355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алистер Маклин » Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между… » Текст книги (страница 10)
Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 14:23

Текст книги "Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…"


Автор книги: Алистер Маклин


Соавторы: Эллери Куин (Квин),Роберт Пайк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Глава 3

Бурные недели, промелькнувшие после гонок в Клермон-Ферране, как будто не внесли особых изменений в поведение Джонни Харлоу. Всегда сдержанный, замкнутый и одинокий, он таким и оставался, разве что стал еще более одиноким.

В дни своего возвышения, находясь в расцвете сил и на вершине славы, он был почти ненормально спокоен, держа свое внутреннее «я» под железным контролем, и таким же спокойным он казался и сейчас, так же сторонился других и замыкался в себе, как и раньше, и его замечательные глаза, замечательные по своему феноменальному зрению, а не по красоте, смотрели так же спокойно, ясно, не мигая, как и прежде, а его орлиное лицо было совершенно бесстрастно.

Его руки теперь тоже были спокойны – руки, говорившие, что этот человек находится в мире с самим собой, тем не менее можно было предположить, что руки эти говорят неправду, ибо иногда казалось, что он отнюдь не в мире с самим собой и никогда уже не достигнет внутреннего равновесия. Ведь сказать, что с того дня, как он убил Джету и сделал Мери калекой, его счастье неумолимо пошло на убыль, было бы очень мягко. Его счастье не пошло на убыль, а рухнуло самым что ни на есть роковым и бесповоротным образом, как для него самого, так и для его друзей, знакомых и почитателей.

Спустя две недели после гибели Джету в его родной Британии на глазах самых дружелюбных зрителей, явившихся все как один, чтобы вдохновить своего кумира на новые победы, Харлоу пережил позорную неудачу, чтобы не сказать унижение, сойдя с дистанции в первом же заезде. Все обошлось без травм, но его «коронадо» пришел в полную негодность, и теперь его оставалось только списать на металлолом. Поскольку лопнули обе передние шины, высказывалось предположение, что по меньшей мере одна лопнула еще на треке. Иначе чем объяснить, – говорили многие, – что его машина так неожиданно врезалась в дерево? Правда, мнение это не было всеобщим. Джейкобсон, как и следовало ожидать, высказал в узком кругу свою точку зрения. Он считал, что предлагаемое большинством объяснение – поистине образец милосердия. Теперь Джейкобсон уже довольно часто повторял свою излюбленную фразу: «водительский просчет».

Еще через две недели, на Больших гонках в Германии, пожалуй, одном из самых трудных состязаний, общепризнанным героем которых давно уже стал Харлоу, настроение уныния, нависшее подобно грозовой туче над заправочным пунктом фирмы «Коронадо», стало почти физически ощутимо, почти видимо глазу, казалось, его можно схватить руками и оттолкнуть в сторону – туча была совершенно недвижима. Гонки заканчивались, и последний автомобиль скрылся из виду, чтобы пройти завершающий круг перед тем, как отправиться на осмотр.

Мак-Элпайн с убитым видом посмотрел на Даннета. Тот опустил глаза, прикусил нижнюю губу и покачал головой. Мак-Элпайн отвел свой горький взгляд и задумался. Рядом, на складном парусиновом стульчике сидела Мери. Ее левая нога все еще была в гипсе, а к спинке стула были прислонены костыли. В одной руке она держала блокнот, в другой – хронометр и карандаш. Она грызла карандаш, и по ее лицу было видно, что она вот-вот расплачется. Позади нее стояли Джейкобсон, два его механика и Рори. Лицо Джейкобсона, если не считать его обычной саркастической усмешки, было бесстрастно. Лица механиков, рыжеволосых близнецов Рафферти, выражали, как и всегда, одинаковые чувства: на этот раз – смесь покорности и отчаяния. В лице Рори не было ничего, кроме холодного презрения.

– Одиннадцатое место из двенадцати! Ну и водитель! Ничего себе рекорд для нашего чемпиона мира!

Джейкобсон задумчиво посмотрел на него.

– Месяц назад он был вашим кумиром.

Рори покосился на сестру. Та все еще покусывала карандаш, плечи ее были опущены, и уже не было сомнения в том, что глаза ее полны слез.

Рори перевел взгляд на Джейкобсона и сказал:

– То было месяц назад.

Светло-зеленый «коронадо» подкатил к смотровым ямам, затормозил и остановился. Шум его мотора затих. Никола Тараккиа снял шлем, вынул большой шелковый платок и, обтерев свое картинно красивое лицо, начал стягивать с рук перчатки.

Он был явно доволен собой, и на это имелась веская причина: он пришел вторым, отстав от соперника всего на длину автомобиля лидера.

Мак-Элпайн подошел к нему – Тараккиа все еще сидел в машине – и похлопал его по спине.

– Великолепно, Никки! Ваш лучший результат, да еще на таком зверски трудном маршруте. Второе место третий раз из пяти. – Он улыбнулся. – Знаете, я начинаю думать, что мы еще сделаем из вас первоклассного гонщика.

Тараккиа расплылся в улыбке и вылез из кабины.

– Вы еще не то увидите! До сих пор Никола Тараккиа не старался по-настоящему, просто пытался улучшить ход тех машин, которые наш главный механик приводит в негодность в периоды между гонками. – Он улыбнулся Джейкобсону. Тот ответил ему усмешкой: несмотря на различие характеров и интересов, между этими людьми было что-то общее. – Теперь, когда дело дойдет до Больших гонок Гран-При в Австрии – через две недели, – пожалуй, придется вам раскошелиться на пару бутылок шампанского!

Мак-Элпайн снова улыбнулся, и было ясно, что, хотя улыбка давалась ему с трудом, виновником этого был не Тараккиа. За один короткий месяц Мак-Элпайн сильно потерял в весе, хотя и не производил впечатление человека худощавого, лицо его осунулось, морщины стали глубже, а в великолепной густой шевелюре появилось еще больше серебра. Трудно было предположить, что одно лишь падение его суперзвезды, даже такое внезапное и неожиданное, могло вызвать в нем столь драматическую перемену. Но предположить, что могла быть и другая причина, было также сложно.

Он сказал:

– Если не учитывать, что в этих гонках будет участвовать настоящий живой австриец, не правда ли? Я имею в виду Вилли Нойбауера. Вы, конечно, слышали о нем?

Тараккиа остался невозмутимым.

– Может быть, наш Вилли и австриец, но только австрийские гонки ему еще не по зубам. Его наивысшее достижение – это четвертое место. А я уже два года держу второе. – Он оглянулся на подъехавший автомобиль марки «коронадо» и снова обратился к Мак-Элпайну. – А кто первый – вы сами знаете?

– Знаю. – Мак-Элпайн неторопливо повернулся и направился к прибывшей на пункт обслуживания машине. Из нее вышел Харлоу. Он стянул с головы шлем, поглядел на свой автомобиль и сокрушенно покачал головой.

Когда Мак-Элпайн заговорил, в голосе его не было ни горечи, ни гнева, ни осуждения. Лишь на его лице можно было прочесть выражение безнадежного отчаяния.

– Ну и бог с ним, Джонни! Не можете же вы вечно быть первым, в конце концов!

– На такой машине – нет. Не могу…

– Что вы хотите сказать?

– Спускает скорость.

Подошедший как раз в этот момент Джейкобсон с бесстрастным лицом выслушал ответ Харлоу.

– С самого старта? – спросил он.

– Не волнуйтесь, Джейк. К вам это не имеет никакого отношения. А чертовски забавно все это было – то поддаст, то снова спустит. Я выжимал из машины полную скорость по крайней мере раз шесть, да только ненадолго. – Он повернулся и снова хмуро посмотрел на автомобиль.

Джейкобсон взглянул на Мак-Элпайна, и тот ответил ему едва заметным кивком.

Когда сгустились сумерки, трек был уже пуст. Разошлись все – и служащие, и зрители. Только у заправочно-ремонтного пункта фирмы «Коронадо» виднелась одинокая фигура – Мак-Элпайн стоял, засунув руки в карманы своего габардинового костюма, глубоко задумавшись.

Однако он не был так уж одинок, как ему, возможно, казалось. Неподалеку от заправочного пункта фирмы «Гальяри», в тени, притаился кто-то в темном свитере и темной кожаной куртке. Джонни Харлоу обладал способностью сохранять абсолютную неподвижность и беззвучие, и этой своей способностью он пользовался в данную минуту в полной мере… Но за исключением двух фигур на протяжении всего трека, казалось, вымерло все живое.

Все – кроме звука. Ибо в этот момент послышался рокот мотора, и вскоре появилась машина марки «коронадо» с включенными фарами. Она сбавила скорость, проходя мимо пункта «Гальяри», затормозила и остановилась у смотровых ям «Коронадо». Из машины вылез Джейкобсон и снял с головы шлем.

Мак-Элпайн спросил:

– Ну, как?

– Все его слова – чушь собачья! – Голос Джейкобсона не выдавал никаких эмоций, но глаза смотрели жестко. – Машина летела как птица. У нашего Джонни, видимо, сильно развито воображение. Скажу я вам, мистер Мак-Элпайн, тут уже что-то большее, чем просто водительский просчет.

Мак-Элпайн был в нерешительности. То, что Джейкобсон безукоризненно сделал пробный круг, еще ничего не доказывало. По сути дела, он никогда в жизни не смог бы развить такую скорость, с какой ездил Харлоу. К тому же машина могла барахлить только тогда, когда мотор нагревался до максимума, а сейчас такого случиться не могло – ведь Джейкобсон сделал всего один круг. И, наконец, эти высокоорганизованные гоночные двигатели стоимостью до восьми тысяч фунтов – необыкновенно капризные создания и вполне способны приходить в расстройство и тут же восстанавливаться без какого-либо вмешательства человека.

Джейкобсон мог понять молчание Мак-Элпайна либо как сомнение, либо как знак полного согласия.

– Может быть, мистер Мак-Элпайн, – сказал он, – вы тоже уже пришли к такому заключению?

Мак-Элпайн не ответил ни да, ни нет. Вместо этого он сказал:

– Оставьте машину как есть. Мы пошлем Генри и мальчиков с транспортировщиком, пусть ее заберут… Пошли обедать. По-моему, мы заслужили обед, не так ли? И стаканчик опрокинуть тоже не помешает. Пожалуй, у меня еще никогда не было столько оснований опрокинуть стаканчик, как за прошедшие четыре недели.

– Не буду с вами спорить на этот счет, мистер Мак-Элпайн.

Синий автомобиль Мак-Элпайна находился позади заправочного пункта «Коронадо». Мак-Элпайн и Джейкобсон сели в него и поехали вниз по шоссе.

Харлоу проводил их взглядом. Если его и встревожили выводы, к которым пришел Джейкобсон, а может быть, и Мак-Элпайн тоже, то это никак не отразилось на его спокойном лице. Выждав, пока машина скроется в сумерках, он осторожно огляделся, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет и никто за ним не следит, и направился на пункт обслуживания фирмы «Гальяри». Там он открыл парусиновую сумку, которую принес с собой, достал плоский электрический фонарик с вращающейся головкой, молоток, отвертку, слесарное зубило и разложил все это на крышке ближайшего ящика. Потом включил фонарь, и яркий белый луч высветил окружающие предметы. Поворот головки – и ослепительно белый свет сменился мгновенно темно-красным. Харлоу взял молоток и зубило и решительно принялся за дело.

Сказать по правде, большую часть коробок и ящиков не понадобилось открывать с помощью инструментов – они не были заколочены, ибо не содержали ничего, что могло бы заинтересовать прихотливого вора, случись он поблизости. Он даже не знал бы, что именно надо искать среди этой коллекции частей двигателя, гаек и других предметов, понятных только посвященным, а если бы и взял что-нибудь, то не знал бы, как этим воспользоваться. Те несколько ящиков, которые действительно потребовали применения силы, Харлоу открыл очень осторожно, аккуратно и совершенно бесшумно.

Осмотр содержимого занял очень немного времени, может быть, по той причине, что всякое промедление таило в себе опасность быть застигнутым на месте. К тому же Харлоу, видимо, очень хорошо знал, что именно ему нужно. В некоторые ящики он бросил лишь мимолетный взгляд и даже на самый большой из них он потратил не больше минуты. Через полчаса после начала операции он начал закрывать все обследованные им ящики. Те, что пришлось вскрывать, он забил снова, обмотав молоток куском ветоши, чтобы свести звуки к минимуму и по возможности не оставить следов своего вторжения.

Закончив с этим делом он сложил фонарь и инструменты в сумку, снова вышел на трек и растворился в темноте. Если он и был разочарован результатом своих поисков, то он ничем не выдал своих чувств. Правда, Харлоу вообще весьма редко проявлял какие-либо чувства.

Через четырнадцать дней Никола Тараккиа достиг того, что он обещал Мак-Элпайну и что составляло честолюбивое стремление всей его жизни, – он взял Большой приз Австрии. Харлоу – на которого теперь почти никто и не надеялся – не выиграл ничего. Хуже того, он не только не закончил гонку, он фактически только начал ее, сделав лишь на четыре заезда больше, чем в Англии. А ведь там он провалился на первом же заезде.

Начал он, правда, хорошо. По любым меркам, даже по его собственным, он стартовал с блеском и после пятого заезда лидировал, вырвавшись далеко вперед. Но на следующем круге его «коронадо» оказался в смотровой яме. Когда Харлоу вышел из машины, он выглядел вполне нормально – ни малейшего проявления тревоги и ничего даже отдаленно напоминавшего холодный пот. Но руки его были глубоко засунуты в карманы комбинезона и крепко сжаты в кулаки, а в таких случаях вы никогда не скажете, дрожат они или нет. Лишь на мгновение он вынул одну руку, чтобы отмахнуться от бежавших к нему людей, тех, кому не безразлична была судьба команды «Коронадо», – всех, кроме еще прикованной к своему креслу Мери.

– Никакой паники! – Он тряхнул головой. – И спешить тоже некуда. Полетела четвертая скорость. – Он стоял, мрачно глядя куда-то на шоссе.

Мак-Элпайн пристально посмотрел на него, потом – на Даннета, который кивнул в ответ, хотя как будто и не видел обращенного на него взгляда. Глаза Даннета были прикованы к стиснутым в кулаки рукам Харлоу, спрятанным в карманы.

Мак-Элпайн сказал:

– Снимем Никки. Вы сможете взять его автомобиль.

Харлоу помедлил с ответом. В этот момент послышался рев приближающейся машины, и Харлоу кивком указал на шоссе. И в ту же секунду мимо промчался светло-зеленый «коронадо». Харлоу не отрывал глаз от трека. Прошло не меньше пятнадцати секунд, прежде чем появилась следующая машина – синяя «гальяри» Нойбауера. Тогда Харлоу обернулся и посмотрел на Мак-Элпайна. На его бесстрастном лице промелькнуло нечто вроде проблеска удивления и недоверия.

– Снять Никки? Бог с вами, Мак, вы с ума сошли. Теперь, когда я вышел из игры, Никки выиграл чистых пятнадцать секунд. Теперь-то уж он не проиграет. Наш сеньор Тараккиа никогда не простил бы ни мне, ни вам, если бы вы сейчас сняли его с дистанции. Ведь это будет его первый Большой приз и как раз тот, о котором он мечтал.

С этими словами Харлоу повернулся и зашагал прочь, как будто для него вопрос этот был окончательно решен. Мак-Элпайн заколебался, хотел что-то сказать, но потом тоже повернулся и пошел в противоположную сторону. Даннет – за ним. Мери и Рори проводили Харлоу взглядом: она – с выражением затаенной боли, а Рори – с торжеством и презрением, которых даже не пытался скрыть.

Дойдя до угла заправочного пункта, Мак-Элпайн и Даннет остановились.

– Ну и как? – спросил Мак-Элпайн.

– Что «ну и как», Джеймс? – спросил Даннет.

– Имейте совесть! От вас я этого не заслужил.

– Вы хотите сказать, видел ли я то, что заметили вы? Заметил ли я его руки?

– Да… Они опять дрожат. – Мак-Элпайн помолчал, а потом вздохнул и покачал головой. – Говорю вам, они все к этому приходят. Независимо от того, какими бы хладнокровными, смелыми и талантливыми ни были раньше… Тьфу ты, черт, я, кажется, повторяюсь! Короче говоря, когда человек отличается таким ледяным спокойствием и железным самообладанием, как у нашего Джонни, тогда его крах особенно тяжел…

– И когда же наступит этот крах?

– Думаю, весьма скоро. Дам ему еще один шанс, еще одну Большую гонку Гран-При.

– А знаете, что он собирается сейчас сделать? Сегодня вечером или немного попозже – теперь он стал хитрым на этот счет…

– И знать не хочу!

– Он собирается приложиться к бутылке.

Голос с явным акцентом жителя Глазго произнес:

– Говорят, уже прикладывался и не раз.

Мак-Элпайн и Даннет, оба, не спеша оглянулись. Из тени вышел человечек с необыкновенно сморщенным лицом и мохнатыми седыми усами, которые странно контрастировали с его лысиной. Еще более странно выглядела длинная, тощая черная сигара, с каким-то необычным наклоном торчавшая из уголка его беззубого рта. Этого человека звали Генри, и он был старейшим водителем транспортировщика, давно, перешагнувшим тот рубеж, когда обычно люди уходят на пенсию. Сигара его была особым знаком, его маркой, – поговаривали, что он даже ест иногда с сигарой во рту.

Не повышая голоса, Мак-Элпайн сказал:

– Небось подслушивали, Генри?

– Подслушивал? – Трудно было сказать, что выражал тон Генри – возмущение или удивление, но как бы то ни было, звучал он с олимпийским спокойствием. – Вы прекрасно знаете, мистер Мак-Элпайн, что я никогда бы не стал подслушивать. Я просто слушал. А это совершенно иное дело.

– Так что вы только что сказали?

– Вы же слышали, что я сказал. – Спокойствие Генри было трудно поколебать. – Сами знаете, что он ездит как сумасшедший. Водители начинают его бояться, точнее говоря, уже боятся. Его нельзя выпускать на трассу. Парня просто зашибло, сразу видно. А когда у нас в Глазго говорят, что парня зашибло, то имеют в виду…

– Мы знаем, что у вас в Глазго имеют в виду, – сказал Мак-Элпайн. – А я-то думал, вы ему друг, Генри.

– Угу… Я и есть его друг. Прекраснейший джентльмен из всех, кого я знал, не в обиду будь вам сказано, джентльмены. И именно потому, что он мне друг, я не хочу, чтобы он разбился или угодил под суд за убийство.

Мак-Элпайн сказал дружеским тоном:

– Вы уж занимайтесь своим транспортировщиком, Генри, а я буду заниматься командой «Коронадо».

Генри кивнул и отвернулся. Когда он уходил, лицо его было мрачным и серьезным, а походка выражала сдержанное возмущение, как будто он хотел сказать этим, что выполнил свой долг, и если его пророческое предупреждение не приняли во внимание, вина за последствия падет не на него.

Мак-Элпайн с таким же мрачно-серьезным видом потер щеку и сказал:

– Может быть, он и прав. Фактически у меня имеются все основания предполагать, что он действительно… того.

– Что «того», Джеймс?

– Не в себе. Дошел до точки. Зашибло, как сказал Генри.

– Зашибло? Кто и чем его зашиб?

– Парень по имени Бахус, Алексис, Парень, который предпочитает действовать не битьем, а питьем.

– И у вас есть доказательства?

– Меня удручает не наличие доказательств, что он пьет, а отсутствие доказательств, что он не пьет.

– Простите, не понимаю. Вы что-то мудрите, Джеймс.

Мак-Элпайн вкратце рассказал, как он покривил душой вместо того, чтобы сразу выполнить свой долг: ведь уже в тот день, когда погиб Джету и Харлоу проявил полную несостоятельность – не сумел ни налить, ни выпить стакан бренди, – он впервые заподозрил, что Харлоу изменил своему принципу не пить. Разумеется, никаких шумных попоек пока что не было, ибо замеченный в этом водитель автоматически исключался из числа мировых гонщиков. Гений по части скрытности и одиночества, Харлоу и здесь действовал втихаря, хитро и упорно, пил всегда в одиночку или только в малопосещаемых и, как правило, отдаленных местах, куда не заглядывал никто из его знакомых и где никто бы его не смог узнать. Об этом Мак-Элпайн имел достоверные сведения, так как нанял человека, который фактически следил за Харлоу. Но либо Харлоу чертовски везло, либо, поняв, что происходит, а он был человеком достаточно умным и проницательным, и, должно быть, заподозрив, что за ним следят, он стал необычайно бдительным и ловко уклонялся от наемного информатора. Тому только трижды удалось проследовать за ним к источнику возлияний – маленькому винному погребку, затерянному в лесах, окружавших автотреки близ Хоккенгейма и Курбергринга. Да и в этих трех случаях было отмечено, что он лишь деликатно прихлебывал из маленького стаканчика, проявляя поистине похвальную умеренность. Тех порций, которые он себе позволял, едва ли было достаточно, чтобы притупить утонченные способности и реакцию Гонщика Номер Один. Эта неуловимость Харлоу была тем более удивительной, что он всюду появлялся на своем огненно-красном «феррари», самом приметном автомобиле на дорогах Европы. Однако именно то, что он так старательно и так успешно ускользал от слежки, было для Мак-Элпайна доказательством тайных запоев Харлоу в одиночку.

В заключение Мак-Элпайн сказал, что в последнее время особенно выделялась одна зловещая деталь – каждый день приносит неопровержимые данные о том, что Харлоу безнадежно пристрастился к спиртному.

Даннет промолчал и, убедившись, что Мак-Элпайн высказал все, что хотел, спросил:

– Данные? Какие данные?

– Запах.

После некоторой паузы, Даннет сказал:

– Я ни разу не чувствовал никакого запаха.

– Это все по той причине, Алексис, – ласково объяснил Мак-Элпайн, – что вы вообще не чувствуете никаких запахов. Вы не чувствуете запаха нефти, бензина, горящих шин. Где ж вам почувствовать запах виски.

Даннет склонил голову в знак согласия. Потом спросил:

– А вы сами-то что-нибудь унюхали?

Мак-Элпайн отрицательно покачал головой.

– Вот видите! А еще говорите!

– Но он бегает от меня, как от чумы, – ответил Мак-Элпайн. – А ведь раньше, как вы знаете, мы с Джонни были близкими друзьями. Теперь же, когда он оказывается рядом, от него просто несет ментоловыми таблетками. Разве это вам ничего не говорит?

– Бросьте, Джеймс! Это еще не доказательство!

– Может быть, и нет. Но Тараккиа и Рори клянутся, что он пьет. И Джейкобсон тоже.

– Тоже нашли мне беспристрастных свидетелей! Ведь если Джонни заставят уйти, кто будет Номером Один команды «Коронадо» и кандидатом в чемпионы? Конечно же, наш Никки! Джейкобсон и Джонни никогда не были в хороших отношениях, а теперь их отношения все более портятся с каждым днем. Джейкобсону не нравится, что его автомобили выходят из строя, и так же не нравится Харлоу, который уверяет, что Джейкобсон тут ни при чем. Ведь эти слова ставят под сомнение способность Джейкобсона надлежащим образом подготовить автомобиль к гонке. Ну, а что касается Рори, тот возненавидел Харлоу из-за несчастья с Мери, а отчасти потому, что она-то, несмотря ни на что, ничуть не изменила своего отношения к Харлоу. Боюсь, Джеймс, что ваша дочь – единственный человек во всей команде, который до конца предан Джонни Харлоу.

– Знаю, – сказал Мак-Элпайн. На мгновение он замолчал, а потом добавил упавшим голосом: – Но Мери первая мне об этом и сказала.

– О господи! – Даннет с несчастным видом посмотрел вдоль шоссе и, не глядя на Мак-Элпайна, произнес: – Значит, выбора нет. Вам придется с ним расстаться. И лучше всего это сделать сегодня и поставить точку.

– Вы забываете, Алексис, что узнали об этом только сейчас и поэтому у вас такая реакция. Я же знаю об этом уже какое-то время и кое-что успел обдумать. Еще один раз допущу его к гонкам, а уж потом окончательно поставлю крест.

В гаснущем свете дня автопарк выглядел как место последнего успокоения бегемотов минувших эпох. Огромные транспортировщики – фургоны, возившие гоночные машины, запчасти и передвижные ремонтные мастерские по всей Европе, стоявшие теперь в беспорядке по всей площадке, – зловеще темнели в сумерках. Без света, с выключенными фарами, они казались совершенно безжизненными. Таким же безжизненным и всеми покинутым выглядел бы и сам автопарк, если бы не одна темная фигура, которая внезапно появилась во мраке и, проскользнув в ворота, направилась в сторону транспортировщика.

Джонни Харлоу, видимо, не старался скрыть своего присутствия здесь от глаз наблюдателя, если бы он случайно оказался поблизости. Помахивая парусиновой сумкой, он по диагонали пересек площадку и остановился возле одного из огромных «бегемотов». На нем сбоку и сзади выделялось слово ФЕРРАРИ, выведенное большими буквами. Не дав себе труда даже подергать дверцу транспортировщика, он вынул из сумки связку ключей весьма причудливой формы, и буквально через несколько секунд замок поддался.

Харлоу исчез в фургоне, закрыв за собой дверцу, минут пять он потратил лишь на то, чтобы добросовестно и терпеливо переходить от одного окошечка к другому, расположенным в боковых стенках фургона, чтобы убедиться, что никто не заметил его незаконного вторжения. По всей вероятности, так оно и было на самом деле – его не видел никто. Удостоверившись в этом, он извлек из сумки свой фонарь, включил красный свет и, склонившись над ближайшим гоночным автомобилем марки «феррари», стал тщательно его обследовать.

В тот вечер в холле гостиницы собралось человек тридцать. Среди них были Мери Мак-Элпайн и ее брат, Генри и оба рыжеволосых близнеца Рафферти. Шла оживленная и громкая беседа. На весь уик-энд гостиницу забронировали несколько команд, участвовавших в международных гонках Гран-При, а братство гонщиков не отличается особой сдержанностью на язык. Все они, в основном водители и несколько механиков, уже успели скинуть с себя рабочую одежду и принарядились, как подобает людям, готовящимся к публичной трапезе, до которой, впрочем, оставалось еще более часа. Особенно изысканно выглядел Генри в своем костюме в крапинку и с красной розой в петлице. Даже усы его, казалось, были аккуратно расчесаны. Рядом с ним и немного поодаль от Рори, который читал (или делал вид, что читает), сидела Мери. Она сидела молча, без тени улыбки на лице, машинально сжимая и вертя одну из тростей, которые теперь сменили ее костыли.

Внезапно она повернулась к Генри.

– Куда же исчезает Джонни каждый вечер? После обеда мы теперь его почти не видим.

– Джонни? – Генри поправил розу в петлице. – Понятия не имею, мисс. – Или предпочитает развлекаться в одиночестве, или, может быть, ему больше нравится питаться где-нибудь в другом месте. А может быть, и еще по какой-нибудь причине, кто его знает.

Рори держал перед собой журнал, однако он явно не читал его, ибо глаза его были неподвижны. В эти мгновенья ему было не до чтения, он весь превратился в слух.

– Может быть, дело совсем не в том, что где-то вкуснее готовят, – промолвила Мери.

– А в чем же? В девушках, мисс? Нет, Джонни Харлоу девушки не интересуют. – И он бросил на нее хитрый и, как, вероятно, вообразил, кокетливый взгляд, гармонировавший, по его мнению, с джентльменским великолепием его костюма. Потом добавил:

– Исключая одну известную вам особу.

– Не прикидывайтесь дурачком. – Мери Мак-Элпайн не всегда была розой без шипов. – Вы отлично знаете, что я имею в виду.

– Что же именно, мисс?

Генри принял скорбный вид человека, которого никто не понимает.

– Не смейтесь надо мной, Генри. Не разыгрывайте меня…

– Я не так уж умен, чтобы кого-нибудь разыгрывать, мисс.

Мери посмотрела на него холодным, оценивающим взглядом, потом резко отвернулась.

Рори тоже быстро отвел глаза. Казалось, он о чем-то размышляет, при этом выражение его лица едва ли можно было назвать приятным.

При темно-красном свете фонаря Харлоу исследовал глубины ящика с запчастями. Внезапно он выпрямился, поднял голову, как бы прислушиваясь, выключил фонарь и, подойдя к боковому окошку, выглянул из него.

Вечерние сумерки уже успели смениться почти полной темнотой, но желтоватый месяц, плывущий среди разорванных туч, светил достаточно ярко. Лавируя между транспортировщиками, в сторону стоянки «Коронадо», находящейся футах в двадцати от наблюдательного пункта Харлоу, направлялись два человека. Харлоу легко узнал в них Мак-Элпайна и Джейкобсона. Тогда он осторожно приоткрыл дверцу ровно настолько, чтобы видеть дверцу транспортировщика «Коронадо». В этот момент Мак-Элпайн как раз вставил ключ в замок и сказал:

– Значит, никакого сомнения? Четвертая скорость выведена из строя?

– Полностью.

– И, значит, он может быть реабилитирован? – В голосе Мак-Элпайна слышалась почти мольба.

– Скорость можно вывести из строя по-разному. – Тон Джейкобсона был отнюдь не обнадеживающим.

– Да, конечно, конечно! Пошли посмотрим на эту чертову коробку скоростей.

Они вошли внутрь, и в следующее мгновение в окошках транспортировщика вспыхнул свет.

Харлоу, с непривычной на лице полуулыбкой, кивнул и, осторожно закрыв дверцу, возобновил свои поиски. Действовал он с такой же предусмотрительностью, как и на пункте «Гальяри», вскрывая там, где было необходимо, ящики и коробки таким образом, чтобы их можно было закрыть, не вставив по возможности никаких следов. Он работал быстро и сосредоточенно, прервавшись только один раз, когда снаружи послышались какие-то звуки. Это Мак-Элпайн и Джейкобсон вышли из транспортировщика «Коронадо» и покинули пустынный автопарк.

После этого он снова принялся за работу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю