Текст книги "Фонтаны на горизонте"
Автор книги: Анатолий Вахов
Жанр:
Морские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)
– Думаешь, изменился? Тот же матрос Взглянув на ручные часы, Слива сказал:
–Курс в порт! Познакомлю с капитаном. И там решат. Ну?
– Согласен, – сказал Курилов, чуть сдвинув черные брови. Глаза его стали глубокими, сгрогими. – Сидеть на берегу – дело бичевское[39]
Бич, бичкомер – моряк, слоняющийся по берегу и не торопящийся уйти в плавание (жаргон).. – Помолчав, добавил: – Вот уж не думал, что стану китобоем.
– Отдавай швартовы! – произнес Слива, поднимаясь со своего места.
Товарищи вышли из ресторана на душную улицу и направились в порт.
Слива, зорко поглядывая по сторонам своими быстрыми черными глазами, говорил:
– Отсюда пойдем во Владивосток. Там наш порт приписки... Смотри, какая блондинка у витрины стоит – Мэри Пикфорд![40]
М э р и Пикфорд – американская киноактриса, пользовавшаяся широкой известностью в 20—30-х годах. Народ подобрался стоящий – мечта капитана. Наш кэп – старый морж. Фамилия его почти моржовая – Можура. Слышал, может быть?
Курилов покачал головой. Слива схватил его за руку, сверкнул глазами в сторону панели:
– Эх, какая брюнеточка! Вот бы ее подцепить на бук сир...
Леонтий улыбался, хорошо зная товарища. Слива только на словах – законченный донжуан. Проводив взглядом женщину, Слива нарочито громко вздохнул и, прикрыв глаза, продолжал:
– Тебя обязательно зачислят, или не я Слива. Вот кем бы тебя сделать? Знаешь что? – он даже схватил Курилова за локоть. – У нас наблюдателя нет. Убей меня мама, если ты не классический бочковой!
Ты подожди, Филипп... – начал Курилов. Но боцман перебил его, помахав кому-то рукой:
Эй! Укротитель китов!
К ним подошел моряк с тонкой юношеской фигурой. Его синий китель, несмотря на жару, был застегнут на все пуговицы и крючки. Над левым карманом поблескивал маленький комсомольский значок.
– Петр Турмин! – театральным жестом представил его Курилову боцман». – Наша могучая смена. Впервые идет в кругосветку!
Турмин сдержанно улыбнулся.
– Протяните свою интеллигентную руку моему другу, – сказал Слива. – Ковыляй с нами до порта. – при гласил он Турмина.
В посту грохотали лебедки. Над головой проплывали в сетках бочки, тюки. Непрерывной лентой тянулись по конвейерам в широко раскрытые двери пакгаузов мешки с рисом и мукой, аккуратные с пестрыми наклейками ящики с апельсинами и яблоками. С берега на пароходы грузились металлические балки, машины в решетчатых ящиках.. Моряки шли мимо пароходов под иностранными флагами. Курилов рассеянно читал названия судов и портов, к которым они были приписаны.
– Стоп! – неожиданно крикнул Слива. – Вот она, наша мамочка-база.
Они остановились около большого стотридцатиметрового судна. Курилов с недоумением смотрел на поднятую, тупо срезанную корму. В ней был огромный четырехугольный вырез, начинавшийся у самой воды и доходивший почти до юта[41]
Ют – кормовая часть верхней палубы. От воды же шла и покатая площадка к верхней палубе.
– Что это за ворота? – удивленно спросил Курилов. Слива тоном экскурсовода заговорил:
– Эта «калиточка» называется слипом, через нее будут втаскивать китят для стрижки и бритья.
На палубе была видна сложная система стрел и лебедок. По широкому трапу сновали рабочие, матросы. В стропах поднимали какой-то груз.
По всему чувствовалось, что судно готовится к выходу в плаванье.
Слива торопил Курилова:
– Не становись на якорь. Идем к нэпу.
Петр Турмин уже куда-то исчез. Моряки вошли в кирпичное здание, на дверях которого была прибита картонка с надписью: «Китобойная флотилия «Приморье». В длинном коридоре Слива остановился перед дверью с надписью: «Китобойное судно «Шторм» и открыл ее.
– Разрешите войти, товарищ капитан?
Голос Сливы теперь звучал по-деловому. Сам он подтянулся, собрался. За столом сидел широкоплечий пожилой моряк с отвисшими запорожскими усами. Прищуренные глаза под взъерошенными бровями точно высматривали какую-то далекую цель. В густых волнистных волосах светилась седина. Это и был тот самый капитан Можура, о котором говорил Курилову боцман.
– Матрос Курилов прибыл со мной для несения службы на китобойном судне «Шторм»! – лихо доложил Слива и указал головой на Курилова.
Можура жестом приказал боцману умолкнуть, быстрым хмурым взглядом окинул лицо, фигуру Курилова и, видимо, остался доволен. С едва заметной под усами улыбкой капитан сказал:
Как же так выходит, товарищ Слива? В команду нашу товарищ Курилов еще не принят, а вы уже докладываете, что он прибыл для несения службы.
Илья Петрович, – протяжно проговорил Слива. Глаза его лукаво поблескивали. – Вы же сами отдали мне приказ настоящих моряков подбирать. Вот я и привел. Курилов мой морской брат...
Давайте знакомиться, – обратился Можура к Курилову и указал на стул.
На широком грубоватом лице капитана все было крупным: нос, губы, подбородок. Коричневую кожу, выдубленную непогодой и годами, покрывала паутина морщин. Можура несколько секунд молчал, занявшись трубкой, затем в упор посмотрел на Курилова и сказал:
– Расскажите о себе.
На следующий день Курилов был приглашен к помполиту флотилии Степанову. Провожая Леонтия, Слива давал наставления:
– С этим ухо держи востро. Чуть зазеваешься – проглотит, как акула ржавую консервную банку, у-ух!..
– Что, строг? – спросил Курилов. Боцман, не отвечая, махнул рукой.
У Сливы были причины опасаться помполита. Как-то он явился в порт навеселе и попал на глаза Степанову. Помполит пригласил моряка к себе в кабинет. Через час Слива вылетел оттуда с испариной на лбу. На следующий день беседа продолжалась. О чем с ним говорил Степанов, Филипп Филиппович никому не рассказывал.
Курилов постучал в дверь кабинета помполита и получил приглашение войти.
Степанов – рослый человек, для которого комната казалась тесноватой, – стоял над развернутой на столе картой. Он поднял навстречу Курилову моложавое, чисто выбритое лицо. На нем была полувоенная форма из серого коверкота. Над правым грудным карманом – орден Красного Знамени.*
По тому, как держался и говорил Степанов, Курилов понял, что он не моряк.
– Товарищ Курилов? – переспросил помполит Леонтия – Капитан Можура говорил о тебе. – Голос у него был ровный, густой. Он крепко пожал руку матросу и продолжал: – Значит, нашего полку прибыло. Это очень хорошо. Садись. Нам есть о чем потолковать.
После первых слов Степанова у Курилова исчезла та скованность, которая бывает при первой встрече с начальством.
Задав несколько вопросов, касавшихся биографии Курилова, и внимательно выслушав его, Степанов просто
сказал:
– О тебе и райком, и пароходство дали отличные отзывы. Рекомендуют. Нам партийцы очень нужны. На «Шторме», к сожалению, пока коммунистов раз, два – и обчелся.
«Значит, я принят на флотилию, – подумал Курилов, и от этой мысли у него стало приятно и светло на душе. – Ну, Слива, спасибо тебе».
Леонтий понял, что перед ним раскрывается новая и интересная жизнь. В детстве ему приходилось читать о китобоях, но, кроме каких-то смутных картин моря, охоты и почему-то ярко описанных попоек, у него ничего в памяти не осталось.
– Эх, людей, людей у нас мало, товарищ Курилов! Специалистов нет, приходится из-за границы приглашать. Но ничего, я верю, у нас скоро будут свои кадры, да и не хуже заграничных. Верно, а?
Он встретился взглядом с Куриловым, и матрос увидел его серые глаза, такие ласковые и приветливые. Степанов просто советовался с Куриловым. Подвинув к себе свежий номер «Ленинградской правды», он сказал:
– Вот сегодня сообщают: «Днепрогэс имени Владимира Ильича Ленина дала электроток». На открытии выступили товарищи Калинин и Орджоникидзе. Трудно было строить, трудно. Но победа одержана. И вот Алексей Максимович Горький пишет: «Днепр побежден и отныне улет покорно служить делу развития социалистической культуры». Хорошо сказано! – Степанов оторвал взгляд от газетного листа. – Нам тоже будет трудно осваивать китобойный промысел. Но освоим. Верно?
Не ожидая ответа, словно заранее зная, что с ним согласны, он широко и открыто улыбнулся, как только могут улыбаться честные и добрые люди, и эта улыбка понравилась Курилову. Он не сомневался, что именно так и будет, как сказал помполит.
Степанов вышел из-за стола, сел против Курилова и стал рассказывать:
– Когда я партизанил в Приморье, был у нас в отряде такой случай. Вызвал к себе комиссар одного бойца и приказал: «Иди на Сучанскую шахту номер такой-то и устройся там машинистом». Партизан только глазами замигал. Никогда он даже близко около машин не был. Стал отказываться. Тогда комиссар сказал ему: «Такое тебе партийное поручение. Партия дает задание». И что же ты думаешь, товарищ Курилов? Ушел на шахту партизан, и скоро мы узнали, что он – помощник машиниста, а потом и машинистом стал. Благодаря ему мы много боевых операций успешно провели.
Курилов не сразу понял, какое отношение имеет этот рассказ к его предстоящей работе на китобойной флотилии.
Помполит, пристально наблюдая за матросом, почти строго сказал:
– Думаешь, наверное, зачем я тебе все это рассказываю? Верно? А вот зачем. Через несколько дней наши экипажи выезжают в Норвегию. Будут принимать китобойные суда в Тёнсберге. Знаешь, чем этот город знаменит? Ему тысяча с лишним лет. Но знаменит он не этим. У нас есть города и подревнее. Тёнсберг – город китобоев. Норвежцы издавна считают себя лучшими китобоями мира. Эта уверенность у них еще более укрепилась, когда один из китобоев, капитан Свен Фойн, изобрел гарпунную пушку. Это было в прошлом веке. С тех пор норвежцы установили монополию на гарпунеров, и вот нам тоже приходится их к себе приглашать.
Курилов понял, что Степанов высказывал какие-то тревожившие его мысли, но до конца, полностью, понять их еще не мог. А помполит смотрел ему в глаза и раздельно, так, чтобы тот хорошо запомнил, сказал:
– Тебе дается партийное поручение. Ты не только матрос, ты прежде всего коммунист. Понимаешь? Внимательно присматривайся ко всему, особенно к тем участникам, на которых будут иностранцы. Советский Союз для капиталистов хуже, чем бельмо на глазу. И они будут нам вредить. Так что будь на чеку.
Теперь ты китобой, и твоя обязанность присмотреться и выбрать для себя новую профессию, специальность, чтобы со временем заменить иностранца и работать лучше его. Ясно?
Курилов утвердительно кивнул. Степанов протянул ему руку.
– Ну, попутного ветра, как говорят моряки.
Курилов вышел, думая об услышанном. Он знал, что не только ему одному дал Степанов такое боевое задание, подобные беседы тот вел с каждым коммунистом флотилии. __ Не схарчил? – спросил появившийся откуда-то Слива, но Курилов, занятый своими мыслями, не слышал его, и это обидело боцмана. Почему-то задело его и выражение лица Леонтия, безусловно довольного встречей со Степановым. – Товарищ Курилов, – официально произнес Слива, – готовьтесь к отъезду. Сегодня в ноль десять поездом отправляемся в Хельсинки, а оттуда в Норвегию, Сейчас явитесь к капитану.
– Есть явиться к капитану! – ответил Курилов, улыбнувшись вслед боцману.
2
Рандольф Дайльтон отличался вспыльчивостью и раздражительностью. С тех пор, как большевики выгнали флотилию «Вега» и задумали создать на Тихом океане свой китобойный промысел, президент компании рвал и метал. Достояние своего патрона хорошо понимал советник Гжеймс.
Поджарый, добродушный на первый взгляд, с лицом стареющего спортсмена, Гжеймс, как всегда, сидел в кресле спиной к огромному, во всю стену, окну и, не отрываясь, следил за Дайльтоном. Тот, высокий и худой, в отлично сшитом костюме, неторопливо ходил по мохнатому голубому ковру, в который раз возвращаясь от одной стены кабинета к другой.
Президент не мог спокойно оставаться в кресле. О, Гжеймс лучше чем кто-нибудь другой знал, в чем дело. В случае успеха большевиков компания «Дайльтон и Ко» теряла значительную прибыль от продажи китовой продукции России через своих немецких и норвежских посредников; русские обеспечат себя китовым сырьем. А закупали они до сих пор его на солидную сумму. Тут было отчего нервничать.
А в том, что большевики добьются успехов в создании своего промысла, Гжеймс не сомневался. Вот уже пятнадцать лет весь мир является свидетелем того, что они всегда выполняют задуманное, как бы им ни мешали. «Так и с китобойным промыслом будет, черт меня возьми, – сказал про себя Гжеймс и потер свои бритые щеки. – В чем мы можем помешать большевикам?» Пытаясь найти решение задачи, он сосредоточенно смотрел на узкие носки коричневых ботинок на своих длинных ногах.
Дайльтон подошел к столу и, опершись костяшками пальцев о его лакированную, зеркальную поверхность, в упор посмотрел на своего советника.
Как же получилось, что большевики так быстро купили у Свенсона китобойные суда? – Ударив костяшками по столу, президент добавил: – Почему мы их не перехватили? Где были вы?
Свенсон предлагал эти суда нам, но мы, – тут Гжеймс часть вины брал на себя, хотя во всем был виноват только Дайльтон, – мы предложили ему за них значительно меньше, чем он просил. Думали, что он уступит. Вот большевики и воспользовались...
– Что теперь можно сделать? – Дайльтону хотелось выругаться, но он сдержался. У рта еще резче стали складки.
Назад суда получить невозможно. Советские команды уже прибыли в Тёнсберг, и на китобойцах подняты советские флаги. Гарпунеры уже подписали договоры.
– Гарпунеры... – проговорил Дайльтон и на секунду задумался, что-то прикидывая, – Кто такие?
Оставшиеся без дела. Пьяница Андерсен, старый Харсен с помощником и Тран Майер. Свенсон точно выполнил указание Союза гарпунеров не продавать суда с гарпунными пушками иностранцам без гарпунеров-норвежцев. – Гжеймс усмехнулся и поднял глаза на патрона. – В документах так оговорено, что русские и близко к гарпунным пушкам не подойдут.
Дайльтон не разделял веселого настроения своего советника. Он опустился в кресло и тоном приказа сказал:
– Надо, чтобы в пути гарпунеры ушли, с китобойцев. Флотилия без них мертва! Договор не позволит русским поставить к пушкам кого-нибудь другого. Да у них и нет своих гарпунеров. Где сейчас флотилия русских?
– База «Приморье» уже в Киле. Ждет китобойцев.– Гжеймс стал озабоченным. – Согласятся ли гарпунеры...
Но его перебил Дайльтон:
– Деньги уговорят. Если будут сопротивляться, то тогда... – Дайльтон сжал губы и коротко отрывисто махнул вытянутой рукой, точно что-то сбивая ее ребром.
Советник президента понимающе кивнул, а Дайльтон продолжал, четко произнося слова:
– Вылетайте в Германию и там попытайтесь вы веста базу «Приморье» из строя. Кильский канал очень узкий.
Не так ли?
Советник снова кивнул. Дайльтон продолжал быстро,
решительно:
– Разыщите Отто Грауля. Пошлем его к большевикам.
Грауля? – у Гжеймса дрогнули рыжеватые брови. —Для русских он раскрытая карта.
У русских короткая память, да к тому же он был тогда норвежцем Юртом Бромсетом. Ха-ха-ха! – хохотнул Дайльтон и резко, оборвав смех, почти грубо сказал: – Времени не теряйте! Вылетайте первым самолетом!
3
– Вот наши китобойцы, – указал представитель советского торгпредства на три маленьких, низкобортных и довольно широких на вид судна, похожих друг на друга, как близнецы.
Курилов, стоявший на причале вместе с другими членами команды, жадно всматривался в пароходики, больше напоминающие буксиры, чем охотничьи суда, и его охватывало чувство, близкое к разочарованию. Метров тридцати длиной, с резко поднятым баком и большой, непропорциональной по отношению ко всему судну, трубой, они казались уродливыми, тихоходными.
– Если в Одессе узнают, что я топаю на такой шаланде, – поскреб в затылке Слива, – то мне туда хоть не показывайся!
–Вы напрасно, товарищ, огорчаетесь, – обратился к нему представитель торгпредства. – С виду эти суда неказистые, но их морские качества превосходны. Машины в девятьсот сил, а скорость могут развивать до четырнадцати миль в час!
Курилов уже с большей симпатией взглянул на китобойные суда. Моряки стояли на пирсе с чемоданами и саквояжами. «На каком же мне придется служить?» – подумал Курилов.
– Экипажу «Шторма» подняться на судно! – подал команду Можура.
На металлических, густо усеянных пятнами ржавчины, давно не крашенных корпусах еще не были выведены советские названия судов. Представитель торгпредства указал на правый крайний китобоец:
– Вот «Шторм». Следующие – «Фронт» и «Труд». Пошучивая, моряки поднялись по трапам на свои суда,
которые оказались сильно запущенными, грязными. Железные части запорошила ржавчина, медные покрылись сине-зеленой плесенью окиси.
Прежде эти суда принадлежали крупному норвежскому китобою Свенсону. Но он не выдержал конкуренции сильной американской китобойной компании Дайльтона, которая сосредоточила в своих руках большое количество акций многих китобойных компаний мира, и прекратил промысел. Суда были поставлены на прикол. Президент Дайльтон хотел их приобрести за бесценок, но Свенсон решил: пусть лучше съест их ржавчина. И неожиданно получил предложение от советского торгпредства на покупку этих судов. Сделка состоялась быстро.
– Урна в воскресенье у Ришелье[42]
Ришелье – памятник на одесском бульваре. бывает чище, чем эта посудина, – бормотал Слива, обходя вместе с Куриловым судно. – Драить все придется до седьмого пота.
Он в сердцах отшвырнул носком ботинка обрывок каната и двинулся дальше, мимо мощной лебедки, укрытой рваным брезентом, к полубаку. Там виднелась курносая, метра в полтора—два пушечка, затянутая чехлом.
Едва боцман ступил на трап, ведущий к ней, как сзади послышался хрипловатый голос, произнесший по-английски:
– Стоп!
Моряки обернулись и увидели на капитанском мостике, от которого к гарпунной пушке был переброшен пологий трап с поручнями, человека в коричневом свитере. Скуластое лицо его было в глубоких морщинах. Редкая рыжеватая бородка торчала вперед. В ней застряли крошки еды. Очевидно, человек только что завтракал. Маленькие глаза смотрели подозрительно.
– В чем дело, товарищ? – спросил громко по-английски Курилов. – Кто вы такой?
Я вам не товарищ, – огрызнулся человек в свитере. – Я гарпунер Тран Майер!
Я счастлив познакомиться с вами, но, между прочим, это советское судно, и я его боцман! – сердито говорил по-русски Слива, плохо владевший английским языком. – Может быть, вы мне пропуск на бак выпишете?
Майер, видимо, догадался, о чем говорит боцман, и более гневно предупредил:
– К пушке запрещается подходить!
Курилов не успел ответить. Рядом с Майером появился Можура и приказал морякам явиться в кают-компанию. Гарпунер, проводив их подозрительным взглядом, скрылся. Очевидно, он через иллюминатор из своей каюты следил за полубаком.
Курилов и Слива чувствовали себя так, словно получили пощечины. Молча они последовали за капитаном. В тесной, отделанной красным деревом и ясенем кают-компании собралась вся команда, При входа Можуры разговоры стихли.
Можура опустился в кресло и заговорил:
– Товарищи! Через пять суток мы выходим в море. Наше судно сильно запущено. Его необходимо привести в нормальный вид. Поэтому снимайте свои праздничные костюмы и надевайте робы.
Можура коротко и ясно отдавал распоряжения, а затем предупредил:
– На гарпунную площадку не подниматься! Моряки зашумели. Можура поднял руку:
– Иностранная, китобойная фирма продала нам эти суда с условием, что гарпунерами на них в течение пяти лет будут работать норвежцы. Мы вынуждены, пока у нас своих гарпунеров нет, не дотрагиваться до пушек. Таковы условия заключенного с фирмой договора, и их надо строго соблюдать. Это приказ. Можете приступать к делу.
Моряки стали расходиться. Капитан задержал Сливу и Курилова.
Вы прежде всего выведите на корпусе название нашего судна. Порт приписки – Владивосток.
Есть! – вытянулся Слива. Для него этим приказом капитана как бы сглаживалась обида, нанесенная гарпунером.
Присутствие советских моряков всполошило жителей города. Скоро пристань была запружена народом. Здесь были и простые моряки, и докеры, и грузчики, и какие-то люди, прятавшие свое любопытство и ненависть под презрительными улыбочками на холеных лицах. Суетливые фоторепортеры щелкали затворами аппаратов, бегая вдоль причала и пытаясь прорваться на суда. Но капитаны приказали не пускать их, чтобы не мешали работать командам.
Расположившись в люльке, висевшей у носа судна, Курилов тщательно выводил буквы. С пирса доносились крики. Кто-то на ломаном русском языке выкрикнул:
– Да здравствуют советские моряки!
Шум на берегу усилился. Курилов обернулся и увидел» что там возникла драка. Появилась полиция, и скоро вся пристань была очищена от людей.
Советским морякам было запрещено выходить на берег. Слива фыркнул:
– Вот любители свободы! Заботятся, чтобы наши ножки не устали от прогулок по их тротуарам!
Вечером из советского консульства китобоям прислали пачку иностранных газет. В них были статьи с кричащими заголовками: «Москва решила истребить китов!», «Советские китобои работают закованными в кандалы!», «Московские шпионы под видом китобоев!»
– Да! – покачал головой Можура и неторопливо расправил усы, что служило у него признаком хорошего настроения. – Собака лает, а ветер носит.
Дни летели быстро. И как ни мало было времени, моряки буквально преобразили суда. От надпалубных надстроек распространялся запах свежей краски, сияли на солнце надраенные медные части.
Накануне выхода в море китобоям все же удалось провести несколько часов на берегу. Они поднялись по каменистой дороге, извивавшейся между невысокими, но густо росшими деревьями, на вершину горы Шлетсфелле. Отсюда открывался вид на город. Он лежал в пышной зелени на берегах фиорда, голубая вода которого была зеркально-гладкой. У причалов дымились десятки судов.
Среди зелени белели красивые особняки. Их построили еще в семнадцатом – восемнадцатом веках, когда Генсберг был китобойной столицей мира. Свою прогулку моряки закончили у памятника Свену Фойну, капитану и китобою.
Курилов с любопытством смотрел на потемневшее от времени и непогоды бронзовое лицо Фойна. Взгляд китобоя был устремлен в морскую даль, навстречу ветру.
Как ни старался скульптор выполнить волю заказчиков, хозяев китобойной компании, и придать лицу Фойна выражение официально-героическое, бездушно-надменное, оно сохранило черты человека, познавшего превратности жизни.
И чем дольше смотрел на памятник Курилов, тем ближе и понятнее становилась ему судьба Свена Фойна. «Сколько тебе штормов – и морских и житейских – пришлось перенести! – думал Леонтий. – Тебе, простому моряку, поставлен этот памятник. Значит, заслуга твоя большая».
От этих мыслей Курилова отвлек работник советского консульства, который говорил:
К середине прошлого века китобойный промысел сходил на нет. Так называемые гладкие киты были в основном выбиты. Но были огромные запасы китов-полосатиков. Однако после убоя их туши тонули, поэтому добыча полосатиков в открытом море была невозможна. Но вот Свен Фойн создал гарпунную пушку и применил компрессор для накачивания китовых туш воздухом. Они не тонули, а превращались в своеобразные поплавки. Это позволило добывать китов-полосатиков. На них до тех пор не охотились. Китобойный промысел получил с этого времени небывалое развитие и принес огромные капиталы судовладельцам и пайщикам китобойных компаний. А Свен Фойн провел свои последние годы в бедности,
У них все хорошие люди так кончают! – произнес кто-то из моряков.
Можура и капитан китобойца «Труд» Орлов возложили к подножию памятника венок.
На рассвете три маленьких судна вышли из фиорда и, идя в кильватер «Шторма», легли на курс: Гамбург. Но в море от капитан-директора флотилии была получена радиограмма – идти в Киль.
4
В полдень на капитанский мостик китобойной базы «Приморье» вышел капитан-директор флотилии Геннадий Алексеевич Северов.
Высокий, с чуть узковатыми плечами, худощавым смуглым лицом, на котором горели по-южному карие глаза, он казался моложе своих шестидесяти лет. Только седина, не пощадившая ни один волос, выдавала его возраст. Тонкие крылья носа с горбинкой гневно дрогнули. Северов рассматривал берег, нервно постукивая пальцами по планширу мостика.
Вот уже четвертые сутки база стояла у входа в Кильский канал на виду Хольтенау, портовой части города Киля. Вокруг шныряли легкие суденышки, входили и выводили из канала огромные океанские транспорты и военные корабли, а до «Приморья» все еще не дошла очередь. Портовые власти вежливо извинялись, слегка разводили руками – не хватает лоцманов и рулевых!
За спиной послышались шаги. К капитан-директору подошел Степанов. Он был в морском кителе, так же ладно сидевшем на нем, как и гимнастерка. Заметив насупленные брови капитан-директора, он положил свою широкую ладонь на барабанившие пальцы Северова:
– Не хмурься, Геннадий Алексеевич. Картина здесь довольно приятная.
Берег был в зелени парков и садов. Домики готической архитектуры поднимали над деревьями яркие зеленые, красные и желтые крыши. Северов быстро проговорил:
Эту картину я могу нарисовать с закрытыми глазами – так надоела. Сколько раз я здесь проходил, и ни– когда не было подобной волокиты. Едва успеешь подойти к Килю, а на борту уже и лоцманы и рулевые. А сейчас... – Он пожал плечами и поправил съехавшую на лоб морскую фуражку с большим тяжелым козырьком.
Не нравится мне эта остановка, – продолжая мысль капитан-директора, сказал Степанов. – Нужно быть начеку. Ты хорошо знаешь канал?
Как свои пять пальцев, – кивнул Северов. – Могу сам свободно провести судно, но здесь свои правила.
Сложная сейчас в Германии обстановка, – размышлял вслух Степанов. – Социал-демократы, как всегда, только болтают. А этот Гитлер со всей шайкой фашистов, того и гляди, захватит власть. Что-то он слишком смел Думаю что здесь не обошлось без поддержки тех, кто мечтает снова изготовлять в Руре пушки, а затем начать новую войну.
Из радиорубки вышел радист и протянул капитан-директору радиограмму. Быстро пробежав ее взглядом, Северов оживленно воскликнул:
– Можура радирует! Завтра китобойцы будут здесь!
– Отлично. Соберемся все вместе и начнем наш поход через Атлантику.
...Утром китобойцы, чуть покачиваясь, подошли к базе и бросили рядом якоря. Можура поднялся на «Приморье» для рапорта.
К китобойным судам от берега ринулась целая флотилия моторных лодок с портными, торговцами всякой мелочью. На одной из них было только два пассажира. По одежде они походили на моряков, но лица их не были обветрены.
Моторка подошла к «Шторму» и застопорила ход. Один из пассажиров, сложив руки рупором, крикнул по-английски:
– Где гарпунер Тран Майер? Его хотят видеть друзья!
Из каюты вышел Майер. Курило в заметил, что гарпунер равнодушно посмотрел на вызывавшего его человека, и спросил:
В чем дело?
Майер, тебя хочет видеть твой старый друг Никольсон. Он только вернулся из Гонолулу и привез вести для тебя.
Услышав имя Никольсона, гарпунер с явной тревогой оглянулся, кивнул сидевшим в моторке и скрылся в своей каюте. Вскоре он вернулся, натягивая на плечи макинтош, и перешел на борт моторки. Приняв гарпунера, моторка направилась к китобойному судну «Труд». Там гарпунером был Андерсен. За время пути моряки видели его только мельком.
Еще в Тёнсберге каюту Андерсена заставили ящиками с коньяком и ромом. Грузный, с опухшими он непрерывного пьянство лицом, он поднялся по трапу и, мигая мутно-серыми, точно вылинявшими глазами, прохрипел:
– Я готов выйти в море!
От гарпунера несло перегаром. Боцман «Труда» Журба такого же мощного сложения, как и гарпунер, только вздохнул:
– Хватим мы горя с этим гарпунером. Чистая помпа! Дует коньяк, как воду!
Когда пришли в Киль, Андерсен не вышел на палубу. Из моторки попросили позвать гарпунера. Журба сам отправился за ним. Открыв дверь, боцман невольно сделал шаг назад. В лицо ударил спертый воздух, насыщенный запахом алкоголя. Растрепанный, в раскрытой на заросшей груди ночной рубашке, Андерсен лежал на койке. На столике стояла недопитая бутылка рому.
Больше знаками, чем словами, Журба объяснил гарпунеру, что его зовут какие-то люди с берега. Андерсен, наконец, промолвил:
Кэп хочет видеть меня?
Ноу, нет, – покачал головой Журба. – Чужие люди. Мэн бич!
Андерсен сплюнул на пол, отчего Журбу, страстно любящего чистоту, передернуло. Такой же неряха, как и те, что были на «Веге». Едва сдерживая свое возмущение, он повторил:
– Тебя зовут люди с берега.
Андерсен приподнялся на локте и разразился такой бранью, состоящей из смеси разных языков, что Журба, хотя и понимал только отдельные слова, отступил назад.
Не добившись встречи с Андерсеном, люди в моторке причалили к китобойцу «Фронт». Здесь по палубе прохаживался гарпунер Харсен, человек с редкими седыми волосами и маленьким сморщенным лицом. В зубах он держал дешевую сигару.
Харсен недоверчиво отнесся к посетителям. Он несколько раз переспросил, что надо, подумал, а затем, когда в моторке стали выказывать нетерпение, крикнул старческим голосом:
– Хорошо, еду!
Харсен вошел в свою каюту. Здесь, стоя на коленях, тщательно тер пол человек лет сорока с крепкой фигурой моряка. Это был помощник гарпунера Нильсен.
– Слушай, Олаф! – обратился к нему Харсен.
Тот поднял голову. Пряди черных волос падали на вспотевший лоб, перерезанный морщинами. Темные глаза, покорно смотревшие с открытого, приятного лица, говорили о том, что этот человек привык подчиняться, выполнять чужие приказания. Олаф держал в руках тряпку, с которой на пол звонко капала грязная вода.
–Я съезжаю на берег, – продолжал Харсен. –А ты побыстрей убери каюту, возишься как черепаха. Стареть начинаешь, – закончил он ворчливо, хотя сам был старше Нильсена на полтора десятка лет.
Нильсен молчал, не поднимаясь с колен. Гарпунер, переодеваясь на ходу, зацепил плащом за ведро и опрокинул его. Грязная вода залила чистый пол. Олаф стал торопливо вытирать лужу.
Когда Северову доложили, что два гарпунера вызваны на берег каким-то Никольсоном, он сказал об этом сидевшему у него в каюте Степанову и спросил:
Кто это может быть?
Никольсон, Никольсон... – насторожился помполит и вдруг, вспомнив, воскликнул: – Это же президент Союза гарпунеров, бывшей Лиги. Неужели он здесь, в Германии? Для чего вызваны на берег гарпунеры? Не нравится мне это, Геннадий Алексеевич.
Как бы гарпунеры не загуляли на берегу, – обеспокоенно проговорил Северов.
Боюсь, что гарпунеры не ром сейчас пьют. – Степанов подошел к иллюминатору.
Не понимаю твоего опасения, – признался Северов.
Хорошо было бы, если бы я ошибся, – отозвался помполит.
Мягкие сумерки опустились на зеленые и красные крыши домов Киля. В сумерках таяли шпили кирок, сливались в одну темную массу парки и сады. Ярко разгорались в вышине звезды. Зажигались огни на судах
