Текст книги "Серийный убийца: портрет в интерьере (СИ)"

Автор книги: Амурхан Янднев

Соавторы: Александр Люксембург
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Глава 11
Финал кровавой драмы

Мы стремительно приближаемся к жестокой развязке истории Владимира Муханкина. Эта история могла бы длиться намного дольше. Ведь преступник наметил долгосрочные планы и разбросил сеть, в которой нашлось бы место и Елене Левченко, и тете Свете, и тете Шуре, и Людмиле Б., и Марине Б. (новой женщине, оказавшейся, по-видимому, на его пути). Будь он в состояли полностью взять под контроль свои эмоции, хладнокровно рассчитывать каждый шаг, наша история могла бы пойти совсем по другому пути.

Но вышло иначе. Внутреннее психическое напряжение оказалось слишком сильным, и у Муханкина не хватило терпения, уподобившись пауку, терпеливо плести сеть своей паутины вокруг намеченных жертв, подыскивая тем временем новых. Следует отметить, что ему вообще не сиделось на месте. Сегодня он в Шахтах, завтра в Волгодонске, а послезавтра вообще неведомо где. Убийство продавщицы в магазине «Универсам» поселка Каменоломни, случившееся совершенно спонтанно, без какой-либо подготовки, наглядно показало, что больше 15–20 дней «простоя» убийца уже не выдерживал.

Вместе с тем любые долгосрочные планы требуют времени и терпения. Их невозможно реализовывать тому, кто хронически находится на грани срыва, кто мечется, не находя себе покоя и сам не зная, куда занесет его завтра судьба. Вот почему Муханкин, вероятно, вернулся к тому, с чего он начал, – к хождению по темным или глухим местам, где случайная добыча сама собой могла прийти к нему в руки. 16 апреля 1995 года он чуть было не достиг своей цели, когда участница соревнований по спортивному ориентированию, 13-летняя семиклассница Елена В. едва-едва спаслась от неминуемой, казалось, смерти. Об обстоятельствах этого происшествия девочка рассказала следующее:

Весной этого года, точную дату я уже не помню, так как прошло много времени, я была на спортивных соревнованиях в поселке Каменоломни на стадионе «Локомотив». По дороге между посадкой и полем мне навстречу шёл незнакомый мужчина 30–35 лет… Время было обеденное, точнее назвать не могу. Я остановилась на дороге и стояла, смотрела топографическую карту, искала в ней свое место нахождения. Когда он ко мне приблизился, я находилась к нему спиной, опустив голову в карту. Что произошло, я не поняла. Очнулась я только на земле. Я лежала на спине – ни толчка, ни броска с его стороны я уже не помню, почувствовала или нет. Это произошло очень быстро и неожиданно. От испуга я не помню, как оказалась на земле. Очнувшись, я увидела мужчину в кепке над собой, он улыбался, а я, сильно перепугавшись, стала кричать. Тогда этот мужчина стал ладонью закрывать мне рот. Я резко отдернула голову в сторону, отклонившись от его руки, и в то же время пнула его ногой. Куда я попала или вообще не попала, я не помню. Видимо, он отклонился, сама же я каким-то образом поднялась с земли, возможно, повернулась и быстро побежала в лес. Обернувшись, я увидела, что этот мужчина сначала хотел побежать за мной, но затем повернул и побежал в сторону ручья. Я же побежала через лес: он был редкий, и там находился наш контрольный пункт на поляне, где было много людей. Я выбежала на поляну и встретила мальчика, тоже находившегося на соревнованиях. Мальчика я не запомнила. В волнении я попросила его отвести меня на финиш…

(Из протокола допроса свидетеля Елены В. от 9 августа 1995 г.)

Школьница отделалась небольшой раной и сильным нервным стрессом. Муханкин же, давно не знавший поражений, потерпел фиаско.

Что чувствовал он тогда? Об этом можно только гадать. Сам он прослаивает весь свой «Дневник» постоянными описаниями депрессивных состояний, рассуждает о неминуемости катастрофы, описывает даже попытки самоубийства. Скажем, такую:

Выбрал уже укромное место. Ночь была хоть глаза выколи. Все, уже затянул веревку, почувствовал привкус крови и прострел по позвонкам, и как будто жало от затылка в мозг зашло, – и отчалил уже в мир иной, и опять… Откуда они взялись, сердобольные охальщики-ахальщики? Ну что за народ такой: то убивают, то жизнь ломают другому и тут же не дают умереть. Пришёл в себя, и началось высказывание о слабоволии. И кто ж на себя руки накладывает? Таким, мол, нет места на кладбище, – это великий грех, и за жизнь нужно бороться. А голова и без того дубовая, и стреляет глухо да больно в мозги, и череп вот-вот сорвет, да шею не повернуть и кадык не отойдет: не могу глотнуть слюну, а тут причитания на психику давят да высказывания разные. Встаю, а в глазах круги. Падаю, всех слабонервных на хрен посылаю и иду, куда глаза глядят. До утра бродил по городу, думал о чем-то и ни хрена не думал, просто останавливался где-нибудь, посидел, полежал, с трудом вставал и куда-то опять брел.

(Из «Дневника»)

Но реально Муханкин вряд ли мог всерьез помышлять о смерти. Это попросту не соответствовало ни его личностному складу, ни обозначившимся устремлениям. А тем временем в калейдоскопе имен, мелькающих на страницах его тетрадей, все чаще начинает возникать имя Марины Б., вытесняющее постепенно упоминания о Людмиле Б.

Очевидно, с Мариной Б. Муханкин познакомился через Женю; во всяком случае, первоначально они фигурируют в его заметках в комбинации.

Завтра уезжаю в Шахты. Приезжала Марина. Я её с её матерью встречал с поезда. Познакомились. Хорошая у неё мать. С Женькой и Мариной были у моей матери в гостях. Марину и её мать проводил на поезд. Обещал скоро приехать в Зерноград к Марине.

(Из «Дневника»)

По-видимому, эта заметка относится еще к февралю: ведь тогда, как мы помним, Муханкин порвал с Людмилой Б. при достаточно специфичных обстоятельствах. Именно с Мариной активно общается он в тот период, что приходится на время знакомства с Еленой Левченко, убийство Сергея У., Галины и Лены М., продавщицы Натальи Т. и нападение на Елену В. И надо полагать, что не успевает он совершить какое-либо очередное преступление, как тут же бросается к ней. Мы уже поняли, что в сексуальном плане поведение Муханкина специфично. Никаких посягательств, направленных на жертв, он не допускает. Их тела как будто абсолютно неинтересны ему в сексуальном отношении ни до, ни после убийства. Не зря на допросах он впоследствии постоянно повторял следователям, что не собирался изнасиловать ту или иную женщину.

Но совершенное убийство выполняет затем функцию допинга. И тогда он устремляется к очередной оказавшейся на его пути женщине, доказывая ей и самому себе свою мужскую состоятельность и вместе с тем убеждаясь очередной раз в том, насколько садистские и некрофильские пристрастия приятнее и милее его натуре.

Поэтому приглашение приехать в Зерноград принимается Муханкиным сразу же.

Вот я уже в Зернограде. Встретила она меня хорошо. Приезжала сегодня её сестра Лена. Я ей сделал массаж. Ей понравилось. Она меня хочет, а я не знаю, что ей ответить – у меня так нехорошо на душе. Всякая зараза в голову лезет. И дом же находится напротив милиции. Как какой-то шорох или звук подозрительный, меня передергивает всего, аж руки становятся мокрыми, платочек постоянно влажный. Угораздило меня наделать столько беды – и себе столько мук и страданий?! Подходил к доске розыска. Кажется, нет там моего фото. А там, чёрт его знает: может, по городам уже размножают. А в Шахтах в милиции вроде бы уже составили фоторобота. К доске розыска преступников подходил сколько раз. Вроде бы те же самые и висят. Может, в эту глушь еще не дошло. Как страшно все! И так тяжело и тяжко! Лечь бы с вечера и больше не проснуться. Марина спрашивает, чем я занимаюсь, где работаю, а я не могу ничего сказать и ответить. Мне кажется, еще немного, и я не выдержу и расскажу ей все, но я боюсь: она бывшая ментовская жена. Как все у меня нехорошо! Как мне дурно и противно от самого себя! Голова разлетается на части! Как болит голова! И таблетки эти не помогают. Уже сколько их жрать можно. Может, они просрочены и из них все выветрилось или утратило силу? Не знаю и не пойму… вроде бы цепляет в непонятно какую сторону. Марина увидела таблетки и всякую эту зембуру. Ну хорошо, хоть витамины на верха выставил и дал ей попробовать, а то уже чуть не подозрила. С ментом жила – наверное, чуйка есть на все. Опять спрашивает, чем я занимаюсь, а я ей сказал, что в свои дела никого не посвящаю.

(Из «Дневника»)

Чувство страха, испытанное Муханкиным, не только вполне естественно, но к тому же наглядно подтверждает, насколько четко понимал он, несмотря на столь часто поминаемые им «зембуру», таблетки и спиртное, как могут квалифицироваться его действия с точки зрения нормального сознания.

Встретила Марина меня хорошо. Говорит, что больше никуда меня не отпустит, так как боится за меня. Говорит, что возьмется за моё воспитание. Тревожит одно – что меня могут в любой момент арестовать. Я ничего не знаю про Волгодонск. Брат сказал, что Наташку ищут, что она давно пропала. Милиция к Маринке, его девчонке, приходила и спрашивала про Наташку. Маринка сказала, что они у неё в последний раз играли в карты, потом Наташка ушла и больше она ничего о ней не знает. Как все ужасно! А я сижу, пишу, эту тетрадь веду, а Наташа эта уже, наверное, разложилась вся там в яме. Лучше б я на том месте вместо неё был! Ей уже ничего не надо, она успокоилась навеки, а я еще мучаюсь и страдаю, и никто в моё сердце и в мою душу не заглянет. Я хожу и оглядываюсь, каждый шорох как молотом по голове. И в Шахтах не дали опять умереть. Может, не судьба пока, но все равно же где-то будет конец. Конец всегда будет.

(Из «Дневника»)

То, что Марина Б. ранее была замужем за сотрудником милиции, делает её, похоже, в глазах Муханкина особенно привлекательной. Во всяком случае, как заметит читатель, он придает этому факту особое значение и постоянно возвращается к нему.

Съездили с Мариной в Егорлык к её матери. Мой день рождения 22 апреля там же у её матери отпраздновали. Все было очень хорошо. Но я нервничал, на душе неспокойно и плохо. Но виду не показал, общался немного. Принял своих успокоительных, немного прибило меня, и я не стал пить, а прошёл, лег на диван в зале. Хорошо, хоть ничего не натворил я. Все же боялся, что не дай Бог «перемкнет». И не знаю, чего наделал бы. 23-го ходили на кладбище, где покоятся их родственники. Мы с Мариной и тещей были также на могиле мужа Марины. Он погиб при исполнении служебных обязанностей, и с ним – еще два милиционера. В ряд в одной оградке стоят три памятника. На фотографиях все три парня в милицейской форме с разными званиями. Он работал в ГАИ, её муж. Марина плакала, наверное, хороший парень был. Как-то сердцем понимаю, что и в милиции работают не все гады, хотя и хороших мало. Я стоял и как сквозь землю видел, как он лежит, молодой сильный парень, такой красавец, симпатяга, и его поминают, его нет, наверху, здесь, он давно уже неживой, а лишь тлеет там, под землей, и запечатлен на фотографиях при жизни, и есть в памяти и Марины, и его родителей, и тещи, которая его любила, как сына. А я стою и прошу у него прощения за то, что я появился у Марины, у его жены. Я – недостойный и ужасный человек, негодяй, вор и убийца и даже хуже. Просил простить и за то, что стою у его могилы, что допускаю такую дерзость находиться рядом с этим святым местом. Прости, Виктор, прости. Если бы возможно было, мы бы поменялись ролями жизни и смерти. Пусть бы ты жил, а я где-нибудь не здесь, а подальше лежал бы мертвый и истлевал. Но это невозможно сделать, дорогой. А как хотелось, чтобы ты жил и видел своего сына! Жаль, что он сейчас не здесь, а в школе, в Волгодонске. Но я его не обижал. А брал из школы под расписку и гулял с ним по городу, покупал все, что он желал, катал на себе, давал крутить ему самостоятельно видик. Последний раз мы с ним смотрели все серии «Ну, погоди!». Я встречался с его воспитателем и учителем, присутствовал на уроках, приносил детям и ему конфеты, мандарины, апельсины и яйца шоколадные с сюрпризом. Там у многих детей нет родителей, ты это знаешь, и всех их жалко, они больные, они все прекрасные. Лучше бы ты, конечно, гулял и радовался жизни с сыном и женой. А она у тебя хорошая и доверчивая, и ей нужно жить. Она, конечно, ошиблась во мне, но я постараюсь оставить её в покое. Может быть, достойный парень найдется для нее, и они будут с твоего позволения счастливы. Я виноват, что появился у неё на пути и уже своим прикосновением осквернил её. Прости, дорогой, я не специально это сделал. Я не знал, что у неё был такой муж, как ты. Теперь я вижу и понял, что я должен оставить её, но не знаю, хватит ли у меня ума умно уйти от нее, чтобы она не страдала. А она же думает, что я хороший парень, не зная, кто я на самом деле. Прости, Витя, прости!

(Из «Дневника»)

Много удивительного в этом фрагменте. Чего стоит сам факт воображаемой покаянной беседы о погибшим милиционером? Сентиментальность рассуждений выходит не менее достоверной, чем иные пассажи из эротических фантазий Муханкина-«романиста». Однако внимательный взгляд аналитика сразу же зафиксирует тот факт, что так или иначе неудержимая сила тянет Муханкина в сторону кладбища. Интересна и оговорка о том, что он мог что-нибудь «натворить», и высказанное опасение, что не дай Бог «перемкнет». «Не натворил» по отношению к кому? Не к Марине ли случайно? Отметим кстати, что мать каждой новой знакомой Муханкин без труда производит в «тещи».

Странные и не вполне объяснимые импульсы подталкивают Муханкина и к поездке к отцу.

Утром другого дня мы с Лариной уехали из Егорлыка в Зерноград, а я из Зернограда поехал еще раз повидаться к отцу, к бабуле, к теткам, сестрам и сестре по отцовской родословной. Повидался и со своим учителем, которого с детства помню, потому что он был хороший человек. Посмотрел в школе на классы, на учеников и новых учителей. Одна из моих одноклассниц работает учителем. Повидался и с теми, с кем в детстве творили чудеса, за которые мне сильно доставалось как от своих родителей, так и от их. Сходил еще раз на кладбище и помянул в тишине родственников и товарищей, которые по разным причинам раньше времени ушли из жизни – в основном по своей дурости, молодости, не зная, какие трагические смерти их поглотят навсегда в бездну.

(Из «Дневника»)

В этот приезд к отцу собака, уже знакомая читателям, по-видимому, больше не рыдала. Отец всегда был для Муханкина абсолютно чужим человеком, и это хорошо заметно по имеющемуся в нашем распоряжении документу, в котором он отстраненно и более чем прохладно рассказывает о своих встречах с сыном.

У меня есть сын Муханкин Владимир. Я его помню в основном, когда он был маленьким, а затем они вместе со своею матерью куда-то уезжали. Затем он приезжал учиться здесь в школе вместе с моим старшим сыном, а затем куда-то пропал. Оказалось, что он был в детской трудовой спецшколе. Я долго его потом не видел. В 1994 году ко мне пришло от него письмо из мест лишения свободы в городе Шахты. Он жаловался на свою жизнь, говорил, что стал верить в Бога и уже все надоело, просил разрешения приехать жить в хутор Красноармейский. Я чисто по-человечески разрешил ему. Приехал он первый раз где-то в августе 1992 года. Долго он не был, дня три, не больше. Он ходил к родственникам… Когда он приехал, я предложил ему выпить, но он сказал, что не курит и не пьет. Но тем не менее выпил немного. Ничего особенного не рассказывал. Говорил, что собирается устраиваться на работу в городе Шахты. Дня через три он уехал, а затем еще как-то раз приехал с девушкой Мариной из города Зернограда. Было еще холодно. Это было где-то в феврале месяце. Они пробыли с Мариной день и ночь и уехали. До этого он был в январе месяце, были зимние каникулы… В последний раз он приезжал в день, когда хоронили одного нашего сельчанина… Это было где-то в конце апреля месяца, так как хоронили его после Пасхи. Он также пробыл дня два и уехал. Я его еще обругал, что хватит болтаться. Устраивайся на работу, и нечего мотаться то в один населенный пункт, то в другой. После этого я его не видел.

(Из протокола допроса отца Муханкина от 3 июля 1995 г.)

По-видимому, оба почувствовали, что это расставание навсегда.

А на другой день я уехал в Зерноград. Уезжал с таким чувством, что показалось, будто навсегда. А, может быть, действительно предчувствие чего-то плохого не обманывает. Поживем-увидим, а пока вот сижу и записываю то, что есть, и то, что было. Не каждый день приходится брать эту тетрадь в руки и что-то записать, хорошее или плохое. Иногда, когда есть возможность, перечитываю эти записи, отчего становится невыносимо больно и обидно за себя, за свой образ жизни. Самое страшное, что я вижу, кто я есть. Уже много раз хотел порвать эту тетрадь, но какая-то сила удерживает, и я прячу её в укромные места. Иногда мне хочется взять эту тетрадь и пойти в уголовку или к прокурору, но какая-то сила опять-таки удерживает меня от этого поступка. Иногда так захочется жить и быть не для всех, а хотя бы для кого-то хорошим, добрым, ласковым, а главное, человечным и порядочным человеком, но наступают такие ситуации, где все людское мигом теряется, остается сплошной поганый маразм, и смысл жизни, и все желание жить пропадает. Наступает период озлобления, какой-то всплеск жестокости до беспредела. В памяти всплывает самое худшее и обидное, а значит, сразу исчезает даже небольшое что-то когда-то хорошее. Все становится сразу черным, без просвета, а это ужасно и очень страшно. И такой есть я, и стану ли я лучше теперь? А ведь мне все хуже и хуже, тяжелее и тяжелее – до невыносимости. Теперь, когда я прочувствовал и прожил, и чувствую эти «ужасы», и живу в них, я верю тем, кто был и есть такие же, как я. Этого чувства никому не понять, если он сам не перенесет то же, что и я. Мне так тяжело, и никому об этом нельзя сказать. Это так страшно! Но тех людей убитых уже не вернуть. Я пью и поминаю их, пью и поминаю, а они во снах приходят ко мне, иногда такие ужасные и безобразные. Я от них убегаю и убежать не могу, а гляну вниз – какая-то бездна, и страх еще более возрастает. Приходит Марина с работы, а я лежу и вижу её и не вижу. Она что-то говорит, а я не пойму ничего: кажется, так все где-то далеко. А она уже настоятельно спрашивает: «Вова, ты почему со мной не разговариваешь?» – и тогда я как бы прихожу в себя и где-то начинаю понимать суть её вопроса. А сам не знаю, о чем говорить и что сказать ей. Она глянет в холодильник и спрашивает: «Почему ты ничего не ел?» И опять не знаю, что ей ответить. И до еды ли мне, если уже и еде этой не рад со своей такой жизнью. Тем более одному она и в горло не лезет, а вместе поесть – это еще как-то пойдет.

(Из «Дневника»)

Впрочем, отчаяние причудливым образом сочетается у Муханкина с приподнятым и жизнерадостным настроением.

Хожу, всматриваюсь в зелень деревьев, нюхаю листву, трогаю её пальцами. Такая жизнь зеленая и нежная этих весенних листьев! Они пахнут жизнью. Легкий весенний ветерок веселит их. Они друг друга, кажется, щекочут и смеются детским лиственным смехом. Мне это интересно наблюдать, и я себя как-то неестественно веду. Люди на меня смотрят и думают, что я тронулся умом. Кто-то из прохожих говорил собеседнику: «Глянь, дурак, что делает! Листья жрет!» А я не обращаю особого внимания, уже не впервые слышу подобное. Знали бы, за сколько лет я вижу такие листья, травку, цветы и чувствую весенний запах взрыхленной земли на огороде у дома. Для меня, может быть, это первая и последняя весна за много лет, проведенных за колючей проволокой. Какая все же красивая природа! И её красоту я как будто впервые увидел. Может быть, это из-за предчувствия моего и боязни навсегда все это потерять? Я, как безумец, скупаю букеты пышнейшие сирени, разных сортов цветов, скупаю букеты красных тюльпанов, желтых, белых. Скупаю букетики ландышей, которые так нежно пахнут. Цветы заполнили всю квартиру. Марина недоумевает, к чему бы все это. Хотя ей очень приятно видеть их, и все цветы для нее. Она не может понять, что со мной происходит. Я не могу ей сказать, что я чувствую и предчувствую. Мне кажется, что я живу последнее время на свободе. Мне снятся ужасы и кошмары. Как я еще не кричу во сне? Не представляю, что было бы.

(Из «Дневника»)

Тот же эпизод встревоженного наслаждения весенними цветами воспет в одном из стихотворений Муханкина.

СИРЕНЬ МОЯ Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

 
Все прохожие не поймут меня,
Почему, сирень, я обнял тебя,
Почему лицо окунул в цветы,
Знаю только я, знаешь только ты.
Ах, сирень, моя красавица,
Ты всегда мне будешь нравиться,
Ненаглядная моя, душистая,
Моя нежная и пушистая.
Не сломаю твою шапку белую,
Ветку гордую, ветку смелую,
Фиолетовую не сломаю я,
Ах, сирень, я люблю тебя.
 

Вне зависимости от того, насколько мы доверяем Муханкину как автору мемуаров, очевидно одно: в его внутреннем мире царила полная вакханалия. Он дошёл до точки кипения, и последствия этого могли быть непредсказуемыми. И они были непредсказуемыми.

В город Сальск я приехал 30 апреля 1995 года около 18 час. 30 мин. из города Зернограда с целью увидеть Юрия К. и его брата, с которыми я учился в спецшколе в Чертковском районе… Улицы, на которой они жили, я не нашёл, так как мне никто не мог объяснить, где она находится, а время было поздним. Я вернулся на вокзал, но там был недолго и не захотел быть, так как вокруг было много сотрудников милиции. Я увидел, что окно в здании открыто, и залез туда, чтобы переночевать. Но меня поздно ночью спугнул милиционер, который отодвинул занавеску и заглянул в окно. Как только он отошёл от окна, я взял магнитофон, который находился в помещении, а также еду и убежал вдоль железной дороги в сторону кладбища.

По всей видимости, я в том же помещении в столе взял нож длинный, около 30 сантиметров. Я хочу добавить, что в той комнате, где я находился, было много вина в закупоренных бутылках. В кабинете, в урне, была пустая бутылка из-под водки. На полу лежали разбросанные вещи – майки и т. д. Было видно, что там кто-то выпивал.

(Из протокола допроса от 2 мая 1995 г.)

Совершив кражу из школы, Муханкин провёл остаток ночи в кабине из-под автомашины, где он спрятал украденные вещи. Когда рассвело, он увидел, что на кладбище идут люди. Не забудем, что это было 1 мая, праздничный день, когда тысячи людей обычно навещают могилы своих близких, – не лучший момент для некрофила, привыкшего украдкой пробираться к своим «товарищам» – «мертвецам в гробах», как он именует их в одном из своих стихотворений.

 
Мой дом —
Это кладбище.
Мертвецы в гробах —
Мои товарищи.
А друзья мои —
Темнота и мрак.
И никто из нас
Вам, живым, не враг.
А плоть моя
Среди вас живет.
С ней нет меня —
Потому и пьет.
Как живет она,
Вы не знаете,
А убьет кого —
Расстреляете.
За несчастную
Не в ответе я.
Я давно убит,
В живых нет меня.
Теперь мы ждем её
Раньше времени,
В наш покой и мрак,
В дни весенние.
Жизнь безрадостная
Отмучится, отмается.
Все невечное
Здесь кончается.
 

Но бессознательная потребность в жестком насилии была, видимо, непреодолимой, и, хотя преступник сам не отдавал себе в этом отчета, он был внутренне сосредоточен на единственной значимой цели – поиске жертвы. Он кружил поблизости от кладбища, сам не зная, зачем, пока не оказался на грязной, замусоренной площадке между тыльной стороной забора элеватора и подземными железнодорожными путями. Глухое место, где на путях постоянно стоят сцепленные пустые железнодорожные вагоны и платформы. Между забором и железнодорожным полотном растут чахлые деревья и мелкий кустарник. Земля покрыта пыльной блеклой травкой. От железнодорожного полотна в сторону забора ведет узкая протоптанная тропинка, поперек которой лежит засохшее дерево. Именно здесь смерть подстерегала ни о чем не подозревающую 27-летнюю сотрудницу железнодорожной станции Елену Ш. Передадим слово самому Муханкину.

Так как я еще был сильно пьян, мне захотелось напиться воды, и в поисках воды я пошёл по железной дороге. Вид у меня был ужасный. Я был мокрый и грязный. Проходя мимо каких-то платформ, я заметил женщину, которая осматривала вагоны. В руках у неё были бумага и зонт яркого цвета. Я подошёл к ней и стал что-то её спрашивать. Она со мной стала ругаться, повела себя грубо. Я не остался в долгу и стал тоже говорить грубости. Она меня оттолкнула, и я упал на щебень. Я встал с земли и вновь стал с ней ругаться. Насколько помню, я вытащил нож, который был у меня в кармане куртки, и стал им угрожать женщине. Она это не восприняла серьезно, и тогда я взял и ударил её ножом в туловище. Удары я нанес множественные. Сколько, я не помню. Она упала на землю… Я помню, что взял женщину за руки и стал тащить её в лесополосу, которая находилась тут же. Насколько я помню, я бросил труп около забора и ушёл по железной дороге мимо платформ. Затем я вернулся вновь к женщине, туда, где она лежала, отрезал ей ноги и голову этим же ножом. Ноги отрезал в тазобедренном суставе, а голову посреди шеи. После этого я немного отдохнул и отрезал ей обе груди и влагалище. И это все я бросил вместе с ногами и головой в яму, забросал травой и ушёл к кабине, где находился до этого. В кабине я оставил зонт и с пустыми руками пошёл на кладбище. Но в кармане куртки у меня находились тот же самый нож и вещи с убитой женщины, а именно: золотые часы, кольца из желтого и белого металла, серьги из желтого металла. Все эти вещи были завернуты мною в носовой платок и положены в карман «олимпийки». Для уточнения я хочу показать, что когда тащил женщину к забору, то у неё порвались колготки и на груди разорвалась одежда. Цели её изнасиловать у меня не было. На все это у меня ушло около часа…

(Из протокола допроса от 2 мая 1995 г.)

Обратим внимание на тот деловой стиль, в котором убийца повествует о своих устрашающих действиях. Учтем, кстати, что убийство Елены Ш. – самое жестокое из всех, которые совершил Муханкин. Совершенствуя в ходе своих садистских экспериментов от случая к случаю практическую реализацию своих фантазий, он перешёл к целенаправленному потрошению ненавистного ему женского тела, с которым обходился примерно так же, как с пойманными когда-то кошечками.

Никогда до сих пор Муханкин, похоже, настолько не терял контроль над собой. Он, слабак, жалкий человечек, деклассированный люмпен, остро ощущающий ничтожность своего социального статуса, «петух», которым в любой момент мог овладеть в зоне любой блатарь, пьянел от чувства беспредельной власти. «Женщина-монстр», поверженная и сокрушенная, из страшного зверя превратилась на его глазах в груду дымящейся жалкой плоти. Приятно кружилась голова. Хотелось новых, ярких, свежих впечатлений. Пропадало желание таиться. Не срабатывал инстинкт самосохранения. Перед застланным туманом взором смутно маячили какие-то новые, пока неясные и неконкретные объекты вожделения. А ноги сами собой несли в сторону кладбища.

Рассказывает 14-летняя Галина Ф.:

1 мая 1995 года я, моя мама и сестра с утра пошли на новое городское кладбище помчать моего родного дядю. Это был поминальный день, и на кладбище было много народа. Там мы пробыли около часа. На кладбище моя сестра встретила своего жениха, и они оба ушли к нему домой. Когда мы с мамой подошли к железнодорожным путям, то я почувствовала, что меня как будто кто-то ударил ногой в бок… Я почувствовала лишь только один удар. Я оглянулась и увидела, что возле меня и мамы стоит мужчина. В руках у него был металлический предмет. Что он представлял собой, я не помню. Я стала убегать, держась за бок. Мне было больно и трудно дышать. Мужчина стал гнаться за мной. Я обернулась и увидела, что мужчина замахнулся на меня металлическим предметом. Но ударить не ударил, так как он меня не догнал. Когда я бежала, то вслед мне кричала мама: «Доченька, беги!»

Первое время я бежала по железнодорожному пути, а потом свернула вниз и побежала к зданию предприятия. Я увидела, что мужчина больше не бежит за мной, а идёт по железнодорожным путям в сторону мамы, и только тогда, выбившись из сил, я села на землю, облокотившись о стенку здания. Затем я выглянула из-за угла стенки и увидела, что моя мама лежит на железнодорожном полотне и пытается отбиться от мужчины зонтиком. Но мужчина продолжал наносить удары моей маме каким-то предметом – точно таким, каким замахивался на меня, когда бежал за мной.

Мама была уже без движения. Мне было очень больно, и я стала поднимать одежду, которая была на мне, чтобы посмотреть, есть ли на теле у меня рана. Тут из-за угла здания вышел ранее мне незнакомый мужчина, которого я подозвала к себе и показала ему свою рану, и сказала мужчине, что за углом здания на железнодорожных путях бьют маму. Затем ко мне подошли еще люди. Один мужчина поднял меня с земли и повёл к клумбам, а другие стали вызывать «скорую помощь» и милицию. Через некоторое время приехала «скорая помощь» и забрала меня.

(Из протокола допроса потерпевшей Галины Ф.

от 4 января 1996 г.)

Муханкин забил Валентину Ф. ударами кухонного ножа. В общей сложности он нанес более 15 ударов в грудную клетку и живот, рассек легкие, печень и многие другие органы. Смерть её от полученных ран была неизбежна. Возможно, только самоотверженность Валентины Ф. спасла в этой жуткой ситуации жизнь её дочери Галины, потому что, когда Муханкин с рычанием бросился на девочку и нанес ей несколько ударов в область грудной клетки и брюшную полость, женщина повисла у него на руке, и это позволило раненой девочке спастись бегством.

Сам Муханкин очень скупо описал финал своей кровавой одиссеи:

Я пил вино, водку, самогон. Дальше я помню, что куда-то пошёл. Помню огонь, битые стекла из-под окон, крики женщин. Помню, что у меня в руках был нож, женские крики и команду: «Стой!» Помню, что куда-то убегал, а затем я упал в воду, какую-то лужу. Меня сильно сковало, помню, что работники милиции вытаскивали меня из воды. Помню, что меня доставили в милицию и вели со мной беседу. У меня изъяли всю одежду, и затем меня закрыли в камеру… Куда делся нож, я не знаю…

(Из протокола допроса от 2 мая 1995 г.)

Конечно же, Муханкин попался чисто случайно. Не выпей он тогда, не впади он в раж, и серия убийств могла бы расти и расти. Следствие еще не сумело связать воедино отдельные разрозненные факты, и, возможно, потребовалось бы еще несколько жутких злодеяний, прежде чем почерк маньяка прояснился бы. Возможно, далеко не все, что было им совершено, следователи сумели бы быстро и оперативно соотнести с его личностью. Но Муханкин решил сам заговорить. Уже 5 мая он сделал заявление о явке с повинной и сообщил о всех своих жертвах. И не только потому, что испугался. В нем взыграли амбиции. Ведь у серийных убийц есть свое чувство гордости. И им тоже хочется войти в историю.