Текст книги "Фонтаны на горизонте"

Автор книги: Анатолий Вахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

Веселый кит, – усмехнулся Курилов.

А горбачи словно хотели оправдать это прозвище. Они выпрыгивали из воды больше чем на половину туловища и грузно шлепались в воду.

Убейте меня – пляшут! – воскликнул Слива. – Дайте-ка мне рояль, я им сейчас фокстрот отобью!

Над морем гулко прокатился выстрел. С китобойца было видно, что гарпун пролетел мимо цели. Слива зло бросил:

Попал... в море!

Испуганные выстрелом, горбачи один за другим круто уходили в глубину. Над поверхностью, точно на прощанье, показались их широкие хвосты и несколько раз мелькнули над водой...

Линь с гарпуном выбрали, пушку j зарядили вновь. В тот же миг неподалеку от судна ударили два широких, метров в шесть высотой, фонтана.

Грауль крикнул капитану:

Быстро!

Можура повел судно к китам. Курилов стоял рядом. Крепко обхватив поручни, он следил за фонтанами. Они возникали через пять—шесть секунд. До китов было еще сравнительно далеко, когда Грауль выстрелил.

Есть! – закричали матросы, услышав разрыв гранаты и увидев, как вскинулся кит. Но они ошиблись. Грауль лишь задел животное. Киты быстро стали уходить.

Полный вперед! Самый полный! – приказал Можура.

«Шторм» шел, отваливая буруны, похожие на огромные белые усы. Но киты легко оставляли его позади. Скоро они затерялись среди волн.

...Капитан все эти дни был мрачен. Передав вахту старпому, Можура ушел к себе в каюту.

Леонтий проводил его взглядом, разделяя настроение капитана. На палубе послышались недовольные голоса, матросы ругали Грауля по-своему. Гарпунер, как всегда с ним бывало, после неудачной охоты, закрылся у себя в каюте. Один из палубных матросов грубо выругался, но его одернул Слива:

Ты что, советский моряк, или кто? А может, ты очень тонкого воспитания, что нервы у тебя не выдерживают гарпунерского хамства, и ты решил его в этом самом за пояс заткнуть? Ругань свою оставь. Хватит! Чтобы мое музыкальное ухо не слышало ни одного слова, которому вас в школе не учили. Ясно?

Да что я, не понимаю, что ли, Филипп Филиппович? – виноватым тоном сказал матрос.

Курилов, подняв бинокль, стал осматривать море, отыскивая фонтаны. «Ну что же, найду сейчас китов, а Грауль вновь над нами посмеется, поиздевается, – думал Курилов. – Грауль распоясался, что хочет, то и делает. Хватит! Больше терпеть не буду». – Курилов решительно нахмурил брови.

Когда через час был замечен сейвал, Курилов, вместо того чтобы сообщить об .этом вахтенному, быстро спустился вниз, подошел к Сливе. Боцман стоял у фальшборта и, покуривая, о чем-то вполголоса говорил сам с собой.

Ты с кем беседуешь? – удивился Курилов.

Морским пейзажем любуюсь и уточняю вопрос, зачем я пошел в китобои? Лучше быть Айвазовским.

Ты что, всегда свои мысли вслух высказываешь?

Это у меня с малолетства, – прищурился Слива. – Все интереснее, чем слушать, как винт воду мелет.

Курилов оглянулся, точно проверяя, не подслушивает ли их кто-нибудь, и вполголоса сказал:

Скучно? Давай веселье начнем.

Это как же? – осведомился Слива.

Я хочу пальнуть в кита, – проговорил Курилов. – Хуже, чем у Грауля, не будет. Как думаешь?

Ты это как, сейчас сообразил или еще вчера? – спросил Слива, но в глазах его вспыхнули задорные огоньки. Предложение Курилова пришлось ему по душе.

Пора проучить Грауля, – решительно продолжал Курилов.

Держи пять! – Слива протянул ему руку, и они обменялись крепким рукопожатием. – Ты помалкивай, – предупредил боцман Курилова, – я сейчас заряжу пушку, потом ты выходишь «а трибуну, а я остаюсь за кулисами. Согласен?

Готовь пушку! – кивнул Курилов. Приготовления Сливы не привлекли ничьего внимания.

К тому же начал моросить дождь. На палубе никого не было.

Сейвал неторопливо плыл на север. Курилов попросил вахтенного помощника подвести судно ближе к киту.

Слива спустился к гарпунерской площадке и сделал Курилову знак, что все в порядке. Вахтенный помощник, решив, что боцман пошел за гарпунером, исполнил просьбу Курилова. Леонтий сбежал по трапу к пушке и отыскал глазами спину кита. Обычно широкая, с высоким большим плавником, она показалась сейчас Леонтию необычайно маленькой, узкой. Целиться в нее было очень трудно.

Курилов больше ничего не видел и не слышал. Он знал, что если сейчас не выстрелит, то его остановят. Быстро прицелившись, он нажал курок. В то же мгновение его рванула за плечо чья-то сильная рука. Он подался в сторону и потерял точку прицела.

Гул выстрела слился с криком Грауля. Что кричал гарпунер, Курилов не разобрал, он только понял, что это была грубая, циничная брань. Не отнимая рук от пушки, Курилов видел, как гарпун ушел в воду недалеко от кита. До его слуха донесся звук лебедки, пущенной Сливой.

Кит уходил. Грауль еще раз рванул Курилова от пушки. Лицо его было красно от гнева. Глаза налились кровью, а губы дрожали.

Леонтий повернулся к нему и по-немецки сказал:

Ведите себя спокойнее, господин Грауль, вы на советском судне.

Гарпунер хотел что-то сказать, но только с ненавистью взглянул на Курилова.

С мостика крикнул Можура:

Курилов, зайдите ко мне в каюту!

Леонтий неторопливо, чувствуя на себе одобряющие взгляды высыпавших на палубу матросов, шел следом за капитаном. Он был взволнован, но голову не опустил. Он думал о том, что если бы Грауль не рванул его за плечо в момент выстрела, то, возможно, – нет, наверняка бы – попал в кита. Ну, конечно, попал бы: прицелился он точно.

И это придало ему уверенности.

3

Все гарпунеры – Грауль, Трайдер и Лунден – направились к Северову с требованием наказать Курилова за его дерзость, а Можуру – за явно сочувственное отношение к выходке бочкаря.

Из-за двери каюты капитан-директора доносились голоса. Грауль негромко, но требовательно постучал. В каюте стихли. Послышалось приглашение. Гарпунеры вошли.

А, господа гарпунеры! – воскликнул Степанов. – Заходите, заходите!

Давно Грауль не видел помполита таким оживленным. Он со злорадством подумал: «Сейчас я испорчу вам настроение, господин комиссар».

В каюте были капитаны всех китобойцев и с ними Курилов, Турмин и Горева. Тут же сидел Пилипенко. Вид у него был сумрачный. Это доставило Граулю удовольствие. Китобои молчали и выжидающе смотрели на гарпунеров.

Грауль сейчас особенно остро почувствовал, что все эти русские не проявляют к нему никакого уважения как к специалисту. Злоба и ненависть охватили Грауля, но внешне он был спокоен. . По приглашению Северова гарпунеры сели на диван. Посредине разместился крепкий, хорошо сложенный Грауль, по левую руку от него по-петушиному задрал голову тощий Трайдер – весь в черном, наглухо застегнутый, с бледным лицом и маленьким подбородком. Руки он сложил ладонями вместе, словно приготовился молиться. Лунден устроился справа от Грауля. Он, выпятив губы, посматривал исподлобья.

Грауль с удивлением отметил про себя, что у всех находящихся в каюте китобоев почему-то веселые лица. Во всяком случае, эти люди были чем-то обрадованы или возбуждены. Они вполголоса переговаривались, изредка поглядывая на гарпунеров.

Степанов с Северовым обменялись несколькими фразами. Затем капитан-директор, постучав карандашом по столу, попросил тишины.

Но прежде чем он заговорил, встал Грауль. Неторопливо, отчеканивая слова и прислушиваясь к тому, как они звучат, Отто сказал:

Ми, иностранный специалист, заявляйт самый решительный протест. Матрос Курилофф груб нарушайТ договор, заключенный с нами Советский правительство. Ми требовайт суровый наказаний матрос Курилофф. Виновный ви должен увольняйт с флотилии...

Трайдер и Лунден закивали головами. Китобои неодобрительно шумели. Можура сидел, спрятав глаза под нависшими бровями. Граулю показалось, что капитан улыбнулся. «Нет, этого не может быть», – подумал он, но остался недоволен тем впечатлением, которое произвели на китобоев его слова. Моряки точно не чувствовали своей вины, и Курилов смотрел так, словно Грауль, а не он совершил возмутительный поступок.

У тебя, Михаил Михайлович, есть замечания? – посмотрел на помполита капитан-директор.

– Нет, все ясно, – сказал Степанов. Грауль насторожился еще больше.

Северов обратился к гарпунерам и обычным спокойным тоном, чуточку устало проговорил:

Мы с вами согласны в одном, а именно, что поступок товарища Курилова является нарушением дисциплины и даже договора, который, к слову говоря, вы заключили с представителем одной из хозяйственных организаций нашей страны.

Это значит с правительством! – выкрикнул Грауль, перейдя на немецкий язык.

Нет, это не одно и то же, – чуть громче сказал Северов. И дальше он ровным голосом продолжал: – Вы протестуете против поступка Курилова, но не подумали о том, что сами вынудили его к этому?

Мы? – удивленно приподнял брови Грауль и, вынув изо рта сигару, несколько секунд в недоумении смотрел на Северова.

Да, именно вы! — повторил Геннадий Алексеевич.– Вы, господин Грауль, и ваши коллеги. Вы плохо и мало бьете китов)

Мы задания выполним! – гордо вскинулся Грауль.

Судя по ходу дела, – едва ли. Да и шестьдесят китов на судно – это нас не устраивает. Китов много. Наши воды богаты. А вы, господа гарпунеры, стали почему-то слишком часто бить мимо цели!

Лунден, метнув на Грауля тревожный взгляд, откинулся на спинку дивана и вытер о колени вспотевшие ладони. Трайдер сидел, как изваяние, точно разговор его не касался.

У нас есть договор, и мы будем работать по договору, – сказал Грауль, чувствуя, что его позиция становится шаткой.

Вы будете работать по договору, оставляя китов в покое? – спросил Степанов и перевел свой вопрос китобоям. Те засмеялись.

Трайдер и Лунден выжидательно взглянули на Грауля.

Я отказываюсь обсуждать договор, который во всех странах не вызывал нареканий, и требую удовлетворения своих претензий! – резко ответил Грауль.

Ваше требование – прогнать Курилова?

Да, это так, – кивнул Грауль, чувствуя себя менее уверенно.

Поднимаясь из-за стола, Северов сказал:

Курилов останется на судне. Его проступок не настолько велик, чтобы вести речь об увольнении с флотилии. За нарушение дисциплины я ему сделал замечание. Считаю, что этого вполне достаточно.

Но, капитан... – начал было Грауль.

Северов словно не слышал его:

Я обращаюсь к вам с просьбой, господа гарпунеры... Трайдер и Лунден наклонили головы в знак того, что

готовы выполнить все его просьбы. Лунден даже улыбнулся. Грауль настороженно смотрел на капитан-директора.

Я вас прошу, господа, начать обучать стрельбе из гарпунных пушек наших моряков – Курилова, Турмина и капитана Орлова...

Ничто бы, пожалуй, не произвело на гарпунеров более сильного впечатления, чем эти слова. Лунден заморгал своими круглыми глазами, точно его только что разбудили, Трайдер от изумления даже рот открыл. А Грауль так стиснул зубы, что перекусил сигару, хруст ее был услышан всеми.

Это плохая шутка! – криво усмехнулся он.

Мне некогда и незачем с вами шутить, господия Грауль, – сухо проговорил Северов. – Як вам обращаюсь с деловым предложением: нам нужны свои гарпунеры, чтобы мы могли добывать не шестьдесят, а сто двадцать китов за сезон на одно судно. Возьметесь вы обучить наших товарищей?

Вы же знаете, что это невозможно! – воскликнул Грауль. – Есть договор, и мы никому и никогда не позволим его нарушать.

Тогда мы его нарушим, – подчеркнул слово «мы» Северов, – и оплатим вам неустойку.

К черту деньги! – Грауль посмотрел на Северова откровенно ненавидящим взглядом. – Никто из русских не смеет подойти к пушке. Вы не имеете права нарушать договор.

– У нас на это уже имеются полномочия! – сказал Геннадий Алексеевич.

Грауль понял, что капитан-директор действует на законном основании. Он быстро, но так, что это заметили все, взглянул на сидящих рядом с ним гарпунеров, в душе выругался и подумал: «Перетрусили. С такими помощниками ничего не сделаешь», а вслух сказал:

Русские не могут стать гарпунерами, для этого надо иметь природные данные...

Северов оборвал Грауля:

– Вы находитесь на русском судне, как вы смеете наносить оскорбление русским?!

Степанов, стараясь сдержать себя, спросил притихшего гарпунера:

Вы, господин Грауль, возражаете против обучения наших моряков гарпунному делу? По-вашему, у них нет для этого особых данных. Ну, а если все-таки испробовать, может быть, выйдет толк?

Не стоит тратить время напрасно.

Лицо помполита стало суровым. Он кивнул Северову:

Слово за вами.

Да, – ответил капитан-директор и обратился к гарпунерам: – Вот радиограмма, полученная из Владивостока. Слушайте.

Грауль слушал и не верил своим ушам.

В радиограмме командованию флотилии разрешалось поставить к пушкам русских моряков, не принимая во внимание никаких протестов иностранных специалистов. «Желаем успеха в охоте и освоении китобойного промысла», – этими словами заканчивалась радиограмма.

С завтрашнего дня у каждого из вас будет по ученику. Ваш ученик, господин Грауль, – бочкарь Курилов, – тоном приказа сказал Северов и поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Нет, так не будет! – почти закричал Грауль, но, поняв, что сказал лишнее, добавил тише: – К гарпунной пушке русские не смеют подходить! Мы будем защищать наше право всеми средствами! До свидания! Идемте! – бросил он Трайдеру и Лундену. Те послушно вскочили с дивана и вышли вслед за Граулем.

Когда за гарпунерами захлопнулась дверь, Степанов, обращаясь ко всем, сказал:

За гарпунерами надо внимательнее следить, сейчас они способны на любую пакость. – И уже другим тоном обратился к Горевой: – Ну, рассказывай новости, показывай, что нам привезла, будущий профессор.

Горева подошла к столу и развернула небольшую карту Дальнего Востока. Первый год учебы у нее прошел хорошо. Много пришлось поработать и в библиотеках, чтобы собрать весь материал о китах, который мог пригодиться ее товарищам.

Это – пути миграции китов, – заговорила она, указывая карандашом на цветные линии, тянувшиеся вдоль камчатского берега на север. Горева волновалась, хотя десятки раз представляла себе эту беседу на базе. – Их еще нельзя считать окончательно установленными, они взяты из различных и недостаточно проверенных источников, но ориентироваться по ним, придерживаться их мы должны, пока не будет более подробных дополнительных данных... В мировой литературе очень немного сведений о миграции китов, об условиях и особенностях их жизни, развития. Большинство книг посвящено одному вопросу – как быстрее переработать добытого кита, каких китов лучше промышлять. У меня сложилось мнение, что зарубежные китобои, как и та небольшая группа ученых, что находится на службе у китобойных компаний, одержимы одной мыслью – как можно больше убить китов. Я привезла книгу отца и сына Северовых. Издать ее в такой короткий срок нам помогли товарищи из ЦК партии. – Нина указала на стопку томиков в зеленых обложках. – Это одна из наиболее серьезных работ о китобойном промысле в нашей стране. Для нас она тем более интересна, что написана на основании данных, собранных в районах Дальнего Востока.

Геннадий Алексеевич с необычайным волнением рассматривал книгу. На ее обложке стояло: «А. И. и И.А. Северовы». Вот труд отца и брата. Их нет в живых, но исполнилось то, о чем они мечтали, чему посвятили жизнь... Глаза капитан-директора затуманились. Он невольно вспомнил прошлое.

– Поздравляю тебя, Геннадий Алексеевич, – негромко сказал Степанов. – Поздравляю с книгой. Она, как и наша флотилия, достойный памятник им.

Помполит не назвал имен, но капитан-директор знал, кого имел он в виду.

Орлов смотрел на Нину и слушал ее со смешанным чувством. Девушка после возвращения вела себя по отношению к нему так, словно его не было на флотилии. И капитан знал, что виноват в происшедшем он сам. А Нина, стараясь не замечать Орлова, в то же время думала о нем. Морская жизнь быстро сближает людей, позволяя познать друг друга, раз и навсегда определить свои отношения. Коллектив флотилии стал для Горевой второй семьей, и она нашла здесь настоящих, верных товарищей. Но радость возвращения была для Нины омрачена.

Сколько раз там, в Москве, она думала о том, как приедет к китобоям, и всегда перед ней возникал образ Орлова. Нина не признавалась себе, но она была влюблена в молодого капитана. Как сложатся их отношения, Горева не знала. Она была охвачена одним желанием – быть рядом с Орловым, видеть его, слышать, и, чем больше проходило времени, тем сильнее становилось ее чувство. Горева остро ощущала расстояние, которое отделяло ее от флотилии, от Орлова.

Какими радужными красками рисовала себе Горева встречу с капитаном! Она знала, была убеждена, что и Орлов любит ее. Это волновало и радовало Нину. И вот все оказалось глупой девичьей выдумкой.

Орлов не тот, каким она хотела его увидеть. Он, как ей казалось, стал в обращении официально вежлив, равнодушен, холоден. Это сначала ошеломило девушку, н Горева страдала. Она злилась на себя за прежние мечты, издевалась над собой и еще сильнее любила Орлова.

Нина знала причину изменения в отношении Орлова к ней. Это началось с тех пор, как на «Фронт» прибыла новая радистка Воинова. С первого взгляда Нина невзлюбила эту хрупкую на вид молодую морячку, ее манеру носить форменную фуражку и китель. Ей казалось, что Воинова слишком кокетлива.

Кажется, Орлов к ней неравнодушен, к Воиновой, – заметила однажды Ольга.

А мне какое дело? – стараясь скрыть волнение, произнесла Нина и тут же подумала: «Еще посмотрим, чей Орлов будет».

Капитан тоже переживал. Воинова привлекала его. Он все чаще стал бывать в ее обществе. Она казалось ему какой-то особенной, романтичной. Скупая на слова, Мария не избегала капитана, но и не давала никакого повода к тому, чтобы Орлов мог подумать, что она им заинтересовалась. Воинова рассматривала его внимание только как товарищеское.

С приездом Нины молодой капитан стал задумчив. Холодно встретив Гореву, он постепенно убеждался в том, что в нем просыпаются те чувства, которые когда-то владели им. Орлов находился в смятении. Обе девушки нравились ему. «Но любить-то я должен одну», – говорил он себе почти с отчаянием. И смутно сознавал, что эта одна, Нина, для него потеряна.

Вот и сейчас, раздавая книги Северовых, она вручила экземпляр и ему, даже не взглянув на него. Орлов, чтобы скрыть свое огорчение, открыл книгу и увидел посвящение: «Русским китобоям».

На первых страницах книги было напечатано предисловие, написанное Степановым. Капитан быстро пробежал его и увидел свое имя. Степанов писал о том, что в море вышли советские китобойные суда под командованием опытных моряков, что мечта Северовых претворяется в жизнь. Орлов услышал голос Курилова:

Завтра мы станем к гарпунным пушкам. Если говорить откровенно, товарищи, я очень волнуюсь, но жду нашей охоты, как праздника. Вызываю Турмина и Орлова на соревнование. Условия такие: быстрее освоить гарпунерское дело и бить китов лучше, чем наши иностранные, с позволения сказать, учителя.

Принимаю вызов, – звонко сказал Турмин.

А я «вас обоих вызываю!—задорно, без обычной своей сдержанности объявил Орлов. Ему хотелось, чтобы Горева обратила на него внимание.

Не горячись, Орлов, – засмеялся Степанов, – обставят они тебя.

Это мы еще посмотрим! – Орлов взглянул на Гореву.

Завтра борьба за советский китобойный промысел примет новые формы, – обратился Степанов к первым советским гарпунерам. – Не мешайте охотиться гарпунерам-иностранцам, используйте время, когда их нет у пушек. Вам оказано большое доверие. Вы можете и должны стать настоящими гарпунерами.

Моряки разошлись по своим судам. Можура пригласил Курилова к себе в каюту.

– Отдыхай у меня, а то у вас в кубрике шумно. Капитан ушел на мостик, но Курилов не мог заснуть

и взял книгу Северовых. Она открывалась общим очерком о китобойном промысле.

«...Киты издавна привлекали к себе внимание человека. Но долго, очень долго человек не осмеливался поднять на кита-исполина руку с охотничьим оружием. Промысел китов начался лишь в девятом веке нашей эры у берегов Испании и на Севере. С каждым годом он все быстрее расширялся.

Тысячелетний промысел китов условно можно разделить на три периода. Первый период продолжался до 1779 года, когда охотники на китов выходили в море на гребных судах – шлюпках, шитиках или байдарах, – метали гарпун вручную и после многочасовой погони за китом и борьбы с ним, если он не разбивал утлого суденышка и не топил самих охотников, добытое животное буксировали и на берегу разделывали. Туши китов – гладких – гренландских и кашалотов – использовались полностью. Убитые охотниками, они плавали на поверхности моря; туши китов-полосатиков и других пород тонули.

С 1670 года китобои, в особенности баски, норвежцы и англичане, стали промышлять китов вдали от своего берега, на русском Севере, у Ньюфаундленда, в Исландии и Гренландии. Брали они у китов только жир и ус. Доход от этого хищнического промысла был очень велик. Истребление китов шло с невероятной быстротой. Достаточно сказать, что с 1669 по 1787 год голландские китобои добыли четыреста тысяч китов, а американцы с 1835 по 1860 год, за двадцать пять лет, убили сто пятьдесят тысяч китов.

Все это привело к тому, что запасы гладких китов быстро истощились. Тогда китобои набросились на многочисленные стада кашалотов и за восемьдесят лет истребили их настолько, что дальнейшая охота на кашалотов оказалась нерентабельной. В 1850 году во всем мире было добыто около пятидесяти тысяч китов.

Китовый жир использовался в кожевенном производстве, в парфюмерии, мыловарении и свечной промышленности, шел на изготовление красок, колесной мази, светильного газа.

Не менее широкое применение нашел и китовый ус. Из него делались пластинки для корсетов и кринолинов, зонтики, волоски для часов. Спрос на китовый ус был так велик, что в Сан-Франциско за один фунт уса платили четыре доллара золотом. Китов стали убивать только ради уса, вся же остальная туша выбрасывалась в море. Охотой за китовым усом занимались преимущественно американцы, возглавившие истребление гладких китов.

Дешевый китовый жир с улучшением обработки находил все новое и новое применение в медицинской и химической промышленности, шел на технические масла.

И вот тогда-то обратили внимание на огромные запасы полосатиков.

Начались лихорадочные поиски способа их добычи. На китобойных судах появились паровые машины, была изобретена гарпунная пушка. Так начался второй период китобойного промысла. В результате усовершенствований к концу XIX века стада полосатых китов тоже значительно поредели, и китобои начали уничтожение огромных стад горбачей.

Третий период промысла начался после того, как русские моряки совершили важнейшие открытия в Антарктике. По их следам туда пришли иностранные китобои. Здесь, у кромки антарктических ледяных полей, находились стада сохранившихся китов почти всех пород и даже таких редких, как голубые.

С лихорадочной быстротой начали строиться береговые и плавучие базы. Иностранные китобои, охваченные жаждой наживы, с каждым годом увеличивали добычу. Только с 1925 по 1930 год в Антарктике было добыто до ста тысяч китов.

В китобойном промысле с самого его основания важнейшее значение приобрела фигура гарпунера. Вначале этой специальностью овладевали наиболее смелые, ловкие, мужественные люди. С изобретением же гарпунной пушки профессия гарпунера стала уделом узкого круга людей, выделившихся из массы китобоев. В то время как гарпунер получал баснословные деньги, все остальные жили и работали в исключительно тяжелых условиях. Их труд граничил с каторжным. Не случайно поэтому на многих китобойных судах скрывались всякого рода преступники, которых охотно принимали к себе капитаны китобойцев. Пользуясь их безвыходным положением, капитаны держали этих людей на положении рабов. .

Получая высокую плату и подачки от крупных китобойных компаний, гарпунеры охотно выполняли их указания. По существу они становились их резидентами. Гарпунер не решал собственную судьбу сам, своим умением и искусством, а за него решали ее в кабинетах президентов компаний, решали вплоть до того, сколько и когда тот или иной гарпунер должен убить китов...»

...Курилов прервал чтение, вспомнив о гарпунерах, находящихся на советской флотилии. Он взглянул на стопку брошюрок и книг в ярких цветных обложках. Это все, что привезла Горева. Вот и две книжечки Отто Грауля.

Леонтий взял верхнюю – в глянцевой суперобложке, с портретом автора. Книга была издана в Лейпциге. Курилов с благодарностью вспомнил Степанова, заставившего его изучить немецкий язык. Вот и пригодилось. Он раскрыл книгу и углубился в чтение.

Потом Леонтий стал карандашом делать на полях книги пометки. Ставя большой вопросительный знак, он сломал карандаш и не заметил этого.

– Вот мерзавец! – стукнул кулаком по столу Курилов, перечитав последний абзац.

Строчки, которые вывели Курилова из себя, были подчеркнуты обломком карандаша. Отто Грауль писал: «Перед выстрелом в голубого кита бочкарь должен обязательно, не теряя ни одного мгновения, выбраться из бочки и спуститься вниз, так как известны случаи перелома мачты во время судорожных рывков животного. Не должен бочкарь подниматься в бочку и во время вываживания кита, потому что не исключена возможность перелома фок-мачты с блок-амортизаторами, через которые проходят гарпунные лини».

Курилов прервал чтение, взглянул на обложку с портретом Грауля. «Значит, он умышленно не предупредил меня об опасности!» – Курилов захлопнул книгу и отшвырнул ее от себя.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

1

С утра иностранные гарпунеры встали к пушкам и не покидали их до самого полудня. Удивленные моряки переговаривались :

За ум взялись господа!

Но когда на судах стало известно о решении приступить к подготовке своих, советских, гарпунеров и о том, что на это уже получено разрешение, китобои стали посмеиваться над Граулем, Трайдером и Лунденом.

Испугались!

Как собаки на сене, – ни сами, ни другим...

В это утро моряки увидели гарпунеров с другой стороны. Если до сих пор у многих китобоев еще крепко держалось представление о гарпунерах как о незаменимых специалистах, владеющих какой-то особой, доступной только избранным тайной, то теперь перед ними стояли люди из чужого мира, трусливые и наглые. С них словно слезла яркая, но оказавшаяся дешевой краска.

Слива подмигнул Курилову на Грауля, бросил:

Бита его карта. Твоя очередь сдавать!

Еще не бита, – серьезно ответил Курилов. Он поднялся к Можуре. Капитана Курилов застал

в отличном расположении духа. Можура дымил трубкой, легко шагая по мостику, глаза его совсем потонули в море веселых и лукавых морщинок.

Что, не терпится к пушке стать?

Леонтий указал глазами на Грауля, неподвижно стоявшего на гарпунерской площадке.

Он там словно цепями прикован.

С характером, – отозвался Можура. – А ты тоже терпенья наберись. Скоро ты его сменишь.

Когда же?

Все в свое время!

Грауль, оглянувшись на мостик, быстро поднялся по трапу и подошел к ним.

Почему бошкарь не наблюдайт за море? – обратился он к Можуре.

Грауль говорил отрывисто, глаза его зло смотрели на капитана. Курилова гарпунер точно не замечал. Граулю казалось, что сегодня все против него.

Вы правы, – согласился Можура, – бочкарь сейчас будет на фок-мачте.

Грауль мельком взглянул на Курилова, вернулся к пушке, но удовлетворения от того, что его требование исполнено, он не испытывал. Все обстоит чертовски плохо, и еще никогда его положение на флотилии не было так неустойчиво, как сейчас. «Да, да! – говорил себе Отто. – Это провал. Даже фотографирование пришлось бросить!».

У большевиков какие-то особенные, цепкие глаза. Спасли команду угольщика, поймали резчика, пытавшегося вывести из строя механизмы на разделочной площадке. Да и на себе Грауль ощущал взгляд не одной пары настороженных глаз. Он мучительно думал, искал выхода из создавшегося положения, но выхода не было. Невидимая, но огромная сила была против него, как вот этот бьющий в грудь упругий ветер. Хотя нет, – против ветра можно устоять, а против той силы, которой обладают русские, не устоишь – она опрокинет!

Гарпунер с горечью и злобой вспомнил вчерашний разговор в каюте Северова. Оживление на судне заставило его оглянуться, и Грауль не поверил своим глазам: в бочке на фок-мачте сидел Слива.

Боцман, заметив, что гарпунер смотрит на него, помахал ему рукой:

Гутен морген!

У Грауля перехватило дыхание от ненависти. Он увидел Курилова рядом с Можурой и в первое мгновение хотел было бежать к капитану, заставить его убрать Сливу, а Курилова загнать в бочку. Он был готов на все, чтобы Курилов держался подальше от пушки. Но голос Сливы остановил его:

По носу бахчисарайский фонтан!

Можура, отдав приказ машинисту идти полным ходом, сделал боцману замечание:

Бочкарю докладывать коротко и ясно, без лирических отступлений.

Есть перейти На телеграфный код! – весело отозвался Слива.

«Шторм», набирая ход, шел к стаду китов.

Грауль растерялся, когда «Шторм», буксируя двух сейвалов, подошел к базе, находившейся в заливе. Около ее борта стояли китобойцы «Труд» и «Фронт». Они привели по одному киту. База встретила «Шторм» гудком, и он прозвучал для Грауля похоронной музыкой.

«Ошибка, ошибка, – думал гарпунер. – Эти олухи Трайдер и Лунден перетрусили и начали бить китов». Грауль выругал гарпунеров и тут же вспомнил, что и сам-то убил двух китов – столько, сколько они оба вместе.

«Не бить! Стоять у пушки и не бить! Мазать!» – приказывал себе Грауль. Вытерев лицо одеколоном, он вышел из каюты на палубу. «Шторм», передав базе своих китов, отправлялся в море. Грауль против своего желания покорно поплелся к пушке. Ему так и не удалось переговорить с Лунденом и Трайдером. А те, увидев добычу Грауля, окончательно решили, что единственная возможность не допустить русских к пушке – это самим бить китов.

Грауль понял, что для русских теперь не имеет особого значения, сколько он убьет китов: им нужны свои гарпунеры, на его место они решили поставить Курилова. «Не пущу! – решил Грауль и тут же растерянно подумал – Но ведь не могу же я торчать у пушки днем и ночью!»

Выход был найден совсем неожиданно. Грауль стоял на площадке, окидывая взглядом пустынное море. Китов не было видно. Гарпунер быстро оглянулся назад. На судне никто за ним не наблюдал. Тогда он незаметно, воровскими движениями вынул из затвора пушки маленькую, размером с мизинец, шпильку и, опустив ее в карман кожаной куртки, сбежал с площадки на палубу.

Спустя несколько минут Можура вызвал Курилова:

Пушка свободна. Становись!

Есть! – радостно улыбаясь, ответил Курилов.

Бить тебе, не перебить! – пожелал товарищу Слива.

2

На базе было шумно. На разделку поступило сразу четыре китовых туши. Рабочие весело переговаривались, работали быстро и с удовлетворением, которое всегда бывает у людей, соскучившихся по труду.