Текст книги "Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3."

Автор книги: Алексей Кулаков

Да, у каждого Ивана была своя программа. А может, этих программ, своих маневров, творческих задумок в нижних и верхних эшелонах в природе не существовало? Может, просто пробивали бреши во вражеских бастионах «живым мясом», валом валили на колючку да на амбразуры, как это утверждают доморощенные кухонные стратеги, «перекройщики из Торжка», или закордонные лжеисторики, мемуаристы из битых? Всякого понаслышались мы за годы без войны. А маловер в смятении, он с аппетитом употребляет любую тухлятину, лишь бы была ложь позабористей. Любая «чернуха» идет на нашем базаре первым сортом.

Говорят, когда соловьи перестают петь, начинают стрекотать сверчки. Вот и до меня как-то дошло это стрекотание. И от кого бы, вы думали, оно исходило? От того самого генерала, что наголову был разбит нашими войсками вкупе со своей группой «Южная Украина». Битому, как и положено, не спится. Вот и валит, бедняга, с больной головы на здоровую. Вы только послушайте, как он «застрекотал», когда ему стало тошновато от «проигранных сражений» (именно так назвал свою книгу тот самый Ганс Фриснер):

«Русские просто-напросто „затопляли“ людскими массами нашу артиллерию и танки. Даже самое лучшее автоматическое оружие не поможет самому лучшему бойцу, если он подвергнется нападению огромных людских масс. При определенных обстоятельствах он даже не может стрелять. Даже отборные войска, находящиеся под искусным командованием(?!), будут всегда уступать противнику, если он обладает подавляющим превосходством в людях и технике, как это было в последней войне» (Г. Фриснер. Проигранные сражения. М., Воениздат, 1966, с. 221).

В другом месте у того же самого квалифицированного лжеца мелодия совсем иная. Он уже «стрекочет» с дрожью в коленях: «Советские войска были хорошо оснащены превосходной тяжелой артиллерией и неизменно вызывавшими у нас страх „катюшами“. Видимо, вот такая мощь огня и помогала русским успешно взламывать сильно укрепленные оборонительные рубежи».

Что-то у вас не вяжется, г-н генерал. Куда-то заносит вас. Негоже так шарахаться из стороны в сторону, даже под воздействием окаянных «катюш»… Впрочем, прав был мудрец, как-то заметив, что существует достаточно света для тех, кто хочет видеть, и достаточно мрака для тех, кто не хочет. Но ведь верно и то, что всякая ложь боится света. Вот и обратимся к свету, чтобы прояснить все до конца, чтобы у читателя не осталось никаких сомнений по поводу того, что именно в Ясско-Кишиневской операции с нашей стороны было сделано все для победы не числом, а умением. И сделал это талантливый русский генерал Малиновский со товарищи. Сделал блестяще, вписав со своими войсками одну из ярких страниц в наступательный 44-й. Теперь самое время раскрыть все козыри Малиновского, коим он вас и взял в капкан в содружестве с другим талантливым полководцем Ф. И. Толбухиным. И какими же сильными, искусными, ловкими да умными показали себя воины всех родов войск!

А шло-то наше воинство никакой не лавиной, а по своим заданным направлениям. Другое дело, что вы так и не смогли вскрыть направления главного удара до самого последнего момента, потому что вас водили за нос скрытыми и ложными маневрами, на которые был горазд и комфронта, и другие военачальники. Многое было сделано ими, чтобы вас, генерал, ввести в заблуждение.

И воевали-то мы не с ветряными мельницами. Вы, генерал Фриснер, прекрасно знали, какая силенка была в ваших руках. На кривой не объедешь, пришлось атаковать по всему фронту. Ваша группа «Южная Украина» по самым скромным подсчетам имела 51 соединение: 25 немецких и 26 румынских. Располагали вы и добротными оборонительными полосами в междуречье Прута и Сирета, укрепленными районами вроде Тыргу-Фрумосского, да и всякой техники хватало. И плотность на километр фронта была более чем достаточной. Силища-то какая! А вот поди ж ты, растаяла, как дым, как утренний туман в рекордно короткий срок – в десяток дней! Вот тут нужно было, как вы изволили сказать, искусное командование. Но успокойтесь, генерал, тут вашей вины не так уж и много. Во всем «виноват» ваш неудобный противник, ежели говорить спортивным языком.

Сколько же промашек и вы, и ваше «искусное командование» допустило в то, казалось бы, безмятежное лето 44-го? Вот у вас не тайно, а демонстративно прямо из-под самого носа куда-то «улизнула» (по велению нашей Ставки) целая танковая армия известного вам военачальника генерала П. А. Ротмистрова. Причем, с шумиловского участка, визуально просматриваемого с ваших высот. Вы клюнули на эту приманочку и как-то успокоились.

В самом деле, не стоило беспокоиться: фронт русских ослабляется, и настолько, что не хватает даже сил для отражения контратак, участившихся в мае под Яссами. И немцы, поддавшись на хитроумные маневры советского командования, стали довольно ретиво перебрасывать из вашей группы резервы на белорусское направление.

Если же обратиться к активной, решающей стадии операции, то и здесь было у вас немало проколов, в то время как у Малиновского, мыслящего творчески, одна находка следовала за другой. Он и подчиненных нацеливал на поиски неожиданных для врага решений. Вам, например, не пришло в голову, что, уйдя от стандарта, командующий фронтом отказался от авиационной подготовки атаки, чтобы начать наступление пехоты с ее авиационной поддержки, зато основной бомбовый удар был нанесен по третьей полосе обороны противника, где каменистый участок хребта Маре нуждался в основательной обработке с воздуха; здесь одних дотов было больше сотни. Напомню при этом, что ворота прорыва в главной полосе обороны пробивала наша артиллерия. Тут ее стволов накопилось порядочно – точнее, на каждом километре прорыва сосредоточивалось по 288 артиллерийских и минометных стволов.

Не перестаю удивляться вашей, г-н генерал, утонченной, а мне представляется, утолщенной фальсификации. Вам все грезится «девятый вал» оголтелых русских атак, в то время как в природе его и не существовало. Было другое: хорошо продуманная, последовательная, в духе суворовских требований подготовка штурма укрепленной первой полосы на всем ее протяжении. Все, о чем до сих пор шла речь, подчинялось этой главной задаче. Всю ее пронизывала суворовская мысль: «Быстрота и внезапность заменяют число». Тут уж не до вашего «навала».

За ученого двух неученых дают. Приобретенные в процессе тренировок знания и навыки создавали у солдата чувство уверенности в том, что он и в реальном бою сумеет справиться с любым заданием, преодолеет любое препятствие. А это и есть Суворовское понимание каждым своего маневра. Вот где таились ключи нашей победы, г-н Фриснер. Или говорить вам об этом так же бесполезно, как перед слепым жечь свечи?

Свои довольно невеселые мемуары вы назвали «Проигранные сражения». Название отражает сложившиеся ситуации на советско-германском фронте после Москвы, Сталинграда и других неблагозвучных для вашего слуха наименований. Что ж, надо смотреть правде в глаза, какой бы суровой и немилосердной она ни была. На двор явился 44-й, который, переняв эстафету у 43-го, начал по-настоящему все возвращать на круги своя, как бы проигрывать все в обратном порядке.

Давайте-ка честно это признаем. Ведь блестяще проведенный советскими войсками штурм не оставил вам никаких шансов на спасение. Победа была бесспорной, убедительной, впечатляющей. Это, кстати, признает и известный вам историк К. Типпельскирх, который в своих исследованиях весьма выразительно назвал главу: «Катастрофа немецкой группы армий „Южная Украина“ и выход Румынии из войны». Вы ее, конечно, читали, и мне нет надобности повторять, как все это было.

Ощущение этой победы у самих победителей пришло как-то не сразу. Уж больно ошеломляющим был успех, и надо было все внимание направить на полную ликвидацию окруженного врага, на стремительное продвижение в глубь румынской территории, на выход в предгорья Восточных Карпат.

Радовало и то, что за боевые отличия 126 соединениям и частям сухопутных войск обоих фронтов были присвоены почетные наименования Ясских, Кишиневских, Измаильских, Фокшанских, Рымникских, Констанцских и др. Думаю, от души порадовался бы генералиссимус Суворов, совершавший свои славные походы именно в этих местах, прослеживая связь времен, преемственность традиций русской и советской армий. Это бесспорно!

Таковы факты, г-н Фриснер. Против них, говорят, не попрешь. И тут мне хочется привести слова бывшей медсестры, а потом признанной поэтессы Юлии Друниной:

«Разве наша молодежь не должна почувствовать красоту фронтовой дружбы и задуматься над природой той высокой настроенности души, которая бросала человека на вражескую амбразуру? Ведь освободительная война – это не только смерть, кровь и страдания. Это еще и гигантские взлеты человеческого духа – бескорыстия, самоотверженности, героизма».

Тут, на этих прекрасных словах, можно было бы и поставить точку. А она не ставится. И просится с языка одно очень нужное, на мой взгляд, обращение к сыну незабвенного Кольки Красюкова.

Дорогой Николай Николаевич!

Помнится, мы расстались с тобой в Волгограде, когда тебе было годика три. Отец после своих боевых походов был еще в добром здравии, и ты своими пухленькими ручонками перебирал отцовы награды, коими была увешана вся его грудь. Теперь ты сам, видимо, уже отец, человек взрослых понятий и суждений. И если тебе, твоим сверстникам злые языки, просто лжецы или наши откровенные недруги скажут, что отец, его однополчане никакой, собственно, победы не одержали, только трупами устлали мать сыру землю, не верь им. Никакая подлость не способна омрачить величие одержанной Победы. Воевали они ладом. Воевали по совести, по сердцу и с умом. И потому доконали фашизм – самую темную силу XX века, и свет нового дня зажгли всем нам ныне здравствующим волею божьей. В этом уверяют нас и стихи поэта, их праведные строки:

 
Счастлив в наш век, кому победа
Далась не кровью, а умом,
Счастлив, кто точку Архимеда
Умел сыскать в себе самом, —
Кто, полный гордого терпенья,
Расчет с отвагой совмещал —
То сдерживал свои стремленья,
То своевременно дерзал.
 

Как в воду смотрел Ф. И. Тютчев. Писано-то более века назад, а как сегодня. Да, до́роги всем нам эти ребятки из 44-го. До́роги тем, что в лихую годину сумели-таки найти в себе точку опоры. Смогли положить врага на лопатки с толком, наверняка, так, как того и желал суворовский гений, как надлежало истым рыцарям без страха и упрека.

Иосиф Балцан. Двадцать четвертое августа

 
Нас захватил садов и пепла запах,
Когда вошли мы с боем в Кишинев.
А он сынам указывал на запад
Руками искалеченных домов.
 
 
Мы на пороге увидали снова
Родных людей
В неповторимый час.
И на пороге жизни
Вся Молдова
Встречала нас
И провожала нас.
 
 
Молдавский виноград созрел до срока,
До срока в бочках он перебродил,
Чтоб угостить бойца,
Что шел с востока
И что на запад дальше уходил.
 

Перевод с молдавского

А. Кронгауза

Леонид Черноусько. Фарватеры Охрименко

Десятилетие за десятилетием после войны катит свои воды в Черное море голубой Дунай – вторая по величине река в Европе после Волги. Навсегда в памяти народной останется подвиг наших воинов – моряков Дунайской военной флотилии, участвовавших в освобождении придунайских стран от фашизма.

Наряду с катерниками, разведчиками, морскими пехотинцами особо отличились на огневых рубежах сорок четвертого года и славные экипажи тральщиков, обеспечивая боевую деятельность основных сил флотилии, а также мирное судоходство. К сожалению, их самоотверженный труд в печати отражен недостаточно.

Обширная европейская водная артерия была и другом моряков в боях, а нередко становилась их неприятелем. Немецкие и англо-американские мины различных систем – эта невидимая и опасная подводная угроза – преследовали их на всем боевом пути. Дунайские минеры, как и минеры на суше, ежесекундно рисковали жизнью, уничтожая подводные «сюрпризы». Если на домах, в том числе белградских, будапештских, братиславских, венских, после их разминирования появлялись памятные таблички: «Проверено. Мин нет», то на Дунае лучшим «автографом» стали чистые, безопасные фарватеры, которые наши друзья в придунайских странах называли «фарватерами Охрименко» – по имени флагманского минера флотилии, а затем командира бригады траления капитана 2-го ранга Григория Николаевича Охрименко, организатора и активного участника борьбы с минной опасностью на фронтовом Дунае.

Воссоздавая в апреле 44-го года Дунайскую флотилию, ее командующий контр-адмирал С. Г. Горшков и начальник штаба капитан 1-го ранга А. В. Свердлов придавали большое значение минно-тральным проблемам. Вот почему на должность флагманского минера пригласили молодого, но опытного специалиста капитана 3-го ранга Охрименко, уже отличившегося в разгадке хитроумных тайн немецких мин на Черном море. Этого лихого, упорного в своих делах украинца мне довелось встречать в Керчи, Севастополе, а затем на Дунае. Живительно работоспособный человек, целеустремленный профессионал. При разоружении незнакомой мины он как бы вступал в поединок с ее конструктором и в конце концов выходил победителем, извлекая без взрыва последний прибор (вспомним: «Сапер ошибается только один раз в жизни»).

По пути кораблей расформированной Азовской флотилии на Дунай Охрименко организовал траление мин в низовьях Днепра, прибрежных районах Черного моря, в акватории Одесского порта, а затем на Днестровском лимане перед высадкой десанта во время Ясско-Кишиневской операции. В самом начале легендарного боевого похода флотилии по Дунаю в ее состав добровольно включились румынские и болгарские тральщики и другие корабли вместе с экипажами. К примеру, тральный флот Охрименко пополнился болгарскими тральщиками «Искорь», «Кирил Попов», «Васил Левски», «Христо Ботев»…

Советские, болгарские и румынские специалисты начали углубленно изучать карты Дуная, не раз ходили на тральщиках в минную разведку, опрашивали рыбаков, местных жителей, которые могли быть свидетелями постановок мин немцами.

– Обстановка тогда усложнялась тем, – рассказывал мне Григорий Николаевич, – что отступающие фашисты не только выставили многие сотни мин, но и уничтожили все навигационно-гидрографическое ограждение. В содружестве с новыми друзьями нам приходилось срочно очищать фарватеры, устанавливать плавучие и береговые ограждения. И конечно же, постоянно обеспечивать боевую деятельность бронекатеров, проводку конвоев за тралами.

А только в сентябре сорок четвертого года корабли и плавсредства флотилии перевезли по фронтовой реке около семидесяти тысяч воинов советской и югославской армий, массу оружия и боеприпасов, что сыграло существенную роль в подготовке и проведении Белградской операции. Здесь с дунайцами начали взаимодействовать и моряки военно-речных сил Народно-освободительной армии Югославии.

Содействуя наступающим войскам, корабли флотилии высаживали десанты в тыл противника в районах Радуеваца, Прахово, Смедерово. Когда советские войска генерала В. И. Жданова и югославские – генерала Пеко Дапчевича освобождали Белград, штурмовали старинную крепость Калемегдан, тральщики тоже были на «передовой», продолжали очищать фарватер от мин. Но бронекатерам необходимо было подойти ближе к Белграду, а за тральщиками не пройти, ибо они ограничивали скорость.

– Надо найти выход, – обратился командир бригады бронекатеров Герой Советского Союза капитан 2-го ранга Павел Иванович Державин к Охрименко.

Державин, правда и сам хорошо разбирался в минной обстановке, но всегда советовался с «беспокойным минером», считался с его мнением. И на сей раз офицеры нашли общий язык – учли, в частности, сводки флотильских синоптиков и данные югославских друзей. А в то время из-за сильных осенних дождей уровень воды в реке повысился и должен был продержаться долго.

– Мины установлены на фарватере в расчете на определенную глубину, – вслух рассуждал флагманский специалист. – При таком паводке они менее опасны. К тому же сейчас, при большой воде, целесообразно идти, прижимаясь к левому берегу. Часть пути я уже проверил…

Такого совета и ожидал Державин. Уверенно довел свои «морские танки» на ближние подступы к Белграду. Огонь корабельных орудий и «катюш» оказал существенную помощь армейцам. 20 октября Москва салютовала советским воинам, морякам Дунайской флотилии и бойцам югославской армии, участвовавшим в разгроме вражеской группировки и в освобождении столицы братской страны.

А когда вошли в Белград (на флотилии я бывал в качестве военного корреспондента), увидели: при оккупации город сильно пострадал, заводы и фабрики стояли, не было электроэнергии. Запасы топлива и продовольствия гитлеровцы увозили или истребляли. Жители голодали. Они сполна испытали на себе коварную антиславянскую политику нацизма. В этой тяжелой ситуации командование Народно-освободительной армии Югославии обратилось за помощью к Советскому правительству. Для снабжения населения и бойцов армии в первой партии было выделено более 50 тысяч тонн зерна, муки, гороха и кукурузы. И это несмотря на большие трудности с продовольствием в то время в нашей стране.

Немцы никак не могли смириться с потерей Белграда, хотели организовать реванш и вернуть город. Пытаясь хоть как-то задержать наступление советских войск, они вывели из строя железные дороги, взорвали мосты, заминировали участки побережья. С этой же целью поставили на пути кораблей Дунайской флотилии гигантскую минную банку протяженностью… сто двадцать километров! Начиная от Нови-Сада (особенно – от населенного пункта Молдова-Веке) до Белграда было выставлено почти три тысячи мин. А тем временем от устья вверх по Дунаю уже шел большой караван – десятки советских судов и барж с гуманитарной продовольственной помощью, одеждой, медикаментами, топливом.

Командующий Дунайской флотилией С. Г. Горшков поставил перед минерами серьезную, по существу, правительственную задачу. И командир бригады траления Охрименко направляет на оперативное траление десятки тральщиков под флагами СССР, Румынии, Болгарии и Югославии. Об их напряженной и опасной работе говорит такой факт: в сентябре – октябре ими было пройдено около 12 тысяч километров, уничтожено сотни смертоносных мин. Так объединенными интернациональными усилиями «дорога смерти» на этом участке Дуная превращалась в «дорогу жизни». По ней потекли новые силы Красной Армии и материальные ресурсы для сражающейся Югославии, в том числе продовольствие, оружие и боеприпасы. Вот тогда югославские моряки, а затем и пресса братской страны стали называть фронтовой фарватер, «пробитый» к Белграду, «путем Охрименко», «фарватером капитана Охрименко», выражая тем самым уважение и благодарность бесстрашным советским морякам, пришедшим на помощь многострадальному народу.

Жители Белграда, бойцы Народно-освободительной армии Югославии бурно приветствовали дунайцев, доставивших им спасительные грузы. Впереди каравана на тральщике шел сам «беспокойный минер» Охрименко, на других тральщиках его верные сослуживцы офицеры К. Баштанник, И. Байрачный, А. Фигурин, В. Смагин.

– Все тяготы боевой противоминной эпопеи достойно разделили с нами болгарские моряки, – рассказывал мне Григорий Николаевич. – Особенно отличились командиры тральщиков: лейтенант Любомир Давыдов, подофицеры Илия Попилиев, Стоян Петрунов, Ангел Иванов, мичман Наго Овчаров. Квалифицированно и смело действовали также командиры румынских тральщиков: старшие лейтенанты Георге Гуогаше, Завалиде Киркулеско, Николие Космински, Ион Попеску, Аурел Предеску. А вездесущий югославский боец-интернационалист Любиша Джорджевич влился в боевую семью дунайцев и прошел с ними до Будапешта. Был и минером, и разведчиком, и рулевым, и коком…

Горячая признательность югославского народа советским морякам-освободителям была выражена в награждении многих из них орденами и медалями этой страны. А капитан 2-го ранга Григорий Николаевич Охрименко стал Народным Героем Югославии. При вручении ему высшей награды, которой по статусу удостаиваются только югославы и русские, было сказано:

– Вы совершили подвиг, который вписан золотыми буквами в историю освобождения народов Югославии. Вы и руководимые вами советские офицеры и матросы вернули нам то, что дороже всего югославу после свободы, – реку жизни, наш Дунай.

Достойная и красивая награда, которой по справедливости гордился ее владелец, и не расставался с нею вопреки суровому указанию Сталина вернуть югославские ордена, когда он поссорился с руководством этой страны.

Моряки знают: борьба с минной опасностью – дело тонкое, нелегкое, связанное с проявлением знаний и профессионального мастерства, смелости и осторожности, инициативы и ювелирной точности, мужества и нередко героизма. Такие качества дунайцы проявили на фронтовой реке и при дальнейших действиях флотилии в водах Венгрии, Чехословакии, Австрии. Так, распознали способ специальной подводной защиты немецких якорных мин, оперативно научились тралить электромагнитными, магнитными и акустическими тралами, которые были срочно доставлены из Севастополя. Применили новый метод группового траления фарватера, а также контрвзрывами при помощи глубинных бомб. А однажды возбужденные матросы прибежали к Охрименко, и один из них доложил:

– Товарищ капитан второго ранга, мы «языка» железного взяли, не немецкого, а английского!

Комбриг задумался: «Как же так? Союзники хорошо знают, что советские войска наступают, вверх по Дунаю идут корабли флотилии. Враг уже далеко. Против кого же предназначены эти „гостинцы“, сброшенные англо-американской авиацией?» О неожиданном сюрпризе Охрименко доложил командующему флотилией и получил «добро» на разоружение. Григорий Николаевич вспомнил начало войны, огневой Севастополь, свой дебют с немецкими минами и осторожно приступил к делу. Разгадал секрет и английского «гостинца». Кстати, извлек из него ряд приборов с клеймом американских фирм… И тут же наметил способ траления таких мин.

Забегая вперед, отметим: минных заграждений и отдельных мин на Дунае было столько, что тральщикам необходимо было заниматься опасной и трудоемкой, по существу, фронтовой работой и после Победы. Чтобы представить себе масштаб этой работы, укажем: полностью минная опасность на великой европейской реке была ликвидирована лишь к ноябрю 1948 года! Так что эхо взрывов еще долго раздавалось над уже мирной рекой. Придунайские страны с признательностью оценили подвиг моряков.

_{Фотографию Г. Охрименко см. в иллюстрационной вкладке.}