Текст книги "Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3."

Автор книги: Алексей Кулаков

Александр Коваль-Волков. Гвардейское знамя

 
В снегу, коленопреклоненный,
Строй перед знаменем застыл.
Луч слабый фары затемненной
Гвардейцев лица осветил.
 
 
И на дыхании едином,
Хоть он от Волги воевал,
Негромко, вслед за командиром,
Полк клятву знамени давал…
 
 
А поутру чеканным строем,
Вздымая снег из-под крыла,
За Вислу, в небо фронтовое,
Стальная гвардия пошла.
 
 
…Мое ты знамя полковое!
Мальчишкою в семнадцать лет
Я был впервые перед боем
Твоею славою согрет.
 

Владимир Киселев. Там, где готовили снайперов

В декабре 1942 года под Москвой в Вишняках открылись курсы подготовки девушек снайперов, а полгода спустя в Подольске на их базе была создана Центральная женская школа снайперской подготовки (ЦЖШСП). Отбор для учебы в ней проводился из добровольцев женщин в возрасте до 25 лет с образованием не ниже семи классов и прошедших обучение в снайперских комсомольско-молодежных подразделениях всевобуча. Первым начальником школы стала капитан Нора Павловна Чегодаева, участница боев в Испании.

Позднее на эту должность был назначен подполковник Николай Николаевич Кольчак, оставивший в памяти выпускниц школы самые добрые воспоминания. О нем, человеке необычной судьбы, боевом офицере и замечательном воспитателе, стоит рассказать особо, тем более, что имя его долгое время несправедливо замалчивалось.

Н. Н. Кольчак родился в 1905 году в Гродненской губернии в русской семье. В декабре 1917 года, увлеченный морской романтикой, он ушел от родителей в Кронштадт и определился юнгой на вспомогательный корабль Балтийского флота. Шел ему тогда тринадцатый год.

Мальчик не по годам был развит и сообразителен. Это отмечали его командиры. Во время наступления войск Юденича на Петроград Коля вместе с матросами линкора «Андрей Первозванный», на котором к этому времени служил, записался добровольцем в 1-й Кронштадтский матросский отряд. В одном из боев был ранен. Образ юного моряка был использован писателем Вс. Вишневским, тоже служившим на линкоре, в кинофильме «Мы из Кронштадта». После излечения Николай участвовал в знаменитом ледовом походе кораблей Балтфлота, но неожиданно был уволен и списан на берег.

Он мечтал вернуться на флот, но в 1925 году, когда подошло время призыва, Николая, несмотря на просьбы, направили в пехотную военную школу. Окончив ее, молодой краском получил назначение в Среднюю Азию в пехотный полк. Кольчак служил там ротным командиром, дела у него шли хорошо, и он стал подумывать о том, чтобы поступить в академию: воинская служба стала для него делом жизни.

Однако осуществить эту мечту не удалось по причине, от него не зависящей. В 1936 году Николая Николаевича исключили из рядов ВКП(б) за то, что он якобы скрыл от партии свое «дворянское» происхождение. Между тем, отец, который действительно после окончания университета получил личное дворянство, был лишен дворянского звания еще в 1916 году. Не говоря уже о том, что сам Николай с 13 лет с отцом не жил и, как уже говорилось, рано порвал с семьей. Потому-то в анкетах он и не упоминал о своем «дворянстве». Тем не менее факт свершился.

Позднее ему удалось перевестись на курсы усовершенствования командиров пехоты, где, кроме преподавания, он вплотную занялся научной работой. В эти годы Кольчак опубликовал в военной печати 52 работы по теории стрельбы и боевому использованию стрелкового оружия.

Когда Кольчака назначили руководителем Центральной женской школы снайперской подготовки, курсанты сразу почувствовали: у них появился внимательный и заботливый, отзывчивый и требовательный командир. К тому же – что особенно важно – он не раз бывал на фронте. Опираясь на личные наблюдения, Кольчак разрабатывал памятки снайперам, причем писал просто, кратко, образно, чтобы легче запоминалось. Мне пришлось прочитать несколько таких памяток. Цель их одна – подсказать снайперу, как следует поступать в каждом конкретном случае. «Будь наблюдательным, но не любопытным. Любопытство – верная смерть». «Никогда не наблюдай с того места, откуда произвел выстрел». «Не сделав в течение дня ни одного выстрела, не огорчайся и не считай, что день потерян»…

Кольчак строго взыскивал с командиров за нарушение воинского порядка, но в то же время оставался добрым и заботливым к курсантам. Снайпер Мария Леднева рассказывала, что у нее летом умер отец. На руках у матери осталось десять детей, Маша была одиннадцатой.

«Что делать? Пошла к подполковнику с телеграммой. Он прочитал внимательно, подумал немного и говорит: „Маша, мы тебя на фронт не отправим. Матери одной не справиться, тем более она больна. Братья и сестрички погибнут без тебя. Не переживай, добьем фашистов без тебя, а ты езжай домой, помоги детишкам встать на ноги – такую ставлю тебе задачу!“»

– Век буду помнить Николая Николаевича, – говорила Мария Леднева. – Только благодаря ему все мои братики и сестренки выжили. Такой вот был у нас командир…

Помня и заботясь о подчиненных, Кольчак никогда никому не говорил, что его мучает тяжелый недуг. Шла война, и не до личных невзгод было. Кроме того, он все время рвался на фронт, считая, что не может долго оставаться в тылу, в то время как на войну отправлялись девчата. Об этом свидетельствуют рапорты, сохранившиеся в его личном деле.

Наконец, просьба его была удовлетворена. Сдав снайперскую школу новому начальнику, подполковник Кольчак выехал на 2-й Белорусский фронт и был назначен командиром стрелкового полка.

Как воевал Кольчак, можно судить по письмам его к жене Елене Ивановне. Вот лишь одна выдержка: «…За отличные действия по выходу на границу меня представили к награде. Семь человек офицеров и бойцов моего полка получили звание Героя Советского Союза… Конечно, все это досталось не так-то легко. Немцы сопротивлялись изо всех сил. Достаточно сказать, что за один день боя перед выходом на границу только на долю моего полка досталось отбивать контратаку 50 танков, 27 машин мы разбили и сожгли».

24 марта 1945 года Николаю Николаевичу Кольчаку Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено звание Героя Советского Союза. Высшее отличие, Золотая Звезда подводила как бы итог бескорыстному подвигу этого незаурядного офицера – одного из организаторов подготовки женщин-снайперов для фронта.

За два с лишним года школу окончило 2200 девушек-добровольцев. Они умело и мужественно бились с врагом. Примеров тому много. 9 июня 1944 года на первой полосе газеты 5-й армии «Уничтожим врага» был напечатан портрет. Под портретом текст: «Бойцам и офицерам Н-ской части хорошо известно имя девушки-снайпера Розы Шаниной. Бывшая воспитательница детского садика, студентка Архангельского педучилища, она стала грозным и беспощадным истребителем гитлеровских оккупантов. Одной из первых среди девушек-снайперов Роза Шанина удостоена высшей солдатской награды – ордена Славы».

Первый выстрел Розы прозвучал 5 апреля 1944 года юго-восточнее Витебска. Он был точен. А через месяц на ее счету числилось уже 17 уничтоженных фашистов.

Иногда в критические минуты боя девушки-снайперы, наравне со всеми, ходили в атаку. Для Галины Кочетковой такой случай выпал однажды под Невелем. В бою одновременно были убиты командир роты и находившийся рядом с ним комбат. Под натиском врага бойцы стали отступать. И тут неожиданно раздался женский голос:

– Рота, слушай мою команду!

В призыве этом звучала такая решимость, что цепь бойцов разом поднялась, двинулась на врага. А впереди наступавших бежала с винтовкой в руках тоненькая девушка – боец роты снайперов Галя Кочеткова. Атака врага была отбита. Но сама Галя в том бою погибла.

Пали смертью храбрых на невельской земле Клава Иванова, Клава Прядько, Соня Кутломаметова. Всего же на фронтах погибло более трехсот выпускниц школы.

Командиры многих подразделений отмечали мужество и бесстрашие девчат-снайперов. Большинство из них было удостоено высоких боевых наград. А двое – Алия Молдогулова и Татьяна Барамзина – стали Героями Советского Союза!

Всего девушки-снайперы уничтожили 12 тысяч фашистских захватчиков. Целую дивизию!

Имена юных героинь не забыты. В Москве есть улица Алии Молдогуловой, а в Подольске одна из улиц носит имя Татьяны Барамзиной…

В День Победы – 9 мая бывшие снайперы ежегодно собираются на традиционную встречу в Измайловском парке столицы. А на 40-летие и 45-летие окончания Великой Отечественной войны они приезжали в Подольск, где начиналась их армейская служба. Особенно многочисленной была встреча в 1985 году. Постаревшие, но по-прежнему гордые за свои дела, отважные снайперы рассказывали о жизни, о внуках и, конечно же, вспоминали погибших подруг.

Славных героинь радушно встречали жители города, а теплое внимание и забота, которыми окружили их школьники, растрогала женщин до слез. Они видели, что подвиг их не забыт, и не было для бывших фронтовичек ничего важней и дороже.

Владимир Колосов. Венгерская рапсодия

Произошло это событие в сорок пятом, в канун Дня Красной Армии. Откуда ни возьмись, в расположение нашей части пришла группа из семи человек мадьярских цыган-музыкантов. Больные, голодные, оборванные, они попросили накормить их, а отдельным оказать медицинскую помощь. Рассказали о себе: длинный и трудный путь пришлось им пройти от венгерского города Надькереш до австрийского Флоридсдорфа в поисках приюта и человеческого уважения.

– Господин капитан, дайте нам немного поесть, – обратился ко мне один из цыган. – Мы будем вам играть столько, сколько захотите.

В это время личный состав полка был занят подготовкой к очередной боевой операции. Командиры батальонов, батарей, рот, взводов и экипажей проверяли боевую технику, моральный и психологический настрой воинов-танкистов. А задача перед нами стояла ответственная: штурм столицы Австрии – Вены.

У помощника командира полка по материально-техническому снабжению капитана интендантской службы А. С. Липского были особые хлопоты: он пообещал накормить нас перед боем отменным обедом. Где-то раздобыв необходимые продукты, повар приготовил отличный украинский борщ, а для шика угостил еще и венгерским виноградным вином! Так что нежданные гости явились как раз вовремя.

Вот тут-то и воспрянули наши венгерские музыканты. И полились из-под искусных смычков дивные мелодии знаменитого короля вальсов Иоганна Штрауса. Цыгане играли проникновенно, вкладывая все свое мастерство. Одно за другим сменялись исполняемые произведения. Здесь были и задорные «Цыганские напевы», и «Голубой Дунай», и замечательные арии из оперетт, и народные венгерские напевы и танцы. Но особенно искрометно, прямо-таки залихватски исполнили музыканты «Венгерский чардаш». Они буквально покорили нас и своим искусством, и своей душевностью.

Командир танка лейтенант А. Пажетнов, который как-то по-особому внимательно слушал музыкантов, вдруг подошел к одному из молодых цыган и попросил у него скрипку. Осмотрев ее, бережно положил на плечо, склонил голову и… заиграл «Вторую Венгерскую рапсодию» Ференца Листа. Да как! Мелодия полилась медленно и плавно, и тотчас все музыканты ее подхватили.

Удивлению солдат и офицеров не было предела: никто и не предполагал, что отважный лейтенант-танкист столь виртуозно владеет таким нежным музыкальным инструментом.

Когда замерли последние звуки знаменитой рапсодии, мадьяр подошел к нему, обнял и в знак признательности за все – за высокое мастерство, за человеческое отношение к чужим, незнакомым людям, подарил ему на память свою скрипку…

Наутро наша часть получила приказ наступать. Все было приведено в боевую готовность. Тридцатиминутная артиллерийская подготовка – и полк, поддерживая огнем и гусеницами стрелковые подразделения, устремился на позиции гитлеровцев. Сопротивление врага было сломлено. Достигнув передовых рубежей врага, танкисты неудержимо продолжали двигаться вперед. К вечеру операция была успешно завершена: наши войска овладели Веной.

Но в этом бою геройски погиб гвардии лейтенант Александр Пажетнов. Мы со всеми армейскими почестями похоронили нашего славного боевого друга на австрийской земле. А скрипку долго берегли члены его экипажа.

Закончилась война. Разъезжаясь по домам, танкисты передали скрипку любимого командира мне. Ныне она, как одна из ценных реликвий, как память о боевом друге-однополчанине, хранится в музее боевой славы нашего прославленного Сегедского Краснознаменного орденов Александра Суворова и Александра Невского танкового полка, созданном в средней школе номер 36 города Саранска.

Михаил Петров. Друзьям

 
Немало друзей посчастливилось мне
На разных дорогах встречать,
В далекой и близкой бывать стороне,
О родине в песнях скучать.
 
 
…И часто мне пел мой товарищ, казах,
Про степь, что как песня звенит,
Где беркут кружит и кружит в небесах,
И ветру соперник – джигит.
 
 
Другой мой товарищ – высок, кареглаз —
Тот пляской любил удивлять
И между боев свой далекий Кавказ,
Родимый свой край вспоминать:
 
 
Над Грузией снежных вершин череда —
Истоки стремительных рек, —
Орлы никогда не летают туда,
Лишь тучи ползут на ночлег…
 
 
Про шелест березок рассказывал я,
О далях сторонки родной,
И слушали эти рассказы друзья,
Объяты ночной тишиной.
 
 
Я помню: снаряд разорвался вблизи —
До ночи пришлось мне лежать…
Отрыл меня русский? Казах? Иль грузин? —
Не смог я тогда распознать.
 
 
Но я не забуду, пока не умру,
Той дружбы солдатской святой
И как после боя латышка в жару
Меня напоила водой.
 

Перевод с удмуртского

В. Торопыгина

МАРШАЛ ПОБЕДЫ

Наверно, у каждого солдата на фронте был особо почитаемый им, любимый командир; и почти у каждого командира среди подчиненных ему бойцов непременно были такие, которых он особенно высоко ценил и любил. Иногда об этом говорилось вслух («За нашего ротного жизнь отдам»), гораздо чаще – не обнаруживалось, до поры до времени, никак и ничем.

Но был человек, авторитет и слава которого в войсках (и в народе) к концу войны вознеслась столь высоко, что с этой всеобщей признательностью не мог сравниться ни один воин мира. В таком блеске славы и благодарной всенародной любви пришел к Победе Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.

Сам он почестей не любил, а когда речь заходила об особо трудной роли полководца, не раз подчеркивал, что война одинаково для всех тяжела – для бойца и командира, рядового и командующего фронтом. Жуков имел моральное право это утверждать, ибо сам прошел многотрудный путь от солдата до маршала, и потому еще, что сам в высшей степени обладал такими солдатскими доблестями, как личная храбрость, презрение к смерти, неукротимая воля к победе. Он не кичился ни данной ему властью, ни высоким чином своим. Лишь одним, по собственному признанию, был счастлив – «что родился русским человеком, и разделил со своим народом в минувшей войне горечь многих потерь и счастье Победы».

Из громадного количества воспоминаний о Жукове мы выбираем очень немногое.

Первое слово – ему самому.

Четверть века назад, в канун 25-летия Великой Победы, с Георгием Константиновичем встретился известный публицист Василий Песков. С некоторыми сокращениями публикуется их беседа.

Георгий Жуков. Великий подвиг народа

Вопрос. Георгий Константинович, прошло двадцать пять лет со дня окончания войны с фашизмом. Что бы Вы сказали о значении нашей Победы молодым людям сегодня?

ЖУКОВ. Чтобы понять значение нашей Победы, надо хорошо представлять, что нам угрожало. А под угрозу было поставлено все: земля, на которой мы живем, – фашисты ее хотели отнять; наш общественный строй – для фашистов он был главным препятствием к достижению мирового господства; поставлено под угрозу было существование народов нашей страны. По плану фашистов население занятых территорий подлежало уничтожению или превращению в рабочую силу нацистской империи.

Мы схватились с фашизмом, когда почти вся Европа была им повержена. Мы оставались для многих людей и наций последней надеждой. Мир затаил дыхание в 1941 году: выстоим мы или фашисты и тут возьмут верх? Для нас самих эта схватка была величайшим испытанием. Проверялись жизнеспособность нашей социальной системы, нашей коммунистической морали, сила нашей экономики, единство наций, словом, все, что построено было после 1917 года.

Мы победили. Армия наша не только смела захватчиков со своей земли, но и освободила от фашизма Европу. Колоссально вырос в мире авторитет нашего государства. У миллионов людей на земле укрепилась вера в социалистический строй. Вот что значила наша Победа.

Вопрос. Георгий Константинович, всякий раз, вспоминая войну, мы неизбежно возвращаемся к ее началу. Вы были начальником Генерального штаба. Что Вы знали о приближении войны? Каким для Вас было утро 22 июня?

ЖУКОВ. О подготовке Германии к войне с нами в середине июня скопилось довольно много сведений. Разумеется, обо всем этом докладывалось Сталину, но он относился к этим сведениям с преувеличенной осторожностью.

21 июня мне позвонили из Киевского округа: «К пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель. Он утверждает, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления и что война начнется утром 22 июня». Мы с маршалом С. К. Тимошенко и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным немедленно поехали к Сталину с целью убедить его в необходимости приведения войск в боевую готовность. Он был озабочен.

– А может, перебежчика нам подбросили, чтобы спровоцировать столкновение?..

Приказ о приведении армии в боевую готовность был передан войскам в ночь на 22 июня. Работникам Генштаба и Наркомата Обороны в эту ночь было приказано оставаться на своих местах. Все время шли непрерывные переговоры по телефону с командующими округов. В 12 часов ночи из Киевского округа сообщили, что в наших частях появился еще один немецкий солдат. Он переплыл речку и сообщил: «В четыре часа немецкие войска перейдут в наступление…»

В 3 часа 17 минут позвонил командующий Черноморским флотом: «Со стороны моря подходит большое количество неизвестных самолетов…»

Война… Я немедленно позвонил Сталину, доложил обстановку и попросил разрешения начать ответные боевые действия. Он долго не отвечал. Наконец сказал: «Приезжайте в Кремль…»

В 4 часа 30 минут мы с Тимошенко вошли в кабинет Сталина. Там уже были все члены Политбюро. Сталин, бледный, сидел за столом, с нераскуренной трубкой. Он сказал: «Надо позвонить в германское посольство…» В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения…

Вопрос. Итак, приближение войны чувствовалось. В чем же причина промедления с приведением страны в боевую готовность?

ЖУКОВ. Одна из важных причин в том, что Сталин был убежден: войну удастся оттянуть, удастся закончить перестройку и оснащение армии. Он опасался, что наши действия будут предлогом для нападения.

Судить о моменте, сложившемся перед войной, надо с учетом сложной международной обстановки того времени. Многое было неясным. Англия и Франция вели двойную игру. Они всеми силами толкали Гитлера на Восток. Опасаться разного рода провокаций были все основания. Но, конечно, осторожность оказалась чрезмерной. И мы, военные, вероятно, не все сделали, чтобы убедить Сталина в неизбежности близкого столкновения. Вообще есть глубокие объективные причины, предопределившие затяжной характер войны с огромными для нас жертвами, с огромным напряжением сил.

Вопрос. Каковы же эти причины?

ЖУКОВ. Двумя словами тут не ответишь… Многое объясняет историческая неизбежность ситуации.

Сейчас, оглядываясь назад и тщательно все взвешивая, я твердо могу сказать: дело обороны страны в своих основных, главных чертах велось правильно. На протяжении многих лет в экономическом и социальном отношении делалось все или почти все, что возможно. А в период с 1939 по 1941 год народом и партией были приложены особые усилия для укрепления обороны, потребовавшей всех сил и средств.

Я вспоминаю те годы и поражаюсь, как много мы сделали. Развитая индустрия, колхозный строй, всеобщая грамотность, единство наций, высочайший патриотизм народа, руководство партии, готовой слить воедино фронт и тыл…

Это была великолепная основа обороноспособности гигантской страны. Но история отвела слишком небольшой отрезок мирного времени для того, чтобы все поставить на свое место. Многое мы начали правильно и многое не успели завершить.

И в собственно военном отношении делалось много. После гражданской войны мы не имели заводов, производящих танки, самолеты, средства связи. Война началась в момент коренной перестройки армии. Мы получали новейшее оружие. Но прославленные «катюши», танк Т-34, самолет-штурмовик и многое другое только-только осваивалось. Перестраивалась и система обучения армии. Гитлер знал это и очень спешил…

А теперь давайте посмотрим на нашего противника. Немецкая армия была к этому времени намного лучше оснащена, лучше отмобилизована, имела военный опыт, была опьянена победами. Боеспособность немецких солдат, их воспитание и выучка во всех родах войск были высокими, но особенно хорошо были подготовлены к войне танковые и авиационные части. Все это важно знать, чтобы иметь представление, с какой силой столкнулась наша армия.

Внезапность удара, конечно, тоже имела большое значение. В руки фашистской армии сразу попала стратегическая инициатива, и вырвать ее было очень и очень не просто.

Но при всех видимых победах отлаженная фашистская машина войны забуксовала. В гитлеровских штабах сразу это почувствовали. Вот что писал, например, генерал Курт Типпельскирх:

«Русские держались с неожиданной твердостью и упорством, даже когда их обходили и окружали. Этим они выигрывали время и стягивали для контрударов из глубины страны все новые резервы, которые к тому же были сильнее, чем это предполагалось… Противник показал совершенно невероятную способность к сопротивлению…»

Трезво сказано? Трезво и точно.

Вопрос. Верховное командование направляло Вас на самые напряженные и ответственные участки войны. Какие сражения в этой связи Вы могли бы назвать?

ЖУКОВ. Оборона Ленинграда. Битва за Москву. Сталинградское сражение. Битва на Курской дуге. Белорусская операция в 1944 году. И, конечно, сражение за Берлин. Этими операциями я или руководил, или по поручению Ставки совместно с командующими фронтов занимался их подготовкой.

Вопрос. Какое из этих сражений Вам больше всего запомнилось?

ЖУКОВ. Этот вопрос задают мне часто и я всегда одинаково отвечаю: битва за Москву. Это был ответственнейший момент войны. Я принял командование фронтом в дни, когда фронт находился, по существу, в пригородах Москвы. Из Кремля до штаба фронта в Перхушково мы доезжали на машине за час. Теперь даже трудно представить, как это близко. Бои шли в местах, куда теперь молодые москвичи ездят зимой на лыжах, а осенью за грибами…

Это были дни величайшего испытания. Опасность, нависшая над столицей, была велика. Пришлось эвакуировать за Волгу важнейшие заводы, некоторые государственные учреждения, дипломатический корпус. Но в городе осталось руководство партии, остался Государственный Комитет Обороны, Ставка Верховного Главнокомандующего. На защиту Москвы встали все, кто мог держать винтовку, лопату, кто мог стоять у станков, производивших боеприпасы.

Не помню, какого точно числа, в штаб фронта позвонил Сталин.

– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

Я ответил: Москву удержим…

На каждом из защитников Москвы лежала в те дни историческая ответственность.

Величие подвига под Москвой состоит в том, что силой мы немцев не превосходили. На столицу фашисты нацелили главный удар, сюда были брошены лучшие отборные части. Нам важно было выстоять до подхода резервов, которые спешно перебрасывались с Востока. Мы шли тогда на риск. На Востоке у нас был тоже опасный сосед – Япония. Но иного выхода не было. Особенно остро мы чувствовали нехватку танков и боеприпасов. Теперь трудно поверить, но в конце боев под Москвой была установлена норма снарядов: один-два выстрела на орудие в сутки…

Вопрос. Известно, как тяжела война. Скажите, Георгий Константинович, насколько физически трудна была обстановка лично для Вас как командующего фронтом в битве за Москву?

ЖУКОВ. Я отвечу так же, как в 45-м году отвечал Эйзенхауэру. Битва за Москву была одинаково тяжела как для солдата, так и для командующего. В период самых ожесточенных боев (с 16 ноября по 8 декабря) мне приходилось спать не более двух часов в сутки. Чтобы как-то поддержать силы и способность работать, надо было делать короткие, но частые физические упражнения, пить крепкий кофе, иногда пробежать пятнадцать-двадцать минут на лыжах. Когда в сражении наступил перелом, я так крепко заснул, что меня не могли разбудить. Два раза звонил Сталин, ему отвечали: «Жуков спит, не можем его добудиться…»

Вопрос. Переломный момент войны, Сталинград. Как рождался замысел этой знаменательной операции?

ЖУКОВ. Замысел окружения армии Паулюса возник в результате сложившейся обстановки осенью 42-го года. Сталинград стал местом ожесточеннейшей битвы. По моему мнению, сравнить ее можно лишь с битвой за Москву. Героическая стойкость нашей армии позволила подтянуть к Волге накопленные резервы, и удар по немецкой группировке в этом районе назрел. К этому времени наши командные кадры прошли суровую школу войны, многому научились. Среди них выявились талантливые люди. Очень возможно, что идея «котла» приходила в голову многим. Фактически же дело обстояло так. При обсуждении в Ставке плана контрнаступления мы с Александром Михайловичем Василевским обратили внимание Верховного на возможность окружения немцев под Сталинградом. Это резко изменило бы стратегическую обстановку в нашу пользу. Сталин все внимательно выслушал и спросил: «А хватит ли сил?»

Через несколько дней после произведенных расчетов было доказано, что это лучший способ закончить битву под Сталинградом. Замысел немедленно начал осуществляться: подтягивались резервы, перемещались огромные силы трех фронтов, разведка добывала важнейшие сведения о противнике. Всей этой работой руководили Ставка и Генеральный штаб.

Вопрос. Во время битвы под Сталинградом Вам приходилось бывать в тех местах?

ЖУКОВ. С прорывом немцев на Волгу я был назначен заместителем Верховного Главнокомандующего и сразу (29 августа 42-го года) получил приказ вылететь в штаб Сталинградского фронта. Как представитель Ставки участвовал в подготовке контрнаступления. Это требовало присутствия то в штабах наших армий под Сталинградом, то в Ставке, в Москве…

Вопрос. После Сталинградской битвы заметны были качественные изменения в армии?

ЖУКОВ. Конечно. После Сталинграда армия стала, как закаленный клинок, способный сокрушить любую силу. Сражение на Курской дуге это великолепно подтвердило.

Вопрос. Объясните, пожалуйста, смысл двух этих слов «Курская дуга». Не все знают, что это значит.

ЖУКОВ. Слова эти вошли в обиход с лета 43-го года, когда фронт стабилизировался и между Курском и Белгородом образовался дугообразный выступ нашего фронта, подобный тому, как у немцев образовался выступ в сторону Волги у Сталинграда.

Вопрос. Чем отличалось сражение под Курском от всех предыдущих?

ЖУКОВ. Я бы так сказал: преднамеренностью. Обе стороны заранее и длительное время готовились к сражению. Немцы полагали, что мы не догадываемся об их плане. Они ошиблись. После тщательного анализа стратегической обстановки и многих данных, добытых фронтовой и агентурной разведками, мы пришли к единодушному мнению: на Курской дуге немцы хотят взять реванш за Сталинградское поражение. Но, разгадав планы немецкого командования, мы не уклонились от места, выбранного им для сражения. Некоторые разногласия у нас были только по одному пункту – обороняться или, выбрав время, нанести упреждающий удар? Тщательно все обсудив, решили, что прочная глубокая (до 300 километров) оборона выгоднее. Обескровить врага и потом всеми силами перейти в наступление.

Пятьдесят дней длилось сражение. За всю историю войн это, несомненно, была самая крупная битва. На курских и орловских полях остались горы обожженного, исковерканного металла. Немцы потеряли тут около 1500 танков. Наши потери тоже были немалыми. Но мы одержали победу.

Вопрос. Георгий Константинович, расскажите, пожалуйста, о Ставке Верховного командования, об атмосфере работы Ставки.

ЖУКОВ. Ставка… Это был мозговой центр войны. Солдат видел маленький участок фронта и на нем вершил свое ратное дело. Ставка видела все в целом. Слово, произнесенное в Ставке, приводило в движение огромные армии. Нетрудно понять, как велика должна была быть мудрость любого решения, принятого в Ставке.

По мере надобности в Ставку вызывались командующие фронтов. Все крупные операции разрабатывались с их участием. В свою очередь Ставка посылала своих представителей, облеченных высшими полномочиями, на решающие участки войны. Таким образом Ставка максимально приближала себя к фронтам.

Последнее слово в Ставке было, конечно, за Верховным Главнокомандующим.

Приказы и распоряжения Верховного Главнокомандующего разрабатывались и принимались обычно в рабочем кабинете Сталина. В комнате по соседству стоял большой глобус и висели карты мира. В другой комнате стояли аппараты для связи с фронтами.

В Ставке часто бывали члены Государственного Комитета Обороны, руководители Генерального штаба, начальник тыла. Часто в Ставку приглашались конструкторы самолетов, танков и артиллерии, командующие фронтами.

Доклад в Ставке для каждого был делом очень ответственным. Сталин не терпел приблизительных и особенно преувеличенных данных, требовал предельной ясности. Со всеми он был одинаково строг. Но умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела.

Почти всегда я видел Сталина спокойным и рассудительным. Но иногда он впадал в раздражение. В такие минуты объективность ему изменяла. Не много я знал людей, которые могли бы выдержать гнев Сталина и возражать ему. Но за долгие годы я убедился: Сталин вовсе не был человеком, с которым нельзя было спорить или даже твердо стоять на своем.

Вопрос. Говорил ли с Вами когда-нибудь Сталин о личности Гитлера?

ЖУКОВ. Я помню один разговор. Это было ночью на 1 мая 1945 года. Я позвонил Верховному из-под Берлина и сказал, что Гитлер покончил самоубийством. Сталин ответил:

– Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым…

Вопрос. Георгий Константинович, как Вы ощущали руководящую роль партии в войне?

ЖУКОВ. Войну мы не сумели бы выиграть и судьба нашей Родины могла бы сложиться иначе, если бы не было у нас цементирующей силы – партии. Все самое трудное, самое ответственное в войне в первую очередь ложилось на плечи коммунистов. А работа в тылу, организация промышленности! Я не могу без восхищения говорить об этой грандиозной работе, проделанной в самые трудные дни. За короткое время – с июня по ноябрь 41-го года – более полутора тысяч предприятий с территории, которой угрожала оккупация, были передвинуты на Восток и вновь возвращены к жизни.