. Подошла ближе к стеклу.

Ее темно-каштановые волосы появились на экране.

– Как хочешь, – эти слова дались ей с большим трудом.

– Спасибо за сегодняшний день, – глухо сказал Виктор и, сняв очки, быстро зашагал в сторону метро у мэрии Клиши, – спокойной ночи!

– И тебе тоже, – тихо ответила Симона, и щелкнула тумблером, чтобы мужчина не успел услышать, как она, сначала чуть всхлипнув, заплакала, глядя ему вслед.

Виктор, ворочаясь в холодной постели, с досадой вспоминал свой слетевший с языка вопрос: «А ты хотела бы быть ею?»

«Навострил ты, брат, лыжи раньше времени. Как бык с яру, словно голодный жеребец. Эх… ты даже ни разу толком и не поцеловал её. А уже почти в жены зовешь. У них другой менталитет, отличный от нашего. Но она, она такая красивая и желанная… Мне в ней нравится все: глаза, волосы, губы, руки, фигура, какой-то особенный аромат исходит от нее, он притягивает, возбуждает. Но я чувствую, что невидимая преграда стоит между нами… она не из тех легкодоступных женщин, что нередко «капитулируют» после первого свидания. Она – как редкая жемчужина. И тебе, брат, может вовсе оказаться не по зубам. Ведь как отрезала, сказав: «Чтобы не болтал лишнего!»

Они не звонили друг другу несколько дней, словно боясь чего-то. Каждый думал, что, набрав номер телефона и, услышав желанный голос, покажет свою слабость.

Первым, как и положено мужчине, не выдержал Виктор.

Накануне очередного матча за команду он попросил Симону прийти на игру.

– Ты – как талисман для нас, – убеждал он, – все вдохновляются при виде такой девушки и играют лучше!

– А ты – просто подхалим! – облегченно засмеялась она. – Подумаешь, я пришла, и вы победили. Это случайность.

– Ну да! – шутливым тоном продолжал Одинцов. – Ты внимательно посмотри, как мужчины «подбираются», когда ты смотришь игру.

– И ты тоже? – на другом конце провода мембрана вибрировала иронично-доброжелательным потоком женских эмоций.

– Конечно! Помнишь, как я гросса почти «заломал» в последнем матче?

– Почти обычно не считается – засмеялась девушка.

– А если ты придешь, то без всякого «почти» сыграю.

– Хорошо. Я подумаю, – неопределенно сказала Симона.

Одинцов размышлял: «Быть может, с этого матча играть с компьютером?» Спустя несколько секунд, решил: «Нет, только в личном турнире. И пусть она будет в игровом зале…»

– Будем ждать тебя!

– До встречи! – Симона положила трубку.

Начальник тюрьмы Seine Saint-Denis задумчиво сидела за столом, внимательно пробегая взглядом страницы шахматного журнала «Europe E'chess». Она читала подробный отчет о турнире Paris ореп, где в последнем туре удача отвернулась от Виктора Одинцова.

Женевьева наклонилась к снимку, на котором фотокорреспондент запечатлел момент объявления арбитром о просрочке Одинцовым времени.

На лице русского не было растерянности и недоумения. Оно выражало тихую ярость запертого в клетке тигра.

Француженка, улыбнувшись, подумала: «Вот таким он мне больше всего нравится! Все-таки – интеллектуал в сравнении с другими русскими, время от времени попадавшими сюда. Взять того же Юрка, что сейчас сидит в его бывшей камере».

Она выполнила просьбу Виктора.

Юрок не пошел по статье за групповое убийство, а отсиживал срок за дебош в ресторане и сопротивление полиции.

И теперь была очередь русского игрока выполнить свое слово.

С каждым днем внутри женщины снежным комом нарастало нетерпеливое беспокойство и звенело уязвленное самолюбие.

Одинцов обещал «сыграть с ней на равных» на свободе.

Для Женевьевы это означало одно: он должен был встретиться с ней, пригласить на ужин в ресторане, который бы плавно перешел в ночную поездку к ней домой.

А там…

Француженка мечтательно закрыла глаза и по ее телу пробежала волна легкого, приятного озноба.

Личная жизнь Женевьевы после выхода Виктора из тюрьмы не складывалась.

Она слишком часто думала о нем.

И сейчас, листая журнал, она ловила себя на мысли, что автоматически ищет материалы, где могло быть упомянуто имя шахматиста из Москвы. Женевьева уже знала, что Одинцов играет за команду, созданную в начале 20 века русскими эмигрантами, и каждый раз просматривала короткие отчеты с матчей.

Женщина давно боролась с желанием побывать хотя бы на одной такой игре.

И вот сегодня она увидела анонс.

Недалеко от ее дома будет проходить матч, в котором команда этого района будет противостоять клубу, где на первой доске играет Одинцов. Сегодня вечером.

Женевьева решила, что ожидание выполнения обещания русским плохо действует на ее нервы.

В последнее время она стала раздражительной и нередко срывала злость на подчиненных.

«Я сама приду к нему. И мне интересно будет увидеть его взгляд в эту минуту… О, Боже, до чего ты дожила! Зачем он тебе, когда кругом полно других мужчин? Но он, все же он какой-то… непохожий на них, особенный, и в нем есть загадка. Все равно рано или поздно он будет у меня в постели, все равно…»

И француженка, резко закрыв страницу журнала, нажала на кнопку вызова секретарши.

Блондинка выросла в проеме двери через три секунды и вопросительно взглянула на Женевьеву.

– Я уезжаю по делам. Буду только завтра утром.

Секретарша удивленно приподняла брови, но лишь согласно кивнула:

– Хорошо, мадам.

Так рано ее начальница не покидала рабочее место.

Виктор Одинцов сделал первый ход в партии, переключил часы и вышел из-за стола. Его соперник запаздывал, хотя на других шести досках уже началась борьба. Словно заботливые наседки над играющими нависали Жорж и Евгеньич, внимательно следя за каждым изменением ситуации в партиях и матче.

Десять минут, пятнадцать…

Соперник не появлялся.

Виктор усмехнулся про себя: «Бывают такие шахматисты, которые специально опаздывают на партию. Зная, что противник будет слегка нервничать, поглядывая на тикающий циферблат. А вдруг – не придет? И тогда легкое очко, совсем без борьбы. Но, спустя полчаса, а то и час – он появляется и быстро делает ходы.

Тогда нелегко «перестроиться» и, скрыв разочарование, включится в игру. Сегодня, похоже, – такой случай».

Он еще не знал, что другая причина помешает ему полностью сосредоточиться на партии.

Двадцать две минуты…

Противник, молодой энергичный француз почти вбежал в помещение, на ходу скидывая с себя куртку, быстро сел на свое место и сделал ответный ход.

Игра началась.

Тишина нарушалась лишь скрипом стульев, щелканьем кнопок часов, легкими шагами зрителей и шумом машин за окнами.

Скучно с точки зрения обычного обывателя. Ни тебе эффектных комбинаций в футболе, ни филигранной техники ударов в большом теннисе. И – так далее.

Незримый туман спокойного, благопристойно-обыденного течения матча спустя час был нарушен.

Две эффектные женщины почти одновременно появились в игровом зале, словно сговорившись.

Первой вошла Симона и Виктор, увидев ее, радостным кивком приветствовал девушку. Она сбросила темную куртку, осталась в красивом голубоватом свитере и примерно такого же цвета джинсах.

Симона ответила улыбкой и, не спеша, приблизилась к столику Одинцова.

Но тут же была перехвачена засуетившимися в галантном возбуждении мужчинами преклонного возраста. Евгеньич, заарканив красавицу под локоть, увел ее подальше от игроков, шепотом рассказывая о последних известиях культурной жизни русской эмиграции.

Следом трусил Жорж, дожидаясь своего часа, чтобы расспросить о ходе работ над новой программой для Sagem.

Виктор посмотрел им вслед и улыбнулся: «Отводят, чтобы я не отвлекался от игры…»

Однако вскоре его сосредоточенное внимание было разбито вдребезги. Одинцов вздрогнул, когда увидел знакомые глаза оливкового цвета, с улыбкой наблюдавшие за ним.

Женевьева стояла около столика, привлекая внимание всех присутствующих.

На ней была красная короткая куртка из добротной ткани от Cacharel, сквозь расстегнутые пуговицы которой был виден элегантный свитер в поперечную полоску. Темная юбка чуть выше колен.

Стройные ноги венчали характерные для этого французского дизайнера темные туфли и черные прозрачные чулки почти до колен с полосой затемнения сверху.

Кудрявые черные волосы, небрежно рассыпанные на плечи Женевьевы, притягивали взгляды.

Виктор откинулся на стуле, потом снова наклонился вперед и, почти не думая, сделал свой ход.

И сразу вышел к Женевьеве.

– Бонсуар, мадам! – сквозь улыбку русского едва заметно проскальзывала тень тревоги. Так бывает у человека, когда он видит нечто, связанное с очень неприятными воспоминаниями своей жизни.

Француженка была «оттуда», из того временного пласта, что тягостно давил на сознание Виктора, едва тот видел откручиваемые памятью картинки пребывания в тюрьме.

– Здравствуй! – с сильным акцентом ответила Женевьева. – Вообще то я мадмуазель.

– Ага… буду знать. Как ты меня нашла? – краем глаза Одинцов видел, что Симона, разговаривая с Евгеньичем и Жоржем, бросает взгляды в его сторону.

– Очень просто. Живу недалеко отсюда, и иногда захожу на недолго взглянуть на матчи местной команды. Я раньше тоже играла за них.

Они помолчали.

Одинцов был уверен, что их мысли в эту минуту были схожими: обещанная «партия» на свободе.

– Ты очень хорошо выглядишь – прервал паузу русский.

– Спасибо. И ты совсем другой, нежели… – Женевьева недоговорила, подбирая нужное слово.

– Нежели у тебя в тюрьме – закончил ее мысль Виктор.

– Да. Именно так – темные оливки глаз в упор смотрели на Одинцова, – ты стал… эээ… «свежим» мужчиной, – наконец подобрала сравнение француженка.

– Ага, понял, – усмехнулся Одинцов, – не таким замученным и нервным, да?

– Верно, – кисть Женевьевы легла на ладонь мужчины, которой он опирался на край свободного стола.

Щеки Симоны вспыхнули.

Виктор вопросительно посмотрел на начальницу тюрьмы.

– Ты удивлен? – глаза француженки чуть сузились. – И я тоже долго удивлялась, как ты забыл о своем обещании.

– Извини, но сейчас мой ход, – ответил Одинцов, и мягко высвободил руку.

– Да, сейчас именно твой ход! – мягкая улыбка тигрицы. – Сегодня (ударение на этом слове), твой ход.

– Что ты имеешь в виду?

«Она внимательно смотрит за нами… И, похоже уже поняла, что эта встреча здесь – не случайна. Конфуз, как говорят французы, одним словом. Пригласил одну, пришли две женщины. Треугольник получается. Как бы…»

Виктор не успел додумать о возможной неприятности, как она материализовалась у него на глазах.

Симона, быстро надев брошенную на выстроенный ряд стульев свою куртку, мило улыбаясь, прощалась с огорченными шефами команды.

– Я имею в виду то, что хотела бы побеседовать с тобою после игры в каком-нибудь уютном месте, – Женевьева краем глаза видела, как рядом с ней ланью проскользнула красивая девушка, но не придала этому никакого значения, – ты, надеюсь не против?

Виктор изменился в лице. Он понял, что Симона слышала фразу Женевьевы.

«Догнать её? Бессмысленно. Такой характер. л, чувствую, немного «влип». А, быть может, и – не немного. Черт! Надо было случиться такому совпадению!»

– В уютном месте? Но после игры я еду с командой ужинать в ресторан Le Komarov, у нас это традиция.

– Ради меня можно эту традицию нарушить. Не так ли? – Женевьева снова положила ладонь на руку Виктора. – К тому же, я свое слово сдержала, а ты пока – нет.

– Какое слово?

– Начет твоего сокамерника Юрия.

– И что ты предлагаешь?

– Я буду тебя ждать, – француженка бросила взгляд на свои маленькие часики, – через три часа в ресторане. Тоже русском, между, прочим. Недалеко отсюда, называется «Балалайка». Так что, до встречи! Хорошо? – уверенно произнесла Женевьева.

– Хорошо, но сейчас извини, мне надо играть, – Одинцов сел за свою партию и с ужасом увидел, что противник сделал неучтенный в его расчетах ход.

Чаще всего это ведет к неприятностям. Виктор поторопился со своим продолжением, когда внезапно увидел рядом с собой француженку.

Он затравленно оглянулся по сторонам.

Все были заняты своими делами, лишь Матильда с явным интересом следила за вазомоторными реакциями русского шахматиста.

Женщины везде одинаково любопытны. Взглянуть на предполагаемую соперницу с тем, чтобы потом фыркнуть про себя: «И что он такого в ней нашел?»

Коллеги по команде встретились взглядами. Матильда молча понимающе улыбалась.

«Взять себя в руки! Черт… черт… черт!! Мать его… какой неожиданный ход… неужели «горю»? Сейчас… сейчас… если перебросить ладью на защиту короля? Да, придется жертвовать качество…а там… лишь Господь Бог разберет, а черт ногу сломит… но у меня хуже… явно хуже… что она хочет? Ресторан… поговорить?… А потом? В постель? Так принято у них… опять у меня перерыв с этим… она так привлекательно выглядит… тонкий запах духов… а ноги… я почему-то раньше в этой тюряге не обращал внимания на ее ноги…красивые какие чулки… как будто специально одела… черт… черт… он видит, что мне не нравится моя позиция… а какая позиция, интересно – ей нравится в сексе…? Вот ё… мысли куда летят…, а Симона ушла, но быть может – просто подышать на улицу? Хотя вряд ли, похоже совсем на сегодня…, а вдруг – навсегда? Черт! Ну и мысли поганые, надо играть, отрабатывать на совесть, а не думать о них, ладно, хожу! Будь что будет!»

И Одинцов решительно передвинул ладью по третьей горизонтали.

Спустя два часа он остановил свои часы, поздравив соперника с победой. Откинулся на стуле назад.

Закрыл глаза. Несколько раз провел рукой по волосам назад, словно пытаясь успокоить гудящий от напряжения мозг.

Проиграл.

Симоны нет. Впереди встреча с француженкой.

Напиться что ли?

– Ты едешь с нами в ресторан? – морщинистая ладонь Евгеньича легла на плечо.

– Нет, сейчас я пойду, поброжу по Парижу, – Виктор поднял глаза на старичка, – как сыграли матч в целом?

– Увы, сегодня минус два очка. 2 с половиной на 4 с половиной, проиграли. Ну, ничего! Пока идем намного лучше, чем в прошлом году! – оптимистично воскликнул Евгеньич.

Потом наклонился к Одинцову и тихо спросил:

– А что за дама сегодня приходила к тебе?

– Почему Вы так решили, что именно ко мне? – игрок чуть насупился.

– Видно невооруженным взглядом, дорогой ты мой, – улыбнулся старик, – и Симона, похоже, из-за нее ушла так рано.

– Это дама из тюрьмы, где я сидел, – прямо ответил Виктор, – она там всем заправляет.

– Ого! – Евгеньич даже откинул голову назад. – Серьезная женщина. Никогда бы не подумал.

– Скажите мне, где находится ресторан «Балалайка»? – спросил шахматист. – Вы были там когда-нибудь?

– Да, приходилось, – ответил Евгеньич, – мы с Михаилом Шемякиным заходили туда пару раз. Это недалеко отсюда, возле метро Cardinal Lemoine, на улице святой Женевьевы.

Виктор от неожиданности чуть подпрыгнул на стуле:

«Надо же! Где назначила свидание! Очень символично. Ну, ну…посмотрим, святая ты, или нет?…»

– Спасибо, – он поднялся со стула, – мои извинения всем за проигрыш и, в общем, не заслужил я сегодня ужин в ресторане! – пошутил Одинцов.

– Перестань, со всеми бывает, – улыбнулся старик, – удачного тебе вечера!

Ноги, помимо воли Одинцова, несли его по оживленной улице рю Монж. Он шел медленно, разглядывая витрины магазинов, иногда останавливался, слушал французскую речь, пару раз заглянул в книжные магазины. Париж жил предвкушением хорошего окончания дня.

В ресторанах и кафе все меньше оставалось свободных столиков, люди сидели, потягивая пиво, вино или что-нибудь покрепче, неторопливо беседуя, читая газеты, просто смотрели на улицу.

Город отдыхал.

Виктор несколько раз смотрел на часы. Время тянулось утомительно медленно.

Мысли его вращались, в основном между четырьмя темами. Словно наконечниками компаса.

Север – Женевьева, юг – Симона, запад – проигрыш партии, восток – задуманная, но еще неосуществленная идея.

Неопределенность.

Душа Одинцова, сомневаясь и споря с внутренним вторым «я», тянулась к образу девушки с бульвара Пого.

Плоть, все сильнее подавая свой голос, стремилась к разрешению мучительных запретов, заставляя думать о Женевьеве.

Ее ноги в черных чулках от Cacharel все чаще вставали перед глазами мужчины.

Бывает такое чувство уверенности: всё может быть именно сегодня! Сердце протестовало: а как же твое: «Симона – я тебя люблю»?

Плоть отвечала: «Эта красивая гордячка, быть может, никогда не будет твоей. К тебе пришла другая, тоже очень симпатичная женщина. И ты чувствуешь, что она хочет тебя. Так что? Неужели есть огромная разница между ними? Возьми то, что идет тебе в руки. Наслаждайся жизнью сейчас, а не в туманном будущем!»

Вот и «Балалайка».

Одинцов снова взглянул на циферблат часов. Время – четверть одиннадцатого.

Пора.

Шахматист зашел в ресторан и остановился, выискивая взглядом знакомое лицо. Круглые столики рядом с нависающими каменными сводами. Все – под старину.

Официант, похожий на полового в русском трактире начала 20 века, замедлил свое движение с подносом:

– Кого-то ищете, месье?

– Да – ответил Виктор и в эту секунду заметил знакомый свитер в поперечную полоску.

– Привет! – Виктор сел напротив француженки. – Извини, что заставил тебя ждать!

– Без проблем, – ответила Женевьева и выпустила тонкую струйку дыма сигареты Вок.

Темные глаза чуть насмешливо изучали лицо русского.

– Ты уже заказала себе? – мужчина кивнул на стакан коктейля, стоявший рядом с маленькой сумочкой.

– Да. А ты, вероятно, голоден? Здесь неплохая кухня, – ответила собеседница.

Мгновенно перед столиком вырос официант.

– Мне сто грамм водки и студень, – быстро взглянув на меню, заказал Виктор.

– Сию минуту! – тот так же стремительно исчез, как и появился.

– Как закончился матч? – поинтересовалась Женевьева.

– Неудачно. Я проиграл, ваша команда победила.

– Жаль.

– Мне тоже.

Виктор переводил взгляд с лица женщины на заманчиво выпиравшие бугорки грудей и обратно. Тонкие длинные пальцы, державшие сигарету, безукоризненный маникюр, едва заметно пульсирующая на шее голубая жилка.

«Она хороша».

– Я читала о тебе в журналах.

– И что?

– Ты не раскрьи свой потенциал до конца.

– Спасибо. Я думаю, у меня есть еще время.

– Не сомневаюсь. Я хочу помочь тебе в этом.

– Каким образом? – Одинцов немного подался вперед.

– Просто. Как обычно женщины вдохновляют мужчин? Своим теплом, лаской. Меня же не зря родители назвали Женевьевой… – темные глаза призывно искрились.

– Так та, легендарная Женевьева, была как святая? – спросил Одинцов.

– Да. Она воодушевила парижан на оборону своего города. К тому же исцеляла больных, силой духа прекращала бури. Ну, и еще много славных дел числиться за ней…

Виктор рассеянно слушал собеседницу, его рука машинально полезла в нагрудный карман за платком и задела там какой-то маленький предмет. Официант поставил на столик заказ Одинцова:

– Приятного аппетита!

– Спасибо.

Симона задумчиво смотрела на мерцающий экран ноутбука. Огромная, титаническая работа над шахматной программой «СиМа» была закончена. Майкл прислал через знакомых свои последние поправки, девушка ввела их в компьютер, потом проверила изменения, разыграв партию между старой версией и обновленной.

Результат не заставил себя ждать.

Новая версия четко реализовала незаметный позиционный перевес. Симона перевела взгляд на блок, который привез ей Одинцов. «Интересно, какой диапазон волн он ловит? Наверняка и музыку можно слушать»

И она, надев наушники, щелкнула тумблером.

– Приятного аппетита! – раздался чуть приглушенный голос.

– Спасибо.

Пауза.

– Ты хочешь вдохновить меня своим теплом и лаской? – знакомый тембр заставил Симону чуть вздрогнуть.

– Да, и это тебе было понятно еще там, в тюрьме. Но почему-то ты стал забывать свое обещание, забывать меня.

Девушка резко сорвала наушники с головы.

Встала и нервно заходила по комнате.

«Этот голос! Та женщина, что пришла на матч! Боже, за что это мне?? А если… а если… они?? Неужели я опущусь до того, чтобы слушать всё?» Симона металась по квартире, словно разъяренная рысь. Она то включала рацию, слушала несколько минут, то резко поворачивала тумблер влево, рискуя сломать аппаратуру.

Мелькнула мысль: «А не разбить ли мне все это хозяйство вдребезги??» Но тут же она была отметена: «Отдам приборы, когда встречусь с ним в последний раз!»

Симона повернула крохотную ручку звукового диапазона на максимум и замерла при словах Одинцова:

– Я хочу сказать, тебе Женевьева… Ты – красивая женщина, наверняка желанная для многих. Но я люблю другую, понимаешь?

– Свою жену в Москве? – насмешливый голос, звук выдоха табачного дыма.

– Нет, с женой у меня все закончено, мы фактически развелись. Я люблю другую, ты, кстати, сегодня видела ее на матче…

Симона обессилено опустилась на диван и закрыла лицо руками. Горячая волна необыкновенного чувства прихлынула к сердцу.

– Я видела на матче твою «пассию»? – удивленно переспросила Женевьева. – Неужели это та дурнушка из твоей команды?

– Нет, это не она. Ты просто ее не заметила, хотя она прошла в полуметре от тебя. Впрочем, не имеет особого значения – видела ты ее или нет. Я люблю. И не могу принять твое предложение.

– Странные вы люди, русские. Иногда я просто поражаюсь, наблюдая за отдельными экземплярами. Но ты странен вдвойне.

– Можешь считать меня недоумком, отказывающимся разделить постель с такой соблазнительной женщиной, как ты. Но я все сказал.

– Не все еще… Возможно, мы увидимся с тобой в ближайшее время.

– По какому поводу?

– Дело о тройном убийстве в моей тюрьме еще не раскрыто. И об убийстве твоего друга тоже. Поэтому тебя, несомненно, вызовут на допрос в качестве свидетеля. Пока свидетеля… Кстати, ты где живешь в Париже?

– Обычно в доме президента нашего клуба.

– Будем знать.

– Ты мне угрожаешь?

– Нет, конечно. Я просто хочу заставить тебя думать лучше. Аревуар! – Женевьева не смогла скрыть нотки злости в голосе.

– До свидания, не злись, я прошу тебя. Извини, но так получилось.

– Не стоит извиняться. Я ухожу!

Шум отодвигаемых стульев. Шелест одежды. Приглушенные голоса посетителей ресторана.

Симона выключила рацию, обессилено откинулась на спинку дивана и счастливо улыбнулась:

«Он будет моим!»

* * *

Виктор позвонил через несколько дней.

– Да? – ответила Симона, и ее сердце сладко замерло: «Наконец то!».

– Как поживаешь?

– Спасибо, все в норме. А ты?

– Я скучаю без тебя.

Девушка улыбнулась и подошла с телефонной трубкой к окну.

– Интересно – почему?

– Потому что… просто скучаю! – не нашелся, что ответить Одинцов и, помолчав, добавил. – Ты так быстро ушла с нашего последнего матча.