Текст книги "В погоне за солнцем (СИ)"

Автор книги: Алиса Элер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

   – О, это тебя так расстроит!

   – Лорда, быть может, и не расстроит, – строго отчеканила Висения, о которой они успели позабыть, – но ударит по его репутации.

   Разговор оборвался. Эрелайн согнал с лица улыбку и, с обычным выражением равнодушия, быстро зашагал к крыльцу.

   Двустворчатые двери с вставками из стекла были распахнуты в полдень. Солнечный свет, льющийся из высоких окон, золотил витые светильники, дробился в хрустальных подвесках и зеркалах.

   Мажордом, приветствующий гостей любезно, но несколько холодно, при виде них засуетился. Выражение скучающего равнодушия сменилась крайней любезностью.

   – Лорд-хранитель, леди, лорд-наследник, приветствую вас! Лорд вьер Шаньер, Вас уже ждут. Следуйте за мной.

   Эрелайн коротко кивнул Висении, улыбнувшемуся Лоиру и направился за управителем двора, ждущего его впереди.

   Створки дверей распахнулись. Гулкое эхо шагов, торопливых – мажордома, и мерных, спокойных – Эрелайна – единственные, тревожили тишину, в которой застыл зал.

   Зал – и несколько тонких фигурок, стоящих на ступенях широкой мраморной лестницы. В свете, льющемся из окон и слепящем глаза, невозможно было разглядеть их. Но Эрелайн и без того знал, кто его ждет.

***

   – Идет, идет! Он идёт! – зашептала одна из фрейлин, едва удерживаясь от того, чтобы не воскликнуть в полный голос. Ее останавливали только правила приличия и дыхание, которое сбилось от торопливого подъема по лестнице.

   Холод – не такой, который бывает от сквозняка, а который оседает на коже морозным дыханием – пробежал по спине, плечам, кольнул льдистыми осколками запястье. Иришь сжала веер, до боли, чтобы притупить страх, сдавивший грудь так, что не вздохнуть.

   – В самом деле? – голос предательски дрогнул, и она сама поморщилась от того, как нервно это прозвучало. Иришь попыталась улыбнуться, но не смогла заставить себя, и улыбка вышла слабой.

   – Да, леди.

   От понимающей улыбки фрейлины в Иришь вспыхнуло раздражение. Страх отступил, забрав с собой слабость.

   Иришь глубоко вздохнула, выравнивая дыхание, расправляя плечи. Но стоило ей поднять взгляд, как сердце сбилось с ритма, пропустив удар: перестук каблуков, разносившийся по всему залу, оборвался – и голос, резкий и неприятный, как звон монет, объявил:

   – Эрелайн вьер Шаньер, лорд-хранитель Сумеречного перевала и сумеречных дорог, лорд дома Пляшущих теней! Ириенн вьер Лиин, третья наследница лорда-правителя, верховного правителя Зеленых Холмов и лорда дома Лунного света.

   Когда последний отголосок гулкого эха затих, в воцарившейся тишине стало можно различить чьи-то негромкие шаги.

   Шаги, уже на лестнице! Собраться, успокоиться!

   Собраться – и начать вновь дышать.

   Иришь до боли сжала веер, надеясь придать себе решимости – и, не давая себе времени на сожаления или раздумья, резко вскинула голову.

   – Добрый вечер, леди Ириенн.

   – Вы ошиблись, – девушка через силу улыбнулась, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Еще только день.

   – Да, действительно, – Эрелайн смутился, виновато улыбнувшись – и Иришь с удивлением поняла, что он тоже избегает ее взгляда. – Прошу прощения.

   – Вам не за что извиняться.

   Тревога, терзающая Иришь, исчезла, и дышать стало неожиданно легко и свободно, почти пьяняще.

   – Лорд вьер Шаньер! Как чудесно, что вы уже прибыли!

   От голоса подошедшей сзади Айори девушка едва не вздрогнула, успев забыть о ней.

   Эрелайн обернулся. Иришь не шелохнулась, и без того прекрасно зная, кого увидит.

   – Мы уже вас потеряли, – улыбнулась Айори. И, поравнявшись с ними, склонилась в легком поклоне, выпустила острую шпильку-комплимент: – Вы сегодня элегантны, как никогда.

   Ударение, сделанное на "как никогда", придало ее словам оттенок насмешки.

   Иришь замерла, похолодев.

   – Спасибо, – ответил Эрелайн и улыбнулся, разбив объявшие ее опасения. – Я рад, что смог угодить высшему свету. Я не слежу за модой.

   Лорд Эрелайн не лгал. Обыкновенно он не придавал значения столичным веяниям, предпочитая носить рубашки без жилета и сюртука, но оступаться от моды на церемонии не мог даже он. И черный с серебряным шитьем костюм удивительно ему шел.

   – С минуту на минуту прибудут первые гости, – продолжила Айори, перейдя к беспокоящей ее теме. Ее голос поскучнел, стал сухим и деловитым. – Вынуждена вас оставить: мне нужно закончить необходимые приготовления. Мы с лордом-правителем будем приветствовать гостей позже.

   И, дождавшись короткого поклона Эрелайна, торопливого и оттого скупого реверанса Ириенн, она, не прощаясь, заспешила вверх по лестнице.

   – Прошу прощения, – начала фрейлина, едва только затихли шаги Айори. Ее глаза блестели тем самым лукавым блеском, который появляется, когда человек уверен, что посвящен в чью-то сердечную тайну и всячески потворствует влюбленным. – Мне нужно быть в....

   – Нет, куда же вы! – всплеснула руками Иришь. Веер с сухим щелчком раскрылся и сложился. Изображать испуг ей не пришлось: при одной мысли о том, что они с Эрелайном могут остаться наедине, девушке стало нехорошо. – Я же... не знаю, чем занять гостей! И совершенно не знаю дворец! Как же я смогу провести их? Нет, милый друг, вы мне очень нужны!

   – Но леди, – робко начала девушка, бросая странные взгляды на Эрелайна. В лазурно-голубых глазах не было ни решительности, ни страха: только непонимание, – вы уверены, что...

   – Уверена!

   – Как пожелаете, моя леди, – сдалась она, склонив голову в знак почтения.

   Иришь отвернулась от своей собеседницы, обратив все внимание на створчатые двери, куда вот-вот должны были войти первые гости. Она не хотела встречаться взглядом с юной фрейлиной и читать в нем немой вопрос.

   Эрелайн молча подал ей локоть, больше не пытаясь начать разговор. Девушка медлила, колеблясь, не решаясь преодолеть страх и коснуться его руки. В старых сказках смотрящие в ночь могли выпивать жизнь прикосновением.

   Не выдержав, Иришь все же вскинула на него взгляд – и тут же отвернулась. Бездна небесного колодца, холодной зимней ночи не ушла из его глаз, но теперь она смогла увидеть за ней его настоящего.

   Смогла – и, все еще колеблясь, не решаясь, несмело взяла его под локоть.

***

   Закатное солнце вересковым медом лилось из высоких окон, пронизывая каждую пинту ясного и хрустального воздуха, ложась на паркет узорчатым кружевом. Малый бальный зал, светлый и просторный, предстал во всем своем великолепии.

   Иришь стояла в дверях, под руку с Эрелайном, нервно поджав губы и сминая нежные стебли белых лилий. Вот-вот должна политься музыка, начаться церемония – и тогда пути назад уже не будет.

   "Ты будешь свободной, – твердила Иришь, как заклинание, цепляясь за мечту, которой жила, дышала всю жизнь. – Свободной!"

   Которой жила, дышала – и не могла позволить не сбыться. Особенно сейчас.

   Иришь мельком, словно против своей воли, взглянула ему в глаза.

   На этот раз Эрелайн успел перехватить ее взгляд. И улыбнулся, как обычно – едва заметно, уголками губ, немного печально. Только сейчас за этой улыбкой она увидела бесконечную усталость.

   Иришь вдруг поняла, что он не спал этой ночью. И прошлой, кажется, тоже не спал...

   Музыка не грянула, не полилась – вплелась в воздух волнительной трелью, дрожащей мелодией. Иришь сама не заметила, как шагнула вперед – и не остановилась, околдованная волшебством переливов и золотых бликов.

   Ее шаги были так легки, будто она вовсе не касалась пола. Мимо проносились чьи-то платья, веера и взгляды, вились чужие косы и лились лукавые речи, но она не замечала ничего кроме распахнутых окон, золота прощающегося дня – и жрицы, чей тонкостанный, хрупкий силуэт почти исчезал в водопаде света.

   Спину то вкрадчиво, то торопливо, порывисто касались чужие взгляды. Иришь шла, гордо вскинув голову, с безупречно ровной спиной. Шаг за шагом зал таял, плавился, неотвратимо уносил ее все дальше от дверей – и все ближе к дальней стене, где ждала заключенная в узкой чаше ее судьба.

   Они остановились перед жрицей, не дойдя пары шагов. Она казалась обманчиво юной в белом струящемся платье. Глаза, серо-зеленые, лучились светом и удивительной ясностью. Прожитые годы не ложились на ее плечи нестерпимой тяжестью; не сдавливали грудь, мешая дышать, и не чернили взгляд.

   – Лорд Эрелайн, леди Ириенн, – певуче начала жрица. – Когда вы разделите солнечный кубок, ваши судьбы переплетутся. Вы станете друг другом, станете одним – и будете неразлучны, неделимы. Одна жизнь – и одна смерть. Вы восстанете из солнечного, рожденные заново – уже вместе. Вы действительно хотите этого? Вы готовы здесь и сейчас?

   От ее слов, давно утративших смысл и уже не имеющих власти, у Иришь побежали мурашки, и сердце вдруг сбилось, пропуская удар.

   Просто слова. Только слова, и ничего больше.

   – Да, готов, – раздалось рядом, сдержанное и решительное.

   – Да, – выдавила из себя Иришь, сама не понимая, отчего медлит и что ей мешает.

   Жрица протянула руки к стоящему рядом кованому треножнику. Бережно взяла с него кубок, выточенный из кварца и бесконечно изящный. Вскинула голову и, сощурившись от льющегося света, стала неотрывно смотреть в окно, вслушиваясь во что-то понятное только ей.

   Жрица должна поймать последний луч заходящего солнца. И тогда вересковый мед, плещущийся в кубке, вопьет в себя его волшебство.

   Прежде слова жриц имели силу, не были пусты. Те, кто хотел соединить свои судьбы в одну, должны были испить из чаши не вересковый, а солнечный мед, не обласканный солнцем, а рожденный, сотканный из него.

   Но то было прежде. Волшебство не ушло – забылось, потому что больше никто не хотел менять свою судьбу.

   Приближались сумерки. Солнце садилось за горизонт, и его косые лучи, еще недавно расцвечивающие пол, ложились на стены. Время тянулось патокой – вязкой, густой. Ждать было не выносимо.

   Иришь неотрывно следила за жрицей, вслушивалась в тишину зала – и все равно пропустила момент, когда она резко воздела руки с чашей и туманная дымка ушла из ее глаз, а сами они вспыхнули зеленью.

   Чаша налилась светом, став на мгновение полупрозрачной, и угасла вместе с враз потускневшим, выцветшим небом. "Солнце зашло", – неожиданно ясно осознала Иришь.

   Зашло не сейчас, раньше. Когда жрица только воздела руки.

   Горящие золотом окна потухли, и в сумраке, обнявшем зал, тускло мерцал только обласканный солнцем кубок. Иришь невольно поежилась: ей показалось, что с вечером в бальный зал пришел холод.

   Эрелайн первым принял чашу из рук жрицы, склонив голову в знак благодарности. Поднес кубок к губам, наклонил, сделал несколько глотков и передал ей.

   Иришь, от волнения забыв, куда нужно было деть злосчастный букет, в нерешительности замерла. Передать матери нельзя, убрать некуда. Поколебавшись, но ничего не придумав, она приняла чашу. Измученные лилии вжались в граненый кварц.

   Руки тряслись.

   ...Какая-то неясная тревога витала в воздухе, звенела в напевах флейт и скрипок. Тревога нависала над ней чьей-то пугающей тенью, стояла за спиной.

   Иришь поднесла чашу к губам и вдохнула тонкий, дрожащий цветочный аромат, горько-сладкий. "Не вересковый", – с удивлением поняла она.

   Уверенность уходила – неумолимо, неотвратимо, безвозвратно. И Иришь, зная, что еще немного, и она ни за что не решится, резко прижала чашу к губам, наклонила ее, расплескав мед – и, захлебываясь, сделала глоток. Пролитая капля пробежала до подбородка – и, на секунду замерев, сорвалась, разбившись о кружево.

   По залу пробежал порыв теплого ветра. Ласковый, игривый, он закружил платья, растрепал прически, мягко огладил плечи – и, набирая силу, сорвался ввысь. Зазвенели хрусталем окна. Одно из них с грохотом распахнулось.

   Чаша выскользнула из рук Иришь, и, отскочив от пола, и плеснула золотистым медом. Белоснежные лилии, несвязанные в букет, рассыпались по полу.

   Ветер умолк, и в тишине, опустившейся на зал, прозвучал голос жрицы:

   – Теперь вы вместе. Навсегда.

   И Иришь вдруг все стало ясно.

   – Ритуал... – потрясенно прошептала Иришь, едва способная сейчас говорить или думать. Сжала пальцы, зажмурилась, не давая уже блестящим на глазах слезам сорваться вниз. Резко повернулась к жрице и уже вернувшимся, срывающимся голосом, воскликнула: – Ритуал был настоящим!

   Тишина всколыхнулась ее высоким сопрано. Еще не успели затихнуть его последние отголоски, как потрясенные сказанным гости загалдели.

   Иришь, тяжело дыша, едва не срываясь на слезы, спросила:

   – Но... как? Тысячи судеб, и только наша... как? Почему?!

   Взгляд жрицы заледенел, и приглушенная зелень ее глаз теперь походила на колкие осколки льда.

   – Если в чаше будет мед, солнце лишь позолотит его. Чуда не случится, слова не обретут силу. Но если чаша будет пуста, последние лучи солнца, зачерпнутые в нее, станут медом. Медом, одного глотка которого достаточно, чтобы изменить судьбу.

   – То есть вы... знали? – севшим голосом пошептала Иришь, едва помня себя. И повторила с бессильной злостью: – Вы знали! Но как, зачем?! Почему?!

   – Я не понимаю причины вашего негодования. Вы сами дали согласие на ритуал.

   – На свадьбе?! – воскликнула Иришь. – Да это же... это же... просто ничто! Пустые слова! Их повторяют на каждой свадьбе, не задумываясь о смысле слов! И...

   – Не сейчас. Раньше, – оборвала ее жрица. Мягкость, напевность, бывшие только что, ушли из ее голоса, оставив холодную сдержанность. – Вы сами просили о n'orrin est.

   – И вы согласились.

   В негромком обманчиво спокойном голосе Эрелайна звенела ярость. Не то безумие, которое обуяло его тогда, после их разговора, а ледяная ярость, спокойная и расчетливая. И это испугало Иришь гораздо больше.

   Она повернулась к нему – и отшатнулась, столкнувшись с его взглядом: бездонно-черным, бесконечно злым.

   – Согласились, зная, кто я, – продолжил Эрелайн.

   Обманчивая юность жрицы ушла, обнажив сталь. И в ее глазах Иришь с ужасом, от которого зашлось в испуганном беге сердце и перехватило дыхание, прочитала понимание.

   Жрица увидела тьму Эрелайна.

   Он понял это. И, не теряя хладнокровия, продолжил:

   – Согласились, зная, что я хранитель сумеречных дорог. Как я могу исполнять долг, рискуя чужой жизнью?

   – Я согласилась на просьбу, – смерив его долгим, странным взглядом, медленно проговорила жрица. – Как всегда соглашаюсь, если это не противно Воле.

   – Интересно, чью просьбу вы исполняли, если ни я, ни леди Ириенн не знали о ритуале?

   – Леди Айори.

   Зал, еще мгновение назад бурливший, пенящийся голосами, утих, словно кто-то бросил на него полог безмолвия.

   – Простите?

   – Я исполняла просьбу леди Айори. Написанную ее рукой и заверенной печатью дома вьер Лиин.

   – "Моей рукой"? Заверенная печатью?! Я ничего об этом не знала и ничего не писала! – раздраженно отрезала Айори. – Клянусь!

   И, не удержавшись, зло закончила:

   – Я бы никогда, ни за что в жизни не отдала за него свою дочь.

   Жгучее пламя ненависти матери разбилось о холод Эрелайна.

   – "Написано рукой леди Айори"? Вы знаете ее почерк? – отвернувшись к жрице, продолжил Эрелайн прерванный разговор.

   – Знаю. Как знаю и то, что почерк можно подделать. В отличие от родовой печати. Она была настоящей, за это я могу поручиться.

   – Вы не беретесь со всей уверенностью утверждать, что это был почерк леди вьер Лиин?

   – Я могу сказать, что почерк был похож на почерк леди вьер Лиин. И только.

   – Тогда это мог сделать кто-то из доверенных лиц вьер Лиин.

   – Доступа к печати нет ни у кого из них, – раздраженно вмешалась Айори. – И пустых листов с оттиском печати – тоже. В этом я могу поклясться.

   – А в чем не можете? И у кого, в таком случае, есть доступ?

   – Ни у кого, кроме семьи! – не сдержавшись, прошипела Айори. Она была похожа на взбешенную кошку: так же шипела, так же полыхала золотом взгляда.

   – Значит, виновника нужно искать среди них?

   – Что вы себе позволяете?!

   Иришь никогда не видела леди-правительницу в такой ярости. Больше всего Повелительницу злило, когда что-то шло вопреки ее замыслам или кто-то отказывался принимать ее правила. Политический брак, спланированный ей до мельчайшего нюанса, до последнего перелива играющей в зале мелодии, обернулся n'orrin est – и ее поражением. Поддавшись злости, леди Айори ошибалась на каждом шагу и разрушала все то, что с таким трудом создавала. Она бы, быть может, смогла взять себя в руки, успокоилась, если бы Эрелайн не выводил ее из себя хлесткими, прямыми, выбивающими воздух вопросами и своим спокойствием, когда она сама была уже на грани неистовства.

   "Еще один вопрос, еще хоть слово – и что-то случится", – неожиданно ясно осознала Иришь.

   Эрелайн, цепким взглядом охватывающий зал, вдруг замер, не шевелясь. Лиц его исказила такая ненависть, которую Иришь не могла даже представить. Лед его взгляда надломился – и рассыпался мириадам искристых осколков, обнажив злое, черное пламя. А тени, до того недвижимые, молчаливо таящиеся в глубине зала, вдруг ожили, задрожали волнующимся морем.

***

   – Значит, виновника нужно искать среди них? – спросил Эрелайн так холодно, что, казалось, воздух вокруг должен вымерзнуть. Он чувствовал ярость леди-правительницы, но сейчас ему было плевать, чем она отплатит за свое унижение.

   – Что вы себе позволяете?!

   Эрелайн был уверен, что леди вьер Лиин солжет– поэтому смотрел не на нее, а в зал, пытливо вглядываясь в лица гостей, не успевших спрятаться за ничего не выражающими масками. Вглядываясь – и запоминая, кто приглашен.

   От знакомых-незнакомых лиц рябило в глазах. На каждого – меньше, чем по секунде. Мало, чудовищно мало, но времени нет: как только паника, захлестнувшая бальную залу, спадет, по лицам гостей, надевших безупречные маски, невозможно будет прочесть ничего.

   Вьер Тьерри, вьер Арми, сестры вьер Ильис... побледневшая, но как обычно, владеющая собой Висения... вьер Сиэ, кто-то из дома Луны... Лои, быстрым шагом идущий навстречу...

   И....

   Эрелайн осознал, с кем встретился взглядом, только спустя мгновения других лиц. А когда осознал и рывком вернулся – уже не увидел.

   Того, кого искал столько лет. Того единственного, кого ненавидел.

   Иллюзия спокойствия разлетелась брызгами осколков. Ярость захлестнула его с головой. Все, что было прежде, потеряло значение. Остался только его взгляд – темно-серый, почти черный, насмешливо-злой.

   Взгляд – и он сам.

   Его одного Эрелайн хотел убить не потому, что так нужно, не из справедливости или возмездия, а из ненависти – такой сильной, что не дает дышать.

   Среди сотни лиц, не видя и не замечая их, Эрелайн искал его. Искал – и не находил.

   Он шагнул вперед, словно в надежде схватить за руку исчезнувшего в толпе отверженного. Не отдавая себе отчет, Эрелайн сделал еще шаг. И еще один, не видя ничего перед собой и ища в пустых лицах, в размыто-серых силуэтах ненавистные черты.

   Его самого не стало: он растворился в ненависти и одном-единственном желании, бьющимся пульсом. Найти его, найти сейчас, немедленно!

   Найти – и уничтожить.

   – Эрелайн!

   Кто-то ухватил его за локоть, не дав сделать следующий шаг. Эрелайн хотел грубо отмахнуться, вырвав руку, но голос показался смутно знакомым. Он резко повернулся, обжигая злым взглядом того, кто посмел ему помешать.

   Мглисто-зеленый взгляд, каштановые вихры...

   Лоир.

   Наваждение ушло, а ненависть, жгущая изнутри, нет.

   Эрелайн оглянулся назад, зло и отчаянно. Ожег взглядом друга, негрубо, но жестко высвободил локоть из его стиснутых пальцев – и широким тяжелым шагом направился к лорду-правителю.

   – Кэррой вьер Шайес, – отчеканил он, с ненавистью выплевывая даже не каждое слово – каждое созвучие этого имени. И рявкнул, заставив вздрогнуть и испуганно попятиться даже безумную в своем бесстрашии леди-правительницу: – Кто пригласил изгнанника?!

   – Я повторяю, – не дождавшись ответа, зло продолжил Эрелайн, до боли, до побелевших костяшек стиснув пальцы. Боль – единственное, что удерживало его, не давая сорваться в безумие. – Кто. Пригласил. Его. Сюда?!

   – Вы сошли с ума! Его просто не может здесь быть! – воскликнула Айори, не столько сейчас злящаяся, сколько растерянная.

   – Я видел его здесь. Только что.

   – Мы не...

   Эрелайн не стал дослушивать, уже зная, что она скажет. Круто развернулся и, перебив ее, рявкнул замершим у стен стражникам:

   – Закрыть ворота и двери! Никто не выйдет отсюда, пока я не скажу.

   – Что вы делаете? – дрогнувшим голосом и почти с испугом спросила она, в отчаянии сжав пальцы на веере – так, что он не выдержал и надломился. Айори словно очнулась, и с прежней злостью, истекающей из гордыни, закончила: – И по какому праву?!

   – Я делаю то, – вкрадчиво и обманчиво-мягко, почти сладко, но с пробивающимися опасными нотками, начал Эрелайн. И резко, хлестко продолжил: – Что должен был делать с самого начала. Величайшей глупостью было позволить вам отвечать за охрану, и больше я такой ошибки не допущу. Ваша небрежность стоила нам слишком дорого. Хотите, чтобы виновник случившегося ушел? Я этого не позволю.

   – "Виновник"?! – изменившись в лице, повторила Айори. И, сощурив полыхнувшие расплавленным золотом глаза, прошипела: – А, может быть, это вы все подстроили?!

   – Я? – на мгновение опешив от глупости ее заявления и как будто успокоившись, переспросил Эрелайн. И раздраженно добавил: – Зачем мне это?! Да и как бы я сделал это от вашего имени?

   "Есть зачем, – вдруг осекся он. – Теперь того, что Ириенн проболтается, можно не опасаться. Иначе она умрет вместе со мной".

   – Думаю, вы бы нашли, как! – выплюнула Айори. – А зачем – всегда можно придумать. Например, очернить нас. Или чтобы быть уверенным в том, что вьер Лиин вам ничем не угрожают.

   – "Не угрожают вьер Лиин?" – с откровенной издевкой повторил Эрелайн, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. И продолжил уже по-другому, резко и жестко, – интересно, чем же вы можете мне угрожать? Войска в моих руках и верны мне. Власть, если я захочу, станет моей. Чего я должен бояться? Вас и ваших интриг? Сплетен, которые вы распускаете обо мне?

   – Достаточно.

   Эрелайн обернулся к лорду-правителю. Сине-свинцовый взгляд, тяжелый и злой, встретился с серым.

   – Достаточно, – повторил Этвор, не изменяя своему обыкновенному тону. – Как лорд-правитель и как лорд дома Лунного света, на который пало подозрение, я обещаю оказывать содействие в расследовании. Что касается вьер Шайес, я не думаю, лорд Эрелайн, что ваши гвардейцы могли его пропустить, а никто из гостей – не узнать. Боюсь, вы обознались.

   – Кэррой, – медленно, обманчиво спокойно начал Эрелайн, – был другом нашей семьи. И в первое время после трагедии – одним из моих ближайших советников. Можете поверить, я виделся с ним часто. Очень часто. А после случившегося его образ врезался в память до последней черты.

   – Но его здесь нет, лорд, – жестко сказал Этвор.

   Эрелайн глубоко вдохнул, в тщетной попытке сдержать рвущийся наружу гнев.

   Успокоиться. Главное – успокоиться. И так слишком много эмоций, и так уже дважды почти перешел грань, сорвался: первый – когда понял, какой ритуал провела жрица, и второй – когда увидел Кэрроя.

   Нет, о нем нельзя думать, иначе снова забвение, забвение и ярость. И ненависть – удушающая, сводящая с ума, ведущая к тьме.

   Нельзя. О чем угодно, только не о нем. Хоть задачи решать, простейшие. Сложение, умножение, вычитание...

   Или считать, до сотни. Хотя бы до сотни.

   Раз. Два. Пять...

   Семь... Десять...

   Вдох застрял в груди, сбив со счета, когда волнующееся море теней вдруг задрожало – и сгустилось, обретая реальность.

   И когда шепот, волнующе-сладкий, ожег шею жарким дыханием:

   "Он все еще здесь. И ты знаешь об этом".

   Ярость, еще какое-то мгновение назад владевшая им без остатка, ушла, уступив его измученную душу отчаянью. Силы враз оставили Эрелайна, и он едва не пошатнулся. Хотелось смеяться – взахлеб, запрокинув голову, до слез; выкрикивая, раз за разом, до сорванного горла: "Тебя нет!".

   Но она была. Сотканная из мглистых теней и дыхания ночи, чернокосая, долгожданная и ненавидимая до боли; реальнее любого из цветистых наваждений с маской гостя в руках. Невидимая для глаз, но ощутимая кожей и оголенными истерзанными нервами.

   Закрыть глаза – и выдохнуть, не размыкая губ; только для нее:

   "Знаю".

   Свет торопливо зажженных свечей, рассыпающийся по залу искристыми радужными отблесками, дробящийся в зеркалах, отступает. И он может почти что увидеть ее: невыразимо прекрасную, бесконечно жестокую, одержимую... Ее, обретающую черты только в безлунные ночи.

   ...Тьма прильнула к нему, как кошка – ласково, жеманно. Обвила шею, коснулась коготками груди и прошептала:

   "Мы можем убить его, прямо сейчас. Он не успеет уйти. Только выпусти меня..."

   Если бы Эрелайн мог, он бы рассмеялся, хрипло и зло.

   "Выпустить тебя? Здесь, среди сотни aelvis, просто для того, чтобы покончить с Кэрроем? Обменять его жизнь – на сотни? Я не соглашусь на такое, никогда".

   Но она услышала – и слова, и не вырвавшийся из груди смех. И рассмеялась в ответ, в полный голос – красивый, низкий, бархатистый – словно не боясь быть услышанной.

   "Неужели? Можешь лгать о справедливости другим, но не мне. Я знаю, что тобой движут гораздо менее высокие чувства. Назвать их, или скажешь сам?"

   И, слыша его молчание, начала со смешком:

   "Ненависть, гордость, отчаянье, злость... продолжать?"

   "Я боролся с тобой столько лет... – негромко не сказал – подумал Эрелайн, но в этом живом царстве тени, дымчато-сером, мглисто-черным, мысль воплотилась шепотом. – И не сдамся сейчас".

   И добавил, неожиданно жестко, несмотря на оставившие его силы:

   "Никогда не сдамся".

   "Я – это ты, – мягкий, вкрадчивый шепот то убыстрялся, то замедлялся – и завораживал, почти дурманил. – Тебе не победить. Зачем тогда сражаться?"

   "Чтобы не проиграть".

   "Ты в любом случае проиграешь!"

   Тьма, еще мгновение назад ласково обнимающая плечи, стиснула их, больно впившись когтями. Но почти сразу опомнилась – и, спрятав их, вновь прильнула гибким станом.

   "Выпусти меня – и мы будем вместе. Навсегда. Идти шаг в шаг, рука об руку – только я и ты. И наша вечность".

   Шепот, такой прекрасный, невообразимый, завораживал, очаровывал, соблазнял обещанием. Обещанием возмездия – и свободы, который у него никогда не было и не могло быть. Свободы от пересудов, от ненависти – чужой и своей... свободу от долга и свободу быть, быть собой...

   И свободу от себя.

   Эрелайн с силой, грубо оттолкнул ее, распахнув глаза. Губы исказились в одном-единственном – и отчего-то таком сладком слове:

   "Никогда".

   Тьма всколыхнулась, бледнея и выцветая; теряя власть. Тени истончились.

   "Проклятый упрямец!" – зашипела она, отстранившись сама – и растаяла в бесконечной игре отражений и ослепительном свете.

   – Лорд-хранитель, – голос Этвора выдернул его из сонма тяжелых мыслей, – вы действительно настаиваете на том, чтобы никто не покидал зал до окончания расследования? Я не совсем понимаю, как вы будете проверять каждого.

   – Разумеется. Зал был оцеплен лишь для того, чтобы не дать никому покинуть церемонию до начала расследования. Проверять каждого нет необходимости. Достаточно составить полный список гостей, в котором каждая позиция будет подкреплена личной подписью.

   Голос звучал невыразительно, бесцветно, без намека на чувства. Короткая встреча с Тьмой окончательно подкосила его. Бессонные ночи, борьба с самим собой, ритуал... Кэррой... Слишком много даже для него.

   – Ваше приглашение остается в силе? После случившегося, боюсь, я не имею права покидать Арьеннес.

   – Разумеется. Вам отведены покои в восточном крыле, – со скупым, тщательно отмеренным радушием сказал Этвор.

   Сочтя разговор оконченным, Эрелайн коротко кивнул и, отвернувшись, обратился к залу – сухо и равнодушно:

   – Прошу. Вписывайте свои имена.

   Тени, мягко клубящиеся под ногами и дрожащие в свете свечей, явственно всколыхнулись. На вытянутой в требовательном жесте руке появились несколько выхваченных с его письменного стола листов и чернильница с позабытым пером.

   Спиной чувствуя напряжение и недовольство, нарастающее в зале, он аккуратно опустил находки на пустеющий треножник и, не оборачиваясь, повторил:

   – Прошу. Вас, леди-правительница, это тоже касается.

   Айори, не проронив ни слова, со смесью гордости и презрения на лице, подошла к треножнику, оставив подпись одной из первых. Да, безупречно прямая спина демонстрировала несломленность и говорила, что это не конец, что он не победил и что она отплатит за сегодняшнее унижение, золото глаз яростно вспыхивало, но – подчинилась. Чем оказала ему большую услугу: увидев, что даже леди-правительница сочла за лучшее подчиниться, остальные не осмелились нарушить приказ.

   Эрелайн ни на мгновение не отвлекался, напряженно наблюдая за тем, как вносят свое имя в список и отходят от треножника высокие леди и лорды. Выражение лиц, интонации и суть вскользь брошенных слов, росчерки, оставленные пером – небрежные и сдержанно-спокойные, летящие и выписанные до последней завитушки, нервные и оставленные твердой рукой... Эрелайн готов был поклясться, что среди гостей нет того, кто одним-единственным письмом навсегда перечеркнул их судьбы. Готов был, но не спешил. Потому что всегда есть шанс, что он ошибается.

Глава 8

   – Какое-то безумие, – Эрелайн с силой сжал ноющие виски – и откинулся на спинку стула, сцепив дрожащие пальцы. Невидящий взгляд скользил по погребенному под листами отчетов и поименных списков столу, обшитым светлым деревом стенам кабинета, золоченым светильникам.

   – Ритуал или Кэррой?

   – Что? – Эрелайн вздрогнул, очнувшись от мыслей, и встретился взглядом с Сэйной.

   Мгновением позже он с удивлением отметил, что в комнате они остались вдвоем. Причем уже давно.

   – А где... – вопросительно начал он. – Остальные?

   – Ушли. Вы не заметили? – с не меньшим удивлением ответила Сэйна. И, видя написанное на его лице недоверие, продолжила: – Адрин и Геллен, как вы и просили, следят за тем, чтобы гости покинули дворец без затруднений. Дэйн и Эталь допрашивают стражников. Я заканчиваю сверку списка приглашенных, любезно переданного вам леди-правительницей, с пофамильным перечнем прибывших на церемонию... Что-то не так? – оборвав саму себя, спросила Сэйна, заметив, как он помрачнел.

   – Все так. Кроме того, что я только что обращался к Адрину, которого уже некоторое время нет в комнате.