Текст книги "Небо в алмазах (СИ)"

Автор книги: Alexandrine Younger

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)

Помирить Коса и Витю оказалось легче, чем попытаться уговорить Лизу не уезжать. Она дождалась, пока Белого благополучно переправят за Уральский хребет, и никого не послушав, умчалась в Ленинград. Даже Тома, переигрывающая Лизу даром убеждения, не смогла найти нужных слов, удерживая подругу в столице. Лизе было легче остаться наедине с собой, а Кос впервые опустил руки, не собираясь оправдываться.

Причина хорошего настроения Фила ждала его дома. Почти неделю назад Тамара переехала к будущему мужу, уверив родителей в том, что с приходом апреля им стоит ждать свадьбы. Любовь, что называется, с первого взгляда. С первой книжки, которую деятельная Тамара уронила на боксерскую ногу, торопясь на новоселье к подруге.

История Лизы и Космоса, отношения которых стали планомерно портиться из-за неуступчивых характеров, многому научила Валеру, который мог с десяток лет раздумывать – а что, собственно, делать с симпатичной Бессоновой, мелькающей в окружении Лизки. И ответ пришёл под Новый год. Почти под бой курантов Тома нашла под ёлкой золотое кольцо, на которое Филатов потратил почти все сбережения.

С Бессоновой было тепло и уютно, просто и легко. Детдомовец будто снова очутился там, где его ждали, любили и пестовали. Как в забытом доме раннего детства, где маленький Валерка был безмятежен, несмотря на ободранные худые коленки; и о котором взрослый Филатов, наученный вечной борьбой за место под солнцем, почти ничего не помнил. Но все равно пытается воссоздать его со старательностью самого скрупулезного дельца. Он никогда бы не решился на это, если бы рядом не оказалось Томки.

Фил уверился, что пропал окончательно и навсегда, когда увидел симпатичную ему девушку в дверях Лизкиной квартиры. Тома распекала Павлову за то, что она снова рыдает, не желая взять себя в руки. Тома умела управлять неуправляемым, прилагая к тому наименьшие усилия, и Лизе ничего не оставалось, как принять правду подруги, а после молча выслушать «большого брата», уговорившего её прервать внеочередное затворничество. Чужое несчастье объединило их, заставляя трепетнее относиться к собственному союзу…

– Косматый, ты это, отзовись, я ж тебя про Рыжего спрашивал, чего с ним стало-то, ты ведь только у нас всё про всех знаешь, – Филатов не спешил покидать друга, из тепла машины окунаясь в январскую стужу. – Космос, ты чего, из-за Громова снова? Окстись!

– Хрен бы с вашим Громом! Терпеть его не мог, и мнения не меняю! Проехали, не об этом сынке речь!

– Ну чё тогда кисляк такой?

– Да ничё, забей вообще, – Кос попытался переменить настроение, хоть все внутри говорило ему об обратном, а сердце, которое громко заявляло о своем существовании, сковывало от холодящего чувства одиночества. Космос хотел проснуться, но не мог. Замкнутый круг какой-то, несправедливый и ничтожный, – а ты про Рыжего ж спрашивал?

– Пофигу на этого кента. С тобой что на этот раз? Неужели Славка чё ещё ляпнул, что ты в краску?

– В космосе не бывает плохой погоды, разве не видать? – сказал Космос, лениво дергая ножки скелетика, висевшего под зеркалом.

– Хорош тогда мину фиолетовую давить, как будто помер кто! На крокодила похож и так до хрена! И зубы такие же здоровенные, счаз укусишь же кого-нибудь, Космосила!

– Ты, значит, только это заметил, Айболит? А, добрый доктор? – за все годы дружбы именно Космос побил всевозможные рекорды по собиранию нелепых кликух и прозвищ. Пчёла копошился где-то на втором месте, да и поводов для кличек давал сравнительно меньше. – Крокодил, конечно, животное так себе. Зубы такие, страшные, вот раз – и нету Кука!

– Ты чё теперь взъерепенился? – Валера успел понять, что занимается неблагодарным делом – раздает полезные советы Космосу, пробуя лечить его и без того пострадавшую совесть, но что же поделать… Если с течением времени ситуация с Лизкой не менялась ни в какую сторону. – Ломаешься, хуже бабы, бля буду!

– Сейчас отскочит, если будешь продолжать дурить! – хмуро пробурчал Кос. – Ведь подыгрываю тебе, Фила! Ты же сказал, что я рожей не вышел?

– Да не об этом я, дядя, ты не кобенься, бараном не будь! – драка с Косом не входила в планы Валеры, тем более, что он с легкостью умел уложить на землю эти два метра фонтанирующей энергии. С таким же успехом, только словесно с Космосом могла управлять только Лиза, которой хватало одного недовольного ледяного взгляда. И в этом была вся беда: Лизы слишком долго не было в Москве, а Космоса губило одиночество. – Тебе на пятерне объяснять?

– Значит, диагноз ставишь, психолог хренов? Где вы раньше-то были, спасатели Малибу?

– Бля, Кос! Ну не вынесем же! Ты пойми… Полегче быть надо! Вот ты ответить можешь, ты Маляру зачем по щам заехал? Проблем нам мало?

– А нехер было лезть не с теми вопросами! Я ему все перспективы сотрудничества обрисовал, то да сё, туда, сюда, чё надо, где подкинуть кому, а он мне – а это твоя, чё ли, сестра Пчёлы, белобрысая такая? Разбежались? Ёпт твою, а мы тут спорили, долго ты протянешь? Пусть благодарит, что не до сотряса!

– Космос, все переживают! Все! – для пущей убедительности Филатов повысил голос на слове «все!». – Маляр – пиздабол конченный, народ в курсах про то! И ладно б свой был ещё, типа Пумы.

– А я не позволю, чтобы этот колхозан свою харю в её сторону разинул!

– Я так до старости тебя из махачей буду вытаскивать, архаровец, чесслово! Отчитывайся перед стариком за тебя потом, и письма в Ленинград шли, что у нас Кос-то – того, репой тронулся нахуй!

– Хрен вам всем, не дождетесь, выползу сам! – Космос разразился по-настоящему крокодильим смехом, который заглушал музыку в машине. – Чё, правда, что ли, папане сдашь? Тео, это не в нашей клятве! Особенно пахану сдавать, чтобы у него последняя нервная клетка отправилась вслед за пиявкой в её хацапетовку!

– Ты же не идиот, не прикидывайся, Косматый! Какого хера ты еще в Москве, балбесина?

– Погода нелётная, а дома, как известно, и стены в помощь.

– Подумаешь, не смог за три месяца оборону прорвать! – Кос не спешил отвечать, распаковывая непочатую пачку сигарет. – Кто лучше тебя знает, как подход искать? Ну не пизди, что не помнишь, что у твоей девчонки день рождения завтра.

– Пчёла, наверное, не брешит сроду, и маразмами не страдает! Шуруй к нему! Только он Посейдона временами зазывает! – Космос продолжал закрываться своей выдуманной ширмой, не пытаясь высказать, что его беспокоит. А он действительно больше не мог сидеть, сложа руки, но не решался сделать первого шага. – Они с ним одной масти! Джокер-жук! Моя краплёная карта…

– Хватит гнать на него, ещё странно, что он тебе шнобель там не разбил, как грозился два года назад…

– Ладно, где б моя не пропадала, а Пчёла отходчив, зараза! – равнодушно и совсем не в своей манере бросил Кос. – Хочешь курнуть? Чешские! Угощаю!

– Не курю, и тебе не советую. Завязывай! – Филатов приоткрыл стеклянное окошко «Линкольна». – Вот это снегопадение! Не, закрою, чё-т холодно, ветрило!

– Что ж, твою мать, все меня учат-то! Батя говорит про вред пива, а сам шаркает втихаря, Пиява от него, видите ли, свалила в свою нору! Пчёла довольный такой ходит, гадина! Мотается на другой конец города каждый день, цветочки собирать. Прибил бы! И ты, Теофило, туда же… У тебя же невеста. Ты же тоже такой быстрый. Какие беспокойства-то, очухайтесь!

– Не ной, братишка! Знаю ж, в чем твое дело! Давно бы уж помирился, Тормоз Юрьевич! Не правы оба, но уступи! Хорошо, что ли, Лизе на родине предков?

– Соображаю, не волнуйся, что противно сопли распустил! – Космос постучал пальцами по рулю, высматривая что-то вдали, но глаза натыкались лишь на вальс снега за теплым салоном лимузина. – М-да, сегодня в гараж загоню, а то завтра не откопаю! А пёхом из дома не вариант!

– Брателло, ты, давай, это… – Валера приоткрыл окно, впуская струю свежего воздуха – запах сигарет, пусть даже дорогих, ему не слишком нравился. – Козыряй!

– Валер, проще пареной репы! – совершенно серьезно ответил Космос, наконец-то начав прямой разговор о девушке, разбившей ему не только сердце, но и возможность строить что-то без неё. Сковывала, будто и вправду морозила. Дошутился. – Я не знаю, почему моя Лиза не хочет знать обо мне! Громовержца этого заслушала, к сведению приняла, но за каким только хером? А я так плох, блять, что беды все от меня у неё! Решила свалить к тётке, там пожалеют! Зачем плакаться мне, я же монстр! Я же её не люблю…

– На тебя – тебе? – остановить шквал вопросов Холмогорова стало почти невозможным – наболевшее требовало выхода, пусть и умалчивалось долгое время, и неизвестно, сколько пролежало в глубинах подкорок. – Косматый, ты не забывайся, что там не все у тебя… Так просто!

– Смысл мне оправдываться – глазам не верить сложно! – теряя свой пыл, заключил Космос. – Может, так мне и надо?

– Скажи, что за лучшей жизнью погналась, медом ей там намазано, – отчитывая Космоса, произнес Филатов, – а тётка в Смольном решит проблемы, и парня без придури найдет?

– Ещё немного, и я так подумаю. Она же никогда ничего не делает, не продумав… Готовилась, умница моя!

– По ушам съезжу тебе, если ещё раз такую херню сморозишь!

– Ладно бы ещё только это! Но трубки ни взять, убежать, как загнанный зверёнок!

– Взрослая девочка!

– Серьёзно? Пиздец! В рот воды набирать – это по-взрослому, её так Пчёла, что ли, учил с пеленок? Куда я все это время смотрел? Кто бы сомневался в ней, но не ты, Фил! Лизка всё время выходит правой у тебя, а я… да в говне я, по уши. Ей со мной противно, как будто это не я был с нею столько лет. А я не готов всё это схоронить, понимаешь, не готов! Не такого я склада! Я – дурак, но мне одна нужна! Своя!

– Тогда ползи в Домодедово… И желательно – вместе с Пчёлой, который пакует свой чемодан, в отличие от тебя, – боксер не желал поддаваться на вопли Космоса, рассерженного и встревоженного, как маленький воробей, выпавший из своего теплого плетеного гнезда, – и зря ты его вчера послал, когда спор за заправку зашёл!

– Пусть со своей оторвой разбирается, а мне нечего объяснять, как все работает, сам всё знаю! Говорил я ему, что не отпадет он от Софки, если его, конечно, папашка блатной с метлой не погонит…

– Ты тоже это заметил? – притихшее поведение Пчёлкина воспринималось в диковинку. Видимо, что этой зимой надоело ходить вокруг да около не только одному Филу. – Бедная Софико! Мало ей мамаши-строгачки, которая её-то в этот институт и пихнула…

– Что Пчёла-то распылился? Что там замечать? В оборот взяла его, та и все, нет Пчёлки, влип своим жалком…

– Кто и кого там в оборот взял?

– Вот возьми жучку за жалко, спроси.

– Радоваться надо, и надеяться, чтоб Софка далеко не убежала, а то прочухает, какой он, когда обнаглеет!

– И насвистывать марш Мендельсона, скажи… – Кос простучал пальцами, по рулю, как по клавишам, – а кто свистеть-то будет только? Или петь? Нынче я не в певческом настроении!

– Ни слуха, ни голоса… – разочарованно буркнул Филатов, отворачиваясь к дверце, – та и бабла водиться не будет такими темпами.

– Хорош тебе каркать, Теофилушко! – Кос решил предостеречь друга – обрисованная перспектива непризнанных певцов была не слишком улыбчивой. – Тамарке привет передай, и Саньку, если позвонит тебе… Вдруг!

– А Пчёле? Может, позвонишь?

– Сам на раздачу прилетит, Ромео херов!

– Смотри мне, поговори! Погода у него, блин, нелётная!

– Да иди ты уже домой, холодина!

– До завтра, генерал!

Иномарка умчалась в сторону Юго-Запада, не соблюдая скоростного режима, а Филатов, поскрипывая снегом под ногами, направился домой, размышляя, что его слабая попытка привести друга в чувство, возможно, легла на благодатную почву.

***

Утром двадцать пятого спокойствие Тамары было разбужено трелью телефонного звонка. На другом конце провода тараторила взбудораженная Софа. Без сна в тонком голосе профессорская дочь сообщила, что Пчёлкин, прихватив Космоса, уехал в Ленинград, и чего им стоило урвать последний билет для Холмогорова.

– Слава Богу! – обронила Тома, скоропалительно бросая трубку. – Валера, ты слышал? Валер, да перестань ты жевать, потом позавтракаешь! – радостная Томка теперь и сама походила на живую и непосредственную Софку, грозившуюся приехать в гости через два часа.

– Наша Софочка голосит, как галчонок! – Фил отсалютовал невесте чашкой чая, коротко подмигивая правым глазом.

И пришла очередь Тамары – пытать жениха:

– Скажи, это ты их надоумил? Поехать вместе?

– А кто нашего Пчёлу без космического сопровождения в Мариинский пустит? – в том, что Кос устроит в Ленинграде целое представление, а Пчёла обеспечит цирк с конями, Филатов не сомневался.

– Только вот будет им театр!

– Ага, большой и малый.

– Знаю я ваши фокусы, – с пониманием ответила Тома, наливая себе щедрую кружку чая, – главное, чтобы там не поубивали друг друга.

– И Пчёлкину за компанию достанется! – Филатов встал стула, обнимая невесту, нежно дотрагиваясь губами до светлой макушки. Мягкие волосы цвета спелой пшеницы всегда манили его прикоснуться, и хотелось подольше задержаться рядом. – Ладно, зови подружку! Не скучайте, студентки-комсомолки!

– А ты? Мы же давно не виделись с Софой, все экзамены!

– А я по коням, – Фил повертел в руках связку ключей, переданную ему Космосом вчера вечером. О том, что Кос летит в Ленинград, он знал, но ему нравилось, как Томка преподнесла эту новость, – дела не ждут!

– Валерка, – Тома стрелою вспорхнула на шею возлюбленного, забывая про завтрак, и остывающий кофе, – ты у меня такой замечательный!

– Да мне и несложно, – Фил и сам чувствовал себя связующей цепью между друзьями, – и я только учусь, не волшебник пока.

– Да и не надо другого, я и так довольна.

Тамара кинула взгляд на розу, одиноко стоявшую в стеклянной вазе на подоконнике. Розовый бутон распустился, ловя утренние лучи солнца, проникающие сквозь закрытое окно. На улице так холодно, а в душе царило вечное лето, о котором Бессонова не подумала бы и полгода назад, впервые влюбляясь. Ей была привычна обыденность, расписанная от минуты к минуте, от занятия к занятию. Тома опасалась терять блаженный покой, правивший ею до появления Филатова. Сбивший с толку, он заставил студентку рискнуть, поддаваясь будущему без всякой опаски.

События, безжалостные к другим, вели их с Валерой к скорому согласию, и… к свадьбе…

========== 90-й. Мерзлота ==========

Комментарий к 90-й. Мерзлота

Космос/Лиза, осень 89-го:

https://vk.com/photo-171666652_456239033

Ленинград, январь 90-го

Зачастую Лиза выбегала из парадной Дома партработников, вооружившись лишь горсткой мелочи. Монет хватало ровно на киносеанс в «Аврору». Консьерж Леонтьевна неизменно голосила в след быстроногой москвичке, чтобы та не хлопала дверьми, боясь за изысканную лепнину, украшавшую потолочные своды, а Лиза старательно делала вид, что опаздывала, стремясь быстрее попасть в оковы ленинградской стужи.

Старушка-блокадница Муза Леонтьевна, потерявшая мужа ещё в Финскую, знала младшую Павлову с детства, и, как и всякий старожил, докладывала Елене Владимировне о том, что её Лиза опять куда-то мчалась, сломя голову:

– Замуж вашей Лизке надо. Куда всё дергается, вы уж проконтролируйте!

Ёлка с почтением выслушивала предложения по воспитанию «буйной молодежи», и, взяв корреспонденцию, накопленную в почтовом ящике, скорейшим образом спешила ретироваться посредством исчезновения. Она переживала за племянницу, в которой видела собственное подобие за давностью в восемнадцать лет, и надеялась, что Лиза не совершит её ошибок. Помирить её с сыном профессора Холмогорова – задача второстепенная, и женщина не хотела, чтобы дети в очередной раз спешили и шли на поводу у своих эмоций.

Пользуясь своим одиночеством, Лиза часами гуляла по Невскому проспекту, теряясь в толпе лимиты и туристов, чувствуя себя частью людского водоворота. Ключи от квартиры позвякивали где-то в потайном кармане зимнего пальто, напоминая, что в девятом часу Лизу ждут за чайным столом. Увешенная новой должностью в исполкоме, Ёлка приезжала домой с большой задержкой. Но Лиза давно подозревала, что не только бумажная волокита занимает день тётки.

Доказательством тому, что Елена возобновила утерянную связь с отставным военным Рафаловичем, служил хотя бы кабинет, заставленный цветами. Ёлка дивилась им, как дитя, пряча счастливое лицо в очередном розовом букете, а на удивленные вопросы окружающих загадочно улыбалась.

– Родная, – спрашивала Лиза, когда в их доме оказывалась свежая охапка лилий, а курьер на все вопросы Павловой отвечал односложно, выдавая фразу – «от моряков», – от каких морских гадов эти веники? Гелка, друг мой, сдай тайну!

– Служу Советскому союзу, – парень салютовал широкой ладонью, понимая, что спор бесполезен, – раз моряки, то в обиду не дам, фиг тебе Лизка…

– От моряков северного флота, – медленно протягивала чиновница, не собираясь выдавать имя и фамилию того, кто не жалея собственных финансов делает из их четырехкомнатного жилища теплицу, – бравые ребята, Лиза!

– И эти салаги способствуют тому, чтобы в большом жилище не осталось места.

– Я подумывала, что давно не была в Москве, вот и место для цветочков освободим!

– Ужин на столе! Гелыч, не болей! – Лиза растворялась где-то в дальней комнате, а Чернова, вспоминая, зачем вызывала помощника в восемь вечера, вручала ему папку с документами, и отвешивала лишнее указание:

– Так, солдат шалопутных войск – под этими приказами я расписалась, а завтра – в три часа заседание Ленсовета! – перечислила Елена, вспоминая, о чем ещё могла забыть. – В девять утра эти бумажки должны быть отправлены на контроль к шефу. Усек?

– В лучшем виде! – с торжественным лицом заверял Гела, кивая темно-рыжей кудрявой головой. – Машину за вами к восьми подавать?

– Сами доедем, спасибо! – вежливо отказывала Елена, усаживаясь в рабочее кресло.

– По протоколу… – Гела не унимался, пытаясь навязать свою помощь, – положено.

– С Лизкой прокатиться хочешь? – замыслы молодого парня были заметны и невооруженному глазу. – Боюсь, что там пассажирское давно занято, ты не надейся.

– Елена Владимировна! – парень заметно стушевывался, и это, несмотря на то, что минувшей осенью ему исполнилось двадцать пять. – Виноват!

– Иди уже, и завтра в десять совещание! – вежливо и с приятной улыбкой на моложавом лице напомнила Чернова.

– Так точно! – по-военному отвечал помощник, и, кивая головой, удалялся восвояси.

– Пропадает! – каждый раз удивлялась Чернова, взявшая на себя ответственность за сына друзей своего бывшего мужа, которому нужен был опыт работы с общественными проблемами. – Лизка, пошли, что ли, чаю попьем!

Ровно к одиннадцати женщины расходились по комнатам, чтобы встать по зову будильника в семь утра. С некоторых пор Лиза и сама перебивалась лёгкой подработкой в комиссии по распределению жилплощади, где ранее царила Чернова. Помогала секретарям вести учёт жалоб, падавших на голову чиновников из рога изобилия, сверяла документы, составленные не слишком внимательной к мелочам секретарём Марочкой.

В три часа пополудни Лиза возвращалась домой, и жизнь её текла довольно однообразно. Часто звонил Пчёла, разговоры с которым сводились к беспокойству тёти Вали, которая первой подсказала Лизе сменить обстановку, меняя две столицы. Валентина считала, что визит в родной город затянулся. Однако Чернова, впервые проявив семейную власть, решила за всех – никто не будет торопить сбежавшую невесту. На этом вопрос был закрыт…

Витя поддерживал мать, убеждая сестру, что в Ленинграде москвичам не рады, город опасен для девушки, не знающей его порядков. Лиза прекрасно понимала, о чем говорил старший брат. Её некому защитить, но со свойственным максимализмом она твердила, что разница в городах её не волнует. Отморозки одинаковы везде, что в ленинградском логове, что в белокаменной столице. Она ещё помнила, чем закончилась стычка на дискотеке, с которой они еле утащили ноги, спасая Сашку от мордоворотов Мухи.

И как в Космоса летели угрозы, в ответ на которые он стрелял по земле, пытаясь удержать толпу от продолжения бойни. Кусок железа становился главным аргументов в любом споре.

Лиза могла бы часами перебирать в памяти отрывки событий, поставивших точку невозврата к прежним идеалам, и… признаться, что только этим она и занималась, заставляя себя отвлечься, бродя по узким улицам Ленинграда. Но брусчатка, покрытая коркой льда, и мутные городские реки, безмолвно отказывали девушке в помощи, будто подсказывая – ей нужно вернуться туда, где она оставила свое сердце.

Москва, осень 89-го.

В двухкомнатной квартирке Павловой царило неважное настроение. Лиза металась из стороны в сторону, совершенно раздраженная, а точнее – с запретом определенных действий без разрешения Холмогорова, который единолично решил, что его девушке опасно появляться где-то без провожатого. Те же люберецкие, рыскавшие в поисках Белого, запросто могли припугнуть Космоса безопасностью его невесты, а она и рада бежать на огонь, выставляя свои руки вперед.

– Сейчас не то время! За Муху, помяни мое слово, бошки полетят. И это не чепуха, я прав! Занимайся лучше макулатурой, выбирай тряпки.

– Кому я к чёрту нужна, солнце?

– Мне нужна, – Кос прислонялся щекой к мягким локонам Лизы, прижимая девушку к себе, не слушая возражений, – такой ответ тебя устраивает, ментура будущая?

– Устраивает, Космос, но ты не мог мне рассказать, где все утро проторчал? – Кос не знал, что Пчёла проговорился сестре о том, куда утром был вызван счастливый жених.

– В прокуратуре, твою мать, как обложенный, – Холмогоров скривил свое красивое лицо, будто ежился от зубной боли, – следак суетился!

– И даже про повестку не проболтался – это точно ты, космический?

– Ладно, фиг с ним, расскажи мне – во что собралась меня рядить? – чем скорее Космос переводил с себя стрелки, тем выше рос протест внутри Лизы, которой, скрепя зубами, приходилось думать о том, что ей должно быть приятно.

Но о какой свадьбе, пригрезившейся Лизе, могла идти речь, если фоторобот их друга висел на каждом заборе? Отсутствовала зацепка, которая бы спасла Сашку от торжества советского правосудия. Холмогорова было совершенно невозможно уговорить на единственную встречу с Громовым, о связях которого так упорно твердила Лиза. Зато инопланетный отыскивал тысячу и одну причину для ревности, обид, складывающийся в глухое непонимание.

– Будь твоя воля, то запер бы меня в чулане, чтобы не повадно было! – Космос разозлился на Лизу за то, что нашёл её не в институте, а в сквере, о чем-то серьезно разговаривающей с бывшим однокашником. Раз Кос терпеть его не мог, она сама попытает шанс узнать что-то большее, чем инкриминируемую Саньке статью. – Ты теперь каждого мужика будешь лопатой гонять, чтобы я ни с кем не разговаривала?

– Будешь доводить меня до седых волос, ввязываясь не в свое дело, так и сделаю. Этого прокурорского прихвостня в дела Белого вплетать! Знает он! Подай и принеси! Вот что твой одноклассничек вызубрил, как шестерка последняя, не выдумывай!

– Сколько можно топтаться на имени одного человека? Не волнуйся, солнце мое, не уведут меня, не коза! Если сам доведешь до ручки – другое дело, тогда и поговорим, как наследство делить!

– Если ты забыла, то и мой отец тоже не крайний! Но я же не бегу к нему.

– Время идет, а морда Саньки скоро будет висеть на каждом заборе, уже висит, пока ты лясы точишь! Кос… все средства хороши, как ты не понимаешь! Он же не виноват.

– А я, что ли, его обвиняю на хрен? – Космос заметно нервничал, теребя окурок, лежащий в граненной пепельнице. – Нет, я, твой Космос? Скажи мне, ты ж ученая!

– Ты, кажется, обедать приехал, – раздраженно выкрикнула сестра Пчёлкина, вырывая из рук жениха пепельницу, поставив её на подоконник, – остынь!

– Нет уж, малая! Подожгла – гаси! – парень дернул невесту за локоть, приближая к себе. – Или силенок не хватит?

– Сам понимаешь, что происходит? Кос? – серьезно сказала она, понижая интонации в голосе. – В последний месяц? Время… Я сбилась!

– Понимаю, хорошая моя! – кивнул головой Космос, припоминая новость, услышанную от Пчёлкина и Голиковой. – Если ты в один день написала заяву на заочку, и не сказала мне! Софка твоя знает, братец твой при делах, а я… да кусок какой-то, прут железный на твоей шее!

– Ты слышишь только себя, Космос, – бросила Лиза, отворачиваясь к окну, и оставляя мужские руки свободными. – Все, обедаем, я больше не могу!

– Аппетит испорчен! – Холмогоров чиркнул спичкой, прислоняясь спиной к стене. – Зараза ты, Павлова! В каждой бочке затычка!

– Пожалуйся на это кому-нибудь, валяй! У тебя отлично выходит изображать пострадавшего! И орешь, как потерпевший!

– А говорил папка – бедная девочка, замучаешь! Полюбила раздолбая и шпану! Твою мать… – тяжко ухмыльнулся Космос, и Лиза кинула в него кухонным полотенцем, не в силах продолжать препинания. – Чего ж ты злющая, Рокки Бальбоа? Часом, не аиста схватили? – самоуверенное и прямое лицо менялось в выражении за доли секунд, стоило серьезно задуматься о единственном слове «аист». Белокурая на вопрос отвечать не собиралась, упрямо поджимая губы, и пряча кулаки в длинных рукавах синего джемпера. – Все-таки… схватили, что ли?

– Ага, а как же? – прыснула Лиза, наблюдая за движением темных нахмуренных бровей Космоса. – Имя выбирай! Белка или Стрелка?

– А я уж посчитал, – Кос же напротив – совсем не смеялся от будущих перспектив, – сколько палок колбасы врачу.

– Идиот! – с чувством произносила Павлова, оказываясь в лапах домашнего тирана. – Дети будут счастливые, но больные на всю голову!

– Зато мои… – редкий случай, когда их ссоры заканчивались так полюбовно…

Впервые им было так трудно остановиться, выдохнуть и разобраться, что же происходит с ними с наступлением всеобщих неприятностей. Влюбленными и лучезарными Лиза и Космос оставались только на июньской фотографии с Софкиного дня рождения. Но кольцо, перламутром блестевшее на тонком пальце девушки, напоминало о сделанном выборе.

Лиза ни капли не пожалела, что сказала «да» воодушевленному Космосу, практически ни секунды не думая, однако сердце вздрагивало от мысли о том, что они все больше отдаляются друг от друга. Хотя бы потому что сегодня утром Кос вспылил на неё, едва Лиза заикнулась о том, что дача Царёвых не гарантирует их другу шансы на спасение.

– Тебя послушать, милая, так я просто с боку стою, покуриваю анашу, и мне на Санька с колокольни плевать! – крикнул Космос в спину девушки, когда она, не находя сил на спор, молча изучала вид за окном, пытаясь не дать волю застоявшимся в глазах слезам. – Не суйся, иначе, я к чёртям собачьим рехнусь из-за тебя!

– Что мне делать, прикажешь, когда тебя заметут? – глухо спросила Елизавета, пытаясь сосчитать капли дождя, усеявшие её окно. – Может, стоит прислушаться ко мне?

– Ты хоть понимаешь, что это тебе глазками хлопать?

– Не волнуйся, Космос! Кажется, что, по-твоему, я умею делать не только это, раз ты решил на мне жениться.

– Будешь сидеть здесь, как завещал твой братец. Его-то ты всегда признавала!

– Не держу… – студентка обернулась, и указала молодому мужчине на дверь, не в силах больше терпеть этот разговор. – Поговорим, когда угомонишься.

– А я люблю тебя, Павлова, – в руке Космос крутил ключи от Линкольна. Это одно из его любимых занятий… когда он буравит голубоглазую взглядом, – и хреново, что ты этого ни черта не воспринимаешь!

– Оставь! Оставь меня одну! Езжай и решай все сам, если тебя уже невозможно отговорить!

– До дачи Царевых – не самый близкий путь.

– Ну, может, там и поймешь, куда ты всё завел!

Безобразная сцена в Дубне, другая девушка, неизвестно каким образом, оказавшаяся рядом с Космосом, и всё, что последовало после – крики, громкие хлопки дверью и обвинения во всех грехах, довершили их ссору, тлеющую не первые дни. С ночи после неудавшегося дембеля Саньки, Космос и Лиза испытывали друг друга, не скрывая ревности, и, не считаясь с тем, что отравляло их любовь, не знающую до осени восемьдесят девятого года ни единой тучи.

Молчание в телефонной трубке не придавало сил для решения общей проблемы. Кто-то скажет, что глупая Лизка Павлова не выдержала первого шторма, и, послушав тётку, путаясь в шнурках под ногами, сбежала к уютной жизни, подальше от забот, не разбираясь, кто виноват.

И наивно продолжать упрямо верить в то, в чем разочаровалась та же Ленка Елисеева, предавшая настоящее чувство ради жизни в достатке. Но, переживая расставание, Лиза оставалась в глубокой уверенности, что любовь – не абстрактное понятие, обесцененное, пошлое и утратившее всякий смысл. И она по-прежнему будет жить для студентки в одном человеке.

Ленинград, январь 90-го.

Ёлка ощущала себя матерью этого взрослого, но такого запутавшегося ребёнка. А сердце матери, как известно, ничего не обманет. Лиза может сколько угодно баламутить воздух своей самостоятельностью, и твердить ей, прожившей жизнь, о том, что со своими проблемами разберется сама, но Чернову подобные доводы совсем не убеждали. И поэтому в её день рождения не оставит попытки поговорить с ней, приводя разрозненные мысли в стройный ряд.

– Именинница! Почему твой братец положил трубку, не поговорив со мной? – начала разговор Чернова, намазывая на булку щедрую порцию малинового варенья. – Так и исключу из завещания! Приезжать – фиг дозовешься, занятой, а пару ласковых сказать? Пользуется тем, что я вечно покуриваю бамбук на конференциях?

– Я забыла сказать, Ёлочка, – Лиза бросила свое баловство, спокойно выдавая очевидную тайну Пчёлкина, – а у Вити Софочка, он же не из дома звонил! Это, конечно, неожиданно, но когда-то должно было громыхнуть.

– Что? – Елена чуть ли не обронила свежую булку хлеба из рук. – Вот зараза же такая, а что за девочка? Только не говори, что дочь Голикова…

– Из-под носа дипломата будущего девчонку увел! Значит, не тем колокола пели! Ладно, что это я, в самом деле… – чужое счастье заставляло задуматься о своем… Потерянном. – Большому кораблю – удачное плаванье, а мой брат этого заслуживает!

– Звонил? – строго спросила Елена, зная, что в этот раз племяннице не отвертеться от правды. Слишком грустные глаза. Молчание затянулось, и кто-то и сам не знал, как выбраться из искусственного тупика на глиняных ногах. – Лизка, не юли! Ведь я давно тебе говорила – виноваты оба.

– Ещё бы эта тема не портила мой аппетит! Звонил, три дня назад, а я… Не знаю, как с ним говорить! О чем?! Я никого не хочу обвинять, но… – каждая мысль о Космосе лишала Лизу возможности не вспоминать то, что развело их в разные стороны. – Мне проще начать сызнова… Зарыть, закопать, память стереть!

– Дурная голова ногам покоя не дает! – прогресс существует, подумала Елена, отмечая, что история, приключившаяся с нею и лейтенантом Рафаловичем много лет назад, не имеет риска материализоваться. – Не спеши зарываться – к тебе и так через два дня примчится гонец! Не удивлюсь, если покаянное «до свидания, Ёлка», вы объявите мне хором!