Текст книги "Фонтаны на горизонте"

Автор книги: Анатолий Вахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

Предложение Курилова всем понравилось. Решили рекомендовать капитан-директору послать на север один китобоец.

В тот же день Северов огласил приказ: «Китобойному судну «Труд» под командованием капитана Орлова обследовать прибрежные воды Чукотского моря до мыса Сердце-Камень». Бочкарем на «Труд» был назначен Курилов, гарпунером – Грауль. В этот рейс отправлялась и Горева.

«Труд» должен был выходить на рассвете. Ночью ему предстояло взять полные бункера угля и воды. Степанов передал Орлову пакет, полученный от секретаря Камчатского обкома с наказом передать чукче Тнагыргину.

Курилов и Оленька прощались. Стоя у фальшборта, они молчали. Оленька смотрела в черное, дышащее холодом море и думала о том, что вот скоро от нее уйдет туда Леонтий и там ему будут грозить всякие опасности. Поднявшись на носки, она шепнула:

Ты береги себя.

Курилов смотрел на Оленьку и не узнавал ее. Она стала совсем другой.

Я так испугался, когда ты убежала от меня, – прошептал он. – Думал, ушла навсегда!

Оленька улыбнулась. И когда Леонтий сильной рукой обнял девушку, она доверчиво прижалась к его груди...

2

«Труд» выходил из Берингова пролива. Впереди лежали блекло-синеватые воды Северного Ледовитого океана. Горизонт был затянут серой мглой. С моря в пролив, словно в открытые настежь двери, тянул полярный ветер. У берега бурлил прибой, но его не было слышно из-за крика чаек. Они так стремительно бросались вниз, словно хотели нырнуть до самого дна, но, только коснувшись воды, взлетали с добычей.

Через несколько дней «Труд» вошел в маленькую бухту. Орлов внимательно рассматривал в бинокль гранитные берега, стиснувшие маленькую вытянутую долинку. Недалеко от берега стояли Побуревшие от сырости и непогоды деревянные домики, бараки из гофрированного железа и две высокие радиомачты с провисшей между ними антенной. От антенны провод тянулся к домику, стоявшему в стороне от поселка.

Ближе к берегу неровной линией выстроились круглые яранги. За поселком виднелись маячная башня и треугольник топографического знака, сложенного из бревен.

Из домиков, из яранг к самой воде выбегали люди, махая руками.

Орлов приказал бросить якорь.

Люди на берегу столкнули на воду вельбот с сидящими в нем гребцами. Сильный прибой чуть было не вышвырнул вельбот назад, но гребцы налегли на весла так дружно, что прорвались сквозь кипящий вал и направились к китобойцу. Вельбот бросало с волны на волну...

Гостей принимать будем, – сказал Орлов боцману. – Чукчи любят чай. Скажите коку, чтобы покрепче заварил.

Пока Журба ходил в камбуз, вельбот приблизился к судну, и сидящий на корме рулевой бросил конец. Его поймали на палубе китобойца.

В вельботе сидело семеро чукчей, одетых в меховые кухлянки и такие же брюки, заправленные в нерпичьи торбаса. Поверх кухлянок были надеты водонепроницаемые камлейки из пузыря морского зверя. Только на рулевом была блестящая кожанка с меховым воротником, а на голове – пушистая пыжиковая шапка.

Чукчи ловко взобрались на палубу «Труда». Последним поднялся рулевой. Он приветливо сказал мягким, несколько приглушенным голосом:

С прибытием, товарищи. Здравствуйте.

Здравствуйте, – Орлов протянул чукче руку, удивляясь чистоте его русской речи, и назвал себя.

Тнагыргин, – произнес в ответ, рулевой. – Мы давно ждем вас. Обком радировал нам о вашем рейсе.

А, вы и есть Тнагыргин, – повторил Орлов. – Для вас от секретаря обкома партии пакет привез. Впрочем, о делах потом. Прошу всех товарищей на чашку чаю.

Гости охотно приняли приглашение и двинулись в кают-компанию. Они бесшумно ступали в своей расшитой мягкой обуви, с интересом осматривались.

Это первое советское китобойное судно, которое мы видим, – говорил Тнагыргин капитану.

Орлов присматривался к Тнагыргину. У чукчи было приятное круглое лицо, покрытое природной смуглостью. Глаза смотрели спокойно, пытливо, умно. Сев по правую руку от капитана, он непринужденно вел беседу с Орловым и Горевой. Присутствие женщины на судне его нисколько не удивило. Он часто обращался к ней, неторопливо прихлебывая ароматный чай. Кок действительно постарался для гостей. Чай был почти черный и густой. Чукчи с удовольствием пили чашку за чашкой.

Китов в этом году много, – говорил Тнагыргин, – и вашей флотилии надо было прямо идти сюда.

Не было уверенности. – Орлов протянул Тнагыргину пакет секретаря обкома партии. – Собственно говоря, мы ведь еще ничего не

стад.

Миграция китов почти не надорвал пакет и, извинившись, стал

Горева и Орлов незаметно переглянулись, Тнагыргин все больше и больше вызывал удивление. Своими манерами он отличался от спутников. «Кто же он?» – подумал Орлов, а Горева, точно угадав мысли капитана, сказала себе: «Тнагыргин грамотный и какой-то особенный».

Тнагыргин, прочитав письмо, вложил его обратно в пакет и сунул в карман куртки:

Секретарь обкома просит помочь вам в поисках китов, – заговорил он, вновь принимаясь за чай. – Об этом же он говорил и по радио. Завтра пойдем на разведку. Извините.

Он обратился к чукчам и о чем-то спросил их на родном языке. Двое быстро ответили, но третий, как видно, возразил им. Тнагыргин сказал китобоям:

Советуют идти чуть северо-восточнее. Так и сделаем.

Значит, есть киты? – с надеждой спросила Горева.

Есть, конечно, – улыбнулся Тнагыргин. – Наши воды богаты. Только знать их надо хорошо.

Будем знать, – чуть с вызовом сказала Горева. Тнагыргин, соглашаясь, молча наклонил голову, затем отодвинул чашку и, поблагодарив, пригласил:

Теперь прошу к нам на берег. Вас очень хочет видеть моя жена. Сама она не может сейчас побывать на китобойце. Занята в больнице.

Через несколько минут Орлов, Горева и Журба сидели в вельботе. Чукчи привычно налегали на весла. Погода все свежела. Море бросало в лицо пригоршни холодных брызг. Горева со страхом смотрела на свинцовую воду, которая, казалось, вот-вот хлынет через борт. Когда вельбот устремлялся вниз с гребня волны, она инстинктивно хваталась за сидевшего рядом Орлова. Но стоило ей взглянуть на спокойное лицо Тнагыргина, как ей становилось стыдно за свое малодушие.

Едва достигли прибойной полосы, как Тнагыргин крикнул гребцам и те приналегли на весла. Вельбот стрелой прорезал кипящие буруны и вылетел на галечный берег, подхваченный десятками рук ожидавших людей.

Чукчи улыбались, жали руки, что-то говорили, мешая

Ийские слова. Вокруг с лаем носились собаки.

Передеавалось общее праздничное настроение.

гостей по берегу. Здесь лежали на

свернутые и смазанные жиром байдары моржовых шкур. Они казались такими ненадежными, что Журба с сомнением проговорил:

– На этих хлипких посудинах тоже по морю ходите?

Пока ходим, – кивнул Тнагыргин. – Вельботов еще мало. Но скоро совсем о них забудем. Вот уже получаем вельботы с рульмоторами.

Он указал на вельбот, около которого трое чукчей и один русский распаковывали ящик. В нем лежал густо покрытый смазкой руль мотор. Тнагыргин улыбнулся:

– Хотел вас на нем встретить, да вот не успели. Он повел китобоев мимо яранг. У одной из них чукчи

разделывали нерпу, отгоняя наседавших собак. Увидев гостей, охотники прекратили работу и, поздоровавшись, с интересом смотрели им вслед.

Не удивляйтесь вниманию наших людей, – сказал Тнагыргин. – Каждому хочется взглянуть на советского китобоя и сравнить его с иностранным. О них у нас очень плохая память осталась. Впрочем, не будем о них вспоминать. Старые времена ушли навсегда. А вот и мой дом.

Тнагыргин указал на деревянный домик, окинул его довольным взглядом.

Скоро все будем жить в таких. Пока вот из чукчей только я один перебрался в дом. Так сказать, для примера. Остальные наблюдают за мной: как я себя в нем чувствую. – Он засмеялся. – Шаман предсказывает мне быструю смерть в этом доме.

И ему еще верят? – спросила Горева.

Пока верят. – Лицо Тнагыргина стало озабоченным. – Старое не скоро исчезает. Только вот недавно начали мы грамоте обучать чукчей, приучать к самым простым культурным навыкам.

Папа! Папа! – прервал Тнагыргина звонкий мальчишеский голос.

Все обернулись на него. К Тнагыргину бежал мальчик лет семи, одетый в кухлянку и торбаса. Голова его не была покрыта, и черные коротко подстриженные волосы торчали ежиком. В руках у него был длинный тонкий шест. Потрясая им ; мальчик кричал:

Смотри, какой я себе остол нашел.

Мой сын, – гордо сказал Тнагыргин китобоям.

Прижавшись к отцу, малыш исподлобья посматривал на незнакомых людей. Его лицо отличалось от отцовского. В нем было много от европейских черт – и в разрезе глаз, и в очертаниях носа, и в более светлом цвете кожи.

Как же тебя звать? – наклонилась к нему Нина.

Ваня... – проговорил мальчуган и чуть попятился от Горевой. но в ту же секунду закричал обрадованно: – Мама! Мамочка!

Ваня стермглав понесся навстречу подходившей женщине. «Жена Тнагыргина русская!» – Горева и ее спутники с удивлением смотрели на женщину. Журба силился припомнить, где он видел это лицо. А она, потрепав сына по голове, низким грудным голосом сказала:

Опять ты без шапки. Вот я тебе задам! – Затем приветливо улыбнулась морякам: – Здравствуйте, товарищи. Извините, что задержалась, не встретила вас. Только что принимала роды. Чудесный ребенок. Здоровяк. Три с половиной килограмма.

Мальчик? – спросил Тнагыргин.

Все мужики только и ждут мужиков. Нет, назло тебе у Кымытваль родилась девочка.

Моряки продолжали с любопытством смотреть на русскую женщину, оказавшуюся в далеком чукотском поселке на берегу Ледовитого океана, а Журба буквально впился глазами в ее лицо. «Что за черт, – говорил он себе, – мерещится мне, что ли? Да это же...»

Елена Васильевна! – громко вырвалось у боцмана. – Товарищ Захматова?! – Все обернулись к нему. Боцман сделал шаг вперед.

Несколько секунд Захматова смотрела на Журбу, потом ее глаза радостно засверкали:

Боцман... ты? Ну вот и встретились! – она схватила его руку, крепко пожала. – Журба... значит, стал советским китобоем. Здорово. А помнишь, ты еще сомневался, что...

В дом, в дом. – Тнагыргин не был так удивлен, как Горева и Орлов, которые никак не могли понять, каким образом Журба и Захматова оказались знакомыми.

Когда все вошли в домик, гостей поразили чистота и уют, царившие в маленькой комнате и кухне. Вся обстановка была европейская, а оленьи шкуры на полу и шкура белого медведя на стене придавали комнате особенно уютный вид. Этажерка, заполненная книгами, батарейный радиоприемник, патефон с набором пластинок говорили о том, что хозяева домика не чувствовали себя отрезанными от культурного мира. А картинам и прекрасным изделиям из моржовой кости, украшавшим комнату, могли позавидовать и в московской квартире.

Раздевайтесь и садитесь, – приглашал Тнагыргин. – А старые друзья пусть поговорят.

Он с улыбкой смотрел на жену и Журбу, которые наперебой высказывали друг другу все, что обычно говорят друзья, не видевшиеся много лет. Журба, отвечая на расспросы Захматовой, смотрел на нее, сравнивал с той, которая навсегда осталась в памяти моряка. Елена Васильевна была та же и не та. «Сколько же я ее не видел, – думал Журба. – Пожалуй, все восемь лет. Как изменилась. Раздобрела. И глаза стали добрее, а то все сердитые были».

Заметив на себе взгляд боцмана, Захматова спросила:

Что смотришь? Постарела, что ли? —И тут же рассмеялась. – Видишь, какой я бабой стала. Уже о своей наружности беспокоюсь.

Не ждал я встретить вас, – Журба от волнения не переставал теребить усы и поминутно кашлял, словно у него першило в горле. – Сколько лет прошло.

Много, – Захматова тряхнула головой. – Ну, хватит о старом. Расчувствовалась и о гостях забыла.

Елена Васильевна быстро накрыла на стол. Тут были жареная и вареная оленина, строганина из мороженой рыбы, пироги с начинкой из полярной ягоды, консервы. Когда Тнагыргин разлил по кружкам вино, Захматова сказала:

За первых советских китобоев, о которых мечтал Иван Алексеевич Северов.

Все выпили. Разговор перескакивал с одной темы на другую, и казалось, ему не будет конца. Захматовой пришлось рассказать и о себе.

После того как китобои «Веги» были изгнаны из советских вод, она некоторое время работала в Петропавловске. Потом была послана на Чукотку, разъезжала по стойбищам, лечила больных, помогала внедрять новый быт, да так и осталась здесь.

– Это все Тнагыргин виноват, – рассмеялась Елена Васильевна. – Надо же мне было встретиться с ним! Совсем уж собралась уезжать, а тут он приехал из Ленинграда. Он у меня ученый, институт окончил.

Когда заговорили о делах китобойной флотилии и Захматова узнала, что на «Приморье» есть иностранные гарпунеры, она сердито нахмурила брови.

Смотрите за ними, товарищи, в оба. От них можно ожидать всяких пакостей. Я знала гарпунера Юрта Бром-сета. Это он убил Ивана Алексеевича... Кроме него некому.

Журба, на радостях выпивший больше остальных, сжал свой огромный кулак:

Не прощу им, подлецам, смерть Джо, Ивана Алексеевича. Не прощу...

Сначала надо поймать на месте преступления, – спокойно сказала Захматова. И все почувствовали в ее словах уверенность и силу.

Поздно вечером китобои вернулись на судно. Прощаясь с ними, Захматова жалела, что ей не скоро теперь придется увидеть Журбу и остальных своих гостей, ставших за короткое время такими близкими.

Когда-нибудь снова увидимся, – говорила она с надеждой. – А теперь желаю вам счастливого плавания и богатой охоты! А ты, – обратилась она к мужу, – долго не задерживайся.

3

С утра все были на палубе. День выдался пасмурный, ветреный. Тнагыргин стоял с Орловым на мостике. Тут же была и Горева. Судно шло мимо мыса Дежнева. Птицы усеяли берег. Над головами проносились тучи вертких кайр. Недалеко от судна на зеленоватой воде покачивались маленькие нырки.

На востоке показался остров Ратманова, вдали за сизой пеленой угадывался берег Аляски.

Небо было тяжелое, непогодливое. Тучи низко клубились над головой, меняя свои очертания.

– А вот и полярка свои визитные карточки шлет! – пошутил кто-то нз матросов, пряча лицо в воротник полушубка.

Небольшие льдинки мелькали в волнах, со звоном били о борта. Оторвавшись от скрытого где-то за горизонтом ледяного поля, плыли по морю обломки самой причудливой формы.

Грязные льдины, – сказала Горева Орлову и вдруг смущенно взглянула на него: не смеется ли он над ее ошибкой?

На льдинах лежали огромные, с метровыми бело-желтыми клыками усатые моржи. Подняв круглые морды, они смотрели по сторонам и, заметив судно, устремлялись к бледно-зеленой ледяной кромке. С громким плеском звери бултыхались в воде, поднимая каскады брызг. Маленькие шустрые нерпы подплывали к самому борту и, высунув любопытные морды, глядели на моряков круглыми, словно удивленными глазами.

Орлов смотрел за борт, искоса поглядывая на Гореву. Лицо капитана было серьезным. Выходя в рейс, он надеялся, что пребывание на одном судне с Горевой сблизит их, яснее определятся их отношения, но ошибся: Горева держалась отчужденно и избегала разговоров, не касавшихся дела. Орлову невольно пришлось вести себя так же. В то же время он видел, что Нина охотно и много беседовала с Куриловым, весело смеялась над произношением Грауля.

Вот и сейчас она сбежала с мостика и, указывая на льдины с моржами, о чем-то спрашивала Грауля. Немец стал объяснять, и звонкий смех Горевой прокатился над палубой. Капитан ревниво взглянул на них и недовольный ушел в рубку к штурману.

Вернул его на мостик Курилов, находившийся в бочке на фок-мачте:

Фонтаны!

Все стали смотреть в ту сторону, куда показывал Курилов, но там, в туманной дымке, еще ничего не было видно.

На палубе установилось напряженное ожидание. Моряки почему-то переговаривались вполголоса. Грауль возился у пушки.

Наконец, справа, а потом слева по борту показались фонтаны. Еще через несколько минут можно было разглядеть блестевшие в воде спины животных.

Грауль подал команду и приготовился к стрельбе. Началась охота. Курилов спустился с фок-мачты и следил за Граулем, за каждой его командой, движением. Леонтий все больше заинтересовывался гарпунерским делом. Его удивило, что гарпунер не стрелял, хотя кит, повернувшийся боком к судну, представлял собой хорошую мишень. Грауль требовал завести судно в хвост животному, напуганному шумом машины. Шли часы. Кит снова оказался совсем близко: он шел наперерез ходу судна.

Эх, сейчас бы стрелять! – не выдержав, воскликнул Курилов. – Цель-то какая! А?

Но гарпунер вновь приказал, чтобы судно зашло киту в хвост, и только после этого выстрелил. Лишь после четвертого гарпуна кита подтянули к борту. Было решено подарить эту первую добычу у берегов Чукотки жителям чукотского поселка. Тнагыргин с благодарностью принял подарок:

Теперь наш поселок надолго обеспечен мясом и салом.

Чукча взглянул на тушу кита и о чем-то задумался. Оставив его на мостике, Орлов ушел к радисту и передал на базу сообщение о том, что обнаружены китовые стада. Северов ответил: «Снимаемся с якоря. Подарок местному населению одобряем».

«Труд» с развевающимся вымпелом разрезал студеные воды. Он вел на буксире первого кита, добытого на севере – на открытых советскими китобоями летних северных пастбищах морских исполинов. Орлов впервые за время плавания на китобойце испытывал чувство горделивого удовлетворения.

... Встреча с Захматовой взволновала и растревожила старого боцмана. На него нахлынули воспоминания обо всем, что было на норвежской флотилии «Вега». И эти воспоминания ничего, кроме боли и печали, не принесли Журбе. Максим Остапович помрачнел, стал угрюмее, хотя по-прежнему умело выполнял свои многочисленные обязанности.

Увлеченные разведкой китовых стад, занятые трудными вахтами, постоянной борьбой с неспокойными водами, китобои не замечали перемен в характере своего боцмана. Однако это не прошло мимо внимательного, все замечающего Грауля. Уже утром, после посещения моряками берега, гарпунер уловил на себе пристальные и недружелюбные взгляды Журбы.

«Что-то этот боцман слишком часто стал смотреть на меня, – думал Грауль в беспокойстве. – Может, узнал меня? Но на «Веге» мы с ним, кажется, не встречались».

Гарпунер не подавал вида, что заметил внимание боцмана, но был все время начеку. Журба же думал иначе: «Этот немец чужой нам человек. Сколько нам пакостили норвежцы. Права Захматова, что и этот может нам песочку в глаза насыпать».

Боцману не терпелось скорее встретиться с Ли Ти-сяном. Как только китобойные суда сошлись вместе, Журба немедленно поднялся к китайцу. Товарищи встречались редко. Ли Ти-сян всегда был рад Журбе, старался его угостить чем-нибудь повкуснее. Работа по разделке китов не мешала ему в редкие свободные часы заниматься кулинарией.

Вот что, Лешка, – говорил Журба, сидя с Ли Ти-сяном в пустой кают-компании базы, – видел я товарища Захматову, Елену Васильевну. Помнишь, на «Веге» врачом была?

Мадама видел! – воскликнул китаец и заулыбался: – Ай-я-ха, почему моя не знай. Моя шибко его уважай. Как его живи?

Жадно слушал Ли Ти-сян рассказ Журбы о неожиданной встрече, часто перебивал боцмана, то и дело восклицал:

Шибко холосо.

Едва же Журба заговорил о том, как Захматова отзывалась об иностранцах, китаец помрачнел:

Мадама правда говори. Его чужой люди, его наша товалиса нету. Гарпунера Грауля моя знай. Его был «Вега»; моя говори, говори Степанов. Его говори, что моя глаза плохой...

Ли Ти-сян сокрушение покачал головой, с обидой поджал губы. Журба похлопал его по плечу.

– Твердишь ты о Грауле, как сорока, одно и то же. Если бы он был на «Веге», то его больше бы не пустили сюда. Да и я не помню его там.

Ли Ти-сян уже не раз высказывал Журбе свое подозрение, но Журба был глубоко убежден, что его товарищ ошибается.

Твоя не помню, моя видела, – загорячился Ли Ти-сян. Журба остановил его: – Ладно, Лешка. Хватит пока об этом.

Но китаец не мог успокоиться и после того, как ушел Журба, долго еще сидел за столом задумчивый и мрачный. Нет, он не ошибся. Как этого не могут понять его друзья и даже самый близкий друг Максим?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Привет единоличникам! – звонко крикнул кто-то с палубы «Приморья». Раздался дружный хохот. Смеялись рабочие, моряки, громко с удовольствием хохотал Степанов, сдержанно улыбался Геннадий Алексеевич.

Никогда еще Можура не переживал такого стыда. Каково стоять на мостике под насмешками всей флотилии!

Он подвел свое судно к базе и, передав единственного кита, повернул на север, за мыс Пассена, чтобы не слышать насмешливых голосов, несшихся вдогонку:

– Не рискуйте!

– Не надорвитесь!

– Не берите больше одного!

Можура переступал с ноги на ногу, сдерживая себя, стараясь успокоиться. Как сейчас ему хотелось вбежать в каюту Грауля, схватить этого немца за плечи и спросить его: долго ли он будет позорить судно?

С тех пор, как флотилия пришла в Чукотское море и Грауль вернулся на «Шторм», он работал хуже других гарпунеров – бил китов по одному в день. Редко, может быть, раз в неделю, ему удавалось за сутки взять двух китов. Внешне гарпунер был старателен, тщательно целился, но позволял раненому животному по нескольку часов таскать за собой судно.

Однажды «Шторм» подошел к базе следом за «Трудом», у которого было три кита, и «Фронтом» – с двумя китами. У Можуры же, как всегда, тянулся на буксире один кит.

Ли Ти-сян, увидев добычу «Шторма», покачал головой: – Его опять единоличника есть! Моя знай, гарпунер плохой человека.

С легкой руки китайца и пошло по флотилии гулять это прозвище – «единоличник». Сам того не подозревая, Ли Ти-сян охарактеризовал положение отстающего китобойца. Грауль категорически отказался участвовать в соревновании, и экипаж «Шторма» оказался как бы выключенным из общей кипучей борьбы всей флотилии за лучшие результаты промысла.

Что нам делать, товарищи? – обратился Можура к Курилову и механику. – Этот гарпунер мне все печенки испортил, сколько с ним ни говорил – бесполезно.

Попытайтесь еще раз, – предложил Курилов.

Да я смотреть на него не могу, а не то, что разговаривать! – Можура засопел трубкой, спрятал глаза под нависшими бровями. – Давай-ка, Леонтий, ты с ним попробуй по-немецки...

Грауль, развалившись в кресле, равнодушно слушал бочкаря. Исчерпав весь запас немецких слов, Курилов перешел на русский язык.

Вы – один человек – заставляете тащиться в хвосте всю команду, двадцать три человека!

Их всех можно заменить, а гарпунера не заменишь, – по-немецки сказал Грауль и с ноткой снисходительности добавил: – Хотя вам этого не понять. Я подписал договор на шестьдесят китов за промысел. Вы их получите. Чего же еще вы хотите от меня?

Вы можете убить сто китов! – горячо заговорил Курилов, с трудом понимая гарпунера. – Смотрите, сколько китов вокруг. Кругом фонтаны!

Я очень стараюсь, – сдержанно ответил Грауль. Он самоуверенно смотрел на Курилова. – Я всегда и везде так работал, и мной были довольны.

Но Андерсен, Нильсен! – вскипел Курилов. – Они бьют больше!

– Им везет! – спокойно пожал плечами Грауль.

Продолжать спор было бесполезно. Курилов ушел. Грауль улыбнулся ему вслед. Убедившись, что изменить ничего нельзя, Можура старался подходить к базе в темноту но и это его не спасало. Обязательно кто-нибудь крикнет:

Единоличник притопал! Все на аврал!

А Грауль охотился по-прежнему. Гарпуны, выпущенные им, чаще падали в воду, чем попадали в цель.

«Неужели так трудно попасть в кита из гарпунной пушки? – думал Курилов. – Интересно, смог бы я стрелять из нее?»

Когда Грауль промахнулся в кита, лежавшего неподвижно в двадцати метрах от судна, Курилов с горячностью сказал капитану:

Разрешите мне стать к пушке. Постараюсь зря порох не переводить.

Можура был вне себя от своего бессилия, от того, что он лишен возможности пойти навстречу Курилову, помочь ему стать гарпунером. «Пора, давно пора нам подумать о своих гарпунерах», – Эта мысль не давала капитану покоя.

Грауля пригласил к себе Северов:

Мы недовольны вашей работой, господин Грауль.

Я тошно выполняйт договор! – ничуть не смутившись, сказал гарпунер.

Беседовал с Граулем и Степанов, но с тем же результатом.

А тут еще по-прежнему часто рвались лини. Это доставляло много хлопот и гарпунерам, и всем китобоям. У Нильсена ушли два кита, оборвав линь с гарпунами, то же случилось и у Андерсена. Андерсен отчаянно ругался – клял всех, кто изготовляет тросы, канаты.

Нильсен, после того как у него ушел третий кит, долго рассматривал линь в месте разрыва. Потом он попросил у капитана бинокль и, вывернув линзу, превратил ее в лупу. Случайно мелькнувшее у него подозрение подтвердилось: в том месте, где линь порвался, ткань его была чуть-чуть светлее, но заметить это было почти невозможно.

Захватив с собой отрезок линя, Нильсен почти вбежал в камбуз к дяде Мите.

Надо показать это капитану. Линь испорчен, – торопливо заговорил гарпунер.

В лаборатории базы было установлено: линь пережжен кислотой. Капитан-директор послал Дукину телеграмму: «Линь американской фирмы умышленно поврежден».

На базе кипела работа. Разделка китов велась днем и ночью. Ли Ти-сян со своей бригадой начал управляться с пятью китами за сутки. Люди вновь ходили измазанные жиром и кровью китов, но довольные. Спали мало. Работали все, кто был свободен от вахты.

Степанов в высоких резиновых сапогах и брезентовом костюме стал резчиком в бригаде Ли Ти-сяна. Китаец посмеивался:

Теперь моя капитана. Твоя работай мало-мало хоросо.

Степанов смеялся и подмигивал Ли Ти-сяну:

– Научусь, буду не хуже тебя китов потрошить! А китов было много. Они уже покачивались у обоих

бортов «Приморья». Тнагыргин привел на вельботах своих земляков. Чукчи разделывали китов у берега. На запах мяса слетались бесчисленные чайки. Птиц было такое множество, что, осмелев, они садились на огромные туши китов, вокруг которых суетились люди.

Вскоре вся флотилия отмечала торжественное событие. Китобои «Труда» первыми добыли шестьдесят китов. В этот день, когда возвращавшийся с охоты «Труд» показался из-за мыса, воздух дрогнул от мощного гудка «Приморья».

Орлов поднялся на базу, одетый в парадный китель, выбритый. Он рапортовал Северову, не скрывая гордости. И капитан-директор, и Степанов, и все, кто находился в это время на базе, поздравляли капитана китобойца.

Когда руководители флотилии прибыли на китобоец, чтобы поздравить гарпунера и весь экипаж, Андерсен был удивлен происходящим.

Почему все довольны? – спросил он. – Деньги-то за убитых китов получаю я.

Мы радуемся, что вы, Андерсен, и все китобои судна «Труд» хорошо поработали, – сказал капитан-директор.

Видно, мне этого не понять, – задумчиво покачал головой Андерсен. – Но обещанные десять китов я тоже возьму.

Мы вам верим, – улыбнулся Степанов. – А теперь, господин Андерсен, мы с удовольствием выпьем с вами по стаканчику за ваши будущие успехи.

О! – только и мог произнести польщенный гарпунер и, схватив помполита за рукав, потащил в свою каюту.

Подняв стакан, Степанов пожелал Андерсену хорошей охоты. Они выпили. Гарпунер подумал: «Как хорошо, что тогда, на берегу бухты, он не поддался Граулю. Черт возьми, Андерсен честный человек, и с русскими он будет дружить...»

Успех Андерсена подстегнул Нильсена, который теперь не отходил от пушки. Весь экипаж «Фронта» помогал гарпунеру, как мог. Люди образцово несли вахты. Китов уже становилось меньше, стада редели. В погоне за китами «Фронт» доходил до кромки льда, пугая моржей.

Однажды «Фронт» пришвартовался к ледяному полю. Вдали показался огромный белый медведь. Он подошел совсем близко к судну, остановился, втягивая ноздрями воздух и не обращая внимания на крики моряков.

Дядя Митя вылил из ведра на льдину остатки обеда. Медведь обнюхал обглоданные кости, вареный картофель и стал есть. Подобрав все крошки, он начал ходить вдоль судна. Тогда дядя Митя спустил «а веревке ведро с супом. Медведь сунул в ведро морду и съел все дочиста. Матросы смеялись:

И мыть не надо, дядя Митя!

А медведь, отойдя от судна чуть подальше, лег на спину и стал кататься, задрав лапы кверху.

Нильсен выполнил годовой план неделю спустя после Андерсена. К этому времени убил пятьдесят первого кита Грауль. Это был его последний кит. Сколько потом он ни стрелял, все было впустую. Охота остановилась.

Слива шумно возмущался:

– Что он морочит нам головы? Пришвартовать его до той пушки тросом на мертвый узел и сказать: бей кита, пока план не будет. А нет плана – кормить его треской соленой!

Море дышало осенью. Гуще поплыли на юг льдины, вода стала неприветливой – сине-сизой, почти серой – такой же, как низкое холодное небо.

Часто выныривали усатые, клыкастые моржи. Обведя море немигающими глазами, они взбирались на зеленые льдины, но держались на них недолго. Звонко шлепнув ластами, как иногда хлопают в ладошки купальщики, они шумно ныряли в воду.

Уходят киты, – говорила Горева Степанову. Одетая в полушубок с пушистым воротником, она стояла рядом с помполитом, который был в обычном своем кожаном пальто.

Обветренное, с шелушащимся от полярного солнца носом лицо девушки дышало здоровьем. Однако она выглядела усталой. Степанов подумал: «Молодец. Не жалуется. Послать на зиму в дом отдыха, в Крым. Хотя нет – надо послать учиться, на Старцева нечего рассчитывать». Горева заметно волновалась; до июня основная масса китов приходит в Ледовитый океан и держится тут все лето, а с конца сентября или с Начала октября китовые стада начинают обратный переход.

Горева выжидающе посмотрела на Степанова.

Но это не окончательный вывод, – отозвался он.

Этот вывод совпадает с высказываниями Северова! – горячо отозвалась она.

Очень хорошо, – согласился Степанов. – Однако предстоит сделать многое, чтобы мы отлично знали пути миграции китовых стад в наших водах.

Когда-нибудь это будет, – мечтательно сказала Нина.

Обязательно будет, и не когда-нибудь, а в ближайшие годы. – Степанов посмотрел в море. – Ты слышала о том, что, когда в деревне поспевает урожай, люди начинают выборочную уборку. Так и мы должны на китов охотиться. Брать самых взрослых, больших животных, а не всех, какие попадаются.

Горева с интересом слушала Степанова. Помполит подтверждал ее собственные мысли. Ведь об этом же самом долгие часы размышляла она, склонившись над картой, отмечая места охоты, наблюдая за морем.

Решающее слово в этом деле, в охране богатств наших морей, должны сказать вы, научные работники, – закончил Степанов.

Михаил Михайлович! – засмеялась Горева. – Вот вы называете меня научным работником, а я ведь всего только простая лаборантка-химик.

Сегодня ты лаборантка, – сказал Степанов, – а завтра должна быть научным работником!

Я что-то не пойму вас.

Подумай, – Степанов сделал паузу и предложил: – Не пойти ли тебе учиться?

Уйти с флотилии? – удивилась и испугалась Горева. У нее невольно мелькнула мысль об Орлове.