Текст книги "В погоне за солнцем (СИ)"

Автор книги: Алиса Элер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

   Полдень туманил голову, путал мысли. Я бросил измученный, затуманенный взгляд вперед, надеясь разглядеть в дрожащем, колышущемся мареве крепостные стены Ильмере. Но горизонт был чист, как и час, и два часа назад. И мне начинало казаться, что эта пытка никогда не закончится.

   Проносящиеся мимо экипажи и всадники обдавали нас суховеем, в котором умерло само воспоминание о прохладе. Время застыло, как увязшая в янтаре муха. Я не мог ни о чем думать – но и не думать не мог! И сложно было сказать, что было большей пыткой: жара или невыносимая, невозможная скука.

   Я сам не заметил, как очнулся от дремы. В голове прояснилось, и я нетерпеливо заерзал в седле. Нет, если будем так медленно тащиться, точно с ума сойду!

   – Эй! – привлек внимание спутников я. – Хорош плестись!

   И, подавая пример, легонько ударил каблуками о круп кобылы. Она сорвалась с шага на стремительную рысь – да так резко, что я едва не сверзился. Похоже, это стало неожиданностью и для нее, потому что почти сразу она перешла на неторопливый аллюр, а потом и вовсе остановилась.

   – Ты чего? – с искренним недоумением спросил нагнавший меня Нэльвё.

   Случайные попутчики смотрели кто удивленно, кто неодобрительно. Ну, еще бы! Сорваться с места в галоп, взвив клубы пыли, чтобы почти остановиться через какую-то сотню шагов!

   – Так мы в город затемно доберемся. Не знаю, как тебя, а меня это не устраивает. Ну, пошла! – прикрикнул я на кобылу. Она жалобно ржала и вяло стригла ушами, упираясь, что есть сил. Но я прекрасно чувствовал настроение лошадей и видел, что им далеко не так плохо, как они старательно это изображают. Поэтому настойчиво подгонял, не давая халтурить.

   ...Дорога стелилась под копыта диковиной золотисто-охровой лентой. Цветущее разнотравье бежало с нами наперегонки, простираясь настолько, насколько хватало глаз. Ветер, излюбленный спутник всех путешествий, трепал свободную рубашку, взмокшие, липнущие ко лбу и щекам волосы. Коса хлестала по спине, и я в которой раз пообещал себе, как только, так сразу сходить к цирюльнику. Пыль завивалась вокруг копыт, и случайные попутчики, угодившие во взметавшиеся после нас золотистые облачка, изрыгали проклятья, посылая нас в бездну и Край вечной ночи разом, но я только улыбался.

***

   К воротам Ильмере мы выехали на закате. Солнце, к вечеру подобревшее, светило в спину и отбрасывало далеко вперед причудливые тени.

   Отсюда, с гребня холма, город лежал, как на ладони, и казался расписной игрушкой. Я привстал на стременах, вглядываясь вдаль, и недовольно цокнул.

   – Ну и очередь! Хорошо, если вообще успеем сегодня.

   – Я могу потребовать, чтобы меня пропустили вне очереди, – робко предложила Камелия. – Это одна из привилегий Высоких лордов.

   – Чтобы они нас с особым пристрастием осмотрели? – фыркнул Нэльвё. – Благодарю покорно! Лучше попробовать проскочить перед... м-м... да хоть перед тем купцом. Ты только посмотри, какой воз! Органза, муслин и батист, ткани-паутинки из Лазурной Гавани, шектарские шелка, лиссарийское кружево... вот уж где стражники разгуляются! Они на нас даже не посмотрят, только бы быстрее отделаться.

   – Конечно же, стражники не заметят твоего маневра, – иронично заметил я. – Они "люди", а не "идиоты". Это не одно и то же. Оборванцы, пытающиеся въехать в город перед богатым возом, вызовут подозрения. А вот, скажем, спешащая благородная госпожа – нет. На ее сопровождающих даже никто не взглянет.

   – То есть ты предлагаешь действовать в лоб – и будь что будет?

   – Другую легенду все равно не придумать, – пожал плечами я. – Может, в город нас и пропустят, но запомнят.

   – Ладно, – поморщился Нэльвё. – Твоя взяла. Девчонку никто не ищет, вот пусть и сверкает перед стражей.

   – А зачем мне в Ильмере? – спохватилась Камелия. – Это же глухая провинция. Крестьянам-то мы про столицу врали, а тут что говорить?

   Повисла тишина, такая густая, что слышен стал шелест ветвей кустарника и шепоток ветра.

   – Ну... – неуверенно начал я, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь про этот захудалый городишко. По правде сказать, все "городишки" кроме Торлисса и Лэйдрина были у нас захудалые – купечеству и знати хватало двух столиц за глаза. Все остальные или появлялись на карте как-то само собой, вырастая из деревушек и поселков, или строились от большой нужды вокруг крепостей, у портов, на перекрестьях дорог.

   Ильмере раскинулась у широко разлива Майры, где от берега до берега чуть большим полумили. Это как раз был случай с обросшей городищем крепостью (Майра – древняя граница земель бессмертных), так что кроме этих самых крепостных стен, реки и обыкновенной городской суеты смотреть здесь было не на что.

   – Проездом? – неуверенно спросил Нэльвё.

   – Пусть так. Но куда? – невесело улыбнулся я. – Не в Лес Тысячи Шепотов же. А в Холмы – подозрительно.

   – Lliane-shi Viorre! – воскликнула Камелия. – Виоррейский карнавал! Он как раз начинается.

   – Не очень удачно. Обычно лорды и леди высочайших домов, отправляющиеся на неделю Поющих флейт, прибывают вместе со своими бессмертными родичами. Ты кому приходишься?

   – Моя мать – младшая княжна Серебряной лозы, пятая наследница венценосного дома Тайноррэ, – заученно оттараторила Камелия.

   – О! – щелкнул пальцами Отрекшийся. – Прекрасно! Имя Тайноррэ на слуху, должны проникнуться...величием момента. И в Виорре у твоего дома резиденция есть. Значит, проблема решена! Вперед, леди!

   Коротко щелкнули поводья, и конь Нэльвё ринулся вниз, под откос. Щелк, щелк! – и мы устремились за ним наперегонки с дурашливым ветром. Мимо проносились телеги, плетущиеся по тракту паломники и оборванцы, богато изукрашенные кареты и высокородные лорды и леди с одинаково скучающими и одинаково напудренными лицами. Мы влетели в очередь из неповоротливых телег, карет и возов, запрудивших подход к воротам.

   Крики, ропот и нарождающееся раздражение волной прокатилось по толпе. Стража, заслышав гул, начавший подниматься уже штормовым валом, ухватилась за пики и заступила дорогу. И куда только делась сонная одурь!

   Лошадь Камелии взвилась на дыбы и истошно заржала (кажется, уже позабыв, что еще с утра был обычным крестьянским тяжеловозом). А она сама окатила толпу ледяным презрением и выкрикнула:

   – Я – Камелия из дома Эльгйер, Великого дома Эльгйер! Прочь с дороги, пока я не приказала нанизать ваши головы на пики!

   Ее звонкий голос разнесся над толпой, только сейчас в нем звенели не серебряные колокольчики, а сталь – и дрожь пробрала даже меня.

   Меч выскользнул из ножен Отрекшегося с тихим напевом – и ослепительно полыхнула на солнце. Толпа замерла, затаив дыхание, точно завороженная – и с возгласом-вздохом прянула назад.

   Камелия подхлестнула коня и сорвалась вперед. Стража, преградившая въезд, бросилась врассыпную, убираясь с дороги. Толпа, сначала робко притихшая, взревела – и хлынула за нами. Мы влетели в ворота тремя разноцветными птицами и, ни на секунду не задерживаясь, помчались вперед по улицам.

   Позади раздалось зычное "куда прешь?!" и лязг стали. Рев толпы – все отдаляющийся, но не стихавший – гнал вперед.

   Только через два квартала, куда уже не долетали отголоски устроенной нами свары, мы смогли приостановиться.

   – Чего они так взбеленились? – спросила Камелия, когда наши кони поравнялись, и можно было говорить, а не кричать через всю улицу. В ее голосе отчетливо слышалась досада.

   – А ты ничего не заметила? – невпопад откликнулся я и тут же об этом забыл, поглощенный другими мыслями.

   ...В Ильмере я был, кажется, лет двадцать назад, и за это время городок лишь разросся и еще больше подурнел. Доски, которыми мостили улицы, окончательно осклизли от грязи и щедро выливаемых из окон помоев. Покосившиеся дома обветшали, и облупившаяся краска слезала с них рваными лоскутами, обнажая выщербленный временем камень.

   "Ильмере... – с неожиданной тоской подумал я. – "Лебедь". Озерный острошпилевый замок – и город-жемчужина Западных земель, притулившийся у излучины рек. Тысячи лет твои белокаменные стены стремились ввысь, к облакам, срывались в свободном полете. Тысячи лет раскинутыми крылами плескались на ветру тонкие ленты флагов. Город-жемчужина, красота Первых дней... Но сгустились сумерки, и ты, как и все лучшее, как и все мы, сгинул в обжигающем пламени Тысячелетней ночи. Пепел и белокаменные руины – вот все, что осталось от твоей стройной неги и красоты.

   А потом пришли они, люди – и вот уже крепости из неотесанного гранита поднимаются из твоего пепла. Уродливые башни, умытые в грязи деревни... Мы отдали тебя, поверженную, легко, без боя. Отдали тем, кто обрек тебя на гибель и забвение. Отдали, даже не подумав, не вспомнив... И теперь, проезжая по осклизлым от помоев улицам даже не видим твоих извечных, непрекращающихся слез.

   Мы и себя отдали, потеряли... и забыли.

   Прости, Ильмере. Прости, яснокрылая".

   – ... что не заметила? – терпеливо и как-то обреченно (видимо, уже не в первый раз), повторила Камелия. – Мастер Мио, вы меня слышите?

   – Что не заметила? – глупо спросил уже я, еще гуляя где-то среди мозаичных улочек прежней Ильмере.

   – Не заметила, – перебил Нэльвё, уставший от бесконечного разговора, – что мы втоптали в землю целый тюк тончайших лиссарийских кружев, опрокинули воз с фарфором и разбили парочку амфор с оливковым маслом, пока продирались сквозь толпу. Господа купцы сначала, конечно же, испугались, но почти сразу опомнились и стали напирать на стражу, требуя восстановить нанесенной Высокой леди ущерб.

   – Да? – несчастно спросила Камелия и несмело потянула поводья, оглянувшись. – Мы должны...

   – Ничего мы не должны, – осадил ее Нэльвё. И жестко добавил: – Успокойся. Весь ущерб, нанесенный Высокими лордами, покрывают городские власти. Если, конечно, находят это необходимым.

   – Камелия, – с обычно непозволительной резкостью начал я. – Мы торопимся. Нам некогда участвовать в разборках. Да и нельзя, вообще-то: если мы вернемся, нас непременно запомнят. Поэтому, пожалуйста, едем прямо!

   Девушка стушевалась. Она, казавшаяся каких-то пару минут назад высокородной госпожой, которой, не раздумывая, должен повиноваться каждый, вновь стала прежней: маленькой наивной девочкой, которая в очередной раз столкнулась с жестокой реальностью и совсем ничего не могла ей противопоставить.

   Потому что реальность, драконы ее пожри, совершенно права!

   – А не пойдешь сама – волоком потащим! – вкрадчиво сказал Нэльвё, наклонившись к вспыхнувшей от негодования и смущения леди.

   Не давая ей прийти в себя, thas-Elv'inor отпрянул и невозмутимо продолжил:

   – Сегодня выезжать уже поздно, так что предлагаю кончать валять дурака и озаботиться делами насущными. Скажем, ужином.

   – В Ильмере, конечно же, никто не был? – безнадежно спросил я и только досадливо скрипнул зубами, услышав ответ. Кто бы сомневался! – Где остановимся?

   – Только не в этой дыре, – брезгливо добавила Камелия.

   – Детка, этот город – одна большая дыра, – покровительственно сообщил Нэльвё, заработав гневный взгляд леди и мое невольное восхищение. Так талантливо чередовать амплуа, представая то героем, то злодея, надо уметь!

   – Так здесь только на окраинах, – успокоил ее я и бросил предостерегающий взгляд на Нэльвё, шепнув одними губами: "Доиграешься". Он скептически скривился и, подхлестнув коня, вырвался вперед.

   Я лукавил. Город производил удручающее впечатление весь: от золоченных шпилей храмов до полуоблупленной ратуши и неловких, грубых коробок домов, громоздящихся друг на друге. Запустение и отчаяние – вот единственные чувства, которые еще сохранились в этой беспросветной серости. Они сквозили повсюду: в изломах кривых улочек, в вянущих на подоконниках гортензиях и надсадном, охрипшем крике ворон.

   – А вот и стационарник. Красиво, зараза!

   – Где? – любопытно завертела головой Камелия. Все обиды тут же забылись. Так же быстро, как расстроилась, Камелия развеселилась, и теперь буквально подпрыгивала от нетерпения, попинывая лошадку каблуками и подергивая за поводья.

   Я проследил за взглядом Нэльвё и только сейчас заметил разливавшееся над городом сияние. Золотисто-алое, переливчатое, оно терялось на фоне закатного неба.

   Истошное "кар-р-р!" всколыхнуло сонную тишину улиц. Сердце пропустило удар – и ухнуло вниз, когда с крыши дома, вдоль которого я проезжал, сорвалось несколько черепиц. Загремел металлическим звоном водосток. Перепуганная лошадь шарахнулась влево, столкнувшись с конем Камелии и чуть не выбив девушку из седла.

   Я, не сдержавшись, грязно, но совершенно бессвязно выругался, не столько стараясь высказаться виновнице, сколько отвести душу. Хриплое карканье, похожее на отрывистый смех, закружилось вместе с вороной. Я вскинул голову, в бессилии сжимая кулаки – и осекся, встретившись с изумрудно-весенним взглядом.

   Своим взглядом.

   Портрет, конечно же, был не в цвете, но чернила ложились так точно и тонко, до последнего росчерка, что можно было в это поверить – и безошибочно узнать.

   – Мио? Ты что там высматриваешь?

   Проклятье! Только внимание Нэльвё мне привлечь не хватало! Я замер, лихорадочно обдумывая, просчитывая и решая, что, дракон раздери, делать. Сказать им? Или молчать дальше?

   Молчать... А что толку? Да, плакат не видно за моей спиной, но вряд ли он единственный на весь город. Уж у ворот и телепорта точно висят объявления о розыске, и мое в том числе.

   Отчаянно хотелось схватиться за разрывающуюся от бесчисленных вариантов голову. Но вместо этого я – или кто-то, на мгновение ставший мной – медленно обернулся.

   – Ничего, Нэльвё, – долетел до меня собственный, но словно бы чужой, голос. – Ничего.

   Ложь поднялась между нами стеной отчуждения. Я поднял на Нэльвё взгляд и улыбнулся.

   – Все в порядке.

   Камелия, только сейчас увидевшая сияние, ахнула. И, обернувшись ко мне, спросила:

   – Что это?

   Ее вопрос пришелся очень кстати, позволив уйти от неприятного разговора.

   – Искажение пространства вокруг действующего телепорта, – мягко и доброжелательно ответил я, словно не замечая пристального взгляда Нэльвё.

   – Красиво! Почти как северное сияние, – мечтательно проговорила девушка.

   – Да, наверное. Я не был на Жемчужных Берегах.

   Я делал все, чтобы не выказать волнение натянутых нервов-струн. И thas-Elv'inor, кажется, поверил. Во всяком случае – отвернулся. И, легонько подхлестнув поводьями, пустил лошадь шагом.

   – Я слышала, что сияние севера – самое прекрасное из всего, что можно увидеть, – тихо продолжила Камелия, вновь взглянув на небо. Я поравнялся с ней и легко обогнал. – И я бы очень этого хотела.

   – Может быть, его уже давно нет, – бросил из-за плеча порядочно отъехавший Нэльвё. – Или не было никогда.

   – Было! – возмутилась Камелия и, спохватившись, тоже тронулась с места. – И не могло исчезнуть.

   – Мир меняется, – негромко заметил я. – И мы меняемся. Время уходит и забирает самое прекрасное.

   – Говорят, сияние севера родилось из поцелуя неба и драконьего пламени, – упрямо продолжила Камелия. – Неужели что-то может быть властно над ним?

   Я неопределенно пожал плечами, ничего не ответив. Убедившись, что Нэльвё утратил ко мне интерес, позволил себе перевести дух. Спокойствие и сдержанность, к которым я привел себя силой воли, слетели в один миг. Тревога ворвалась в сердце, внеся сумятицу в мысли. Они путались, сталкивались друг с другом, как вспугнутые птицы. Десятки, сотни, тысячи вариантов проносились в голове, толкаясь и теснясь, противореча друг другу.

   Что делать? Из города не выбраться... Или выбраться, но одному.

   Бросить их здесь? Нет, не то, что бы я за них переживал, но что делать мне? Все мои скромные накопления остались в сумке, позабытой еще в доме Нэльвё. Без денег я просто не попаду на Арлетту. И Корину за его сумасбродной ученицей обещал присмотреть...

   Сказать прямо? Или, увидев очередной плакат, разыграть удивление? Впрочем, и разыгрывать-то не придется: я по-прежнему не представлял, что и кому от меня могло понадобиться. Да еще настолько, чтобы разыскивать по всей Севере!

   Нет, "удивлению" он не поверит. Теперь. Драконье пламя! Нужно было не валять дурака, а сказать все сразу, как только увидел!

   Подойти и рассказать все нельзя: Нэльвё сразу же задаст вопросы, на которые у меня нет ответов. В это он, конечно же, тоже не поверит. Проклятье!

   Надо срочно что-то делать, но что? Мне даже в трактир заходить опасно, не говоря уже о том, чтобы открыто ехать по улице!

   Сказать-не сказать, сказать-не сказать...

   Чет-нечет...

   – О! Вот этот, пожалуй, подойдет, – обрадовался Нэльвё чему-то. – Во всяком случае, хотя бы не похоже на хлев.

   Я очнулся от рассуждений и вскинул голову. Мы становились у трактира под вывеской "Славный Алестор". На ней красовались любовно, но неумело намалеванные горы и северные озера, тонущие в зеленой дымке лесов.

   – Эй, малый! – Нэльвё подбросил на ладони пару медек. Привлеченный их звоном, тут же нарисовался безотказный мальчишка-конюх – чумазый, в старой, обветшалой одежде, с острым и цепким взглядом выросшего на улицах ребенка. – Почисть и накорми коней!

   Отрекшийся спрыгнул с лошади по-кошачьему плавно, бесшумно. Старательно рассказываемая им легенда о том, что он "безобидный целитель" в очередной раз пошатнулась.

   Неумолимо приближалось мгновение выбора. Идти или не идти с ними, заходить или не заходить?.. Идти – или убираться из города, высекая искры из-под конских копыт и взвивая облака пыли?

   Убираться, сжигая за собой мосты?

   Я натянул поводья, уже сделав выбор, но еще не решаясь его признать – и столкнулся с испуганным взглядом Камелии. В ее расширившихся глазах мелькнуло внезапное, невозможное прозрение – и неверие. Она не заметила, не могла заметить. Просто вдруг поняла, что я собираюсь уйти.

   Лошадь всхрапнула, заплясала – и остановилась, когда я резко сжал бока и откинулся спиной назад.

   Когда я, устыдившись ее взгляда – не обличительного или разочарованного, возмущенного, а испуганного – остался.

   Последние сомнения отступили, когда кто-то, изнывающий в трактире от жары, распахнул окно – и из него потянулись, щекоча нос, запахи отличной кухни. Душистое мяса с травами, томящееся на углях, молодая картошка с укропом, жареные грибы и свежий, только что из печи, хлеб. Желудок, героически молчавший весь день, заныл, растравленный умопомрачительными ароматами. И я позорно капитулировал, бросив поводья и спрыгнув вслед за Нэльвё.

   Сам он помогал спуститься не сводящей с меня напряженного взгляда Камелии.

   – Что-то случилось? – как ни в чем не бывало спросил я с легкой тревожной ноткой в конце.

   – Н-нет... Показалось... – тихо сказала она, мотнув головой. Челка смешно упала на глаз, заставив ее еще раз качнуть головой. – Чепуха.

   Камелия приняла поданную руку и, придерживая великолепный белоснежный шлейф, аккуратно спустилась с коня, ступив аккурат между двумя лужами.

   – А зачем за ними ухаживать? – негромко, растеряв весь щебет и звон, спросила она. – Мы ведь их продать хотели. Все равно с собой провести нельзя.

   Я едва заметно поморщился. В свете последних событий поспешное бегство из города казалось едва ли не самым вероятным исходом. И хотелось бы, чтобы оно проходило быстро... то есть не на своих двоих.

   – Так трактирщику и продадим, – отозвался Нэльвё. – По дешевке. А там уж пусть он разбирается, куда их пристроить.

   Он отправил в полет монетки, одну за другой. Медяки взвились в воздух, сверкнув красновато-охристыми краями – и приземлились в торопливо подставленную рубаху.

   – Пойдемте, – бросил он через плечо, уже поднимаясь по ступеням.

   Я замер, не торопясь идти следом. Камелия робко оглянулась на меня и скрылась за дверью. Что-то меня смущало, тревожило, не давало покоя. Я оглянулся. Мальчишка сгреб монеты в горсть, ссыпал их в карман и, подхватив кобылу Нэльвё под уздцы, потянул ее за собой. Отчаянно боящиеся незнакомого города, лошади жались друг другу и потянулись следом за подругой, не раздумывая.

   Силуэт мальчишки уже скрылся за поворотом, во внутреннем дворике, а я все задумчиво смотрел ему вслед. Очнувшись, встрепенулся и, отогнав липкую тревогу, шагнул за порог. Праздновать труса и перестраховщика было поздно.

   В толкотне, гомоне и сутолоке битком набитого трактира было не продохнуть. Единственный незанятый столик обнаружился в центре зала – и тот без стульев. Искать другое место ни сил, ни желания уже не было, поэтому мы не стали привередничать. И не зря. Самым сложным оказалось протолкаться сквозь толпу. Вопрос со стульями решился быстро: их предупредительно вернули соседи, только завидев нас (и Нэльвё, недвусмысленно опустившего ладонь на рукоять меча).

   Служанки вспугнутыми птичками метались по залу, перелетая от столика к столику. Они сталкивались друг с дружкой, роняли подносы, путали заказы – и не успевали брать новые. Мы впустую прождали несколько минут, и просидели бы еще столько же, если бы терпение Нэльвё не лопнуло, и он попросту не ухватил бы одну из них за локоть.

   – Милая девушка, – ласково начал он, рывком притянув служанку к себе, -подскажите: что у вас на ужин?

   Девушка испуганно отшатнулась, но Нэльвё держал крепко. Она еще несколько раз трепыхнулась, как птичка, угодившая в силки, и отчаянно затараторила:

   – Рагу заячье с овощами, корейка свиная, вырезка телячья, курица жареная. К ним толчонка, картофель отварной с зеленью, каши – гречневая, пшеничная, овсяная – и похлебка. Салат, ватрушка творожная, чай, медовуха.

   – Мне – рагу, будьте любезны. С картофелем. Господа?..

   – Крылышки, – пискнула Камелия. И, с каким-то особенным блеском в глазах и странной интонацией, закончила, подавшись вперед: – и толчонку!

   – Толчонку и ножку, – резюмировал я, стараясь не смотреть на леди – иначе бы не удержался и прыснул.

   – И кувшин медовухи! – запоздало крикнул Нэльвё вслед шустрой подавальщице, уже растворившейся где-то в толпе. – А, да чтоб тебе!

   – Это провидение тебя на путь истинный наставляет, – подколол его я. И миролюбиво добавил: – Потом закажешь. И лучше не медовуху, а чай.

   – Сами пейте свой чай! – огрызнулся он. – Я себе заказывал.

   – Не влезет же, – хмыкнул я.

   – Вот и проверим!

   Я пожал плечами и устало откинулся на спинку стула. Обычно всякое ожидание меня раздражало, но сейчас я был ему даже рад, наслаждаясь блаженной недвижимостью и ничегонеделаньем.

   Скучать не давала Камелия: она с таким искренним восторгом и безудержным любопытством вертела головой, осматриваясь вокруг, что при виде нее невозможно было не улыбнуться.

   Девушку интересовало все. Пропахший пивом пол, столы с намертво въевшимися пятнами, мутные окна... Наемники, пьяно хохочущие над сальными шуточками, и их визгливо вторящие подружки. Крестьяне, пересчитывающие на протянутой руке горсть медяков и гадающие, хватит ли на ночлег. Купцы, яростно торгующиеся за каждый грош – или уже, довольные, обмывающие сделку.

   – Так пялиться на людей неприлично. Ты что, впервые в трактире? – не выдержал Нэльвё, когда на нас уже стали оборачиваться и бросать недобрые взгляды. – Никогда не поверю! Пять лет учиться в Академии – и ни разу не выбраться в город? С друзьями-то? Свежо предание... – многозначительно закончил он.

   Камелия немного смутилась:

   – Была, но...

   – "Но" что?

   – Но они были... приличнее!

   Мы с Нэльвё прыснули.

   – Это еще оч-чень приличное заведньице!

   Камелия бросила брезгливый взгляд на визгливо расхохотавшуюся помятую девицу и сморщила благородный носик:

   – Может быть. Но трактиры возле Академии гораздо более... достойные.

   – Ну, еще бы, – сквозь смех едва выговорил я. – Торлисс, милая леди, – это город свободных искусств и наук, а Ильмере – обычная крепость. Естественно, в одном ты за столиками будут студенты в обнимку с книжками, а в другом – наемники и военные с... хм. Не суть.

   Нэльвё улыбнулся, позабавленный обтекаемостью моей формулировки и презрительным личиком Камелии. И фыркнул, не удержавшись:

   – Да уж, "с книжками"! С пивными кружками!

   – Одно другому не мешает, – с самым что ни есть серьезным видом сказал я.

   – Где же еда? – с деланным возмущением проговорила Камелия, пытаясь загладить неловкую тему и нервно расправляя манжеты. Поднимать на нас смущенный взгляд леди не смела.

   – Разогреют и принесут, – лениво пожал плечами Нэльвё. .

   Белое кружево выскользнуло из тонких пальчиков Камелии. На лице проступил настоящий ужас.

   – "Разогреют?"

   – Ты же не думала, что они будут каждый раз готовить? Или думала? Да где ж столько времени найти-то, и столько рук!

   – Ваш заказ! – чирикнула подлетевшая пичужка-подавальщица, сноровисто расставляя посуду. К вящей радости Нэльвё и моему неудовольствию, про кувшин с медовухой она все-таки услышала. Я поморщился, но заказывать еще и чай не стал.

   Отрекшийся аккуратно отпилил едва режущим ножиком кусочек мяса, наколол его на вилку и отправил в рот с крайне скептическим выражением. Прожевал – и, выдав снисходительное:

   – Пойдет! – приступил к трапезе. Я поверил ему на слово и присоединился.

   Курица оказалась вполне себе съедобной. С травами, правда, малость переборщили, но совсем чуть-чуть.

   – Нет, определенно не хватает салата, – решительно сказал Нэльвё, и пристальным, соколиным взглядом принялся высматривать добы... служанок.

   Я глотнул медовухи. Было, на удивление, вкусно и некрепко. В голове немного прояснилось, но чувство тревоги и не думало отступать. Напротив: вышло на первый план, заслонив собой все.

   Странный, невозможный, несуществующий звук слышался отчетливее слов Камелии, звонче скатившейся под стол вилки, тише кошачьих шажков и пронзительнее скрипа половиц. Тихий шелест – медленный, размеренный... как уходящий сквозь узкое стеклянное горлышко песок. Я видел, как наяву, эту сыпучую струйку перламутра, все истончающуюся, дрожащую, тающую серебряной дымкой под оттикивающие в голове минуты, секунды, мгновения...

   И опадающую с последней песчинкой.

   Время замерло, словно пошатнувшись, готовясь к прыжку – и сорвалось в полет-падение. Я, уже зная наперед, что должно произойти, вскочил со стула. Неловко зацепленная кружка соскользнула со стола – и брызнула осколками и золотисто-медовыми каплями.

   Дверь распахнулась. В трактир ввалилось четверо стражников в болотно-зеленых плащах Ильмере поверх кольчуг.

   Самый первый, вырвавшийся вперед и больше всех мешающий другим, пробежался цепким взглядом по толпе, что-то цепко выискивая – и остановился на мне.

   И тишину испуганно притихшего зала разбило резкое, хлесткое:

   – Именем Совета, вы арестованы!

***

   – "Арестованы"? – переспросил я с легкой усмешкой. – Прошу прощения, но я...

   – Не сопротивляйтесь и не пострадаете, – отчеканил стражник, жестко обрывая меня.

   – Это, наверное, какая-то ошибка! – тоненько воскликнула Камелия, переводя испуганный взгляд с нас на стражников.

   – Вашего спутника, – тихо начал невыразительный мужчина, стоящий позади. Его плащ перехватывала брошь в виде сокола. Командир. Ничего примечательного: сухощавая поджарая фигура, неопределенный возраст – то ли тридцать, то ли сорок лет, – совершенно не запоминающиеся черты лица. Тяжелая, грубая кольчуга стесняет вкрадчивые, плавные движения. Полуторный меч лишь бессмысленно оттягивает пояс, не являясь продолжением руки – и во всем уступает любимому короткому клинку. Нет, он не стражник. Тайная служба, – ищут по всей стране. Повсюду – в караулках, у ворот, на всех улицах – висят проскрипции с его портретом.

   – Интересно, – вдруг вмешался Нэльвё, спокойно и неторопливо. Происходящее, кажется, ничуть его не беспокоило: только забавляло. Он сидел, как и до того, откинувшись на стуле и крутя в руках кружку с медовухой. – "Ваш спутник", "его"... мне кажется, или вы даже не знаете имени того, кого разыскиваете? Для Совета, с его сетью соглядатаев и почти безграничными возможностями, это несколько странно.

   Лицо мужчины окаменело.

   – Вы ставите под сомнение законность наших действий? Мы не обязаны отчитываться перед задерживаемыми.

   Я лихорадочно просчитывал варианты. Сквозь толпу к окну не пробиться. К черному выходу – тоже... впрочем, туда хозяин все равно не пустит.

   – Неужели? – холодно продолжил Нэльвё, и в аметистовых глубинах его глаз запылало ледяное колдовское пламя. – Я не слышал, чтобы вы предъявили обвинения. О каком, в таком случае, аресте может идти речь? Я уже не говорю о том, что вы пытаетесь задержать aelvis, бессмертного, – что в принципе недопустимо. Мы не попадаем под юрисдикцию человеческих властителей. Даже если им этого очень хочется.

   Нет. Не подойдет. Значит, единственный вариант – прорываться с боем. Но как?

   – Совет намерен...

   – Чистая аэльвская кровь, – проговорил Нэльвё, смакуя каждое слово. – Бессмертный. Вы хотите конфликта, милорд? Полагаю, нет. Будьте любезны: спрячьте мечи и покиньте это заведение так же быстро, как и пришли. Можете, впрочем, изложить моему другу обвинения Совета. Если захочет, он пройдет с вами. Если нет – извольте удалиться. Немедленно.

   – Если при задержании будет оказано сопротивление, – холодно сказал командир, – мы имеем право применить силу.

   Не дожидаясь логического окончания угрозы, Нэльвё по-кошачьи мягко и плавно, одним текучим движением поднялся со стула. Шагнул вперед, заслоняя нас – и потянул меч. Он выскользнул с тихим звоном так плавно, играючи и будто бы небрежно, что никаких сомнений в мастерстве Отрекшегося не возникло.

   Вспыхнувшая на солнце сталь – тончайшая, голубоватая, почти полупрозрачная, словно выточенная из лунного света, порезаться о которую можно от одного лишь взгляда – ответила на мой незаданный вопрос.

   Столы вокруг нас стали стремительно пустеть, а толпа рокотливым потоком ринулась в другую часть зала. Один из стражников – тот самый, первым объявивший об аресте – пинком отбросил стол, разметал стулья и бросился на нас. Нэльвё плавно, с текучей водной грацией, отвел взвившийся в воздух меч противника. Клинки скрестились, запели низкой и резкой протяжной нотой – и разошлись, чтобы сойтись еще в десятке коротких ударов.

   Стражник утратил инициативу почти сразу же, и теперь пятился, неловко отбивая чересчур быстрые и легкие, порывистые удары. Они оба сражались бастардами, только для Нэльвё меч был словно продолжением руки, а для нападавшего – бестолковой обузой. Он и так безнадежно проигрывал бы бессмертному в скорости, гибкости, пластике, а в громоздкой кольчуге и вовсе ничего не мог противопоставить. И оттого пятился, послушно отступал под напором танцующих шагов бессмертного, теснящего его к двери, чтобы в конце концов ловко уйти из-под удара вбок – и вовлечь Нэльвё в круг сражающихся.