Текст книги "В погоне за солнцем (СИ)"

Автор книги: Алиса Элер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

   – Я могу! – воскликнула она, звонко и ясно, с детским упрямством, не услышав ничего из того, что я сказал. – Знаю, что могу. И смогу! Мне... ужасно жаль. Правда! Все случилось слишком быстро, и я...

   – А в следующий раз все произойдет медленно? – плюнув на все и перестав смягчать, едко спросил я: – Дело ведь не в этом!

   – В этом!

   – Тогда почему раньше Вы видели причину в другом? – холод моего голоса окатил ее, словно перевернутый ушат воды. Камелия замерла, сначала побледнев, а потом вспыхнув от стыда. – Вы не можете причинять боль, Камелия. Или, нет: не "не можете", а не хотите. Поймите это и признайте. И подумайте вот о чем: из-за того, что нам угрожала смертельная опасность, а вы промедлили и отказались вмешиваться, я вынужден был причинить боль еще и вам – хотя не хотел этого. Сделай Вы все сразу, как подобает, этого можно было бы избежать. Попустительство злу – гораздо больший грех, чем его уничтожение. Это – неизбежность.

   – Рассказываешь леди о прославленной аэльвской жестокости? – улыбнулся Нэльвё, присоединяясь к нам. – Ох уж эти бессмертные, у которых "нет сердца"!

   Отрекшийся лукаво подмигнул ей, с неожиданной добротой. Камелия приободрилась, но отвечать не рискнула. Нэльвё улыбнулся еще шире, и со смешком продолжил:

   – Мы не подвластны страстям, это верно. Они для нас – пустой звук. Да, чувства, да, долг, да – правильность. Но не страсть. Она всегда ведет к отступлению. Страстями вымощена дорога во тьму. Мы не жестоки, мы – справедливы.

   – И если для спасения Вашей или чьей-нибудь жизни мне потребуется подвергнуть вас боли – я не буду колебаться ни секунды из-за лживого милосердия. Это все равно что вместо ампутации загнивающей ноги дать умирать больному. Милосердие? Да, милосердие. Глупое преступное милосердие.

   Девушка, чуть приободрившаяся было, вновь побледнела и отчаянно сжала маленькие кулачки.

   – Камелия, прекратите, – смягчился я. – Особенно – извиняться. Извиняться перед вами должен я. Мне жаль, но...

   – Я не сомневался ни секунды, – закончила Камелия, подняв твердый взгляд. – Потому что так было нужно. Я понимаю. Понимала, когда просила прощение за то, что подвергла нас всех опасности... прошу и сейчас: за то, что вынудила вас поступить именно так.

   – Ну, ну! Меньше надрыва и сентиментальных слов! – фыркнул Нэльвё, подмигнув слишком посерьезневшей девушке. – Лучше скажите, господа: мы так и будем стоять на берегу этой на ладан дышащей пристани или двинемся уже, наконец... а куда, собственно, мы двинемся?

   – Боюсь, до ближайшего постоялого двора – и не шагом дальше, – усмехнулся я. – Иначе вам опять придется меня тащить.

   – Но-но-но! Хорошенького понемножку! Симулянты отправятся волоком... позади лошадей.

   – Посмотрю-ка я, как ты это сделаешь в присутствии Камелии! – ехидно заметил я. И, разом отбросив шутливые интонации, спросил, спохватившись: – Кстати, неужели пристань забыли украсить моим портретом? Странно, учитывая количество расклеенных в Ильмере и Торлиссе объявлений.

   Камелия вдруг ахнула:

   – Точно! Ваши ведь портреты были – тогда, на воротах Академии! Я еще посмотрела мельком – знакомые вроде черты... а вы заметили?

   – Руку на отсечение даю – заметил, – с мрачным удовольствием сказал Нэльвё. – И в Ильмере – тоже. Вон как задергался.

   – Мне на минуточку показалось, что вы хотели нас покинуть... – робко, сама не веря в то, что говорит, начала Камелия. И осеклась, увидев, как я изменился в лице. – Или не показалось?

   Я смущенно кашлянул, но промолчал.

   – Даже не надейся и на этот раз уйти от ответов, – пригрозил Нэльвё, поняв, что разговор предстоит долгий, а вести его сейчас некогда. – Разберемся с ночлегом – и объяснишь, наконец, что происходит.

   – Все всё объяснят, – согласился я, многозначительно смотря на Отрекшегося.

   – Все! – радостно подхватила Камелия.

   Мы с Нэльвё переглянулись, и в его взгляде явственно прочиталось: "Не всё так не всё".

   Я едва сдержал смешок, продолжив нарочито серьезно и совсем о другом:

   – Поедем по королевскому тракту? Впрочем, там наверняка будут расклеены объявления о розыске...

   – Они и тут были, – "вовремя" поделилась Камелия. – Вас мастер Нэльвё зачаровал.

   Разговор сам собой сошел на нет.

   Я вскочил в седло. Слабость еще чувствовалась, но держался я более-менее уверенно.

   Впрочем, вспомнив Кое-что, я пустил Стрелочку быстрым шагом и нагнал вырвавшегося вперед Нэльвё.

   – Твоя работа? – бросил я, подъезжая.

   Он, к моему удивлению, только покачал головой.

   – Я не понял, что с тобой приключилось. Поэтому не рискнул вмешиваться. Даже энергией не стал делиться. Ты был как замершая на ребре монета: только тронь – и она качнешься в одну из сторон.

   – И ты отдал меня на волю случая? – фыркнул я.

   – Состояние было стабильным, – пожал плечами Нэльвё. – Я решил, что разумнее всего будет повременить. И, судя по всему, не ошибся. Лекарь тебе уже не очень-то нужен, а вот сытный ужин и крепкий сон будут очень кстати. И да, Мио! – спохватился он и обернулся, криво улыбнувшись. – Не вздумай колдовать!

   Что-то подобное я ожидал услышать и не стал возражать.

   Говорить нам больше было не о чем, и я приотстал. Мое место на узком тракте, где едва могли разминуться двое путников, тут же заняла Камелия. Я этому только обрадовался: значит, никто не будет тревожить меня назойливым присутствием.

   Ночь уже опустилась на землю, и небо налилось тревожной чернильной синью. Ветер с реки холодил плечи. Невозможность прибегнуть к волшебству сейчас меня даже радовала. Я мог закрыть глаза и вдыхать вечернюю тишину, впивать холодный, словно расплескавшийся из кувшина с родниковой водой, воздух...

   Закрыть глаза – и вслушиваться в тихий шорох всколыхнувшихся ветвей, серебристую трель соловья и тихие напевы ветра, не пытаясь вплести в них свой голос.

***

   Когда мы, наконец, добрались до постоялого двора – россыпи желтых огоньков, пугливо жмущихся друг к дружке – уже окончательно стемнело. Густые сумерки перетекли в раннюю ночь, с блеклыми еще звездами и мглистым небом. Время неустанно подбиралось к десяти.

   Я замер на изломе холма, любуясь – и, подхлестнув поводьями, пустил лошадь вскачь. Ветер толкнул в грудь, взметнул волосы. Растрепавшаяся, позабытая мной коса хлестнула по спине в последний раз – и рассыпалась по плечам. Я дернулся было, чтобы поймать ленту, но опоздал: она текучим, плавным движением обняла рукав, на мгновение прильнула к штанине и соскользнула в ночь. Я зачем-то обернулся, словно надеясь ее увидеть, и, коротко выругавшись, поскакал дальше.

   Стрелочка слетела с холма и перешла на неторопливую рысцу. Огоньки стали ближе и, словно разглядев нас и перестав бояться, рассыпались по полю искристой гурьбой. Сквозь ночную мглу постепенно проступали смутные очертания постоялого двора.

   – Надеюсь, не опоздали, – напряженно сказал Нэльвё, вглядываясь в темноту.

   Мы ехали бок о бок.

   – "Не опоздали"? – пискнула откуда-то позади, из шепчущей за спинами ночи, Камелия.

   – Уже поздно. Комнаты разбирают еще под вечер, к семи-восьми часам. А сейчас все десять. Трактир, конечно, большой, мест должно быть много, но... – он замолчал, предоставив самим додумать очевидное.

   Я с сомнением взглянул во тьму. Остротой зрения thas-Elv'inor я похвастаться не мог, и был уверен только в том, что впереди действительно что-то темнеет.

   – Купцы редко выбирают Восточный тракт. Морем ближе, – негромко, скорее размышляя вслух, чем к кому-то обращаясь, проговорил я.

   Дорога, теряющаяся во мраке, споро ложилась под копыта коней. Россыпь огоньков окончательно разбежалась – и обернулась очерченными желтыми квадратами окон. Смутные раньше очертания становились все отчетливее, и теперь даже я мог разглядеть громоздкое двухэтажное здание со смешной чуть приплюснутой крышей.

   Большой, крепко сбитый, ярко освещенный газовыми лампами и обнесенный высоким частоколом, вблизи трактир выглядел неожиданно внушительно.

   На вывеске кто-то с легкой руки вывел: "Дорога для путницы", а под ней, с неожиданной для провинциального заведения тщательностью, вырезал рисунок девушки с двумя косами. В игре пламени стоящей рядом, над входом, свечи разглядеть ее черты я не смог. Только прямой жесткий взгляд и что-то странное на плече: то ли вцепившегося в него ворона, то ли примостившуюся кошку... то ли крысу.

   "Странная вывеска. Нужно будет расспросить хозяев", – мелькнула в голове рассеянная мысль – и тут же забылась, вытесненная новыми впечатлениями, когда мы въехали в гостеприимно распахнутые ворота. И верно: двери постоялых дворов открыты до полуночи. Позже достучаться до хозяев становиться почти невозможно.

   Я спрыгнул коня. Старик-конюх – удивительно бодрый несмотря на поздний час – встретил нас улыбкой столь же подхалимской, сколь и доброжелательной. Оставив его разбираться с лошадьми, мы ввалились в трактир – и окунулись в море тепла и уютного света. Оживленный гомон голосов плескался вокруг, захлестывая с головой, а заливистый смех заставлял невольно улыбаться.

   – Добро пожаловать!

   Едва мы переступили порог, как навстречу выскочила бойкая и улыбчивая девчушка в чистеньком передничке и защебетала, не давая вставить ни слова:

   – Комнатки большие и малые, на двоих-на троих, с комодом-кроватью...

   – А на одного есть, красавица? – проникновенно спросил Нэльвё, сначала бессовестно ее перебив, а затем так же бессовестно польстив.

   Рыженькая и курносая, вся в веснушках, с озорными карими глазами, – красивой она не была. А вот обаятельной – очень даже.

   Служанка зарделась и защебетала еще звонче:

   – Ежели на одного, ваше благородие, то господских у нас всего две комнатки, обе свободны. Есть еще клетушки-комнатушки, куда только койка влезет да места еще на шаг остается – их пяток.

   Почему-то у меня не возникло ни секундного сомнения, кому предстоит ночевать в "клетушке-комнатушке": слишком уж красноречивым был ужас, написанный на лицах моих благородных спутников.

   Но Нэльвё почему-то не торопился делать заказ. Он долго молчал, словно борясь с собой, и, помедлив, все же спросил у соловушки:

   – А на двоих господские есть? Они с двумя кроватями или одной?

   Я поднял на него удивленный взгляд, просто диву даваясь такой нежданной-негаданной заботе.

   – С одной, господин!

   Нэльвё выразительно скривился и посмотрел на меня со странной смесью жалости, жадности и чего-то, смутно напоминающего чувство долга. Когда столь же жалостливо на меня глянула я Камелия, я вспомнил, что мне, вообще-то, нехорошо, и впервые за много лет это кого-то волнует.

   – Два одиночных господских и один на двоих. Такой же.

   Я поторопился скорчить особенно страдальческую физиономию, чтобы Отрекшийся ни в коем случае не усомнился в моем паршивом самочувствии и в правильности сделанного выбора.

   Девушка тряхнула косичками и упорхнула – по всей видимости, передать хозяину наши слова.

   Нэльвё повернулся ко мне и показал кулак.

   Ладно, ладно! Больше не придуриваюсь!

   Мы протолкались к чудом незанятому столику у окна. Я брезгливо отодвинул неубранные еще пивные кружки и тарелку с полуобглоданной курицей. Одна из подавальщиц тут же подлетела к столику и, виновато улыбнувшись, сноровисто составила грязную посуду на поднос, смахнула крошки – и растворилась в толкотне зала.

   Мне достался стул, стоявший ближе всего к окну. Принимать заказ никто не спешил. Нэльвё и Камелия в очередной раз переругивались – кажется, опять из-за злосчастного чемоданчика и больше от скуки, чем всерьез.

   Я отвернулся к окну и, повинуясь странному порыву, потянул на себя край шторы в крупную клетку. Она качнулась смешно, как занавес сцены – и обнажила треугольный провал окна, из которого на меня, не мигая, смотрела ночь.

   – Что заказывать будете, господа?

   Я вздрогнул. Пальцы разжались. Красно-клетчатая занавеска с тихим шелестом-смешком опустилась и качнулась назад. Ощущение тяжелого, злого взгляда пропало.

   "Я же давно не боюсь темноты", – мелькнула слабая, какая-то детская мысль. Словно я пытался убедить себя – и не верил.

   Девчушка пронеслась по залу огненным вихрем – и замерла у нашего столика с двумя подносами наперевес. На одном из них опасливо покачивалась стопочка тарелок, а с другого то и дело норовили соскользнуть пивные кружки, и девчонка каждый раз торопливо наклоняла поднос в другую сторону.

   Я слабо улыбнулся. Она – огненная, искристая, яростная – развеяла объявший меня ужас одним своим смешливым присутствием. Но не до конца.

   – А что предложите? – лукаво спросил Нэльвё.

   – Чем богаты – тем и рады! Курица запеченная, похлебка горячая, каши гречневая да пшеничная с мясом и луком, супы разносольные, картошка-толчон...

   – А что быстрее всего? – перебил я тараторку, окончательно отойдя от пережитого и поняв, что, если вот сейчас не поем, то умру от голода. Судя по отчаявшимся и крайне несчастным лицам спутников, их мучила та же проблема.

   – Курица с картошкой или похлебка! Они уже вас стоят-дожидаются.

   – Курицу, – махнул рукой Отрекшийся. Было заметно, что он готов ее съесть и один. – С картошкой. На троих.

   – Как угодно, господин! – звонко выкрикнула девушка – кажется, раньше, чем он успел договорить.

   – Ну что ж... – протянул Нэльвё с гаденькой усмешкой, как только пичужка упорхнула к стойке. – Рассказывай, Мио.

   – Что? – наивно сморгнул я, будто бы не понимая, о чем речь.

   – Все!

   – Да! Мы же друзья! – радостно добавила Камелия.

   Нэльвё аж закашлялся, пытаясь скрыть вырвавшийся при слове "друзья" смех. Мы обменялись понимающими взглядами, но тактично промолчали, решив пока не развеивать пустые мечтания девушки.

   – Кто были эти люди?

   – Да! – поддакнула Камелия. – И что они от вас хотели?

   – Честно? Понятия не имею.

   – Мио, – негромко начал Нэльвё, и от его голоса мне стало холодно. Thas-Elv'inor облокотился о стол, приблизившись ко мне. Я невольно попятился и поморщился, резко натолкнувшись на спинку стула. Взгляд – пронзительно-фиалковый, холодный – был слишком близко. Я избегал его всеми силами, слишком хорошо понимая, что в нынешнем состоянии противиться воле Отрекшегося не смогу.

   – Мы рисковали жизнью, связавшись с тобой, – вкрадчиво продолжил Нэльвё. – Не кажется ли тебе...

   – Я могу поклясться, что не только не знаю, кому и что от меня нужно, но даже не имею об этом ни малейшего представления. Так тебя устроит?

   Отрекшийся напряженно замер, ища подвох в моих словах – и не находя. Формулировка была исчерпывающей.

   – Но ты знал, что кому-то нужен? – помедлив, полуутвердительно спросил Нэльвё. И, дождавшись кивка, спросил: – И как давно?

   – Я впервые увидел плакаты тогда же, когда и Камелия. Считай сам. Получается, около суток назад, – пожал плечами я.

   – А ночью, – вдруг ахнула, вспомнив, Камелия – и затараторила: – Прошлой ночью, когда вы просили у меня помощи... получается, эти люди хотели вас найти?

   Я едва удержался от зубовного скрежета. Камелия! Ну что тебе стоило промолчать?!

   – Ночью? – голос Нэльвё заледенел. – То есть кто-то нас выслеживал, а ты даже не изволил поставить меня в известность? Я уже не говорю о том, что гораздо лучше и быстрее разобрался бы с твоей проблемой.

   – Наверное, мастер Мио... – неуверенно начала Камелия. Выглядела она сейчас так, что мне даже стало немного стыдно.

   – Нет, – жестоко оборвал её Отрекшийся. – Не "наверное", а точно. Он не доверяет ни мне, ни тебе. Поставь кому-то ментальный блок – считай, у тебя в руках ключик от его сознания. Мио этого не хотел. Не так ли?

   – Не так, – спокойно сказал я, заставив вздрогнуть насупившуюся было Камелию и поджать губы Нэльвё. – Не так. Все проще. Чтобы поставить блок, тебе понадобилось бы сначала снять прежний, а этих хватило бы для того, чтобы безошибочно определить наше местонахождение. Сомнительный исход, верно? Рассудив так, я попросил Камелию вновь побыть медиумом, и сам восстановил барьер. Полагаю, только поэтому мы все еще здесь, а не в каких-нибудь малосимпатичных застенках. Что касается доверия, ты прав: я никому не доверяю. Вообще никому. И тебя я действительно опасаюсь. Но все это не имеет никакого значения, когда мне нужна ваша помощь. Извини, но только идиот будет переворачивать лодку, в которой плывет.

   – Ваша курица и... три порции картошки с зеленью! – защебетал девушка, разбив только начавшее сгущаться в воздухе напряжение. – Еще что-нибудь, добрые господа?

   – Чай, если можно! Тоже на троих.

   Девчушка коротко кивнула и упорхнула к другому столику, опасно балансируя подносом с кувшином.

   – Мы так и не расплатились за ужин в Ильмере, – расстроенно вздохнула Камелия, виновато поглядывая на жареную курицу, словно провинилась лично перед ней.

   – А они не расплатились за испорченные нам нервы! – фыркнул Нэльвё, самым возмутительным образом нацелившись на уже приглянувшуюся мне ножку. Я, отбросив приличия, поспешно ткнул в нее вилкой и завозил ножом, отрезая: Нэльвё, не считающийся ни с чьими интересами, кроме своих, был не тем человеком, с которым можно позволить себе излишнюю скромность.

   – И да, Мио!– хищно поглядывая то на истекающую жиром и умопомрачительно пахнущую яблоком курицу, то на вашего покорного слугу, "вспомнил" Нэльвё. – Мы еще не закончили!

   Я проигнорировал его слова, благоразумно решив, что добрый ужин не стоит отравлять глупыми склоками. Только улыбнулся и ответил:

   – Действительно, не закончили. Ты так и не рассказал, что натворил такого, что спустя столько лет по твоему следу все еще идут гончие из Orfen di-erre.

   Нэльвё принял независимый вид – идеально прямая спина, безразлично-презрительное выражение лица, гордо вздернутый подбородок – и с достоинством принялся разделывать курицу. Я бы непременно поаплодировал тому утонченному благородству, с которым вилка и нож витали в его руках, но – увы! – поздний вечер, лень и сытный ужин сейчас занимали меня куда больше.

   – Подумать только, – с каким-то затаенным восторгом в голосе начала Камелия. У меня внутри все замерло в ожидании какого-то совершенно невообразимого завершения фразы. – Я путешествую с двумя государственными преступниками!

   Ее тонкий высокий голосом зазвенел серебряным перезвоном в как нарочно притихшем зале. Я обреченно отложил вилку и выпрямился, мрачно ожидая продолжения сегодняшних злоключений.

   Но все было мирно. Тишина, так некстати опустившаяся на зал, всколыхнулась прежним смехом. Трактир продолжал галдеть, а мои спутники – спокойно ужинать.

   Я ничего не понимал. Ладно Камелия, но Нэльвё! Он ведь не мог не слышать!

   Видимо, я думал так громко (или, скорее, так выразительно), что Отрекшийся просто не мог не ответить. Прожевав очередной кусочек куриного бедрышка, Нэльвё, наконец, соизволил объясниться:

   – Я сделал так, что нас никто не слышит.

   Я только вздохнул, уже даже не злясь, и с грустью посмотрел на тарелку с полурастерзанной ножкой. Никаких чувств к ней не я испытывал. Перспектива вновь с боем прорываться к выходу, а после гнать коней до рассвета, отбила весь аппетит.

   Я откинулся на спинку, скучающе уставившись в потолок. Делать было совершенно нечего, спать – идти рано. Да и разговор еще не окончен...

   И тут меня осенило.

   – Камелия, – вкрадчиво обратился я, облокотившись о стол и резко приблизившись к ней. Девушка вздрогнула, и в ее взгляде появилось что-то такое, что смутился и почувствовал себя неуютно уже я. Кашлянув, я продолжил более нейтрально: – Камелия, у вас есть гребень и лишняя лента?

   Она замешкалась, обдумывая мою просьбу, и, отложив столовые приборы, послушно полезла за злосчастным чемоданчиком. Примостив его на коленях, Камелия отщелкнула замочек и стала что-то деловито искать.

   Спустя полминуты она, улыбнувшись, протянула мне изящный резной гребешок и красную атласную ленту. Я скептически ее оглядел, мягко говоря, не обрадовавшись яркой расцветке, но выбора не было. И, коротко поблагодарив, принялся расчесывать волосы пока все прозаично разделываться с ужином.

   Дело это оказалось малоприятным и долгим. Расплескавшиеся в звонком весеннем ветре волосы спутались, и я промучился с ними все пять минут, пока не привел в порядок. После чего привычно разделил на части, отложил гребень в сторону... и замер.

   Оказывается, за это время Камелия успела расправиться с тоненькими куриными крылышками и теперь не сводила с меня странно задумчивого взгляда. Дурное предчувствие сжало сердце.

   "Что она на этот раз выдаст?!" – тоскливо подумал я, готовый уже, кажется, ко всему.

   Но Камелия превзошла саму себя.

   – Мастер Мио, – завлекательно спросила она, заставив меня не просто насторожиться, а похолодеть и чуть не выпустить из рук одну из прядей. – А зачем вам коса?

   Сказать, что от вопроса я оторопел – ничего не сказать!

   Я открыл было рот... и закрыл, поняв, что не представляю, что сказать в ответ. И прожег возмущенным взглядом кончик пряди, которую крутил в руках, словно это она была виновата в том, что отросла и поставила меня в глупое положение.

   Прядь переливалась всеми оттенками золота – желтым, красным, оранжевым и охряным – а я по-прежнему не знал, что ответить кроме "мне так захотелось", "все никак не дойду до цирюльника" или "мне так привычно". Судя по огоньку любознательности, который пылал в глазах девушки, она ждала не меньше, чем лекцию о древних аэльвских традициях. Но даже больше самой нелепости ситуации меня угнетал насмешливый взгляд Нэльвё, который ловил каждое мое слово едва ли не внимательнее Камелии. Я мрачно глянул на Отрекшегося, но он лишь вопросительно приподнял бровь, ожидая моего ответа и мысленно приготовившись его смаковать.

   И тут я неожиданно разозлился. Драконы их задери! Я не обязан ни на что отвечать! И шутом подрабатывать, попадая в неловкие ситуации, тоже не обязан!

   Хотите посмеяться? Легко! Хотите услышать легенды о древних ритуалах? Да пожалуйста!

   Я пропустил прядь через пальцы и поднял на Камелию безукоризненно серьезный взгляд. В голосе, ровном и менторском, скользнули нотки укоризны:

   – Странный вопрос, Камелия, Вы задаете. Неужели Вы не чувствуете? Неужели эта глубинная связь, заложенная в самом сердце нашего языка, в сокровенной символике и оттенках смысла, осталась Вами незамеченной? Косы, космы, космос... Косы – вот Ваш проводник, Ваш ключ к единению с миром. То, что позволит творить настоящие чудеса. Стыдно этого не знать, Камелия. Стыдно не понимать. И еще больше – не уметь пользоваться.

   Камелия слушала меня завороженно, широко распахнув глаза, и искорки восторга плясали в их лазоревых глубинах...

   И тут я, похолодев, понял, что переборщил. Она не понял шутки.

   Нэльвё, слушающий этот бред, уткнулся взглядом в тарелку и изо всех сил старался не расхохотаться. И чем большее благоговение сияло в глазах девушке, тем сильнее его плечи содрогались от едва сдерживаемого смеха.

   Я в ужасе замолчал, понимая, что сейчас она что-то спросит – и я просто не выдержу. В моей голове не укладывалась, как вообще можно всерьез поверить в этот бред, в эту чушь – нелепую, смешную и лишенную не только скольких-нибудь доказательств, но и здравого смысла!

   Я уже подумывал, как бы так повежливее намекнуть Камелии, что все сказанное – не более чем неудачная шутка, но не успел.

   – А почему у мастера Нэльвё волосы короткие? – "вспомнила" удивительный факт моя любознательная ученицы, и я резко передумал ее в чем-либо переубеждать.

   Я сокрушенно развел руками и грустно сказал:

   – Вот поэтому-то он такой паршивый волшебник!

   Этого Нэльвё уже не выдержал. Сил хохотать в голос у него не осталось, и он просто медленно съехал под стол, тихонько оттуда всхлипывая. Камелия посмотрела на него с неприкрытым сочувствием. В ее глазах, удивительно чистых и ясных, читалось: "Бедненький! Не может колдовать и так остро это переживает!". И настолько искренне она за него переживала, что следом съехал уже я.

   Камелия сморгнула, недоуменно посмотрела на это безобразие... и промолчала. Но по тому, как заблестели ее глаза и стали болезненно кривиться губы, было видно, что ее это задело.

   – Камелия! – воскликнул я, пытаясь пересилить приступ смеха. – Ну нельзя же так! Достаточно сказать менторским тоном – и вы поверите, не требуя никаких доказательств! Ну это же... неправильно это!

   – Космы... космос... волосы – ключ к мирозданию! – простонал Нэльвё, смахивая с ресниц выступившие слезы. – Ну и бред! О, Безликая, давно я так не смеялся!

   Камелия при его словах еще больше замкнулась в себе.

   – Я не думал, что ты поверишь! Это же правда чепуха! Вот зачем тебе длинные волосы?

   – Для причесок, – буркнула Камелия.

   – И потому, вероятно, что тебе это нравится! Так почему у нас должно быть иначе?

   – Ваш чай! – прервала меня как нельзя кстати появившаяся подавальщица. Я от всего сердца поблагодарил ее и, осторожно подхватив чайничек, принялся разливать по дымящийся и отчетливо пахнущий мятой травяной настой.

   – Все, все, хватит! – отмахнулся Нэльвё, беря чашку дрожащими от смеха руками. – Мы еще не закончили.

   – А по-моему – закончили, – пожал плечами я, сонно потянувшись и, сквозь полуопущенные ресницы, следя за лицом Камелии. Она все еще дулась, но уже не так сильно. – Мне сказать нечего, тебе – тоже. О чем говорить? Или хочешь просто попрепираться?

   – Тоже ничего себе вариант, – фыркнул Нэльвё. И шутливо спросил: – Долго еще ты будешь попрекать меня нерассказанным?

   – А ты? – вернул я шпильку.

   Разговор, только начавшийся, зашел в тупик. Тишину нарушила Камелия.

   – Что теперь будем делать? – ровным голосом спросила она, старательно делая вид, будто ничего не случилось. – Перемещаться мы больше не сможем?

   – Боюсь, что нет, – с сожалением сказал я.

   – Не о том думаете. Проблема в другом: если Мио ищут по указу Совета, мы просто не сможем попасть на Арлетту.

   – Как? – глупо спросила девушка, забыв о том, что еще секунду назад дулась. – Но это же... это же значит, что наше путешествие... закончилось?

   – Нет, – Нэльвё улыбнулся. Очень грустно. – Еще не закончилось. Это, если хочешь, только шах. Мат будет, когда найдут Мио – а его найдут, в любом случае.

   Я хотел, но не мог нечего возразить. Он был прав, прав решительно и бесповоротно. Мы все это хорошо понимали.

   В густой тягучей тишине, обступившей нас, увязали звуки, долетающие из зала. Они казались какими-то далекими; словно нас разделяли не несколько шагов по бревенчатому полу, а сотни лиг.

   – Но зачем им мастер? – в отчаянии спросила Камелия, умоляюще взглянув на меня, словно я мог дать ответ. – Не понимаю! Может, это какая-то ошибка? И вы... вы правда не знаете? Скажите, прошу!

   Я медленно покачал головой. И добавил, негромко и глаза:

   – Я не знаю, Камелия. Если бы знал – сказал бы уже давно.

   Отчаянье затуманило ее взгляд мглистой поволокой. Девушка медленно, словно не осознавая себя, откинулась на спинку стула.

   Нэльвё в задумчивости сцепил руки и, опершись на них, неотрывно смотрел в зал. Я рассеянно водил пальцем по краю полупустой чашки, переводя взгляды с Нэльвё на Камелию. Мыслей не было, совсем. Только усталость и странное безразличие, словно происходящее меня не касалось.

   Резко скрипнул отодвинутый стул. Я вздрогнул – и перевел взгляд с раскачивающегося по поверхности чая блика-полумесяца на вскочившую Камелию.

   – Знаю, знаю! – воскликнула она.

   – Знаю что? Причину, по которой?.. – договаривать Нэльвё не стал, ожидая ответа.

   Леди спохватилась и, смутившись своего порыва, присела. Румянец еще пылал на щеках и скулах Камелии, придавая ей совершенно изумительное очарование.

   Девушка откашлялась и продолжила уже спокойнее:

   – Мой отец состоит в Совете и просто обязан знать обо всех его решениях.

   – И?.. – нетерпеливо оборвал ее Нэльвё. – К чему ты клонишь?

   – Я уверена, что это какая-то ошибка... или чья-то игра. Если это так, то отец сможет убедить Совет встать на нашу сторону. Вы ведь правда ничего плохого не сделали? – спохватилась она, уточнив.

   Смотри-ка ты, учится! Учится играть словами, уточняя формулировки, чтобы поймать нужный оттенок смысла!

   – У меня есть острое желание ответить, что я ничего не сделал: ни хорошего, ни плохого, – хмыкнул я. – Но – да. Не сделал.

   – Все это замечательно, но какой резон твоему отцу идти против Совета и помогать Мио? – вмешался Нэльвё.

   – Но это же несправедливо! – заявила Камелия таким тоном, словно для кого-то это имело значение. И добавила, гораздо тише и немного смущенно: – Ну... и я его попрошу.

   Последнее убедило Нэльвё, а меня, напротив, насторожило: слишком неуверенно и робко прозвучали ее слова.

   – То, что нам удалось провернуть в Ильмере, не выйдет в столице. Я не смогу попасть в город, – заметил я.

   – Тебе и не надо. Камелия вполне справится с этим одна, – спокойно, будто уже все решив, сказал Нэльвё. И, проигнорировав откровенное недоумение, написанное на наших лицах, продолжил: – Мы отправимся не на Арлетту, а в Зеленые Холмы, просить защиты и покровительства. Как тебе такой ход, Мио?

   План был гениально прост и безукоризнен. Зеленые Холмы – исконные земли aelvis, дом, в который каждый из нас может вернуться. Alle-vierry никогда не откажут в покровительстве, стоит только обратиться с просьбой к верховному правителю. Если, конечно...

   – Нэльвё, – на всякий случай спросил я, – а ты бывал в Зеленых Холмах?

   – Бывал, – так же настороженно ответил он.

   – И ты идешь со мной?

   – Иду.

   – А там тебя никто не разыскивает?

   – Нет, не разыскивает, – с каменным лицом отчеканил он. – А тебя?

   – А я там не бывал. Разве что в каком-нибудь страшном пророчестве им обещан, – рассмеялся я. Тревога отпускала мое измученное сердце. – Но это вряд ли.

   – Заодно и просьбу мастера Корина выполните! – оживилась Камелия.

   Я вздрогнул, уже совершенно позабыв об этом.

   – Ну... хоть дважды аудиенции просить не придется, – уже несколько мрачно пошутил я.

   – На самом деле, – задумчиво начал Нэльвё, – я не уверен, что стоит афишировать наше присутствие в Холмах.

   – Хочешь, чтобы лорд-правитель узнал о нас от гончих Совета? Если не обет гостеприимства и не данная когда-то клятва, что помешает ему выдать нас?

   – Как только лорд-правитель возьмет нас под свое покровительство, об этом раструбят на каждом углу. Совет сразу же узнает, где ты.

   – Узнает, но ничего не сможет сделать, – пожал плечами я. – Меня это устраивает. Бессмысленно прятаться. Ты был прав, сказав, что меня найдут – это только вопрос времени. Если члены Совета пробовали найти меня с помощью магии единожды, то непременно попробуют еще раз. И я почти уверен, что вторая попытка увенчается успехом.