Текст книги "Небо в алмазах (СИ)"
Автор книги: Alexandrine Younger
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)
– Большой брат никогда не ошибается, – Лиза продолжает стоять на своём, – а ты должен занять очередь за пупсами. И бантики выглаживать, как стрелки на брюках.
– А я… – в глубине души Космос давно сдался уговорам жены, но ему нравилось, как Лиза смехотворно хмурит точёные брови, думая, что ему действительно есть разница, сына или дочь они ждут, – а я, значит, промазал с прогнозами?
– Ты был на удивление точен, как ювелир!
– Знай наших, но на фиг коры мочить по мою душу?
– Солнце, подшутил надо мной ты, и она уже отзывается на имя! Зову её – Арюша, а она балет свой устраивает. Знак согласия!
– Не прикалывался, чтоб ты знала. Впервые в жизни!
– Нет, я просто так тут хожу утиным шагом и кудахтаю временами! Сначала в помещении появляется живот, а потом меня разглядеть можно.
– Ой, Лизка, это беда, – желая унять возмущения голубоглазой, Космос проходится губами по нежному лицу и щёлкает её по носу, из-за чего Лиза смеётся заливисто и непринужденно, – покажи мне, где лобное место, алмазная?
– Клянись, чтобы я поверила в чистосердечное, – Лиза знала, что Кос продолжит её дразнить до самого роддома. – Прости, жена, что вместо Арьки ждал Павлика! Или Костика, главное, чтоб не Ваньку-дурака, а то с отчеством пролёт!
– Ваня – голова баранья? Ёпт твою… – предположение Космосу не вкусу, а Лиза стала смеяться ещё громче. – Ржёшь опять? Малыш, не в нашем же случае!
– Вот, Космодром, поэтому не буди лихо.
– Нет, талдычу ж тебе о том, что мне подвезло! Белый, бля, теперь переживает, что я его кружку отниму, этот же придурок там надпись «папа» надраконил, прикинь?
– Да слеплю я тебе такую чашку, самолично, отстань от друга! А если мы с Олькой что-то не знаем, и он реально стал папкой, то это проблема, да-да…
– Не, пальму первенства отобрать не позволю, хрен, – распластавшись на кровати, как морская звезда, Космос обхватывает большой живот жены ладонью, и склоняется к нему, желая почувствовать признак новой жизни. – Эй, атаманша, приём! Как делища? Чё матери опять не даем продохнуть? Вот те на, Лизк, не спит! Слышу ногу…
– Удивительное взаимопонимание, сразу на связь вышла, – тонкие и длинные пальцы Лизы нарушают ровный пробор на голове Коса, и теперь она совсем не хочет спать, наслаждаясь минутами, которые они проводят вместе. Внимательно следя за лицом любимого мужчины в свете ночника, Холмогорова замечает, что он почти трогательно улыбается, и эта улыбка дорогого стоит. Никто, кроме Лизы, не увидит такого Космоса, и это навсегда останется только между ними.
– Вертится там, как малёк в аквариуме!
– Растёт не по дням, а по часам.
– Дерётся! Скучно там, хорошо хоть, что кормят…
– Зайка, бей папу! Так ему…
– Чему ты учишь моего ребёнка?
– Жизни с тобой под одной крышей, лет на восемнадцать точно пригодится.
– Не семейка, а преступная группировка!
– Сейчас очень смешно было…
– А кто меня жалеть-то будет, неугомонная?
– С твоими генами, Холмогоров, сложно ожидать пятерки по поведению!
– Началось в колхозе утро!
– Оно и не заканчивалось.
– Мне и в потёмках с тобой по кайфу…
– Я говорила, что мне всегда нравилось, как ты в признаёшься в любви?!..
В комнате ощутимо жарко. Сделав над собой усилие, Лиза скидывает с ног махровую простынь, и, отодвинув тяжелую руку Космоса, неспешно встает, чтобы распахнуть окно настежь. Летняя прохлада действует ободряюще, остужая горячую голову, и легкий ветерок колышет светлые пряди, раскиданные по плечам девушки. Голубые зрачки, смотря сквозь темноту, изучают ночной город, знакомый с детства, но одновременно такой неизведанный и таинственный.
Лиза помнит, что многого не знает. Сначала она представляла свою жизнь по рассказам отца и матери, слепо преданным интересам государства и собственным идеалам о долге и семье, а когда привычный мир был внезапно обрушен отказавшими тормозами «Волги» во всем положилась на тех, кто оставался с нею рядом.
Со временем в душе непоколебимо лишь то, что бьётся между ней и Космосом. Особенно теперь, когда немыслимое Лизой пару лет назад, стало её настоящим. Какими они будут родителями? Какими глазами дочь посмотрит на них через пять лет, десять или пятнадцать?..
Дочка! Можно подумать, что всё случилось в момент, когда окружающих беспокоят иные сценарии, но они её очень ждали. Лиза не понимала, каким чутьём объяснялось то, в чём она почти убедила мужа, но замены быть не может. Поэтому так уверенно говорит Космосу о том, что их ждёт очень завидная доля родителей девочки, которая осязаема и близка. Сны декабря не врали…
– Не уходи от меня далеко, Лизк! – голубоглазая ощущает теплую мужскую кожу спиной, и с наслаждением облокачивается на грудь мужчины, будто бы стремясь в него врасти. Любит и зависима. Нет, не стыдно. – Будет у нас и утро, и вечер. Ты что, моя?
– На месте не сидится, – нет ничего приятнее, чем любимые губы, с лаской касающиеся шеи и плеч, и Лиза охотно поддаётся искушению. Она снова спряталась, а он трепетный и чуткий. Он её любит. – На самом деле, Кос, мне очень хорошо. Очень! Все живут переживаниями, куда-то бегут, а мне дышать хочется. И дышу…
– Сладкая моя, я вообще не могу видеть, как ты отворачиваешься, – и терпеть не может, когда она оставляет его одного. Бежит за ней, как заколдованный, – будто обиделась…
– Я помню, Кос, что должна смотреть только на тебя!
– С видом девушки красы невиданной, с глазами-тормозами, которую я обожаю!
– Сейчас замурлычу, как кошка.
– А я, Павлова, тебя обожаю конкретно…
– Давно я не была Павловой у тебя.
– Я эту ситуацию исправил…
– По мне видно!
– Потому что линии на ладони одинаково пляшут…
– У них выбора нет…
– И не надо…
Космос и Лиза непоколебимо верят в правильность происходящего. Можно было бы прокричать о любви на весь мир, с треском разрезая тишину спальни, но об их вечном чувстве уже всё сказано. Завтра их неизбежно поглотит суета дня, заботы и быт, но важно стоять, обнявшись, смотря на ночную Москву, навсегда их соединившую.
Они никогда не бросались словами зря…
***
Космос прибавляет громкость новехонького музыкального центра, чтобы стены квартиры тряслись в ритм звучания импортной аппаратуры. У них опять собралась компания в составе шести человек, а выходные давно не выдавались столь праздничными. Лето было слишком жарким, чтобы прогуливаться по бульварам и паркам, а квартира Холмогоровых позволяла гостеприимно вместить весь шалман под свою крышу. Поэтому дом потерял свой покой до глубокой ночи.
– Ну чего, пенсионеры? – тембр холмогоровского голоса, казалось, может достать до невиданных морских глубин. – Как мыши в хлеву не сидим, булками двигаем! Космосила сказал песни орать и водку пить, поэтому слушать мою команду! Лизок, скажи им…
– Генерал фигни не посоветует, – Лиза и рада бы последовать зову мужа, но вместо этого перекатывается со стула на кресло, нутром чувствуя тяжесть приближающегося вечера, – а вы музыку заказывайте, ребят, музыку! Теликом сыты не будем.
– Эй, диск-жокей, только давай не про желтые тюльпаны, – почти слезно просит Фил, которому попса набила оскомину, – а то сейчас некоторых понесёт, как тогда под «Синих лебедей» на нашей свадьбе! Витюша и Софушка, не слышу ваших аханий! Это вы тогда всех достали, нажрались, как свиньи.
– Косыч, – пришла очередь Софки отстаивать своё право, – Космосина, братец родимый! Давай про них, про желтые, а мы с Пчёлкиным Валере докажем, где раки зимуют. Чисто отыграться! Как дочь профессора сына профессора прошу…
– Я, твою ж налево, тут чемпион по танцам-шманцам! – охотно поддерживая Софку, заставившую его покинуть лоджию, едва загорелся огонек сигареты, Пчёла сам понимает, что его рыжую морду не спрашивали.
– Вашу бабушку! Тюльпаны, пионы…
– Будет вам клумба, Вить…
– Врубай уже, Холмогоров!
– А мы с Томкой подпоём.
– Ага, чтобы жизнь медом не казалась!
– Куда им, и так в улье всю дорогу кантуются…
– На то они и пчёлы…
И пока Фил и Тома пытались аккуратно открыть разноцветную коробку с тортом из ресторана «Прага», то две пчелы сходили с ума по-своему. Как два кота мартовской ночью…
– То есть, Пчёлкин, ты по серьёзке думаешь, что меня перетанцуешь, да?
– Софокл, дочка ты бесячая, когда бы я тебя обманывал?
– Список твоих косяков показать, Робинзон?
– Не пали контору, женщина…
– Правильно мыслишь, слишком много свидетелей, так и поверят!..
Софка была идейным вдохновителем внеочередного праздника. Это она вспомнила о знаменательной дате в их с Лизой биографии. Ровно три года назад, сдавая вступительные испытания в институте, они познакомились. С тех пор события в ближнем кругу произошли эпохальные. Кто-то женился, кто сменил статус своей… деятельности (Софа не лезла в эти дебри), а кто-то просто нашёл друг друга, не понимая, как им хватило мозгов целый год не обращать внимания на то, что друзья из них, как из Космоса балерина. Больше Витя и Софа не ошибались, но продолжали подкидывать всем информационный повод для шуток…
– Не, братва, вы гляньте, как понесло, вроде не всё выпили! – еле уместившись на подлокотнике своего кресла, которое вероломно захватила Лиза, Кос пытается привести двух пчёл к порядку. – Кто тут коронованный танцор-диско теперь, кто? Выделывается он своей задницей, выебывается на все триста шестьдесят, смотрите! Пчёла, блять, ты покусился на мою войну! Вот не был бы кто-то кенгурятиной, мы б щас вам так щи утёрли, гады! И танцами, и шманцами, и обниманцами.
– Китайскую вазу мне не снесите! – Лиза обмахивается старым выпуском «Комсомолки», удобно облокотившись на мягкую спинку мебели. – И, Софка, такие телодвижения доводят до того, к чему пришла я, держи ухо востро. Это как подруга говорю, а не как сестра Вити. Как приедет Фархад опять, мы тебя ему сосватаем, Космос сторгуется!
– Нахер такие путы, сестрица! Фара на косматых блондинок западает, проверено учёным народом! – Пчёла держал оборону, несмотря на то, что пытался подражать более изящным движениям Софы. – Это он на тебе, Лизка, в прошлый раз чуть не женился, звездой востока обзывал, а потом узнал, что там сразу космическую ораву на содержание надо брать…
– Пчёл, я дама замужняя и глубоко беременная, не вышел у вас с Санькой каламбур века! – упомянутый Лизой Белый, выбирая между сабантуем, организованным Софой и концертом для оркестра со скрипкой… Выбрал второе, и не сказать, что Голикова роняла слезы. Встречи с женой Саши не красили её настроения, которое и так не раз испытывали на прочность. – Пришлось бы вашему Фаре на разведенке с прицепами жениться, а Кос со мной бы потащился, мы по-другому не умеем…
– Ебанная шуточка над Космосом Юрьевичем, – такого Холмогоров никогда не забывает, если уж дело касается его жены, – я вам в следующий раз, курвы с котелком, поприкалываюсь! На пиздюлях все летать будете, отвечаю.
– А Софке Генераловне у азиатов медом не мазали, – Лиза не раз грозилась Софе, что если они с Пчёлой будут планомерно выводить друг друга из орбит, то кого-то из них она точно отправит по определенному адресу, – и малиной тоже!
– Хорош, беременным и впечатлительным слова не давали. Выкуси, Кос! – дрыгаясь под «Желтые тюльпаны», выбранные Софкой для энергичного танца, Пчёла показывает родственнику средний палец, продолжая подпевать Наташе Королевой, полудетский голос которой раздавался прямиком из аппаратуры. – Желтые тюльпаны-ы-ы-ы, что-то про разлуку-у-у… Кто-то запоздалы-ы-ы-ый! И придурко-о-о-ва-а-а-тый, космический упырь, космический упы-ы-ы-ырь…
– Помнят твои руки-и-и-и-и-и, строгие цветы, стро-о-о-о-гие цветы-ы-ы-ы-ы! Слова не путай, бедствие пчелиное! – Голикова охотно подхватывает любую волну, которую запускает Пчёла, заодно зазывая танцевать Филатову, которой не противопоказано делать резкие движения. – Томка, не сиди на попе ровно, раз Филька сегодня накаскадерился…
– Ничё подробного, салажата, – с полной уверенностью заявляет Фил, которому порядком надоела песня про тюльпаны в радарах, – хоть щас вам спляшу! На пару с Косычем! Канкан, Пчёл, третьим будешь…
– Раз муж решил в танцы, то и я к подруге подтянусь! Ну, Валерка, не спаивай ты меня… – в искристых зрачках Тамары плещутся азарт и веселье. Она охотно поддерживает любой повод, по которому норовят собраться подруги, и сегодняшний день исключением не стал. Но Фил останавливает её, подливая в фужер шампанского. – И включите вы что-нибудь западное, там Сабрину, хоть знать не будем, подо что с ума сходим!
– Пчелиные махинации с песнями – на совести этих укуренных, им так пляшется!
– Блин, камера крякнулась, не заснимем, уржёмся же потом!
– Не хочу любоваться на скачущую жопу Пчёлы, мне его по жизни хватает!
– Все мы любим Витю!
Танцы Пчёлы и Софы напоминали движения двух обезьян, которых обдало зарядом тока, но им и того оказалось мало. Либо они перепили колодезной «Столичной», либо решили вспомнить, как куражились, изображая лучших друзей, но впервые за несколько месяцев на их разговоры не складывались во взаимные упрёки. Не то, чтобы тишина между этой парочкой пугала, но никто не спешил будить заснувшее лихо. И поэтому, отказавшись от идеи сходить с ума совместно с бесами-пчёлами, Космос и Фил ратовали за то, что Софа перетанцует свою пьяную половину. Лиза и Тома, решившие навернуть второй кусок «Птичьего молока» подряд, по инерции махали Пчелкину чайными ложками, не обращая внимания на его энергичный танец.
– Еханный бабай, устал! Софа, седаун плиз, а то, блять, на бровях домой полетим, – когда «Желтые тюльпаны» сменились «Золотыми куполами», и Космос сбавил обороты звуковых волн, Витя взмолился о перерыве, потянув себя к дивану, на котором его сиротливо дожидалась старая гитара. Понимая, что минут тридцать, как минимум, он не сможет скакать перед Софой, как балерун, Пчёла решил лениво перебирать струны, по памяти восстанавливая полузабытое. – Красота! Щас Витя Пчёлкин напомнит вам, граждане, что есть нетленка!
– А мы думали, что никогда этого не дождёмся! – Космос вспоминает об обязанностях хозяина дома, и, показывая Филу на пустые рюмки, решает исправить свою оплошность. – Пчёл, запевала, погоди ты шестиструнную мучать, давайте лучше тост!
– За нас красивых… – предположила Лиза, вернувшись к столу, заставленному закусками и сладостями, – безбашенных и неугомонных!
– За милых дам, – за всех ответил Пчёла, – двух чудных и Томку! Будем пить до ночи, с ночи до утра, до синих человечков…
– Витя, ты мне девчонок не обижай, я за них горой встану, – Филатова вступается за подруг, беря на себя роль старшей, – но который раз за нас пить собрались, мальчики?
– Поддерживаю, рюмаха лишней не станет, – Фил резво наполняет рюмки, – и, Пчёл, виновницы праздника – это святое!
– Научим мы этого жука родину любить, – Кос предусмотрительно наполняет рюмку жены «Колокольчиком», памятуя о том, что яблочный сок вызывает на лице Лизы гримасу боли, – но раз собрались честной компанией, что стало редким, но метким явлением…
– Космос, раскачивайся быстрее, всем интересно!
– Ага, бля, трубы-то опять горят…
– Синим пламенем!
– Вот чего, народ! Пока Пчёлкин к гитаре подкатывает, то я вам скажу так, – вставая во главе стола, Кос, не изобретая велосипеда, решается повторить друзьям свои неизменные положения, – а вы послушайте! Тётю Софку надо похвалить за то, что она нас всех от спячки подняла. А то сидели, контрактами обложившись, дела решая, умные все долбодятлы такие, а кто-то скучал, ножки свесив…
– Чтобы вы делали без Софки Генераловны? – Голикова никогда не обижалась на то, что друзья считали её особой отвязной, которая никогда не будет отличаться лишней усидчивостью. – Сдохли бы от жары!
– Софа, не дурачься!
– Космик, прости нас, мы все одно большое внимание.
– Это было первое, что я хотел сказать, – Холмогоров заходил вокруг друзей, и остановишь возле Лизы, продолжил говорить, положив свою ладонь на её плечико. – Второе! Хрен его знает, когда мы так круто пофестивалим. Некоторые, мать твою, отпочковаться решили временно. У нас с Лизкой причина очевидная, ну и вы, братва, всегда найдете любой повод не видеть задолбавшие морды…
– Сократ сдох, – выразился Пчёла, подбирая аккорды песни, которую его учили играть в незапамятные годы, – или нажрался и белочку ловит! Короче, Косматый, пропал в тебе философ!
– Погоди, Пчёла, сиди баррэ репетируй, готовься! – Холмогоров не теряет боевого настроя. – Поэтому сегодня пьем за то, чтобы, как ни как, но вместе держаться! Как это было и будет всегда. Неважно, когда ещё так соберёмся, какими будем! Главное, что дружным составом, а остальное приложится…
– Ни убавить, ни прибавить!
– Золотые слова, брат!
– Грех за такое не чокнуться…
– Говорила же, что за молодых и красивых!..
– Без башки и неугомонных!
– Где ещё такие найдутся…
Когда рюмки и прочая посуда опущены на стол, Пчёла крадёт свою минуту внимания, которой грозился друзьям целый день. Он редко брал в руки гитару, лишь по праздничным случаям, но с детства разучил аккорды песни, от которой у Лизы на глазах наворачивались слёзы. Потому что нестираемый визборский мотив был мелодией далекого детства, песней дорогих родителей и знаком времени, когда деревья казались большими. Когда всё было по-другому. Светло и без фальши…
– Чтобы вы толк знали в морской романтике, как говорит мой старший товарищ, ну и не сидели, как пни, то я вам про вечное спою…
– Ой, Пчёла, заголосил! И кто тут из нас теперь философ хренов?!
– Короче, конкретно для сестрицы и Софы, и вам всем, родные, в частности…
– Мы сейчас зарыдаем, ты не нагнетай, а то Лизка родит раньше, не дай Бог!..
– Все по уму будет! Слушайте, когда такое будет…
Витя, по-турецки расположившись на освободившемся кресле, приготовился пропеть первые строчки.
– Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены. Тих и печален ручей у янтарной сосны…
Софа замечает, что все расселись парами, слабо подпевая гитарным переливам и чистому голосу Пчёлы. Она считает это своей оплошностью, и поворачивается на стуле, чтобы смотреть на Витю, думая исключительно о том, что навсегда хотела бы остаться в этом моменте, чувствуя свою безмятежность. Он будет петь также – для неё, а она будет сдерживать слёзы, зная, что он не лжёт. Они всегда будут близки, сколько бы ни прошло лет, как бы не делило их расстояние и отчуждение…
А Пчёлкин продолжал распеваться, не жалея связок, с боем проходясь по худым струнам:
Крылья сложили палатки, их кончен полёт.
Крылья расправил искатель разлук самолёт.
И потихонечку пятится трап от крыла,
Вот уж действительно пропасть меж нами легла…
И когда голос Пчёлы в несвойственной ему манере выводит «милая моя», Софка уверена, что он обращается к ней. Привычно подмигивает, бодрый и шебутной, несмотря на грустные фразы и минорные ноты. И если когда-то Лиза плакала из-за того, что эту песню пел её незабытый отец, то Софа готова разразиться плачем потому, что знает – увидеть такого Пчёлкина могут единицы. И если теперь Лиза не плачет, а смотрит в синие глаза своей галактики, то и Софка сдержится. Да и стихи обнадеживали…
Не утешайте меня, мне слова не нужны.
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны.
Вдруг там меж сосен краснеет кусочек огня,
А у огня ожидают, представьте, меня…
Закончив на третьем куплете, Пчёла, не собираясь повторять припев, играет крайний аккорд, резвый и мажорный. Друзья хлопают ему, голося о том, что талант не пропадёт и не пропьётся, а он старается запомнить момент, созвучный с тем, за что решил произнести свой тост Космос. Но в мыслях Вити, запутанных и сложных, бьётся лишь одна истина…
Такое не повторяется…
Но ничего не жаль…
Комментарий к 91-й. Ничего не жаль…
Follia и Camomille., несите мне платочки, потому что я плачу!
И спасибо всем тем, кто толкал меня к написанию продолжения.
Кто ставил лайки, ждуны, оставлял отзывы и гонял просмотры. Люблю)
Приятного карантинного чтения)
Традиционные арты с Космос/Лизой:
https://vk.com/wall-171666652_358
https://vk.com/wall-171666652_382
https://vk.com/wall-171666652_387
https://vk.com/wall-171666652_390
========== 91-й. Ветер перемен ==========
Комментарий к 91-й. Ветер перемен
Союз нерушимый республик свободных… эх:(
Нет, это крик души, не акт ностальгии, но тема вечная.
Спасибо всем тем, кто ждал продолжение и лайкал!
Отмечайтесь в отзывах, милые, не стесняйтесь)
Во многом эта глава была для меня самой сложной за два с половиной года.
Думаю, объяснять почему не надо, википедией все пользоваться умеют.
Космос/Лиза, август 91-го:
https://vk.com/wall-171666652_649
https://vk.com/wall-171666652_661
Ленинград, август 1991-го
Космос не любил поезда. Самолёты куда лучше; боязнь полетов преодолевалась одной рюмкой коньяка, а после его закономерно толкало на боковую. В поезде все иначе, вагон-ресторан делу не поможет. Поведение Коса легко объяснялось тем, что с его двухметровым ростом он чувствует себя в узком пространстве, как Кинг Конг в клетке; не развернуться, не потянуться.
Не спасало выкупленное купе и степенное спокойствие Лизы, для которой дорога с частым постукиванием колес – романтика из детства. Привыкла курсировать между двумя столицами, закинув за спину рюкзак и собрав все денежки из свинки-копилки. А Космос считал минуты до прибытия вагонов на вокзал. Путешествие выходных дней, заставившее сорваться с места и проехаться на поезде до Таллина, осталось за плечами.
Медовый месяц вышел поздний и скупой, но никого это не расстроило, потому что Холмогоровых ждала Москва. Пора домой…
– Космос, что ты смотришь на меня… – Лиза чувствовала себя прекрасно. Вид из окна не утомлял, а надутый Космос, как обычно, веселил, – как Ленин на буржуазию, честное слово! Скоро будем на месте! Нас встретит дядя Раф, отвезёт на квартиру, а послезавтра будем собираться в Москву. Нос не вешай, и так длинный…
– Нормальный нос, кенгурятина! Когда твои соотечественники-чухонцы за бельём припрутся? Вятели, если б ты тут рожать вздумала, я бы ждать не стал, всех разогнал! – остывший чай в граненном стакане утихомирить не мог, и Лиза тоже оказалась бессильной перед праведным гневом. – Суки! То пойло какое-то разбавленное у них в ресторане, то не так им курю…
– Отстань от эстонцев, нашёл же повод поцапаться! – желая не без пользы скоротать время, Лиза углубляется в чтение, жалея, что второй том «Фаворита» подходит к концу. – Неплохое приключение, люди были к нам приветливы…
– За чужое бабло все будут улыбки давить, выручили ж их с этими сувенирами, торгашей, – дружбой народов в словах Космоса не пахло, – а, может, Лизк, тебя там правда за свою приняли по зову крови? А меня просто за компанию.
– Зато проветрились, а Прибалтика – почти заграница!
– Я же обещал тебе окно в Европу! С Пчёлой в офисе сидеть, бамбук курить и бумажками кидаться – тоже так себе занятие, смена картинки нужна. А ты бы под телевизор крякала…
– Обойдутся там без тебя, а перемена мест полезна.
– С голодухи никто не помрёт, а раз хотела прикоснуться к корням – вот оно, добро пожаловать!
– Люблю быстроту принятия твоих решений!
– Главное, чтоб ты не заскучала, а то проклинаешь меня без своего института!
Маленькое путешествие, задуманное, как отлучка к родне в Ленинград, обернулось трёхдневной поездкой в Таллин. Раз не вышло поехать туда, где круглосуточное тепло, то Космос считал себя обязанным найти альтернативу. А Рафалович подкинул адресок своего старого друга из самой столицы пока ещё Эстонской ССР. И страну посмотрели, и подарков достали, и оживились после Москвы, уматывающей бесконечными встречами с партнерами «Курс-Инвеста», который почти четыре месяца жил и процветал под эгидой новых хозяев.
Такой подъем и деловой настрой бесконечно бы нравился Космосу и его друзьям, которые жили мыслью о том, как не растерять и приумножить авторитет среди всесоюзной своры, но в летнем воздухе первопрестольной давно не чувствовалось умиротворения. За изменениями в собственной жизни события за окном сталинской высотки на площади Восстания будто бы затирались, но ветер перемен завывал, озадачивая Космоса, Лизу и всё их окружение единственным вопросом…
А что же будет дальше?..
Нет в мире постоянства, и старший Холмогоров, недовольно косясь в экран заграничного телевизора, постоянно твердил об этом своему единственному отпрыску. Не сказать, что Космос не размышлял о том, что могучая держава, семьдесят лет служившая оплотом коммунизма, разламывалась по кускам. Былым величием не пахло. То очередные окраины независимость объявят, то цены, как на дрожжах подскочат, то Варшавский договор прикажет долго жить. Строили-строили семьдесят лет идейное государство, так и не достроили! Обломки крышки глиняного колоса грозятся упасть не только на седые цековские головы, размышлявшие о том, что запрет КПСС – вопрос ближайшей перспективы, но и прямо в руки трудового люда, измученного пустыми полками и стоянием в очередях.
Перемены, о которых голосил под гитару покойный Цой, грозили выпустить ножи, как ворьё, резко выскочившее из подворотни. Власть имущие, задумывающие «Перестройку», как панацею от всеобщей затхлости прогнившей командной системы, сами не представляли, к каким колебаниям могут привести скоропалительные реформы. И заседали, как обложенные в час, когда на арену переобутых партийно-комсомольских активистов, выходила новая власть. Горбачёв с ситуацией не справлялся, не желая брать на себя ответственность за происходящее, с трудом скрывая ненависть к Ельцину, который ловил лучи людского доверия. Номенклатура боялась уроженца глухого уральского села, будто предчувствуя его реальную победу в политической схватке.
Демократы? Космос, в силу возраста и курьезных вопросов, которые возникали перед ним в ведении дел «Бригады», ручаться за это не мог. А Юрий Ростиславович, привыкший к тому, что подарила ему безупречная служба на благо советской науки, говорил сыну и невестке, что партийные воротилы меняют шкуры, стремясь остаться у кормушки – дело нехитрое и последствия ждать себя не заставят. О стране и народе, как и во все времена, никто не подумает. Говорят, что Россию возродят, бедно и убого жить перестанут, но что крылось за благими начинаниями? Большевики империю развалили – эксплуататоров постреляли и разогнали по эмиграциям, а сейчас кто в кого? Кому нужны прекрасные надежды, если не поймешь, к чему ведет воздух свободы…
На глазах вершилась история, а в воздухе веяло грядущей разрухой. Ещё в восемьдесят девятом году никто бы не подумал, что Союз Советских Социалистических Республик теряет основы своей общности.
Время неумолимо мчалось вперед, заставляя Космоса и Лизу окончательно повзрослеть, думая о большем, чем они привыкли, но любовь жила по другим законам…
– Не поверишь, мне сейчас и без учебников хорошо, – откладывая книгу в багажную сумку, Холмогорова осторожно потягивается, а после, по привычке складывая руки на сильно выпирающем животе, придвигается к мужу ближе, – мы давно не отдыхали, чтобы только ты и я. И не в Москве, а где-то за её пределами. Солнце, мне часто не хватало этой тишины! Я не говорю, что не люблю наш дом, но чувствую себя отдохнувшей. И мы вдвоем!
– Алмазная, поздно пить Боржоми, – теплая ладонь Космоса перемещается на правое плечико Лизы, приобнимая, и, уткнувшись носом в золотистую макушку, у Холмогорова есть шанс хоть чуть-чуть полюбить надоедливый стук железных колес о рельсы, – почка-то скоро вылупится, и будет нам день без агитки! Батя этим грозит…
– Нет, Кос, я не про квартирантку сейчас говорю, это своё, – и чем ближе подступал заветный и неизведанный час встречи с собственным ребенком, Лиза больше убеждалась в том, что хочет скорее её видеть, – а тебе полезно жить в горкомовском доме, сразу в голову приходят словечки умные! А говорил, что Ленинград не любишь…
– От твоей родственницы нахватался, у неё ж там в Мариинском свой цирк с конями и фокусами!
– Факиры пьяные! А уж с этим переименованием… – в душе Лизы родной город всегда назывался тем именем, с которым выстоял в блокаду, – переезжаете из Ленинграда в Петербург! Как хочешь, Кос, но мне это не нравится. У меня в паспорте по-другому написано…
– Ну так, Лизок, маленькая моя, припёрло у людей…
– С больных голов на здоровые!
– Весело живётся, чего сказать?
– До припадков, – в последнее время многие вопросы жизни в стране становились риторическими, – а, судя по шуму, бельё собирать начали, ура…
– Не прошло и года…
Аккуратно постучав, в купе вошла проводница – сухопарая женщина лет тридцати пяти. Её русская речь была отягощена небольшим акцентом, что выдало в ней уроженку эстонских земель. Кратко перекинувшись с Лизой фразами о её самочувствии, она стала собирать постельное бельё в мешок, пока Космос сетовал на то, что к ним не пришли раньше. Но его слова имели нулевой эффект, и, выходя из помещения, проводница, как бы промежду прочим, сказала:
– Слышала по радио, что у вас в Москве, кажется, переворот и танки случились!
– Когда кажется – креститься надо! – Космос готов был покрутить пальцем у виска в сию же секунду. – Революцию отгрохали, что ли, как в семнадцатом?
– Переворот… – на румяном лице Елизаветы отобразилось недоумение, – у нас в стране?
– У вас в стране, – лаконично уточнила проводница, и, обдав Холмогоровых ироничным взглядом, поспешила удалиться, зная, какой эффект могла произвести на молодую пару супругов, – счастливого пути!..
– Да ну его к чёрту!
– Удачная шутка…
Как по команде, Космос с Лизой переглянулись, пытаясь до конца осмыслить услышанную новость. Не было времени разбираться в том, насколько она достоверна. Пока не сойдут на перрон, и не увидят встречающих – не узнают…
– Ничего себе, хорошо съездили, – или вовремя приехали – одновременно всплывает в голове у Коса, – обрадовала, блин, кто просил-то её, – хотелось недобрым словом вспомнить проводницу, – каюк!
– Наши, наверное… – не обращая внимания на весь остальной мир, Лиза, собирая мысли в стройные линии, пытается не растеряться, – обзвонились.
– В Москве, попомни слово моё, свой бардак, – и Космоса, как можно было легко догадаться, беспокоил свой, сконцентрированный внутри одного здания на Цветном бульваре, – а если Саня ещё и в Крым умотать успел…
– Как домой-то ехать?
– Отдохнули зато со всеми удобствами.
– И планов настроили, как баррикад…
Очутившись в машине Рафаловича, встретившего молодоженов на перроне, Космос сразу же принялся разведывать обстановку. Леонид Ефимович, всегда смешливый и готовый к подвигам, как тот самый Мюнхгаузен, недовольно скорчил лицо, презрительно рассуждая о том, что творилось в городе и стране с самого утра. Космос и Лиза принялись почти безропотно слушать, убеждаясь, что проводница, как есть, не наврала. Сработала на опережение, хоть и говорят, что эстонцы отличаются крайней нерасторопностью.
