Текст книги "Небо в алмазах (СИ)"
Автор книги: Alexandrine Younger
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)
– Ты уверена, Лиза? – вопрос, волновавший женщину, не смог дождаться подходящего момента, а выплеснулся сразу, как только племянница по традиции уселась на мягкий ковер у камина. Потянулась, как ленивая кошка, зевнула… И пропустила вопрос тётки мимо ушей. – Ты меня слушаешь?
– Ты о чем, родная? – улыбаясь, спрашивает Лиза, и, подперев кулаком щеку, смотрит на Чернову. – Уверена я в том, что Кос не расстанется с тачкой, любезно предоставленной твоим помощником Гелой, а в остальном…
– Не умничай, солнышко. Как показывает мой жизненный опыт, женщинам из нашего клана это не идет! – Елена потянула к чашке чая, стоявшей на письменном столе. Отвар приятно отдавал мелиссой. – Ты же поняла меня, умница-дочка?
– Тетушка Ёлочка, это фраза Космоса, и вообще…
– В частности, а твоему астрологу ещё бы со мной спорить за авторство фразы! – махнула рукой старшая родственница, в характере которой тоже присутствует эта несносная черта – несгибаемое упрямство. – Вот так хорошо, что хоть за три месяца приехали. Чёртовы детишки!
– Почему бы тебе не поговорить об этом с Космосом?
– А у меня одно беспокойство – ты! – упрямый светлый локон, выпавший из строгой прически женщины, был небрежно отброшен за спину – Чернова всегда поправляла волосы, когда нервничала. – Второе не приехало. Дома будешь, то прокатись у братца на ушах.
– С ветерком прокатиться на них умеет исключительно Космос.
– И когда вы решились? Свадьбу же надо организовать, народ созывать…
– Косу подойдёт костюм жениха! – от чего-то Лиза не хотела говорить о таких важных вещах серьезно. – Я, конечно, не мисс Москва, но…
– То, что у мальчика хороший вкус, я в курсе, но я тебя слушаю, не увиливай, я и не таких золотых рыбок ловила.
– Меня уже поймал один космонавт, я в недосягаемости! Ты это все три дня хочешь у меня вызнать?
– Другого ответа от тебя я и не ожидала, но знаешь, то, как вы молниями скрываетесь от меня по комнатам, я уже заметила. Хвалю, ни одна разведка бы не прочухала! Но кто из вас кого откормил, чубчики?
– Ч-ё-ё-рт! – стыдливо проговорила студентка, окончательно роняя себя на ковер, и закрывая красивое лицо ладонями. – Ты ночами-то хоть спи! – не думала Лиза, что они так глупо офаршмачатся. А ведь говорила Космосу – шагай во всю стопу!
– Иначе не могу, – Чернова пыталась остаться равнодушной, демонстрируя спокойствие, но эти взрослые люди, которые грозятся преподнести старшему поколению двух семей звания бабушек и дедушек, её откровенно смешили.
– Вот лосина, говорила ему, – кажется, или кого-то из них, а именно Холмогорова, перекормили манной кашей.
– Может, Космос, а не лосина, Лиз? – Ёлка лучше других понимала порывы молодости, переживаемые ею ещё лет восемнадцать назад, на «конспиративных» встречах с лейтенантом Рафаловичем. Но нынче молодняк скрывался хуже. – Отчаянный мальчик, мне его уже жаль!
– А я, смотрю, вы сошлись характерами, – открытый в своем темпераменте Космос не мог не прийтись по душе прямолинейной Черновой. Но чиновница привыкла присматриваться к людям, и сын членкора не был исключением. Лиза была во многом права, но этот единственный процент сомнения заставлял чиновницу копать глубже.
Таня бы поняла её – примеряет роль тёщи, желая отгородить Лизу от любого разочарования. Татьяна, как следователь по призванию, а не по красной корочке с гербом, сделала бы тоже самое. Поэтому Чернова считала себя вправе давать советы, тем более она знала, что есть брак. Обожглась.
– Нет, я думала, ботаника, какого нашла, а тут, раз посмотришь – два метра красоты, чемоданы на себе тащит, а ты рядом скачешь.
– Мы сейчас точно про одного моего Космоса говорим?
– А в СССР есть другие граждане с такими именами?
– Действительно! Дяде Юре расскажу, не поверит!
– Не заставляй меня копить деньги на памятник твоему астронавту, рано! Так, а что за грохот во дворе?
Сталинка, прописанная на Московском проспекте, именуемая «Дом Советов», явно привыкла к чинной и размеренной жизни, но сын столичного учёного думал иначе. Лизе пришлось подняться с мягкого ворса, чтобы выглянуть в окно и увидеть, что так заливисто затормозить мог только Космос, воспользовавшийся щедростью Гелы – владельца подержанного белого «Мерседеса». И самого хозяина авто на пассажирском месте не оказалось.
– Гела опять приехал с бумажками? – обреченно сказала Чернова, качая головой. – Нет, нет, гони его! Выходной…
– Нет, Гела без бумажек, но он не увидит свой тарантас до тех пор, пока я клешнями не загоню Космоса в самолёт!
Автомобиль просигналил три раза, прежде чем Чернова ткнула племянницу в бок, подмигивая, и двигая с ровного места.
– Иди уже, невеста! Всему учить надо, а у меня и правда бумаг много, Гела прав!
– Может, перестанешь напрягаться в свой законный отдых? – отпуска Чернова предпочитала не использовать, но ради приезда Лизы отступила от своего правила.
– Мерилом моей работы прошу считать не усталость, а накопленный опыт! – трудовая биография Лизиной тётки всегда складывалась успешно. Сначала этому помогал отцовский авторитет, а позже собственная бульдожья хватка. Этого не отнять.
– Железная леди! Тэтчер закурила в сторонке, завидуя черной завистью.
– Политика этой английской зубоскалки меня никогда не прельщала. Я в другой команде!
– Тогда до вечера!
Лиза коротко обняла тётку, одновременно целуя её в щёку. Через две минуты все в квартире стихло. И даже в этом Чернова узнавала себя. Протяни руку, открой дверь, и на дворе снова счастливый шестьдесят девятый год. И она такая же хрупкая блондинка с глазами оленёнка, стремглав бегущая на танцы в военную академию. Милая и непосредственная.
Зазвонивший в соседней комнате телефон, вернул Ёлку с небес на землю, заставляя кинуться к трубке, и, невзирая на отпуск, заняться делом.
***
Обнимать её – одно удовольствие. В Ленинграде, в Москве – разницы никакой, если гибкие руки прячутся за полы его бежевого пиджака так доверчиво. Хочется со всей имеющейся силы прижать девушку ещё ближе, пряча от других, в очередной раз, доказывая всем вокруг, что она принадлежит ему. И все равно не поверят – а Космос плевал на эти недовольные рожи, знающие, кто он такой, и куда ему вообще идти. Сам знает. И никуда от нее не уйдет.
Лиза чувствовала его настроения. И почему-то сейчас особенно остро: должно быть сказывалось то, что они стоят под аркой вдвоем и пережидают летний балтийский дождь. Обычное явление в этих широтах. Машина ещё с час назад была передана законному владельцу, но несмотря на ухудшение погоды им не хотелось провести свой вечер у телевизора.
А чего хотелось? Лиза могла с лёгкостью ответить на этот вопрос, чуть приподнимаясь, захватывая мужские губы в сладкий плен, зная, что их никто не видит.
– Мне холодно! – вместо – обними крепче. Девичье тело под легким платьем подрагивает, сильнее приникая к мужской фигуре. Лиза, несмотря на привычный запах дождя, чувствует лишь запах одеколона, перемешанный с терпким табачным дымом. – Космос!
– Говорил тебе, неугомонная! Иди сюда, я знаю все способы для согрева!
– Я водку не пью, а только твою кровь.
– Мы без консервантов обойдемся, милая моя!
– А я думала, что в культурной столице на улице и в дождик к девушкам не пристают. Все вы москвичи одинаковые!
– Я-то пристаю? Нет, никогда! Я только охраняю от всяких там Васей! И от москвичей тоже, между прочим!
– Кого ты обманываешь, дорогой мой? Ты только и делаешь сегодня вечером, что пристаешь…
– Главное ж, что теперь тебе не холодно, девица?
– Не-а, на Космодроме всегда хорошая погода!
– То-то и оно!
– Теперь не холодно! – смеясь от того, что его руки вездесущие, и ей совсем не вырваться, Лиза целует жениха по лицу, чувствуя, как длинные пальцы спускаются ниже её спины. – Я достаточно согрелась. Не отпустишь?
– Разбежался и хлопнулся, – Кос подхватил Лизу под коленками, чтобы она удобно на нем повисла, приобняв, – а ты опять размечталась?
– Нет, я не думала, что ливанет.
– Рожденная в Ленинграде, и ничего не знает про этот круглосуточный дождь.
– Июнь в Ленинграде обманчив!
– Зато белые ночи хреновы. Я потерялся уже – какое сегодня-то число? Двадцать пятое, да?
– Ты портишь всю романтику момента! – высоченный Космос закрывал ей любой угол обзора, и Лизе оставалось спрятать розовое от смущения лицо в полах его пиджака, который укрывал не только парня. – Какая разница вообще? И какое там число!
– Не брыкайся у дяди Коса на руках, а то будет молчать, как Пчёла с похмелья!
– Ты, что ли, молчать? Нет, Холмогоров, шизанешься ведь так!
– Обижать меня не надо!
– Иначе обратишься в общество по защите астронавтов от произвола Лизы Павловой? – Лиза опустилась на землю, а Кос закатил глаза, вспоминая, как радушная тётка Лизы придумала для него новое имя.
– Бля, астронавт, – удружил ведь папка с именем. – Хуже, мать его, может быть только Юпитер!
– И не благодари её…
– Ага, а то буду спать на вокзале! – Лиза только покачала головой, уверяя без слов, что наказания не последует. – Может, пойдем? Пора…
– Знаешь? Все-таки Ленинград – мой любимый город, и погода здесь моя, – пиджак, окутавший фигурку девушки, не был таким теплым, как сам его обладатель. Но Кос все равно снова прижал невесту к себе, заглядывая в голубые глаза, – не спорь, пришелец!
– Как с тобой спорить, ты скажи мне? – Космос сдавленно засмеялся, подмигивая любимой блондинке. – У тебя бабка – майор НКВД, так и проснется где-то лет через двадцать. Обломинго!
– Ну, Космос, хватит! – похвастаться тем, что её родственники занимались только гражданской деятельностью, Лиза не могла. – Знала бы – не рассказывала тебе ту историю… грустную!
– Да по этапу бы меня твоя родственница отправила, это в лучшем случае, – Кос иронизировал, а Лизе же было совсем не смешно. – Ладно, не будь смурной, как мухомор.
– Своровал бы меня, как горец?
– Я – сын профессора!
– Неужели? Вдруг тебя в роддоме подменили?
– Исключено, я на папу похож, – балагурил Космос, не унимаясь, – попробуй, узнай, что у меня там в гениальной башке?
– Ладно тебе, не наша история, – взгляд девушки потеплел, и она заметно успокоилась, – и расплачивались за неё не мы, поверь мне.
– Да уж, опасная расплата, – несколько разочарованно согласился Космос, – но знаешь, Лиз, что я понял?
– Что зря со мной связался? – Лиза опять смеялась, и расцепив крепкий захват на своей талии, вышла из арки под дождь, капающий по асфальту. – Не бойся, сестра Пчёлы – это еще не диагноз!
– Что ты от меня не скроешься, ни в жизнь, – и как бы далеко она не убежала, Кос все равно поймал её, совершенно игнорируя лужи под ногами, и назойливые капли воды с неба, – и даже на Юпитере!
– Это от тебя далеко, – Лиза устало склонила голову на мужское плечо, умиротворенная, и совершенно не думающая, что там, в Москве, его жизнь связана совсем не с мирными делами. А здесь, в её родном городе, как бы Космос не выражался, им хорошо. Они свободны тем, что могут думать только о своих чувствах друг к другу. И она желала продлить эти моменты, – а я такое, все же, не вынесу…
– А ты о таком и не думай!
Серо-голубое небо, затянутое летними тучами, не искрилось алмазами, как тогда, осенью, в старой памятной беседке, с вечно скрипящими полами. Но почему-то хотелось поверить ночному мареву, трепетно оберегающему ночное беспокойство влюбленных.
Город трех революций не спешил открывать свои тайны…
Комментарий к 89-й. Гляжусь в тебя, как в зеркало
Ёлка и Раф:
https://vk.com/photo-171666652_456239022
Космос и Лиза:
https://vk.com/wall-171666652_1190
========== 90-й. Мне не больно ==========
Комментарий к 90-й. Мне не больно
Космос/Лиза, вторая половина 89-го (от Camomille):
https://vk.com/photo-171666652_457239213
Воспоминания, лето 89-го…
Перекись щипала покрасневшие пальцы, но Лиза не страдала чувством излишней жалости к себе. И руки Космоса на талии, крепко обнимающие, придавали уверенности в том, что она на своем месте. Тонкой ладошкой Павлова поправляет темные волосы Холмогорова, преданно заглядывая в его глаза, кутаясь в чувство единения с этим невозможным пришельцем, как в теплое одеяло. Прикладывает вату к его пострадавшей губе, думая, что сержант Белов не прав, размахивая кулаками направо и налево, горячая голова.
Привальная получилась короткой. Санька одиноко поплелся домой, пытаясь не верить словам друзей. Да и невозможно, чтобы Сашка сразу им поверил. Ему нужно время…
– Ромео хренов, со своей паклей! Твою мать, да чтоб я еще раз ему… По доброте душевной! – боль мимолетна, но Космоса это не утешает, и поэтому брань сквозь зубы не прекращалась вплоть до дверей квартиры Лизы. – Лизк, пусти, а, я прилягу? Нормально всё. Заживет, как на собаке…
– Сам давал пацанам слово, что прекращаешь материться, а теперь? – Лиза обрабатывала разбитую губу Коса, пострадавшего за правду. – С тобой профессию пора менять. На сестру милосердия!
– Маленькая моя, сама-то подумай? Видишь, – Кос нервно сглотнул, перехватывая пальцы любимой девушки, пытаясь уговорить, – он брата на шалаву променял, мозг включать разучился в своей армейке! Где это видано?
– То есть, Кос, погоди, разберёмся! – Лиза резко остановилась, закрыв тюбик с раствором, и с укором глянула на будущего мужа. – Ты бы на его месте поступил иначе?
– В смысле? Ты о чем говоришь вообще сейчас? Это вместо «спокойной ночи»?
– Сашка защищал свою девушку! Что он ещё мог противопоставить?
– Припомнить, как мы встряли из-за этой суки? Лизк… Она и Саньку, и нас всех бы под монастырь завела, конченная! И ты не сравнивай себя с этой… Бля, вспоминать не хочу!
– Да ты лиху временами даешь после истории с Елисеевой, хоть почти год прошёл, а я тебе повода для опасений не даю! На цепь бы меня посадил и выгуливал, будь твоя воля!
– Ещё чего! Просто обрадовался тому, что изначально сделал верный шаг к тебе, Лизка, – Космос расцеловал женские дрожащие пальчики, и сгреб Павлову к себе на колени, – а этот салага остынет, вот увидишь, ну куда он от нас денется?
– Кос, кажется, ты остался без свидетеля, – задумка повязать Белову через плечо красную ленту провалилась в одночасье, – а я же говорила, что надо брать Пчёлу…
– Разберёмся, малыш, – час ночи, а они до сих пор не ложились спать, сидя на кухне. – Скоро институт твой? – поинтересовался Космос, закуривая неизменные сигареты из бело-красной пачки. – Чем зевать, Лиз, давай на заочку переведемся? Найдем способ…
– Нет, мы уже говорили, Кос. Заочка – это крайний случай, а я вроде бы не беременная, не жалуюсь на усталость и всё успеваю.
– Брякнешь тоже, все крайние случаи перебрала, – фыркнул Космос, не совсем представляя, как это – катать коляску через год. С орущей копией самого себя лет двадцать назад, глазастую и шкодливую, – и не кисни, милая моя…
– Нет, прокисну, будешь подбирать меня по всей квартире.
– Лучше скажи мне, что с твоим платьем? Свадьба ж всё-таки у нас, а с этими драками и дембелями совсем не про то речь ведем.
– Блин, не голая же замуж пойду, Космос, скажешь тоже.
– Ни хрена себе положительный ответ…
– Время есть, а наряд до дня свадьбы жениху не показывают.
– Ты так к этому относишься, будто совсем не хочешь за меня замуж!
– Вот хочешь, сам и покупай. Завелся из-за ерунды, хуже Белого, чтоб тебя!
– Уже и свадьбы не хочешь?
– Не перегибай палку!
– Сидишь, губы дуешь! – Кос пренебрежительно махнул рукой, окончательно хороня в себе последние остатки утреннего бодрого настроя. – С самого Ленинграда, твою ж мать!
– Глянул бы на себя! Пистолетом нравится тыкать, да? – вспыхнула Павлова, не пытаясь теперь не кричать и не махать руками. – Или забыл, что я на антресолях две недели назад нашла? – Лиза могла только догадываться, откуда Кос достал пистолет, с которым теперь не расставался.
– Нечего было трогать, и делать свои внезапные уборки! – взревел Космос, хмуря черные брови. – Чё, блин, не догадываюсь, что в сейфе твоего папаши не только бумажки по уголовке лежат? Додумались, блять, все эти бумаги здесь оставлять…
– Компромат на нехороших дяденек, по типу твоего Червона, Парамона и иже сними, – сейф в комнате родителей, в которой и спустя шесть лет ничего не поменялось, Лиза обнаружила при уборке – хранилище пряталось за копией «Красного коня», – и можно подумать, что я там что-то от тебя скрывала! Золотую жилу…
– Конечно, «Макаров» у твоего предка просто так в сейфе валялся! Дом защищал!
– Ключ в шкатулке. Иди, изучай, а о занятиях моего отца больше говорить не смей.
– Блять, я опять виноват? Что ж такое-то, весь день орут и бьют…
– Понедельник, – озлобленно произнесла девушка, пытаясь успокоиться, – и оставь меня одну, мне нужно собраться с мыслями. Разговор окончен.
– Это моя жизнь, а ты её часть! И меняться я не намерен!
– А ты не с кралей с Рижского разговариваешь, тон убавь…
– Ведешь себя, как братец твой, могла бы и сама помолчать, раз столько мозгов…
– Тогда иди к тем козам, к которым сегодня собирался, я подожду, – любой шутливый треп Космоса шел ему во вред. – Потные и красивые? Ну-ну! С ними и спи, я все сказала! А твоя резвая овца Лиза подождет дома с книжкой. Ты так захотел устроиться?
– Ничего тебе не скажи, – Кос и не думал, что его шутливый треп, впопыхах сказанный Саньке, будет воспринят Лизой так серьезно, – кота за яйца тянем весь вечер.
– Как хочешь, но я прошу тишины! – соленые слезы едва виднелись на бледных щеках Лизы. – Мне пофигу, нахер ты сдался, бегать за тобой! Комета долбанная…
– Пиздец, приехали, – роняет Кос насмешливо, понимая, что кто-то хватил лишка, что после поездки в Ленинград не раз случалось, – и как мне дальше жить?
– Тебе лишь бы поорать, не разбираясь в причинах.
– Ору на тебя исключительно из-за любви, – Космос неизбежно пронимает девушку трепетом прикосновений к её лицу, ласкаясь к ней, как кот, зная, что заслужит её добрый взгляд, – разве не видно?
– Холмогоров, запомни, – Лиза не замечает, как сдается, выгибаясь, когда он со всей силы прижимает её к себе, доказывая, что творит с ним любовь, – запомни, что я на память не жалуюсь! И хоть я и тебя и люблю, н…
– Это законченное предложение, – сын академика прерывает тираду невесты, – и чтобы ты себе не втемяшила – я люблю тебя ещё больше…
– Несносный, какой же ты несносный, Холмогоров!
– От заразы ленинградской слышу…
Январь, 90-го…
Из забытья выводит назойливый будильник. За окном темно, но нет никакого желания снова закрывать глаза. Хотя, допустим, это и есть панацея от всех бед. Лизе приснится что-то хорошее. Кто-то. Например, мама, но в последний раз она пришла хмурая, будто уставшая, как после дежурства. Строго смотрела на Лизу умными карими глазами, качала головой, не собираясь жалеть. Сама виновата, дочка…
– Только не вздумай плакать, и расслабляться! Помни, что я тебе говорила – мы не имеем права показывать свои слабости!
Павловы не плачут. Так твердил отец, забинтовывая Лизину коленку, предварительно обработанную зелёнкой. Конечность ныла, и Лиза все равно растирала по лицу слезы маленькими кулачками. А потом папка брал её на руки, и боль забывалась. Он дарил Лизе плюшевых зайчиков, из которых можно было бы собрать целую семью! Как мало нужно было для счастья в пять лет, просто жить и быть послушной. Или же просто увидеть старшего брата, ведь с Витей можно смеяться до упаду. И братец всегда знает всё наперед, оперируя сухими фактами, и почему младшая сестра никогда его не слушает? Ни разу…
Да, Павловы не плачут. Просто не умеют, разучились. Они берут свои проблемы в кулак, и душат, как змею Горгону. Принцип работал железно, пока не полетел к чертям собачьим – прямо по курсу к крыльцу дачи Царёвых. Разбился буквально вдребезги, когда Лиза внезапно почувствовала, что оказалась одна. Без Космоса, который почему-то пытался удержать, смотря строгим взглядом, будто имел право запретить дышать или не верить своим глазам.
Воспоминания, лето 89-го…
– Лиза! – и как он ещё стоял на ногах, а не рухнул снопом на пол? И с этим человеком завязана её судьба? Судьба, которая поманила светом, а потом опустила в кромешную темноту. – Я с кем вообще разговариваю?!
– Иди лесом! Не заблудишься! – и этот человек ревновал её, чтобы сам… – Убери руки, Космос! Да пусти ты, – втолкал её в квартиру, будто безвольную куклу. – Кос!
– Ты хоть раз за этот долбанный месяц, меня послушай! Не ходи за советами к дружкам, не звони никому, а… – Холмогоров заметно протрезвел, особенно когда в очередной раз забыл, что Лизе не слишком хочется быть тряпичной игрушкой на веревочках. – Нахер… Бля, на хер-то меня вообще слушать, да? Чего тебе сказал твой хороший друг Слава?
– О том, какой же ты кретин и ушлёпок! – пускай бедный Громов был готов просить помощи у отца, чтобы понять, почему на Белова повесили убийство. – Пляши! От обузы избавляешься! Козы ждут…
– Вот и пиздит твой прокурор хренов! – Космос смеется, и эти звуки убивают последние надежды, что все между ними не кончено. Но сейчас он даже не представляет, что завтра утром не найдет понимания у Лизы. Она же просто не может его бросить! – Поверила, что ли? Говори!
– Не волнуйся! – и теперь Павлова не узнает того, кто дал ей ощутить – что же такое любовь, и пытается лишь защититься от нападок, как маленький волчонок. – На измене стоишь? Доказывай! Меня любишь?
– Какого же лешего ты понять меня не можешь? – Космос взревел, как вспыхнувший Везувий. Он был пьян, но оставался верен себе в своей правде.
– Не нужна я тебе! Зубы показала, а на хера тебе такой геморрой?
– Шагу теперь из дома без меня не ступишь!
– Это – мой дом! – и она впервые так рьяно отстаивает свое мнение перед ним. – И отцу не вздумай с такой мордой показаться! И ключи от дачи отдать не забудь!
– Заботливая дочка! А меня не жалко, нет? Какого хрена я тут распинаюсь?
– Ты когда шалаву эту по пьяни целовал и под юбку к ней лез, то тоже обо мне думал, да? – и как им вообще в голову пришло так развлечь Сашку, которого ищет вся ментура. – Хороша же деваха была, задница точно крепкая, ночка обещала быть горячей? Тебя бы оценили по достоинству! Но обломался, да? Дурная дочка судейская, так Надька говорит? А она права была, сволочь…
– Я тебя везде искал, пока ты шлялась, и на месте усидеть не могла! Что ты?! А ты у нас умная, делаю, что хочу! Избаловалась, ни скажи мне дурного, нахуй, слова!
– Уходи! Я тебя искала, ты успокоился?! Нет?! Мне уже все равно!
– С ума сошла? Кто мне кроме тебя нужен, поясни?! Любишь? И не нужен?
– Отпусти! – взревела Лиза, роняя голову на согнутые колени. – Твой друг Громов обрадуется – тебе назло, дурень, ты же это предвещал?!
– Я убью его! – Слава был прав, говоря, что она еще не раз обожжётся на этом вулкане любви. – Если он к тебе хоть приблизится. Я слов на ветер не брошу, я знаю, что он хочет от тебя…
– Какой толк, Холмогоров? – Лиза вжалась в кресло, понимая, что остановит его только одним решением. – Не будет свадьбы! – и как в насмешку, кольцо не снималось с безымянного пальца. А Космос даже не дослушал Лизу. Закрыл в квартире, забрав ключи, и вернувшись утром.
Трезвость подкатила с осознанием того, что хозяйка одиноко закрылась от него в спальне, не зная, как поверить снова. Как не вспоминать того, что крысой-ревностью отравило чувства двух брошенных детей, потянувшихся друг к другу после горьких потерь…
Январь, 90-го…
Конец лета и осень восемьдесят девятого года казались Лизе ночным кошмаром. Как будто не с ними. И стоит только открыть глаза, а за окном родная московская улочка, во дворе стоит шикарный «Линкольн», счастливый обладатель которого прижимается во сне теснее. Лиза давно не спит, и перебирает темно-русые волосы спящего Космоса, который утыкается головой в её неприкрытый живот и обнимает стройные ноги – излюбленная поза для отдыха.
Лучше бы он подольше не просыпался, а лежал так спокойно, не заставляя за себя волноваться. Но Лизе нравится, что стоит Холмогорову чуть разлепить глаза, и ей не уйти далеко, отдаваясь во власть любимых рук. Она податливо выгибает спину, прижимается; они сводят друг друга с ума, каждый раз. Они любят – это заметно в каждой мелочи и прикосновении, сделанном не напоказ, а обыденно. Они давно стали незаменимы, и даже после самой тяжелой ссоры Лиза знает, что он придет – не может не прийти, а она не простить. Ей совсем не хочется видеть в нем недостатков, и выныривать из своего омута.
Любит…
И их счастье омрачает только Пчёлкин, явившийся так некстати, и оповестивший, что «Белый поперся к своей манекенщице». За разговором парней раскуривается последняя пачка сигарет, а Лиза молча наблюдает со стороны, зная, что Кос и Витя почти наверняка ввяжутся в громкую историю. Санька нарвется или уже нарвался, и взял друзей в долю.
Механизм пущен…
Нет, Павлова плачет. Жаль, что она не послушалась покойного родителя, который велел не тратить слезы попросту. Едва оказавшись в заклятом Ленинграде, Лиза разразилась ревом, переходившим в крик одинокого ребенка. Малыш потерял маму. Мамы рядом не было – не первый год. Успокаивать пришлось тётке. Лизе стало легче, а Ёлка без слов прижала племянницу к себе, убеждаясь, что зеркало всё-таки отразило её копию.
Чернова проходила через эту боль…
– Ничего, солнце! Мы через это проходили, и в этот раз переживем! А ты плачь, – качала восемнадцатилетнюю девушку, как малое дитя, – я тоже так хотела – не плакать, не знать… А если ты плачешь – ты человек… И не бойся – не стыдно!
И в самом деле – плакать совсем не стыдно. Просто оставьте в углу, как растение, а музыку сделайте громче, чтобы никого не услышать. Не надо ни вещих снов, ни гостевых. Чашку кофе с молоком – можно, а в душу лезть – увольте, пожалуйста.
Нужно ли было так рано, так необдуманно? Когда над родными головами сгущаются тучи, а о том, что ты влюбленная невеста, напоминает только золотое колечко на пальце. И какой-то отчаянный, горький поцелуй, следующий за фразой – «будь умницей». Как насмешка над всем, что ей ценно и дорого. Ты пытаешься помочь и быть полезной, но тебе лишь говорят о том, что нужно сидеть тихо. Невозможно быть статичным наблюдателем, когда решается судьба близкого с детства человека.
Ты пытаешься дать совет, не быть обузой на сильном мужском плече, но в ответ получаешь недовольство и ревность. Черную. Неблагодарную. Яд, который проникает и по твоим венам, отравляя кровь, заставляя отвечать недоверием на недоверие. Резать, рвать, метать, отсекать. Не оставлять шанса на пагубную уверенность в том, что все будет, как прежде. Такое не забудется…
И без него начинаешь просто существовать, как кукла в прозрачной обёртке, на витрине, у всех на виду. Таких дарят детям на особые праздники, не слишком размышляя о том, что кукла тоже хочет покоя. Спрятаться в темном чулане. Нет, не страшно, просто там не больно, тихо. Безразлично.
И нужно вспомнить о главном! Ты пытаешься не верить своим глазам, но почему-то не получается, и ноги несут куда-то далеко, а из горла вырывается крик. Этого следовало ожидать, или, возможно, она не заслужила подобного отношения к себе? Кто их рассудит?..
***
– Вить, дай ты мне трубку! – у Голиковой не хватает силы, чтобы выхватить аппарат из медовых лап. – Пчёла, уступи даме…
– С какого хера? – несмотря на «эти ваши девять утра», Витя Пчёлкин зачем-то пришел к Софе, которая, к счастью, была одна дома. – Дама моя-то? А вот сестра-то моя, я ей звонить и буду! Иди-ка на фиг, дочура…
– Витя! – возмущенно вскрикивает Софка, совершенно без стеснения обнимая парня за плечи. – Ты мне друг или собакен?
– Аргументируй, я ж так, не профессор, чтобы все сходу понимать! Просто механик какой-то, работы вечно до жопы.
– Не ври, и не прибедняйся, милый! Что будешь без меня делать?
– Долой рабство! – Пчёла отдаёт телефон девушке, и коротко поцеловав её в губы. – Лады, звони! И голос, давай, веселее! Про Фила сболтни, точно сработает! Скучает, на свадьбу зовёт.
– А если оставить проблему Коса на его решение? Пока он нас совсем не прибил?
– Хрен с этим ящером, не убьет, трезвее будет! – Пчёлкину нравились эти словесные перепалки с Софой. Ради него она отшила дипломата, ради него – и пары прогуливает, зараза мелкая. А он… Решил впервые послушать упрямую мышцу, отрывающую его разум от земли, и нарушил свои принципы. – Я прав?
– Прав! – брюнетка отложила телефон на тумбочку, и, пытаясь высвободиться от крылатых рук на талии, спросила: – Так, может, скажем, уже всем? И Лизе…
О том, что Пчёлкин и Голикова были вместе с конца декабря, знали только стены профессорской квартиры в элитной высотке. Неудобно было признаться даже друзьям, будто обнажить рану. И в том случае, когда у них свет и радуга, а у Космоса с Лизой после истории с убийством Мухи и ОМОНом – дно адское и непонятное. Две большие разницы…
– Забей, приедет, то расскажем!
– У неё день рождения сегодня!
– Нет, бля, а куда я еду через два дня, ты объясни?
– Куда успел купить билеты, мудрила!
– Ебать, чё успел достать!
– И вообще! Моя идея с рокировкой была хороша!
– Да не поедет он!
– Поедет! Ты Коса не знаешь?
– К сожалению!
– Дурак!
– Чучундра!
– Мы в расчете?
– Нет, тебе ещё надо придумать извинение за дурака!
– Витя! – Софья высвободилась, и, потянувшись к телефонному аппарату, отдала его рыжему. – Звони! Хуже не будет!
– Нельзя было нормально телефон дать, она шараду придумала, чума!
Соединили быстро, и меньше через минуту Виктор услышал голос – сонный и недовольный. Он вне всяких сомнений принадлежал Лизе.
– С днем рождения поздравить решил, не забыл? – шутила. Что уже не мало.
– Когда я вообще об этом забывал, потеряшка?
– Блин, братец, а как же тот случай, когда мне было пять лет?
– Прости, кошак, – с покаянием произнес Пчёла. – Прости, что сожрал тогда твой кусок торта!
– Принято, – на другом конце провода послышался смех, – спасибо, родимый. Обрадовал…
– Ну я тебе ничего такого желать не буду, сама знаешь.
– Знаю я твой список пожеланий, да! Зелени и пива…
– Софу сейчас дам, – Пчёла перекидывает трубку в руку Голиковой, – не хнычь, сестра! Покеда…
– Как Софу?! – в голосе Лизы слышалось непомерное удивление.
– А вот так, – ответила за парня Голикова, выхватившая трубку, – расти большой, не будь лапшой!
– Ну, чумичка, куда уж больше?
– Когда в родные пенаты?
– Сговорились? Я – уроженка Ленинграда! Я на общественной работе! Мне здесь легко и вольготно!
– Прям синонимы слова «отвалите».
– И тебе спасибо, подруга!
– С тобой точно все хорошо?
– А разве Витя не сдает меня всем?
– Ты всех плохо оценила, – необычное греческое имя Софка не произносит, но непрозрачно на него намекает, – а особенно одного молодца! С дома на Ленинском проспекте…
– Не волнуйся, перебьются! А мне не больно! – заверила Лиза, пытаясь быть приветливее. – Ладно, звоните. И не завали сессию, Соф, у меня же нет дара телекинеза, прости.
