Текст книги "Фонтаны на горизонте"
Автор книги: Анатолий Вахов
Жанр:
Морские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)
Вечером приходите на «Кишинев». Поговорим.
Сыпасиба, капитана, – широко улыбался Ли Ти– сян. – Сыпасиба!
Северов спешил в губком партии. Там уже его ждали. Секретарь губкома, еще не старый, но совершенно седой человек, стоял у окна и смотрел на гавань. Прежде чем успел заговорить Северов, он жестом указал гостю на стул:
– Стоят норвежцы. Мощная флотилия. Если уж пригнали ее с другого конца света, значит, ожидают большой выгоды.
– Только так, – подтвердил Северов.
Тесный кабинет был обставлен очень просто, почти бедно: письменный стол, два венских стула, книжный шкаф, огромная старая -карта Камчатки во всю стену.
Узнав, что Северов на следующий день перебирается на «Бегу», секретарь губкома предупредил его:
– Со стороны иностранцев возможны нарушения условий концессии: там, где речь идет о барыше, господа капиталисты звереют. Они превращаются в преступников. Будьте все время начеку, не позволяйте, чтобы они выбивали малолеток. В недалеком будущем мы сами начнем здесь свой большой советский промысел. – В голосе секретаря губкома звучала такая уверенность, что Иван Алексеевич на мгновение как бы увидел будущую советскую китобойную флотилию.
«Сколько русских людей об этом мечтало, сколько сил затрачено», – вспомнил Северов, и по его лицу промелькнула тень грусти.
Секретарь понимающе взглянул на него и, помолчав, продолжал:
Вы, Иван Алексеевич – уполномоченный нашего правительства– Ваши права определены условиями концессии, но ведь прежде всего вы – коммунист... Опасаюсь, что господа концессионеры интересуются еще кое-чем, кроме китов.
Прошлое подтверждает ваши слова, – сказал Северов.
Да. Наш край очень богат, и соблазнов для любителей легкой наживы здесь много, – секретарь губкома посмотрел на карту. – Территория Камчатки и Чукотки обширная, а охраняется еще слабо. Следите за концессионерами, не стесняйтесь одернуть, если начнут забывать о том, что мы, а не они здесь хозяева.
По условиям концессии на флотилии может быть пять советских людей, – заметил Северов, – и я об этом говорил с капитаном-директором. Он готов их принять, но предупредил, что не сможет допустить непосредственно к добыче и разделке китовых туш, так как это составляет профессиональную тайну.
Старая песня, – усмехнулся секретарь. – Но тут мы ничего не сможем поделать. Впрочем, это не так важно. Будет у нас своя китобойная флотилия – будут и свои мастера-китобои, которые не уступят иностранным. И даже обгонят их! Так кого же вы возьмете с собой?
Есть тут несколько человек, которых я знаю, – ответил Северов. Он имел в виду Джо, сына Мэйла, дожидавшегося его на «Кишиневе», Ли Ти-сяна и Журбу.
Регулярно информируйте нас по радио, – сказал на прощанье секретарь губкома и, дружески улыбнувшись, крепко пожал руку. – Счастливого плавания!
На следующий день Северов поднимался на «Вегу» ровно в назначенное время. Дождь с утра прекратился, ветер разогнал тучи, и солнце заливало сопки, гавань, суда. На палубе базы было шумно. С первого взгляда Иван Алексеевич понял, что идет подготовка к выходу в море. «Странно. Ведь они собирались простоять два дня», – вспомнил Северов и сразу же спросил об этом Микальсена.
Норвежец подтвердил предположение Ивана Алексеевича.
– Стоянку решил сократить. Время дорого.
Он провел Северова в свою просторную, отделанную под красное дерево каюту. Пол устилал ковер, на стенах висело несколько картин, изображающих китобоев на промысле. Круглый стол с мягкими креслами и диван дополняли обстановку. В открытую дверь была видна спальня.
Слушая Микальсена, который объяснял намеченный курс флотилии, Северов рассматривал капитан-директора и отметил, что тот выглядит сейчас не так, как при первой встрече. Под глазами отвисли мешки, на помятом, хотя и старательно выбритом лице еще глубже стали морщины. Сильнее, чем накануне, была заметна и нервозность Микальсена. Он старательно избегал встречаться взглядом и более многословно, чем требовалось, объяснял, где флотилия будет вести охоту, где намечается стоянка базы.
Эти воды и берега, – указал Северов на карту, исчерканную карандашом норвежца, – мне хорошо знакомы. Я часто тут ходил.
А-а? – только и мог произнести в ответ Микальсен. Чтобы скрыть свое смущение, он достал платок и шумно высморкался. Мысли лихорадочно бились: «Как же Бромсет выполнит свои планы, если комиссару все тут известно? Обмануть его, отвлечь внимание будет очень трудно». . Страх все больше овладевал им, хотя он и пытался себя успокоить: «Комиссар ничего не сможет сделать. Он один в море будет беспомощен». Тут Микальсен вспомнил, что с Северовым должны быть еще четверо.
Когда прибудут ваши люди?
Сегодня. Пока трое. – Северов назвал имена Джо Мэйла, Ли Ти-сяна и Журбы. – Я бы хотел знать, куда
вы их поставите?
– Механика на китобойное судно «Вега-1», – распределял Микальсен, заглядывая в составленный список спутников Северова. – Там как раз не укомплектована машинная команда. Кока... Китаец, вы говорите? Это хорошие повара, – можно оставить на базе. А вот матроса...
С палубы донесся страшный крик. Послышались громкие взволнованные голоса, топот людей.
– Что это? – Микальсен повернулся к раструбу переговорной трубы, что шла с ходового мостика, выдернул никелированную пробку, свистнул:
– Вахтенный, что случилось на палубе? Что за шум? Выслушав ответ, сказал Северову:
– Матрос сорвался с вантов. Кажется, переломил ноги.
Северова удивило, что капитан-директор совершенно не взволнован случившимся. Он говорил так, будто речь шла о каком-то пустяке:
Жаль, что на базе нет врача. Наш загулял в Сингапуре и остался там.
Надо немедленно затребовать врача с берега, – поднялся Северов.
Свезем матроса на берег, – Микальсен снова потянулся к переговорной трубке, но Северов остановил его:
Возможно, трогать матроса нельзя. Пойдемте посмотрим...
Иван Алексеевич быстро вышел из каюты. Удивленный Микальсен засеменил следом. «Почему комиссар так заинтересовался этим матросом? Мало ли что с кем случится! Да и виноват матрос сам. Видно, вчера перехватил на берегу».
На палубе около грот-мачты шумело плотное кольцо людей. При виде Микальсена и Северова они расступились. Иван Алексеевич опустился на колени. Матрос лежал, прижавшись щекой к трубе, и тяжело дышал. Сквозь сжатые зубы вырывались хриплые стоны, из уголка рта бежала тоненькая струйка крови – на затоптанных, пропитанных жиром досках палубы уже образовалась лужица крови. Серое лицо, на котором особенно черными казались небрежно подбритые бакенбарды, подергивалось мелкой дрожью. «Шок», – подумал Северов. Он осторожно тронул матроса за руку, но тот не шевельнулся. Глаза его закатились.
Иван Алексеевич перевел взгляд на ноги пострадавшего, которые были неестественно согнуты в коленях. Левая штанина промокла от крови.
Свое отплавал, – услышал Северов сожалеющий голос Микальсена. – Ларсен был хорошим матросом.
Матрос в очень тяжелом состоянии. Необходимо срочное вмешательство врача, – тоном, не терпящим возражения, сказал Северов. – Сейчас его вызовем.
Люди, стоявшие вокруг, одобрительно загудели. С каждым из них может случиться то же самое, что и с этим беднягой, лежащим на палубе. На обветренных бородатых лицах отразилось что-то похожее на благодарность и любопытство к человеку, который так по-хозяйски ведет себя на корабле.
– До прибытия врача матроса не трогать, – обратился ко всем Микальсен.
Ожидая в каюте приезда врача, Микальсен и Северов больше молчали. Разговор не вязался. Капитан-директора несколько обидело вмешательство Северова.
– Разбившийся, видно, надолго уляжется на больничную койку, и я могу на его место взять вашего матроса... – Микальсен поискал в списке имя Максима Остаповича.
Северов подсказал ему:
Журба!
Да, да, Журба, – с трудом произнес норвежец. – Надеюсь, он опытный моряк?..
Вахтенный доложил, что на базу прибыл врач, и капитаны вышли на палубу. Кто-то уже хлопотал около разбившегося матроса. Северов подошел ближе и увидел незнакомую женщину лет двадцати семи—тридцати. Она была одета в рыжую оленью куртку. Сдвинутая на затылок меховая кепка открывала лоб, на который в беспорядке спадали черные вьющиеся волосы. Переносица, как и верхняя губа, темнела от черного пушка.
Женщина ни на кого не обращала внимания. Она уже сделала матросу укол. Его левый рукав был завернут, открывая сильную мускулистую руку с довольно непристойной татуировкой. Дышал он ровнее, без стонов.
Женщина, достав из чемоданчика ножницы, быстро и ловко разрезала ему левую штанину, обнажив искалеченный коленный сустав. Северов сразу отвел глаза в сторону.
– Товарищ, – обратилась женщина к Северову, узнав в нем по фуражке советского моряка. – Товарищ!
– Я слушаю вас, – взглянул ей в лицо Иван Алексеевич.
На него смотрели серьезные черные глаза. Большие, удлиненные, широко расставленные, они придавали лицу особую привлекательность, которую скорее почувствовал, чем увидел Северов.
– Я могу оказать только первую помощь и наложить транспортные шины на ноги. У пострадавшего сильное внутреннее кровотечение, его надо немедленно в больницу. Приготовьте носилки, людей для доставки больного.
Врач говорила быстро, отрывисто. Голос у нее был чуть глуховатый. Не ожидая ответа Северова, она вновь занялась матросом. Ее маленькие, крепкие руки с коротко остриженными ногтями двигались ловко, привычно разматывая бинты, что-то накладывая и перевязывая.
Когда пострадавшего отнесли на катер, Микальсен подошел к женщине и по-английски поблагодарил ее. Северов перевел его слова, но врач, к удивлению Ивана Алексеевича, ответила Микальсену тоже по-английски.
Благодарить не за что. Это мой долг. А ваш долг иметь на судне своего врача. Там, где вы собираетесь охотиться, врачей нет... До свидания.
До свидания, – повторил обескураженный Микальсен. Похоже было, что врач сделала ему выговор.
Женщина, насмешливо взглянув на норвежца, коротко кивнула Северову и пошла к трапу. Капитан-директор догнал ее.
– Ваше имя, мисс? Я должен внести запись в вахтенный журнал.
– Елена Васильевна Захматова, врач портовой больницы.
Она быстро спустилась на катер, и Северов видел, как Захматова сразу подошла к носилкам и взяла матроса за руку, проверяя пульс.
– Женщина – портовый врач, – заговорил Микальсен. – В других портах я не встречал... А мисс права. На флотилии должен быть врач, особенно сейчас, когда случай с Ларсеном произвел на команду такое тяжелое впечатление.
Северов понял завуалированную просьбу.
Вы хотите, чтобы я помог вам найти врача?
Разве здесь возможно? – Капитан-директор посмотрел на Петропавловск. Сейчас город выглядел лучше, приятнее, чем накануне. Блестела синеватая вода гавани, и чайки, скользившие по ней, казались большими белыми цветами.
Думаю, что возможно. – Северов следил за катером, который подходил к причалу. И тут у него мелькнула мысль: «А что, если попытаться заполучить Захматову?» Он повернулся к Микальсену.
Прикажите спустить вельбот. Не будем терять времени... Врач как раз и будет нашим пятым человеком на вашей флотилии.
Это было бы прекрасно, – искренне обрадовался Микальсен: ему не нужно было ломать голову над тем, куда определить еще одного советского человека.
Северов съехал на берег, полный уверенности, что его замысел легко удастся. Но уже в портовой больнице, а затем в горздравотделе он натолкнулся на категорический отказ.
– Врачей нет. Один на несколько тысяч человек, а мы должны отдавать иностранцам!
Пришлось Ивану Алексеевичу обратиться за помощью к секретарю губкома. Тот, узнав, в чем дело, подумал, что-то прикидывая в уме, потом сказал:
– Дадим врача на флотилию! Там в большинстве такие же рабочие люди, как к у нас. К тому же они в какой– то степени наши гости. Кандидатура Захматовой вполне подходящая, она серьезный и весьма деловой человек.
Он вызвал Захматову и, пока ее ожидали, Северов с интересом выслушал короткий рассказ о Елене Васильевне. Студентка медицинского института э Томске, она выполняла опасные задания большевиков-подпольщиков. Оказавшись на Камчатке, сражалась в партизанском отряде Елизарова, в труднейших условиях делала перевязки и даже операции.
– Многие наши партизаны обязаны ей жизнью, – закончил свой рассказ о Захматовой секретарь губкома.– Вам надо знать, что весной двадцать третьего года ее постигло большое горе. Во время ликвидации банды Бочкарева погиб ее муж. Елена Васильевна сильно переживает потерю. Возможно, пребывание на флотилии для нее будет полезно. Другая обстановка, люди, события...
В дверь постучали, и вошла Захматова.
–Ты меня по какому делу вызывал?
Видно, Елена Васильевна шла быстро. Она раскраснелась и часто дышала. Увидев Северова, она вопросительно посмотрела на секретаря губкома. Тот сказал добродушно:
– Знакомься, Елена. Это товарищ Северов, наш уполномоченный у норвежцев.
– Мы уже с ним знакомы, – кивнула в сторону капитана Захматова. – Так зачем меня звал?
– Садись и слушай, – секретарь пододвинул Захматовой папиросы.
Она привычным жестом взяла папиросу, размяла ее в пальцах.
Пока секретарь губкома говорил, Елена Васильевна смотрела куда-то в окно сквозь голубой табачный дым и, казалось, думала о чем-то своем. Северову не понравилось, что она курила. Это он считал непристойным для женщины. Но еще больше ему не понравилось, что она так панибратски, грубо, на «ты» говорила со всеми. «Может, ошибаюсь, что приглашаю ее», – думал Северов. И тут же устыдился, вспомнив рассказ секретаря о том, как Захматова переживает гибель мужа.
– А другого врача не можешь послать? – спросила
Шахматова. – Чертовски не хочется на капиталистов работать!
Ты будешь помогать простым людям, а не капиталистам, – улыбнулся секретарь. – К тому же ты у нас единственный врач коммунист. Вот мы и посылаем тебя. Согласна?
– Если надо, то согласна, – ткнула Захматова папиросу в пепельницу. – Когда уходит флотилия?
На рассвете, – вступил в разговор Северов. – Успеете собраться?
– Успею, – тряхнула головой Захматова и спросила: – Как звать тебя?
Он назвал, и Захматбра вновь нахмурилась, но не сердито, не зло, а печально. Нагнула голову, словно пряча от собеседников глаза. Северов не понимал, что произошло. Секретарь губкома с досадой покачал головой. Он забыл предупредить, что и мужа Захматовой звали Иваном Алексеевичем.
В кабинете несколько секунд стояла тягостная тишина. Елена Васильевна овладела собой, встала, тряхнула головой.
Пойду собираться. Надо еще забежать в больницу.
Как состояние матроса? – спросил Северов.
Сейчас трудно сказать, – у Захматовой влажно поблескивали глаза. – Ну, я иду. Через два часа жди меня на пристани.
Распрощался и Северов. Когда он вышел из губкома, то увидел Захматову. Грустно опустив голову, она медленно шла по дороге, заложив руки в карманы куртки. И как-то странно было видеть это в яркий солнечный день.
Северов снял фуражку. Бриз легко перебирал волосы. Иван Алексеевич направился на «Кишинев» за моряками.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Рандольф Дайльтон, как раньше его отец, был единственным владельцем фирмы «Дайльтон и К°». Кроме этого, он унаследовал и отцовскую манеру вести дела, не отставая от требований времени и вводя необходимые новшества.
Последним новшеством был перевод конторы из Сан-Франциско в Нью-Йорк, поближе к самым крупным деловым кругам. Контора помещалась на семнадцатом этаже недавно выстроенного небоскреба. Большой кабинет с окном в целую степу был обставлен с той скромностью, которая обходится слишком дорого.
Огромный, похожий на бильярд, стол из черного дерева, во весь кабинет голубой ковер с таким ворсом, что в нем утопала нога, лакированный столик, да котором стоял большой глобус. В кабинете было всего две картины. На одной среди штормовых волн неслась шхуна «Блэк Стар», а против нее, за спиной сидевшего Рандольфа, висел большой портрет его отца, основателя компании. Художник с фотографической точностью передал его внешность длинное лицо с крепко сжатыми тонкими губами, выпуклые сероватые глаза, смотрящие прямо, требовательно. Редкие волосы, тщательно зачесанные назад, не могли скрыть угловатого черепа. Художник, очевидно, хотел смягчить жесткие черты и в углах губ заложил скрытую улыбку, но в сочетании с холодными глазами она придавала лицу угрожающее выражение. И каждый, кто впервые видел портрет, встречаясь взглядом с глазами бывшего президента, невольно испытывал какое-то неприятное чувство и старался больше не смотреть на изображение Герберта Дайльтона.
Только советник Гжеймс оставался совершенно равнодушным к суровому взгляду основателя компании, приводившего когда-то в трепет даже таких пиратов, как Уэсли и Стардсон. Гжеймс, человек с трудно запоминающимся лицом, мягкими, округлыми жестами, любил сравнивать отца с сыном.
Рандольф сидел за столом, в председательском кресле, сцепив длинные белые пальцы с полированными, поблескивающими перламутром ногтями. Эта поза Рандольфа Дайльтона показывала, что он доволен жизнью, что ему удалась новая операция – погиб очередной конкурент, словно на его горле сомкнулись эти белые пальцы.
«Улыбка та же, что и у отца, – сравнивал Гжеймс, удобно откинувшись на спинку кресла. – И глаза выпученные, как у рака. Вылитый отец».
Рандольф действительно был точной копией отца. То же худое, обтянутое желтой кожей лицо, те же редкие, уже тронутые сединой, волосы. Только сын был шире в плечах, его фигура говорила о хорошей закалке и крепком здоровье. Не напрасно отец возил его на морские курорты и заставлял много заниматься спортом, особенно боксом. Была еще одна черта, которая несколько отличала отца от сына. Во взгляде последнего нельзя было прочитать открытой угрозы, иногда он даже казался ласковым.
Дайльтон разомкнул тонкие губы и, кривя их в довольной улыбке, сказал:
– Признаться, революция в России меня встревожила. А когда наши парик в двадцатом году бежали из Владивостока, я опасался, то никогда уже воды Камчатки и Приморья не дадут мне ни цента. Но доллары всегда остаются долларами. Они потребовались и русским революционерам. – Дайльтон залился смехом. Он был доволен, очень доволен. Сегодня он получил известие, что флотилия «Вега» вышла из Петропавловска на промысел. «Как прав был отец, когда говорил: «Слава нужна молодому человеку до тридцати лет, а после тридцати – деньги».
Если бы Дайльтон сам попросил концессию у большевиков, ему наверняка бы отказали. У русских слишком хорошая память, и они не забыли, как американские китобои хозяйничали у их берегов. Да и молодцы Гревса[11]
Генерал Г рев с – командующий американскими экспедиционными войсками на Дальнем Востоке и в Сибири в 1918—1920 гг., отличавшийся кровавыми злодеяниями. оставили на их Дальнем Востоке крепкую о себе память.
После того как большевики появились на Чукотке и Камчатке, Дайльтон опасался посылать свои суда к их берегам. Большевики действовали решительно и при первой же возможности забирали суда браконьеров. Но отказаться от промысла в русских водах Дайльтон не мог: он давал слишком хороший доход. Недаром так настойчиво посылал суда к русским берегам его отец. Тут Рандольф вспомнил, как он сам однажды был в бухте Счастливой Надежды, а затем на Шантарских островах, как принимал участие в расправе над шхунами «Норд» и «Ветер». Славные были времена!.. А теперь надо хитрить... Вот почему Дайльтон послал к берегам Камчатки флотилию «Вега». Хотя на ее мачтах и развеваются норвежские флаги, флотилия, как и вся компания «Командорен», фактически давно принадлежит Дайльтону. Семьдесят процентов ее акций лежит в сейфах Дайльтона.
– Как вы думаете, – обратился Рандольф к советнику, – начал Микальсен промысел?
– Смотря какой! – рассмеялся Гжеймс. Дайльтон присоединился к нему, но тут же оборвал
смех и, расцепив пальцы, положил ладони на полированную прохладную поверхность стола.
Меня все тревожит присутствие на флотилии большевиков.
Судя по радиограмме Грауля, там какой-то сброд и Отто с ними справится. Это такой парень, что и ваш отец был бы рад иметь его у себя на службе!
Возможно, – на лбу Дайльтопа собрались морщинки. _ Но все же мы напрасно Согласились вывезти тех людей. Я не люблю вмешиваться в политику.
Теперь поздно сожалеть, – Гжеймс потянулся к раскрытой коробке сигар. – К тому же эта операция даст приличное количество долларов. А я уверен, что Грауль проведет ее отлично.
– Раз начали дело – то вести его как следует. Надо вовремя послать Граулю судно для приема людей, – напомнил Дайльтон.
– Капитан Барроу стоит у острова Атту[12]
Атту – остров в Алеутском архипелаге. и готов по первому сигналу выйти навстречу Граулю.
Дайльтон кивнул и с сожалением заметил:
– Как нам раньше не пришла в голову мысль о котиках?!
Гжеймс пожал плечами. Он был занят сигарой. Выпустив струю дыма, советник проговорил:
– Двумя – тремя годами раньше это можно было проделать проще, спокойнее и без какого-либо риска.
– Да поможет нам бог, – поднял глаза Дайльтон, сразу вернулся к деловому тону: – Прикажите капитану Барроу крейсировать у русских территориальных вод...
2
Бромсет разразился бранью на Микальсена. Обычно выдержанный, спокойный, он никогда не позволял прорываться своим чувствам и гордился этим, но сейчас перестал владеть собой.
Как только Северов съехал на берег за врачом, Бромсет пришел к капитан-директору узнать, о чем тот говорил с русскими. Гарпунер не возражал против того, что на базе останутся Журба, Ли Ти-сян и Северов с врачом.
Они нам не помешают. Пусть живут и любуются морем. – Юрт улыбнулся. – На базе все будет так, как надо. А куда вы поставите этого негра механика?
На ваше судно...
Что-о-о? – у Бромсета даже перехватило дыхание.
У вас же нет второго механика, – объяснял Микальсен. – Вот я и решил...
Ко мне на судно большевистского агента? – взорвался Бромсет.
Он же негр, – пытался оправдаться Микальсен.
Да пусть он будет зеленого, оранжевого, голубого цвета, – кричал Бромсет. – Чем большевик! И свяжет меня по рукам и ногам!
Да, но я... – Микальсен был ошарашен бешенством Бромсета. – Я могу сейчас отменить... Механика переведу на другое судно, а вам пошлю...
Чтобы вызвать какое-то подозрение у комиссара? – вскипел гарпунер еще больше. – Этого еще не хватало! Я требую от вас ничего не предпринимать без моего разрешения. Ясно?
Да... да, – пролепетал Микальсен. Жалкий вид капитан-директора как-то смягчил гнев Юрта, и он уже тише сказал:
Этим негром я займусь сам. А вы готовьтесь к выходу в море. Якорь выбирать в четыре утра. Стоянка в Кроноцком заливе, за мысом Ольги.
Бромсет присел к столу и быстро набросал радиограмму:
«Вышли промысел. Состояние команды отличное. Дисциплина высокая. Уверен успешной охоте. Сообщу координаты первого кита. Микальсен».
Юрт протянул капитан-директору листок.
Передадите ровно в полночь. Будете вызывать норвежское консульство в Иокогаме.
Но там в нашем консульстве нет радиостанции!
Это не имеет значения. Передавайте на этой волне, – Бромсет поставил на бланке цифру. – Кому надо, тот получит.
...Вечером вельбот доставил Мэйла на китобойное судно «Вега-1». Джо представился капитану. Тот молча выслушал его и позвал боцмана:
– Покажи негру койку в кубрике. А ты, черномазый, становись с четырех на вахту. – Капитан отвернулся и зашагал прочь.
Мэйл точно окаменел. Его еще никто так не оскорблял. И сейчас он был готов броситься вслед капитану, заставить извиниться, но остался на месте. Он снесет все и будет вести себя так, как сказал Иван Алексеевич.
– Что в палубу врос? Пошли! – с грубоватым добродушием кивнул боцман, здоровенный детина с одутловатым лицом и голубыми веселыми глазами.
Спустились в кубрик. В нос ударил запах грязного белья, гнили и винного перегара. В тесном помещении по обеим сторонам тянулись двойные ряды коек. При тусклом свете единственной лампочки Джо рассмотрел на нескольких койках полураздетых матросов. За продолговатым столом, среди бутылок и остатков еды, четверо шлепали картами. На вошедших никто не обратил внимания.
– Занимай вон ту верхнюю койку, крайнюю слева, —
боцман сплюнул сквозь зубы и упер руки в бока. – Эй, парни! Новый постоялец. Как тебя величать, негр?
– Джо Мэйл! – произнес механик, продолжая стоять у двери кубрика, почти касаясь головой потолка.
Картежники прервали игру и молча обернулись, С нескольких коек свесились взлохмаченные головы. Все смотрели на Мэйла. Он стоял, широко расставив ноги, придерживая рукой свой сундучок. Бушлат его был расстегнут и открывал широкую выпуклую грудь, кепка надвинута на лоб. Мэйл переводил взгляд с одного моряка на другого. Его толстые губы полуоткрылись, крылья широкого носа чуть вздрагивали.
С тобой, черномазый, никто не собирается боксировать. Садись-ка к нам! – Один из матросов дружелюбно хлопнул рукой рядом с собой.
Меня зовут Джо Мэйл!
Наш второй механик, – пояснил боцман.
А что же он в каюту первого не идет? – спросил голый до пояса картежник.
– Приказ капитана, – боцман сплюнул себе под ноги. – Ладно, – матрос снова взял карты. – Занимай
койку, черно... Джо...
Боцман ушел. Мэйл поправил постель, достал чистую простыню из сундучка и забрался на койку.
Заложив руки за голову, он смотрел в низкий потолок, а мысли бежали одна за другой. Впервые, как Джо стал моряком, он расстался с Иваном Алексеевичем. Это было непривычно. Вся его жизнь, с тех пор как Джо помнит себя, связана с Северовыми. Отца он не знал, но хорошо представлял по рассказам своей" матери и Оратьев Северовых. Он вырос вместе с ними, и, хотя
был моложе почти на Десять лет и отличался цветом кожи, они чувствовали себя братьями. С их помощью о стал моряком, механиком.. И вот сейчас он оказался один, среди чужих людей, в затхлом кубрике...
У Джо горячо вспыхнуло лицо. Он вспомнил, как его встретил капитан. «Привыкли там, у себя, – размышлял механик. – Но это пустяки. Матросы, кажется, хорошие ребята, хотя и грубые».
Незаметно Джо уснул и проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо.
– Пора, парень, на вахту! Первый механик у нас дьявол. Тебе лучше быть в своем аду вовремя. Слышишь, машина уже работает.
Палуба под ногами ритмично сотрясалась. Джо соскочил с койки.
Спасибо...
Оскар, – подсказал матрос. Он был еще молод, но изможденное лицо и лихорадочно поблескивающие глаза выдавали тяжелый недуг. Матрос все время подергивал плечами, как будто ежился от холода, хотя на нем был толстый свитер. Заметив взгляд Мэйла, он постучал себя по груди:
Тут, дьявол, болит... Ну, иди. Машину найдешь? Пойдем-ка, я тебя провожу. – Не обращая внимания на протесты Мэйла, он быстро пошел вперед, сухо покашливая.
Джо никогда не был на китобойных судах. После огромных транспортов все здесь казалось игрушечным – узкие коридоры, крутые короткие трапы.
Моряки поднялись на маленькую палубу. Стояла лунная ночь. Высоко в небе дрожали звезды. Серебряные блики скользили по воде. Между бликами, в черной глубине, лежали, отражения звезд, такие же чистые, как сами звезды. База стояла вся в огнях. Как и на китобойных судах, что стояли рядом с «Вегой-1», там тоже готовились к выходу в море.
В лицо Дню ударил теплый воздух. Они подошли к тамбуру, откуда вниз сбегал трап, тускло поблескивая отполированными поручнями.
Внизу горели лампы, шумела и вздыхала машина. Оскар, потирая грудь, усмехнулся.
– Вот прямая дорожка к дьяволу!
-Спасибо! – Мэйл сбежал по трапу и оказался у машины. Она работала на холостом ходу. Мелькали спицы маховика, блестели стальные, со стекающим синеватым маслом, кривошипные шатуны. Ярко горели надраенные медные части, на щите белели циферблаты с дрожащими стрелками. Джо почувствовал себя в знакомой обстановке.
Из-за машины вышел человек с бритым лицом и таким узким подбородком, что его голова напоминала римскую" цифру пять. На верхней губе темнели аккуратные английские усики. Замасленная кепка ровно сидела на
голове.
– Второй? – закричал, гримасничая, человек. —
Я первый! – Он указал на себя и поднял палец. Мэйл с улыбкой кивнул и поднял два пальца. Первый механик состроил еще более зверскую гримасу и заорал так, что перекрыл шум машины:
– Хватит болтать! За дело!
– Есть, сэр, – Джо забавляли гримасы «деда».
Тот довольно сильно ударил Мэйла в бок, подталкивая к машине. Потом сунул ему в руки масленку и показал жестом, чтобы Джо начинал работу.
Механик ходил за Мэйлом, следя за ним веселыми глазами, и все время поторапливал. Джо уловил, что третий поршень изменил ритм работы. Он подхватил ключ и подрегулировал его. Старший механик что-то буркнул, отошел от Мэйла, «и уже до конца вахты Джо работал спокойно.
«Вега-1» вышла из губы. Тихий океан встретил их свежим ветром. Начало покачивать, но Мэйл не обращал на это внимания. Море для него было так же привычно, как суша для берегового жителя...
Китобойцы шли за базой. Флотилия держала курс на северо-восток. Волны лизали крутые скулы кораблей и, отбегая, рассыпались пологими веерами.
Захматова стояла у раскрытого иллюминатора и смотрела в сторону уже исчезнувшего берега. По ее лицу бежали слезы, она прощалась со многим. Кончилась какая-то часть ее жизни, началась новая. Какой она будет?.. Захматова чувствовала себя очень одинокой. Кругом чужие, далекие от нее люди. А Северов? Он же коммунист, как и она. Значит, они во многом едины. «Но он такой самоуверенный, – раздумывала Захматова. – И почему так пристально смотрел на меня тогда, при первой встрече? Или мне это только показалось?»
Елена Васильевна закрыла иллюминатор и легла на диван. Немного покачивало. Подступила дремота. Так и заснула с непросохшими от слез ресницами...
Ли Ти-сян, подпоясанный фартуком, уже с полуночи чистил рыбу на матросском камбузе. В руках быстро мелькал нож, рассекая серо-серебристые плоские туши камбалы. Сковороды размером в днище сорокаведерной бочки шипели и плевались маслом. В большом камбузе Выло жарко. Оба повара выбивались из сил. Нужно было накормить все население «Веги» – сто с лишним человек.
Ли Ти-сян время от времени отрывался от работы и осматривался. Как хорошо, что он снова на корабельном камбузе, где все так знакомо, где для него родной дом. «Какой хороший этот капитан Северов – узнал, взял на работу. Хорошие это люди, русские».
– Что засмотрелся? Работай, – раздался над ухом окрик главного повара. Его сморщенное лицо пылало от жара.
Нож в руках Ли Ти-сяна заходил быстрее. Раз, раз, раз – и камбала очищена от чешуи, еще движение ножа– и вскрыто брюшко. Рыба за рыбой проходит в руках Ли Ти-сяна, а мысли его заняты другим. Он размышляет над тем, что у него есть свой капитан, который хорошо знает его, и Ли Ти-сян даст клятву, что он всю жизнь будет следовать за Северовым и не один, а со своим другом Журбой. Как хорошо, когда у тебя есть друзья. Человек без друзей не бывает счастлив.
