Текст книги "Фонтаны на горизонте"

Сегодня есть неудачный день.

День хороший. Все от вас зависит, – настаивал Степанов.

Русский не понимает, день есть плохой, – покачал головой Трайдер. Выражение лица его было туповатым, но по глазам англичанина Степанов видел, что тот издевается. – He-понимает русский, – продолжал Трайдер, – сегодня карта плохая вышла.

С этими словами гарпунер прошел мимо помполита, спустился на палубу и под недобрыми взглядами китобоев скрылся в своей каюте на корме.

2

«Шторм» подводил к базе финвала. В небольшой бухте было тихо. Крутые, в расщелинах темные скалы, поросшие редким кустарником, отражались в воде.

Всю неделю база простаивала, людям нечего было делать. Вот почему сейчас встречать первого кита высылали все. Данилов, приложив ладони ко рту, крикнул:

– Ого-го! На «Шторме»! Поздравляем с успехом! Его густой голос прокатился над морем, откликнулся эхом в ущелье. Возгласы бригадира подхватили рабочие базы. Слива подмигнул Курилову:

Размочил сухой счет! Оленька тебя за это два раза поцелует.

Почему два? – улыбнулся Леонтий.

Двойная радость – кит и муж.

Курилов искал глазами Оленьку, но в массе, людей, облепивших борт базы, трудно было найти ее. Но вот над головами вскинулась факелом алая косынка. «Оленька!» – узнал Курилов, охваченный нежностью.

Кита подвели к слипу. Матросы вручную набросили на хвостовой плавник механический захват. Послышалась команда – и лебедки заработали. Тушу начали втаскивать на палубу. Из воды уже показалась половина ее, и в это время раздался такой звук, как будто лопнула туго натянутая гигантская струна.

Многотонная туша скользнула в воду. Поднявшаяся волна качнула китобоец. На «Приморье» зашумели. Слива выкрикнул:

Дырявые руки! Им бы только этими руками затылки почесывать да зря плату получать! Встречусь я с ними на берегу, будут они меня помнить!

Да хватит тебе, – попытался остановить боцмана Курилов, но это еще больше разозлило Сливу:

Ты, бочкарь, все в облаках витаешь, как птица!

Между тем на базе после первой растерянности бригадиры и рабочие, сгрудившись, рассматривали механический захват. Он не выдержал тяжести китовой туши, развалился на куски.

Что случилось? – подошел к рабочим встревоженный Северов.

Да вот, расползся по швам, – недоумевающе сказал Данилов.

– Новый?

– А как же. Вон и марка заводская, – показал Данилов, – какая-то заграничная.

Северов осмотрел обломок механического захватного приспособления. Блеснули буквы заводской марки.

– «Корнелиус», – прочитал Иван Алексеевич. – Сделано в Германии.

Можура снова направил «Шторм» в море. Грауль поднялся на капитанский мостик.

Я есть против идти в море!

Можура поднял руку к усам, но пальцы его не захватили клочка волос. Капитан посмотрел в глаза гарпунера и, встретив его твердый настойчивый взгляд, повторил:

Мы идем в море. Готовьте пушку!

Я есть против идти в море! – Грауль сделал движение навстречу капитану, точно хотел заставить его отступить.

Можура резко шагнул вперед, и это было так неожиданно для Грауля, что гарпунер вздрогнул и отпрянул.

На мостик поднялся Курилов. С палубы он заметил, что здесь происходило что-то необычное.

Готовьте пушку! – Можура с трудом сдерживал гнев.

Грауль хотел возразить, но, скользнув взглядом по Курилову, вдруг усмехнулся:

О, конечно! Зачем время пускайт свободный? Я думал отдыхайт, но хочу быть ударник, как Андерсен.

Улыбаясь, Грауль ушел с мостика. Можура сквозь зубы процедил:

Наглец!

Курилов увидел, как лицо капитана покрылось багровыми пятнами. Можура достал трубку и, закуривая, проговорил с негодованием:

Над мертвым, подлец, издевается!

Капитан положил руку на плечо Курилова. Голос его стал мягче:

Долго еще мы будем терпеть их, Леонтий? А? Не пора ли нам от них избавиться? – И, не ожидая ответа, добавил: – На вас, молодежь, надежда. Но уж больно вы все смирные.

Это как сказать, – усмехнулся Курилов.

Посмотрим! – пыхнул трубкой Можура и добавил: – Сегодня надо обязательно найти кита и заставить Грауля добыть его. Заставить!

3

Швед Лунден, заменивший на китобойце «Фронт» не вернувшегося с Гавайских островов Нильсена, ничем-не походил на своего предшественника. Кругленький, упитанный, с постоянной улыбкой на одутловатом, с желтым отливом лице, он, казалось, не ходил, а катался по судну. Его можно было видеть везде – ив кубрике, и на мостике, и в кочегарке, и в камбузе у дяди Мити.

То там, то тут слышался его тоненький веселый голосок. В своей коричневой жилетке и мягких меховых полусапожках Лунден напоминал доброго дядюшку. Он охотно и щедро угощал моряков поджаренными орешками и по каждому поводу восклицал:

Чольт возьми, камрады!

Но как только речь заходила о китах, или кто-нибудь обнаруживал желание подойти к гарпунной пушке, Лунден весь взъерошивался и сердито покрикивал:

Ноу, ноу, ноу!

У пушки гарпунер преображался. Согнувшись и широко расставив короткие и толстые, как обрубки, ножки, он водил круглой головой из стороны в сторону, и в темных глазах его при этом горел огонек азарта.

Ишь, как высматривает добычу, – говорили матросы.

Высматривает-то высматривает, – соглашался кок дядя Митя, – но вот плохо хватает ее!

Лунден охотился хуже Нильсена, делал много пустых выстрелов, но все-таки шел впереди Трайдера.

Что-то мы мало китов бьем?! – говорил ему Шубин.

Как бог даст, – поднимал Лунден глаза к небу. – Как бог...

Он часто и подолгу молился в своей каюте перед висевшей над койкой маленькой бронзовой фигурой Христа, распятого на кресте из черного мрамора. В каюте стоял душный запах духов и ладана.

Дядя Митя, присмотревшись к гарпунеру в первые дни после приезда, решительно определил:

С этим нечего и слов тратить: нутро гнилое. Все внимание коммунистов судна было направлено на

то, чтобы ничто не мешало работе гарпунера. Лунден это заметил и похвалил:

О, русские – хорошие моряки, чольт возьми, камрады!

Дни шли за днями, а охота велась вяло, хотя киты и встречались почти ежедневно. Флотилия двигалась вместе с китами на север.

Петя Турмин очень часто вспоминал о Нильсене и недоумевал, почему тот не вернулся. Он по-прежнему был помощником гарпунера. Лунден с первого дня пытался подружиться с комсомольцем. Петя неохотно принимал угощения гарпунера, но своей неприязни к Лундену не выказывал, надеясь, что дружеские отношения со шведом благоприятно скажутся на результатах охоты.

Швед поощрительно похлопывал молодого моряка по плечу:

О, вы сделайте гарпунер! – Лунден указывал на себя и Турмина, дополняя жестами, что он обучит комсомольца своей специальности. Петр кивал, выражая согласие, а. гарпунер продолжал:

Шлюшай меня, и будет иметь ошень много моней [57]

Моней – деньги (английск.).. Но сам он, видимо, не был заинтересован в том, чтобы побольше заработать на советской флотилии денег. Это казалось комсомольцу очень странным.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1

Степанов ходил по каюте, заложив руки за спину. Он был погружен в думы. В прошлом году флотилию преследовали неудачи, и все-таки дела обстояли лучше, чем теперь, во второй год советского китобойного промысла. Иностранные гарпунеры, будто сговорившись, тянут флотилию к поражению.

Помполит отправился к капитан-директору. Выйдя на верхнюю палубу, он остановился у поручней. Море лежало темное, таинственное, дышало холодом.

На базе было тихо. Разделочные площадки тонули во мраке. Прожекторы не горели. Где-то на юте тренькала балалайка и мягкий тенорок выводил:

Сама садик я садила,

Сама буду поливать,

Сама милого любила,

Сама буду целовать.

Тяни губы, готовься, – насмешливо прервал певца грубоватый голос. – Станет тебя милая целовать, коли без жира во Владивосток придем.

А ты каркай больше! Может, киты соберутся тебя послушать, – огрызнулся тенор.

Споривших не было видно в темноте. Степанов прошел дальше. До его слуха донеслись последние слова одного из них:

И чего начальство смотрит? Эти гарпунеры пакостят, а мы им: сэнк ю, очень рады. – Ив заключение категорическое: – Сволочи эти спецы!

Снова тренькнула балалайка, но тут же и замолкла. Чей-то простуженный голос сказал:

Хватит бередить душу, айда спать. Может, завтра и повезет.

Степанов вошел к Геннадию Алексеевичу. Капитан-директор застегивал китель.

А я к тебе собирался. Хорошо, что пришел. – Северов озабоченно перебрал лежавшие на столе бумаги. – Читай. Рапорты капитанов.

Догадываюсь о чем. Докладывают, что гарпунеры плохо бьют китов?

Да! – Капитан-директор опустился на диван, жестом пригласил Степанова сесть рядом. – Надо принимать решительные меры. – Северов забарабанил пальцами по валику дивана.

Пора нашим людям осваивать гарпунерское дело, – сказал помполит. – Наступило время, когда наши люди могут и должны стать к гарпунной пушке.

Иностранцы не отойдут от пушек, – повернулся к помполиту Северов. – А план-то в этом году больше прошлогоднего!

Вот то-то и оно! – Степанов положил руку на колено капитан-директору: – Ну что же, Геннадий Алексеевич, без риска ни одной победы не одержишь.

Значит, беремся за гарпунеров! – повеселел Северов.

– Беремся! – Степанов вытащил из кармана карандаш и блокнот. – На «Шторме» может стать гарпунером Курилов, надежный и старательный, на «Фронте» – Турмин.

Подойдет ли Турмин? Молод еще.

Комсомолец, серьезен, да и все время около пушки находится. – Степанов записал Турмина и продолжал: – На «Труде» пока самого Орлова поставим, а там подберем гарпунера. – Согласен, – кивнул Северов и обеспокоился: – Но согласится ли трест?

Дукин этого вопроса сам не решит, – сказал Степанов. – Партизанить нам тоже не годится. Самовольно отстранять иностранцев от пушек мы не имеем права. Но договор – кабальный. Наши люди не могут даже близко подойти к гарпунной пушке.

Кто на такой договор согласился? – сердито сказал Геннадий Алексеевич. – Почему не посоветовались?

Радируем Дукину и в обком партии о своем предложении разрешить нашим людям в день по два—три часа учиться стрелять из гарпунных пушек, – предложил помполит. – Я верю, обком нас поддержит.

Поздно вечером Дукин приехал из обкома партии к себе в трест. В кабинете никого не было. Дукин нервно ходил мелкими шагами из угла в угол и все время настороженно прислушивался.

Дрожащими руками он отодвинул штору и взглянул на вечерний Владивосток. Со склона Тигровой сопки, по которой взбегала Портовая улица, город был хорошо виден, но в глазах Дуки-на электрические огни расплывались в мутные пятна. Директор треста находился в смятении. Обычного спокойствия, уверенности, умения держать себя в руках не было. Он вытащил из кармана платок и вытер лицо. Лихорадочно метались мысли.

В обкоме ему только что сказали, что два работника, занимавшие ответственные посты, – Птуховский и Натыгин, арестованы. Басов и Мильмаи в Хабаровске разоблачены как враги народа... Все, кто приехал сюда по заданию троцкистского центра, провалились... Что делать?.. Бежать за границу? Но это невозможно. Пойти раскаяться? Но больше не поверят. А тут еще вдруг раскроется дело с китобойной флотилией. Но никто ничего не знает. Птуховский и Натыгин, наверно, не выдадут. Документов нет никаких... Ох, как стало трудно, тяжело работать! Всего надо опасаться, остерегаться.

Степанов и Северов просят обком партии разрешить им начать обучение советских моряков стрельбе из гарпунных пушек. Он вспомнил состоявшийся полчаса назад разговор с секретарем обкома.

Как же так получилось, что от иностранцев зависит наша флотилия?

Видите ли, гарпунерская профессия – сложное дело и сразу не дается! – сказал Дукин с озабоченным лицом.

Это верно, – согласился секретарь. – Но почему второй год не ведем обучения наших людей стрельбе из гарпунной пушки?

Есть договор, который заключили без нашего ведома, – с показным возмущением ответил Дукин, – и тем самым связали и себя, и промысел, и нас всех по рукам и ногам.

Что же, придется разрубить эти путы, – сказал секретарь. – Есть мнение обкома разрешить Северову начать обучение наших людей гарпунерскому делу.

Я давно этот вопрос поставил в наркомате, а там его не решают, – быстро и громко заговорил Дукин. – Говорят, что это может вызвать дипломатические осложнения и...

Вопрос ясен, – перебил секретарь. – Удовлетворяй просьбу Северова, немедленно радируй ему, а я сегодня с Москвой свяжусь.

Дукину ничего больше не оставалось, как попытаться выразить удовлетворение и уехать.

Директор треста долго стоял у окна. Успокоение не приходило. Он плотно закрыл дверь и набрал номер телефона. Сказав несколько слов, опустил трубку и опять быстро, мелкими шагами заходил по кабинету. Через полчаса в дверь осторожно, но настойчиво постучали. Дукин взглянул на часы, почти подбежал к дверям и яфустил высокого плотного человека в дорожном плаще с поднятым воротником. Над городом моросил дождь.

Не здороваясь и не снимая плаща, посетитель сел на стул. Из-под низко надвинутой кепки была видна только нижняя часть лица пришедшего – оплывший подбородок и толстые губы. Дукин стоял перед ним.

Ну, – сказал недовольно человек. – Вы неосторожны, назначая встречу здесь. Что-нибудь случилось?

Я вас пригласил за тем, чтобы проинформировать... Степанов и Северов просят обком партии разрешить им начать обучение матросов стрельбе из гарпунных пушек, – торопливо говорил Дукин.

Этого нельзя допустить! – резко, тоном приказа сказал человек в плаще.

Но я тут бессилен! – развел руками Дукин. – Я до сих пор делал все, что мог.

Мы недовольны вами, – прервал его человек в плаще. – Нам приходится за вас многое делать. С одним Нильсеном сколько возни было, Надо предпринять новые меры. В чем флотилия особенно сейчас нуждается?

Ждет угля, – быстро сказал Дукин. – Мы отправляем транспорт.

Транспорт потерпит аварию в пути, —I сказал человек в плаще.

Хорошо, – подобострастно ответил Дукин.

2

Радист « Шторма» Баранов от скуки настроился на Хабаровскую радиостанцию. Она передавала для моряков концерт художественной самодеятельности. Выступали студенты. Молодые, задорные голоса дружно пели новую популярную песню:

Не сынки у маменек В помещичьем дому – Выросли мы в пламени, В пороховом-дыму...

Повторяя мотив про себя, радист ловко орудовал электропаяльником. В рубке стоял едкий запах нашатыря.

Без стука вошел Слива. Отряхнув плащ и фуражку, он повесил их у двери и сел на диванчик.

Что. мастеришь, король эфира? – спросил Слива.

Приемник, – коротко ответил Баранов.

Приемник? Да куда же тебе его? И так вся рубка забита. – Слива обвел глазами аппаратуру.

Был он не в настроении, не шутил, не балагурил, как обычно. Взгрустнулось боцману. Но радист этого не заметил. Слива затронул его слабую струнку.

Да, полная рубка аппаратуры. А откуда эти приемники и передатчики? Ты посмотри, – Баранов ткнул пальцем в фабричную марку приемника. – Сделано в Германии. Есть у меня думка сделать приемник и передатчик, чтобы они ни в какой шторм не скисали. Это раз. А второе...

Слива прервал размечтавшегося радиста:

Уж лучше изобрети такой приемник, чтобы китов к базе приманивать. Цып-цып, и киты, как цыплята, уже под бортом фонтанчики пускают!

– Опять смешки, – с обидой сказал радист, но тут же улыбнулся: – А что ты думаешь? Может, и построим такой передатчик. Волны его будут действовать на мозг кита и усыплять.

Тогда гарпунеров-интуристов носочком, – присвистнул Слива. – Гуд бай, сволочи! Хватит гадить! Эх, мама моя, взял бы нашего Граульчика, – Слива пошевелил пальцами перед своим лицом, – за кадык и в гальюн...

Баранов не дослушал Сливу и наклонился к приемнику. Сквозь музыку пробивалась _vморзянка. Слышались Ц настойчивые однообразные звуки. Радист повернул к Сливе встревоженное лицо:

SOS... Слышишь, SOS![58]

S О S – международный сигнал бедствия.

Он схватил наушники и стал ловить сигналы терпящего бедствие судна. Слива, вскочив с дивана, смотрел на радиста во все глаза. А тот взял карандаш и быстро стал записывать:

– Угольщик «Утес»... Координаты... Идет к нам…

Слива вырвал из-под рук радиста листок и, не надевая плаща и фуражки, выскочил на палубу. Его обдало душем штормового дождя. Боцман вбежал к Можуре.

Капитан сидел за столом, читал книгу. Быстро прочитав радиограмму, Можура натянул китель и скомандовал:

Доложить Северову. Экипаж судна поднять. Готовиться к выходу в море. Курилова вызвать с базы.

Есть! —• Слива выбежал из каюты...

Капитан-директор флотилии, пробежав глазами радиограмму, приказал выйти, на помощь угольщику двум китобойцам «Труду» и «Шторму».

Угольщик «Утес» был застигнут штормом в открытом море. Старенький, малосильный транспорт с трюмами, полными топлива для китобойной флотилии, боролся с разъяренным морем. Но когда ураган достиг наивысшей силы, судно стало относить к береговой линии. Огромные волны то и дело накрывали его. Ударом волны о борт были сорваны брезент и крышки с люков: судно заливало.

Капитан Остап Тарасович Пилипенко приказал радисту дать в эфир сигнал бедствия. Старый, опытный моряк был встревожен положением своего судна. Оно угрожающе поскрипывало. Истрепанное, построенное в прошлом веке, суденышко давно уже было непригодно для таких дальних и трудных рейсов.

Остап Тарасович, уцепившись за поручни мостика, с трудом удерживался на ногах, на чем свет стоит ругал Дукина, пославшего его в этот рейс.

Рискуя каждую минуту быть смытым за борт, к капитану добрался радист и прокричал на ухо:

Китобойцы... идут... держу связь... еще какое-то судно запросило координаты... ответ на него не получил...

У Пилипенко полегчало на душе. Если даже не удастся спасти «Утес», то будет спасена команда. Капитан смотрел в темноту, стараясь разглядеть спасительные огоньки. Они должны были вот-вот показаться. Прошло около часу. У левого борта в океане блеснуло несколько огней.

Идут! – радостно проговорил Пилипенко, но рев бури заглушил его голос.

Из темноты почти в упор по «Утесу» ударил ослепительный сноп голубоватого огня. От света прожектора моряки зажмурились. «Какие сильные прожекторы на китобойцах», – подумал Пилипенко.

Но тут же прожектор погас, и на «Утес» надвинулся темный вытянутый силуэт военного судна.

Сокрушительный удар в левый борт «Утеса» потряс старое судно, качнул его так, что оно чуть-чуть не легло на правый борт. Огромная волна хлынула на палубу. Сквозь рев бури послышался скрежет разрываемого металла, треск дерева, крики людей...

Палуба вырвалась из-под ног Пилипенко. Его потащило к борту, но капитан уцепился за вентиляционную трубу, поднялся, не понимая, что происходит. «Утес», сильно накренившись на левый борт, погружался в воду.

В этот момент в темноте показались еще огни – это шли китобойцы.

Пилипенко отдал команду проверить повреждение и приступить к заделке пробоины. Из трюма вернулся старпом.

Пробоина велика, – доложил он, – заделать не сможем. Трюм быстро наполняется водой.

Быстроходное военное судно, заметив подходящие китобойцы, скрылось в ревущем мраке. А огни китобойцев все приближались. Они, точно на качелях, то взмывали вверх, то опускались вниз. Огромные волны мешали судам подойти к «Утесу». Его радист лихорадочно передавал в эфир тревожную весть – «Утес» тонул.

Орлов сам стал у штурвала. Промокший до нитки, сжав рукоятки штурвала, он подводил «Труд» к угольщику. Волны то угрожали бросить суда друг на друга, то разносили их в стороны.

Сжав зубы, Орлов вновь и вновь пытался подвести свой корабль к «Утесу», но безуспешно: шторм не стихал. Волны ревели, заливали палубу, в вантах выл ветер.

Сейчас Орлов ничего не видел, кроме темной массы «Утеса», которая безвольно переваливалась на волнах. Машинное отделение угольщика уже было залито водой.

Там, на «Утесе», ждали помощи люди. Орлов приказал спустить шлюпки. Захлестываемые волнами, они подошли к тонущему судну. С «Утеса» в шлюпки прыгали моряки. Китобои бросали канаты, по одному вылавливали тонущих людей, втаскивали их на палубу. Транспорт быстро погружался в морскую пучину.

Последним на «Труд» перешел Пилипенко.

На рассвете китобойцы вернулись к базе. Пилипенко сидел в каюте капитан-директора. Осунувшееся лицо, темные круги под глазами говорили о переживаниях минувшей ночи. Капитан подробно отвечал на вопросы Степанова и Геннадия Алексеевича.

Дукин, значит, знал, что «Утес» годен лишь на слом? – спросил Степанов.

Конечно, но настоял на выходе в море, – кивнул Пилипенко. – Я, старый дурак, дал себя уговорить.

Ну, а кто же таранил тебя? – поинтересовался Северов.

Судно погасило огни. Можно заключить, что военное. – Остап Тарасович подумал и добавил: – Сдается, что это судно и запрашивало наши координаты, а себя не назвало.

Степанов нервно заходил по каюте. Мысли были неспокойные, тревожные. Было ясно, что событие истекшей ночи – не простая случайность.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

Северов, выслушав Степанова, радостно похлопал его по плечу:

Значит, все согласились?

Все. И Курилов, и Турмин, и Орлов. Мне, собственно, никого не пришлось уговаривать. Каждый понимает, для чего это нужно. А Курилов и Турмин будто только и ждали этого предложения.

Вот только Орлов не совсем подходит, – высказал сомнение Степанов. – Сочетание капитана и гарпунера! Не знаю, было так когда в китобойной практике?

А вот и проверим. – Геннадий Алексеевич отпил чай из стакана. – Что-то обком долго не отвечает на нашу радиограмму?

Возможно, с Москвой советуется, – Степанов, обмакивая бисквит в чай, задумался.

Ты о чем думаешь?

Сколько нам еще придется преодолеть трудностей!

Устал, силы кончились, духом пал?! – удивленно и в то же время испытующе спросил Северов. Ему редко приходилось видеть своего помполита в плохом настроении.

Сил хватит, – вскинул голову Степанов и нахмурился. Голос его зазвучал жестко. – Чувствую, что нам вредят. А вот как поймать тех, кто это делает? Хотя бы ухватиться за кончик веревочки, – всех бы тогда «а свет вытащили.

Степанов даже пристукнул кулаком по столу и, помолчав, добавил:

Пощады не дадим!

Ты что-то сегодня воинственный, – следя за Степановым, проговорил Северов.

А ты как думаешь, Геннадий Алексеевич? – Степанов оттолкнул кресло, зашагал по каюте. – Мы первую пятилетку выполнили, а шахтинцы да подлецы из промпартии по указке из-за рубежа намеревались нам в спину нож вогнать. Сейчас вторую пятилетку выполняем, а нам снова вредят, но другие. И до них доберемся. Когда народ един, никакая мерзость не скроется!

...Наконец пришел новый транспорт с углем. На нем прибыла на «Приморье» и Нина Горева. Ольга, увидев ее, обняла, затем отстранилась, ожидая найти в ней какие-то перемены. Но Горева была прежней. Так Ольга и сказала ей. Нина засмеялась:

А вот ты изменилась, и очень. ;| Любовь тебе в пользу.

Скажешь тоже! – махнула рукой Ольга и вспыхнула.

Горева заметила, как округлилось, стало более женственным лицо Ольги, исчезли прежние резкие движения и жесты.

– Счастлива? – шепнула Нина на ухо подруге.

Да! – кивнула та и крепко прижала к себе Пореву, пряча лицо на ее плече.

Нина почувствовала себя так, точно она что-то потеряла и хочет найти. Ее глаза осматривали китобоев, взгляд скользнул по мостику, оттуда за борт, на китобойные суда, и задержался на «Труде».

Нина, не признаваясь себе в этом, хотела видеть Орлова.

Перегрузка угля с транспорта на «Приморье» была закончена к вечеру четвертого дня, и угольщик на рассвете собирался уйти во Владивосток.

В этот вечер и случилось взволновавшее всех китобоев событие.

Степанов и капитан угольщика находились у капитан-директора, готовившего пакет в трест. Северов писал, а помполит вполголоса беседовал с капитаном. Вдруг раздался громкий стук в дверь.

Войдите, – поднял– голову от бумаг Геннадий Алексеевич.

Дверь широко распахнулась, и удивленные моряки встали. В каюту вошел Данилов. Он держал за шиворот низкорослого человека, лицо которого налилось кровью.

В нем Степанов узнал всегда недовольного резчика из бригады Данилова.

В чем дело, товарищ Данилов? – спросил Северов и закрыл дверь каюты, за которой толпились моряки. Все были возбуждены, громко говорили.

Вот в чем дело! – не выпуская резчика, Данилов левой рукой бросил на стол несколько металлических стержней толщиной в карандаш и длиной немногим больше спички. – Глядите!

Что это такое? – Северов взял один из стержней и осмотрел его.

Стальной, – пояснил Данилов. – Расчет правильный был.

Рассказывай, – попросил Степанов.

Иду я мимо паровой пилы. Вижу: чехол-то шевелится. Ну, думаю, ветер как бы не сорвал, надо к раме парусину покрепче привязать. Нагнулся за тесьмой, а там нога торчит этого паскудника.

Данилов с силой тряхнул человека. Тот не сопротивлялся. Лицо его стало лилово-красным.

Отпусти, задушишь, – сказал помполит Данилову.

Ему одна дорога! – Бригадир толкнул резчика к стенке. Тот стал растирать себе шею. – Откидываю парусину, а там этот сморчок притаился, а у самого в руках стерженьки. Два уже успел в шестерни заложить. Включили бы мы пилу, и брызги от нее во все стороны. Вот!

Данилов так посмотрел на резчика, что тот съежился.