Текст книги "Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Эллери Куин (Квин),Роберт Пайк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

Глава 4

Когда Харлоу, наконец, вернулся в гостиницу, холл, служивший также и баром, был переполнен. Почти все места были заняты, а возле бара теснилась группа мужчин, по меньшей мере человек шесть.

Мак-Элпайн и Джейкобсон сидели за одним столиком с Даннетом. Мери, Генри и Рори оставались на прежних местах.

Как только Харлоу закрыл за собой входную дверь, гонг возвестил о том, что настало время обеда. Отель напоминал маленькую провинциальную гостиницу, где каждый обедает в один и тот же час или же не обедает вовсе. Это удобно для обслуживающего персонала, но не очень-то удобно для гостей.

Гости поднимались со своих мест, когда Харлоу проходил через холл к лестнице. Никто его не приветствовал, и лишь немногие удостоили его небрежным взглядом. Мак-Элпайн, Джейкобсон и Даннет не обратили на него совершенно никакого внимания. Рори посмотрел на Харлоу зло и с открытым презрением. Мери быстро взглянула на Джонни, прикусила губу и тотчас же отвела глаза. Два месяца назад Джонни Харлоу понадобилось бы целых пять минут, чтобы добраться до нижних ступенек лестницы, но в этот вечер он не затратил на это и десяти секунд. Но если оказанный ему прием и привел его в отчаяние, то ему удалось скрыть свои чувства. Лицо его оставалось бесстрастным, как лик высеченного из дерева индейца.

Очутившись у себя в номере, он быстро умылся, причесал волосы и, подойдя к буфету, потянулся рукой к верхней полке. Достав оттуда бутылку с шотландским виски, он прошел в ванную, отхлебнул глоток, подержал его во рту, а потом с гримасой выплюнул в умывальник. Оставив почти полный стакан на краю умывальника, он поставил бутылку обратно в буфет и сошел вниз, в столовую.

Джонни появился там последним. И тем не менее совершенно посторонний человек привлек бы больше внимания, чем он. Харлоу был уже не тем, знакомство с кем было приятно и выгодно. В столовой свободных мест почти не было. Из четырехместных столиков только за тремя сидели по три человека, из двухместных – только за единственным сидел один человек – Генри. У Харлоу дрогнули губы. Но это произошло так стремительно, что никто ничего не заметил. Затем он, не колеблясь, прошел к столику Генри.

– Не возражаете, Генри?

– Буду только рад, мистер Харлоу. – Генри был само радушие и таким же радушным он оставался на протяжении всего обеда, разглагольствуя на самые разнообразные, совершенно ничтожные темы, в которых Харлоу, как ни старался, не смог найти ничего интересного.

Харлоу, как и все остальные, ясно понимал, что самый факт его присутствия сковывал всякую нормальную беседу. Поэтому Генри, вероятно, счел благоразумным понизить голос и говорил почти шепотом, как разговаривают на кладбище, так что ему приходилось приближаться почти вплотную к лицу Харлоу. И тот почувствовал, хотя и не высказал вслух, огромное облегчение, когда обед закончился. Ко всему прочему у Генри неприятно пахло изо рта.

Харлоу встал из-за стола в числе последних. Без всякой цели он забрел в многолюдный холл. Там он и стоял в нерешительности, праздным взором оглядывая зал. На него никто не обращал внимания. Он увидел Мери и Рори, затем взгляд его упал на Мак-Элпайна, который остановился, чтобы обменяться несколькими словами с Генри.

– Ну, как? – спросил Мак-Элпайн.

Генри ответил как человек, абсолютно уверенный в своей правоте:

– Несет, как от винокуренного завода, сэр.

Мак-Элпайн кисло улыбнулся.

– Как уроженец Глазго, вы должны кое-что смыслить в таких вещах. Молодец, Генри. Приношу вам свои извинения.

Тот наклонил голову.

– Я удовлетворен, мистер Мак-Элпайн.

Харлоу отвернулся от этой сценки. Он не слышал ни слова из того, что было сказано, но ему и так все было ясно. Внезапно, как человек, быстро принявший какое-то решение, он направился к выходу.

Мери, увидев, что он уходит, оглянулась, проверяя, не смотрит ли на нее кто-нибудь. Придя к выводу, что никто не смотрит, подхватила обе свои палки и, хромая, пошла следом за ним. Рори, в свою очередь, выждал минут десять после ухода сестры и затем с небрежным видом двинулся к двери.

Минут пять спустя Харлоу вошел в маленькое кафе и сел за свободный столик, откуда была видна входная дверь. К нему тотчас же приблизилась хорошенькая и молоденькая официантка. Она посмотрела на него своими большими глазами и улыбнулась. Во всей Европе лишь немногие из молодых людей не узнали бы Джонни Харлоу.

Харлоу тоже улыбнулся в ответ.

– Тонизирующий напиток и воду, пожалуйста.

Ее глаза стали еще больше.

– Простите, сэр?

– Тонизирующего и воды.

Официантка, мнение которой о гонщиках – чемпионах мира явно подверглось мгновенному пересмотру, быстро выполнила заказ. Харлоу сидел, время от времени отпивая глоток, не сводя глаз с входной двери. Он нахмурился, когда она открылась и встревоженная Мери вошла в кафе. Она тотчас же увидела Харлоу, хромая, прошла через зал и подсела к нему.

– Хелло, Джонни! – сказала она тоном человека, который не уверен, какой прием ему окажут.

– Признаться, я ждал кое-кого другого.

– Вы… что?

– Ждал другого.

– Не понимаю. Кто…

– Неважно. – Голос Харлоу звучал так же резко, как и его слова. – Кто послал вас шпионить за мной?

– Шпионить за вами? Шпионить… за вами? – Она уставилась на него, скорее не понимая, чем не веря. – Что вы хотите этим сказать?

Харлоу ответил таким же суровым тоном.

– Будто уж вы не знаете, что означает слово «шпионить»?

– О, Джонни! – Чувство обиды так же явственно выразилось в ее больших глазах, как и в звуках ее голоса. – Вы же отлично знаете, что я бы никогда не согласилась шпионить за вами!

Харлоу немного смягчился.

– Тогда почему вы оказались здесь?

– Разве вам не приятно просто меня видеть?

– Я не об этом… Что вам понадобилось в этом кафе?

– Я… просто проходила мимо… и…

– И увидели меня! И вошли! – Он внезапно оттолкнул свой стул и встал. – Подождите, я сейчас…

Харлоу подошел к двери, быстро осмотрел ее и открыл. На мгновение он вышел на улицу, но тут же вернулся. Продолжая стоять в дверях, он некоторое время смотрел в ту сторону, откуда пришел. Потом его интерес сосредоточился на парадном напротив кафе, на другой стороне улицы. Там, в полумраке, стоял человек. Не подавая вида, что заметил его, Харлоу вернулся в кафе, закрыл дверь и сел за свой столик.

– Повезло же вам с глазами, – сказал он. – Просвечивают все, как рентгеновские лучи. Повсюду – матовые стекла. А вы меня тем не менее увидели.

– Ну хорошо, Джонни! Не будем играть в прятки, – сказала она усталым голосом. – Я просто пошла следом за вами. Я беспокоюсь. Ужасно беспокоюсь.

– Все мы беспокоимся время от времени. Видели бы вы меня порой на треке! – Он помолчал, потом спросил без всякой видимой связи: – Когда вы выходили из гостиницы, Рори все еще был там?

Она озадаченно нахмурила брови.

– Да, да. Он был там. Я как раз обратила на него внимание, когда выходила.

– А он мог вас видеть?

– Какой странный вопрос.

– А я вообще человек странный. Спросите любого из гонщиков… Так он мог вас видеть?

– Н-ну… Конечно… Вероятно, мог. Только не понимаю, при чем тут Рори?

– Просто мне не хочется, чтобы бедный мальчуган бродил по вечерам по улицам. Ведь так можно и простудиться. Или даже стать жертвой ограбления. – Харлоу замолчал, обдумывая что-то. – A-а! Вот и идея!

– О, Джонни, перестаньте! Перестаньте! Я понимаю, он не может смотреть на вас без ненависти, не хочет даже говорить о вас, с тех пор… с тех пор… как…

– С тех пор, как я сделал вас калекой!

– О, боже ты мой! – По ее лицу было заметно, что она расстроена. – Он – мой брат, Джонни, но ведь он – не я. Что я могу, если… Послушайте, что бы он ни имел против вас, неужели вы не можете забыть об этом. Вы – самый добрый человек, Джонни Харлоу. Самый добрый человек на свете…

– Доброта ничего не дает, Мери.

– И все равно – вы добрый, я знаю. Неужели вы не можете забыть? Не можете простить его? Вы великодушны. Больше чем великодушны. Кроме того, ведь он еще мальчик. А вы – мужчина. Чем он вам опасен? Что он может сделать?

– Вы бы посмотрели, что может сделать десятилетний вьетнамец, когда у него в руках ружье!

Она хотела было встать. В ее глазах блестели слезы, хотя она и говорила бесстрастным тоном:

– Я не должна была вам надоедать. Спокойной ночи, Джонни!

Но он нежно удержал ее руку, и она не сделала попытки освободить ее, просто сидела, ожидая чего-то, с онемевшим от отчаяния лицом.

Он сказал:

– Прошу вас, не уходите. Я просто хотел удостовериться…

– В чем?

– Как ни странно, теперь это не имеет значения. Забудем о Рори. Поговорим о вас. – Он подозвал официантку. – Прошу вас, повторите, пожалуйста.

Мери посмотрела на него и на вновь наполненный стакан.

– Что это? – спросила она. – Джин? Водка?

– Тонизирующий напиток с водой.

– О, Джонни!

– Что вы все заладили: «О, Джонни! О, Джонни!» – Из его тона нельзя было понять, искренне или притворно его раздражение. – Ну, ладно, вы говорите, что беспокоитесь. Но неужели вы думаете, что я и так этого не вижу? Хотите, Мери, я отгадаю все причины вашего беспокойства? Я бы сказал, что у вас имеется для беспокойства пять поводов: Рори, вы сами, ваш отец, ваша мать и я… – Мери хотела что-то сказать, но Харлоу остановил ее. – О Рори и его вражде ко мне можете забыть, пройдет месяц, и все это покажется ему дурным сном. Теперь о вас! Только не вздумайте отрицать, что вас не беспокоят… ну, наши с вами отношения. Могу сказать, что с этим тоже уладится. Нужно только время. Затем – ваши отец и мать и, в общем, снова я… Ну, как, правильно я говорю?

– Вы давно со мной такне говорили.

– Вы хотите сказать, что я прав?

Она молча кивнула в знак согласия.

– Вернемся к вашему отцу, – продолжал Джонни. – Я знаю, он неважно выглядит, потерял в весе. По-моему, он беспокоится о вашей матери и обо мне. Именно в такой последовательности.

– О моей матери? – прошептала она. – Откуда вы об этом знаете? Ведь об этом знают только два человека – отец и я.

– Подозреваю, что Даннет тоже знает об этом. Ведь они – близкие друзья. Впрочем, не уверен. Но мне рассказывал об этом ваш отец, сам, месяца два тому назад. Понятно, что в те времена он в меня верил, поэтому и рассказал мне все, что касается вашей матушки…

– Прошу вас, Джонни!

– Что ж, это уже лучше, чем «О, Джонни!». Несмотря на все, что произошло, мне думается, он мне еще доверяет. Только прошу вас не говорить ему о нашем разговоре. Я поклялся никому об этом не рассказывать. Обещаете?

– Обещаю, Джонни.

– Последние два месяца ваш отец был не очень-то общительным. Я вполне понимаю – по какой причине. Я не чувствовал себя вправе задавать ему вопросы… Скажите, Мери, это дело совсем не продвинулось вперед? Никаких сведений вы не получили с тех пор, как она уехала из вашего дома в Марселе три месяца назад?

– Ничего, решительно ничего мне о ней неизвестно. А ведь она всегда звонила нам каждый день, если уезжала надолго. Каждую неделю писала письма, а сейчас…

– И ваш отец испробовал уже все средства?

– Папа – миллионер. Неужели вы думаете, что он не испробовал всего, что только мог?

– Да, конечно. Я должен был и так это понять. Значит, вы чем-то обеспокоены? Чем я могу вам помочь?

Мери побарабанила пальцами по столу и взглянула на него. В ее глазах стояли слезы.

– Вы бы могли устранить вторую причину его беспокойства…

– Вы имеете в виду меня?

Девушка молча кивнула.

В эту самую минуту Мак-Элпайн предпринял решительные шаги по исследованию одной из важных причин его беспокойства. Он и Даннет стояли перед дверью в номер Харлоу, и Мак-Элпайн как раз вставлял ключ в замочную скважину.

Даннет опасливо огляделся и сказал:

– Не думаю, что дежурный администратор поверил хоть одному вашему слову.

– Какое это имеет значение? – Мак-Элпайн повернул ключ в замке. – Важно только то, что я получил ключ от номера Харлоу. Разве не так?

– А если бы не получили?

– Значит, пришлось бы взломать эту чертову дверь. Если вы не забыли, однажды я уже это проделал.

Они вошли в номер Харлоу и заперли за собой дверь. Молча и методично принялись осматривать комнату, заглядывая во все мыслимые и немыслимые места. Надо прямо сказать, что в гостиничных номерах число мест, где можно что-нибудь спрятать, весьма ограничено. Не прошло и пяти минут, как обыск был закончен, и результат его оказался столь же успешным, сколь и удручающим. В молчании оба смотрели на то, что они выгребли из-под кровати Харлоу, – четыре полные бутылки виски и еще одну, наполовину опорожненную. Они обменялись взглядами, и Даннет выразил общие чувства самым лаконичным образом, воскликнув:

– О господи!

Мак-Элпайн кивнул. Против обыкновения, казалось, он не находил слов, чтобы выразить Даннету все, что он чувствует в связи с крайне неприятной дилеммой, перед которой он сам себя поставил. Он связал себя решением дать Харлоу последнюю возможность участвовать в международных гонках, а сейчас перед ним были самые неопровержимые улики, позволяющие избавиться от Харлоу немедленно.

– Что будем делать? – спросил Даннет.

– Унесем с собой это проклятое зелье – вот что! – Голос Мак-Элпайна звучал резко, а глаза сузились от боли.

– Но ведь он заметит. И притом – сразу. Насколько мы теперь его знаем, первое, что он сделает, вернувшись сюда, это бросится к своим бутылкам.

– Плевать мне на то, что он заметит! И что он может сделать? Тем более, что он может сказать? Не побежит же он вниз кричать: «Я Джонни Харлоу! Кто-то сейчас выкрал из моего номера пять бутылок шотландского виски!..» Нет, он ничего не сможет ни сказать, ни предпринять.

– Конечно, не сможет… Но он будет знать, что бутылки взяты. Как вы думаете, какие мысли возникнут в его голове?

– Очень интересно знать, какие мысли могут возникнуть в голове у начинающего алкоголика? И потом: почему вы думаете, что он придет к выводу, что это дело наших рук? Ведь если бы эти бутылки обнаружили мы, то на него само небо обрушилось бы, как только он вернется. Так подумал бы он. Но небо на него не обрушится, мы не скажем ему ни слова – до поры до времени. Поэтому он придет к выводу, что бутылки у него украл какой-нибудь воришка, возможно, кто-либо из членов команды. Ведь среди команды тоже есть люди, которые способны на мелкое воровство.

– Значит, мы ничем не сможем ему помочь?

– Мы – не сможем… О, будь я проклят! И будь он трижды проклят, этот Харлоу!

– Уже слишком поздно, Мери, – сказал Харлоу. – Я больше не могу водить гоночные машины. Джонни Харлоу дошел до точки. Спросите об этом кого угодно.

– Я не об этом. И вы это знаете. Я о том, что – вы пьете…

– Я? Пью? – лицо Харлоу, как всегда, было бесстрастным. – Кто это говорит?

– Все!

– Значит, все лгут!

Это замечание, как и было рассчитано, прекратило разговор. Со щеки Мери на ее ручные часы капнула слеза, но Харлоу не сказал ни слова. Постепенно Мери успокоилась и, вздохнув, сказала:

– Я сдаюсь… Глупо было бы и пытаться что-то сделать, Джонни. Вы идете вечером на прием к мэру?

– Нет.

– Я-то надеялась, что вы пойдете вместе со мной. Может быть, вы мне окажете такую любезность?

– Чтобы выставить вас мученицей перед всеми? Нет!

– Но почему вы не ходите на такие приемы? Ведь на них ходит каждый третий гонщик.

– Я – не каждый третий. Я – Джонни Харлоу. Я – пария, отверженный. У меня тонкая и чувствительная натура, и я не люблю, когда люди не обращают на меня внимания и не разговаривают со мной.

Мери положила обе руки на его руку.

– Я буду разговаривать с вами, Джонни. Вы же знаете, я всегда буду с вами разговаривать! Всегда!

– Знаю. – В тоне Харлоу не было ни горечи, ни иронии. – Я искалечил вас на всю жизнь, и вы всегда будете разговаривать со мной. Лучше держитесь от меня подальше, моя юная Мери. Ведь я – все равно что яд.

– Некоторые яды мне очень нравятся.

Харлоу сжал ее руку и поднялся.

– Пойдемте. Вам надо успеть переодеться к вечернему приему. Я провожу вас до гостиницы.

Они вышли из кафе. Одной рукой Мери опиралась на палку, другой взяла Джонни под руку. Он нес вторую палку, замедляя шаг, приноравливаясь к ее походке.

Когда они медленно шли по улице, на углу, из темной парадной выскочил Рори Мак-Элпайн. Он дрожал от холода, однако не замечал этого. Судя по удовлетворенному выражению лица, мысли его были заняты более приятными категориями, чем вечерняя температура. Он перешел на другую сторону улицы и пошел вслед за Мери и Харлоу, правда, держась от них на весьма почтенном расстоянии. Дойдя до первого перекрестка, он сразу же свернул и бросился бежать.

Когда Рори вернулся в гостиницу, он уже не только не дрожал, а обливался потом, так как почти всю дорогу ему пришлось бежать. Он прошел через холл, поднялся по лестнице, вошел в свой номер, вымылся, причесался, поправил галстук и провел несколько минут перед зеркалом, стараясь придать лицу выражение печали и покорности. Наконец он достиг желаемого эффекта и отправился в номер к отцу.

Он постучал, услышал какое-то невнятное бормотание и вошел.

Номер Джеймса Мак-Элпайна был самым комфортабельным в отеле. Мак-Элпайн мог позволить себе любую роскошь. И как человек, и как миллионер, он не видел причины отказывать себе в этом.

Но в данный момент Мак-Элпайн не испытывал никакого наслаждения от своих возможностей и, откинувшись в мягком кресле, казалось, не ощущал никакого удовольствия, естественного для человека, которого всегда окружает комфорт. Он как будто погрузился в какой-то одному ему известный мрак, из которого выглянул только в тот момент, когда сын его прикрыл за собой дверь.

– В чем дело, мой мальчик? Неужели нельзя было подождать до завтра?

– Нет, папа, нельзя.

– Тогда выкладывай побыстрее. А то, видишь, я занят.

– Да, папа, знаю… – Выражение печали и покорности не сходило с лица Рори. – Но есть кое-что, о чем я обязательно должен тебе сказать. – Он нерешительно замолчал, словно собираясь с духом. – Это касается Джонни Харлоу, папа, – добавил он наконец.

– Все, что ты думаешь о Харлоу, не должно предаваться гласности. – Несмотря на строгий тон, каким были сказаны эти слова, на осунувшемся лице Мак-Элпайна промелькнуло любопытство. – Мы все знаем, как ты относишься к Харлоу.

– Да, папа… И я об этом подумал, прежде чем идти к тебе. – Рори снова замолчал в нерешительности. – Ты знаешь, что говорят о Джонни Харлоу, папа? То, что он слишком много пьет?

– Ну и что же? – Голос Мак-Элпайна прозвучал совершенно спокойно.

Рори лишь с трудом удержал на лице благочестивое выражение. Кажется, дело будет потруднее, чем он воображал.

– Все это правда… Ну, что… то, что он пьет… Я сегодня видел его в кабачке.

– Спасибо, Рори. Можешь идти. – Мак-Элпайн помолчал. – А ты тоже был в этом кабачке?

– Я? Ну что ты, папа! Я был на улице. Но я видел через окно.

– Значит, шпионил, мой мальчик?

– Просто проходил мимо, – обиженно ответил Рори.

Мак-Элпайн махнул рукой, показывая, что Рори может идти. Рори повернулся к двери, но потом остановился и вновь посмотрел на отца.

– Может, я и не люблю Джонни Харлоу. Но Мери… Мери я люблю больше всего на свете… – Мак-Элпайн кивнул, он знал, что это правда. – И я не хочу, чтобы ей причинили зло. Поэтому я и пришел к тебе. Она тоже была в том кабачке вместе с Харлоу.

– Что? – Лицо Мак-Элпайна внезапно потемнело от гнева.

– Даю голову на отсечение!

– Ты уверен?

– Совершенно уверен, папа! Конечно, уверен. Глаза у меня в порядке.

– Надеюсь, – автоматически вымолвил Мак-Элпайн. Гнев немного поутих, и он успокоился. – Просто я не желаю об этом слышать. Учти – я не люблю доносчиков! Я не люблю шпионов!

– Это не шпионство, папа. – Иногда сознание своей правоты доходило у Рори до абсурда. – Я просто действовал как сыщик. Когда на карту ставится доброе имя фирмы «Коронадо»…

Мак-Элпайн поднял руку, предотвращая этим дальнейший поток громких слов, и тяжело вздохнул.

– Ладно, ладно, добродетельное ты чудовище! Передай Мери, чтобы она зашла ко мне. Сейчас. Скажи ей, что я хочу её видеть. Только не говори – зачем.

Пять минут спустя Рори сменила Мери. У нее был настороженный и покорный вид.

Она спросила:

– Кто тебе об этом сказал?

– Не важно, кто. Это верно или нет?

– Папа, мне двадцать лет. – Она держалась очень спокойно. – И я не обязана тебе отвечать. Могу и сама о себе позаботиться.

– Говоришь, можешь? А если бы я выбросил тебя из команды «Коронадо»? У тебя нет денег, и пока я не умру – не будет. Тебе, неужели не ясно, деваться некуда. У тебя нет матери, по крайней мере, ты не можешь до нее добраться. У тебя нет никакой специальности. У кого же, скажи теперь, хватит смелости взять на работу калеку без специальности?

– Хотела бы я, чтобы ты повторил все эти страшные слова в присутствии Джонни Харлоу!

– Тебе может показаться странным, но я не стану на это реагировать. Возможно, в твоем возрасте я тоже стремился к независимости и пренебрегал родительским авторитетом. – Он помолчал, а потом спросил с Любопытством: – Ты что, влюблена в этого подонка?

– Он не подонок. Он – Джонни Харлоу! – Мак-Элпайн поднял бровь, услышав, с какой страстью она это сказала. – А что касается твоего вопроса, то, как ты думаешь, в моей жизни может быть что-то личное?

– Ну, хорошо, хорошо, дочка. – Мак-Элпайн вздохнул. – Давай договоримся так: ты мне ответишь на мои вопросы, а я тебе скажу, почему я их тебе задаю. О’кей?

Мери кивнула.

– Вот и хорошо! Так это верно или нет?

– Если твои шпионы так уверены в этом, то зачем задавать этот вопрос мне?

– Только прошу тебя: выбирай слова! – Упоминание о шпионах задело Мак-Элпайна за живое.

– Извинись за свое «выбирай слова».

– О боже ты мой! – Мак-Элпайн с удивлением посмотрел на дочь, в этом удивлении сквозило и раздражение, и восхищение. – А ты и в самом деле моя дочь!.. Прошу прощения. Он пил?

– Да.

– Что?

– Не знаю. Что-то прозрачное, он сказал, что это тонизирующий напиток с водой.

– И ты знаешься с этим лгуном? Как же, знаем, что это за вода! Сторонись его, Мери. А не будешь сторониться, отправлю тебя домой – в Марсель.

– Но почему, почему, папа? Почему?!

– Видит бог, у меня и так достаточно неприятностей, а тут еще моя единственная дочь связывается с алкоголиком, который скатывается все ниже и ниже.

– Джонни? Алкоголик? Послушай, папа, я знаю, что он пьет совсем немного…

Мак-Элпайн заставил ее замолчать, схватив телефонную трубку.

– Говорит Мак-Элпайн. Попросите, пожалуйста, мистера Даннета зайти ко мне. Да, сейчас. – Он повесил трубку. Потом опять повернулся к Мери. – Я обещал объяснить причину, почему я задаю все эти вопросы. Я не хотел этого делать, но, видимо, придется.

Вошел Даннет. У него был вид человека, который чувствует, что от ближайших нескольких минут он не получит никакого удовольствия.

Мак-Элпайн пригласил его сесть и сказал:

– Расскажи ей обо всем, Алексис. Пожалуйста.

Даннет совсем растерялся.

– А нужно ли это, Джеймс?

– Боюсь, что нужно. Она не поверит мне, если ты не подтвердишь, что именно мы нашли у Джонни в номере.

Мери с недоумением переводила взгляд с одного на другого. Наконец она выдавила:

– Вы посмели обыскать комнату Джонни?

Даннет глубоко вздохнул.

– У нас были для этого основания, Мери. И слава богу, что мы это сделали. Я сам до сих пор не могу поверить, что мы там нашли. А нашли мы пять бутылок виски. В его номере. И одна из них была уже полупустая.

Мери растерянно посмотрела на них. Она верила Даннету. И когда Мак-Элпайн снова заговорил, голос у него был мягким, почти нежным:

– Мне очень жаль. Мы все знаем, как ты его любишь. Между прочим, мы забрали эти бутылки.

– Вы забрали эти бутылки… – Она повторила эти слова медленно, глухим голосом, словно стараясь усвоить значение услышанного. – Но он же узнает об этом. И сообщит о краже. Явится полиция. Найдут отпечатки пальцев… ваших пальцев. И потом…

Мак-Элпайн перебил ее:

– Неужели ты думаешь, что Джонни Харлоу признается хоть одной живой душе, что держал у себя в номере пять бутылок виски? Беги, девочка, и переоденься! Через двадцать минут мы отправимся на этот чертов прием. И, очевидно, без твоего драгоценного Джонни.

Мери продолжала сидеть с неподвижным лицом, не сводя с отца немигающих глаз.

– Прости, – сказал он. – Я не хотел тебя обидеть. Это вышло неожиданно.

Даннет придержал дверь, пока Мери, хромая, не вышла из номера.