Текст книги "Фонтаны на горизонте"

Автор книги: Анатолий Вахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

Товарищ Северов Иван Алексеевич?

Совершенно верно, – кивнул капитан. – Чем могу служить?

Вам пакет из губкома партии!

Северов вскрыл конверт, вынул тоненький листок с грифом «Секретарь Приморского губкома РКП(б)». На нем было написано всего несколько слов, написанных от руки: «Иван Алексеевич! Прошу срочно зайти ко мне. Если возможно, то с получением моей записки. Хайров»

Северов, теряясь в догадках, зачем он так срочно понадобился Хайрову, вошел в каюту, взглянул в зеркало и, накинув легкое полупальто, спустился с судна.

Через полчаса он был в кабинете секретаря губкома партии. Хайров вышел навстречу. На кителе у него в алой розетке горел орден Красного Знамени. Голову с густой копной каштановых, тронутых сединой, волос, Хайров держал, как и прежде, немного склонив к правому плечу.

Здравствуй, здравствуй, дорогой 11ван Алексеевич, – Хайров г улыбкой пожал руку капитану и жестом пригласил его присесть. Пиан Алексеевич взял предложенную папиросу и, закурив, весело спросил:

Ну, зачем я тебе так срочно понадобился? Или кого-то тайком под видом кочегара надо на побережье доставить? Или снова к мнимым китобоям хочешь меня послать ?

Оба расхохотались, вспомнив события прошлых лет, которые сдружили их и сделали единомышленниками.

– Нет, Иван Алексеевич, – разгоняя перед лицом дым от папиросы, говорил Хайров. – Теперь никого нам тайком под видом кочегара не надо доставлять на побережье. Теперь мы хозяева и навсегда, – лицо Хайрова чуть нахмурилось. – Правда, кое-где в северных районах прячутся остатки белых банд, покусывают нас. То в одном, то в другом месте налетят, убьют несколько человек, подожгут здания и снова в тайгу, в сопки. Ну, недолго им осталось разбойничать. Всех выловим, на суд народный предоставим.

– Может быть среди них и Осипов с Нориновым и Никитин. – раздумчиво проговорил Северов. – Впрочем, едва ли. Они в Америку собирались удрать.

– Если американцы им это разрешили. – Хайров затянулся папироской. – Американцам интереснее держать твоих Нориновых именно здесь, у нас.

– Ну уж, уволь меня от «твоих Нориновых», – улыбнулся Северов и напомнил: – Если бы не ты, так я бы и не знал о существовании этих подлецов.

– Что верно, то верно. —Виновато шутливо извинился Хайров. – Но тогда ты бы узнал, что такое контрразведка белогрвардейцев.

Только вернувшись во Владивосток после его освобождения, Северов узнал, что на шхуну «Диана» Хайров послал его не случайно. Подпольному комитету стало известно, что белогвардейцы узнали о связях капитана с большевиками и намеревались его арестовать. Надо было срочно удалить Северова из Владивостока, и наиболее удачным для этого оказалась частная шхуна «Диана». Тогда Хайров не сказал этого Северову, чтобы напрасно его не тревожить.

– А я-то думал тогда, что ты действительно интересовался китобойным промыслом. – сказал Северов.

– Тогда нет, а сейчас очень интересуюсь, – серьезно произнес Хайров. – Вот почему так срочно и вызвал

_-Что-то не пойму, – пожал плечами Иван Алексеевич– Каким китобойным промыслом ты интересуешься?

– Все по порядку –Хайров ткнул окурок в пепельницу и достал из пачки новую папиросу. – Прежде всего хотим тебя, Иван Алексеевич, снять с «Кишинева»

– Что – Северов даже приподнялся в кресле. – Тогда американцы согнали с Кишинева». Теперь ты. За что?

Не за что, а почему? – поправил с улыбкой Хайров. – Мы тебя, как коммуниста и моряка, решили послать на другую работу.

С морем я не расстанусь, – резко предупредил Северов.

И очень хорошо, – кивнул секретарь губкома. – Советское правительство предоставило норвежской китобойной компании «Вега» концессию на промысел в районе Чукотки и Камчатки...

– Как? – громко вырвалось у изумленного Северова: – Допустить иностранцев в наши воды, разрешить им брать наши богатства! Да разве они мало принесли нам бед?

У него гневно вспыхнули глаза. Он жадно затянулся дымом, чтобы успокоиться, сдержать себя. «Неужели, когда мы стали хозяевами в своей стране, – думал он с горечью, – мы должны допускать иностранцев? Что мы сами не можем, не в силах наладить тот же китобойный промысел?»

Воспоминания взволновали моряка. Сколько пришлось пережить, вынести и что же получается? Опять иностранцы будут у нас хозяйничать? Северов высказал это Хайрову.

Тот молча поднялся с кресла, вернулся к себе за стол, достал из ящика папку, открыл в нужном меси и по-деловому сказал Северову:

– Вот читай, что пишет по этому вопрос Дальревком– «...Мы вынуждены сейчас, учитывая общее экономическое положение, привлекать иностранный капитал...»

Северов еще продолжал читать, когда Хайров спросил: «Понятно?» – и не дожидаясь ответа, заговорил:

– Иван Алексеевич, ты знаешь, что наше хозяйство разрушено, средств нет. Приходится использовать любую возможность, чтобы увеличить приток капитала в наше хозяйство. Но концессионеров мы допускаем не всяких. Вот, например, американцы просили предоставить концессии в золотой промышленности, лесоразработках, мы от казались. Как и от многих других. Норвежцам мы раз решили. Они не воевали против нас, вели себя дружелюбно, к тому же китобойная концессия сдается на очень выгодных для нас условиях.

Не верю я, чтобы иностранцы, капиталисты благотворительностью занимались, особенно для нас, большевиков, – покачал головой Северов. – Наверняка они будут браконьерствовать, безобразничать, выбивать всех китов подряд – и взрослых и молодняк.

Вот для того, чтобы этого не случилось, – Хайров смотрел на Северова узкими веселыми глазами, – мы и решили послать тебя своим контролером на норвежскую флотилию. Ты должен будешь наблюдать за тем, чтобы норвежцы соблюдали правила промысла, как обусловлено в договоре.

Меня? – Северов даже растерялся. – Но какой же из меня контролер? Что я знаю о китобойном промысле?

Насколько мне известно, ты же потомственный китобой, – напомнил Хайров.

В какой-то степени, – развел руками Иван Алексеевич, уже заинтересованный предложением Хайрова. В нем пробудились давно забытые мечты стать китобоем, и он страстно произнес: – Когда же у нас будет своя, советская китобойная флотилия?

Боюсь, что и твоему брату скоро придется оставить свое судно.

Неужели? – начал Северов, догадываясь, о чем говорит секретарь губкома. Тот остановил его движением руки:

Делобудущего. А сейчас тебе предстоит познакомиться с китобойным промыслом. Набирайся опыта. Он нам очень понадобится на нашей флотилии, когда она будет создана.

Но норвежцы могут меня не принять, – сказал Иван Алексеевич, не замечая, что этими словами он уже дает свое согласие.

–У нас договором предусмотрено нахождение нашего советского контролера и еще четырех советских людей на флотилии. Норвежцы согласились. Так что никаких препятствий для твоего перехода нет. Работа будет трудная, сложная, но я уверен, что ты с нею отлично справишься.

–Когда и куда мне выезжать? – спросил Северов. На своем «Кишиневе» пойдешь в Петропавловск-на-Камчатке и там дождешься прихода флотилии. Она стоит сейчас в Японии. Свое судно сдашь старшему помощнику. Ну, об этом тебе скажут в «Совторгфлоте».

Благодарю за доверие, – взволнованно проговорил Северов.

Прошу, – Хайров указал на длинный стол, покрытый красным сукном. На нем была разостлана карта Даль него Востока. Секретарь губкома взял карандаш и провел им линию из Петропавловска до мыса Сердце Камень. – Таким приблизительно будет курс флотилии. Ты дол жен...

2

Домой из губкома Северов возвращался с Хайровым, который сам ему сказал:

– Пойду к тебе обедать и помогу уговорить и успокоить Софью Георгиевну.

Иван Алексеевич с благодарностью посмотрел на секретаря губкома. Давно они знакомы, хорошо знают друг друга, но Северов не переставал удивляться его такту и заботливости. Когда, выйдя из бухты Круглых ворот, Северов оказался оторванным от Родины, от Владивостока на несколько лет, Хайров часто навещал его жену, успокаивал, помогал в трудные минуты, несмотря на то, что самому грозила смертельная опасность.

– Вот удивится Соня, – говорил он. – А как ей будет приятно, что дело ее отца не забыто и будет продолжено. Сегодня же напишу Геннадию о предполагаемой советской китобойной флотилии, обрадую его. Пусть торопиться домой. Хватит ему плавать в Черном море. Его место здесь, на Дальнем Востоке.

– Правильно, – кивнул Хайров: – Пусть возвращается быстрее... Нам здесь очень нужны опытные моряки.

Они поднялись к дому Северова, остановились у калитки. Иван Алексеевич по привычке посмотрел па бухту Золотой Рог и невольно вздохнул:

– Опять расставаться с «Кпшиневым».

Он вспомнил, как пароход был сохранен для страны. Вскоре после ухода «Дианы» подпольщики, чтобы пароход не достался врагам, взорвали его машину. Когда же белогвардейцы поставили его на ремонт в доки Дальзавода, рабочие по указанию подпольного губкома партии затопили его, открыв кингстоны. У часто сменявшихся властей не было ни времени, ни желания поднять и капитально отремонтировать судно. Так «Кишинев» и пролежал до осени двадцать второго года, когда Владивосток был освобожден от белых и интервентов. Рабочие и моряки быстро подняли его, и уже к весне N2 3 года он был восстановлен, а с началом навигации вышел в свои первый рейс. Вел его Северов, незадолго перед этим вернувшийся на Родину.

Хайров понимал настроение Северова и сказал:

– Мостик «Кишинева» всегда для тебя свободен, но сейчас ты нужен па чужой флотилии. Идем.

Они вошли во двор. Старый дом был отремонтирован, покрашен, выглядел помолодевшим. Больше не было видно следов запустения. Навстречу им на крыльцо вышла Соня.

Ваня, что так рано? – и, увидев Хайрова, обрадовалась, приветливо поздоровалась: – Здравствуйте, Александр Макарович. Наконец-то! Когда за вами контр разведчики охотились, вы и то чаще приходили. Видно стали большим начальником, загордились...

Что вы. Софья Георгиевна, – засмеялся Хайров, – не гордость, а дела. Вы должны мне помочь...

Что-нибудь произошло?

Большие глаза Сони смотрели на мужа и Хайрова вопросительно, с беспокойством. Женщина заметно постарела, и в ее волосах поблескивал пней седины. Многолетнее отсутствие мужа, особенно неизвестность, тяжело сказалось па ней.

– Произошло, Сонечка, произошло, – говорил Северов– – Я больше не капитан.

_ -Как -_ испуганно ахнула Соня, и ее губы задрожали. _ Ты безработный? За что же? – Она посмотрела на Хайрова затуманившимися глазами.

– Да нет! – капитан обнял жену и поцеловал. – Я еду на китобойную флотилию.

– Этого еще не хватало, – всплеснула Соня руками. – Хватит и тех китобоев, с которыми ты ушел на «Диане»!

– Послушай, Соня, – начал успокаивать ее муж, но она перебила его и сердито, почти вызывающе сказала Хайрову: – Это вы его опять посылаете.

– Партия, – строго сказал секретарь губкома. – Иван Алексеевич солдат партии. Ему сейчас доверяется очень ответственное дело. Разрешите, я вам все расскажу...

Обед начался несколько мрачно. Соня не могла сдержаться и несколько раз утирала слезы, но постепенно ее настроение под влиянием рассказа Хайрова начало улучшаться, и под конец она дала не только свое согласие на новую работу мужа, но даже весело смеялась над шутками Хайрова.

Скучно тебе там будет, – сказала Соня. – Кругом чужие люди, иностранцы.

Кроме Ивана Алексеевича, на флотилии будет еще четверо наших советских людей, – сообщил Хайров. – Иван Алексеевич их сам подберет.

Прежде всего я возьму с собой Джо, – сказал Северов.

Ты же его хотел... – начала Соня, но муж перебил ее:

Не плавать же ему без меня. А потом дляпользы дела... – Он помолчал, о чем-то думая, тряхнул головой:– Возьму Джо с собой, возьму, и ты не противоречь, – заметил он протестующий жест жены. – Не могу же я быть на иностранной флотилии совершенно один, без своего человека, с которым мог бы поговорить по душам. Да и во время бедствия на «Диане» как он себя замечательно показал. Не будь его рядом, я бы возможно и не вернулся.

Но позволят ли тебе?

Позволят! – Хайров уверенно кивнул головой. – Они в наши йоды пришли. Нас и должны слушать!

Соня, следя за лицом мужа, поняла, что спорить с ним бесполезно, и покорно вздохнула:

– Ну что же делать. Бери и Джо…

...После обеда Хайров, убедившись, что жена Северова уже более спокойно относиться к новому назначению мужа, поблагодарил и откланялся.

– Дела, дела в губкоме ждут. Провожать будем Ивана Алексеевича вместе…

Вечером Иван Алексеевич в кабинете приводил в порядок бумаги; у него уже вошло в привычку перед каждым рейсом перелистывать рукопись отца, дополнять ее материалами по истории китобойного промысла. И сейчас он задумчиво переворачивал страницу за станицей. Каждая из них рассказывала о новых попытках русских людей создать отечественное китобойство, которые оканчивались всегда неудачей.

Красным карандашом подчеркнута цифра 1908. Это был год, когда не оправдались надежды русских рыбопромышленников, пытавшихся охотиться на китов в водах залива Петра Великого.

Иван Алексеевич вспомнил, как жители Владивостока провожали китобоев в первый рейс. Но вернулись они без добычи. Северов перевернул первую страницу и снова подчеркнутая красным цифра 1911. Очередная дата печальной истории. Что за рок, за проклятье висит над русским китобойством?

Северов невольно вспомнил пережитую трагедию на шхуне «Диана»…

«Диана», ускользнув из бухты Круглых ворот, устремилась на юг. но на нее обрушился шторм огромной силы. Вот тогда, в кромешной темноте, в свисте ветра и реве бушующего моря Северов припомнил свои впечатления о шхуне, когда он впервые увидел ее в Семеновском ковше. Он ведь тогда не заметил, что есть какой-то просчет в конструкции. Лишь во время шторма обнаружился этот просчет: мачты были непропорциональны корпусу шхуны, площади парусов. И мачты не выдержали. Под ураганным ветром они рухнула, причинив большие повреждения судну. Шхуна могла вот-вот опрокинуться, и Северов дал команду рубить ванты и сбросить мачты с парусами за борт. Шхуну швыряло с волны на волну, и крепкие руки Стурволлана с трудом удерживали ее против волн. Журба сменял норвежца, а тот на несколько часов забывался сном. Шторм как будто стремился наверстать упущенное в ту пору, когда «Диана» совершила свое спокойное плавание из Владивостока в бухту Круглых ворот. Кое-как залатав взломанную палубу, чтобы волны не заливали шхуну, моряки ждали своей участи. Бороться против тайфуна, увлекшего их в океан, было невозможно. Не обошлось и без жертв. Унесло за борт механика, освобожденного после выхода из бухты Круглых ворот из-под стражи, убило обрушившимися мачтами трех матросов. Северов сожалел о матросах, но механик погиб вовремя. Иначе бы ему не сдобровать. Оказалось, что по приказанию Осипова он некоторые части двигателя тайком снес на факторию, и «Диана» превратилась в игрушку ветра.

А тайфун нес шхуну, не выпуская ее из своих ревущих объятий. Так шла неделя за неделей...

Северов сидел в кресле с закрытыми глазами. Его лицо в эти минуты было совсем старым. Он не мог отогнать воспоминаний...

Кончилась пресная вода, а потом, кажется на пятьдесят седьмой день, когда, наконец, море утихомирилось, начался голод. Иван Алексеевич очень хорошо помнит этот день. Он стоял на палубе под палящим солнцем и смотрел на лазурную, сверкающую ширь, на выскакивающих из воды летающих рыб. К нему подошел Ли Ти-сян и сказал:

– Капитана, чифан мию...[5]

Чифан мию – есть нечего (кит.).

У китайца было такое выражение глаз, словно он виноват в том, что кончились продукты. Начались ужасные дни. Жара, голод, жажда... Если пресную воду понемногу выпаривали из забортной, то голод утолить было труднее.

Слабея, бродили обросшие, исхудалые люди. Журба и Стурволлан не отходили от штурвала, а бинокль и днем и ночью смотрел в океан. Но он лежал гладкий, равнодушный, спокойный и пустынный... Моряки говорили мало. Трудно было говорить с пересохшим ртом... Начались кошмары, и Северов уже с шестьдесят девятого дня не помнил ничего, кроме каких-то бредовых видений. Он разговаривал с Соней и Хайровым, гулял с ними по Владивостоку, плыл куда-то на «Диане»...

Когда он пришел в себя, то увидел, что лежит в чистой белой постели. Он долго не мог понять, где он? Что это, продолжение кошмара или же действительность? В светлой палате, за окном которой качались пальмы, стояло еще три койки и с них на Ивана Алексеевича смотрел Филипп Слива, Журба и Стурволлан.

– Где мы? – спросил Северов и едва услышал себя. Так был слаб голос.

Что ответили товарищи, он не понял, вновь впал в беспамятство. Только через несколько дней Иван Алексеевич узнал, что они находятся на острове Гуам, в военном американском госпитале, что их заметил американский миноносец и. взяв на буксир, привел в военный порт...

Дольше всех лежал в госпитале Северов. Его здоровье восстанавливалось медленно. Госпиталь отказался кормить поправившихся моряков, и они постепенно разбрелись б поисках работы. Наконец Иван Алексеевич остался только с Джо. Ничто не могло их разлучить. Спустя полгода Северов вышел из госпиталя и понял, почему так терпеливо за ним ухаживали, кормили и лечили и даже терпели Джо. Командир миноносца, взявший на буксир «Диану», отремонтировал и продал шхуну американскому миллионеру, президенту китобойной компании Дайльтону.

Командир миноносца хотел успокоить свою совесть, оплачивая содержание и лечение Северова в госпитале. В день выхода Ивана Алексеевича он пришел к нему и предложил пятьсот долларов в качестве подарка. Северов, опираясь на палку, посмотрел в беспокойные глаза американца, повернулся к нему спиной и сказал Мэйлу:

– Пойдем, Джо.

Они вышли на раскаленную улицу и медленно побрели к порту, объятые одним стремлением и желанием скорее вернуться во Владивосток, в свой родной дом. Но дорога к дому оказалась очень длинной. Она шла через порты Бразилии и ночлежные дома Нью-Йорка, английские угольщики «и матросский кубрик на шведском пароходе, который и доставил их через три года во Владивосток. Сколько передумалось за это время! Северов дал себе слово, что если вернется домой, то пойдет рядом с Хайровым. Он хорошо понял, где его место и с кем ему жить.

После возвращения, через месяц, Северов навестил Хайрова, и тот сказал:

– Вы по-прежнему капитан «Кишинева». Его скоро будут поднимать и ремонтировать на Дальзаводе.

В тот ноябрьский вечер 1922 года Иван Алексеевич твердо и строго заявил Хайрову:

– Вы когда-то предлагали мне вступить в члены РКП(б). Я отказался, потому что не понимал. Теперь я хочу это сделать сам.

Хайров протянул ему руку и обнял:

– Правильно, Иван Алексеевич. Нам с вами идти одним курсом.

...Северов шевельнулся в кресле. Открыл глаза, сконфуженно смахнул слезинки и глубоко облегченно вздохнул, словно освободился от тяжелой, гнетущей ноши. Надо думать о настоящем и будущем. Ведь Хайров ясно дал понять, что и у нас скоро будет своя китобойная флотилия. Скорей бы! Она бы положила конец клевете на русских, которые якобы не способны быть китобоями. Этих высказываний тоже много в папке Ивана Алексеевича. Один современник отца Северова пишет:

«Наилучшими китобоями являются норвежцы: на их долю приходится около половины всей мировой добычи. Они охотятся везде, где еще сохранились киты. Мы в китобойном промысле не занимаем хоть какого-либо места».

Второй прорицатель в то время, когда Лигов выдерживал бой с пиратским нападением «Блэкстар», высказывал сомнение;

«В настоящее время едва ли стоит русским учреждать на востоке свое китоловство».

Третий – дальневосточный моряк констатирует:

«На Камчатку заходило много японских, а еще больше американских китоловов и тюленебойщиков в погоне за гренландским китом, котиком. Китоловы хорошо знают течения, рифы, условия промысла. Но все это хранят в тайне».

Северов сердито сжал руки в кулаки. Его злили эти слова. А следующая выписка какого-то экономиста совсем вывела его из себя:

«Перспектив, побуждающих нас вкладывать средства в китобойный промысел, не намечается. Но рационально использовать наши районы охоты все же возможно. Это мыслится в плоскости предоставления их иностранному капиталу. Концессии Берингова и Охотского морей могли бы сыграть роль вспомогательных районов для китобойных предприятий».

– Ишь ты какой заботливый, – стукнул кулаком пирукописи Северов: – Об иноземцах беспокоишься!

Тут Северов вспомнил о своем новом назначении и на секунду смешался. Выходило, что этот адвокат иностранцев прав. И молодое Советское правительство следует его советам – дает концессию норвежским китобоям. Было над чем призадуматься. Он несколько растерялся, но тут всплыли в памяти слова Хайрова: «Набирайтесь опыта. Он нам понадобится».

– Да, так! – Северов хотел захлопнуть рукопись, но потом взял перо и, перевернув страницу, наверху новой написал: «Промысел китов в водах Чукотки и Камчатки норвежской флотилией «Вега», под контролем советского уполномоченного».

3

Норвежская китобойная флотилия «Вега» отстаивалась у дальних причалов порта Нагасаки. Огромный пароход – база по перетопке китового жира и пять китобойных судов не привлекали ничьего внимания. Команды были заняты обычным делом. Соскабливали вздувшуюся под тропическим солнцем краску на бортах и надстройках и красили их заново. Ругались боцманы, насвистывали и пели в своих люльках забрызганные краской матросы...

Подъезжали к судам высокие грузовики и маленькие повозки мелких торговцев, снабжавшие флотилию свежими продуктами. Кричали продавцы прохладительных напитков, ловко подхватывая на лету мелкую монету, и на шкертиках подавали матросам бутылочки с подслащенной сахаром или подкисленной лимонным соком водой.

Обычная картина портовой жизни. Но необычные разговоры впервые велись в каюте – кабинете капитан-директора флотилии Микальсена. Низенький и очень полный пожилой капитан-директор обливался потом, хотя в каюте бесшумно поблескивали лопастями три вентилятора и все иллюминаторы были открыты. Непрерывно обтирая свисающие на воротник кителя багровые щеки, лоснящуюся лысину и покрытый редкими седыми волосами затылок, Микальсен не сводил выцветших голубых глаз с сидевшего против него в кресле и не замечающего жары сухопарого американца. Гость прибыл всего полчаса назад, а испортил настроение Микальсену на месяц вперед, напомнив о действительных целях флотилии. Это был Гжеймс, советник из американской китобойной компании «Дайльтон и К°», с которой с началом мировой воины хозяева Микальсена, норвежские руководители фирмы «Командорен», начали очень дружно сотрудничать.

Покуривая сигарету, Гжеймс, человек с неопределенными чертами лица и зеленоватыми сонными глазами, говорил:

– Ваша стоянка в Нагасаки сокращается. Мы получили сообщение о том, кого большевики назначили своим уполномоченным на вашу флотилию, – он расстегнул портфель и достал из него лист, протянул его Микальсену: – Здесь все подробности о советском уполномоченном. Позднее изучите с... Граулем... то есть с Юртом Бромсетом, – поправился Гжеймс. – Решите, как с ним держаться. Запомните и не забывайте, что флотилия пришла к советским берегам не для того, чтобы платить большие концессионные проценты большевикам, а для выполнения особой программы...

Я знаю, – медленно наклонил голову старый моряк, изнывая и от жары и от беспокойства, которое не покидало его с момента выхода из Норвегии.

Тем лучше, – поднялся Гжеймс. – Желаю вам счастливой охоты, – он засмеялся. – Русские вероятно все еще мечтают стать китобоями и иметь свой промысел. Может быть, поэтому они 'и послали своим уполномоченным сына неудачного русского китобоя. Имейте это в виду. И хотя мы знаем, что русские никогда не будут бить китов, все же держите их подальше от всех технических деталей. Понятно?

Да, – отдуваясь, сказал Микальсен. Он встал и проводил гостя до дверей. – Вы не желаете поговорить с Бромсетом?

Нет. Вы сейчас же познакомите его с письмом мистера Дайльтона. – Гжеймс посмотрел на стол, где лежал переданный им лист бумаги. – Держите его в секрете или лучше уничтожьте.

– Хорошо, – они обменялись рукопожатием, и Микальсен остался один. На душе старого капитан-директора было невесело. Он честный моряк «и никогда не впутывался в темные дела. А эта концессия, полученная у русских, лишь ширма. Однако ему ничего не оставалось, как пойти в плавание и слушаться Бромсета, иначе он был бы уволен с флотилии и едва ли получил бы вновь такое место. После мировой войны безработных стало много, к тому же он уже стар.

А что если русские все разгадают? Ведь тогда ему не миновать сибирской каторги. Капитан-директор облизал пересохшие губы, наполнил из сифона бокал и жадно выпил воду. Чтобы отогнать неприятные мысли, он прочитал письмо президента американской компании Дайльтона и, вздохнув, через вахтенного вызвал гарпунера с китобойного судна «Вега-1». Через четверть часа в дверь раздался стук. Микальсен, куривший трубку, вынул ее из зубов:

– Войдите!

Через порог переступил моряк с дюжими плечами. На нем были высокие с отворотами сапоги, вязаная куртка в коричневую клетку с туго облегающими манжетами и поясом. Такая же вязаная шапочка обтягивала голову. С грубоватого лица смотрели светло-синие глаза. Гарпунеру было немногим больше тридцати лет, но русая борода и усы над тонкими и крепко сжатыми губами делали его значительно старше. Едва гарпунер вошел в каюту, как Микальсен, несмотря на свою грузность и годы, торопливо поднялся из кресла и заговорил по-немецки:

Я был вынужден вас пригласить, герр Грауль, чтобы...

Забудьте мое имя, – прервал его гарпунер и сел в кресло. – Я Юрт Бромсет. Запомните.

Хорошо, господин Гра... простите... Бромсет, – капитан был в замешательстве. – Мы же одни.

Стены тоже могут слышать, – гарпунер сел в кресло и стал сосредоточенно набивать трубку, словно не замечая, что капитан еще стоит. – К тому же, давайте условимся говорить только по-норвежски.

Хорошо, – капитан взял со стола письмо и протянул Бромсету: – Прочтите.

Гарпунер положил листок на колени, просмотрел его, на мгновенье у него удивленно приподнялись брови, потом он вернул капитану письмо. Оба молчали. Наконец, гарпунер спросил:

– Что вы думаете делать? Микальсен пожал жирными плечами.

– Его можно обезвредить, – выпустил струю голубого дыма Бромсет. – Нельзя позволить ему совать во ясе нос.

– По договору у него большие права, – напомнил капитан. – К тому же он, судя по письму, опытный

моряк!

– Не забывайте, что нас киты интересуют меньше всего, – строго взглянул Бромсет на капитан-директора. – Нельзя, чтобы он о чем-то догадался.

– Да, да, – по лицу капитана катился пот. Он вытащил платок, покосился на открытый иллюминатор. Черт возьми, апрель, а какая жара! Ему хотелось расстегнуть китель, но он стеснялся это сделать в присутствии Бромсета. Тот продолжал:

– Я предусматривав что в качестве большевистского комиссара нам могут прислать моряка. Поэтому я кое-что наметил. Наш рейс и охоту, – тут Бромсет весело и громко рассмеялся и повторил: – нашу охоту мы поведем так. Дайте карту!

– Пожалуйста, – торопливо сказал капитан-директор и развернул перед гарпунером карту Дальнего Во стока.

Бромсет поднялся с кресла и, отыскав на ней Петропавловск, ткнул мундштуком трубки.

– В этой камчатской гавани стоим не больше, чем потребуется для пополнения воды и угля. Затем сразу же идем на север, – мундштук скользнул вдоль берега Камчатки и остановился: – База становится в Кроноцком заливе, мы же выходим на охоту, – он опять рассмеялся. – У вас, Микальсен, будет время побеседовать с господином комиссаром. Только берегитесь, чтобы он вас в большевика не превратил.

Микальсен ответил деланным смешком. Бромсет продолжал:

– Теперь о первых наших шагах у русских... Бромсет говорил ровно, голос его звучал спокойно.

Микальсен только задавал вопросы и соглашался. Возражать и спорить он не решался. Этот гарпунер Отто Грауль, то есть Юрт Бромсет будет на какое-то время фактическим командиром флотилии. Так было приказано, и его дело слушаться и выполнять.

Вы меня плохо слушаете, Микальсен, – строго заметил гарпунер.

Извиняюсь, господин Бромсет, – теперь капитан не пропускал ни одного слова своего странного гарпунера

Бромсет ушел из его каюты через два часа. Выйдя на палубу базы, он, покуривая, смотрел на порт, похожий на огромный муравейник. Но Бромсет ни к чему не приглядывался. Мысли его были далеко. В письме Дайльтона было сказано, что советским уполномоченным на флотилии будет капитан Северов. Сын русского китобоя. Не тот ли это Северов, который угнал шхуну «Диана» из бухты Круглых ворот? У гарпунера была хорошая память. Жаль, что ему тогда не удалось увидеть этого большевика, а еще жаль, что он ускользнул и угнал такую прекрасную шхуну, как «Диана». Тогда у Коннорса, – по губам гарпунера скользнула улыбка при воспоминании одного из своих прежних имен, – было намерение забрать «Диану» себе. Теперь же она у американца Дайльтона, как впрочем и все переходит к американцам после этой войны. Даже он, Отто Грауль, и то получил приказ сотрудничать с американцами и выполнять их задания. Впрочем наплевать на кого работать. Больше бы платили, и только. Бромсет выколотил трубку и спрятал ее в карман, а мысли все еще занимал Северов: «Ну, что же, господин большевик, посмотрим, кто из нас более ловок. Грауль еще никому не давал себя обставить, и операцию «Концессия» он проведет так же успешно, как и все предыдущие. Если же ему кто станет мешать, то уж он сумеет с тем разделаться». Грауль опять улыбнулся, представив себе лица Осипова и Норинова, когда он сообщит о том, что Северов жив и даже является уполномоченным Советского правительства на норвежской флотилии. «Как там, на Камчатке, сейчас чувствуют себя и Осипов и Норинов? Неважно, должно быть...»

Гарпунер неторопливо спустился с базы на пристань и направился в город, чтобы весело провести вечер перед серьезной работой.

На рассвете флотилия «Вега» выбрала якоря и, выйдя из порта Нагасаки, взяла курс на Камчатку.

Грауль стоял у борта. Уже надвигался вечер и горизонт затянула мгла. «Вега», рассекая волны, медленно и тяжело шла вперед. Разбитые волны шипели у бортов, цепляясь за них белыми обрывками пены. «Скоро мы будем у русского берега», – думал Грауль. Кроваво-красный диск висел в серо-голубоватом небе, перерезанный тонкой цепочкой неподвижных облаков. На фоне солнца они казались черными. Червонная дорожка легла через темное море, похожая на полоску крови. «К утру заштормит», _ машинально отметил Грауль и с огорчением подумал, что это может задержать флотилию в море, на какое-то время оттянет приход в Россию.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Океан дышал влажным холодноватым бризом. Он нес на Петропавловск запах морских просторов, растрепанными черными космами тянул к берегу горьковатым дым судов, которые стояли в гавани Кошка.