Текст книги "Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Эллери Куин (Квин),Роберт Пайк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

23

В пятницу вечером Макклуры в сопровождении Терри Ринга пошли в шикарный ресторан на 60-й улице и заказали обед. Обед прошел в молчании. Только изредка обменивались они отдельными замечаниями. Доктор выглядел утомленным, а Ева до предела усталой.

– Что вам теперь нужно, – сказал наконец Терри, – так это отдых. Перемена обстановки, каникулы. Нужно забыть обо всем. Можете теперь повенчаться со своим парнем с Парк-авеню.

– А разве Ева вам ничего не говорила? – спросил доктор. – Она возвратила кольцо доктору Скотту.

– Нет, я об этом ничего не знаю.

Терри отбросил в сторону вилку и посмотрел на Еву.

– Как же это так? А?

Он продолжал смотреть на нее. Она вспыхнула.

– Это была ошибка. Вот и все.

– Но, слушайте, – пробормотал Терри. – Это же замечательно, то есть я хочу сказать, мне очень жаль.

– Почему не пришел мистер Квин? – быстро спросила Ева, чтобы переменить тему разговора.

– У него, кажется, голова болит, – ответил Терри.

– Я думаю, – сказал доктор, вставая, – вам придется закончить обед без меня. Я ухожу.

– Нет, – воскликнула Ева. – Не уходи, папа!

– Но мне действительно надо уйти, – сказал доктор. – Я думаю, вы извините меня. Мне надо сегодня вечером повидаться с мистером Квином, я ведь еще не поблагодарил его за то, что он для нас сделал.

– Тогда я тоже пойду, – сказала Ева, намереваясь подняться из-за стола. – Я обязана ему больше всех.

– Нет, вы останетесь здесь, – прорычал Терри, схватив ее за руку. – Давайте, док, топайте. Я беру на себя ее доставку.

– Папа… – забеспокоилась Ева.

Но доктор Макклур только улыбнулся и ушел.

– Слушайте, – волнуясь, начал Терри, перегнувшись к ней через стол. – Я, конечно, ничего из себя не представляю… Я знаю это. Но если вы…

– Бедный папа, – проговорила Ева. – Он просто ужасно выглядит. Эти неприятности состарили его. А сегодня у него вид еще хуже, чем вчера. Он…

– Он отличный парень, – сердечно сказал Терри. – У него есть такт, Мы с ним поладим. Ева, вы…

– Я страшно беспокоюсь о нем, – нахмурилась Ева. – Он теперь с головой уйдет в свою работу в институте, будет работать как сумасшедший. Я уже знаю это. Ему бы надо куда-нибудь уехать.

– Вам, ему и мне тоже, – крикнул Терри. – Мы можем поехать все вместе.

– Но что вы хотите этим сказать? – спросила Ева.

– Я хочу сказать, что… мы… вы… слушайте…

Терри наклонился к ней ближе.

– Первое, что я сейчас сделаю, это срочно отправлюсь на Парк-авеню и как следует воткну этому парню, который от вас сбежал.

– Терри!

– Ну, ладно, хорошо. Я не поеду, раз вы этого не хотите, – проворчал он. Он снова наклонился к ней.

– Ева, я хочу сказать, что вы и я…

– Пардон, – раздался решительный голос. Они обернулись. Это говорил старший официант:

– Pardon, monsieur, mais vous faites trop de bruit…

– Ха! – вырвалось у Терри.

– Месье будет столь любезен…

– А иди ты отсюда, Лафайет, – сказал Терри и взял Еву за руку. – Слушайте, милочка, я хотел сказать, что…

– Он говорит, – перебила его Ева, отодвигаясь от Терри, – что вы очень громко разговариваете, слишком много шума…

– И если месье не будет говорить тише, – добавил старший официант более решительно, – я попрошу его удалиться отсюда.

Терри взглянул на него. Потом спокойно сказал Еве.

– Сидите спокойно, детка.

Он встал и, широко расставив ноги, смотрел на галльского джентльмена.

– Вы сказали, что я произвожу слишком много «брун» в вашем заведении?

Старший официант немного отступил.

– Филипп, Антуан!

Подбежали два здоровенных смуглых гарсона.

– Проводите, пожалуйста, мадемуазель и месье…

– Ни с места, Антуан, – крикнул Терри.

В зале наступила тишина. Шокированные посетители умолкли. Еву бросало то в жар, то в холод. Она была готова провалиться сквозь землю.

– Пожалуйста, Терри, – шептала она. – Не забывайте, где… Пожалуйста, не…

– Ну что же ты, Антуан, – подгонял гарсона старший официант.

Смуглый кулак Антуана замахнулся на Терри. Терри немного присел, и Ева зажмурилась. Она знала, сейчас будет драка. В таком шикарном ресторане. Завтра все попадет в газеты…

– Я сказал тебе «ни с места», – услышала она голос Терри. Он говорил своим обычным тоном, и Ева быстро открыла глаза.

Терри сдерживал руку Антуана и почти умоляюще смотрел на него. Пот градом катился по его лицу.

– Слушай, Антуан, – сказал он, облизывая губы, – ты когда-нибудь был… влюблен?

Антуан глубоко вздохнул и посмотрел на старшего официанта. Официант побледнел и спросил:

– Может быть, месье плохо себя чувствует? Может быть, позвать доктора?

– Любовь. Любовь, – настойчиво повторял Терри. – Ты понимаешь, что такое любовь? Амур. Л-ю-б-о-в-ь.

– Он сумасшедший, – пробормотал Антуан, осторожно отступая назад.

– Конечно, я сумасшедший! – кричал Терри, размахивая своими длинными руками. – Я буквально свихнулся, подыскивая слова, чтобы сделать предложение любимой девушке, а он говорит, что я слишком шумлю.

Никогда в жизни Ева не испытывала такого унижения. В ресторане стоял шум и гвалт. Все хохотали. Даже старший официант позволил себе улыбнуться.

– Вы неуклюжий дурак, – воскликнула, вскакивая, Ева. – В конце концов, я больше не могу.

Она побежала, провожаемая восторженным ревом, раздававшимся со всех сторон. Как он мог?.. Это какой-то… какой-то…

Но она успела добежать только до коврика у входа. Там ее встретил неизвестно откуда взявшийся Терри.

– Слушайте, детка, – сказал он. – Выходите за меня замуж и сделайте меня счастливейшим человеком в мире.

– О, Терри, – вздохнула Ева, обнимая его. – Я так счастлива. И я вас так люблю.

– Вив ля Франс, – крикнул Терри и поцеловал Еву.

Дверь Макклуру открыл Джуна.

– Хелло! – приветствовал доктора Эллери, вставая с кресла, стоявшего возле камина. – Входите.

– Я вас долго не задержу, – сказал доктор Макклур. – Я вас еще не поблагодарил как следует, и…

– Ах, вы об этом? – Эллери был явно смущен.

– Садитесь, доктор. Папа в управлении, подчищает последние детали и, кажется, собирается, наконец-то, удовлетворить любопытство репортеров.

– Терри сказал, что вы неважно себя чувствуете, – заметил доктор и взял сигарету, предложенную ему Эллери. – Вероятно, это естественная реакция. Да, действительно, изумительный образец рационалистического объяснения. А вид у вас в самом деле плохой. Как вы себя чувствуете?

– Подавленным. Мне показалось, что и у вас сегодня вид тоже более усталый, чем обычно.

– Ах, у меня. – Доктор пожал плечами. – Что ж, я ведь тоже человек. Несмотря на то, что с годами характер человека черствеет, есть вещи, которые очень глубоко его затрагивают. Например, опасность, угрожающая любимому существу. Затем Эстер. Узнать, что она жива, только для того, чтобы тотчас узнать о ее смерти. А потом, – добавил он, – Карен.

Эллери кивнул, внимательно глядя в камин. Доктор вздохнул и поднялся.

– Вряд ли необходимо выражать словами…

– Доктор, садитесь.

Макклур взглянул на него.

– Я должен с вами поговорить.

– Что-нибудь случилось, Квин?

– Да.

Доктор Макклур снова сел. На его исхудалом лице отразилось беспокойство. Брови сдвинулись.

Эллери встал с кресла и облокотился о камин.

– Весь сегодняшний день и вечер я думал, буквально не вставая с этого кресла… Да, доктор, кое-что случилось.

– Существенное?

– Исключительно.

– Если вы хотите сказать, – медленно начал доктор, – что Карен не совершала самоубийства…

– О, нет, самоубийство действительно произошло, – ответил Эллери. – Здесь не может быть никаких сомнений.

– Тогда что же произошло? – Доктор быстро встал.

– Не думаете же вы, что Ева каким-то образом… что она все-таки…

Эллери круто повернулся к нему.

– Некоторые стороны этого дела, доктор, до сих пор не затрагивались. И пока что дело ни в коем случае нельзя считать законченным. Оно далеко не закончено. О, конечно, что касается полиции и моего отца, здесь все в порядке. Но этого недостаточно. Я сейчас стою перед решением ужасной проблемы, самой трудной в моей практике. И откровенно говоря, я не знаю, как мне поступить.

В крайнем изумлении доктор снова сел.

– Но если Ева не… Если Карен действительно покончила жизнь самоубийством… Я не понимаю…

– Я рад, что вы пришли. Очевидно, в человеческих взаимоотношениях существуют какие-то связи нематериального характера.

Эллери снял пенсне и рассеянно протирал стекла.

– Ваш приход разрешает некоторые трудности. У вас есть время, доктор?

– Конечно, розно столько, сколько вам потребуется.

Доктор с большим интересом смотрел на Эллери.

– Понимаете, – начал Эллери, – моя дилемма несколько необычна: должен ли я сказать отцу то, что известно мне одному, или нет? И поскольку в этом деле есть очень деликатный момент, который нельзя разрешить обычным путем, я вынужден обратиться к вам за помощью.

– Но чем я могу помочь вам, Квин? Вы хотите сказать, что это все-таки имеет отношение к Еве?

Эллери сел и не спеша закурил сигарету.

– Давайте лучше начнем с самого начала. И в результате подробного анализа примем определенное решение. Собственно, я не буду принимать никакого решения, это сделаете вы. И я поступлю сообразно вашему совету. Как мне быть? Оставить ли это дело закрытым или завтра снова открыть его взрывом, который потрясет весь Нью-Йорк?

Доктор побледнел, но тем не менее твердо ответил:

– Я в своей жизни перенес всевозможные удары судьбы. Поэтому я полагаю, что вполне выдержу еще один. Говорите, Квин.

Эллери достал из кармана халата свернутый вчетверо листок бумаги. Доктор терпеливо ждал, пока Эллери развернет его.

– Здесь у меня копия предсмертной записки вашей снохи Эстер Лейт, которую нашли у нее в Филадельфии.

– Да?

– Оригинал, конечно, находится у отца. Позвольте мне сразу заверить вас, что в отношении авторства нет никаких сомнений. Почерк тщательно проверен, и точно установлено, что записку писала Эстер. Теперь, когда нами установлен факт самоубийства Карен Лейт, следует прочесть эту записку в несколько иной интерпретации, чем мы это делали раньше, – продолжал Эллери. – Раньше мы считали, будто заявление Эстер о том, что она убийца, является ее признанием в убийстве своей сестры. Теперь мы знаем, что Эстер умерла раньше сестры и поэтому не могла быть ее убийцей. Она также не могла умышленно взять на себя чью-либо вину, поскольку записка писалась, когда Карен была еще жива.

– Безусловно, ее слова относились к смерти моего брата, а не к смерти Карен, – подтвердил доктор. – Очевидно, Эстер до самой смерти продолжала считать себя убийцей Флойда.

– Да. Это бесспорно. Ее старая мания. Чувство страха. Это очень важный тезис, так как он дает точный ответ на один из наиболее загадочных вопросов этого дела. А именно: какая сила заставляла Эстер подчиняться Карен, даже согласиться на совершенно фантастическую, чудовищную эксплуатацию со стороны ее собственной сестры… Она даже согласилась на роль живого трупа.

Доктор сдвинул брови.

– Я не понимаю…

– Все дело здесь в исключительно коварной, патологически злобной психологии, – продолжал Эллери. – Вы сами как-то говорили, что семнадцать лет назад вас поразила степень обреченности Эстер, как она упорно, вопреки фактам настаивала на том, что умышленно убила вашего брата. Но причина ее одержимости сразу станет понятна, если представить себе активность очень умной, потерявшей совесть женщины, которая стремилась воспрепятствовать выздоровлению Эстер. Она постоянно нашептывала Эстер, что та намеренно убила своего мужа, и так сильно влияла на бедную измученную женщину, что в конце концов Эстер была полностью убеждена в том, что она умышленно убила мужа. И это все объясняет, – печально продолжал Эллери. – Это объясняет и настойчивость, с которой Эстер добивалась, чтобы отослали ребенка. Ее нежная натура не могла смириться с мыслью, что когда-нибудь дочь узнает, что ее мать – убийца. Вы сами рассказывали, как Эстер настаивала на том, чтобы вы удочерили Еву, забрали ее с собой в Штаты и воспитывали в полном неведении о ее настоящих родителях.

– Это верно, – согласился доктор, – и Карен всячески поддерживала ее в этом.

– Конечно. Возможно, вообще вся эта идея принадлежала Карен. Она – чрезвычайно лживая натура. В этом теперь нет сомнений. Совершить такое злодеяние, придумать такой грязный, коварный план могла только женщина, у которой отсутствуют всякие моральные устои, женщина без совести, интриганка. Она знала про талант Эстер, которым сама ни в малейшей степени не обладала. И Карен была необычайно тщеславной женщиной. Поэтому она подогревала уверенность Эстер в том, что та убила Флойда. И Эстер, находясь в состоянии эмоциональной неуравновешенности, легко сделалась жертвой тщеславия Карен и добровольно легла под ее пяту… Почему Карен так поступила? Дело не только в тщеславии. Кроме него была еще неразделенная страсть. Я думаю, что Карен любила вашего брата. И она заставила Эстер страдать за то, что та одержала победу над мужчиной, любви которого добивалась сама Карен.

Доктор только недоверчиво покачал головой. Эллери заглянул в записку.

– «Твоя мать… – обращалась она к Еве в своей предсмертной записке, – …чудовище. Благодарение богу, это чудовище… держало от тебя в секрете свою постыдную тайну». Это может означать лишь одно: только ради Евы Эстер во всем покорялась Карен. И именно Ева была сильнейшим орудием в руках Карен. Карен убедила Эстер, что, если Ева когда-нибудь узнает, что ее мать убила отца, жизнь ее будет разбита навсегда. И Эстер согласилась. Она сама понимала, что Ева не должна знать об этом. Карен видела, что для полного торжества ее тщеславия ей нужно вернуться в Штаты, где она соберет обильную жатву, посеянную талантом Эстер. Разве трудно догадаться, в какой восторг приводила Карен мысль о том, что они теперь будут совсем рядом с Евой, и Эстер будет беспредельно страдать, находясь в такой близости от дочери и не решаясь открыться ей. Это тоже было частью мести Карен… И всегда в ее руках находилось оружие, способное заставить Эстер повиноваться: угроза рассказать все Еве.

Доктор Макклур судорожно сжал пальцы.

– Это какой-то дьявол, – громко воскликнул он.

– Или, по крайней мере, его самка. Но я еще не подошел к самому интересному. Вот слушайте.

Он продолжал читать предсмертную записку Эстер;

– «…потому что вы единственный на свете, кто мог бы спасти жизнь моей сестры».

Эллери громко повторил:

– «…кто мог бы спасти жизнь моей сестры…» А откуда Эстер знала, что ее сестра собирается умереть? Откуда Эстер могла знать, что ее сестра скоро умрет, если сама она умерла на двое суток раньше Карен?

Он встал и начал взволнованно ходить по комнате.

– Эстер могло быть известно о смерти сестры только в том случае, если сама Карен сказала, что собирается покончить жизнь самоубийством. «Я видела, как это надвигалось на нас, – писала Эстер, – но была бессильна что-либо сделать». И тогда Эстер предпринимает отчаянный шаг. Она не хочет оставаться в этом доме после смерти Карен. Она не хочет также, чтобы ее труп нашли в этом доме, так как в обоих случаях Ева после смерти Карен узнает, что ее мать, «чудовище», была жива до последнего времени. Поэтому Эстер в панике убежала из дома, чтобы расстаться с жизнью в другом городе, под чужим именем. Именно об этом говорят ее слова: «Поэтому я сделала лишь то немногое, что смогла в своей чудовищной беспомощности…»

– Ясно, – устало сказал доктор.

– Ясно, доктор? А почему Карен убила себя? Почему? Ведь у нее было все для счастливой жизни: слава, богатство, в недалеком будущем – замужество. Почему же она покончила с собой?

– Но вы же сами сказали, что это могло быть раскаяние, голос совести.

– Вы так думаете? Разве женщина, подобная Карен Лейт, способна на раскаяние? Тогда почему же она не призналась во всем перед смертью? Раскаяние означает пробуждение, возрождение человеческой совести. Оно неизбежно влечет за собой стремление искупить вину, отплатить за обиду. А разве Карен Лейт перед смертью всенародно призналась, что в течение долгих лет совершала подлог, выдавая чужие труды за свои? Разве она изменила завещание, чтобы возместить Эстер то, что она у нее украла? Совершила ли она хотя бы один поступок, свойственный раскаявшейся женщине, мучающейся угрызениями совести? Нет. Она умерла, как и жила, сохранив тайну. Нет, доктор, это не раскаяние. И каков тон письма Эстер? Разве это письмо женщины, которой родная сестра только что призналась в преступлении против нее? Что имела в виду Эстер, когда писала: «Наши пути скрещиваются», «В нашей бессмысленной судьбе». Разве в этих словах не звучит нота симпатии к своей сестре? Даже если бы Эстер была ангелом, могла ли она с чувством симпатии писать о Карен, если бы узнала, что та лгала ей об этом убийстве семнадцать лет, что эксплуатировала ее преступным образом, используя эту ложь как угрозу? Нет, доктор. Карен покончила с собой не из раскаяния в своих поступках в отношении Эстер. Карен покончила с собой совсем по другой причине, не имеющей никакого отношения к Эстер. Об этой причине она сказала Эстер: вы помните, Эстер молила бога быть милосердным к душам обеих сестер.

– Вы меня смущаете, – сказал доктор, проводя рукой по лбу. – Я ничего не понимаю.

– Тогда, может быть, я помогу вам понять.

Эллери снова взял записку.

– «Если бы только вы не уезжали…» – это относится к вам, доктор. «Если бы только вы взяли ее с собой. Потому что вы единственный, кто мог бы спасти жизнь моей сестры». Теперь вам стало яснее?

– Эстер считала, – вздохнул доктор, – что, если бы я не уехал в отпуск в Европу или взял с собой Карен, она не покончила бы с собой.

– Но почему, – вкрадчивым голосом спросил Эллери, – почему она пишет, что только вы один могли спасти Карен?

– Ну, – нахмурился доктор, – влияние жениха… Я был единственным, кого Карен любила…

– Почему Эстер написала, что с вашим отъездом у Карен исчезла её последняя опора, ее последняя надежда?

Доктор смотрел на Эллери пристально и напряженно…

– Я сейчас скажу вам, доктор, – медленно проговорил Эллери. – Эта комната – могила, и я могу вам сказать. Могу высказать свою идею, эту чудовищную и настойчивую мысль. Это убеждение, которое мучает меня в течение всего вечера.

– Что вы хотите сказать?

Доктор судорожно схватился за ручку кресла.

– Я хочу сказать, доктор, что вы убили Карен Лейт.

24

Доктор быстро встал, подошел к окну и остановился там, заложив руки за спину, в столь знакомой Эллери позе. Потом он повернулся, и Эллери с удивлением обнаружил, что он улыбается.

– Вы, конечно, шутите, Квин? – спросил он с усмешкой.

– Уверяю вас, нет, – жестко ответил Эллери.

– Но, человече, вы страшно непоследовательны. Сначала вы сказали, что Карен покончила жизнь самоубийством, больше того, вы доказали это, а теперь, как гром среди ясного неба, бросаете мне обвинение в убийстве. Вы, конечно, понимаете мое недоумение?

Эллери стоял, почесывая левую щеку.

– Я никак не могу понять: вы что, решили позабавиться на мой счет или у вас действительно огромная выдержка? Доктор, я сейчас обвинил вас в самом тяжком преступлении уголовного кодекса. Разве у вас нет желания оправдаться передо мной?

– Нет, почему? Ради бога, – ответил доктор. – Мне очень любопытно узнать, как вы можете логически доказать это. Как человек, лежа в кресле на палубе парохода в открытом океане, мог убить женщину, которая в то время была в своем доме в Нью-Йорке?

Эллери вспыхнул.

– Вы меня оскорбляете. Прежде всего, я не говорил вам, что могу это доказать. Во-вторых, я не сказал, что вы своими руками убили Карен Лейт.

– Это становится еще интересней. Как же я это сделал? Своим астральным телом? Ну, ну, Квин, признайтесь, что вы хотели подшутить надо мной, и давайте прекратим этот разговор. Пойдемте лучше в Медицинский клуб, я угощу вас вином.

– Я с удовольствием выпью с вами, доктор, но лучше сначала несколько разрядить атмосферу.

– Так, значит, вы это серьезно?

Доктор внимательно посмотрел на Эллери, и тот почувствовал неловкость от взгляда этих проницательных, испытующих глаз.

– Что ж, давайте, – сказал наконец доктор. – Я слушаю вас, Квин.

– Хотите курить?

– Нет, благодарю.

Эллери закурил.

– Я должен повторить цитату из письма Эстер. Почему вы единственный человек, который «мог бы спасти Карен»? Почему вы были ее последней надеждой?

– Я, в свою очередь, тоже должен повторить, что это можно объяснить очень просто, хотя точно я не знаю, что имела в виду Эстер, когда писала эти слова. Она считала, что мое физическое присутствие, привязанность Карен ко мне могли бы остановить ее в желании лишить себя жизни.

– Однако Эстер не была в этом уверена, – заметил Эллери. – Она не написала, что вы могли спасти жизнь Карен, она лишь предположила, что вы могли бы сделать это.

– Это софизм. Вы играете на отдельных нюансах речи, – сказал доктор Макклур. – Конечно, если бы даже я был здесь, Карен могла покончить с собой.

– С другой стороны, – сказал Эллери, – мне бросилось в глаза, что, поскольку у Эстер не было в этом уверенности, значит, она не рассматривала вас как возлюбленного Карен.

– Должно быть, я сегодня слишком глуп, – улыбнулся доктор. – Что-то я никак не могу понять, к чему вы клоните.

– Доктор, – сказал Эллери, – что именно вы можете делать лучше всех на свете?

– Я никогда не подозревал о наличии у меня подавляющего превосходства в какой бы то ни было области. Но я, конечно, польщен.

– Вы слишком скромны. Вы знамениты… Вы недавно получили международное признание. Всю свою жизнь вы посвятили изучению и лечению раковых заболеваний. Вы имеете в этой области прославленный опыт.

– Ах, это.

Доктор махнул рукой.

– Всем известно, что вы являетесь лучшим знатоком в этой области. Даже Эстер это было известно. Хотя она находилась в заточении, ее книги показывают, что благодаря регулярному чтению она была полностью осведомлена о всех происходящих в мире событиях. Разве вам не кажется странным, почему Эстер, считающая вас величайшим авторитетом в области раковых заболеваний, пишет, что вы единственный человек, который мог бы спасти жизнь Карен?

Доктор Макклур вернулся к креслу, развалился в нем, скрестив руки на груди и полузакрыв глаза.

– Это фантастично, – произнес он.

– Не совсем. Если попытаться найти причину неожиданного самоубийства женщины, у которой было все для счастливой жизни, то, пожалуй, единственным мотивом могла быть неизлечимая болезнь. Карен чувствовала, что над ней занесена рука смерти. Она страдала от неизлечимой болезни. Она знала, что ее смерть – вопрос ближайшего будущего.

Доктор поежился.

– Вероятно, вы предполагаете, что у Карен был рак?

– Я убежден, что именно это имела в виду Эстер, когда писала свою предсмертную записку.

– Но вам, так же как и мне, отлично известно, что при вскрытии тела Карен никакого рака не было обнаружено. Неужели вы думаете, что доктор Праути не заметил такой серьезной болезни?

– Вот об этом я и хочу сейчас сказать. Карен Лейт покончила с собой, думая,что у нее рак. На самом же деле ничего подобного не было. И ее сестра тоже была уверена, что Карен больна раком.

Лицо доктора было спокойно и сурово.

– Понимаю, – сказал он. – Теперь все ясно. Значит, именно это вы имели в виду?

– Да. Вскрытие показало, что у Карен рака не было, однако она считала себя больной и покончила жизнь самоубийством. Она была совершенно уверена, что тяжело больна.

Эллери слегка наклонился вперед.

– А кто, по-вашему, внушил ей эту уверенность, доктор Макклур?

Доктор ничего не ответил.

– Разрешите мне процитировать ваши слова: «Она никогда не обращалась к другому врачу. Она точно следовала моим указаниям. Идеальный пациент». Да, доктор, вы были ее единственным лечащим врачом. Обнаружив симптомы неврастении и анемии: потерю веса и аппетита, возможно, несварение желудка, возможно, некоторые беспокойства после еды, вы установили диагноз ракового заболевания. Она поверила вам, потому что вы были ее женихом и величайшим авторитетом в области раковых болезней. Она и не подумала проконсультироваться с другим врачом, и вы отлично знали, что она ни к кому не обратится.

Доктор продолжал молчать.

– О, я не сомневаюсь, вы провели подробное клиническое обследование, возможно, показали ей чей-нибудь рентгеновский снимок, уверяя, что это ее. Вероятно, вы рассказали ей, сколь безнадежна ее болезнь, сказали, что поражены многие жизненно важные органы и болезнь слишком запущена для хирургического вмешательства. Вы все это так отлично проделали. Вы сумели убедить ее, что она безнадежно больна, и в короткое время Карен стала психологически вашей жертвой. И, учитывая состояние ее нервной системы, она неизбежно должна была сдаться, отказаться от борьбы и покончить жизнь самоубийством.

– Я вижу, – сказал доктор, – что вы уже где-то проконсультировались по этому вопросу?

– О, я позвонил одному врачу, которого хорошо знаю. В разговоре я задал ему вопрос и узнал, как легко может недобросовестный врач убедить свою анемичную пациентку, неврастеничку, в том, что у нее рак.

– Но при этом, – с приятной улыбкой сказал доктор, – вы упускаете из вида возможность ошибки в диагнозе, даже при самых лучших намерениях врача. Я знаю случаи, когда все анализы и все симптомы указывали на рак – да, да, включая рентген, – а на самом деле никакого рака не было.

– Совершенно невероятно, доктор, чтобы именно вы ошиблись, учитывая ваши знания и опыт. Но даже если ошибочный диагноз был установлен не умышленно, зачем вы ей сказали об этом перед самой свадьбой? Если бы вы исходили из добрых побуждений, разве не благороднее было скрыть от нее этот ужасный диагноз?

– Но врач, допустивший ошибку и будучи искренне убежден в том, что это рак, не может оставить пациента в полном неведении. Он должен попытаться применить какое-то лечение, независимо от того, в какой стадии эта болезнь.

– Однако вы не попытались применить какой-либо курс лечения. Не так ли, доктор? Вы покинули своего «пациента» и уехали в Европу. Нет, доктор, у вас не было добрых побуждений, скорее наоборот. Вы умышленно сказали ей, что она неизлечимо больна, вы умышленно сказали, что на данной стадии болезни лечение скорее может принести вред, чем пользу. Вы сделали это сознательно, чтобы заставить ее страдать, чтобы отнять у нее всякую надежду. Для того чтобы подтолкнуть ее к самоубийству.

Доктор вздохнул.

– Теперь вы понимаете, – спросил Эллери, – как может человек убить женщину, находись вдали от нее?

Доктор закрыл лицо руками.

– Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда говорил, что, несмотря на самоубийство Карен, фактически вы убили ее? Это необычный способ убийства, доктор, это психологическое убийство. Вы просто внушили ей мысль о смерти, но тем не менее это убийство. Такое же, как если бы вы находились тогда не в океане, а в спальне Карен и собственноручно перерезали ей горло.

Доктор Макклур задумался.

– Какой же мотив приписываете вы мне, строя фантастическую, маккиавеллистическую теорию?

– Отнюдь не маккиавеллистическую, – ответил Эллери. – И мотив вполне понятный, человечный и даже заслуживающий одобрения. Вы каким-то образом узнали – в период между приемом у Карен и вашим отъездом в Европу, – что Эстер Лейт Макклур, которую вы много лет назад любили, все эти годы жила в мансарде, над головой вашей невесты… Она была узницей, крайне подавленной, обманутой, обворованной, плоды творчества которой все время присваивались. Возможно, вы даже видели Эстер и разговаривали с ней, но молчали ради Евы. Короче говоря, каким-то образом вы все узнали, и чувство любви к Карен превратилось в злобу, в жажду мести. Вы впервые увидели эту женщину такой, какой она была на самом деле: чудовищем, не заслуживающим того, чтобы жить.

– Против этого пункта, – сказал доктор, – не может быть никаких возражений.

– И когда на борту парохода, – мрачно продолжал Эллери, – вы узнали, что ваша невеста убита, – это было для вас ударом. Вы уезжали в Европу с уверенностью, что Карен лишит себя жизни, но известие о ее убийстве было для вас полнейшей неожиданностью. Вы и не думали о такой возможности. И вы нормально реагировали на это известие, беспокоясь только о Еве. Вы даже допускали возможность, что Ева тоже открыла эту тайну и сама убила Карен. Вы были уверены, что Карен убили, пока я не доказал, что это самоубийство. Вот тогда вы почувствовали на себе клеймо убийцы, поняли, что вы достигли своей цели.

– Можно попросить у вас сигарету? – спросил доктор Макклур.

Эллери молча протянул ему сигарету. Долгое время они сидели молча, как два друга, которые чувствуют такую духовную близость, что разговор становится излишним.

Наконец доктор Макклур произнес:

– Я думаю о том, что сказал бы ваш отец, если бы присутствовал при нашем разговоре.

Он улыбнулся и пожал плечами.

– Поверил бы он в эту историю? Хотел бы я знать! Потому что ведь не существует никаких доказательств! Совершенно никаких!

– Что такое доказательства? – спросил Эллери. – Это только одежда, в которую облекается уже известная нам истина. Все можно доказать, если есть желание поверить.

– Но тем не менее наш суд и кодекс судейской этики действуют на более осязаемой материальной основе.

– Это верно, – согласился Эллери.

– Что ж, будем считать, что мы провели чудесный литературный вечер, – сказал доктор, – прекратим эту болтовню и пойдем в мой клуб за выпивкой, которую я вам обещал.

Улыбаясь, он встал.

Эллери вздохнул.

– Кажется, мне придется в конце концов выложить на стол все карты.

– Что это значит?

– Извините, пожалуйста.

Эллери встал и пошел в спальню.

Доктор Макклур слегка нахмурился и раздавил в пепельнице сигарету. Эллери вернулся, держа в руках небольшой конверт.

– Полиция ничего не знает об этом письме, – предупредил Эллери. Он подал письмо доктору. Доктор повертел его своими крепкими, длинными пальцами. Это был изящный конверт с орнаментом из розово-желтых хризантем. На конверте аккуратным почерком Карен Лейт было написано только одно слово: «Джону». На обратной стороне конверта – золотая идеографическая японская печать, так хорошо знакомая доктору. Конверт был сбоку вскрыт, и доктор увидел в нем сложенный вдвое листок почтовой бумаги. Конверт был грязный, с пятнами от росы, как будто он долгое время находился на открытом воздухе.

– Я нашел это сегодня днем в водосточном желобе на крыше дома Карен Лейт, – сказал Эллери, внимательно наблюдая за доктором. – Он лежал около половинки ножниц. Он был запечатан, но я вскрыл его. И никому ничего не говорил… до настоящего момента.

– Сойка, – задумчиво проговорил доктор.

– Несомненно. Очевидно, она сделала в комнату два рейса: первый с половинкой ножниц и второй с этим конвертом. Вероятно, золотая печать очаровала воровской глаз этой птицы.

Доктор кивнул и снова повертел в руках конверт.

– Интересно, – пробормотал он, – откуда Карен взяла второй листок бумаги? Я думал, что у нее в спальне не было бумаги, раз она послала за ней Кинумэ…