Текст книги "Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Эллери Куин (Квин),Роберт Пайк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

– Никто не может убедить меня, что в тот раз человек действительно целился камнем в стекло между железными прутьями. Это невозможно. Я не стал бы и пробовать, если бы вы, не попросили меня об этом. Зазор между камнем и прутьями чуть больше сантиметра.

– Да, – согласился Эллери. – Вы совершенно правы.

– Даже «Паровоз» не смог бы этого сделать.

– Совершенно верно, – сказал Эллери, – даже мистер Джонсон не сделал бы этого.

– И «Диэ» тоже.

– Да, и мистер Дин тоже. Знаете, Терри, этот эксперимент кое-что доказал мне.

– Да? – саркастически ухмыльнулся Терри, надевая шляпу. – Он доказал вам, что камень не имеет никакого отношения к убийству. Мне это было известно еще в понедельник.

14

Венеция ожидала Макклуров с накрытым для обеда столом и приготовленными ваннами. Уклоняясь от бурного ликования черной служанки по поводу его возвращения, доктор поспешил погрузиться в теплую ванну. Несколько страниц из записной книжки, исписанных старательным почерком негритянки, дожидались Макклуров в холле на телефонном столике рядом с грудой писем, телеграмм и букетами цветов.

– О, боже, – вздохнула Ева. – Вероятно, нужно ответить всем этим людям. Я и не знала, что у Карен так много друзей.

– Это не ее друзья, – фыркнула Венеция. – Это друзья доктора Джона.

– Что, доктор Скотт звонил?

– Нет, милая, не звонил. Ну-ка, иди скорее сюда. Сними-ка платье и ныряй в ванну. Ты слышишь меня?

– Да, Венеция, – послушно отозвалась Ева и прошла в свою спальню. Венеция взглянула на телефонный аппарат и, ворча, отправилась на кухню.

Пока Ева купалась, телефон звонил четыре раза. Но ей было безразлично. Ей вообще все стало безразлично. Когда она пудрилась, стоя перед огромным стенным зеркалом в ванной комнате, выложенной черным кафелем, то подумала: интересно, что думает человек, когда он умирает? Если умереть как Карен, то почувствуешь укол, боль, а потом?.. Что потом? О чем думала Карен, когда лежала там, в эркере, не имея сил двигаться, ни даже открыть глаза и зная, что она умирает? Может быть, она слышала все, о чем разговаривали между собой Терри Ринг и Ева? О, если бы только у Евы хватило смелости вовремя послушать, бьется ли у Карен сердце. Может быть, Карен сказала бы что-нибудь? Может быть, в последний момент она сказала бы что-нибудь такое, что помогло бы разрешить загадку ее убийства… А этот ее пристальный взгляд, когда в горле у нее что-то забулькало, но она все еще была жива. Молодой человек подумал – Ева была уверена в этом, – что своим взглядом Карен обвиняет Еву. Но Ева знала, что это не так. Она знала, что это был просто последний взгляд перед смертью, когда Карен уже чувствовала, как глаза ее все плотнее заволакивает темная пелена, а сердце перестает биться.

Сидя перед туалетным столиком, Ева сердито припудрила веки и стала смазывать лицо кремом.

А все эти телефонные разговоры, телеграммы, цветы… Вероятно, все недоумевают и вообще чувствуют себя неловко. Они, собственно, не знают, как им поступить. Когда человек умирает обычной смертью, все просто звонят по телефону, посылают цветы и письма с выражением соболезнования. Все получается печально и красиво. И каждый думает: как приятно остаться живым. Но когда человека убили? В книге этикета по этому поводу ничего не говорится. Особенно когда убийство произошло при таких загадочных обстоятельствах и никому не известно, кто именно это сделал. Может быть, ты посылаешь цветы убийце?

Все было абсурдно и трагично. Ева опустила голову на туалетный столик и заплакала, так и не стерев толстый слой крема. Если бы только люди знали! Если бы только они знали, что Ева единственный человек, который мог убить Карен Лейт. Она, Ева Макклур, только она… Если бы только знал Дик…

– Ева, – послышался голос доктора Скотта за дверью ванной комнаты.

Он пришел!

Ева быстро стерла крем, плеснула на лицо холодной водой, вытерла его, попудрилась, сделала на губах три мазка губной помадой нового оттенка – кораллово-персикового, под цвет ногтей и блесток в ее волосах, – закуталась в турецкий купальный халат, распахнула дверь и упала в объятия доктора Скотта.

Венецию, стоявшую в дверях спальни, чуть не хватил удар.

– Ева, ты… Это неприлично.

– Убирайтесь отсюда, – сказал доктор Скотт.

– Ева, послушай меня, девочка моя. Я сейчас же пойду к доктору Джону и скажу…

– Венеция, уходи, – процедила сквозь зубы Ева.

– Но твои волосы… все спутались. И ты босая.

– Наплевать, – сказала Ева, целуя доктора Скотта в третий раз и прижимаясь к нему трепещущим телом.

– Ты простудишься. Стоишь босиком на холодном полу.

Доктор Скотт освободился из объятий Евы, подошел к двери и захлопнул ее перед самым носом разъяренной Венеции. Потом вернулся, подхватил Еву и усадил ее рядом с собой на кресло-качалку.

– О, Дик, – проворковала Ева.

– Молчи, милая.

Он крепко держал ее в своих объятиях. Но несмотря на приятную теплоту его рук, несмотря на свои страдания, Ева продолжала лихорадочно думать: его что-то беспокоит. Да, совершенно определенно. Он успокаивает ее, но в действительности он пытается успокоить самого себя. А его нежелание разговаривать свидетельствует о том, что он просто не хочет ни о чем думать. Ему просто хотелось сидеть здесь, обнимать ее, чувствовать ее близость.

Она слегка отодвинулась от него и откинула с глаз непокорные локоны.

– Что случилось, Дик?

– Случилось? Почему ты так спрашиваешь? Ничего не случилось.

Он попытался снова притянуть ее к себе.

– Давай не будем ни о чем говорить, Ева. Просто так посидим.

– Но что-то случилось. Я знаю.

Он попытался улыбнуться.

– Откуда вдруг такое обострение интуиции? Просто был плохой день. Вот и все.

– Что-нибудь в госпитале? Бедняжка.

– Да, неудачные роды. Кесарево сечение. Все было бы в порядке, если бы она вела себя как следует.

– О!

Ева снова прижалась к его груди.

Теперь, наоборот, ему вдруг захотелось говорить, как будто по необходимости в чем-то оправдаться.

– Она мне все время лгала. Я назначил ей строгую диету. Но не мог же я следить за ней, как сторожевой пес. Правда? И оказывается, она поглощала неимоверные количества мороженого, взбитых сливок, жирного мяса и бог знает чего еще.

Затем он с горечью добавил:

– Если женщина лжет врачу, какой же может быть шанс у мужа, что она ему будет говорить правду?

Ах, вот оно что! Ева спокойно лежала в его объятиях. Теперь она все поняла. Это его обычная манера задавать вопросы. Прижавшись к его груди, она прислушивалась к неритмичному биению его сердца. А эти вопросительные взгляды, какие он бросал на нее с вечера понедельника!

– А потом меня целый день преследовали эти проклятые репортеры.

«Ага, – подумала Ева, – теперь его прорвало. Он сейчас все расскажет».

– Какого черта они хотят от меня? Я ведь ничего не сделал. В какой-то грязной газетке сегодня даже поместили мой портрет с надписью: «Молодой светский врач отрицает». Что отрицает? Боже мой! Я же ничего не знаю.

– Дик, – спокойно сказала Ева.

– И куда бы я ни пошел, всюду натыкаюсь на целые своры этих молодчиков. Как дела, доктор? Кто убил Карен Лейт? Каково ваше мнение? Какова ваша роль? Правда ли, что она страдала сердечными приступами? Это вы запретили вашей невесте говорить? Почему? Когда? Где? – Он в волнении прикусил губы. – Они буквально заполонили мою приемную, докучали моим пациентам, охотились за мной в госпитале, допрашивали моих нянечек, сестер. И все хотят знать, когда мы поженимся.

– Дик, послушай меня, милый. – Она приложила обе руки к его раскрасневшемуся лицу. – Я хочу тебе кое-что рассказать.

Кончик его красивого носа, который Ева так часто целовала, слегка побелел. Он произнес: – Да? – чуть хрипловатым, испуганным голосом. Он испугался. Он не мог скрыть свой испуг, который проступал во всем. Ева чуть было не спросила, чего он так боится. Но она отлично знала.

– Полиции не все известно о смерти Карен. Есть одно очень важное обстоятельство, о котором там еще не знают.

Он сидел, не двигаясь и не глядя на нее.

– Да? – снова проговорил он. На сей раз он даже не пытался скрыть, до какой степени был испуган.

– О, Дик, – торопливо начала Ева. – Эта дверь была заперта. Она была заперта на задвижку со стороны спальни.

Вот так лучше. Теперь все сказано. И она сразу почувствовала огромное облегчение. «Пусть он еще больше испугается, – подумала Ева со злорадством. – Если он уже был сильно перепуган, то теперь он буквально онемеет от страха».

И он онемел. Доктор Скотт слегка приподнялся с кресла, чуть не столкнув Еву на пол. Затем снова опустился, обратив на Еву бессмысленный взгляд.

– Ева! Какая дверь?

– Дверь из спальни Карен в мансарду. Когда я вошла в спальню, дверь была заперта на задвижку. Заперта со стороны спальни.

Ева с любопытством смотрела на него, удивляясь, почему она совсем не волнуется. Сейчас она испытывала только чувство сострадания. У него был такой несчастный вид. Дважды он пошевелил губами, пытаясь начать разговор.

– Но, Ева, – наконец произнес он чужим голосом. – Как же мог кто-то… Значит, в спальню никто не мог пройти через мансарду.

– Да.

– И окна в спальне…

– …загорожены железными решетками. – Ева говорила таким тоном, будто речь шла о примерке новой шляпки.

– И единственный выход из спальни – через гостиную, где ты сидела.

Он оживился.

– Ева, кто-то прошел мимо тебя, и ты… но ты не сказала об этом полиции.

– Нет, милый, – возразила она. – Никто не проходил. Даже мышка не прошмыгнула.

– Но, боже мой!

– В этой части показаний я не лгала, – сказала она.

Он снова беззвучно пошевелил губами, потом посадил ее прямо на пол и стал буквально бегать по комнате, как человек, опаздывающий на поезд.

– Но, Ева, ты сама не понимаешь, что говоришь. Это значит, что никто… никто, кроме тебя, не мог…

– Это значит, – спокойно закончила Ева, – что никто, кроме меня, не мог убить Карен. Скажи это. Не бойся сказать это, милый. Я хочу, чтобы ты это сказал, Я хочу послушать, какты это скажешь.

Тогда он остановился и посмотрел на нее. Она тоже глядела на него. В комнате наступила тишина, лишь из гостиной доносилось ворчание доктора Макклура.

Наконец доктор Скотт не выдержал, взгляд его дрогнул. Он сунул руки в карманы и с силой наподдал ногой коврик.

– Будь все проклято! – взорвался он. – Это невозможно!

– Что невозможно?

– Вся ситуация.

– Какая ситуация – убийства… или наша?

Он в отчаянии взъерошил волосы.

– Слушай, Ева, мне нужно подумать. Ты должна дать мне время подумать. Ты меня буквально огорошила этими словами.

Ева плотнее запахнула купальный халат.

– Посмотри на меня, Дик. Ты веришь, что я убила Карен?

– Боже правый, нет! – воскликнул он. – Но откуда мне знать? Комната… только один выход… никто не проходил мимо… что здесь можно подумать? Посуди сама, Ева. Дай мне время.

Его слова были до того противоречивы, в них было столько сомнения и боли, что Ева почувствовала, будто ей вонзили нож в грудь. Внутри что-то оборвалось. У нее даже появились позывы к рвоте. Но она еще не закончила. Нужно сказать еще одну вещь. Задать еще один вопрос. Тогда – думала она – все будет ясно.

Ева овладела собой.

– В понедельник ты просил меня немедленно выйти за тебя замуж. Я тогда просила тебя подождать, Дик. И все это из-за задвижки на двери. Мне нужно было время, потому что… я не могла тогда сказать тебе об этом. А не сказав, не могла выйти за тебя замуж. Ты понимаешь? А теперь я сказала.

Ева замолчала, так как почувствовала, что теперь уже не было необходимости в словах. Они уже не дети и понимают все без лишних слов.

Он облизнул пересохшие губы.

– Жениться? Ты хочешь сказать, сейчас?

– Завтра, – спокойно произнесла Ева. – Как только ты получишь лицензию. В ратуше… Где угодно.

Она не узнавала своего голоса. Может быть, он изменился, потому что ее сердце окаменело и охлаждало всю кровь, проходящую через него? Она уже знала ответ на свой вопрос. Он может ничего не говорить. В понедельник он хотел жениться немедленно, сегодня, в среду, он будет просить отсрочки.

Но Ева не ожидала того, что последовало. Он схватил ее за руки.

– Ева! – В его голосе слышались новые нотки. – Я сейчас думал об этом. Кто отпер эту дверь в понедельник до прихода полиции, ты или этот парень, Ринг?

– Это не имеет никакого значения, – ответила Ева. – А сделал это мистер Ринг. Он это придумал и спас меня.

– Кто еще знает об этом?

– Папа. Мистер Квин… младший.

– Все, кроме меня, – горько усмехнулся он. – И ты хочешь, чтобы я… – Он сердито посмотрел на нее. – А что будет, если инспектор Квин узнает об этом?

– О, Дик, – прошептала Ева. – Я не знаю.

– И какую цель преследует Ринг? Почему он сделал подобную вещь для девушки, которую увидел первый раз в жизни?

В глазах доктора вспыхнул огонек.

– Или, может быть, ты знала его раньше? Знала?

Глупо. Это было так несерьезно и глупо.

– Нет, Дик. Он просто был очень добр ко мне, по-своему.

– Ах, по-своему? – фыркнул доктор Скотт. – Я знаю, почему он был так добр к тебе. Этот истсайдский подонок. Я справлялся о нем. Закадычный друг всех гангстеров в этом городе. Я знаю, чего онхочет. Знаю этих типов.

– Дик, таких грязных и несправедливых слов я от тебя еще не слышала ни по какому поводу.

– Ах, ты еще его защищаешь? Я просто хотел знать, в какую грязь может попасть моя будущая жена. Вот и все.

– Ты не смеешь так со мной разговаривать.

– Запутана в подозрительном убийстве…

Ева бросилась на кровать и спрятала лицо в вышитом покрывале.

– Уходи, – всхлипывала она. – Я больше не хочу тебя видеть. Ты думаешь, я убила ее? Ты подозреваешь меня во всяких грязных отношениях с этим… с этим Рингом. Уходи.

Она лежала на кровати и плакала, уткнувшись в покрывало. Халат ее распахнулся, а босые ножки свесились с кровати. Но ей было безразлично. Все кончено… Он… он ушел. И все ушло. И теперь, когда он ушел – хотя она не слышала, как за ним хлопнула дверь, – она поняла, насколько безрассудно было с ее стороны ожидать, что он ей сразу поверит. Слепо, без всяких вопросов. Это бесчеловечно. Ни одна женщина не может этого требовать от любимого мужчины. В конце концов, что он о ней знает? Ничего. Совсем ничего. Обычно влюбленные проводят время в поцелуях и болтовне о всяких пустяках. Они хорошо изучают черты лица любимого человека, знают, как он дышит, как целует, как вздыхает. И больше ничего, ничего существенного. Не знают внутреннего мира человека, а это наиболее важно. Так как же она смеет упрекать его? И не надо забывать о его карьере, так много значащей для него. А теперь, когда он неожиданно узнал, что его невеста по уши увязла в деле о таинственном убийстве, как же ему не думать о своем будущем… о том, что теперь станут шептать за его спиной? Даже если все и окончится благополучно. А у него повышенная чувствительность к этому. Он ведь происходит из хорошей семьи. Может быть, за всем этим стоит его семья, его отговаривают, нажимают на него. Его чопорная мамаша или папаша с недовольным, злым лицом…

Рыдания Евы возобновились с новой силой. Теперь она считала себя черствой эгоисткой, не имеющей ни капельки чуткости, зверем, а не человеком. Он ничего не может поделать со своей семьей и бессилен помочь Еве в ее положении. Он просто обыкновенный мужчина… такой дорогой… такой любимый… Она прогнала его, и больше нет надежды на счастье. У нее нет никого и ничего на свете, кроме этого сердитого, ужасного маленького инспектора.

Доктор Скотт разжал кулаки и опустился на кровать рядом с Евой. Полный раскаяния и любви, он тесно прижался к ней.

– Я люблю тебя. Милая. Я люблю тебя. Прости, милая. Я не хотел тебя обидеть. Поцелуй меня, Ева, я люблю тебя.

– О, Дик, – плакала Ева, крепко обняв его за шею.

– Ради бога, ничего не говори. Мы вместе обо всем подумаем. Обними меня крепче. Поцелуй меня, любимая.

– Дик…

– Если ты хочешь, чтобы мы завтра повенчались…

– Нет. До тех пор, пока все… все…

– Хорошо, милая. Как ты хочешь. И пожалуйста, больше не волнуйся.

А немного позже Ева спокойно лежала на кровати, а он сидел рядом. И только прохладные пальцы доктора все время двигались: он гладил ей виски, пульсирующие кровеносные сосуды, успокаивая, усыпляя ее. Но красивое лицо доктора, склонившееся над ее растрепавшимися волосами, было печальным и озабоченным…

15

– Трудность этого дела, – жаловался Эллери в четверг днем Терри Рингу, – в его невероятной неустойчивости. Оно как пчела, перелетающая с цветка на цветок. За ним никак не угонишься.

– Ну, что еще там случилось?

Терри смахнул пепел со своего розово-лилового галстука, повязанного на рубашке винно-красного цвета.

– Ах, черт бы его побрал, кажется, я прожег свой галстук!

– Между прочим, зачем вы носите такие ужасные рубашки, Терри?

Они остановились на маленьком мостике в саду Карен Лейт.

– Ваше оперение в последнее время стало чересчур ярким. Сейчас сентябрь, дружище, а не весна.

– Идите вы к черту, – вспыхнул Терри.

– Вы избрали своим идолом неудавшуюся кинозвезду?

– Я вам сказал, убирайтесь к черту. Ну, что у вас сегодня на уме?

Эллери бросил в воду маленький камешек.

– Я сделал одно открытие, которое очень волнует меня.

– Да?

– Вы знали Карен Лейт, по крайней мере в последние дни ее жизни. Я считаю вас большим знатоком человеческих душ. Как по-вашему, что это была за женщина?

– Я знаю о ней только то, что было напечатано в газетах: знаменитая писательница, около сорока лет от роду, довольно хорошенькая, если вы вообще любите такие постные физиономии, умна, как дьявол, и столь же таинственна.

– Мой милый Терри, я хочу знать ваше личное мнение о ней.

Терри внимательно разглядывал плавающую в пруду золотую рыбку.

– По-моему, она сплошная подделка, фальшивка.

– Что?

– Вы хотели знать мое мнение. По-моему, она форменная фальшивка. Я никогда бы не доверил ей вставной челюсти моей покойной бабушки. Низкая душонка, внутри грубая, как последняя шлюха, а снаружи дьявольски тщеславная. А мыслей у нее не больше, чем у громкоговорителя.

Эллери с восхищением взглянул на него.

– Мой драгоценный собеседник. Вот это характеристика! Но она правильная.

– Счастье доктора Макклура, что он так легко отделался от нее. Если бы они окрутились, он бы начал лупить ее кулаком по морде самое большее через три месяца после свадьбы.

– Доктор Макклур скорее принадлежит к школе Лесли Говарда, чем Виктора Мак-Лагена, и тем не менее ваше предсказание могло оправдаться.

– Если бы док не был в понедельник днем на борту «Пантии» за тысячу километров отсюда, я, пожалуй, подумал бы, что это сделал он.

– Да, гидропланов на борту «Пантии» не было, если вы именно на это намекаете, – сказал Эллери. – Нет. По-моему, беспокойство доктора скорее связано с Евой, чем с погибшей невестой.

Он долго и пристально разглядывал дно пруда.

– Хотел бы я знать, что именно его тревожит.

– Я тоже, – сказал Терри и поправил галстук. – Ну, ладно, давайте выкладывайте, что там у вас. Что вы узнали?

Эллери очнулся от задумчивости и закурил сигарету.

– Терри, вы знаете, кто в действительности была Карен Лейт? Я вам сейчас скажу: паразит. Особый вид живого монстра. Редкостный экземпляр сосуда зла, который бог создал в виде существа, носящего юбки.

– Вы будете, наконец, говорить или нет? – нетерпеливо перебил его рассуждения Терри.

– И что больше всего меня удивляет, так это следующее: как она могла в течение стольких лет концентрировать на одном человеке свою зловредную деятельность? И при этом постоянно находиться в страхе. Это просто невообразимо. На это способна только женщина, обладающая бешеной злобой и исключительной способностью молчать. Я не знаю, что кроется за этим. Могу только догадываться. Я думаю, что много лет назад она любила Флойда Макклура.

– Но это только одни догадки, мой друг.

– Любовь, не имевшая взаимности… Да, это могло быть причиной.

– А, ерунда! – сказал Терри.

Эллери пристально всматривался в свое отражение в пруду.

– А потом, это преступление. Даже зная о том, каким чудовищем была Карен, само преступление остается загадкой.

Терри возмущенно надвинул на глаза светло-серую фетровую шляпу и бросился на траву.

– Вот любит поговорить! Вам бы выставить свою кандидатуру в Конгресс.

– Я осмотрел все помещение наверху, фигурально выражаясь, со стетоскопом в руках. Я проверил железные решетки на окнах эркера. Это солидные железные прутья, вмонтированные в бетон. Никаких изъянов. Все на своем месте. Ни один из прутьев не заменялся в последнее время. Нет, никто не мог ни войти, ни выйти через эти окна, Терри.

– Именно это и я говорил еще в понедельник.

– Я тщательно осмотрел дверь и задвижку. Когда вы вошли, дверь была заперта на задвижку со стороны спальни. Я искал какой-нибудь механизм, с помощью которого можно было бы запереть дверь с другой стороны.

– Уф, – пробормотал Терри из-под шляпы. – Вы что, читаете мне один из своих паршивых детективных романов?

– О, пожалуйста, без насмешек. Так бывало. Но не в этом случае. Если исключить дверь и окна, я подумал… только не смейтесь, пожалуйста…

– Я уже смеюсь.

– Я подумал о потайной двери. А почему бы нет? – защищался Эллери. – Вы скажете, это слишком древний прием? Но при чем тут время? Мы не можем наплевать на вашу прабабушку только потому, что она давным-давно умерла. Но во всяком случае, никакой потайной двери нет. Стены этой комнаты столь же монолитны, как пирамида Хеопса.

– А шкаф?

– Просто шкаф. Я ничего не понимаю. – Эллери скорчил гримасу. – И в конце концов, остается чувство полнейшего неудовлетворения.

– Еще бы.

– Я уже все предполагал: например, что преступление было совершено сквозь железную решетку, а убийца все время оставался снаружи. Но это тоже не подходит. Оружие. Оно было извлечено из шеи Карен. И вытерто. Попробуем принять натянутую версию о том, что Карен стояла около окна и кто-то проткнул ей шею сквозь решетку. Карен упала. Убийца вытер оружие и бросил его через решетку на письменный стол… Все равно не подходит. Положение трупа не позволяет допустить эту версию. И на подоконнике нет следов крови, нет их и на полу вблизи подоконника. Кровь была обнаружена только на ступеньке эркера. В таком положении ее не могли зарезать через оконную решетку, если только убийца не был длиннорукой гориллой.

– Даже у гориллы руки не такие длинные.

– Невольно на ум приходит Эдгар По. Это безумие. Это невозможно.

– Если только, – искоса посмотрел на него Терри, – Ева Макклур не лжет.

– Если только Ева Макклур не лжет.

Терри вскочил.

– Нет, она не лжет. Не могу же я именно на сей раз оказаться первоклассным премированным тупицей. Нет. Уверяю вас, с ней полный порядок. Она говорит правду. Я не могу ошибиться. Мне в жизни много раз приходилось встречаться с женщинами, и я всегда был прав в их оценке.

– Человеческое существо способно совершать самые невероятные вещи для спасения собственной шкуры.

– Значит, вы думаете, что она убила эту фальшивку?

Некоторое время Эллери не отвечал. Золотая рыбка всплыла на поверхность и быстро нырнула, оставив на спокойной глади пруда разбегающиеся круги.

– Есть еще одна возможность, – неожиданно сказал Эллери. – Но она до того фантастична, что я сам никак не могу поверить в нее.

– Какая возможность? Что такое? – наступал на него Терри. – Черт с ней, какой бы невероятной она вам ни показалась. Скажите, что это за возможность?

– Все равно это затрагивает Еву. В этом случае, возможно, Ева говорит правду, и все же… – Он покачал головой.

– Ну, говорите же вы, чертова обезьяна!

Но в этот момент в окне гостиной показалось красное лицо Риттера.

– Эй, мистер Квин! Пришли Макклуры. Они спрашивают вас. Мистер Квин!

– Ну, что ты так раскричался?

Эллери дружелюбно кивнул головой Терри.

– Пошли, Терри. Это я их пригласил. – Он подмигнул. – Может быть, сейчас одной загадкой станет меньше.

Но когда они вошли в дом, там кроме Макклуров оказался и доктор Скотт. Сегодня Ева была более спокойной, вероятно, ночью хорошо спала. Доктор Макклур тоже овладел собой, пропала краснота глаз, но в них появилось выражение обреченности. Внешний вид доктора Скотта говорил о том, что он очень плохо провел ночь. Эллери догадался, что ему уже рассказали о таинственной блондинке, проживавшей у Карен Лейт. «Но почему, – подумал Эллери, – это так взволновало доктора Скотта? Может быть, у него традиционная неприязнь к семейным тайнам?»

– Хелло. – Он старался, чтобы его голос звучал весело. – Вы все сегодня выглядите значительно лучше.

– Что случилось? – спросил доктор Макклур. – Из вашего звонка я понял…

– Да, – вздохнул Эллери. – Это действительно очень важно, доктор.

Он посторонился, чтобы пропустить Кинумэ. Затем, внимательно рассматривая свои ногти, сказал:

– Если мне придется рассказать вам… ну, нечто очень важное и трагичное… могу ли я говорить в присутствии доктора Скотта?

– А почему бы и нет? – сердито спросил доктор Скотт. – Если вы собираетесь раскрыть какую-то тайну в присутствии этого парня, – он ткнул указательным пальцем в сторону Терри, – то почему бы не сделать этого при мне? У меня гораздо больше прав на это, чем у него. Я…

– А вам не стоит быть таким чертовски высокомерным, – сказал Терри, поворачиваясь к двери. – Я ухожу.

– Нет, подождите, – остановил его Эллери. – Я хочу, чтобы вы остались, Терри. Давайте воздержимся от всяких эмоциональных выпадов. Нам предстоит заняться очень печальным делом и не стоит затевать ссору.

Ева спокойно сказала:

– Вчера вечером я все рассказала Дику.

– О! Что ж, это ваше дело, мисс Макклур. Вам лучше знать. Прошу всех наверх.

Эллери пошел впереди и на верхней ступеньке сказал что-то Риттеру. Когда все вошли в гостиную, Риттер закрыл за ними дверь. Терри, как обычно, шел последним, и доктор Скотт через каждые несколько ступенек оглядывался на него.

– Давайте поднимемся в мансарду, – предложил Эллери. – Я ожидаю издателя Карен Лейт. Мы можем подождать его там.

– Бьюшера? – нахмурился доктор Макклур. – Какое он имеет отношение?

– Я хочу, чтобы он подтвердил одно мое заключение.

И Эллери молча повел всех по лестнице в мансарду.

Едва они успели войти в комнату с покатым потолком, как снизу раздался голос Риттера:

– Хелло, мистер Квин. Пришел мистер Бьюшер.

– Проходите сюда, мистер Бьюшер, – крикнул Эллери. – А пока давайте устроимся поудобнее. А, мистер Бьюшер! Вы, конечно, знакомы с, доктором Макклуром. Это доктор Скотт. А это мистер Ринг, частный детектив.

Издатель Карен Лейт протянул потную руку обоим молодым людям и сказал, обращаясь к доктору Макклуру:

– Примите мои искренние сожаления, доктор. Я уже послал вам свои соболезнования… Такой ужасный удар. Если я могу чем-нибудь помочь…

– Хорошо, мистер Бьюшер, хорошо, – ответил доктор Макклур. Он подошел к окну и встал, заложив руки за спину.

Бьюшер – маленький, худенький человек с умным лицом – держался гоголем. Во всем его облике было что-то шутовское. Но кто знал его, высоко ценили его ум и образованность. Имея только планы и надежды, он из ничего создал огромное издательство. Теперь там печатались семь известных американских писателей и целая куча мелких рыбешек. Он осторожно сел на край венского стула и положил руки на худые, острые колени. Взгляд его больших невинных глаз переходил от лица к лицу и, наконец, остановился на Эллери.

– Чем могу служить, мистер Квин?

– Мистер Бьюшер, мне отлично известна ваша репутация, – сказал Эллери. – Вы умный человек. Но как насчет хранения тайн?

Издатель улыбнулся.

– Человек в моем положении умеет держать язык за зубами. Конечно, если речь идет о чем-нибудь незаконном…

– Инспектору Квину все известно. Я все рассказал ему сегодня утром.

– В таком случае, естественно…

– Что ему известно, мистер Квин? – спросил доктор Макклур. – Что?

– Я сделал это предупреждение мистеру Бьюшеру, потому что сведения, которые я сейчас сообщу, могут ввести его в искушение. Изумительная реклама.

Бьюшер развел руками.

– Ну, я думаю, – сухо сказал он, – что касается Карен Лейт, то за последние несколько лет она имела паблисити, какое вообще могла выдержать пресса.

– Однако новость, которую я сейчас сообщу, значительно более важная, чем, скажем, смерть Карен Лейт.

– Более важная… – начал доктор и замолчал.

– Доктор Макклур, – вздохнул Эллери, – к своему глубочайшему удовлетворению, я получил доказательства того, что обитательницей этой комнаты была Эстер Лейт Макклур.

По спине доктора прошла дрожь. Бьюшер молчал.

– Мисс Макклур, вчера вы были не правы. Эстер Лейт Макклур такой же нормальный человек, как вы или я. Отсюда следует, что Карен Лейт – злодейка.

– Мистер Квин, что же вы узнали? – воскликнула Ева.

Эллери подошел к письменному столу, открыл верхний ящик и достал оттуда пачку писем, обвязанную красной ленточкой, которую инспектор Квин показывал им накануне. Он положил их на стол. Затем указал пальцем на стопку бумаг с напечатанными на машинке текстами.

– Мистер Бьюшер, вы хорошо знаете труды мисс Лейт?

Довольно неуверенным тоном Бьюшер ответил:

– Да, хорошо. Конечно, хорошо.

– В каком виде она обычно передавала вам свои рукописи?

– Отпечатанными на машинке.

– И вы лично читали их в оригинале.

– Да, конечно.

– Это относится и к «Восьмому облаку», ее последней работе, получившей премию?

– Это особенно относится к «Восьмому облаку». Я сразу понял, что это необыкновенная новелла. Мы все буквально с ума сходили от нее.

– Вы помните, что в подлиннике было несколько исправлений, сделанных от руки? Слова, напечатанные на машинке, были зачеркнуты и вместо них карандашом вписаны другие?

– Да, кажется, там было несколько исправлений.

– Является ли вот это подлинником рукописи «Восьмого облака»?

Эллери передал мистеру Бьюшеру отпечатанные на машинке листы. Тот надел очки в золотой оправе и просмотрел текст.

– Да, – наконец произнес он, возвращая бумаги Эллери. – Но разрешите спросить, чем вызван такой… э-э-э… я бы сказал, необычный допрос?

Эллери отложил рукопись и взял несколько листков бумаги, лежавших на столе.

– Вот здесь у меня есть записи, сделанные рукой Карен Лейт. Мистер Морель подтвердил, что это ее почерк. В этом у него нет никаких сомнений. Доктор Макклур, будьте любезны, просмотрите эти записи, чтобы подтвердить заявление адвоката.

Доктор подошел к столу, но записки в руки не взял, а поглядел на них из рук Эллери, не изменив своей позы.

– Да, это почерк Карен Лейт. Это совершенно бесспорно.

– Мистер Бьюшер?

Издатель тщательно просмотрел бумаги.

– Да, да. Это ее почерк.

– Теперь, – продолжал Эллери, – разрешите мне зачитать несколько фрагментов из «Восьмого облака».

Он поправил пенсне и стал читать громко и отчетливо:

«Старый мистер Сабуро сидел на циновке и смеялся без видимой причины. Но сквозь бессмысленную пелену, скрывавшую его глаза, можно было заметить время от времени мелькавшую мысль».