Текст книги "Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3."

Автор книги: Алексей Кулаков

Соавторы: Борис Полевой,Александр Твардовский,Михаил Исаковский,Виктор Кочетков,Владимир Киселев,Леонид Леонов,Георгий Жуков,Павел Антокольский,Алексей Голиков,Николай Кузнецов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 61 страниц)

Много военных дорог исколесил фронтовой театр-студия, которым руководили писатель А. Арбузов и режиссер В. Плучек. Об одном из концертов рассказывает бывшая актриса этого театра Валентина Андреевна БОБРОВА.

Валентина Боброва. …Пусть солдаты немного поспят

Город, в который мы въехали, был пуст. Остановились на площади. Взяли свои вещи, спрыгнули с машины. Сопровождающий лейтенант повел нас к зданию театра, где должен был состояться спектакль.

В театре темно. Зажгли ручные фонари. Мужчины сняли с окон фанерные щиты. Солнце осветило небольшой зал и сцену с закрытым занавесом…

В зеленых маскировочных плащах, устало отбивая шаг по изрытой мостовой, приближались к нам зрители-солдаты, впереди шел командир. Они обогнули здание и вошли в зал, майор разрешил им сесть. Актеры быстро надевали оставленные на последние минуты детали костюмов, поправляли парики.

Все было готово. Можно начинать, но всех нас поразила тишина в зале. Посмотрели в щель занавеса. Кто уронил голову на спинку стоящего впереди стула, кто устроился на плече товарища, облокотившегося на винтовку, кто просто свесил голову на грудь, – солдаты спали. Что же делать?

Майор категорически отклонил наше предложение отменить выступление:

– Что вы, разве можно, полковник отпустил на три часа только отличившихся в бою. Они ждали встречи с вами, всю дорогу говорили, что увидят спектакль, через три часа мы пойдем туда, – и он кивнул на дорогу, которая виднелась через разбитое стекло.

Командир вышел на авансцену, приложил руки к губам в виде рупора.

– Проснуться! – скомандовал он.

И, видимо, привычка, установившаяся за эти годы, просыпаться по первому зову, даже если ты вздремнул на десять минут, а не спал до того двое суток, возымела свое действие. Солдаты подняли головы.

– Начинайте, – сказал майор.

И мы начали спектакль.

Играли комедию Оливера Голдсмита «Ночь ошибок». Действие с первого акта развивалось стремительно, бурно, сразу вводя зрителя в интригу. Да и актеры никогда раньше так не играли: темпераментно, стараясь, чтобы до слушателей доходило каждое слово.

А какие благодарные зрители смотрели наш спектакль! Они смеялись, как дети, в ответ на веселую шутку, переживали неудачи героев, хлопали и кричали: «Молодец!», когда герой выходил из затруднительного положения победителем. Нужно было в несколько минут сделать перестановку декораций, моментально переодеть костюмы. На минутку закрыв занавес, мы открывали его снова и продолжали спектакль.

Последний акт. Все устраивается к общему благополучию, герои избавляются от всех уловок коварной тетушки. Свадьбой влюбленных кончается пьеса.

Мы кланялись аплодирующим зрителям. Майор поблагодарил актеров за доставленное удовольствие и хотел скомандовать солдатам встать и построиться, когда наша героиня, очень милая стройная девушка – мы ее звали «тростинкой», – сказала:

– Товарищ майор, этот спектакль с перестановками идет два с половиной часа, сегодня мы были особенно собранны и сыграли его за полтора. Сэкономили время, чтобы дать солдатам поспать. Разрешите им!

И командир разрешил.

Немного приоткрыли занавес, вышел наш баянист и начал играть вальс.

Музыка звучала все тише и тише, тише и тише.

…Пусть солдаты немного поспят.

Ветеран войны и труда Александр Александрович ЧИСТОВ (город Москва) рассказывает о мужестве и благородстве колхозников в фашистском тылу.

Александр Чистов. Тропинка жизни

О знаменитой ладожской Дороге жизни многие наслышаны. Но уже мало кто припомнит ныне, что в те тяжелые времена к Ленинграду были и «тропинки жизни». Такая вот тропа протянулась однажды к городу на Неве через леса и болота, через две линии фронта из деревни Нивки Дедовичского района, что на Псковщине.

Входил этот район в обширную территорию партизанского края. Простирался он между древними городами Холм, Старая Русса, Бежаницы, Дно. Четыреста населенных пунктов продолжали жить по советским законам.

Вот отсюда, из деревни Нивки, и двинулся обоз с драгоценным грузом – 160 санных подвод, растянувшихся почти на полтора километра. На подводах собранные по крохам, убереженные местными жителями от оккупантов рожь, просо, мука, мороженое мясо, льняное масло…

Путь предстоял долгий, нелегкий и опасный. Передвигались под покровом ночи. По мере приближения к линии фронта вереница подвод увеличивалась. К ней присоединились крестьяне других селений – еще 63 санных розвальней с продуктами.

Партизан-пулеметчик Михаил Харченко возглавлял отряд боевого охранения продобоза. За проявленную при этом отвагу ему присвоено звание Героя Советского Союза.

Но ведь тот же нелегкий путь через лесные чащобы, через зыбучие Рдейские болота рядом с Харченко проделали десятки других партизан. С ними на санях ехали колхозники, чей хлеб ждали в городе Ленина. На этой не покоренной оккупантами земле в неравных боях погибли люди, чье милосердие не знало границ. Сохранились ли, не поросли ли бурьяном их могилы? Нельзя, не по-людски предать забвению свершенный ими удивительный по человечности подвиг. Сколько жизней в осажденном городе спас тогда тот самый обоз?

Эти мысли вновь и вновь возвращались к Ивану Алексеевичу Долотову. Здесь, в Дедовичах, он, как и Михаил Харченко, в 1939 году окончил среднюю школу. Ему в отличие от Михаила повезло: остался жив. Видимо, и поэтому Иван Алексеевич передал директору Дедовичской средней школы проект мемориального сада-парка, разработанный совместно с бывшим командиром партизанского полка Героем Советского Союза, ныне покойным Владимиром Васильевичем Егоровым. Его поддержали, но местным руководителям показалось хлопотно заниматься «деревцами-кустиками», которые могли бы стать зеленым памятником героям, проложившим «тропинку жизни».

И тогда совет ветеранов Всесоюзного научно-исследовательского института телевидения, где до ухода на пенсию работал Иван Алексеевич, обратился к ряду коллективов с призывом начать сбор средств на создание зеленого мемориала на берегу Шелони. С пониманием откликнулись на это в советах ветеранов войны и труда Выборгского района, 2-й Ленинградской партизанской бригады, строителей Псковской ГРЭС.

Хочется верить, что саду-парку быть! Пусть он шумит листвой на ветру, сохраняя память о тех, кто более полувека назад протянул руку братской помощи ленинградцам-блокадникам, помог им выстоять и победить.

Ветеран войны и труда, бывший военный фельдшер Михаил Иванович РЕПИН (село Горелое Тамбовской области) новеллу назвал

Михаил Репин. Мой папка жив!

Это было давным-давно – в годы Великой Отечественной. Помнится, привезли нас, раненых, с передовой на станцию Погорелое Городище Калининской области. Дежурный врач сортировочного отделения осматривала прибывших.

Неизвестно откуда появился перед нами мальчик лет шести-семи в потрепанном женском пальто не по росту и в больших мужских сапогах. Лицо у мальчика было бледное, даже сероватое, как тающий снег, а глаза усталые и задумчивые.

Я вспомнил, что у меня остался кусочек сахара и пара сухарей. Достал их из кармана, сдул махорочную пыль и позвал мальчугана. Он сделал несколько шагов и в нерешительности остановился.

– Здравствуй, Коля! – не знаю почему, выпалил я.

– А меня зовут не Коля, а Миша, – ответил мальчуган.

– Какая радость! Да ты же мой тезка. Меня зовут Михаилом. А что ты такой грустный? – спросил я у пацана.

– А-а, – немного заикаясь, ответил он: – Ищу па-ап-ку!

Я, признаться, не знал, что ответить мальчугану на его слова, и как-то машинально выпалил:

– А ты не грусти. Твоего папку я вчера в бою видел. Ох и крепко же он лупил фашистов. Вот герой так герой!

Обнял я мальчика и отдал ему гостинцы. Пацан долго смотрел на них и неожиданно для всех раненых закричал:

– Мой па-ап-п-ка жив, жив! Жив мой па-ап-ка!

Никогда я до этого не плакал, а тут как-то сами по себе слезы потекли по моим щекам.

А эти воспоминания принадлежат перу ветерана труда Николая Ивановича ВЕРТЯКОВА из Зиангуринского района Башкортостана.

Николай Вертяков. Будь проклята!

Постучалась война и в наш дом. Первым ушел в армию старший брат Кирилл. Высококвалифицированный тракторист и комбайнер, он попадал под бронь, но предпочел фронт, где требовались подготовленные бойцы.

Вслед за Кириллом один за другим ушли на фронт еще три брата: Петр, Павел и Валентин. Петр получил тяжелую контузию, Павел погиб. Валентин в восемнадцать лет после тяжелого ранения лишился ноги. Погибли и три младших брата отца – мастеровые, крепкие мужики – Павел, Максим и Никита. Несмотря на солидный возраст, отец тоже, третью по счету, прихватил и Отечественную…

До войны в нашем Азимгане насчитывалось почти сто дворов. И не было ни одной семьи, которой война не коснулась бы своим черным крылом. И дрались наши земляки отменно, били лютого врага с такой же крестьянской сметкой, как и работали. Приведу лишь один пример. Наш земляк летчик-испытатель гвардии капитан Григорий Иванович Филатов совершил в годы войны подвиг, равного которому не было. Потеряв после тяжелого ранения правый глаз, он не только снова поднялся в небо, но сбил еще шесть вражеских стервятников, доведя общий счет до восемнадцати, стал Героем Советского Союза.

…Вся тяжесть военного лихолетья в тылу легла на плечи стариков, женщин, детей. Нужно было кормить не только себя, свои семьи, но и снабжать фронт. Недоедали, недосыпали, мерзли в худой обувке и рваной одежонке, но не падали духом, знали, что там, на фронте, наши отцы и братья ведут смертельный бой с фашистскими захватчиками. И им нужна повседневная помощь, дать которую могли только мы.

А мы, подростки, должны были учиться. Закончится война (а в нашу победу мы верили), стране потребуются опытные специалисты, мастера дела. И хотя писали на газетах и негодной бумаге самодельными чернилами, хотя на весь класс были один-два учебника, но знания получали глубокие. И тяга к знаниям была. Не ради похвальбы скажу: я, например, после войны экстерном окончил педучилище, а затем заочно институт. И таких было много. Но это так, к слову…

А между тем в село наше поступали «похоронки». И разносить их приходилось автору этих строк. Я учился в школе и работал почтальоном. Меня, тринадцатилетнего мальчишку, ждали в каждом доме. Ждали и боялись: что я принесу? Или треугольник с радостным сообщением, или конверт с казенным штемпелем и незнакомым почерком. А в семье четверо или пятеро детей. Была надежда: закончится война, вернется с фронта отец – и заживем счастливо. И вот теперь этой надежды больше нет. Как жить дальше? Не потому ли я до сих пор помню всех погибших своих земляков, с содроганием вспоминаю те безутешные слезы и причитания их матерей, жен и детей.

Будь проклята война!

Ветеран труда из Курска В. ПСУРЦЕВ назвал свои воспоминания

В. Псурцев. Минеры в… семнадцать лет

Шел военный сорок четвертый. После разгрома врага на Курской дуге фронт отодвинулся на запад. Жители сел и деревень нашей области возвращались на родные земли. Пригревало весеннее солнышко, парила земля, куда ни глянь – глаз радовали плодородные поля. Наголодавшимся в оккупации людям не терпелось приступить к севу. Однако…

Посреди мирной тишины то здесь, то там раздавались взрывы: отступая, враг буквально нашпиговал смертоносными минами курскую землю. Гибли в первую очередь дети.

Невпроворот работы саперам, да где взять их? Бойцам инженерных частей некогда было задерживаться в тылах, их фронтовое дело – обеспечивать дороги наступления. И тогда «излечивать» землю в освобожденных областях Родина призвала семнадцатилетних мальчишек.

Мы, допризывники, получили военкомовские повестки. Прибыв в Курск, узнали, что зачислены в специальные отряды по разминированию. Нас одели в военную форму, поставили на продуктовое довольствие.

Прошли краткосрочный курс обучения. Его вела женщина – младший лейтенант Комок. В первых числах апреля выехали в Дмитровский район.

Сорок парнишек да наш командир – младший лейтенант И. Ковалев. До станции Камаричи ехали поездом. А дальше – семьдесят километров – пешим строем. Под строевые песни.

Вскоре повели отсчет обезвреженным минам.

В один из дней разминировали балку, поросшую негустым орешником. Как сейчас вижу это место. Я прочесывал траву на дне балки, мои товарищи – Митрохин и Быстров – наверху. И вдруг – взрыв, крик Феди Митрохина. Подбегаем к нему, видим: парнишке оторвало кисть правой руки, опалило глаза. Вынесли раненого с минного поля, кликнули санитарку нашей команды Шуру Силакову. Перебинтовали Митрохина, отправили в райбольницу. Слава богу, Федя вскоре снова стал видеть.

А через неделю получили ранения еще шесть ребят, в том числе тяжелое – Вася Чернов, помощник нашего командира. Беда подстерегла Василия у немецкого блиндажа в виде «шпрингмины». Это мина-«лягушка», преподлейшая штуковина: начинена она была шрапнелью. Заденешь стальной усик – и подпрыгивает эта гадина до уровня груди, разрывается на множество смертельных кусочков. Вот Вася и попал на нее…

Никогда не забыть мне нашего пути в больницу. Грудь парнишки, изувеченная шрапнелью, болела нестерпимо. Надо скорей на операцию, а не погонишь лошадей – каждое резкое движение для раненого в тягость. Прооперировали Чернова. Все, что мог, сделал сельский врач. И все же к утру наш товарищ умер.

Ранило Василия Рудакова, Ивана Ефремова… Подлечившись, они снова встали в строй, обезвреживали все новые и новые мины. Работали до седьмого пота, понимая, что каждая неликвидированная мина – это чья-то вероятная смерть.

Очистив от мин Дмитровский район, перешли в Хомутовский. И там дела для нас хватило с избытком. Мин было столько, что однажды даже произошел такой эпизод. При всей серьезности темы я бы назвал его курьезным.

Стащили мы с бывшей «нейтралки» мины в три кучи, набралось их в общей сложности около тысячи. Мины были противотанковые – «Хольц-42», этакие штучки килограммов по десять каждая. Взорвали их все разом. А когда пришли в деревню, жители встретили нас с укором: «Что же вы делаете, окаянные? Разве можно такую встряску устраивать! Стекла в окнах повыпадали, двери и те иные с петель соскочили…»

Всего за весну и лето наша команда минеров обезвредила несколько десятков тысяч различных мин. Сам я лично ликвидировал их 4800 штук.

И в заключение – быль, которую поведала ветеран труда, бывшая партизанка Екатерина Кузьминична ГОЛУБЕНКО из города Минска.

Екатерина Голубенко. Память

Солнечное теплое утро. На календаре июнь и цифра «22». По пыльному шоссе из Минска в сторону Ждановичей мчится автобус. В нем бывшие партизаны, ветераны труда, молодежь и дети.

Пассажиры автобуса сосредоточенны. Некоторые словно бы ушли в себя, вспоминая далекое прошлое. Другие прильнули к стеклам.

Куда они едут? Никогда не обрывающаяся память позвала их в дорогу. И вот они у цели. Обычный огромный валун. На нем высечены обжигающие душу слова: «Здесь был первый лагерь партизанского отряда имени Сталина. 1942 г.»

Хотелось прильнуть к этому камню, как к родному порогу. У многих на щеках заблестели слезы. Вспомнились боевые товарищи, уходившие отсюда в свой последний бой. Здесь мы радовались победам и успехам.

Священный камень. Будет стоять он здесь долгие-долгие годы. Еще раз придут к этому камню не только участники партизанского движения, но и следующие поколения – внуки и правнуки славных партизан.

Председатель Октябрьского райсовета ветеранов города Минска Андрей Иванович Задорожный приблизился к камню, положил на него руку, как на плечо друга, и стал рассказывать о боевых действиях партизанского отряда на территории Белоруссии.

В отряде были люди разных национальностей, и никогда ни у одного из нас не возникала мысль, почему я должен гибнуть на «чужой» земле. Беда породнила всех. Враг угрожал Советскому Союзу, значит, каждому из нас в отдельности.

 
Наступила година злая,
Навалилась фашистская стая.
Враг коварный у самых ворот,
Бьется с ним белорусский народ.
Рядом был молдаванин, узбек,
Украинец, казах – нет различий.
Бьется в Орше за Омск сибиряк,
В Могилеве грузин за Тбилиси.
Так зачем горевать и тужить.
Разве Родину делят на части?
Не делить, а всей жизнью служить
И беречь от лихой напасти.
 

Не уберегли! Политиканы-временщики растерзали грудь Матери-Отчизны. Растащили кровоточащие куски по своим норам. Одурманен мозг, отуманен взор наркотиками «полной свободы» и власти. Но мы рушить наше братство не станем!

Литературная обработка

Игоря Гребцова

Михаил Степичев. Шаги за горизонт

«Всегда в работе, всегда в движении», – говорят об этом человеке. И много думает. Едет в поезде, летит в самолете, занят в лаборатории – все что-то домысливает, додумывает. Как-то сказал: «До упора». Под этим девизом и живет. И притягивает этим к себе как магнит. И радуешься каждой встрече.

Как-то поздним вечером позвонил Михаил Тимофеевич Калашников и как всегда бодро сказал, что опять в Москве проездом.

– Надо встретиться.

Много раз мы виделись с этим непоседливым, незаурядным человеком. Был и у него не раз в Ижевске. Сегодня весь мир наслышан о конструкторе Калашникове. Его творению – автомату нет пока равных. И хочется немного рассказать о нем.

… В палату принесли раненого танкиста. В кровавых бинтах, с бурыми ожогами на лице. Парень тяжело вздыхал. «Досталось, видать», – переговаривались соседи. А ночью их разбудили команды танкиста: «Да стреляйте же вы! Очередями, очередями…» Утром к нему подошел на костылях сосед:

– Ты, брат, все еще воюешь?

– Понимаешь, – с трудом повернув голову, ответил танкист, – вижу во сне: идем в атаку. Гитлеровцы поливают огнем из шмайсеров. Где же наши автоматы?

– Делают еще, – заметил сосед.

И раненый танкист устало закрыл глаза. Весь день молчал. Под вечер чуть слышно произнес: «Число-то сегодня какое?» Услышав его голос, к койке сержанта Калашникова потянулись ходячие.

Кто-то спросил:

– Где тебя так угораздило?

– Под Брянском… Осколком рурской стали оторвало кусок лопатки и покорежило руку. Сдерживали Гудериана, к столице рвался. «Тридцатьчетверки»-то наши лучше немецких танков. А вот автоматы…

В палате пошел разговор о боях и потерях, о «солдатской стратегии». Мысли всех сходились на одном: побольше бы «тридцатьчетверок». Да и новый автомат нужен. Так думал и Калашников. А как делу помочь? Тогда-то у сержанта родилась дерзкая мысль: попытаться самому создать более легкий, надежный, эффективный пистолет-пулемет. Идея захватила его.

Раненые, узнав о замысле «неистового» сержанта, раздобыли для него увесистый том «Эволюция стрелкового оружия» профессора В. Федорова. Проштудировал его Калашников не раз. Припомнил систему автоматов, с которыми познакомился еще в полковой школе. И стал делать наброски, рисунки – благо медсестры любезно приносили тетрадки. Сотни эскизов каждой части. Сотни…

С детских лет Калашникова тянуло к технике. Мастерил разные поделки, особенно «стрелялки». В армии его послали в танковую школу. Командование как-то объявило конкурс на создание счетчика моторесурса танка. Первое место заняла разработка Калашникова. Об этом узнал командующий Киевским военным округом генерал Г. К. Жуков и пригласил курсанта к себе. Тепло принял юношу. Позвонил в училище, чтобы помогли изготовить образец.

Вскоре Калашников поехал в Москву на испытания приборов. Его образец занял первое место. Автора послали в Ленинград, где намечен был массовый выпуск прибора. «Тут, – вспоминает Калашников, – и началась моя академия». Но война прервала ее…

После госпиталя Калашникова направили на долечивание домой. Вещевой мешок у него был забит эскизами. А в сумке, бережно хранимой, лежали чертежи будущего пистолета-пулемета. Михаилу страстно хотелось взглянуть на родные места, увидеть мать, но желание быстрее осуществить свою идею – дать побратимам, армии новое оружие заставило его поехать на казахстанскую станцию Матай, где работал до войны. Здесь надеялся с помощью товарищей из депо сделать задуманное. И не ошибся.

– Значит, полечиться приехал, – кивнув на повязки, сказал начальник депо, его однофамилец Калашников.

– Раны заживут. Вот хочу сделать пистолет-пулемет. Проект уже набросал, – открыв сумку, Михаил показал чертежи.

– Все сделаем, раз нужно для фронта.

Ему выделили комнату, дали помощника. По вечерам, проработав две-три смены, заходили к сержанту-конструктору рабочие, инженеры и вместе вытачивали детали автомата. Вскоре его «детище» поставили на огневой рубеж. Одна очередь. Вторая… Все в порядке, цели поражены…

Калашников уехал в Алма-Ату. Там решил зайти в военкомат, чтобы помогли ему.

– Я привез пистолет-пулемет, сделанный в отпуске, – сказал адъютанту. – Хочу показать военкому.

Адъютант с иронией заметил:

– В отпуске с автоматом? Вы серьезно?

И рукой отвел полу шинели сержанта, где висел пистолет-пулемет. Затем вызвал солдат и приказал им взять автомат, а посетителя отвести на гауптвахту.

– Сиди, дезертир, – сказал кто-то.

Сержант не растерялся, попросил одного солдата сообщить о случившемся в ЦК Компартии Казахстана Иосифу Коптеву, своему другу по комсомолу. Вскоре Калашникова освободили и привезли в ЦК.

– Извините за нелепость, – сказали ему. А автомат направили на отзыв в артиллерийскую академию к «оружейному патриарху» генералу А. А. Благонравову. Увидев подтянутого сержанта, он радостно, приветливо вышел навстречу.

– Заходите, заходите, уважаемый.

И сразу же стал разбирать оружие. Долго шла беседа. А на прощание генерал написал в Москву: «Исключительная изобретательность, большая энергия и труд, вложенные в это дело, оригинальность решения ряда технических вопросов заставляют смотреть на т. Калашникова как на талантливого самоучку, которому желательно дать техническое образование. Несомненно из него может выработаться хороший конструктор».

На первых испытаниях под Москвой не удалось выйти победителем в состязании с ветеранами-оружейниками – Дегтяревым, Симоновым, Шпагиным, Дудаевым. С азартом молодости Калашников взялся за новые поиски. Благо тут, на полигоне, были все условия для работы и учебы, рядом трудились известные конструкторы. И опять его образец не пошел в серию. Но танкист с перевязанной рукой – открылись раны – был непреклонен. Изучал образцы карабинов, автоматов, пулеметов. Делал новые чертежи. И думал, думал, искал нестандартные решения. Так несколько лет.

И вот новые испытания… Стрельбы – и в первые дни уехал домой Шпагин, потом – Дегтярев… Осталось три претендента. Последний тур напоминал боевую обстановку. Автоматы таскали по канаве с водой, а потом из них стреляли. Тянули волоком по сыпучему песку и пыли – и снова испытывали. Бросали оружие с высоты на цементный пол, но и после этого автомат Калашникова метко стрелял. Жесткий экзамен показал отличные качества автомата АК и принес победу. Старшему сержанту Калашникову Михаилу Тимофеевичу за разработку образца вооружения в 1948 году была присуждена Государственная премия первой степени. Еще через год на вооружение армии был принят 7,62 мм автомат Калашникова (АК).

Затем десять лет напряженной мысли и горения сердца конструктор отдал созданию модернизированного автомата АКМ.

Часто он бывает у пехотинцев, моряков, десантников, пограничников. Какой-то особой теплотой дышат эти встречи воинов с выдающимся оружейником. Калашников иногда спрашивает бойцов, за что им нравится автомат, и слышит:

– За надежность!

Об этом говорят и воины, побывавшие в Афганистане. Сообщая о своих боевых друзьях, они непременно к ним относят и «Калашникова».

Почти полвека жизнь Михаила Тимофеевича связана со славным городом оружейников – Ижевском. Здесь боевыми делами гвардейцы труда ковали победу. Все 1418 дней войны путь бойцов, их ратный подвиг сопровождало самое массовое в те годы оружие – стрелковое. Сплошным потоком из Удмуртии направлялись на фронт винтовки, пулеметы, автоматы, «бронебойки», пистолеты. За образцовое выполнение заданий Родины в годы войны Ижевский машиностроительный завод был дважды отмечен высокими наградами. Только в 1943 году он обеспечил своей продукцией 8 стрелковых дивизий и 80 авиационных полков.

В ноябре 1994 года общественность широко отметила 75-летний юбилей знаменитого создателя стрелкового оружия, начальника конструкторского бюро «Ижмаша». Президент вручил ему в Ижевске российский орден «За заслуги перед Отечеством».

И ныне конструктор дважды Герой Социалистического труда Михаил Калашников не ставит точку – идет вперед, проектирует новейшие образцы оружия. Дел немало.

И по утрам видят, как невысокий, седоватый, озабоченный Михаил Тимофеевич бодро спешит на работу.

Однажды, увидев трактор, внезапно остановился. В зорких глазах мелькнул огонек.

– Вот ведь опять приснилось: в поле веду трактор. Мечтал в детстве стать трактористом или агрономом. Вот и снится. Не всем же судьба – выращивать хлеб. Такое время.

И надо сказать, что Михаил Калашников остро чувствует время…

_{Фотографию М. Калашникова см. в иллюстрированной вкладке.}