Текст книги "Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Эллери Куин (Квин),Роберт Пайк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

– Ты уверен, что это дело рук мерзавца Харлоу?

– Уверен. Больше некому.

– Дал же он маху. Пожалуй, я потеряю ключ от номера и попрошу на время общий.

Тараккиа перестал растирать себе шею и удивленно посмотрел на Нойбауера.

– Что ты задумал, черт возьми?

– Увидишь. Подожди меня здесь.

Через две минуты Нойбауер вернулся, крутя на пальце кольцо с ключом.

– В воскресенье приглашу на прием к мэру блондинку, что дежурит внизу. А в следующий раз попрошу у нее ключ от сейфа, – сказал он.

– Вилли, – сказал Тараккиа с терпением мученика. – Сейчас не время и не место играть комедию.

– Прошу. – Вместо ответа Нойбауер открыл дверь.

Они вышли в коридор. Вокруг – ни души. Не прошло и десяти секунд, как оба уже были в номере Харлоу. Нойбауер запер дверь изнутри.

– А что если явится Харлоу? – спросил Тараккиа.

– А кто, по твоему, сильнее – мы или он.

– Какое-то время они обшаривали комнату. Внезапно Нойбауер сказал:

– Ты был совершенно прав, Никки. Да, наш дорогой друг Харлоу действительно дал маху.

Он показал Тараккиа кинокамеру с царапинами вокруг винтиков, закрепляющих заднюю стенку, вынул из кармана складной нож, извлек маленькую отвертку и, сняв заднюю стенку кинокамеры, вынул из нее миниатюрный киноаппаратик. Потом он достал кассету и внимательно ее осмотрел.

– Возьмем с собой?

Тараккиа отрицательно мотнул головой и тут же скривился от острой боли, вызванной этим неосторожным движением. Через какое-то время он сказал:

– Не советую. Иначе он догадается, что мы были здесь.

Нойбауер бросил:

– Значит, остается только одно?

Тараккиа кивнул, и его опять передернуло от боли.

Нойбауер открыл кассету, размотал пленку и поднес ее к яркому свету настольной лампы. Потом не без труда вновь свернул пленку, положил ее в кассету, кассету – в микрокамеру, а микрокамеру – в кинокамеру.

Тараккиа сказал:

– Правда, это еще ничего не доказывает. Связаться с Марселем?

Нойбауер кивнул, и они вышли из номера.

Харлоу на фут отодвинул автомобиль и, внимательно оглядев открывшийся участок пола, вынул фонарь, опустился на колени и пристально посмотрел на пол. На одной из продольных планок виднелись две поперечные линии, приблизительно дюймах в пятнадцати одна от другой. Харлоу потер промасленной ветошью одну из линий и пришел к выводу, что это вовсе не линия, а очень тонкая и острая прорезь. Головки двух гвоздей, закреплявших планку, блестели как новенькие. Харлоу воспользовался стамеской, и часть планки поднялась, как крышка, с удивительной легкостью. Он опустил в отверстие руку, чтобы измерить глубину и длину открывшегося пространства. Слегка приподнятые брови были единственным признаком удивления, очевидно, вызванного размерами невидимого пространства. Харлоу вынул руку и поднес кончили пальцев ко рту и к носу. Выражение его лица не изменилось.

Он осторожно положил планку на место, постучал по головкам гвоздей рукояткой стамески. Достаточно промасленной тряпкой он замазал прорези, а также головки гвоздей.

С момента выхода Харлоу из Вилла-отеля Чессни и его возвращения прошло сорок пять минут. Просторный холл казался полупустым, но фактически в нем было человек сто. Многие только что вернулись с официального приема, и все ждали ужина.

Первыми, кого увидел Харлоу, были Мак-Элпайн и Даннет, сидевшие за отдельным столиком. Через два столика от них, в полном одиночестве, сидела Мери. Перед ней стоял стакан с прохладительным напитком и лежал открытый журнал. Она явно не читала, и лицо ее и поза выражали какую-то холодную отчужденность. «Против кого это она так ожесточилась? – подумал Харлоу. – Пожалуй, против меня…» Но, с другой стороны, он замечал, как постепенно растет отчуждение между Мери и ее отцом. Рори нигде не было видно. «Возможно, опять где-то высматривает», – подумал Харлоу.

Все трое заметили его в тот же миг, когда и он увидел их. Мак-Элпайн тотчас же встал.

– Буду очень благодарен вам, Алексис, если вы возьмете Мери на свое попечение. Я пройду в ресторан. Боюсь, если я останусь здесь…

– Хорошо, Джеймс! Я понял.

Харлоу видел со спины удалявшегося Мак-Элпайна, который всей своей походкой выражал холодность и безразличие.

Лицо Харлоу внешне осталось бесстрастным, однако это внешнее отсутствие чувства сменилось некоторым беспокойством, когда он заметил, что Мери направляется в его сторону. Теперь он уже не сомневался: именно к нему относилась ее враждебность. И она не скрывала, что ждала его прихода. Милой улыбки, которая делала ее любимицей завсегдатаев всех гоночных треков, не было и в помине.

Харлоу внутренне подтянулся. Он уже наперед знал, что сейчас будет сказано тихим, но суровым голосом. И он угадал.

– Вы нарочно появляетесь перед всеми в таком виде? И в таком месте? Вы опять этим занимаетесь?

Харлоу нахмурился. Потом сказал:

– Отлично! Продолжайте в том же духе! Оскорбляйте чувства невинного человека. Вы передо мной… то есть я перед вами… в долгу.

– Просто противно смотреть! Трезвые люди не падают лицом в грязь на улице! Вы только посмотрите на себя!

Харлоу посмотрел на себя.

– Ого!.. Ну что ж, приятных сновидений, нежная Мери.

Он направился к лестнице, поднялся на пять ступенек и резко остановился – навстречу ему спускался Даннет. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга с неподвижными лицами, потом Даннет почти неуловимо поднял бровь.

Когда Харлоу заговорил, голос его звучал ровно и спокойно.

Он сказал лаконично:

– Пошли!

– «Коронадо»?

– Да.

– Пошли.

Глава 6

Харлоу допил свой кофе, теперь у него вошло в привычку завтракать в одиночестве в своей спальне, и подошел к окну. Прославленное солнце итальянской осени в это утро не появлялось. Над землей нависли тяжелые тучи, но сама земля была сухой, а видимость превосходная – идеальная погода для автомобильных гонок.

Он прошел в ванную, распахнул окно, снял с бачка крышку, и вынув оттуда бутылку с виски, открыл кран и вылил половину содержимого бутылки в раковину. Потом спрятал бутылку обратно на место, обрызгал комнату аэрозольным освежителем воздуха и вышел из номера.

Харлоу поехал на трек один, место пассажира в его красном «феррари» теперь редко было кем-нибудь занято, и застал там Джейкобсона, его двух механиков и Даннета.

Коротко поздоровавшись, он уселся в шлеме и комбинезоне за руль своего нового «коронадо».

Джейкобсон удостоил его своим обычным хмурым взглядом.

– Надеюсь, вы покажете сегодня хорошее тренировочное время, Джонни, – сказал он.

– Я-то думал, что у меня и вчера дела шли не очень плохо, – ответил Харлоу. – Но во всяком случае постараюсь. – Приготовившись к старту, он взглянул на Даннета. – А где же сегодня наш добрый хозяин? Я даже не помню, когда он пропускал тренировки.

– В отеле. У него дела.

Мак-Элпайн действительно занимался делами. И дело, которым он занимался в данную минуту, уже превратилось для него почти в рутину – он исследовал уровень содержимого в бутылке с виски из запасов в номере Харлоу.

Не успел он войти в ванную, как сразу же понял, что осмотр бутылки в бачке будет лишь простой формальностью: распахнутое окно и пропахший дезодорантом воздух делал дальнейшую операцию излишней.

Лицо его потемнело от гнева, когда он поднял из бачка наполовину опустошенную бутылку. Потом он поставил ее на прежнее место, быстро вышел из номера, почти бегом пересек вестибюль и, сев в свой «эстон», тронулся так стремительно, что случайные прохожие могли подумать, что он по ошибке принял подъездную дорогу к Вилла-отелю Чессни за гоночный трек Монцы.

Когда он прибыл на заправочный пункт «Коронадо», он тяжело дышал, словно ему пришлось преодолеть какое-то расстояние бегом. Там он встретил Даннета, который уже собирался уходить. Все еще тяжело дыша, Мак-Элпайн спросил:

– Где этот мерзавец Харлоу?

Даннет медлил с ответом. Казалось, все его внимание было направлено на то, чтобы с недоуменным видом качать головой.

– Скажите, ради бога, где этот пьяный забулдыга? – Мак-Элпайн почти перешел на крик. – Его ни в коем случае нельзя выпускать на трек!

– Масса гонщиков с удовольствием поддержала бы вас.

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что этот пьяный забулдыга только что перекрыл рекордное время на две и одну десятую секунды. – Даннет все еще недоуменно качал головой. – Просто не верится!

– На две и одну десятую? На две и одну десятую! – Теперь настала очередь и для Мак-Элпайна проделать ту же гимнастику. – Не может быть! На целых две секунды! Не может этого быть!

– Спросите у хронометристов. Они повторили это дважды.

– О боже ты мой!

– Вы как будто недовольны, Джеймс?

– Недоволен? Я просто в ужасе… Ну, конечно, конечно, он все еще лучший гонщик в мире, но в решающий момент у него сдают нервы. Правда, в сегодняшнем рекорде виновато вовсе не его искусство. Просто пьяная храбрость! Одна только, черт возьми, самоубийственная пьяная храбрость.

– Я вас не понимаю.

– Он влил в себя полбутылки виски, Алексис!

Даннет уставился на него. Видимо, он не находил слов. Наконец он сказал:

– Не верю! Не верю! Может быть, он и гнал машину как дьявол, но вел ее как бог… Полбутылки виски! Да он наверняка бы разбился, если бы столько выпил!

– Может быть, и хорошо, что на треке никого не было. А то бы, пожалуй, он опять кого-нибудь угробил.

– Да… Но целых полбутылки…

– Хотите пойти и взглянуть в его бачок, что находится в ванной?

– Нет, нет, что вы! Разве я когда-нибудь сомневался в ваших словах? Просто я ничего не понимаю.

– И я… Я тоже ничего не понимаю. Ну, а где же сейчас наш чемпион мира?

– Уехал. Сказал, что на сегодня с него хватит. Сказал также, что на завтра занял внутреннюю дорожку, и если кто-нибудь его столкнет, он вернется и прогонит пришельца… Что-то он высокомерен сегодня, наш Джонни.

– Гм! Он никогда не говорил ничего подобного. Нет, Алексис, это не высокомерие! Это – чистая и распроклятая эйфория, парение в облаках. Вот это что! О боже всемогущий! Еще одна проблема на мою голову!

– Да, еще одна проблема, Джеймс.

Если бы Мак-Элпайну довелось в ту же субботу днем попасть на одну из невзрачных улиц Монцы, он бы смог убедиться, что его проблемы вдвойне и даже втройне усложнились.

С обеих сторон узкой улочки смотрели друг на друга два совершенно непримечательных маленьких кафе. Их объединяло нечто общее, а именно – полинявший фасад, с которого понемногу лущилась краска, обвислые камышовые шторы на окнах, выставленные на тротуар и покрытые скатертями из клетчатой материи столики и голый, казенный, удивительно неаппетитный интерьер. По обычаю, кафе такого типа – и одно, и другое – были разгорожены кабинками, открытыми в сторону улицы.

В одной из таких кабинок, поодаль от окна, на южной затемненной стороне улицы, сидели Нойбауер и Тараккиа. Перед ними на столике стояли нетронутые стаканы. Ни один из них не прикасался к питью, ибо их внимание было поглощено совершенно другим. Интерес обоих всецело сосредоточился на кафе напротив, где у самого окна, на виду, сидят в такой же кабинке Харлоу и Даннет. В руках у них стаканы, и они, по всей вероятности, заняты серьезной беседой.

– Ну, и что толку? – сказал Нойбауер. – Ну, выследили мы их, а что дальше? Ты же не умеешь читать по губам.

– Подождем и посмотрим, что будет дальше. А насчет того, что мы ничего не услышим, это ты точно сказал. О боже, Вилли, как бы мне хотелось уметь читать по губам! И с чего это они вдруг так подружились? Ведь последнее время они почти не разговаривали друг с другом, во всяком случае при всех. И почему им надо было прийти сюда, чтобы о чем-то поговорить? Наверняка Харлоу задумал что-то. У меня до сих пор ломит шею и затылок, я едва натянул сегодня этот проклятый шлем. А если он и Даннет действительно снюхались, значит, они оба что-то задумали. Только Даннет всего-навсего журналист. А что могут задумать журналист и бывший гонщик?

– Бывший? А ты видел сегодня его время?

– Все равно бывший. Вот увидишь – завтра он загнется, как загнулся на последних четырех гонках.

– Да, тут есть и еще одна странность. Почему ему так везет на тренировках и так не везет на самих гонках?

– Ничего странного тут нет. Всем известно, что Харлоу почти алкоголик. Я бы даже сказал – алкоголик, без всяких «почти». Ну, несколько кругов он еще может осилить. Три, пять, даже побольше. Но восемнадцать кругов на гонках Гран-При – разве можно ожидать от алкоголика, чтобы он выдержал такое напряжение? Непременно загнется. – Тараккиа отвел взгляд от кафе напротив и с угрюмым видом отхлебнул из своего стакана. – О господи! Чего бы я не дал, чтобы сидеть с этой парочкой рядом, в соседней комнате!

Внезапно он положил руку на руку Нойбауера.

– А может быть, этого и не нужно? Может, мы уже нашли пару ушей, которые все услышат? Посмотри-ка!

Нойбауер посмотрел в ту сторону, куда показал Тараккиа. В кабину, рядом с той, где сидели Харлоу и Даннет, крадучись и стараясь, чтобы те его не заметили, пробрался Рори Мак-Элпайн: в руке у него был стакан с чем-то темным. Он сел так, чтобы быть спиной к Харлоу. Между ними был всего какой-нибудь фут с лишним. Потом он выпрямился, почти прижавшись спиной и затылком к разделявшей их перегородке, – он явно вслушивался в то, о чем разговаривали собеседники. И вид у него был такой, словно он готовился стать опытным шпионом или агентом, работающим сразу на две стороны. Однако нужно было отдать ему должное – он, несомненно, обладал редким талантом слушать и наблюдать, оставаясь при этом незамеченным.

Нойбауер спросил:

– Как ты думаешь, что он затеял, этот юный Мак-Элпайн?

– Сейчас? Здесь? – Тараккиа развел руками. – Все что угодно. В одном можешь быть уверен – он не желает Харлоу добра. Я думаю, он старается собрать материал против Харлоу. Любую мелочь. Просто дьявол, а не парень. А как он ненавидит Харлоу! Признаться, я не хотел бы попасть к нему в немилость.

– Значит, у нас есть союзник? Не так ли, Никки?

– А почему бы и нет? Давай-ка придумаем, что мы ему скажем. – Он внимательно смотрел на противоположную сторону улицы. – Кажется, наш маленький Рори чем-то недоволен.

Он был прав, лицо Рори выражало смешанное чувство досады, раздражения и озадаченности: из-за высокой перегородки и глухого гула голосов других посетителей он мог улавливать из соседней кабины лишь обрывки разговора.

Как назло, Харлоу и Даннет говорили очень тихо. Перед ними стояли высокие стаканы с прозрачной жидкостью, в каждом плавал кусочек льда и ломтик лимона. Даннет задумчиво разглядывал крошечную кассету, лежавшую у него на ладони. Потом он аккуратно спрятал ее в карман.

– Фотографии шифра? Вы уверены?

– Уверен, что это шифр. Возможно, даже смесь шифра с каким-нибудь иностранным языком. Боюсь, я не очень-то сведущ в таких делах.

– Не менее, чем я. Но зато мы знаем людей, более сведущих… И потом: о транспортировщике «Коронадо» – в этом вы тоже уверены?

– Несомненно.

– Значит, мы согревали на своей груди змею. Кажется, так это называется?

– Несколько неожиданно, правда?

– И никаких оснований полагать, что Генри тоже замешан в этом деле?

– Генри? – Харлоу отрицательно покачал головой. – Могу дать голову на отсечение.

– Даже учитывая то обстоятельство, что он как шофер транспортировщика участвует в каждой поездке?

– Даже это.

– И ему придется уйти?

– А что еще можно придумать?

– Так, значит, Генри уходит. Временно. Хотя он и не будет об этом знать. Вернется на свою прежнюю работу. Конечно, он будет обижен. Но что значит одна обида против пожизненного пособия…

– А если он откажется?

– Придется устроить его «похищение», – деловито сказал Даннет. – Или убрать его как-нибудь иначе, разумеется, не причиняя ему вреда. Но я думаю, он согласится. У меня уже есть подписанный бланк медицинского свидетельства.

– Значит, кто-то уже позабыл о своей врачебной этике?

– Пятьсот фунтов и соответствующее истине врачебное заключение о сердечной недостаточности – от такой комбинации врачебная щепетильность тает, как снежинка в руке. Ведь у старика действительно не все в порядке с сердцем.

Они допили свои напитки и вышли из кафе. Рори не торопился уходить, соблюдая нужный, с его точки зрения, интервал. Но потом встал и он.

В кафе напротив Нойбауер и Тараккиа поспешно покинули свою кабину и уже через полминуты нагнали Рори. Тот, увидев их, очень удивился.

Тараккиа доверительно сказал:

– Нам нужно поговорить с тобой, Рори. Ты тайны хранить умеешь?

Такое вступление сразу заинтриговало Рори, но он был от природы очень осторожен и редко изменял себе в подобных случаях.

– О каких тайнах идет речь?

– Ну и подозрительный же ты парень!

– Что за тайна у вас?

– Это касается Джонни Харлоу.

– Тогда другое дело. – Последней фразой Тараккиа мгновенно завоевал его внимание. – Конечно, я умею хранить тайны.

– Только имей в виду: никому ни слова! Даже намеками. Ни единому человеку – ни слова! Иначе все полетит к черту. Усек? – сказал Нойбауер.

– Конечно, – согласился Рори, не имея еще ни малейшего понятия, о чем идет речь.

– Ты слышал, парень, о АГГП?

– А то нет! Это Ассоциация гонщиков Гран-При!

– Точно! Так вот, эта АГГП решила, ради нашей безопасности, гонщиков и зрителей, исключить Харлоу из своих рядов. Мы хотим, чтобы его сняли со всех треков Европы. Ты знаешь, что он пристрастился к спиртному?

– Кто ж не знает об этом?

– Он так много пьет, что стал самым опасным гонщиком в Европе. – Голос Нойбауера звучал тихо, конспиративно и очень убедительно. – Каждый третий гонщик боится показаться на трассе рядом с ним. Никто ведь не знает, в какой момент может оказаться вторым Джету.

– Вы…. считаете, что он?..

– Был тогда пьян в стельку. Именно по этой причине и погиб хороший человек. Только потому, что другой выпил лишнего. Ведь такое поведение на треке равносильно преднамеренному убийству.

– Совершенно согласен с вами! Никакой разницы нет!

– Вот поэтому АГГП попросила Вилли и меня собрать все улики, касающиеся того, что Харлоу систематически пьет, понимаешь? – сказал Тараккиа. – Тем более, что предстоят Большие гонки. Хочешь нам помочь?

– И вы еще спрашиваете?

– Знаем, мальчик, знаем, что хочешь. – Нойбауер положил руку на его плечо – жест, выражающий одновременно и сочувствие, и понимание. – Мы ведь тоже переживаем за Мери. Вот ты только что видел Харлоу и Даннета в кафе. Харлоу пил?

– Да я их, собственно, и не видел. Сидел в соседней кабине. Но я слышал, что мистер Даннет говорил что-то насчет джина, и видел, как официант понес им два высоких стакана, – правда, похоже, что с водой.

– С водой! – Тараккиа скорбно покачал головой. – Скорее, там было нечто совсем другое. Правда, мне как-то не верится, чтобы Даннет… А впрочем, кто его знает. А они что-нибудь говорили о выпивке?

– Мистер Даннет? А что, он тоже не совсем того…

Тараккиа ответил уклончиво, хорошо зная, что это – лучший способ возбудить интерес Рори:

– Я ничего не знаю про мистера Даннета. Во всяком случае, насчет того, пьет он или нет.

– Они очень тихо говорили. Я вообще уловил совсем немного. Единственное, что я слышал, касалось замены кассеты. В кинокамере или что-то в этом роде. И что-то насчет того, что Харлоу передал мистеру Даннету. Я не очень понял, что к чему.

– Это вряд ли нас касается, – заметил Тараккиа. – Но все остальное – да. Смотри в оба и держи впредь ушки на макушке.

Рори кивнул, тщательно скрывая новоприобретенное чувство собственной значимости, и они расстались.

Нойбауер и Тараккиа посмотрели друг на друга с яростью, которая, правда, относилась к другому, а не к визави.

Сквозь стиснутые зубы Тараккиа процедил:

– Ну и хитрый же негодяй! Теперь мы у него на кассете. А та, что мы уничтожили, нам просто подсунута. Фальшивка!

Вечером того же дня Даннет и Генри сидели, уединившись, в дальнем углу холла Вилла-отеля Чессни. На лице Даннета было свойственное ему замкнутое выражение. Генри, казалось, был несколько растерян, хотя было ясно, что его острый от природы ум усиленно старается оценить данную ситуацию и приспособиться к назревающей новой. Сейчас он прилагал все усилия, чтобы сохранить невозмутимый и простодушный вид.

– Однако же, – сказал он, – здорово вы умеете сложить все в одну строчку, мистер Даннет! – Тон почтительного восхищения перед высшим интеллектом был найден и выражен в совершенстве, но на Даннета это абсолютно не подействовало, и, конечно, Генри был удивлен.

– Если вы хотите сказать, что я выразил свои мысли коротко и ясно, Генри, то тогда вы правы – я действительно, можно сказать, уложил все в одну строчку. Так «да» или «нет»?

– О, господи, мистер Даннет! Вы и подумать человеку не даете!

Даннет терпеливо продолжал:

– О чем же тут думать, Генри? Просто скажите – «да» или «нет». Соглашайтесь или отказывайтесь.

Генри не хотелось сразу выкладывать на стол свои карты.

– А если я откажусь?

– Вот когда вы откажетесь, тогда и будем говорить, что будет, если…

Такой ответ явно обеспокоил Генри.

– Не нравится мне весь этот разговор, мистер Даннет. Как-то не так он звучит.

– Как же он звучит на ваш слух, Генри?

– Ведь, надеюсь, вы не собираетесь меня шантажировать или угрожать мне?

У Даннета был вид человека, который только что произнес, что считает до трех.

– Извините, Генри, но вы… вы просто вздор несете. Как можно шантажировать человека, который ведет такую безупречную жизнь, как вы? Ведь вся ваша жизнь чиста и безупречна, не так ли? И потом, почему, скажите на милость, я стал бы вам угрожать? – Он выждал долгую паузу. – Так «да» или «нет»?

Генри покорно вздохнул.

– Да! И будь все проклято! Мне терять нечего. За 5000 фунтов и работу в нашем марсельском гараже я продал бы в рабство и свою родную бабушку, упокой бог ее душу!

– Это было бы излишне, даже если было бы возможно. Только абсолютное молчание – и ничего больше. Вот вам справка от местного врача. Он удостоверяет, что вы страдаете сердечной недостаточностью и больше не сможете выполнять тяжелую работу… ну, скажем, водить транспортировщик.

– Последнее время я неважно себя чувствовал – это факт!

Даннет позволил себе чуть заметно усмехнуться.

– Я так и думал.

– А мистер Мак-Элпайн знает об этом?

– Узнает, когда вы ему скажете.

– И он не будет возражать?

– Если вы имеете в виду, примирится ли он с этим, то могу сказать одно: да, примирится. У него не будет другого выхода.

– Могу я узнать причину всего этого?

– Нет. Вам заплатят 5000 фунтов за то, чтобы вы не задавали вопросов. И не болтали. Нигде.

– Ну и странный же вы журналист, мистер Даннет!

– Очень странный.

– Мне говорили, что когда-то вы работали бухгалтером в этом… ну, как это называется… В Сити.

Почему вы оттуда ушли?

– Здоровьишко не позволило, Генри. Эмфизема. Есть такая легочная болезнь…

– Что-нибудь вроде сердечной недостаточности?

– В наш век страстей и стрессов, Генри, совершенное здоровье – это благо, которое дано очень немногим. А теперь вам лучше пойти и поговорить с мистером Мак-Элпайном.

Генри ушел. Даннет написал короткую записку, надписал адрес на плотном светло-коричневом конверте, метил в верхнем левом углу: «важное и срочное», вложил в него записку и микрофильм и тоже удалился.

Выходя в коридор, он не заметил, что дверь соседнего помещения была слегка приоткрыта, а следовательно, не заметил и того, что чей-то глаз следил за ним сквозь эту узкую щель.

Глаз этот принадлежал Тараккиа. Через какое-то время Тараккиа закрыл дверь, вышел на балкон и помахал рукой, подавая сигнал. Вдали, на значительном расстоянии от отеля, смутно различимая фигура в ответ тоже подняла руку.

После этого Тараккиа сбежал вниз по лестнице и встретился с Нойбауером. Они оба направились в бар и расположились там, заказав безалкогольный напитой. Их заметили и узнали по крайней мере человек двадцать, ибо Тараккиа и Нойбауер были известны едва ли меньше, чем сам Харлоу. Но Тараккиа не был бы Тараккиа, если бы обеспечил себе алиби лишь наполовину.

– В пять часов мне должны позвонить из Милана, – сказал он бармену. – Который сейчас час на ваших часах?

– Ровно пять, мистер Тараккиа.

– Передайте, пожалуйста, телефонистке, что я в баре.

Прямой путь на почту вел через узкий и короткий переулок, застроенный нежилыми, видимо, служебными строениями и гаражами. Переулок был безлюден – факт, который Даннет приписал наступлению субботнего вечера. На всем протяжении переулка, не более двухсот ярдов, безлюдье нарушала только одна фигура человека в рабочем комбинезоне, который возился с мотором автомобиля перед распахнутой дверью гаража. На голове у человека был темно-синий флотский берет, надвинутый на лоб до самых глаз, скорее на французский, чем на итальянский лад, а лицо было так выпачкано мазутом и машинным маслом, что разглядеть его было практически невозможно.

Даннет невольно подумал, что в команде «Коронадо» такого механика не потерпели бы и пяти секунд. Но одно дело – приводить в порядок машину «коронадо» и совсем другое – ремонтировать старенький и обшарпанный «фиат-600».

Не успел Даннет поравняться с машиной, как механик резко выпрямился. Даннет вежливо уклонился в сторону, желая обойти его, но в то же мгновение механик, упершись одной ногой в стенку автомобиля, чтобы придать броску дополнительную силу, обрушился на Даннета всей тяжестью своего тела. Теряя равновесие и уже падая, Даннет влетел в открытую дверь гаража. Его стремительный полет был неожиданно и эффективно ускорен двумя мощными и огромными фигурами, лица которых скрывались под натянутыми на головы чулками и которым более мягкие способы убеждения были чужды. В следующее мгновение двери гаража уже захлопнулись за ними.

Рори был поглощен чтением юмористического журнала, а Тараккиа и Нойбауер, обеспечив себя надежным алиби, все еще сидели у стойки бара, когда в холле появился Даннет. Его приход тотчас же привлек всеобщее внимание – да иначе и быть не могло. Даннет не вошел, а ввалился в дверь, спотыкаясь, как пьяный, и непременно упал бы, если бы не два полицейских, которые поддерживали его с обеих сторон. Изо рта и носа у Даннета обильно шла кровь, правый глаз почти заплыл, на лбу зиял страшный порез и вообще все лицо было в синяках и царапинах.

Тараккиа, Нойбауер и дежурный администратор почти одновременно бросились ему навстречу.

Потрясенный Тараккиа воскликнул:

– Царь небесный! Да что же такое с вами приключилось, мистер Даннет?

Тот попытался улыбнуться, но содрогнулся от боли и передумал. Еле внятно он произнес:

– Кажется, на меня напали…

Нойбауер выдавил:

– Но кто… то есть где… почему… Почему, мистер Даннет?

Один из полицейских предостерегающе поднял руку и обратился к дежурному:

– Пожалуйста, поскорее доктора!

– Сию минуту! У нас в отеле сейчас семь врачей. – Девушка-дежурная обратилась к Тараккиа. – Вы знаете, как пройти в номер мистера Даннета? Если бы вы и мистер Нойбауер были так добры и проводили бы офицеров…

– Не нужно. Мистер Нойбауер и я… мы сами можем проводить его в номер.

Один из полицейских сказал!

– Извините, но нам тоже придется подняться. Чтобы снять показания…

Он запнулся, как запинается большинство людей, увидев адресованную им знаменитую угрожающую гримасу Тараккиа.

– Оставьте номер полицейского участка у этой молодой леди. Вас вызовут, как только врач разрешит мистеру Даннету разговаривать. Но не раньше. А сейчас он должен немедленно лечь в постель… Вы поняли?

Они поняли, кивнули и удалились без лишних слов.

Тараккиа и Нойбауер в сопровождении Рори, которого это происшествие столь же озадачило, сколь и обеспокоило, доставили Даннета в его номер и как раз укладывали в постель, когда появился врач. Это был молодой итальянец, с виду очень компетентный. Вежливо он попросил их покинуть комнату.

В коридоре Рори спросил:

– Кому понадобилось так отделать мистера Даннета?

– Кто знает? – ответил Тараккиа. – Грабителям, ворам, людям, которым легче пойти на грабеж и чуть ли не на убийство, чем заниматься честным трудом. – Он метнул на Нойбауера взгляд, специально рассчитанный на то, чтобы Рори его заметил. – На свете масса негодяев, Рори. Предоставим это дело полиции.

– Значит, вам все равно…

– Мы гонщики, мой мальчик, – сказал Нойбауер. – А не сыщики.

– Я не мальчик! Мне скоро семнадцать. И я не дурак. – Рори овладел собой и подавил вспышку гнева, пытливо посмотрев на них. – Все это очень подозрительно. Здесь происходит что-то нечистое. Держу пари, что в этом каким-то образом замешан Харлоу!

– Харлоу? – Тараккиа поднял бровь, как будто слова Рори показались ему забавными, что весьма не понравилось Рори. – Брось, Рори! Ведь ты сам подслушал разговор Харлоу и Даннета во время их дружеской беседы тет-а-тет.

– Вот в том-то и дело! Я не подслушалих разговор! Я только слышал их голоса, а не то, что они говорили. А говорить они могли о чем угодно… Может быть, Харлоу угрожал Даннету… – Рори на мгновение умолк, оценивая это внезапно возникшее интригующее предположение, которое в следующее мгновение уже превратилось в уверенность. – Конечно, так оно и было! Харлоу угрожал Даннету, потому что Даннет выслеживал или шантажировал его!

– Рори, – ласково произнес Тараккиа, – право же, ты просто начитался этих ужасных комиксов. Даже если бы Даннет выслеживал и шантажировал Харлоу, – то какой ему смысл избивать его? Ведь Харлоу все равно останется в руках Даннета, не так ли? Он может по-прежнему, как ты говоришь, выслеживать и шантажировать. Боюсь, что ты чего-то не додумал, Рори.

Тот медленно произнес:

– Что ж, может быть, и додумаю. Даннет говорит, что его избили в узком переулке, что выходит на главную улицу. А вы знаете, что находится на другом конце этого переулка? Почтовое отделение! Даннет шел на почту, чтобы отправить какие-нибудь свидетельства против Харлоу? Может быть, он подумал, что их опасно оставлять при себе? Вот Харлоу и постарался помешать ему попасть на почту.

Нойбауер взглянул на Тараккиа и снова перевел взгляд на Рори. Он уже не улыбался. Он спросил:

– Какие свидетельства, Рори?

– Откуда я знаю? – Рори не мог сдержать раздражения. – Я и так уже достаточно поломал голову. Теперь ваш черед поразмыслить об этом.

– Может быть, если уж на то пошло. – Тараккиа, как и Нойбауер, принял глубокомысленный и серьезный вид. – Кстати, тебе лучше нигде об этом не болтать, парень. Не говоря уже о том, что у нас нет ни малейших доказательств, на свете существует еще такая штука, как закон о клевете.

– Я уже сказал вам, что я – не дурак! – довольно язвительно произнес Рори. – Кроме того, неважный был бы у вас вид, если бы все узнали, что вы осмелились поднять хоть палец на Джонни Харлоу.

– Тоже верно, – ответил Тараккиа. – Плохая молва на крыльях летит. Вот идет мистер Мак-Элпайн.

На площадке лестницы действительно появился Мак-Элпайн. Его лицо, которое за два месяца сильно осунулось и еще больше покрылось морщинами, было угрюмым и в то же время гневным.